В ноябре – декабре 1917 г. тыловые гарнизоны и отряды Красной гвардии захватили власть в большинстве крупных городов России. Эта серия переворотов была названа «триумфальным шествием Советской власти». Многомиллионные массы крестьян отнеслись к этим событиям относительно равнодушно – ждали выборов в Учредительное собрание.

 

Как взять власть

Уже через 10 дней после 25 октября Советская власть установилась в Петрограде, Москве и 22 губернских центрах из 74 – прежде всего в Центральной России и на Урале, а также в Минске, Витебске, Ревеле, Ростове-на-Дону, Ташкенте, Красноярске.

В Смоленске, Воронеже, Саратове, Пензе, Казани, Ташкенте, Иркутске при установлении Советской власти произошли вооруженные столкновения. К концу года Советы победили еще в 25 губернских центрах, после чего вне контроля Совнаркома оставались Тамбов, Петрозаводск, Архангельск, Вологда, бо́льшая часть Украины, Средней Азии и Сибири. 25 января 1918 г. Советская власть установилась в Астрахани, 31 января в Тамбове (с помощью московских красногвардейцев), 17 февраля в Архангельске.

Иногда установление Советской власти в губернии начиналось не с губернского центра, а с крупного города, обычно промышленного центра – с Екатеринбурга Пермской губернии, Брянска Орловской губернии, Белгорода Курской губернии, Сызрани Симбирской губернии, Онеги Архангельской губернии и др.

Схема развития событий различалась прежде всего тем, пришлось ли проливать кровь при установлении Советской власти. Обычно сначала образовывались ВРК и орган, аналогичный КСРР или московскому КОБ. Между ними начинались переговоры. Бывало, что стороны создавали «однородные социалистические» органы управления, но они распадались, когда большевики считали, что соотношение сил сложилось в их пользу. Опираясь на тыловые гарнизоны и Красную гвардию, часто при помощи приезжих красных отрядов (как, например, в случае с Калугой 28 ноября), большевики подавляли сопротивление вооруженных противников Советской власти (если таковые были сильны), проводили аресты. Если Совет не поддерживал большевиков, они могли провести и «расширенное заседание», которое принимало нужные решения. Бывало, что разгонялись и прежние исполкомы Советов. Власть переходила к ВРК, и лишь после того, как Совет поддерживал Советскую власть, он получал властные полномочия. Дольше других держались городские думы, потому что на них лежала работа по поддержанию хозяйственной жизни города. Как только лидеры Совета решали, что смогут сами справиться с ней, разгонялись и думы.

Смене власти способствовало ухудшение социально-экономической ситуации. Польский социалист В. Солский отмечает крайнее раздражение жителей Минска в октябре 1917 г.: «Над страной нависла злоба – злоба всех против всех. В Минске на улице шли летучие митинги, но ораторам уже не давали говорить, никто не хотел никого слушать. Когда где-нибудь собиралась группа прохожих, то можно было быть уверенным, что дело кончится дракой». Это раздражение имело понятное объяснение. К моменту переворота в Петрограде снабжение фронта и города продовольствием было уже расстроено, прежде всего из-за развала транспорта. Поезда перестали ходить регулярно, в городе нарастали инфляция, спекуляция и в то же время дефицит товаров: «Трудно было получить что-либо даже по высоким ценам». Это создавало благоприятную обстановку для смены власти в городах, зависимых от подвоза продовольствия из хлебопроизводящих регионов. Бездействие Временного правительства в условиях экономического развала создало такую ситуацию, при которой даже далекие от социалистических идей обыватели готовы были поддержать тех, кто был настроен решительно менять развалившуюся социально-экономическую систему.

Однако, как пишет В. Солский, «в Минске, в начале октября, никто не знал, что “кризис назрел”. Минские большевики занимались в это время, главным образом, подготовкой выборов в Учредительное собрание…» Под «никто» мемуарист понимает прежде всего политиков, потому что население, как видно из его же приведенных выше слов, было уже в достаточной степени раздражено кризисом, чтобы желать перемен. Однако провинциальные города не могли дать сигнал к этим переменам, и политики привычно ориентировались на события в столице. Они работали по старой программе, пока Петроград не дал иных указаний. Но от региональных центров зависело, не окажется ли Совнарком в изоляции, не превратится ли Петроград в аналог Парижской коммуны, со всех сторон окруженной враждебной провинцией.

Ситуация в Минске не только важна с точки зрения контроля над Западным фронтом, но и типична, так как там большевики колебались между мирными и военными способами взятия власти. На примере Минска можно рассмотреть механизм борьбы за власть Советов в регионе. Радикальная акция большевиков в Петрограде не сразу встретила понимание минских большевиков. 23 октября они вошли в многопартийный Комитет спасения революции.

По мнению Д. Солского, один из лидеров местных большевиков А. Мясников знал о предстоящем в Петрограде перевороте заранее, потому что редактируемая им газета «Буревестник» оперативно отреагировала на события и стала называть сторонников Керенского «корниловцами». Действительно, в газете говорилось: «Необходимо прежде всего вырвать власть у корниловцев и передать ее Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов». Однако это скорее гипотеза, чем доказательство.

Конкретные обстоятельства переворота минским большевикам были не ясны. Главный вопрос, который обсуждался ими 25 октября: кто взял власть – только большевики или II съезд Советов, что предполагало участие эсеров и меньшевиков (как известно, это предположение оказалось ошибочным). Большевик Р. Пикель и участвовавшие в совещании представители Польского социалистического объединения (ПСО) С. Берсон и В. Солский эмоционально требовали ответа на этот вопрос, но Мясников не мог или не хотел его дать. Приняв к сведению факт перехода власти к съезду Советов, участники совещания решили «снестись с представителями других партий – меньшевиками, эсерами и бундом – и вместе с ними составить воззвание к населению города, призывая его к спокойствию и поддержке новой власти». Согласие эсеров и эсдеков на такое воззвание могло быть получено только в случае формирования в Петрограде однородного социалистического правительства. То есть большевики исходили именно из такого сценария.

Большевики были готовы к продолжению сотрудничества с социалистами, хотя после перевыборов Минского Совета в сентябре большевики получили 184 места, эсеры – 62, меньшевики – 25, бундовцы – 21. 41 место отошло к беспартийным, которые в основном поддерживали большевиков. То есть, большевики «обладали таким большинством, что могли делать, что хотели. Но они стремились к тому, чтобы работать вместе с другими социалистическими партиями», – вспоминал член Совета В. Солский.

В то же время большевики стали практически готовиться к силовой борьбе за власть в Минске. Именем Съезда Советов они освободили арестованных ранее солдат и сформировали из них отряд под командованием прапорщика Ремнева. Этот отряд выставил караулы в центре Минска.

В. Солский вспоминает, что «даже солдаты, поддерживавшие новую власть, были угрюмы, неохотно разговаривали с прохожими. В Совете настроение тоже было нервное, но тоже не приподнятое, не радостное. Я хорошо это помню, потому что кто-то обратил внимание Мясникова на “депрессию”. Мясников сказал, что “радоваться нечему” и что “дело только начинается и еще неизвестно, как кончится”».

26 октября был выпущен «Приказ № 1 населению Минска и окрестностей», подписанный Минским Советом. В нем, в частности, говорилось, что власть перешла к Минскому Совету, который обратился «ко всем революционным организациям и политическим партиям с предложением немедленно приступить к организации революционной власти на местах». Приказ был принят минскими большевиками (формально – президиумом исполкома Совета), и они намеревались сконструировать многопартийную власть. Взятие власти большевиками в Петрограде большевики Западной области называли не пролетарским восстанием или революцией, а «народным движением».

В приказе говорилось также о введении цензуры с целью пресечения «волнующих население слухов», но В. Солский пишет, что в реальности до середины ноября существовала свобода слова и продавались газеты всех направлений. Однако указание на цензуру вызвало протесты со стороны тех самых социалистических партий, которые приглашались к созданию «власти на местах», и они потребовали созыва исполкома Совета (следовательно, приказ на самом деле был принят не им). Интересно, что собрание исполкома, по воспоминаниям В. Солского, началось с обсуждения не переворота в Петро граде и не организации власти в Минске, а именно с вопроса о цензуре. Социалисты сделали его пунктом нападения на большевиков. «Мясников обещал, что приказ о цензуре не будет проведен в жизнь», но это не успокоило социалистов. Представитель эсеров обвинил большевиков в принятии решений от имени Совета, хотя это может делать как минимум исполком, а не его технический орган президиум (где большевики обладали монополией). Мясникову пришлось оправдываться отсутствием времени и тем, что вот теперь исполком созван – и можно все обсудить. «Но никаких решений принято не было – меньшевики, эсеры и бундовцы говорили, что у них нет еще достаточных данных, чтобы судить о создавшемся положении».

26 октября командующий Западным фронтом генерал П. Балуев ввел в Минск 2-ю Кавказскую («Дикую») дивизию. «Бородатые, угрюмые, молчаливые текинцы в длинных черных бурках, не слезая с лошадей, запрудили всю Губернаторскую улицу и часть Захарьевской. Они перекликались между собой на непонятном языке. По-русски они не понимали или притворялись, что не понимают… Я и другие члены Исполкома пытались разговаривать с текинцами, но они не отвечали на наши вопросы». Ситуация напоминала корниловское выступление. Впрочем, генерал Балуев не собирался разворачивать бои в Минске, согласился на сотрудничество с Советом и не планирует выступать против нового правительства. Дивизия была выведена из города – ее там негде было расположить. Скорее это была вооруженная демонстрация в защиту порядка. Но какого порядка?

В этих условиях «угрозы контрреволюции» большевики создали ВРК, в который включили президиум Минского Совета, бюро Областного комитета Советов Западной области, большевиков из исполкома Советов Западного фронта, Минского железнодорожного комитета и частей Минска. От имени исполкома они пригласили в ВРК представителей воинских частей.

ВРК было занялся арестами, но первого же арестованного за расклейку эсеровских плакатов решили отпустить, потому что исполком постановил, что членов социалистических партий арестовывать нельзя. 27 октября в Минске произошли столкновения между силами Минского Совета и прибывшими в город караульными отрядами армейских комитетов, которые еще контролировались социалистами. В этот момент «Мясников не знал, какие воинские части поддерживают Ревком. Никто этого не знал. Положение было такое, что солдатские массы сами не знали, что они сделают – завтра, через час и даже через несколько минут. Солдаты некоторых “эсеровских” частей, вызванных с фронта Комитетом спасения, присоединились к караулам 1-го Революционного полка имени Минского Совета, то есть к большевистским частям. Но были и случаи перехода солдат этого полка к частям, поддерживавшим Комитет Спасения».

В этих условиях большевики не решились взять власть в Минске, пока была не ясна ситуация в войсках Западного фронта. В ночь на 28 октября исполком Совета заключил соглашение с Комитетом спасения революции (КСР), к которому и перешла власть в Западной области. КСР включал левые партии (большевики вошли не непосредственно, а через Совет, чтобы потом легче было разорвать соглашение). Вопрос о власти должен был решаться не в Минске. В обмен большевики добились обязательства КСР не посылать войска с Западного фронта для подавления выступления большевиков. В это время велись переговоры о создании однородного социалистического правительства. Но если компромисс не состоится, тогда, как считал один из лидеров минских большевиков К. Ландер, время будет работать на большевиков. Он говорил Солскому, что «все зависело от Петрограда: если там Ленин окончательно победит, то в Западной области Комитет Спасения Революции не сможет удержать власть. Во всяком случае надо избежать кровопролития». В. Кнорин настаивал, что большевики вошли в КСР, чтобы выиграть время. Но точно ли время работало на них? Здесь дело было не только в выжидании более благоприятного момента для удара или исхода борьбы в Петрограде и Москве. Солский настаивает, что присутствовал при споре минских большевиков после заключения соглашения. Мясников был им не доволен и считал, что нужно продолжить вооруженную борьбу за Советскую власть, но «Мясникову возражали Алибегов, Пикель и другие. Они говорили, что вопрос вовсе не в том, кто сильнее: войска революционного комитета или отряды Комитета Спасения. Большевики ни в коем случае не могут идти на вооруженную борьбу с другими социалистическими партиями… Те самые люди, которые в корниловские дни проявили большую энергию и немалые организаторские способности, сейчас, после переворота в Петрограде, никакой энергии не проявили. Они ждали развития событий». Ландер и в декабре говорил Солскому о «необходимости совместной работы с меньшевиками, бундовцами и эсерами».

В результате на западе России установился вариант однородной социалистической власти, который сохранялся до 2 декабря. «Бюллетень Минского Совета» печатал декреты Совета народных комиссаров, но по требованию КСР снабжал их примечанием, что в районе Западного фронта они исполнению не подлежат.

2 ноября большевики вышли из КСР, и Минский Совет заявил о взятии власти. Накануне минские большевики получили подкрепление – в город прибыл бронепоезд под командованием солдата-большевика В. Пролыгина. В. Кнорин, а затем и вся советская историография придают данному событию большое значение: «Прибытие в Минск этого бронепоезда означало смерть Комитета Спасения Революции. Вопрос о признании советской власти в Западной области и на фронте был предрешен. Совет стал фактической властью, ревком начал действовать». Это высказывание Кнорина между прочим показывает, что установление Советской власти очень мало зависело от движения масс, раз такую решающую роль мог сыграть один бронепоезд. Вопрос решался силой, причем небольшой.

В. Солский отрицает решающую роль прибытия бронепоезда, которое «ничего в военном отношении не решало. Он стоял на вокзале, потом его увели на какие-то запасные пути… Во всяком случае, он не мог играть той роли, которую сыграла в Петрограде “Аврора”. Бронепоезд имел одну или две пушки и несколько пулеметов. В случае вооруженной борьбы в городе его роль была бы минимальной». Впрочем, вступая в конфронтацию с КСР, большевики могли рассчитывать на крепкий тыл на вокзале, где можно было опираться на бронепоезд. Учитывая малочисленность вооруженных сторонников обоих лагерей, он был важным подспорьем.

Драматизируя ситуацию, большевики 3 ноября сообщили, что «предатели» из КСР пытались взорвать поезд. Партнерам по КСР были предъявлены и другие неконкретные обвинения о пропуске контрреволюционных войск на Петроград, о намерениях разоружить революционный гарнизон Минска. Однако конкретный повод разрыва соглашения с социалистами был скромнее – большинство КСР требовало публиковать в изданиях членов КСР, что декреты Совнаркома исполнению в Западной области не подлежат. Наглость какая! Раньше представители Совета такой порядок терпели, но теперь не пожелали этого делать и вышли из КСР. Сообщив об этом, исполком Минского Совета предлагал Советам, левым партиям, профсоюзам и представителям воинских частей организовать ВРК. Впрочем, большевики уже создали его «ядро».

По мнению В. Солского, дело было не в прибытии бронепоезда, а в сигнале из Петрограда заканчивать с властью КСР. Но одно другого не исключает. Бронепоезд придал большевикам уверенности, однако не был причиной выступления КСР. Зато в дальнейшем Кнорин и другие большевики могли объяснять свое длившееся несколько дней соглашательство тем, что было мало сил, а вот теперь, с бронепоездом, можно было устанавливать Советскую власть. В то время как истинными причинами промедления с захватом власти была неопределенность ситуации в Петрограде и надежды, что в центре будет заключено соглашение с социалистами, которое избавит от необходимости драться с ними на местах.

К 2 ноября Ленин и его сторонники в ЦК уже взяли курс на разрыв переговоров с социалистами и соответствующим образом ориентировали большевиков в провинции, в том числе в Минске. Мясников, который и раньше был настроен на конфронтацию с социалистами, теперь получил поддержку центра и начал действовать. На собрании Минского Совета и большевизированных воинских частей он заявил о выходе большевиков из КСР, который нарушил соглашение, пропустив с фронта в Петроград воинские части, и подготавливал «братоубийственную войну на фронте». КСР никакой братоубийственной борьбы не предпринял, фактически капитулировав.

В. Солский считает, что победа большевиков в вялой борьбе за власть в Минске объясняется апатией масс. Этот процесс почти не сопровождался митингами. КСР взял власть почти без борьбы и отдал ее без борьбы и «без участия масс, о подлинных настроениях которых в этот момент и сторонники, и противники Октябрьского переворота мало знали». Однако отсутствие манифестаций и ожесточенной битвы за власть может говорить не столько о массовой апатии, сколько о выжидательных настроениях актива партий в преддверии Учредительного собрания. До выборов рисковать жизнями ради тактического успеха в промежуточной, как казалось, борьбе, было бессмысленно. Что касается масс, то они, очевидно, устали от войны и поддерживали пацифистские лозунги большевиков. Но не были готовы ради подобных лозунгов менять внешнюю войну на внутреннюю. Этим объясняется относительное спокойствие масс в первый месяц Октябрьской революции.

Компромиссная тактика местных, особенно фронтовых большевиков, вряд ли могла обрадовать Ленина, опасавшегося изоляции радикальной столицы. Действительно, неудача борьбы большевиков за власть в Киеве имела потом далеко идущие последствия. Ставка в Могилеве могла стать «точкой сборки» противников большевизма.

 

Борьба за войско

Одной из первоочередных задач для Ленина была борьба за войско. Тем более что Первая мировая война создала ситуацию милитаризации революции. В армии и на флоте в начале 1917 г. служили 11 млн человек. 25 октября на фронте находились 5,4 млн, в тыловых гарнизонах было около 2 млн и еще 200 тыс. – на Балтийском и Черноморском флотах.

Составляя несколько более 7 % населения, армия глубоко проникла в политическую жизнь – военные составляли более половины членов партии эсеров, треть большевиков и пятую часть меньшевиков. Более 60 % солдат составляли крестьяне. В их сердцах особенно радостно отозвались решения II съезда Советов – Декрет о мире и Декрет о земле.

Преобладающее настроение солдатской массы было за мир и неучастие в гражданской войне. На фоне в целом нейтральной армии действовали относительно небольшие отряды сторонников и противников Октябрьского переворота. ВРК в частях блокировали переброску частей на помощь Керенскому, формировали небольшие сводные отряды из солдат, готовых активно действовать в защиту Советской власти, и они перекрывали движение войск, которое командование по приказу Керенского направляло в поддержку Временного правительства. Так, ВРК 12-й армии с помощью латышских стрелков смог взять под контроль Венден и Вольмар, а 7 ноября – и Валк (расположение штаба армии). 31 октября начальник штаба 12-й армии сообщал в штаб Северного фронта: «В латышских частях самочинно образовались военно-революционные комитеты, захватившие власть в полках и арестовавшие многих офицеров. Обе бригады подчиняются только приказам военно-революционного комитета».

Армия постепенно разлагалась. Если 20–25 октября на фронт прибыло 178 вагонов с мукой, 51 с крупой и 27 с рыбой и мясом, то 1–6 ноября, соответственно, 62, 18 и 9. За декабрь Северный фронт недополучил 51 % положенного продовольствия, Западный – 81 %, Юго-Западный – 68 %. Румынский фронт за 17 дней декабря недополучил 60 %. В одном из донесений, которое пришло в Ставку 11 ноября из штаба 8-й армии Румынского фронта, говорилось: «Письма из тыла о страшной дороговизне, отсутствие многих продуктов, почти голод вызывают у солдат сильное беспокойство за свои семьи и создают стихийную тягу в тыл, которая выливается в форму дезертирства и постановлений комитетов о разрешении отпусков по уважительным причинам». Дело было не только в семьях – и сама армия снабжалась неудовлетворительно. Голодные и уставшие от окопной жизни, потерявшие понимание смысла войны солдаты под любым предлогом стремились оказаться если пока не дома, то в тылу, где можно было принять участие в интересной политической борьбе за мир и землю. Радикальный пацифизм большевиков обеспечивал им симпатии солдатской массы и недоверие, а то и враждебность патриотического офицерства и патриотически мотивированных солдат, собранных в ударных батальонах (ударники). А это создало угрозу переворота, «новой корниловщины», которую большевики должны были предотвратить любой ценой.

Уже поход Керенского показал, что найти части, готовые штурмовать Петроград, практически невозможно. Но со временем ситуация могла измениться, особенно в случае угрозы со стороны большевиков Учредительному собранию, от которого страна ждала политических чудес. К тому же солдаты не всегда разбирались в политической ситуации и могли быть использованы втемную. Такие опасные части нужно было срочно распропагандировать.

В начале ноября на станции Дно была блокирована 35-я дивизия, которая выступала «против Керенского, против Ленина, но за комитет спасения, за прекращение гражданской войны». Сторонники большевиков арестовывали агитаторов-оборонцев, допуская в дивизию только свои агитационные материалы.

После бегства Керенского пост главнокомандующего автоматически перешел к начальнику Генерального штаба Ставки генералу Н. Духонину. Генерал заявил о прекращении участия Ставки в борьбе за власть, что было делом политических партий. В то же время он продолжил проталкивать в сторону Петрограда, к Луге части, которые считал относительно надежными. Этому сопротивлялись армейские и революционные комитеты и командующий Северным фронтом генерал В. Черемисов, который по-прежнему опасался, что в тылу его фронта разверзнется гражданская война. Он предупреждал Духонина 5 ноября: «Продвижение эшелонов к Луге безусловно вызовет осложнение и, вероятно, даже крупные эксцессы не только в Пскове, но и на фронте». Пробольшевистские латышские полки во главе с комполка И. Вацетисом заняли линию Венден – Вольмар, блокируя перемещение войск с Северного фронта в сторону Петрограда.

Генерал-квартирмейстер штаба Северного фронта В. Барановский, занимавшийся проталкиванием войск к Луге, вынужден был признать в разговоре с Духониным: «Издалека кажется хорошо и просто продвинуть к Луге войска, но это неверно, когда распоряжается войсками не командный состав, а миллионы, организации, и хочет распоряжаться каждый солдат… Мы можем опереться на части 3-й Финляндской и 35-й дивизий, но тогда мы не можем поручиться, что против этих частей не пойдут части с фронта, полностью находящиеся во власти большевиков». Собеседникам очевидно, что «лужский кулак» формируется для политических целей. Но для каких? Ведь правительства уже нет и солдаты даже «надежных» частей не собираются штурмовать Петроград ради свержения Временного правительства большевиков.

Находившиеся в Пскове сторонники КСРР надеялись, что движение частей окажет воздействие на большевиков при переговорах об однородном социалистическом правительстве, хотя эта сила может быть «кажущаяся». Такое использование войск втемную не произвело на большевиков впечатления, тем более что к переговорам при Викжеле движение войск запоздало. Но оставалась более длительная политическая перспектива, которая после провала проекта «однородного социалистического правительства» занимает умы социалистов: защита Учредительного собрания. Черемисов с опаской сообщил Духонину, что дивизионный комитет 35-й дивизии в Луге зовет солдат «защищать Учредительное собрание». 6 ноября Духонин вынужден был смириться с тем, что «лужский кулак» создать не удастся, и прекратил проталкивать части к Петрограду.

* * *

В армиях и корпусах проходили съезды, которые переизбирали старые комитеты. На волне стремления к скорейшему заключению мира эти выборы, как правило, приносили успех блоку большевиков и левых эсеров. Популярности Советской власти способствовало и решение СНК от 10 ноября об увольнении в запас солдат 1899 г. рождения. И это было только начало поэтапной демобилизации, которая шла в конце 1917 – начале 1918 г., хотя война еще не была закончена.

Новые комитеты ставили под контроль командование и в случае сопротивления отстраняли генералов, замещая офицерами. Так, командующего 2-й армии Данилова заменили прапорщиком Киселевым. Способность прапорщика командовать армией в бою в расчет не принималась – ведь воевать больше не собирались. Важно было предотвратить контрреволюционные действия генералитета.

Однако не все шло как по маслу. На съезде 12-й армии 28–31 октября в Вендене с большим успехом выступил лидер эсеров В. Чернов. Ему удалось поправить ситуацию в пользу социалистов. Большевикам пришлось согласиться на паритетных началах создать исполнительный комитет (Искосол). Большевиков в принципе устраивал и такой исход – армия хоть и не поддержала переворот, но и не выступала против него. Центром левых стал Венден, правый блок и штаб армии базировались в Валке. Отряд латышей во главе с полковником И. Вацетисом вошел в Валк и захватил штаб. После этого 14–15 ноября, в условиях арестов «контрреволюционного офицерства», был организован новый съезд, где преобладали большевики. В итоге 28–30 ноября большевики победили на съезде Северного фронта.

На съезде 3-й армии Западного фронта в Полоцке 2–6 ноября делегаты поддержали идею создания однородного социалистического правительства. В армейском комитете большевики и левые эсеры получили большинство и не стали выполнять решение съезда. Они потребовали подчинения советскому правительству. В ответ на нарушение решений съезда социалисты покинули армейский комитет, что большевиков совершенно не смутило. Эсеровская газета «Голос 3-й армии» была закрыта. Систематическая большевистская агитация принесла плоды. 2–8 декабря был организован новый съезд, который принял уже вполне большевистские резолюции.

31 октября съезд корпусных, дивизионных и полковых комитетов 10-й армии заявил о поддержке правительства Ленина вплоть до созыва Учредительного собрания.

1–3 ноября прошел чрезвычайный съезд 2-й армии, который сформировал ВРК. Первым делом он выступил против разгромов крестьянами имений. В сводке штаба 2-й армии говорилось, что даже в дисциплинированных частях «войсковой массой владеет одно сильное неудержимое желание знать, что мир будет, и притом сейчас же». Несколько офицеров армии были арестованы по подозрению в контрреволюционности. Был отмечен один случай избиения офицера – комбата Ждановского (что говорит о необычности такого случая).

О менее дисциплинированных частях в сводке говорится так: «В Гренадерском корпусе ежедневно за последние дни в разных местах вспыхивают погромы. Войсковая масса, если и сдерживается чем-либо в своих выступлениях, то только недоверием к своим вожакам. Командный состав в своих стремлениях сдержать дисциплину может опираться только на сравнительно незначительную группу солдат преимущественно из членов прежнего комитета, ставших в резкую оппозицию нынешнему составу комитетов».

Настроение командующего Западным фронтом генерала Балуева передает его разговор с представителями КСР (ориентировочно 23 октября), в котором участвовал В. Солский: «Впрочем, какие теперь главнокомандующие, когда их не слушают. Я вот тоже главнокомандующий – формально». 5 ноября Балуев направил в войска циркуляр, который информировал о смене власти в Минске. «Наша, начальников, в настоящее время задача заключается в удержании фронта и в недопущении в войсках междоусобных и братоубийственных столкновений. Так как вся власть перешла к Военно-революционному комитету, я заявил ему, что до установления новой власти в России и водворения порядка ни в какую политическую борьбу не вступлю и никаких шагов к выступлению не буду делать, то предлагаю и вам держаться принятой мной тактики и обратить все свое внимание и употребить все силы на то, чтобы удержать войска на фронте и без вызова военно-революционного комитета не допускать самочинных перевозок и передвижений их, пользуясь для этого влиянием образовавшихся в армии военно-революционных комитетов».

12 ноября П. Балуев был отстранен от должности ВРК Западного фронта за отказ вступить в переговоры о перемирии, на его место был назначен большевик В. Каменщиков. В тот же день состоялись переговоры по прямому проводу между представителем Ставки полковником Кусонским и начальником штаба Западного фронта Вальтером. Кусонский передал убедительную просьбу Духонина Балуеву остаться на посту. Защитить его могли бы казаки и польские уланы. Но Вальтер ответил на это: «Если бы ген. Балуев не согласился бы на уход, то это вызвало бы неминуемое кровопролитие. Сегодня к вечеру весь минский гарнизон был поднят на ноги, дабы силой провести свое требование». Командующему польским корпусом И. Довбор-Мусницкому с помощью улан удалось лишь предотвратить арест Балуева. Духонин все еще надеялся повлиять на назначение командующего фронтом, возражал против большевистского ставленника подполковника Каменщикова и предлагал принять командование Довбору или Вальтеру. Однако ни у того, ни у другого не было сил, чтобы взять власть над фронтом. Само предложение было наивным, раз уж не оказалось возможности отстоять власть Балуева. Вальтер проинформировал Ставку о намерении ряда офицеров штаба уйти со службы в сложившихся условиях.

Новый командующий совместно с ВРК приступил к подготовке переговоров с немцами о перемирии, а также выработал инструкцию о выборах начальников. Что касается нелояльных офицеров штаба, то тех, кто был старше 39 лет, предполагалось отправить в отставку без пособия, а остальных – на фронт. 15 ноября вышел приказ В. Каменщикова о демократизации армии, по которому смещение и назначение на командные посты принадлежало войсковым комитетам. Офицеры, не прошедшие утверждения войсковых комитетов, понижались в должности вплоть до рядовых (за исключением тех, кто старше 39 лет). Отдельным приказом ВРК разъяснял недопустимость самочинных насильственных действий против офицеров.

Военно-революционная власть пыталась заняться наведением порядка, как его понимали радикально настроенные солдаты. 18 ноября ВРК Западного фронта выпустил приказ о расстреле мародеров и погромщиков на месте преступления (в целом в России смертная казнь была отменена, и введение ее на фронте считалось одним из основных преступлений Керенского).

20 ноября открылся II съезд армий Западного фронта. Председателем съезда 407 голосами при 2 против и 47 воздержавшихся был избран лидер большевиков А. Мясников. Таким образом, большевики и левые эсеры имели подавляющий перевес на съезде. Социалисты атаковали большевиков малыми силами, обвиняя их в намерении разогнать Учредительное собрание, репрессиях против социалистов и неспособности остановить голод. Но все тщетно – истосковавшиеся по мирной жизни солдаты и рабочие дали резолюции Володарского 500 голосов при 24 против и 26 воздержавшихся. Интересно, что некоторые делегаты голосовали за резолюции и большевиков, и эсеров (эсеры получили 51 голос, меньшевики – 22). То есть настроение делегатов было подвижным, они поддерживали большевиков не безусловно.

Солдаты рвались домой, но пока им предстояло какое-то время оставаться в окопах. Так что съезд сосредоточился на резолюции, куда делегаты записывали свои солдатские нужды: усилить контроль за снабжением, чтобы не воровали по дороге, транспортировать грузы с вооруженной охраной, вести учет запасов, ввести твердые цены на продукты первой необходимости, реквизировать продовольствие у помещиков, теплое обмундирование и сапоги выдавать только частям на позиции, освободить поезда от задач перевозки военного снаряжения – чтобы перевозили только продовольствие и обмундирование. Было решено уничтожить знаки различия, после чего несколько революционных офицеров сорвали и растоптали в зале свои погоны.

24 ноября Мясников был избран на съезде главнокомандующим фронтом. В новый фронтовой комитет были избраны 80 большевиков, 10 левых эсеров, 6 эсеров и 4 меньшевика. 25 ноября фронтовой съезд решил создать Совет рабочих, солдатских и крестьянских депутатов (Облискомзап), который стал органом региональной власти в Западной области и на Западном фронте.

Главкозап Мясников создал реквизиционные комиссии, которые в сопровождении солдат двинулись искать в области продовольствие для снабжения армии – пока у помещиков. Здесь советские вооруженные отряды сталкивались с группами, грабившими фольварки на свой страх и риск. Доходило до вооруженных столкновений с «мародерами». Победив в борьбе за войско и власть, большевики получали и бремя сложнейших проблем, которые нужно было срочно решать.

Но ключевая ставка в борьбе за армию еще не была разыграна. И находилась эта Ставка в Могилеве.

 

Ставка

В ноябре Ставка Верховного главнокомандующего стала ключевым пунктом, без контроля над которым Совнарком не мог чувствовать себя устойчиво. Именно отсюда и с Дона могла прийти «новая корниловщина». Но Могилев был ближе к Петрограду, чем Ростов-на-Дону.

После того как стало ясно, что не удастся протолкнуть к Петрограду войска, настроенные антибольшевистски, позиция Духонина в отношении большевиков изменилась. Они оказались не так уж эфемерны. Теперь Духонин видел свою задачу в том, чтобы «принять все меры, чтобы удержать войска на позиции, не открыть фронта и вывести их из возможности гражданской войны». Ставка была готова «пассивно бороться с ними, отстаивая от них распорядок в армии». Ставка занимается своим делом, не мешая Совнаркому считать себя правительством в Петрограде.

Но большевики не были источником беспорядка в армии, он вытекал из настроения солдатской массы, и большевики лишь оседлали это настроение. Так что тактика Ставки оказалась проигрышной. Она просто не могла опереться на какие-то значительные силы. А без этого не могла сохранять иммунитет своей деятельности перед лицом Совнаркома.

Духонин, заявивший о своем невмешательстве в вопросы формирования правительства, был готов общаться с большевиками через посредничество управляющего Военным министерством генерала А. Маниковского. Однако большевики не собирались признавать автономию Ставки даже на время, потому что важнейшим направлением их политики было срочное заключение перемирия на фронте.

7 ноября Совнарком потребовал от Духонина немедленно приступить к переговорам о перемирии. 9 ноября Духонин во время разговора по прямому проводу с Лениным, Сталиным и Крыленко поставил ряд вопросов: «1) имеет ли Совет Народных Комиссаров какой-либо ответ на свое обращение к воюющим государствам с декретом о мире; 2) как полагалось поступить с румынской армией, входящей в состав нашего фронта; 3) предполагается ли входить в переговоры о сепаратном перемирии и с кем, только ли с немцами или и с турками или переговоры будут вестись нами за общее перемирие». Советские лидеры ответили, что из их радиограммы от 7 ноября ясно, что речь идет «о немедленном начале переговоров о немедленном перемирии со всеми воюющими странами», но Духонин не имеет права замедлять посылку парламентеров какими-либо предварительными вопросами. Духонин в свою очередь считал, что без решения этих технических вопросов «невозможно ведение переговоров», на что Ленин и его товарищи ответили, что технические вопросы будут решаться по мере их возникновения в ходе переговоров, и ультимативно потребовали от и. о. командующего такие переговоры начать. Тогда Духонин перешел к внутриполитической сути дела: он не может вести переговоры от имени Совнаркома. «Только центральная правительственная власть, поддержанная армией и страной, может иметь достаточный вес и значение для противников, чтобы придать этим переговорам нужную авторитетность, для достижения результатов». В общем, не ваше это дело – вступать в переговоры о мире. Вот образует Учредительное собрание авторитетное правительство – с ним немцы в переговоры и вступят.

Тогда Ленин, Сталин и Крыленко объявили Духонину о его увольнении с должности «за неповиновение предписаниям правительства и за поведение, несущее неслыханные бедствия трудящимся массам всех стран и в особенности армиям». При этом Духонину было приказано продолжать дела до прибытия нового главкома Н. Крыленко или уполномоченного им лица.

Духонин отказался считать правомерным свое отстранение, создав тем самым еще один неподконтрольный советскому правительству военно-политический центр. А Ленин и Крыленко обратились по радио к солдатским комитетам с призывом: «Пусть полки, стоящие на позициях, выбирают тотчас уполномоченных для формального вступления в переговоры о перемирии с неприятелем. Совет народных комиссаров дает вам права на это». Право подписи под договором о перемирии СНК оставлял за собой.

Таким образом, Совнарком действовал через голову и Ставки, и армейских комитетов, где пока преобладали социалисты. Крыленко так обосновывал позднее эти действия: «И нечего было бояться, что создастся хаос на фронте. Этим парализовывалась война; нечего было опасаться и немцев – они должны были занять выжидательную позицию, и они ее заняли. В то же время с контрреволюцией на фронте было покончено». Покончить с внутренними противниками на фронте в этот момент для большевиков было важнее всего.

Но с антибольшевистской Ставкой покончено не было. Общеармейский комитет (ОАК) при Ставке 4–7 ноября вел переговоры с прибывшими сюда политиками о конструкции новой власти. В Могилев приехали Чернов, Гоц, Авксентьев, Ракитников, Скобелев, Богданов, то есть лидеры правых крыльев и центра эсеров и меньшевиков. Их план заключался в том, чтобы созвать в Могилеве II съезд Советов крестьянских депутатов и противопоставить его прошедшему в Петрограде II съезду рабочих и солдатских депутатов. Крестьянский съезд мог стать опорой для альтернативного большевикам Временного правительства, имеющего преемственность с правительством Керенского. Создать это правительство надеялись не дожидаясь съезда, немедленно. 8 ноября ОАК выступил за создание демократического правительства во главе с Черновым. Таким образом, Могилев мог стать столицей альтернативной Совнаркому власти.

Однако проект создания правительства в Могилеве стал быстро разваливаться. Крестьянский съезд уже был назначен в Петрограде, и депутаты ехали туда. На съезде эсеры центра и правые собирались дать бой левым эсерам и большевикам, что требовало их присутствия в Петрограде. Против кандидатуры Чернова в качестве премьер-министра резко выступил Гоц, который опасался, что эсеры потеряют часть своей популярности на выборах в Учредительное собрание в результате этого шага. Фактор выборов довлел над партийными лидерами. Армейские комитеты поддержали создание правительства Чернова, но им самим грозило переизбрание в ближайшее время. Партийные центры меньшевиков и эсеров в Петрограде тоже не решились поддержать эту идею. В итоге Чернов засобирался в Петроград.

Крыленко уже в качестве Главнокомандующего объезжал фронт. 11 ноября он снял с поста командующего Северным фронтом Черемисова за отказ генерала прибыть для встречи командующего на вокзал. Попытка даже симпатизирующего большевикам генерала играть самостоятельную роль была демонстративно пресечена в назидание остальным генералам. Также за отказ явиться был отстранен командующий 5-й армией генерал В. Болдырев. Командиры корпусов тут же явились. Крыленко мог приступить к переговорам с немцами о перемирии в полосе 5-й армии. 14 ноября немцы согласились на переговоры.

12 ноября Крыленко заявил, что начинает борьбу с непокорной Ставкой и «врагом народа» Духониным. 17 ноября новый главком с отрядом матросов и солдат Литовского полка выехал из Петрограда в Могилев. В Ставке надеялись, что «надежные» части Финляндской дивизии остановят Крыленко под Оршей и Витебском, но те предпочли нейтралитет. «Все яснее стало проявляться влияние приезжих агитаторов… Вода всеобщего потопа стала проступать сквозь почву у нас под ногами», – вспоминал об обстановке в Могилеве комиссар Временного правительства при Ставке В. Станкевич. Духонин мог рассчитывать на расположенные в Могилеве и Жлобине 5 батальонов ударников общей численностью 2–3 тыс. солдат при 30–50 пулеметах.

Духонин готовил эвакуацию Ставки в Киев, но Украинская Центральная рада не горела желанием ее там принимать. Попытка эвакуации была сорвана солдатами гарнизона. Большевики тем временем предложили Могилевскому Совету создать ВРК, чтобы прекратить сопротивление изнутри города. Этот Совет не признавал Совнарком, но входившие в него социалисты не желали кровопролития и штурма Могилева. В итоге договорились создать большевистско-эсеровский ВРК, который взял власть в городе и объявил Духонину домашний арест. Силы ВРК были невелики – неполный батальон. В принципе, ударники могли бы подавить это выступление.

Но Духонин отказался от сопротивления, понимая, что к Могилеву стягиваются значительные силы сторонников Советской власти. В этих условиях ударники решили покинуть Могилев и прорываться на Дон, чтобы оттуда защищать Учредительное собрание. Далековато, конечно, до Петрограда.

20 ноября отряд Крыленко вошел в Могилев. Духонин находился в здании Ставки, которое окружили враждебно настроенные солдаты. Чтобы избежать эксцессов, Духонина перевели в поезд Крыленко. Казалось, что здесь он в безопасности. Крыленко и Духонин обсудили передачу дел, а также угрозу столкновения просоветских сил и ушедших из Могилева ударников. После этого Крыленко поехал в Ставку вступать в командование, а Духонин предпочел остаться в вагоне. Крыленко вспоминал: «Как молния, распространилась в это время по революционным войскам весть, что генерал Корнилов бежал из Быхова… А под Жлобиным уже шел бой. Этим судьба Духонина была решена». Вагон окружила агрессивная толпа, обвинявшая Духонина в организации гражданской войны. Крыленко срочно вернулся из Ставки и стал успокаивать толпу: Духонина нужно отвести для суда в Петроград. В то время это грозило, скорее всего, чисто условным наказанием, как Краснову и В. Пуришкевичу, и толпа негодовала: «Керенский уже удрал, Корнилов удрал, Краснов также… всех выпускают, и что этот-то не должен уйти». Крыленко настаивал, что получить доступ к Духонину можно только через его труп.

Крыленко был опытным оратором и сумел договориться с наседавшими, что вместо Духонина им выдадут его погоны, чтобы удостовериться, что он здесь под арестом. Получив погоны, толпа разошлась. Но тут появились матросы, и пока Крыленко уговаривал одних, другие ворвались в вагон с другой стороны. Сопротивлявшийся Крыленко был вынесен из вагона. Духонина вытащили на платформу и зверски убили.

Крыленко объявил 20 ноября: «Сообщаю, что Ставка сдалась без боя… Не могу молчать о печальном факте самосуда над бывшим главнокомандующим Духониным. Народная ненависть слишком накипела. Несмотря на все попытки спасти, он был вырван из вагона на стн. Могилев и убит. Бегство ген. Корнилова накануне падения Ставки было причиной эксцесса».

Духонин действительно способствовал освобождению Корнилова, хотя оно могло состояться и без его помощи. Бывший главнокомандующий и символ антисоветской «контрреволюции» вместе со своими подельниками находились в Быхове в очень странном заключении – они жили в здании гимназии под охраной Текинского полка, в котором Корнилов был популярен. Он мог в любой момент возглавить своих охранников. Но пока не началась Октябрьская революция, Корнилову было безопаснее ждать суда, чем бросать новый вызов «демократии». А теперь к Могилеву приближались разгоряченные солдаты и матросы, видевшие в Корнилове средоточие зла и источник возможной серьезной гражданской войны. Духонин сообщил Корнилову, что пора покинуть Быхов. Он заранее передал узникам Быхова именные распоряжения о праве выезда на имя коменданта и начальника сообщений.

Однако была и загвоздка – внешнюю охрану заключенных нес Георгиевский батальон, относившийся к Корнилову без ненависти, но справно выполнявший охранную службу. Комендант Быхова подполковник Текинского полка Эргардт объявил им, что пришло указание Чрезвычайной следственной комиссии освободить заключенных. Георгиевцы не могли не поверить такой лжи – ведь об этом объявил комендант. Корнилов последним ушел из гимназии и, скрывшись с глаз караула, сел на коня, который подвели ему текинцы. Комендант уехал вместе с Корниловым и текинцами, а генералы Деникин, Лукомский и Романовский стали пробираться на Дон по подложным документам.

20 ноября шесть эшелонов ударников прибыли в Жлобин, где завязался бой с бронепоездом красных. Ударники сумели проскочить дальше. 23 ноября они прошли Сумы и двигались на Белгород. Но в Белгород прибыл Петроградский сводный отряд Н. Ховрина числом около 300 бойцов, который ехал в Донбасс с большим запасом оружия, а также около 500 солдат из Харькова. Подъезжая к Белгороду, у Томаровки ударники оказались под огнем красного бронепоезда. Они решили, что в Белгороде их поджидают крупные силы красных, и двинулись в обход города пешком. Это позволило красным выиграть время. В Белгород прибыл отряд севастопольских матросов, что дало красным небольшой перевес в численности. К тому же у них было три орудия, а у ударников только пулеметы. 30 ноября ударники были разбиты под Крапивным и 6 декабря рассеяны под Драгунской. На Дон пробрались единицы.

Поход отряда Корнилова тоже оказался неудачным. 27 ноября текинцы были перехвачены двигавшимся по железной дороге отрядом члена ВРК 2-й армии В. Пролыгина в районе Песчаников северо-западнее Стародуба и рассеяны. Кавказские конники сдавались красным и рассказывали, что были «слепым орудием» офицеров, которые сказали им, что война окончена и они идут на Кавказ, домой. Что же, красные туда и отправили незадачливых корниловцев.

С Корниловым осталось около 120 человек. Кавказские всадники говорили: «Что мы можем делать, когда вся Россия – большевик» и предлагали сдаться, пока не поздно. После блужданий по болотам и лесам Корнилов распрощался с остатками текинцев, оставив при себе группу в 11 человек и переодевшись в штатское. С ними он прибыл в Погар восточнее Стародуба. 1 декабря Корнилов выехал на Дон уже в одиночку под видом штатского лица.

* * *

Вступив в должность главнокомандующего, своим начальником штаба Крыленко назначил сочувствовавшего большевикам генерала М. Бонч-Бруевича, брата управляющего делами Совнаркома. 26 ноября Крыленко реорганизовал систему управления войсками. Комсостав отныне был ответственен перед революционными войсковыми организациями с правом смещения. При Ставке создавался ВРК. Без подписи его комиссаров никакие приказы не должны были выполняться.

В отсутствие Крыленко текущая работа возлагалась на четверку: Р. Берзин, Боярский, М. Тер-Арутюнянц и Э. Склянский. Они возглавили Революционный полевой штаб, сосредоточившийся на борьбе с антисоветскими силами. Затем штаб возглавил Тер-Арутюнянц, а квартирмейстером стал И. Вацетис, которому предстояло в 1918 г. возглавить вооруженные силы РСФСР. Штаб обеспечивал действия войск Антонова-Овсеенко против Каледина и Центральной рады, черпая с фронта идейно мотивированных бойцов. Так, в декабре – начале января Западный фронт направил на внутренние фронты 15 полков пехоты при 3 батареях.

Вместо распущенного Общеармейского комитета должен был быть создан новый, в который делегировались представители переизбранных фронтовых, армейских и корпусных комитетов. Для полномочного армейского съезда делегаты так и не прибыли. Тех, кто приехал, 10 декабря включили в ВРК. Затем 11–16 декабря было проведено совещание с участием 30 большевиков, 10 левых эсеров, 2 максималистов и 1 меньшевика-интернационалиста, которое объявили съездом всей армии, избравшей Центральный ВРК действующей армии и флота (ЦЕКОДАРФ) во главе с Н. Рогозинским.

30 ноября ВРК при Ставке принял «Положение о демократизации армии», которое передавало всю власть в войсках солдатским комитетам, вводило выборность комсостава, упраздняло офицерские чины, звания, ордена и погоны. Это, конечно, дезорганизовывало армию, и без того мало боеспособную. Но воевать ведь не собирались, на повестке дня был мир, зато угроза свержения Советской власти офицерством, как казалось, этим устранялась.

16 декабря вышел декрет Совнаркома «О выборном начале и об организации власти в армии», который подтвердил выборность командного состава и переход власти в руки солдатских комитетов и Советов. Офицеры, которые не будут выбраны, должны были либо продолжить службу в качестве рядовых, либо, если их возраст выше призывного, могли отправляться в отставку. Тогда же был принят декрет об уравнении военнослужащих в правах, который отменял все чины и звания, ордена и знаки отличия. Все военнослужащие становились гражданами-солдатами. С точки зрения боеспособности армии эти решения закрепляли тенденции ее ослабления. Такая милиционная система с выборным комсоставом может быть эффективной только при условии высокой мотивированности бойцов, чего в окопах в 1917 г. не было и в помине. Зато с точки зрения борьбы за власть эта мера укрепляла советский режим – наносила удар по преимущественно враждебной офицерской корпорации, ликвидировала последние возможности для противников использовать войска для свержения Совнаркома в Петрограде, дополнительно повышала его популярность среди солдат, которые теперь становились хозяевами на фронте.

На тех же основаниях большевики надеялись начать строить новую армию. 25 декабря Крыленко подписал приказ о создании на фронте Революционной народно-социалистической гвардии (прототипа Красной армии), в которую должны были вливаться добровольцы, готовые служить Советской власти. Но охотников служить до победы социализма было пока немного. На Северном фронте к середине января записалось всего немногим более 1600 человек. Декрет о создании Рабоче-крестьянской Красной армии был принят 15 января. Но солдаты не спешили в нее записываться, так как главной целью подавляющего большинства фронтовиков и тыловиков было покинуть опостылевшую военную службу. Семимиллионная армия к весне дала РККА 70 тыс. добровольцев.

* * *

После «ликвидации Ставки» вне контроля большевиков оставался южный фланг армии, находившийся на территории Украинской Народной Республики, Румынии и Закавказского комиссариата. С точки зрения борьбы за власть в России Юго-Западный, Румынский и Кавказский фронты важны, как Северный и Западный, а ситуация там переплеталась со сложной межнациональной и международной обстановкой.

20 ноября солдаты 6-го Финляндского полка захватили штаб 7-й армии Юго-Западного фронта в Проскурове. Армейский комитет был разогнан, вместо него создан ВРК. Разумеется – без всяких выборов. 2–5 декабря победу большевиков закрепил армейский съезд.

На чрезвычайном съезде Юго-Западного фронта в Бердичеве большевики получили 267 мест из 800, но в союзе с левыми эсерами смогли добиться признания Советской власти до Учредительного собрания. Представители Центральной рады отказались войти в ВРК под руководством Н. Разживина, где доминировали большевики и левые эсеры (заместителем Разживина был левый эсер В. Киквидзе).

На чрезвычайном съезде Румынского фронта 30 октября – 1 ноября у большевиков было всего 15 голосов из 180. Фронтовой комитет во главе с эсером Г. Лордкипанидзе остался под контролем социалистов и поддерживал фактического командующего Д. Щербачева (формально он числился помощником короля Румынии Фердинанда I, который считался командующим). 21–30 ноября большевики и левые эсеры победили на съезде 8-й армии, а 26–29 ноября – в 6-й армии. В 4-й армии просоветские силы победили только 1–4 декабря, причем съезду предшествовали силовые действия – 18 ноября отряд ВРК арестовал штаб 24-го корпуса. 2–9 декабря сторонники Советской власти победили на съезде 9-й армии. 2 декабря был создан ВРК Румынского фронта, который готовился к захвату власти во фронтовом масштабе.

Усиление позиций большевиков произошло позднее, чем на других фронтах, что позволило командованию подготовить сопротивление, используя поддержку румынских властей, – фронт находился преимущественно на территории Румынии. 5–8 декабря был нанесен удар по советскому руководству. Был убит представитель ЦК большевиков С. Рошаль, арестованы фронтовой ВРК и армейские комитеты и ВРК. В разгроме сторонников Советской власти генерал Щербачев опирался на румынские и украинизированные части, а также на ударников. В условиях этой междоусобицы солдаты двинулись из Румынии в Россию. 8 января Крыленко приказал начать организованный отвод фронта с территории Румынии, но он отчасти распался, отчасти не подчинялся Советской власти. Просоветские солдатские комитеты смогли вывести часть солдат и имущества в Бессарабию. Румыния готовилась к ее захвату.

В тылу Румынского фронта кипела борьба за исполком Советов Румынского фронта, Черноморского флота и Одессы (Румчерод). 3 декабря Крыленко приказал распустить старый состав Румчерода, где преобладали социалисты. 10–23 декабря прошел II фронтовой и областной съезд Советов, который избрал новый Румчерод во главе с большевиком В. Юдовским, где из 180 членов было 70 большевиков и 55 левых эсеров.

Таким образом, на южном фланге австро-германского фронта за большевиками остались почти все войска, кроме расположенных на территории Румынии, а также украинизированных частей, поддержавших Центральную раду в центральных губерниях Украины.

Еще южнее Кавказская армия формально признала Советскую власть, когда 10–23 декабря в Тифлисе прошел общеармейский съезд, который избрал Совет армии во главе с большевиком Г. Коргановым. Эти решения были приняты с небольшим перевесом: левый блок имел 52 голоса, а правый (социалисты) – 48. Вскоре, однако, социалисты стали доминировать в Совете, большевики и левые эсеры выделились в отдельный Совет, провозгласивший себя властью на фронте и создавший ВРК. Спустя время распадающийся Кавказский фронт погрузился в сложные перипетии военно-политической и межнациональной борьбы на Кавказе, о которой речь пойдет ниже.

* * *

Несмотря на то что переворот в Петрограде вызвал скоротечную гражданскую войну в ряде городов и местностей России и Украины, она пока имела низкую интенсивность и практически не распространилась на фронт. В. Солский указывает на причины этого: «Солдат никуда нельзя было тогда отправлять – они разбежались бы по дороге… У большевиков были на фронте и в городах части, целиком находившиеся под их влиянием и исполнявшие их приказы, но только в том случае, если эти приказы можно было исполнить на месте или в небольшом расстоянии от места расположения части. Всякая переброска войск была равносильна попытке перенести воду в дырявом ведре…» Это касалось и противников большевиков. Мало кто хотел проливать кровь ради свержения их власти, казавшейся заведомо временной. Это объясняет парадоксальную картину борьбы за фронт осенью 1917 г. Силовые действия, решавшие политическую судьбу армий и фронтов, в которых служили миллионы солдат, осуществляли отряды численностью в сотни штыков. Но ветер истории дул в спину небольших большевистских отрядов. Остальная армия оставалась спокойной и проголосовала преимущественно за большевиков на выборах в Учредительное собрание. Козырем большевизма была готовность к заключению скорейшего мира и начавшаяся даже до подписания мира демобилизация.

Очаг длительного сопротивления большевизму образовался на Дону, но и он вскоре превратился в неустойчивое локальное явление.

 

Казаки и добровольцы

Наиболее опасным очагом сопротивления Советской власти после ноября 1917 г. оставался Дон.

25 октября атаман войска Донского А. Каледин объявил захват власти большевиками преступным действием. 26 октября он объявил военное положение в области. Его примеру последовал уральский атаман А. Дутов.

Формально Каледин сохранял лояльность уже распавшемуся Временному правительству и даже приглашал его остатки на Дон, но политически стоял гораздо правее. Помощник Каледина и председатель войскового круга атаман М. Богаевский выступал за то, чтобы перебросить казачьи эшелоны в Москву, где создать новое Временное правительство из помощников министров старого кабинета. Однако, когда 28 октября Духонин запросил у Каледина войска для подавления большевиков в Москве, Каледин отказал, ссылаясь на постановление войскового круга и трудности переброски войск по железной дороге в сложившихся условиях. 31 октября Каледин направил войска к более реальной цели – Воронежу.

После получения известия о поражении Керенского (в том числе из-за нежелания казаков воевать) Каледин отменил выступление на север. Он ждал, что советский режим станет рушиться, и тогда можно будет поддержать правые силы.

Когда стало ясно, что Временное правительство перестало существовать, Каледин стал ориентироваться на другой временный орган – возникшее еще до Октябрьского переворота Объединенное правительство Союза юго-восточных федеративных областей. Идея создания такого правительства была провозглашена в сентябре на конференции казачьих войск и горских народов. На второй конференции, которая закончилась 20 октября, был разработан союзный договор, направленный на ратификацию местным правительствам.

Теперь, когда общероссийское правительство отсутствовало, идея приобрела новое звучание. 2 ноября Каледин ратифицировал договор с условием разместить правительство в Новочеркасске. Однако правительство Юго-Восточного союза во главе с кадетом В. Харламовым было создано в Екатеринодаре. Реальной власти оно не имело, Союз был скорее идеей, чем реальностью. Но присоединение к нему было демонстрацией антибольшевизма.

Сопротивление Дона Октябрьской революции ослаблял конфликт между казаками и обычными крестьянами. Казаки составляли 47 % населения и владели 85 % земли. Не входившие в казачье сословие коренные и иногородние крестьяне претендовали теперь на землю, которую советское государство обещало переделить на уравнительных началах.

Впрочем, общероссийское малоземелье докатилось и до казачества. Паи донских казаков сократились с положенных 30 до 12 десятин. При этом 143 семьи казачьей верхушки имели 750 тыс. десятин.

На территории войска Донского началось формирование белой Добровольческой армии. 2 ноября на Дон прибыл генерал М. Алексеев. Каледин рекомендовал генералу отправиться куда-нибудь за пределы области, чтобы не притягивать к ней неприятности. Но вскоре выяснилось, что Каледин заинтересован в Алексееве и его организации не меньше, чем Алексеев в Каледине и донском войсковом правительстве.

Еще в октябре в Петрограде Алексеев стал формировать офицерскую организацию для борьбы против большевиков, но сумел сколотить только роту, которая не решилась на активные действия во время Октябрьского переворота. 30 октября Алексеев принял решение перебираться на Дон. Он действовал при поддержке Совета общественных деятелей, созданного в середине октября кадетами и другими правыми политиками на совещании в Москве с целью, как говорил видный кадет П. Новгородцев, «отделить все элементы страны, стоящие выше классовых интересов, и объединить их под знаменем спасения родины».

Однако на Дону ситуация была неблагоприятной для «белого дела». Как писал Алексеев генерал-квартирмейстеру Ставки К. Дитерихсу, «возвращаемые с фронта части, особенно донские, заражены немногим меньше, чем “товарищеские”».

Узнав о событиях в Петрограде, ростовские большевики создали Донской ВРК. Но он не смог найти достаточную вооруженную силу, и в Ростове в ноябре большевики вошли в «однородно-социалистический» Комитет объединенной демократии (КОД). Но когда в город прибыл отряд черноморских моряков А. Мокроусова, большевики вышли из КОД. Власть в городе захватил ВРК. Тогда 26 ноября юнкера и казаки атаковали Ростовский Совет, в столкновении были убиты член Совета Л. Кунда и трое красногвардейцев. Но покончить с двоевластием калединцы пока не смогли, Совет взяли под защиту матросы-черноморцы. В ходе боев в Ростове и его пригороде Нахичевани революционная часть гарнизона и матросы к 29 ноября победили юнкеров и казаков. Казаки не горели желанием штурмовать Ростов и выходили из повиновения Каледину. В этих условиях решающую роль могла сыграть немногочисленная, но боевитая «алексеевская организация» – верные Алексееву несколько сотен офицеров. Но и солдаты, сначала поддержавшие Совет, тоже не желали воевать и под влиянием пропаганды меньшевиков переходили к нейтралитету.

2 декабря калединцы и алексеевцы взяли Ростов. По утверждению красных, часть пленных красногвардейцев была расстреляна. В Ростове прошли массовые аресты.

Одновременно калединцы продвигались на север, вглубь Донбасса, за пределы области войска Донского. Они заняли Луганск и Дебальцево. Это несло критическую угрозу экономике Советской России, а в перспективе Дон мог стать опорой правых сил для похода на Москву. В декабре красные сосредоточили против Каледина 6–7 тыс. бойцов, к которым по мере их продвижения на юг присоединились еще около 7 тыс. местных сторонников Советской власти. Это обеспечивало красным перевес над войсками Каледина. Казаки сражались против них неохотно.

Это придало особое значение Добровольческой армии, которая росла в числе. На юг ехали офицеры и контрреволюционно настроенные интеллигенты со всей страны. Впрочем, далеко не все, кто бежал на Дон, были готовы воевать. «Напор большевиков сдерживали несколько сот офицеров и детей – юнкеров, гимназистов, кадет, а панели и кафе Ростова и Новочеркасска были полны молодыми здоровыми офицерами, не поступившими в армию», – возмущался Деникин.

«6-го декабря приехал Корнилов, с нетерпением ожидавшийся всеми; после первого свидания с Алексеевым стало ясно, что совместная работа их, вследствие взаимного предубеждения друг против друга, будет очень нелегкой», – вспоминал А. Деникин. Напряженность в отношениях двух бывших главнокомандующих накладывалась на политическую суету, возникшую вокруг их начинания. С одной стороны, создатели армии остро нуждались в деньгах, им нужна была также политическая и организационная поддержка какой-то всероссийской силы. С другой стороны, на Дон ехали правые политики, чтобы получить здесь материальную опору своих политических проектов. Это создавало почву для интриг и афер. Корнилов начал с того, что прогнал за них старого соратника В. Завойко. Но политическую поддержку было решено принять даже от Савинкова.

18 декабря на совещании с участием представителей Совета общественных деятелей, приехавших из Москвы, «произошла тяжелая сцена» – Корнилов ультимативно требовал командования, угрожая уехать в Сибирь. Алексеев долго не уступал. Договорились, что командовать армией будет Корнилов, а политическое и финансовое руководство остается за Алексеевым. Власть на территории, занятой противниками большевиков, переходила к триумвирату Алексеев – Каледин – Корнилов. По инициативе кадета М. Федорова был создан Совет из политиков, который должен был заниматься прежде всего гражданскими задачами, помогая Алексееву. В этот Совет помимо Федорова вошли Г. Трубецкой, П. Струве, П. Милюков и другие правые деятели. После некоторых колебаний включили Савинкова и его товарищей. Савинков вскоре отправился готовить восстание в центре России, получив от Алексеева полномочия вербовать офицеров. Совет фактически прекратил существование в январе, хотя ряд правых политиков остались при армии.

Добровольческая армия была провозглашена 25 декабря 1917 г. Цели армии на этом этапе были изложены в декларации 27 декабря. Она апеллировала к примеру всенародного ополчения, возникшего 300 лет назад (а значит – и к монархической традиции, ведь в итоге той Смуты к власти пришли Романовы). Солдаты новой армии должны «защищать до последней капли крови самостоятельность областей, давших им приют» (идея, явно противостоящая «единой и неделимой России», в 1919 г. Деникин подавит эту самостоятельность). Декларация обещала, что армия станет «на страже гражданской свободы». После победы над большевиками предполагалось собрать Учредительное собрание, которое должно было определить форму правления и решить земельный вопрос. Так восстановится «Свободная Великая Россия».

«“Всенародного ополчения” не вышло. В силу создавшихся условий комплектования армия в самом зародыше своем таила глубокий органический недостаток, приобретая характер классовый», – вспоминал А. Деникин. Причина этого была не только в условиях комплектования, но и в самой идеологии движения. Самым левым политиком, которого нехотя брали в этот проект, был самый правый из социалистов Савинков. Что же удивляться, если армию были готовы поддержать сторонники либеральных и консервативных идей в спектре от кадетов до черносотенцев. По своему происхождению, положению до революции или стремлениям это были прежде всего люди, причастные к имущественной элите, «цензовой» России. Хотя, конечно, были и просто идейные сторонники либерального или самодержавного «порядка» и противники «большевистской анархии».

В самом начале 1918 г. Корнилов и его советники составили документ, известный как «Политическая программа генерала Корнилова». Он содержит повторение обычных общедемократических и либеральных пожеланий, включая и созыв Учредительного собрания, и «восстановление в полном объеме свободы слова и печати», – это при том что Корнилов собирался ввести смертную казнь за большевистскую и вообще просоветскую пропаганду. Кроме подобных демократических украшений в стиле сталинской конституции программа Корнилова предусматривала и более реальные меры. Это, конечно, «отмена национализации частных финансовых предприятий», «восстановление права частной собственности» и смертная казнь «в случае тягчайших государственных преступлений», перечень которых не конкретизировался. Судя по тексту, документ закончили уже в январе 1918 г. и 2 февраля передали Алексееву. Алексеев и Милюков, обсудив программу, решили, что публиковать ее не следует. Общедемократические положения были откровенно демагогическими и в условиях гражданской войны нарушались белыми столь же грубо, как и красными, а либеральные идеи вызывали раздражение значительной части офицерства.

* * *

10 января сторонники Советской власти собрали съезд казаков-фронтовиков в станице Каменской. Он объявил низложенным войсковое правительство во главе с Калединым и провозгласил переход власти к Донскому казачьему ВРК во главе с председателем Ф. Подтелковым и секретарем М. Кривошлыковым. Это должно было показать казачеству, что на Дону установится своя, казачья, Советская власть. 19 февраля казачий ВРК объединился с бежавшим из Ростова в Воронеж Донским ВРК в единый ВРК Донской области.

22 декабря развернулись бои в Донбассе. Наиболее боеспособным у Каледина был отряд есаула (затем полковника) В. Чернецова числом в 600 сабель. Он захватил Дебальцево и устроил здесь расправу над красногвардейцами. Командир Н. Коняев был приколот штыками к вагону, еще несколько человек расстреляно. 17 января Чернецов выбил красных из Каменской, ВРК бежал в Миллерово. Впрочем, 20 января Чернецов был разбит Н. Голубовым под Глубокой, взят в плен и 21 января убит.

Добровольцы успешно действовали в районе Таганрога, но 17 января восстание в городе заставило их отойти к Ростову.

В конце января сопротивление калединцев и Добровольческой армии было сломлено. 29 января Каледин сложил с себя полномочия и застрелился. Атаманом стал генерал А. Назаров.

Ленин торопил Антонова-Овсеенко со взятием Ростова – возобновившаяся война с Германией требовала срочно ликвидировать фронт гражданской войны. И он был ликвидирован. 24 февраля красная колонна Р. Сиверса заняла Ростов. 25 февраля отряды левого эсера Ю. Саблина взяли Новочеркасск. Голубов разогнал войсковое правительство и арестовал Назарова. Через несколько дней он и еще несколько деятелей войскового правительства и круга были расстреляны (в РСФСР только что была введена смертная казнь).

Добровольческая армия численностью около 4000 бойцов (более половины – офицеры, кадеты и юнкера) отступила в степи и двинулась на Кубань.

* * *

Начать широкомасштабную гражданскую войну Добровольческая армия не могла в силу слабости своей социальной базы. Армия белых шла по грязи под холодным дождем. Многие умерли не от ран, а от холода и болезней. 1-й Кубанский поход Добровольческой армии получил название «ледяного». Для строителей «белого мифа» это было героическое деяние. Спору нет, переход потребовал от его участников большого личного мужества. Как и отступление французов в 1812 г. Не будем забывать, что это все-таки было отступление. По дороге добровольцы громили советские органы и убивали сторонников Советской власти, но не могли где-то закрепиться, чтобы создать альтернативную Советам власть.

Добровольческая армия могла позволить себе только партизанские действия – сторонясь железных дорог и крупных соединений красных, нападая на мелкие. Если использовать более позднее выражение теоретика партизанской войны Э. Че Гевары, добровольцы переживали «кочевой период». Его недостатком является отсутствие устойчивого снабжения и вообще тылов, но достоинством – сплоченность армии, которая наносит удары в неожиданных для противника местах, пользуясь растянутостью его сил и коммуникаций. Красные в это время вообще плохо координировались, советская демократия была плохо приспособлена для войны. Командования Кубано-Черноморской и Донской республик действовали по собственному почину. Центральная Советская власть, научившаяся концентрироваться на важных проблемах общероссийского масштаба, уже не воспринимала корниловщину таковой. Казалось, что белые рассеяны, можно заниматься более важными задачами. И это во многом было справедливо – белые скитальцы перестали быть общероссийским фактором, они были локальной проблемой, и одна успешная операция красных могла покончить с этим движением на Кубани. А. Деникин оценивал 1-й кубанский поход как партизанскую войну в кавказских предгорьях.

Казалось, что последний шанс для белых создать устойчивую территорию, свободную от красных, – это занять крупный город Екатеринодар. Здесь существовало правительство Кубанской республики, провозглашенной в октябре (в составе России). Войсковое правительство, избранное Кубанской радой, возглавлял автономист Л. Быч, атаманом был более правый полковник А. Филимонов. Их войскам в январе удалось отбить наступление Кубано-Черноморского ВРК со стороны побережья.

Однако под натиском красных силы Кубанской рады вынуждены были покинуть город 14 марта. 27 марта они соединились с Добровольческой армией, увеличив ее численность почти до 6 тыс.

9–13 апреля 1918 г. Добровольческая армия безуспешно штурмовала столицу Кубани. Командующему Юго-Восточной армией А. Автономову и его помощнику И. Сорокину удалось сосредоточить здесь 20 тыс. бойцов, которые отбивались от упорно атакующих добровольцев. Корнилов считал, что неудача под Екатеринодаром будет катастрофой белого движения, был готов победить или умереть. Он сказал Деникину: «Если не возьмем Екатеринодар, то мне останется пустить себе пулю в лоб». Корнилову не пришлось стреляться – 13 апреля он был убит шальным снарядом, но гибель командующего нельзя считать простой случайностью. Шансы на успех в этом сражении у белых были невелики, так что Корнилов мог погибнуть и чуть позднее в отчаянной атаке. Или уж свести счеты с жизнью.

Остатки Добровольческой армии с согласия Алексеева возглавил Деникин. Им пришлось отступить от Екатеринодара, оставляя раненых и бросая артиллерию. Положение было отчаянным. «В первый раз за три года войны мне пришлось увидеть панику», – вспоминает А. Деникин. Но вскоре пришла обнадеживающая новость – началось восстание на Дону. Это спасло Добровольческую армию от окончательного разгрома.

* * *

Не удалось удержать за собой занятую территорию и уральскому атаману А. Дутову. Он сумел собрать в Оренбурге, Троицке и Верхнеуральске солидную 7-тысячную группировку. Казакам удалось заставить Совет сдать власть думе в Челябинске 2 ноября. Дутовцы арестовали большевистский подпольный ВРК во главе с С. Цвиллингом.

Но у сторонников Советской власти было нарастающее преимущество в численности. 20 ноября в Челябинск прибыли красногвардейцы из Уфы, Самары и Сызрани, которые восстановили Советскую власть. 25 декабря красные взяли Троицк. Но их дальнейшее продвижение на Оренбург было отбито. После подхода новых сил комиссар Оренбургской губернии П. Кобозев начал новый поход на Оренбург с севера. Наступление красных затруднялось и глубоким снегом – можно было действовать только вдоль железной дороги. 15 января дутовцы остановили красных у Каргаллы. Но в это время с юга подошли красные части, двигавшиеся из Туркестана. Для них вопрос взятия Оренбурга был жизненно важным – это восстанавливало связь красного Ташкента с центром. На два фронта Дутов воевать не мог. 18 января 1918 г. он оставил Оренбург, отступив в Верхнеуральск, а в апреле бежал в степи.

18–24 марта областной съезд Советов в Уральске объявил о роспуске войскового казачьего правительства и сотрудничавшего с ними казахского автономного правительства Алаш-орды.

12 января против Советской власти выступили астраханские казаки, но неудачно – им пришлось отойти в степи. 20 февраля решением Астраханского губисполкома Астраханское казачье войско было упразднено, а казачьи части распущены.

17 января 4-й войсковой круг Амурского казачьего войска в Благовещенске принял решение не признавать Советскую власть и сохранить в области прежний порядок. Управление областью было поручено войсковому правительству во главе с атаманом И. Гамовым. 6 марта казаки Гамова арестовали в Благовещенске советское руководство и разоружили красные войска. Однако к 12 марта гамовцы были выбиты из Благовещенска.

16–17 марта произошло неудачное выступление семиреченских казаков в станице Петропавловской.

Жестокие действия против Советов развернул в Забайкалье есаул Г. Семенов, перебивший в январе работников Совета станции Манчжурия и отправивший вагон с телами в Читу в назидание не только большевикам, но и правившему там Народному Совету, в котором преобладали социалисты и бурятские националисты (этот орган был разогнан большевиками только 16 февраля).

Но в целом локальные вооруженные столкновения осени 1917 – апреля 1918 г. большевики выиграли. Вооруженные противники Советской власти могли позволить себе лишь локальные партизанские действия. Гражданская война в масштабах страны закончилась, хотя и ненадолго.

Комиссар Временного правительства при Ставке народный социалист В. Станкевич задавался вопросом: «Тогда, в минуту действия, все события казались сплошною цепью мелких, часто несчастных случайностей… Почему Кишкин и Пальчинский в Петрограде, Керенский и Краснов в Гатчине, Войтинский и Савицкий в Пскове, Болдырев в Двинске, Парский и Кучин в 12-й армии, Духонин и Дитерихс в Ставке – почему все вдруг оказались такими беспомощными и неэнергичными и безрезультатными в усилиях?» Потому что никто не хотел умирать. Страна отчаянно не хотела гражданской войны. Да и какой смысл? Если большевики окажутся неправы, это вскоре выяснится. У них ничего не получится. Какой смысл проливать кровь за и против очередного Временного правительства, когда центр политической жизни вот-вот переместится в Учредительное собрание?

Пока сохранялись демократические площадки для выяснения отношений между идеологическими проектами, вооруженное сопротивление не вызывало широкой поддержки ни в массах, ни в политическом активе. Пока большевистский проект был обращен к России своей демократической стороной, раскрепощающей и несущей мир, невозможно было поднять против него критическую массу бойцов, готовых умирать. Скоротечная гражданская война ноября 1917 г. быстро ушла из центра России, превратившись в серию военных столкновений на окраинах – тоже бесперспективных и затухающих. В этой скоротечной гражданской войне победили сторонники Советской власти. Для большинства она была синонимом власти Советов. Но в 1918 г. станет ясно, что это не одно и то же.