Октябрьская революция началась на завершающей стадии предвыборной кампании в Учредительное собрание. Эта кампания увлекала политически активную общественность не меньше, чем Октябрьский переворот, а может быть, и больше. Ведь приход к власти большевиков казался чем-то временным, переходным. Итоги революции должно было подвести оно – Собрание.

Одна из претензий, которую большевики предъявляли Временному правительству, – оттягивание выборов. Уж большевики-то не станут чинить препятствий воле изъявлению народа. Троцкий писал весной 1918 г.: «И когда мы говорили, что дверь к Учредительному собранию ведет не через предпарламент Церетели, а через захват власти Советами, мы были вполне искренни». Однако Ленин, придя к власти, стал относиться к общероссийскому голосованию не как к торжеству народовластия, а как к угрозе народовластию в понимании большевиков. Ведь истинным выразителем интересов и воли трудящихся для них были только Советы.

Ленин, по свидетельству Троцкого, предложил товарищам отложить выборы в Учредительное собрание, но они его не поддержали. Идея Собрания была популярна, большевики еще только пришли к власти. Их первые декреты кроме всего прочего были и предвыборными акциями. Но и эсеры провели удачную предвыборную кампанию, сумели наладить массированный выпуск ярких и доходчивых предвыборных агитматериалов.

 

Все на выборы

Выборы в Учредительное собрание, официально проходившие 12 ноября (отдельные депутаты были избраны в октябре – феврале), привлекли на участки около 50 млн человек (учтено более 48,4 млн голосов), то есть более 60 % занесенных в списки для голосования. В городах в среднем проголосовали несколько более половины избирателей. Крестьяне голосовали даже активнее горожан. В некоторых регионах итоги выборов не удалось подвести из-за вооруженных столкновений (например, вероятно, в Терско-Дагестанском округе). Голосование не принесло большевикам победы – они набрали около 22,5 % голосов, в то время как другие социалистические партии получили более половины. Эсеры (иногда совместно с крестьянскими организациями) получили 39,5 %, национальные социалистические партии – 14,5 %, национальные несоциалистические партии получили 9,6 %, кадеты – 4,5 %, меньшевики – 3,2 %, энесы – 0,9 %.

В городах эсеры оказались на третьем месте после большевиков и кадетов. Для большевиков, которые пока стремились контролировать прежде всего города, это было важным сигналом: кадеты являются главным противником на данном этапе борьбы за городские центры.

Из положенных 820 депутатов по разным причинам не удалось избрать 53. Было избрано 767, из которых 180 большевиков, 347 эсеров, 81 украинский эсер, 16 меньше виков, 11 украинских социал-демократов, 4 народных социалиста, 18 национальных социалистов, 15 кадетов, 16 казаков, 62 мусульманина, 16 представителей национальных списков, 1 представитель РПЦ. С учетом национальных партий в Учредительное собрание было избрано 450 эсеров – абсолютное большинство Собрания.

Левые эсеры, прошедшие по спискам ПСР, получили только около 40 мандатов, то есть около 5 %, и не могли переломить ситуацию. Причем «самостоятельные списки левых эсеров не пользовались успехом у электората».

Большевики и левые эсеры вместе располагали примерно третьей частью голосов, руководящим центром Собрания должны были стать эсеры.

Открытие Собрания планировалось на 28 ноября, но в условиях дезорганизации транспорта и угрозы репрессий со стороны большевиков большинство депутатов к этому сроку в Петроград не прибыло.

Результаты выборов вдохновили политическую оппозицию, потерпевшую поражение в ноябре. Независимо от партийных результатов (у меньшевиков и кадетов они были невысоки) социалисты и либералы видели теперь в Учредительном собрании возможность избавиться от большевистской диктатуры. IV съезд ПСР 26 ноября – 5 декабря выдвинул лозунг «Вся власть Учредительному собранию!». Этот лозунг не был самоочевидным, ведь задача обычного Учредительного собрания – выработка конституции. Но Собрание несло в себе такой высокий потенциал легитимности, что остальные порожденные революцией институты от него отставали. 22–23 ноября был создан Союз защиты Учредительного собрания, куда перетекли структуры КСРР. Возникла идея провести 28 ноября манифестацию в поддержку Учредительного собрания, и раз уж кворум не собрался, создать хотя бы временные органы, правомочные позднее открыть парламент.

Большевики не собирались отдавать инициативу в этом вопросе. 20 ноября Совнарком поручил Петровскому и Сталину взять в свои руки комиссию по выборам (Всевыборы), которая отказывалась сотрудничать с новым правительством. Нужно было торопиться, чтобы Всевыборы не открыли Собрание без участия Совнаркома. 23 ноября члены комиссии были арестованы за «саботаж» (хотя они-то как раз работали усердно). Правда, 27 ноября они были освобождены. Левые эсеры протестовали против этого ареста во ВЦИК. Комиссаром СНК в комиссию был назначен М. Урицкий, а поскольку старая комиссия с ним не сотрудничала, он сформировал новую. Это дезорганизовало подготовку сводной предвыборной статистики.

26 ноября был принят декрет Совнаркома об открытии Учредительного собрания после того, как в комиссии зарегистрируются 400 депутатов. Кадеты и социалисты не признавали полномочий Урицкого – как же тогда регистрироваться?

28 ноября демонстрация во главе с городским головой Г. Шрейдером и депутатами (их собралось около 60) под лозунгом «Вся власть Учредительному собранию!» подошла к Таврическому дворцу и, несмотря на сопротивление охраны, прорвалась внутрь. Там депутаты провели совещание, на котором пришлось констатировать: кворума для открытия заседания нет. Ограничились тем, что избрали мандатную комиссию во главе с В. Рудневым, организационное бюро и временного председателя Собрания В. Чернова. Депутаты заявили о восстановлении в правах прежней комиссии по выборам и протестовали против декрета СНК об аресте вождей гражданской войны, то есть кадетов, поскольку это нарушало депутатскую неприкосновенность. Было решено собираться здесь и в дальнейшем, пока не наберется кворум, но 29 ноября красногвардейцы вытеснили депутатов из здания. Так прошла репетиция открытия Собрания, и нужно сказать, что ее уроки лучше извлекли большевики.

28 ноября без конкретных обвинений были арестованы кадеты Ф. Кокошкин, П. Долгоруков (депутаты) и А. Шингарев. Левые эсеры опротестовали декрет об их аресте во ВЦИК. Они не видели необходимости в этом насилии, дискредитирующем Советскую власть как деспотическую. Но Ленин, отвечая им, характеризовал партию кадетов как штаб контрреволюции, ведущей против Советской власти вооруженную борьбу. Ленин, похоже, всерьез боялся именно кадетов как реальных идейных противников, которые, несмотря на малочисленность своей фракции, имеют ясную антисоветскую программу и стоят за спиной колеблющихся мелкобуржуазных социалистов. А Троцкий так и вовсе стал грозить развязыванием террора, как во времена Французской революции (что позволило уже левым эсерам упрекнуть большевиков в буржуазности – раз они подражают буржуазным революционерам). Тогда, в конце 1917 г., эти разговоры казались фигурой речи.

Между тем 10 декабря в Калуге была обстреляна демонстрация в поддержку Учредительного собрания, пострадали около 40 человек.

Прибытие в столицу депутатов – противников большевиков было затруднено. Были арестованы депутаты-эсеры Н. Авксентьев и А. Гуковский. Принцип депутатской неприкосновенности не действовал. 18 декабря чекисты нагрянули на заседание Союза защиты Учредительного собрания и объявили присутствующих арестованными. На место событий прибыли наркомюст левый эсер А. Штейнберг и нарком имуществ В. Карелин, которые всех отпустили. 19 декабря это вызвало острую полемику в Совнаркоме. В результате по предложению Ленина и Сталина было принято постановление, в соответствии с которым изменения постановлений «комиссии Дзержинского, как и других комиссий, назначенных Советами, допустимы только путем обжалования этих постановлений в СНК, а никоим образом не единоличным решением комиссара юстиции». Действия Штейнберга и Карелина были признаны неправильными. Штейнберг, однако, добился предоставления ему права контроля за формальной стороной работы ВЧК и права санкции арестов членов Учредительного собрания и видных политиков. Но на практике это не делалось. Штейнберг тем временем отправил Советам телеграмму, в которой дал указание прекратить систематические репрессии, поскольку Советская власть стабилизировалась. Выносить решение о наказании теперь может только революционный трибунал.

21 декабря обсуждение полномочий ВЧК в Совнаркоме возобновилось. Была принята резолюция Штейнберга, отредактированная Лениным. ВЧК должна была передавать результаты своей работы в следственную комиссию при революционном трибунале или прекращать дело. НКЮ и НКВД, а также президиум Петросовета получали право контроля за работой ВЧК. Однако добытое Штейнбергом право санкции было теперь заменено более размытым: «Об арестах, имеющих выдающееся политическое значение, комиссии извещают Народные комиссариаты юстиции и внутренних дел» (а то бы они и так не узнали постфактум).

7 января, когда кризис с Учредительным собранием миновал, был достигнут компромисс: заместителем председателя ВЧК становился член ПЛСР В. Александрович, в комиссию включались еще четыре левых эсера. Кандидаты в члены комиссии должны были обсуждаться СНК. Штейнбергу поручалось «в кратчайший срок проверить основательность содержания в тюрьмах политических заключенных, удостовериться, формулированы ли для арестованных конкретные пункты обвинения для передачи их в Следственную комиссию при Революционном трибунале; всех же, кому в течение 48 часов не может быть предъявлено обвинение, освободить». Это решение было принято также под впечатлением от убийства матросами политзаключенных кадетов Шингарева и Кокошкина.

Другой угрозой для политики Ленина в этот период оставались правые большевики. Потеряв позиции в СНК и ЦК, они сохраняли депутатские мандаты и возобладали в бюро фракции большевиков в Учредительном собрании. Бюро стало созывать в Петроград депутатов-большевиков, хотя ЦК 29 ноября решил с этим не торопиться, чтобы не содействовать возникновению кворума. Более того, бюро фракции выступило за созыв партийного съезда или конференции для обсуждения позиции на Учредительном собрании, а значит, и политической линии партии вообще. Все равно в Петроград съедется много влиятельных большевиков с мест – с депутатскими мандатами. Это давало правым шанс еще раз изложить свои аргументы перед широким партийным активом.

11 декабря ЦК согласился вызвать в Петроград депутатов. Но было решено переизбрать бюро фракции. Одновременно Каменев, Рыков, Рязанов, Ларин и Милютин были выведены из состава большевистской фракции ВЦИК. Для фракции были написаны Лениным и утверждены ЦК тезисы об Учредительном собрании. Это произошло после споров большевиков о том, открывать ли вообще Собрание (или, может быть, подвергнуть его превентивной чистке, объявив левое крыло революционным конвентом по образцу Французской революции). 12 декабря Ленин добился утверждения своих тезисов фракцией Учредительного собрания, ее бюро было переизбрано, вместо Каменева его возглавил Шляпников. Последний бой умеренных большевиков был проигран. Ведущими внутрисоветскими оппонентами Ленина и его соратников становились левые эсеры.

 

Социалисты: работа над ошибками

Если съезд ПЛСР был устремлен в будущее, то проходивший 26 ноября – 5 декабря IV съезд ПСР был обращен в прошлое и занимался в основном работой над ошибками. Как получилось, что самая многочисленная и, судя по выборам, самая популярная партия России была отброшена на политическую обочину? Избранный председателем съезда В. Чернов и его сторонники обличали прежний ЦК за поддержку политики коалиции после Корниловского выступления. Сохранение союза с кадетами дискредитировало партию и стало политической ловушкой, способствовало торможению назревших реформ. Правое крыло ПСР как могло защищало провалившийся (во всяком случае на последнем этапе) коалиционный опыт. Вспыхивали ссоры, предъявлялись взаимные претензии за политику последних месяцев. На съезде оставались делегаты, симпатизировавшие левым, а Штейнбергу дали зачитать декларацию левого крыла, исключенного из партии, принятую на съезде ПЛСР. Но когда он заявил, что съезд ПСР подтасован, его все же лишили слова.

Из-за разногласий по поводу важнейших вопросов революции ПСР уже в сентябре стала, по выражению Чернова, «рассыпанной храминой» и во многом оставалась такой и теперь, в ноябре. Чернов и левое крыло партии время от времени атаковали более правых товарищей за организационные связи с либералами и интеллектуальную зависимость от меньшевиков, которых «их понимание революции как буржуазной сделало их штабом без армии». Сам Чернов, как и меньшевики, считал, что «Россия не созрела для социалистического переустройства», но все же идет дальше в оценке революции: «Уничтожая частную собственность на землю, она пробивает огромную брешь в цитадели буржуазной собственности и тем самым открывает собою некоторую переходную эпоху». Это уже очень близко к тому, что говорили и левые эсеры. Но Чернов считает их слишком радикальными, авантюристичными, максималистами (проводя параллель с предыдущим опытом создания левой эсеровской партии – максималистов). Во взглядах левых эсеров «много поэзии, много христианского мученического духа», «романтическая поэзия, предлагаемая вместо теории», стремление взойти на Голгофу ради того, чтобы разбудить мировую революцию, даже если из-за этого «голгофизма» придется пожертвовать страной. «Под этой поэзией, под этой романтикой нет ничего, кроме азартной игры ва-банк судьбами революции, судьбами народа, судьбами страны!» Их вина – союз с большевиками, которые «под фирмой власти Советов» совершают «насилие над Советами». Чернов критикует большевиков и за авантюризм, и за «конфискацию» эсеровской аграрной программы ради борьбы за власть. В проекте резолюции Чернов охарактеризовал большевизм как «режим демагогической олигархии под фирмой частью фальсифицированных, частью терроризированных Советов, опирающихся на грубую физическую силу военного преторьянства, вербуемого из тыловых гарнизонов и поверхностно возбужденных слоев пролетариата». Но всему этому Чернов смог противопоставить лишь одно предложение – защиту Учредительного собрания, о которой в общей форме было сказано им в последнем абзаце выступления. Вот альфа и омега эсеровской политической линии.

Отстаивая позицию правого крыла партии, С. Маслов защищал ценности державы и внеклассовой государственности. Его выступление было близко к логике кадетов, но себя он считал государственным социалистом: «Для всякого социалиста непреложно, что защита классовых интересов возможна только тогда, когда существуют политическая свобода и демократический порядок… Массы не имеют представления о государственности и требуют только удовлетворения своих социальных нужд, а солдаты требуют мира». Никакая власть не сможет удовлетворить эти требования, в том числе социалистическое правительство. Из этого Маслов делает несколько неожиданный вывод о необходимости союза с более правыми «всеми живыми» силами страны. Пессимизм правых эсеров понятен, но он ставит перед ними тяжелый вопрос: а может ли считаться демократической государственность, задачи которой прямо направлены против воли масс, пусть и неразумных? А ведь ради укрепления этой, по сути, антинародной государственности они готовы пожертвовать удовлетворением социальных нужд и классовых задач трудящихся.

Чернов возражал, что «властобоязнь», отказ эсеров от проведения своей программы, готовность самоограничиваться в угоду «идола государственности» «обесплодили творческую работу» во время пребывания партии у власти. В условиях провала политики коалиции эти аргументы были поддержаны съездом, и сторонники левого черновского крыла получили преобладание в новом ЦК ПСР. В резолюциях съезда революция была охарактеризована как не буржуазная («как то раньше утверждали русские марксисты») и не социалистическая (как считают большевики), а «народно-трудовая», открывающая переходный период от буржуазного общества к социалистическому. Резолюция критиковала как большевиков, так и затягивание политики коалиции с буржуазией осенью 1917 г. Большевистской демагогии ПСР должна была противопоставить конструктивную работу в демократических организациях и прежде всего в Учредительном собрании, которое следовало защищать от «преступных посягательств». В Собрании эсеры надеялись проводить именно свои предложения, не отказываясь в то же время от политики единого социалистического фронта (надо думать, с меньшевиками и национальными социалистами).

После съезда продолжилась борьба между линиями Маслова и Чернова по вопросу об аграрном законе, который будет проводить партия. 18 декабря аграрная комиссия ПСР приняла за основу законопроект Маслова, который предлагал ограничить передел незасеянной и арендованной землей, предусматривал компенсации за конфискованные земли. Таким образом Маслов пытался защитить «культурные» частные хозяйства и частнособственнические земли зажиточного крестьянства. Это была явная уступка кадетской аграрной политике. Прибывшие в Петроград депутаты-эсеры отвергли этот проект, поддержав проект Чернова и его сторонников.

Одобренный фракцией ПСР проект отменял частную собственность на землю и предлагал принципы ее полного перераспределения без компенсации за конфискованные владения. Это не значило, что большинству крестьян пришлось бы покинуть свои места – ядро их владений оставалось прежним. Но размеры наделов менялись. Любой крестьянин должен был получить количество земли не меньше определенного для данной местности минимума – потребительской нормы, обеспечивающей каждого едока; и не больше определенного здесь максимума – площади, которую хозяйство может обработать своим трудом. В передел отправлялась вся частнособственническая земля – и помещичья, и крестьянская, если размер землевладения семьи превосходил норму. Потребительскую и трудовую нормы, средние для данной местности, должны были установить местные органы власти в соответствии с данными статистики (для этого министерство во главе с Черновым в 1917 г. начало перепись, которая прошла в части губерний). Земля должна была распределяться между органами местного самоуправления, общинами, обществами и земельными союзами, а затем уже ими – среди крестьян. Если крестьянин уезжал и прекращал хозяйствовать, земля переходила назад и перераспределялась между оставшимися крестьянами.

Землю должны были получить все, кто пожелает «приложить свой труд к земле». Но трудиться нужно было самому – наемный труд предусматривался только в виде исключения, определенного особыми правилами. Те, кто хочет работать на земле, но не имеет наделов, должны расселяться на землях, оставшихся после крестьянского передела, в том числе и за пределами центральной России. Из своих деревень могли отселяться и те крестьяне, которые не договорились с обществом о том, какие земли получат, – тогда в переселении туда, где образовались земельные излишки, им должно было помочь государство. Крестьянам давалось преимущественное право на получение земли своих наделов, своей частнособственнической земли и арендованной ими земли, но в пределах трудовой нормы.

Высокопродуктивные и специализированные хозяйства должны были сохраняться и передаваться местным жителям на особых условиях, оговоренных государством, либо передаваться ему. Помещичьи постройки и инвентарь сверх нормы, необходимой для ведения хозяйства, отходили земствам. Впрочем, бывшим помещикам разрешалось жить в своих усадьбах, если они пожелают. Органы самоуправления должны были использовать перераспределение земли для того, чтобы по возможности устранить чересполосицу и облегчить внедрение технических средств на поля. Законопроект описывал также порядок пользования недрами, лесами и водами, поступавшими в распоряжение государственных органов.

Победа на съезде ПСР еще не гарантировала Чернову лидерства в парламентской фракции эсеров. В ее бюро преобладали представители правого крыла ПСР. Но прибывавшие из провинции депутаты меняли ситуацию. Как пишет видный эсер, секретарь Собрания М. Вишняк, выбор кандидатуры от ПСР в председатели Учредительного собрания был сделан его внутрипартийными оппонентами, потому что «Чернов имел больше всякого другого шансов конкурировать с Лениным по популярности, особенно в крестьянской среде».

* * *

Аналогичная «работа над ошибками» и победа левого крыла произошли на чрезвычайном съезде РСДРП (объединенная), то есть меньшевиков, 30 ноября – 7 декабря. Настроения здесь царили еще более пессимистические, чем у эсеров, ведь партия, считавшая себя наиболее сильной теоретически, проиграла выборы. Ораторы меньшевиков посвятили немало времени анализу большевизма, который не очень вписывался в классовые характеристики, но сумел за короткое время нокаутировать соперников по марксистскому лагерю. М. Либер (как и Чернов) упирал на солдатский, а не рабочий характер большевизма. Происходит деградация общества из-за войны, и это многое объясняет в появлении большевистской формы контрреволюции. Солдатскую массу Либер связывает с крестьянством, союз с ним нежелателен, значит, опираться в условиях буржуазной революции имеет смысл на буржуазию. «В коротких рубленых фразах Либер дал выход разнообразным чувствам, обуревавшим его: отчаянию бессилия, горечи разочарования и отвращению к происходящему вокруг. Он упрямо цеплялся за наработки периода “коалиционных игр”», – комментирует историк А. П. Ненароков.

Лидер левого крыла партии Ю. Мартов был настроен более оптимистично и считал, что ход революции «перерос буржуазную», коалиция с буржуазией, остановившая социальные преобразования, вызвала нетерпение пролетариата и солдат, которым воспользовались большевики. То есть большевистское движение Мартов рассматривает все же как в значительной степени пролетарское, а значит, с ним можно сотрудничать. Нужно добиться «единства пролетарского движения», а поскольку революция все же не пролетарская, координировать его с мелкобуржуазной демократией (надо понимать, с эсерами и организациями средних слоев).

Нужно так бороться с большевизмом, чтобы не содействовать правой контрреволюции, которая, с точки зрения Мартова, еще страшнее. Мартов писал в декабре, что не может примириться «с тем аракчеевским пониманием социализма и пугачевским пониманием классовой борьбы, которые порождаются, конечно, самим тем фактом, что европейский идеал пытаются насадить на азиатской почве!» Его слова о возникающем большевистском режиме звучат пророчески: «А так как действительность сильнее всякой идеологии, потому под покровом “власти пролетариата” на деле тайком распускается самое скверное мещанство со всеми специфически-русскими пороками некультурности, низкопробным карьеризмом, взяточничеством, паразитством, распущенностью, безответственностью и проч., что ужас берет при мысли, что надолго в сознании народа дискредитируется самая идея социализма и подрывается его собственная вера в способность творить своими руками свою историю. Мы идем – через анархию – несомненно к какому-нибудь цезаризму, основанному на потере всем народом веры в способность самоуправляться». Но острая и глубокая критика большевистского проекта меньшевиками не сопровождалась конструктивными предложениями, которые объясняли бы массам, как решить острые проблемы современности и выйти на правильную дорогу к социализму.

Решения съезда зависели от центристов во главе с Ф. Даном, и ему аргументы Мартова показались ближе, тем более что они открывали все-таки определенную перспективу для партии – бороться за симпатии обманутого большевиками рабочего класса и за демократию в Учредительном собрании – в союзе с победившими на выборах эсерами. Меньшевики сошлись на том, что нужно разоблачать контрреволюционный характер большевистской диктатуры, искать союза между пролетариатом (интересы которого меньшевики отождествляли со своими позициями) и мелкой буржуазией, что политически выражалось в защите полновластия Учредительного собрания. Меньшевики решили и дальше работать в Советах, но не участвовать в большевистских административных учреждениях.

Меньшевистские лидеры рассчитывали на то, что разочарование пролетариата в большевиках даст РСДРП новый шанс на успех. Этот шанс действительно возник весной 1918 г.

В январе 1918 г. все надежды социалистов были связаны с Учредительным собранием. А для большевиков и левых эсеров оно было главной угрозой Советской власти.

 

Что делать с «хозяином земли российской»?

13 декабря «Правда» опубликовала тезисы Ленина (они не были подписаны), в которых излагалась официальная позиция большевиков. Да, Учредительное собрание – высшая форма демократии при буржуазном строе, но Советы как форма социалистической демократии – неизмеримо выше: «Для перехода от буржуазного строя к социалистическому, для диктатуры пролетариата, республика Советов (рабочих, солдатских и крестьянских депутатов) является не только формой более высокого типа демократических учреждений (по сравнению с обычной буржуазной республикой при Учредительном собрании как венце ее), но и единственной формой, способной обеспечить наиболее безболезненный переход к социализму».

Этот принципиальный тезис сопровождался и второстепенными придирками вроде того, что Собрание избрано по устаревшим спискам (имелся в виду раскол партии эсеров), когда еще не проявились во всем объеме результаты Октябрьской революции (впрочем, не факт, что, проявившись, они бы увеличили электорат большевиков). Тезисы ставили Собранию ультиматум: оно должно согласиться на частичные перевыборы и признать Советскую власть и ее декреты. В противном случае кризис будет разрешен «только революционным путем, путем наиболее энергичных, быстрых, твердых и решительных революционных мер» (которые Ленин связывает с мерами против кадетски-калединской контрреволюции).

Уже после разгона Учредительного собрания на критику парламентаризма Лениным и Троцким ответила будущий основатель Коммунистической партии Германии Р. Люксембург. Ссылаясь на известные примеры революций прошлого, она писала: «Чем демократичнее учреждение, чем сильнее и живее удары пульса политической жизни масс, тем непосредственнее и точнее воздействие – несмотря на жесткие партийные вывески, устаревшие избирательные списки и т. п. Разумеется, каждое демократическое учреждение имеет свои рамки и недостатки как, впрочем, и все другие человеческие институты. Но только найденное Троцким и Лениным целебное средство – устранение демократии вообще – еще хуже, чем тот недуг, который оно призвано излечить: оно ведь засыпает тот живой источник, черпая из которого только и можно исправить все врожденные пороки демократических учреждений, – активную, беспрепятственную энергичную политическую жизнь широчайших народных масс». Строго говоря, Ленин и Троцкий могли бы возразить, что не устраняли демократии вообще. Есть же выборные Советы. Но для значительной части населения, которая не была представлена в Советах, демократия устранялась или серьезно ограничивалась, и это было только начало. Так что Люксембург правильно разглядела вектор развития советского режима.

20 декабря Совнарком принял решение открыть работу Собрания 5 января. Но в противовес Учредительному собранию большевики и левые эсеры готовили созыв III съезда Советов, на котором должны были объединиться рабочие, солдатские и крестьянские Советы.

1 января был обстрелян автомобиль Ленина, легко ранен ехавший с ним швейцарский социал-демократ Ф. Платен. Позднее заговорщиков сдал один из подельников, солдат, который решил, что его обманули и большевики не являются предателями России. Заговорщики – группа офицеров – были арестованы, но во время немецкого наступления по их просьбе отправлены на фронт. Так или иначе, выстрел обеспечил большевикам хороший повод для усиления мер безопасности в столице. 2 января в связи с покушением (хотя и без всяких доказательств причастности) были арестованы эсеры П. Сорокин, А. Аргунов и А. Гуковский (двое последних уже второй раз за последнее время). Г. Зиновьев объяснил в Петросовете 3 января, что покушение на Ленина морально подготовлено эсеровскими газетами, с чем и связан арест.

После консультаций с левыми эсерами большевистское руководство решилось на разгон Учредительного собрания. Военный перевес был на его стороне, хотя многие части были скорее нейтральными или колебались.

Председатель президиума военной комиссии ЦК ПСР Б. Соколов вспоминал, что на учете в ней состояли более 2000 рабочих дружинников, но большинство их не являлись на явки, то есть числились только на бумаге. Поэтому ставка была сделана на броневой дивизион Измайловского полка, который находился под контролем эсеров. Его девять броневиков должны были прикрывать демонстрантов. Также планировалась вооруженная демонстрация сочувствовавших эсерам солдат Семеновского и Преображенского полков. Но 3 января этот план был отклонен ЦК ПСР, опасавшимся, что вооруженные столкновения приведут к широкомасштабной гражданской войне. Чернов считал, что большевики спасуют перед авторитетом Учредительного собрания. «Отбой» вызвал разочарование среди проэсеровски настроенных солдат: «Долго мы говорили с семеновцами, и чем больше говорили, тем становилось яснее, что отказ наш от вооруженного выступления воздвиг между ними и нами глухую стену непонимания». Впрочем, одновременно сторонникам Советской власти удалось испортить броневики в дивизионе. Большевики снова показали, что в деле военных заговоров они более деловиты и изобретательны.

С учетом того, что мы знаем о последующих событиях, отказ от военной демонстрации выглядит политической ошибкой эсеров. Действительно, пацифизм сторонников Учредительного собрания не спас его от разгона, Петроград – от кровопролития, а страну – от гражданской войны. Но лидеры эсеров 3 января не знали того, что знаем мы сегодня. Вооруженная демонстрация давала большевикам повод объяснить разгон Учредительного собрания вооруженным восстанием эсеров, что ослабляло бы их морально-агитационную позицию. Пока была надежда, что большевики дадут Собранию работать какое-то время и показать результаты, – эсеры справедливо опасались срыва этой работы из-за военных конспираций. Нужно было продемонстрировать готовность к демократической конструктивной работе как альтернативе насилию – гражданской войне и диктаторству. Но вот что мешало готовить вооруженную поддержку на случай разгона Собрания? Ведь та же вооруженная демонстрация и даже более активные действия после разгона уже выглядели бы совсем иначе – как акт защиты невинно разогнанных грубой силой народных представителей. Вместо того чтобы перенести свои силовые действия на некоторое время, эсеры просто отменили их, деморализовав своих сторонников в войсках. И вся страна вскоре «узнала», что сторонники Учредительного собрания – кучка бессильных интеллигентов.

4 января было опубликовано постановление ВЦИК о том, что попытка какого-либо учреждения (понятно какого) присвоить себе государственную власть будет подавляться. Мол, конституцию пишите, если хотите, но лимит на присваивание государственной власти в России исчерпан.

Красная гвардия блокировала район Петрограда, где расположен Таврический дворец, и взяла под усиленную охрану окрестности расположенного недалеко Смольного. На Литейном проспекте и прилегающих улицах были построены баррикады.

К открытию заседания в Таврический дворец прибыли около 410 депутатов из 767. Кворум был достигнут.

 

День демократии

5 января, в день открытия Собрания, в сторону Таврического дворца двинулись демонстранты. Красная гвардия не пропускала их к дворцу. Красногвардейцы открывали огонь. Погибли 12 человек, в том числе 8 обуховских рабочих, член исполкома Всероссийского крестьянского Совета первого созыва солдат Г. Логвинов и внучка декабриста Е. Горбачевская. Еще 6 человек погибли при разгоне демонстрации в Москве. А. Горький писал: «“Правда” лжет, когда пишет, что манифестация 5 января была сорганизована буржуями, банкирами и т. д. и что к Таврическому дворцу шли именно “буржуи”, “калединцы”.

“Правда” лжет, – она прекрасно знает, что “буржуям” нечего радоваться по поводу открытия Учредительного Собрания, им нечего делать в среде 246 социалистов одной партии и 140 – большевиков.

“Правда” знает, что в манифестации принимали участие рабочие Обуховского, Патронного и других заводов, что под красными знаменами Российской с.-д. партии к Таврическому дворцу шли рабочие Василеостровского, Выборгского и других районов…

И точно так же, как 9 января 1905 года… как царские солдаты – убийцы по приказу, отвечают: Приказано! Нам приказано стрелять».

Перед началом заседания в ложе прессы обсуждали, «где будет безопаснее в случае перестрелки: на полу или за колоннами». Публика, пришедшая по выданным Урицким билетам, была настроена просоветски и криками, свистками мешала говорить социалистам. Некоторые зрители рассматривали депутатов в прицелы.

Охрана пропустила депутатов в здание, но в зал эсеров и другие несоветские фракции допустили только после того, как там расположились большевики и левые эсеры. Оказавшись в зале, эсеры направили на трибуну пожилого депутата С. Швецова открывать Собрание. У большевиков были на этот счет другие планы – они считали, что собрание должен открыть представитель их власти председатель ВЦИК Я. Свердлов. Завязалась потасовка. Швецов вроде открыл заседание, но Свердлов после «легкой рукопашной схватки» с помощью большевиков утвердился на трибуне. Депутаты открыли заседание пением «Интернационала» – этот гимн объединял подавляющее большинство собравшихся.

Затем Свердлов зачитал проект Декларации прав трудящегося и эксплуатируемого народа, который большевики ультимативно требовали принять. В нем говорилось: «Поддерживая Советскую власть и декреты Совета народных комиссаров, Учредительное собрание считает, что его задача исчерпывается установлением коренных оснований социалистического переустройства общества». Таким образом, большевики предлагали эсерам компромисс – не претендуйте на государственную власть сегодня, вырабатывайте конституцию и закон о социализации земли. Ультиматум содержал основные параметры будущего общественного устройства, за рамки которого Собрание не должно было выходить: отмена частной собственности на землю, рабочий контроль, создание ВСНХ, подтверждение советского закона об аннулировании внешних займов. Россию следовало объявить республикой Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Вся власть в центре и на местах должна принадлежать этим Советам. Советская Российская республика должна была стать федерацией Советских национальных республик. Далее следовали уже принятые решения: национализация банков, политика мира и др. Это был своего рода отчет о первых мерах Советского правительства, которые теперь должны были быть утверждены Собранием. Многие из этих положений эсеры могли бы поддержать, но это значило проявить слабость перед лицом шантажа силой. Учредительное собрание отказалось даже обсуждать такую декларацию.

Блок большевиков и левых эсеров выдвинул в председатели собрания М. Спиридонову. Но на выборах 244 голосами против 153 победил ее недавний однопартиец и один из лидеров партии эсеров В. Чернов.

Трибуна Учредительного собрания стала местом изложения политического кредо крупнейших политических сил России. В. Чернов выступил с концептуальной речью. Он не вдавался в тактические вопросы и говорил о стратегии Российской революции. Поэтому речь вызвала разочарование правой части социалистов. Их мнение некритично воспринимается и некоторыми современными историками, по мнению которых Чернов «искусно миновал острые политические углы». Текст речи Чернова не позволяет согласиться с этим выводом.

Чернов осудил Брестские переговоры как «ловкий маневр» германского империализма, направленный на то, «чтобы, увлекши Россию на путь сепаратных переговоров, ее изолировать», в то время как именно Россия может стать важнейшей силой, способной добиться всеобщего мира без аннексий и контрибуций, причем не «предательски-сепаратного», а всеобщего демократического.

Чернов считал необходимым оформить передачу земли крестьянам «в конкретную, законом точно оформленную действительность». Хаотический земельный передел, начатый большевиками и левыми эсерами, не способен обеспечить крестьянам прочное право на землю. «Всеобщая передвижка земельного пользования… не делается одним росчерком пера… Не аренды казенной собственности хочет трудовая деревня, она хочет, чтобы доступ труда к земле сам по себе не был обложен никакой данью…» Это принципиальная критика аграрной политики большевизма на десятилетия вперед.

Аграрная реформа может стать фундаментом для постепенного социалистического строительства. Важную роль в этом процессе Чернов отводит рабочему классу, который борется за свое «освобождение, за свой культурно-социальный подъем, да, за подъем на всю высоту, которая требуется для того, чтобы рабочий класс смог взять в свои руки, в конце концов, управление всем производством страны и от прежнего режима фабричного самодержавия хозяина через период государственного контроля над производством – период трудовой конституции – перешел к периоду трудовой республики во всех отраслях производства». Предвосхищая таким образом современные идеи экономической демократии, председатель Учредительного собрания конкретизирует свой план социализации промышленности, поддерживая идею передачи отраслей в руки профсоюзов и рассчитывая на развитие самоуправления как через профсоюзы, так и через кооперативы и Советы. На оскорбительные выкрики левой части зала и сформированной большевиками галерки Чернов ответил предложением вынести разногласия на референдум. Предложение на деле обратиться к народу вызвало аплодисменты большинства депутатов, но не большевиков.

Речь Чернова произвела сильное впечатление на часть левых эсеров, которые по существу были согласны с очень многим в ней. Как вспоминал И. Штейнберг, «это была искусная речь, которая в тот момент могла смутить многих». Зато речь Чернова совсем не понравилась правому крылу эсеров. М. Вишняк оценил ее как слишком левую и сделал вывод: «Это было не то, что могло хоть сколько-нибудь импонировать, задать тон, удовлетворить требованиям и ожиданиям исторического момента».

Отвечавший Чернову представитель большевиков Н. Бухарин не нашел, что возразить по существу на программу, предложенную идеологом эсеров. Однако он настаивал, что в силу расстановки классовых сил социалисты не смогут осуществить эту программу и сдадут позиции буржуазии. Доказать этого Бухарин не мог, но сама постановка вопроса не лишена оснований – эсеры действительно не стали осуществлять социалистическую программу, придя к власти в Поволжье летом 1918 г. (правда, в отсутствие Чернова). Опыт германской социал-демократии, которая тоже не стала проводить социалистических преобразований после ноябрьской революции, а заложила основы Веймарской республики, деградировавшей к нацизму, – тоже важный урок.

Однако и большевики в итоге передали промышленность и землю не рабочим и крестьянам, а государству, которое вскоре проявило свой бюрократический характер. Социалистическая программа, оглашенная в разных формулировках на Учредительном собрании, при осуществлении столкнулась с двумя фундаментальными угрозами: слишком осторожная борьба за преодоление капитализма могла привести к неудаче, потому что инерция старого строя не была бы преодолена; но и радикальное разрушение старого строя вовсе не обязательно вело к более передовому строю – социализму.

Выступление лидера меньшевиков И. Церетели было эффектнее по форме, чем речь Чернова, но содержательно это был типичный пример меньшевистской агитации, способствовавшей отходу масс от социал-демократии в 1917 г. Речь Церетели полна сложных логических умозаключений и в то же время ломающих логику отвлечений на реплики противников, она перегружена марксистскими теоретическими формулами. Если речь Чернова, в том числе и в газетных пересказах, давала читателю ясное представление о народнической стратегии революции, то социал-демократы смогли добавить к эсеровской программе только лозунг социального страхования и наукообразную форму. Вместе с тем некоторые полемические уколы Церетели были весьма болезненными. Так, он ответил на попытки большевиков все свои неудачи объяснить саботажем буржуазии: «Свидетельство о бедности выдадите вы себе, если неудачу социалистического опыта взвалите на саботаж буржуазии».

Выступивший с отдельной левоэсеровской декларацией Ф. Сорокин от себя добавил, что крестьянские депутаты вообще не должны расходиться, пока не добудут землю и свободу. Это заявление не было согласовано с лидерами фракции ПЛСР и поддерживало продолжение работы Собрания.

На голосование в итоге были поставлены декларация, оглашенная Я. Свердловым, и повестка дня, разработанная руководством ПСР и оглашенная Н. Пумпянским. Второе предложение победило 237 голосами против 146.

Большевики, а затем и левые эсеры ушли из парламента. Первоначальный кворум исчез. Но мы знаем, что парламенты часто работают и в его отсутствие. Кворум был обязателен для открытия Собрания, но обязателен ли он для текущей работы – это никакими положениями оговорено не было. Ноябрьские съезды Советов обходились без кворума, и большевиков это не смущало. В зале оставалось большинство от того числа депутатов, которые открыли заседание и составляли Учредительное собрание.

Оставшиеся депутаты обсудили и приняли 10 пунктов Основного закона о земле, соответствовавшего принципам партии эсеров. Без выкупа отменив право собственности на землю, закон передал ее в распоряжение государства и местных органов самоуправления.

Представители национальных партий и движений высказались за автономию своих регионов и превращение России в федерацию.

Прения заканчивались рано утром 6 января. Начальник караула анархист В. Железняков заявил, что «караул устал». Однако эта попытка закрыть заседание не удалась. Депутаты продолжали работать, приняли пункты закона о земле, постановление о провозглашении России демократической федеративной республикой и декларацию о мире, осуждавшую сепаратные переговоры большевиков и требовавшую всеобщего демократического мира. Затем председатель собрания В. Чернов закрыл заседание. Когда, немного поспав, депутаты вновь собрались у Таврического дворца, они нашли двери закрытыми – ВЦИК заявил о роспуске Собрания и отобрал у верховного органа власти помещение.

В декрете о роспуске Учредительного собрания повторялись основные идеи тезисов Ленина и делался откровенный вывод: «Всякий отказ от полноты власти Советов, от завоеванной народом Советской Республики в пользу буржуазного парламентаризма и Учредительного собрания был бы теперь шагом назад и крахом всей Октябрьской рабоче-крестьянской революции». А уж этого большевики и левые эсеры никак не собирались допустить. Декрет объяснял уход большевиков и левых эсеров из Учредительного собрания отказом обсуждать Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа, признать Октябрьскую революцию и Советскую власть. Теперь у оставшихся не было кворума, их и Учредительным собранием считать нельзя. При этом «ясно, что оставшаяся часть Учредительного собрания может… играть роль только прикрытия борьбы буржуазной контрреволюции за свержение власти Советов.

Поэтому Центральный Исполнительный Комитет постановляет:

Учредительное собрание распускается».

* * *

Но тут внезапно в события вмешались рабочие. Возмущенные вчерашним расстрелом, они поддержали избранников России. Рабочие Семянниковского завода предложили депутатам заседать на территории их предприятия. Митинговали и другие предприятия на востоке столицы. Несмотря на то что В. Чернов предлагал принять предложение рабочих, большинство депутатов-социалистов выступили против продолжения заседаний, уверяя, что большевики могут обстрелять завод с кораблей. Неизвестно, что произошло бы, если бы большевики приказали матросам стрелять по заводу. Но лидеры эсеров остановились перед призраком гражданской войны и не воспользовались шансом оказать сопротивление большевизму в Петрограде. Депутаты разъезжались из столицы, опасаясь арестов.

В Петрограде в ночь на 7 января 1918 г. в тюремной больнице матросами были убиты арестованные ранее депутаты-кадеты А. Шингарев и Ф. Кокошкин. По приказу Ленина была создана следственная комиссия для расследования убийства, были арестованы восемь матросов, но в дальнейшем освобождены.

9 января были арестованы около 20 депутатов (затем их отпустили). По стране прокатились аресты эсеров. В Москве их было арестовано 300 человек.

Первый свободно избранный парламент России был разогнан. Демократия потерпела поражение. Теперь противоречия между различными социальными слоями России нельзя уже было решать путем мирных обсуждений в парламенте.

 

Конституирование Советской власти

После разгона Учредительного собрания право определить государственное устройство страны взял на себя III съезд Советов рабочих и солдатских депутатов, открывшийся 10 января.

12 января съезд принял Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа, которая стала временным конституционным документом Советской республики. Специальным декретом из нее и из других актов Советской власти были изъяты все упоминания Учредительного собрания.

Делегаты собрались в обстановке триумфа Советской власти, которой предстояло подтвердить свой рабоче-крестьянский характер. 13 января рабоче-солдатский съезд объединился с III Всероссийским съездом Советов крестьянских депутатов, начавшим работу утром того же дня в Смольном. На этот съезд приехали около 500 депутатов, из которых около 200 представляли левых эсеров и примерно столько же – большевиков. Около 30 мест было у максималистов. Еще более 200 депутатов опоздали, и если их учесть, большевики имели перевес над левыми эсерами (обе партии с учетом сочувствующих) со счетом 309:278. Депутаты представляли не менее 133 крестьянских Советов, 129 солдатских комитетов, 94 объединенных Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, 91 уездный и 14 губернских съездов крестьянских Советов, 5 Советов рабочих и солдатских депутатов. Если вычесть представителей рабочих и солдат, получается негусто – только уездных Советов крестьянских депутатов в России было 414. Но даже с учетом армии обнаружилась тревожная для левых эсеров тенденция: часть просоветского актива деревни стала ориентироваться на большевиков. Если уж связывать жизнь с Советской властью, то с более влиятельной партией.

На параллельный эсеровский съезд крестьянских депутатов, работавший 10–18 января, приехали более 300 депутатов, но часть – с совещательным голосом. Он поддержал Учредительное собрание и его решения, объявил работу парламента временно прерванной и резко критиковал большевиков, устанавливающих новое самодержавие. Большевики разогнали съезд, но он перешел на подпольное положение, продолжил работу и избрал ВСКД, стоящий на защите Учредительного собрания. Съезд отрабатывал тактику эсеров в новых условиях – полуподпольное положение и агитация в массах против Советской власти за восстановление Учредительного собрания.

Объединенный III съезд рабочих, солдатских, крестьянских и казачьих депутатов одобрил внешнюю политику Совнаркома (которая из-за неуступчивости германской стороны вошла в полосу кризиса, о чем делегаты не знали). Съезд одобрил роспуск Учредительного собрания и постановил изъять слово «временное» из названия Рабочее и крестьянское правительство Советской республики, а из текстов советских законов – ссылки на их временный характер, «впредь до созыва Учредительного собрания». Разработать основные положения Конституции РСФСР должен был избранный съездом ВЦИК и следующий съезд Советов. Но уже III съезд принял постановление об основных положениях будущей конституции. Оно предусматривало, что «Российская Социалистическая Советская Республика учреждается на основе добровольного союза народов России как федерация советских республик этих народов». Ее высшим органом становился Всероссийский съезд Советов рабочих, солдатских, крестьянских и казачьих депутатов, который избирает ВЦИК, выполняющий роль верховного органа между съездами. Съезд и ВЦИК формируют СНК. ВЦИК и ЦИКи республик, входящих в федерацию, в том числе «отличающихся особым бытом и национальным составом», проводят разграничение полномочий и определяют способ участия республик в федеральной власти. «Все местные дела решаются исключительно местными Советами». Вышестоящие Советы ограничиваются общим регулированием и разрешением конфликтов между местными Советами. Центральная власть представляет федерацию в целом и проводит общегосударственные мероприятия, не нарушая прав областей. Это торжество федерализма отражало реальность, но только до мая 1918 г.

Историк Ю. Н. Жуков обратил внимание на интересную сдвижку терминологии, которую провел наркомнац И. Сталин при обсуждении принципов устройства Советской республики. Если в Декларации прав трудящегося и эксплуатируемого народа говорилось, что «Советская Российская республика утверждается на основе свободного союза свободных наций как федерация Советских национальных республик», то Сталин на III съезде предложил несколько иную формулировку постановления. Ю. Н. Жуков цитирует по собранию сочинений Сталина: «Российская Социалистическая Советская Республика учреждается на основе добровольного союза народов России как федерация советских республик». Сталин выбросил слово «национальных» – поправил излишне уступчивых к национализму соратников во главе с самим Лениным. Из этого Ю. Н. Жуков делает совершенно неожиданный вывод: «Только теперь становится понятным, что Сталин не изменил своим убеждениям. Как был, так и остался сторонником унитарного государства». Вообще-то Сталин предлагает модель все той же советской федерации, а не унитарного государства. Вопрос лишь о том, как будут создаваться автономные области, которые войдут в федерацию.

Впрочем, слово выбросил не только Сталин, но и сам Ю. Н. Жуков, причем из текста Сталина. В цитируемом источнике его фраза не обрывается на словах «советских республик», а продолжается – «советских республик этих народов». Тогда уж поправка выглядит не такой смелой. Тем более что следом резолюция определяет способ участия в федеральном правительстве «советских республик отдельных областей», а дальше в качестве то ли уточнения, то ли перечисления – «областей, отличающихся особым бытом и национальным составом…» Никуда национальные республики не делись. В этот период столь ответственные документы, как акты съезда Советов, обсуждались коллективно, и советские лидеры заметили, что советские республики (области) могут быть не только национальными, – отсюда и корректировка формулировки. Но возможность создания национальных областей документ никак не отрицает. Советская республика будет строиться как федерация автономных национальных (где есть компактное проживание какого-то этноса) и вненациональных республик. Так же, кстати, как предусматривала программа ПСР по национальному вопросу.

III Всероссийский съезд Советов рабочих, солдатских, крестьянских и казачьих депутатов 18 января избрал ВЦИК, в который вошли более 160 большевиков и сочувствующих, более 120 левых эсеров и сочувствующих, по несколько эсеров, максималистов, меньшевиков и анархо-коммунистов.

Социалисты вошли во ВЦИК не без колебаний. После разгона Учредительного собрания сотрудничество в «советском парламенте» выглядело унижением. Но 16 января ЦК меньшевиков принял решение о возможности участия не только в Советах, но и во ВЦИК. Задачи их небольшой фракции ставились близкие к тем, которые социал-демократы решали в Государственной думе. Дан писал, что это дает партии «возможность вести с возрастающим успехом критическую и обличительную работу». Аналогичные задачи решали и эсеры.

Развернулся процесс объединения Советов на местах, где создавались Советы рабочих, красноармейских и крестьянских депутатов – унифицированные органы новой власти.

* * *

Российская революция была мощным движением огромных людских масс, которые стремились изменить свою жизнь к лучшему. Эта революция первоначально ставила перед собой задачи достижения народовластия, политической свободы («воли») и социальной справедливости. Справедливость понималась как передача земли в полное распоряжение крестьянам, а фабрик – рабочим. Разогнав Учредительное собрание, большевики и левые эсеры нанесли удар по народовластию. Лояльный им III съезд Советов представлял уже не все социальные группы России. Более того, рабочие и солдаты имели преимущества по сравнению с крестьянами при выборах депутатов. Ценой ограничения народовластия сторонники радикальной социальной революции стабилизировали систему власти и надеялись теперь провести революцию в социальных отношениях, сделав их более справедливыми, социально равноправными. Но сложные конструктивные преобразования можно было проводить в условиях мира – внутреннего и внешнего.

Однако разгон Учредительного собрания, тяжелые условия выхода из войны, которые ультимативно выдвинули Германия и ее союзники, а также острый продовольственный кризис как оборотная сторона социально-экономического курса власти – все это толкало страну к широкомасштабной гражданской войне. Учредительное собрание, которое в 1917 г. представлялось средством предотвращения внутренней войны, после его разгона стало символом демократического сопротивления большевизму и надежд на решение проблем, которые оказались не по плечу Советской власти.