Социальный взрыв 1917 г., исходящий из центра империи, из Петрограда, своей волной «накрыл» самые разные социумы – от этнически консолидированной в своем территориальном ядре Польши до этнической чересполосицы Кавказа, от среднеразвитых (для своего времени) аграрно-индустриальных европейских территорий России до архаичной Средней Азии. Социальные процессы, характерные для разных эпох, переплетались с межэтническими конфликтами и национальными проектами, получившими новые перспективы осуществления.
Важно помнить о глубокой связи социальной революции и нациестроительства (которое иногда так и характеризуется как национальные задачи революции). Современная нация – продукт индустриальной модернизации с ее стремлением к стандартизации, в том числе стандартизации культуры, которую несет с собой нация. Столкновение национальных проектов на территориях со смешанным населением может вести к таким же потрясениям, как и революционные социальные конфликты.
Национальные движения и социально-политические силы, вовлеченные в революционный переворот, стремились использовать друг друга, социальные задачи соседствовали с национальными в политических программах. Но на разной этносоциальной почве национальные и социальные лозунги срабатывали по-разному, то привлекая, то отталкивая и раскалывая массы.
К моменту прихода большевиков к власти на территории бывшей империи уже развивались мощные национальные движения, особенно сильные в Финляндии, Закавказье и на Украине. Польша, значительная часть нынешней Белоруссии и Балтии были оккупированы Германией. Не успев установить контроль над Россией, большевики решили не медля превратить национальные движения в союзников. Эту задачу должна была выполнить принятая 2 ноября 1917 г. Декларация прав народов России. Проект декларации был подготовлен наркомом по делам национальностей Сталиным при участии Ленина. Большевики обещали политику «добровольного и честного союза народов России».
Декларация провозглашала «право народов России на свободное самоопределение вплоть до отделения и образования самостоятельного государства». Она отменяла все национальные и национально-религиозные привилегии и ограничения. Правда, после деятельности Временного правительства их почти не осталось. Также декларация обещала «свободное развитие национальных меньшинств и этнографических групп, населяющих территорию России». Эти положения должны были быть конкретизированы позднее.
Историк Ю. Н. Жуков считает, что значение этой декларации было невелико, потому что «задолго до появления» декларации «местные националисты явочным порядком или при поддержке Временного правительства уже добились всего того, что теперь им только пообещали». Это, мягко говоря, не так. 18 июля Временное правительство распустило парламент Финляндии за то, что он «посмел» взять на себя решение внутриполитических вопросов страны и формирование исполнительной власти княжества. В результате на октябрьских выборах победили финские националисты, весьма недружественно настроенные к Петрограду.
Конфликтными были и отношения Временного правительства с Украинской Центральной радой – представительным национально-территориальным органом, который был ведущим политическим центром в Киеве и на значительной части Украины. К началу июля между представителями Временного правительства и Центральной рады было достигнуто соглашение, в соответствии с которым ее исполнительный орган – Генеральный секретариат – был признан высшим органом управления региональными делами, назначаемым Временным правительством по согласованию с Центральной радой. Она должна была разработать проект национально-территориальной автономии для утверждения правительством. Однако, победив своих противников слева в июле, А. Керенский взял более жесткий курс в деле охранения державы от «сепаратизма». Киевский проект устава Генерального секретариата был отвергнут комиссией Временного правительства. Вместо него правительство 4 августа выпустило инструкцию Генеральному секретариату, которая ставила этот орган в административное подчинение Временному правительству, не признавала властных полномочий за Центральной радой и ограничивала территорию, подчиненную Генеральному секретариату, Киевской, Волынской, Подольской, Полтавской и частично Черниговской губерниями (Центральная рада претендовала на все губернии, где большинство было за малороссами по переписи 1897 г.).
Решение Временного правительства возмутило депутатов Рады. Позднее глава Генерального секретариата В. Винниченко вспоминал: «Инструкция была ничем иным, как циничным, бесстыдным и провокационным нарушением соглашения 16 июля и откровенным желанием вырвать из рук украинства все его революционные достижения». Хотя летом 1917 г. украинские национальные лидеры использовали акт 4 августа для укрепления своих позиций, неприятный осадок остался – украинскому национальному движению было за что бороться. Центральная рада без санкции Временного правительства готовила выборы в украинское Учредительное собрание. Это вызвало гнев и угрозы со стороны Керенского, который затребовал Винниченко в Петроград. Но глава Генерального секретариата прибыл в столицу как раз в тот момент, когда началась Октябрьская революция.
Так что национальным движениям было чего ждать от нового правительства, но они научились не доверять Петрограду и предпочитали теперь действовать самостоятельно, явочным порядком забирая то, что им обещают.
Декларация в свою очередь должна была на время нейтрализовать сопротивление части противников большевиков, выступавших за национальную автономию и независимость национальных регионов, так называемых окраин. Им предоставлялся выбор: свободный союз равноправных народов (желательно) или формальное отделение от России (если уж это дело принципа).
Нужно отметить, что принципы декларации, которые следовали за решениями апрельской конференции большевиков, мало отличались от программы их основных конкурентов эсеров в национальном вопросе. III съезд ПСР высказался «в принципе для России за форму федеративной демократической республики, с территориально-национальной автономией в пределах этнографического расселения народностей и с обеспечением основными законами страны как прав национальных меньшинств в местностях со смешанным населением, так и вообще публичных прав для всех языков, на которых говорят трудящиеся массы в России». Решение съезда обошло только вопрос о праве на отделение от России. Но осенью 1917 г. влиятельные национальные движения, развивавшиеся в пределах российского государства, как правило, не ставили задачу отделения.
IV съезд ПСР подтвердил это решение и в то же время высказался за «сохранение Российского государства как целого хозяйственного организма» и проведение реформы территориального устройства, заменяющей деление на губернии областями, «по возможности ограниченными этнографическим расселением целых народностей (Украина, Латвия, Эстляндия, Киргизский край и т. д.), или экономически и географически самостоятельными территориями внутри одной народности (части Великороссии, Сибири, Украины и т. д.)». В ответ на провозглашение независимости Украинской народной республики (УНР) ЦК ПСР принял резолюцию о нецелесообразности этого акта, так как провозглашение Учредительным собранием федеративной республики и так дает народам России «самую широкую возможность реализации их национальных стремлений», а при объявлении независимости «еще больше дробятся силы всей российской революционной демократии». Но Советская Россия вообще не признала этого акта УНР.
В 1917 г. эсеры откладывали осуществление своих принципов до Учредительного собрания, что позволило главе Временного правительства А. Керенскому, формально – члену ПСР, проводить гораздо более державный курс. Теперь большевикам предстояло продемонстрировать на практике готовность действовать в соответствии с принципами Декларации прав народов России. Полигоном самоопределения с отделением стала Финляндия.
Финляндская независимость
К октябрю 1917 г. национальное движение Финляндии прошло большой путь к независимости, с одной стороны, а социалистическое – к социальной революции – с другой. Временное правительство пыталось сдерживать финляндский автономизм. Падение Временного правительства развязало руки национальным лидерам и позволило поставить вопрос о статусе Финляндии. Останется ли она Великим княжеством и кто будет князем? Правые партии предлагали назначить регентов, Социал-демократическая партия Финляндии (СДРПФ) и аграрии выступили за республику и социальные преобразования.
Еще в марте 1917 г. в Финляндии возникли аналоги Советов – сеймы рабочих организаций. В условиях ослабления Временного правительства финны вооружались. У СДРПФ была гвардия порядка. Правых поддерживал шюцкор (охранный корпус, или гражданская стража).
31 октября – 6 ноября (даты в 1917 г. по юлианскому календарю) проходила всеобщая забастовка, которой руководил Революционный центральный Совет, созданный социал-демократами. Отряды гвардии порядка проводили разоружение других финских вооруженных формирований и аресты «буржуазных» деятелей (которых вскоре отпустили). Обсуждался вопрос о взятии власти левыми, но они не решились на это.
Стачка дала результат – 2 ноября эдускунта (парламент, иногда употребляется название «сейм») объявил себя носителем верховной власти и анонсировал социал-демократическую программу преобразований. Финляндия стала республикой. Однако сенат (правительство) был сформирован из правых партий во главе с Э. Свинхувудом. Он надеялся, что Учредительное собрание России признает независимость Финляндии.
21 ноября Совнарком России объявил, что признает в качестве власти в Финляндии Областной комитет армии, флота и рабочих Финляндии. 25–27 ноября прошел его съезд, поддержавший Советскую власть и избравший Областной комитет, в который вошли 30 большевиков и 15 левых эсеров. Но он опирался прежде всего на российские войска, а не на финские силы.
15 ноября 1917 г. эдускунта сформировал новый состав правительства (сената) во главе с П. Свинхувудом. Он был уполномочен составить новый проект конституции, который и был представлен в парламент 21 ноября. Финляндия должна была стать независимой парламентской республикой.
23 ноября (6 декабря) парламент принял декларацию независимости Финляндии. Некоторое время отцы независимости ждали Учредительного собрания, но к Рождеству стало ясно, что собранию в начале его работы будет не до Финляндии. Сенат направил государственного секретаря К. Энкеля и советника К. Илдмана в Петроград к Ленину, чтобы выяснить его отношение к акту провозглашения независимости. 15 декабря, правда, после их долгого ожидания в приемной, Ленин принял посланцев и быстро согласился признать независимость. 18 декабря приехала уже делегация во главе с председателем сената П. Свинхувудом. Документ о признании независимости Совнаркомом был передан делегации Бонч-Бруевичем в последние минуты 1917 г. по григорианскому календарю. Формально он еще должен был быть утвержден ВЦИК, что было сделано 23 декабря (5 января). Затем Ленин вышел к финнам по их просьбе – он уже был занят следующими проблемами из бесконечного потока. Свинхувуд и его сотрудники поблагодарили председателя правительства за признание независимости, которая сама еще нуждалась в международном признании.
Национальные задачи в Финляндии были выполнены, после чего на повестку дня тут же встали социальные. Социально-экономический кризис усугублялся тем, что животноводческая и промышленная Финляндия вынуждена была ввозить извне более половины объема хлеба. Ускорялась поляризация вооруженных политических сил. Красная гвардия была сильнее в более экономически развитых и потому более пострадавших от кризиса южных районах, а шюцкор – в северных. Характерно, что борьба за автономию и независимость Финляндии от Российской империи активно разворачивалась на том самом юге, который теперь был склонен к сближению с Россией. Россия теперь стала центром радикального социального проекта, который увлекал левую интеллигенцию, часть промышленных рабочих и городских низов в Европе. События в Финляндии стали преддверием Советского натиска на Запад 1919–1920 гг., который опирался не только на российские штыки, но и на внутренних сторонников социалистической революции за пределами собственно России. Но в начале 1918 г. у Советской России не было сил для активной помощи финляндским левым, им приходилось рассчитывать прежде всего на свои возможности.
В декабре на съезде гвардии порядка она была переименована в Красную гвардию. При этом попытка левого крыла командиров гвардии сделать ее самостоятельной силой не удалась – 123 голосами против 78 отряды были подчинены комитетам социал-демократической партии.
12 января (в 1918 г. даты даются по григорианскому календарю) парламент предоставил правительству Свинхувуда чрезвычайные полномочия и признал шюцкор единственной законной вооруженной силой. Он должен был разоружить Красную гвардию. Эти решения означали крах политики компромиссов, которую пыталось проводить правое крыло СДРПФ. 16 января командующим правительственными силами был назначен генерал К. Г. Маннергейм. 25 января он добился принятия решения о нападении на российские гарнизоны. 22 января произошло вооруженное столкновение в Выборге между Красной гвардией и шюцкором. Ситуация стремительно катилась к вооруженной конфронтации.
21–22 января прошло заседание пленума Совета СДРПФ, на котором был избран новый, левый, Совет партии. Он вместе с левыми профсоюзными лидерами создал Рабочий исполнительный комитет рабочих Финляндии (во главе с Э. Хаапалайненом), претендовавший на власть в стране. 26 января Исполком рабочих принял решение о захвате власти и сформировал свое правительство – Совет народных уполномоченных (СНУ) во главе с экс-спикером парламента К. Маннером. К 28 января ключевые пункты Гельсингфорса были заняты Красной гвардией. Сенат Свинхувуда выехал из столицы на север, в Николайштадт (Вааса), где стала формироваться Белая армия под командованием Маннергейма.
Красная гвардия числом около 70 тыс. бойцов выступила на север. Белые имели примерно такие же силы. Фронт между белыми и красными пролег по линии Пори – Хейнола – Раута (ныне Сосново). Линия фронта не была сплошной, но «сгущалась» в районе крупных городов и железных дорог.
Обе стороны подавили вспышки сопротивления в своем тылу. И красные, и белые применяли террор – прежде всего в зоне боевых действий. Красные казнили более 1400 человек, белые – более 7300 (казни продолжались и после завершения войны).
Прежний командующий Красной гвардией Аалтонен был отстранен за медлительность и заменен Хаапалайненом и большевиком Тайми. По словам уполномоченного по военным делам А. Тайми, «финская Красная гвардия совершенно не располагала квалифицированными командными кадрами, так как сплошь состояла из людей, никогда не воевавших и не обученных (как я уже упоминал, царское правительство не брало финнов в армию)». После встречи Тайми с Лениным «в Гельсингфорс, один за другим, прибыли два эшелона с винтовками, пулеметами, патронами, сапогами, шинелями и другим вооружением и снаряжением, в которых мы ощущали самую острую нужду».
СНУ закрыл «буржуазную» прессу, оставив только социал-демократические издания и газеты Христианского союза финских рабочих. В северной и центральной частях Финляндии были запрещены социал-демократические газеты.
Правительственные чиновники, как и петроградские в конце 1917 г., объявили забастовку. СНУ находил необходимые кадры прежде всего с помощью профсоюзов.
В качестве демократической опоры власти 14 февраля был созван Верховный Совет рабочих Финляндии из 40 представителей СДРПФ, профсоюзов, гельсингфорсского сейма рабочих организаций и Красной гвардии. Совет приступил к обсуждению конституции Финляндии, основанной на идеях парламентаризма и референдарной демократии.
31 января СНУ заявил о передаче крестьянам арендованной земли. 1 февраля Финляндский банк был подчинен СНУ. 8–12 февраля был установлен государственный контроль над всеми банками. За саботаж и по другим причинам была национализирована примерно десятая часть промышленного производства. Также было национализировано несколько десятков крупных поместий. Шла борьба со «спекуляцией».
1 марта был заключен договор между РСФСР и Финляндской социалистической рабочей республикой (название, официально не применявшееся раньше). По нему Финляндии передавался район Петсамо (Печенга).
Что стало бы с Финляндией в случае победы красных? С одной стороны, лидеры СНУ в большинстве своем были хоть и левыми, но социал-демократами. Они видели будущее Финляндии как демократической (даже крайне демократической, референдарной) республики с социализированной экономикой. Такую республику должны были связывать с Россией равноправные союзнические отношения. С другой стороны, Красная гвардия приобрела большую независимость от СНУ, была склонна к террористическим методам, и ее командование возглавил большевик А. Тайми (его напарник Хаапалайнен был разжалован за «авантюризм» и пьянство). Так что вполне возможно, что в случае победы красных финским социал-демократам была уготована судьба российских левых эсеров.
Вдоль германского фронта
К ноябрю 1917 г. народы бывшей Российской империи были разделены фронтами Первой мировой войны. Этот фактор решительным образом сказывался на самоопределении народов, потому что не только большевики, но и германский кайзер намеревался «самоопределять» оккупированные страны под своим руководством. 5 ноября 1916 г. Германия и Австро-Венгрия заявили о намерении создать самостоятельное Польское королевство. Власть в Польше по-прежнему оставалась в руках оккупационных властей, но были созданы Регентский совет и даже польский вермахт. 16 марта 1917 г. Временное правительство России заявило о готовности признать независимость Польши после обсуждения вопроса о границах и союзных отношениях двух стран. Однако проблема восточных границ Польши была далека от решения.
В сентябре 1917 г. был создан орган представительства литовской общественности Тариба во главе с А. Сметоной. 11 (24) декабря он провозгласил независимость Литвы, основанную на «вечных союзных связях» с Германией. Это решение укладывалось в общую стратегию Германии о построении на бывших западных территориях Российской империи системы государств, находящихся в личной унии с Германской империей. Но многие лидеры национальных движений вовсе не были искренними сторонниками создания такого германского мира, лишь ситуативно сотрудничая с оккупантами. 16 февраля 1918 г. Тариба провозгласила независимость Литвы без всяких оговорок, что вызвало уже гнев германских властей, – они конфисковали тираж газеты, опубликовавшей декларацию. Пришлось Тарибе подтвердить декабрьскую декларацию. Тогда Германия признала марионеточную независимость Литвы, а Тариба стала представительным органом власти нового государства.
В Эстляндии была провозглашена советская власть, но сохранялся избранный при Временном правительстве Земский совет. В него входили (в порядке убывания голосов) Эстонский союз земледельцев, Эстонская трудовая партия, Эстонские социал-демократы, эстонские эсеры и др. 15 ноября он провозгласил себя законной верховной властью до созыва эстонского Учредительного собрания. 19 ноября исполком Эстляндского Совета рабочих, воинских, безземельных и малоземельных депутатов заявил о роспуске Земского совета, но идею созыва Учредительного собрания поддержал. Земский совет лишился помещения, но не признал себя распущенным. Формировались лояльные ему отряды самообороны и эстонские полки.
Выборы в Учредительное собрание России в Эстляндии принесли победу большевикам. Они получили 119,9 тыс. голосов против 68 тыс. за национальные списки.
21–22 января (3–4 февраля) 1918 г. на выборах в Эстонское Учредительное собрание большевики получили 37,1 % голосов, но не большинство. Советское руководство решило такое Учредительное собрание не открывать в намеченный срок 15 февраля. Это решение было принято за несколько дней до германского вторжения.
С началом немецкого наступления Земский совет 19 февраля создал Комитет спасения Эстонии, состоящий из трех человек (Ю. Вильмс, К. Пятс, Ю. Кукк). В связи с самоотводом Кукка он был заменен К. Коником. Старейшины Земского совета, а затем комитет разработали текст Декларации независимости (ее дорабатывала более широкая комиссия).
Когда к Ревелю (Таллину) подошли немецкие войска, 24 февраля комитет торжественно огласил Декларацию независимости и сформировал Временное правительство во главе с К. Пятсом. Большевики в это время грузились в порту для эвакуации. 25 февраля в город вошли немцы, которые установили в Эстонии оккупационный режим. Репрессии оккупантов были направлены против сторонников как советской власти, так и национального правительства.
* * *
Латвия была разделена линией фронта. Рига была занята германскими войсками, на российской стороне установилась советская власть в лице Исполнительного комитета Совета рабочих, солдатских и безземельных депутатов Латвии (Исколат).
Пронемецкий ландрат оккупированной Курляндии в сентябре обратился к Вильгельму II с просьбой принять корону великого герцога курляндского.
В сентябре 1917 г. латышские политические партии в оккупированной Риге сформировали коалицию Демократический блок, в которую вошли социал-демократы (П. Калныньш и др.), Крестьянский союз (К. Ульманис, М. Валтерс) и др. Более правая Народная партия (Ф. Вейнсбергис, А. Красткалнс) выступала в поддержку проекта создания Балтийского государства под протекторатом Германии.
На российской стороне фронта в Валке в ноябре собрался Латышский временный национальный Совет (ЛВНС), который провозгласил себя властью до созыва конституционного собрания. Председателем ЛВНС стал В. Замуэлс. В Совет вошли региональные земельные Советы и другие общественные организации, а также три демократические партии. Социал-демократы и ряд других организаций, приглашенных в ЛВНС, воздержались от участия в нем. 2 декабря ЛВНС принял Декларацию о самоопределении Латвии. Латвийский историк И. Фелдманис утверждает, что «в отличие от Исколата, Латышский Временный национальный Совет провозгласил своей целью независимость Латвии и создание самостоятельного государства», и тут же приводит цитату из документа ЛВНС: «Латвия, то есть Курземе, Видземе и Латгале, является автономной и неделимой государственной единицей, внутреннее устройство и внешнюю политику которой будет определять ее Учредительное собрание, выражающее волю народа». Учитывая, что в документе прямо говорится об автономии Латвии (очевидно – в составе России), И. Фелдманис тут же признает, что «это сдержанное заявление еще сложно интерпретировать как факт провозглашения независимости», хотя так и считают некоторые латвийские авторы. Тем более странно говорить о провозглашении реальной независимости Латвии в это время, учитывая, что ЛВНС не имел для этого материальных сил.
Реальная власть в это время сохранялась за Исколатом. Большевики здесь победили на выборах в Учредительное собрание.
Пока исход борьбы за власть в Петрограде был неясен, лидеры ЛВНС не исключали существования автономной Латвии в составе федеративной России. После разгона Учредительного собрания на Второй сессии в Петрограде (!) ЛВНС 17 января выдвинул требование независимости. В конце февраля Латвия была целиком занята германскими войсками.
Таким образом, судьба Балтии в этот период зависела прежде всего от российско-германских отношений. Та ее часть, которая была занята российской армией, перешла под контроль Советов. Национальные движения, укрепившие свои позиции с марта 1917 г., могли продолжать свою деятельность и даже претендовать на власть, но реальных сил для этого у них не было. Выступая за автономию в составе России, национальные движения радикализировались по мере того, как не могли найти общего языка с большевиками, которые признавали самые широкие права за национальными регионами, но только при условии, что власть здесь будет находиться в руках советских структур. Национальные движения стали склоняться к идее независимости от России, которая стала Советской Россией. Национальная независимость могла защитить существующий социальный уклад прибалтийских стран от советских радикальных преобразований.
Германское наступление в феврале 1918 г. придало этим надеждам материальную основу. Красные покинули регион, оккупанты взяли под защиту дореволюционный социальный строй. Правда, они были готовы сотрудничать с национальным представительством на условиях полной лояльности тем планам государственного устройства, которые будут созданы в Берлине. 12 апреля ландтаг дворянства Курляндии, Лифляндии, Эстляндии и Эзеля провозгласил Балтийское герцогство и пригласил на трон Гогенцоллерна.
Октябрьская революция и Центральная рада
Когда стало известно о восстании в Петрограде, киевские большевики на совместном заседании исполкомов Советов рабочих и солдатских депутатов предложили Советам взять власть. Исполкомы не решились на это, но большевики создали ревком, который вступил в борьбу с командованием Киевского военного округа.
Но наиболее влиятельной политической силой в Киеве оставалась Центральная рада – возникший в марте 1917 г. орган, состоящий из представителей общественно-политических организаций Украины, прежде всего национальных. Малая рада (постоянно действующий орган Центральной рады) выступила с примирительных позиций и создала Краевой комитет охраны революции, в который вошли и большевики. Лидеры Центральной рады заняли позицию третьей силы в конфликте, возложив ответственность за него на Временное правительство и большевиков. Командование Киевского военного округа сохранило лояльность Временному правительству и не признало авторитет комитета.
27 октября Центральная рада поддержала идею правительства «всей революционной демократии» (то есть того же «однородного социалистического», левого многопартийного правительства без кадетов). Большевики вышли из комитета, и он распался. Вызванные командованием с фронта части чехословаков и казачья дивизия 28 октября арестовали большевистский ревком. Развернулись боевые действия. Опираясь на завод «Арсенал», большевики атаковали штаб округа.
29 октября генеральный секретарь Центральной рады левый социал-демократ В. Винниченко заявил, что Генеральный секретариат берет власть в свои руки и создает военный, продовольственный и транспортный секретариаты (раз уж запрещавшее это раньше Временное правительство перестало существовать). 30 октября сессия Центральной рады заявила, что власть Генерального секретариата распространяется помимо прежних территорий Центральной Украины, согласованных с Временным правительством в июле – августе 1917 г., также на Харьковскую, Екатеринославскую, Херсонскую, Таврическую (без Крыма) губернии. Кроме того, предполагалось, что должны быть проведены местные референдумы, определяющие границы в Холмской, Курской и Воронежской губерниях.
Ситуация в Киеве оставалась неопределенной, но командование гарнизона не знало, кого оно теперь защищает. Ведь Временное правительство перестало существовать. В результате созданная Центральной радой согласительная комиссия с участием враждующих сторон смогла добиться прекращения огня. Вызванные в Киев войска выводились из города, офицерские и добровольческие отряды расформировывались, штаб округа должен был быть реорганизован. Таким образом, посредничество Центральной рады привело к полному поражению противников большевиков, но и большевики не победили. Реальная власть в Киеве перешла к Центральной раде, опиравшейся на украинизированные войска – гайдамаков, как их стали называть в честь старинных повстанцев. Генеральный секретариат 1 ноября назначил нового командующего войсками округа В. Павленко. Формально «полнота власти по охране города» переходила к Центральной раде, городскому самоуправлению и Советам. Но реальный перевес в силах теперь был у Рады, к которой перешел контроль над большей частью войск. Этому способствовала большая работа, проведенная в предыдущие месяцы по «украинизации» войск военными структурами Рады во главе с генеральным секретарем по военным делам С. Петлюрой.
3 ноября большевики огласили в Совете свой политический проект в новых условиях: «Краевой властью является Центральная рада, причем фракция большевиков требует созыва съезда рабочих, крестьянских и солдатских депутатов для реорганизации Центральной рады в Центральную раду (Совет) Советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов». Власть на местах должна перейти к Советам, которые должны проводить решения как Центральной рады, так и Советского правительства в Петрограде. Вместе с тем большевики поддержали идею созыва Учредительного собрания Украины. Уже 14 ноября они констатировали, что Центральная рада не пошла навстречу их предложениям, но продолжали признавать ее в качестве краевого правительства.
Киевская модель политического сосуществования сторонников Центральной рады и Советов распространилась и на другие центры Украины, включая Одессу и Харьков.
Центральная рада и ее исполнительный орган Генеральный секретариат не признали Совнарком правительством всей России, но были готовы урегулировать отношения с ним на основе равноправия. После Октября Центральная рада продолжала выступать с поддержкой проекта «однородного социалистического правительства», который в ее интерпретации приобрел федералистские черты. Рада стремилась к объединению как левых партий, так и территориальных образований в составе Российской Федерации. Их представители должны были войти в правительство.
25–26 ноября Генеральный секретариат направил приглашение ведущим национальным центрам России от Закавказского секретариата до Юго-Восточного союза создать такое правительство. Но инициатива не встретила отклика, только сосед Каледин выразил желание наладить отношения.
7 ноября Центральная рада приняла III Универсал, который провозглашал Украину автономной частью России, а Генеральный секретариат – правительством Украины в ее этнических границах. В III Универсале провозглашалось, что Киевская, Черниговская, Волынская, Подольская, Полтавская, Харьковская, Екатеринославская, Херсонская губернии и материковая часть Таврической губернии (без Крыма) входят в состав Украины. Однако на востоке и юге этой территории поддержка Центральной рады была слабее, чем в центральной части Украины.
До украинского Учредительного собрания Рада брала на себя законодательные полномочия. Универсал провозглашал, что в России больше нет признанного правительства и теперь необходимо вместе создавать общероссийские «государственные формы». Объявлялось о социальных реформах: отменялось право собственности на помещичьи земли и земли иных нетрудовых хозяйств, которые до Учредительного собрания должны были перейти к земельным комитетам. Провозглашался восьмичасовой рабочий день. Выступив за «равномерное распределение продуктов», Универсал поручал Генеральному секретариату труда вместе с организациями трудящихся установить государственный контроль над производством «с учетом интересов как Украины, так и всей России». Отменялась и смертная казнь. Национальным меньшинствам была обещана «национально-персональная» (национально-культурная) автономия. Как видим, внутриполитические решения Центральной рады были близки курсу II съезда Советов рабочих и солдатских депутатов в России.
Лидеры Центральной рады были националистами и социалистами, что определяло основное противоречие их политики. Им пришлось выбирать между целями национальной консолидации и социальными преобразованиями, которые ее неизбежно нарушают.
Но социальные преобразования практически не начались. Промедление с реформами определило падение влияния Рады – социальный фактор в условиях революции был важнее национального. Но в условиях противостояния более радикальному большевизму украинские социалисты пытались защититься от него национальным щитом.
В Киеве стала проводиться украинизация, выразившаяся прежде всего во введении государственного языка в официальный документооборот и систему просвещения. Как вспоминал член Рады от «меньшинств» А. Гольденвейзер, «предстоящая украинизация приводила в смущение всех неукраинцев, причастных к школе, науке, адвокатуре. Украинский язык, с которым впоследствии немного свыклись, вызывал аффектированные насмешки; никто не собирался учиться этому языку».
Если в городах такая политика не пользовалась большой популярностью, то село поддержало на выборах в Учредительное собрание именно украинские социалистические партии. Правда, выборы в украинское Учредительное собрание фактически провалились, так как они проходили уже в условиях военных действий.
Комментируя ситуацию, сложившуюся после принятия III Универсала, И. Михутина утверждает, что украинская государственность была провозглашена односторонним актом и не получила никакого «международно-правового оформления – ни признания другими государствами, ни установления границ путем согласованного размежевания с соседями, в том числе с Великороссией». Но как раз в это время ни о каком международном признании речи идти не могло – Украина не провозгласила независимость, и определение ее границ как автономной части России было исключительно внутренним делом России. Именно так этот вопрос рассматривался в Петрограде – Украина пока не учитывалась в международной расстановке сил. III Универсал был оспорен, например, Харьковским Советом, который призвал к проведению референдума о целесообразности вхождения губернии в состав УНР. Советы Донбасса тоже не хотели видеть его территорию частью Украины. И за пределами Донбасса в Екатеринославской губернии против Центральной рады выступали Советы Криворожского бассейна, Екатеринослава, Гуляйполя и др.
Свое кредо по вопросу украинской самостоятельности Ленин изложил 22 ноября: «Мы скажем украинцам: как украинцы вы можете устраивать у себя жизнь, как вы хотите. Но мы протянем руку украинским рабочим и скажем им: вместе с вами мы будем бороться против вашей и нашей буржуазии». Относится ли Центральная рада к понятию «буржуазия», предстояло выяснить в ближайшее время. Условием нормализации отношений с Украиной для большевиков было установление там Советской власти, то есть проведение съезда Советов. Сталин не исключал, что его можно провести вместе с Центральной радой. Большевики еще были готовы идти на компромисс с ней.
Две Украины
На выборах в Учредительное собрание национальные списки Украины имели успех. Как пишет исследователь Учредительного собрания Л. Г. Протасов, «цифры красноречивы: по Украине в целом на украинские национальные списки, партийные и беспартийные, пришлось около 60 % голосов, в том числе в Киевской губернии – 76,9 %, на Волыни – 70 %, в Подолии – 77,6 %, заметно понижаясь на Левобережье». Данные голосования позволяют проследить, насколько резким было это понижение, и не только на Левобережье, но и на юге Правобережья. В Волынском округе национальные списки получили почти 114 тыс. голосов при 27,5 тыс. у эсеров и 36,6 тыс. у большевиков, в Киевском – соответственно 133,8 тыс. при 19,2 тыс. и 60,7 тыс., в Подольском – 113,6 тыс. при 11 тыс. и 32,9 тыс. Но восточнее и южнее этих центральных губерний Украины соотношение народных симпатий было другим. В Полтавском – 33,3 тыс. при 198,4 тыс. и 64,5 тыс., в Екатеринославском – 72,6 тыс. при 231,7 тыс. у эсеров и 213,2 тыс. у большевиков, в Таврическом (правда, с учетом специфической крымской ситуации, где влиятельно было крымско-татарское движение во главе с курултаем) – 105,6 тыс. при 300,1 тыс. и 31,2 тыс., в Харьковском – 11,6 тыс. при 838,9 тыс. и 114,7 тыс., Херсонском – 117,8 тыс. при 368 тыс. и 108 тыс., Черниговском – 28,3 тыс. при 105,6 тыс. и 271,2 тыс.
На выборах этнические украинцы не были национально консолидированы. Они составляли 9–10 % состава фракций большевиков и общероссийских эсеров. Оценив электоральные настроения, украинские эсеры отказались от выдвижения собственного списка в Харьковском округе, войдя в список эсеров, где их представители заняли только 4-е и 5-е места.
Неудивительно, что большевики Донбасса видели себя частью возникающего в результате социалистических преобразований общероссийского социально-экономического организма, считали свой регион Югом России. Однако понятие «Юг России» тоже было неопределенным географически. Еще недавно, до падения империи, им называли юг европейской части Российской империи и Кавказ, включая Киев и Баку. Это очень обширный и разнообразный регион. Харьковских и донецких советских лидеров осенью 1917 г. волновал не столько весь Юг России и даже не Центральная рада (влияние которой на пространстве от Харькова до Мариуполя было невелико), сколько преодоление раздела Донбасса по границе Екатеринославской губернии и Области войска Донского.
17 ноября 1917 г. на пленуме областного комитета Советов Донецкого и Криворожского бассейнов лидер харьковских большевиков Артем (Ф. Сергеев), поддержанный меньшевиками и эсерами, выступил за самоопределение областей и народов, против аннексии их Центральной радой. Он предлагал «создать независимую от киевского центра самоуправляемую автономную Донецкую область и добиваться для нее всей власти Советов». По предложению Артема пленум принял решение: «Развернуть широкую агитацию за то, чтобы оставить весь Донецко-Криворожский бассейн с Харьковом в составе Российской Республики и отнести эту территорию к особой, единой административно-самоуправляемой области». Харьковский Совет поддержал эту идею 24 ноября.
* * *
30 ноября гайдамаки принялись разоружать в Киеве неукраинские части и высылать солдат на восток. Попытка разоружения просоветских частей и роспуска местных Советов была предпринята и в других городах – Екатеринославе, Луганске, Мариуполе, Николаеве, Одессе, Полтаве, Виннице, Бердичеве. Разоружались даже гарнизоны в прифронтовой полосе. Разоружение просоветских сил в Киеве стало прелюдией к I съезду Советов Украины, который националисты решили взять в свои руки.
Солдатская секция Харьковского Совета 4 декабря отвергла требование о разоружении. В Харькове большевики имели военный перевес над украинскими националистами. Им удалось сагитировать 30-й полк, была создана Красная гвардия. 6 декабря в Харьков с севера прибыли красногвардейцы и матросы под командованием Н. Ховрина и Р. Сиверса, направлявшиеся на борьбу с Калединым. Они вошли в город без боя. Большевистский ревком во главе с Артемом не поддерживал проведение «вражеских действий против харьковских радовцев». Тем не менее 10 декабря отряд Сиверса вместе с местными красногвардейцами и просоветским 30-м полком разоружил украинский бронедивизион и Харьков был занят советскими войсками во главе с В. Антоновым-Овсеенко. Собственно боевых действий еще не происходило.
2 декабря Совнарком принял решение двинуть войска против Каледина через Украину, «не считаясь с последствиями». При этом было решено «официально признавать независимую Украинскую республику советов с конфискацией земли у помещиков». Таким образом, Совнарком сформулировал те условия, на которых он в случае необходимости может признать независимость Украины. Она должна быть советской и проводить радикальную аграрную реформу.
4–5 декабря большевики и левые эсеры потерпели поражение на I съезде Советов Украины. Съезд начали готовить большевики, чтобы противопоставить его Центральной раде, но лидеры Рады перехватили подготовку. Через подконтрольную Раде Селянскую спилку в Киев были собраны представители крестьянских Советов и рад, украинизированных частей (более полутора тысяч делегатов) – в несколько раз больше, чем число делегатов, избранных от рабочих и солдатских Советов. Национальные партии взяли ход мероприятия в свои руки. I съезд Советов выразил поддержку Центральной раде. Однако 124 делегата большевиков, левых эсеров и социал-демократов (и российских, и украинских) ушли со съезда, обвиняя радовцев в фальсификации. Переехав в Харьков, они объединились с начавшим работу 9 декабря III областным съездом Советов Донецкого и Криворожского бассейнов. Этот объединенный съезд 11–12 (24–25) декабря конституировался как I Всеукраинский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов. Он провозгласил Украину республикой Советов и избрал Всеукраинский центральный исполнительный комитет Советов рабочих и солдатских депутатов Украины (ВУЦИК или ЦИКУка), который сформировал Народный секретариат – советское правительство Украины. В 1918 г. Советская Украина иногда называлась так же, как и ее антипод, – УНР, чем подчеркивалось, что это – правильная УНР. Иногда употреблялось название Украинская рабоче-крестьянская республика (УРКР).
В созданное украинским ЦИК правительство (Народный секретариат) вошли также лидеры большевиков Харькова и Донбасса, но реального участия в работе они практически не принимали. Зато на Всеукраинском съезде была принята резолюция «О Донецко-Криворожском бассейне», в которой говорилось: «Всеукраинский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов протестует против преступной империалистической политики руководителей казачьей и украинской буржуазных республик, пытающихся поделить между собой Донецкий бассейн, и будет добиваться единства Донецкого бассейна в пределах Советской республики». Поскольку это решение принимал украинский съезд, речь шла об объединении Донбасса в рамках Советской Украины как части Советской России. Донбасс на этом этапе виделся как автономная часть Советской Украины.
Донецкие и харьковские коммунисты хотя формально согласились на включение своей территории в Украину, но на практике игнорировали народный секретариат. «Отсутствие активной поддержки со стороны руководящих харьковских товарищей крайне усложняло работу советского правительства в Харькове», – вспоминала член Народного секретариата Е. Бош.
Правительство УРКР в это время мало чем управляло, так как власть была передана Советам на всех уровнях. 27 декабря система местных комиссаров, то есть вертикаль власти, была упразднена приказом народного секретаря внутренних дел советского правительства Украины, а их полномочия переданы Советам соответствующего уровня. Но местные Советы признавали суверенитет ЦИК УРКР.
1 января 1918 г. харьковская конференция большевиков так определила отношения местной и центральной украинской власти: «Центральной Советской властью на Украине является ЦИК Советов Украины и его Народный Секретариат; задачей их является государственная работа, политическое руководство всеми местными Советами… Местной властью являются Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, проводящие местную работу согласно с общими указаниями и директивами Центрального Исполнительного Комитета Украины и Народного Секретариата… В частности здесь, в Харькове, где временно находится ЦИК Украины, все местные дела также разрешает местный Совет… но одновременно ЦИК может проводить и здесь, в Харькове, мероприятия, имеющие общекраевое значение, а также необходимые для деятельности ЦИК и Народного Секретариата». Это значит, что с точки зрения харьковской организации правящей партии Харьков входил в это время в состав Советской Украины, обладая самоуправлением в ее составе.
Создание ЦИК Украины не поддержал Харьковский съезд Советов крестьянских депутатов, но в это время в Советской республике решения рабочих и солдатских депутатов ставились выше крестьянских. ЦИК был признан центральными органами советской власти, и этого было достаточно. Ведь и Совет народных комиссаров России был сначала создан съездом Советов рабочих и солдатских депутатов. Также потом принималось и решение о создании Донецко-Криворожской республики (ДКР), о которой речь пойдет ниже.
Каким бы малым ни было влияние Украинского ЦИК, территория Донбасса формально входила в его сферу ответственности, а значит, была частью УРКР в составе Российской республики. Создав «свою» Украину, большевики должны были также признать принадлежность к Украине и восточных губерний, на которые претендовала Центральная рада. И УНР, и Советская Россия с декабря 1917 г. признавали, что это территория Украины. А уж какой будет эта Украина – оставалось предметом борьбы.
* * *
Столкнувшись с кризисом своей политики в Киеве, большевики пошли на эскалацию конфликта. В начале декабря это еще не было неизбежным шагом. По выражению Г. Чичерина, «несчастье в том, что Троцкий любит театральное громовержество… А Ильич любит решительность, беспощадность, ультиматумы и т. д.». В этом нежелании договариваться проявился и присущий большевизму политический стиль, но прежде всего – недооценка фактора Украины. Ведь в других ситуациях, когда считали необходимым, большевистские лидеры умели договариваться.
4 декабря 1917 г. Советское правительство России в своем манифесте признало право Украины на независимость, но при этом оно отрицало право Центральной рады представлять украинский народ. Центральная рада ответила, что стремится к автономии Украины в составе федеративного Российского государства. Таким образом, не признавшие друг друга де-юре правительства России и Украины не имели принципиальных разногласий по вопросу о статусе Украины. Россия не будет возражать, если легитимная власть Украины потребует независимости, но Украина ее не требует и готова остаться в составе России, если в ней будет восстановлена легитимная демократическая власть.
Центральная рада обвинялась советским правительством в дезорганизации фронта, насильственном разгоне Советов и главное – она отказывается «пропускать войска против Каледина».
Формально манифест 4 декабря даже объявлял войну Центральной раде. Но это была все же формальная угроза. «Громовержество» не привело в это время к войне.
Обострению ситуации способствовало похищение в ночь на 25 декабря и затем убийство одного из лидеров киевских большевиков, депутата Учредительного собрания Л. Пятакова. После его ареста гайдамаками и разгрома его квартиры большевики обратились к Винниченко и министру труда В. Поршу, но те только руками развели и обещали «принять меры». Выяснилось, что министры Центральной рады не в состоянии контролировать свою вооруженную силу.
Только 30 декабря СНК заявил о разрыве переговоров из-за уклончивой позиции Рады в отношении Каледина. При этом Ленин специально оговаривал: «Национальные же требования украинцев, самостоятельность их народной республики, ее права требовать федеративных отношений признаются Советом Народных Комиссаров полностью и никаких споров не вызывают». Характерно, что независимость Украины при этом не была упомянута.
25 декабря комиссар по борьбе с контрреволюцией на юге России В. Антонов-Овсеенко провозгласил общее наступление против Каледина и Центральной рады. Но политическое решение о наступлении на нее было принято Совнаркомом вообще 30 декабря. Это позволило историку В. Ф. Солдатенко сделать вывод, что «о военных действиях против войск Центральной рады ни со стороны Совнаркома, ни тех сил, которые группировались вокруг местных большевиков, в декабре речи не было».
У просоветских сил на Украине было 150–160 тыс. бойцов, в основном местные красногвардейцы. 32 тыс. из них прибыли из России, но около 20 тыс. были направлены в сторону Ростова на борьбу с калединцами. Меньшая часть этих войск двинулась в сторону Екатеринослава. Украинское направление было флангом военных действий против Каледина.
Колонны Сиверса и Егорова двигались через украинское левобережье Днепра на юг, а не на запад. Этот регион был занят расположенными вперемешку и рядом друг с другом отрядами и частями гайдамаков, Красной гвардии, русской армии. Солдаты либо были настроены нейтрально, либо поддерживали большевиков с их лозунгом мира.
В наши дни войну украинских националистов и красных в 1918 году на Украине иногда называют «агрессией России». Но в колоннах красных шли жители Украины, поддержанные отрядами из России. И жители Украины поднимали восстания за власть Советов.
Даже после 25 декабря отношения Совнаркома и Центральной рады еще не были разорваны и стороны активно торговались по поводу поставок хлеба в Великороссию и на фронт за рубли. Одновременно рассматривается вопрос о включении представителей Рады в российскую делегацию на мирных переговорах в Бресте. Можно было отложить разногласия, что было важно для сохранения обоих режимов.
3 января 1918 г. из Харькова и Екатеринослава около двух тысяч советских солдат (в том числе полк червонных казаков и красногвардейцы Донбасса) под командованием М. Муравьева выступили в западном направлении на Полтаву. Это наступление и произошедший 6 января разгон Учредительного собрания, где украинские партии надеялись закрепить права автономии, лишили смысла дальнейший поиск компромисса Киева и Петрограда. 12 января Центральная рада в своем IV Универсале провозгласила независимость Украинской народной республики. Это решение было датировано 9 января – днем, когда должно было открыться украинское Учредительное собрание, выборы в которое Центральная рада признала несостоявшимися. После отставки Винниченко 12 января социалистическое правительство независимой Украины возглавил В. Голубович. Один из отцов украинской независимости М. Грушевский признавал, что своим IV Универсалом лидеры Центральной рады «отложили федерирование до того времени, когда будет ясно, когда и с кем федерироваться», и провозглашение независимости было вынужденным, а не желаемым актом.
Молдавия между Россией и Румынией
К моменту Октябрьского переворота большевики не имели сильных позиций в Молдавии. 20–27 октября в Кишиневе собрался военно-молдавский съезд, который выступил за автономию Бессарабии в составе России, отмену частной собственности на землю и постановил созвать Совет края (Сфатул Цэрий) из представителей бессарабских и заднестровских молдаван.
Сразу после Октябрьского переворота Советская власть была провозглашена 28 октября в Бендерах. Кишиневский Совет под давлением пробольшевистской части гарнизона провозгласил Советскую власть только 22 ноября. Но реальной власти Совет не получил.
Накануне, 21 ноября, был созван Сфатул Цэрий. Представительство было очень широким – практически каждая заметная организация губернии получила приглашение. Фокус заключался в пропорциях – Молдавская национальная партия получила 4 места, а ПСР – одно. На выборах в Учредительное собрание первая получила 2,2 % голосов, а вторая – 31,2 %. Эсеры прошли и по квотам других организаций, но те из них, кто вошел в руководство Сфатул Цэрий, затем уже действовали самостоятельно от ПСР. Председателем Сфатул Цэрий стал эсер, помощник комиссара Временного правительства и заместитель председателя губсовета крестьянских депутатов И. Инкулец. Его заместители представляли разные национальности Бессарабии, а не разные политические идеологии. В Сфатул Цэрий преобладали национальные партии. Этот орган по методам формирования, роли и задачам был аналогичен Центральной раде Украины. В нем формально преобладали сторонники автономии в составе России, но были и поборники независимости или присоединения к Румынии. Декларация Сфатул Цэрий выдвигала левую социальную программу: «Переход всех земель без выкупа в руки трудового народа на началах уравнительного пользования… Упорядочение производства и обеспечение всего населения равномерным распределением продуктов продовольствия и предметов первой необходимости, обеспечение и урегулирование труда рабочих, установление на всех предприятиях 8-часового рабочего дня и государственного контроля над производством и прибылью на территории Молдавской республики». И. Инкулец заявлял: «Сепаратизма в Бессарабии нет, в особенности в сторону Румынии, и если кто-то не сводит глаз с Прута, то это только кучка людей». В следующем году Инкулец и его соратники присоединятся к этой кучке.
Как показали выборы в Учредительное собрание, ни лидеры Сфатул Цэрий, ни большевики не пользовались популярностью в Бессарабии. Как признавал губернский комиссар В. Кристи еще до Октябрьского переворота, «весь центр сельской жизни сосредоточился на захвате и разделе земли». Крестьяне связывали этот раздел с программой эсеров. Они получили на выборах 112,9 тыс. голосов, большевики 28,6 тыс., национальные списки 49 тыс. (включая немолдавские). В Кишиневе победили еврейские национальные партии и правые списки (кадеты и Союз земельных собственников юга России).
22 ноября на расширенном заседании Кишиневского Совета, изрядно разбавленного представителями военных частей, была провозглашена Советская власть. Но при этом Совет до 12 декабря сохранял представительство и в губернском Комитете защиты революции и Учредительного собрания.
2 декабря Сфатул Цэрий провозгласил автономную Молдавскую демократическую республику (МДР). После дискуссии на заседании создатели республики назвали ее не Бессарабской (по прежнему названию территории), а по наиболее многочисленному этнониму.
Декларация об образовании республики выступила за демократию, передачу земли крестьянам без выкупа, восьмичасовой рабочий день, контроль над производством и потреблением и другие меры, подобные провозглашенным в III Универсале Центральной рады Украины. Петроградский Совнарком пока признал МДР, до которой нелегко было дотянуться из Петрограда: с одной стороны, была территория Центральной рады, с другой – все еще неподконтрольный большевикам Румынский фронт.
7 декабря Сфатул Цэрий создал правительство – Совет генеральных директоров во главе с председателем губ совета крестьянских депутатов П. Ерханом. Были назначены комиссары в уездах, началось формирование армии, для которой, правда, тяжело было найти солдат. Молдавские крестьяне были заняты разгромом помещичьих имений.
Кишиневский Совет в военном отношении был сильнее, так как опирался на гарнизон. В Кишиневе был создан ВРК Южного района, который принялся разоружать «контрреволюционные» части, закрывать «контрреволюционные» газеты, реквизировать товары у «спекулянтов», подчеркивая тем самым безвластие Сфатул Цэрий и его правительства.
В деревне распоряжались крестьянские комитеты. Советы боролись со спекуляцией с помощью реквизиций. Совету генеральных директоров ни те, ни другие практически не подчинялись.
20 декабря кишиневские большевики обвинили Сфатул Цэрий в сотрудничестве с Румынией, стремящейся к захвату Молдавии. Совет генеральных директоров эти обвинения отверг. Но 28 декабря Ерхан уже прямо поставил вопрос о вводе в Бессарабию румынских войск «для борьбы с анархией, охраны продовольственных складов, железных дорог и заключения иностранного займа». Крестьянская фракция отсутствовала, и это предложение набрало большинство, что привело к расколу Сфатул Цэрий – из него вышел Объединенный социалистический блок, в том числе эсеры.
8 (21) января румынские войска развернули наступление в Бессарабии. В Кишинев пришли советские части, направленные Румчеродом. Если молдавские националисты скорее сочувствовали вторжению, то просоветские силы стали строить оборону именем МДР. Был создан Революционный Комитет спасения МДР, состоявший из представителей Советов Кишинева, Бендер, Тирасполя и Молдавского солдатского комитета полуострова Крым. Сфатул Цэрий фактически распался – часть его лидеров уехала в Румынию, часть ушла в подполье. Советские власти проводили аресты прорумынских деятелей.
История Молдавии в этот период четче, чем на Украине, демонстрировала сдвиг национального движения слева направо под влиянием большевистского вызова. Если Центральная рада Украины не отказывалась от своей умеренно-левой социальной программы, наивно надеясь проводить эту политику даже в условиях присутствия австро-германских войск, то лидеры Сфатул Цэрий рассчитывали на то, что удастся с помощью румынских войск остановить революцию, в которую вовлечено и которую поддерживало большинство населения Молдавии.
Белорусский вопрос в Западной области
Национальное движение в Белоруссии в этот период было заметно слабее, чем, например, на Украине. Правящие круги Российской империи не воспринимали Белоруссию как источник сепаратистской угрозы. Процесс нациестроительства находился в еще очень ранней фазе: «В белорусском случае можно уверенно говорить лишь о богатстве народной культуры, национальный язык же находился под реальной угрозой исчезновения, национальной элиты не было: зародившееся в начале ХХ в. белорусское национальное движение таковой стать не успело», – считает историк Ю. А. Борисенок. Это фаза нациестроительства соответствовала очень раннему этапу индустриальной модернизации. Но регион расселения белорусов (от собственно польской территории до Смоленска и даже несколько восточнее) был по меркам Российской империи не самым отсталым (от 5 % городского населения в Минской губернии до 16 % в Гродненской), пронизанным железными дорогами и другими коммуникациями всероссийского значения. Однако в силу языковой близости русской и белорусской культур модернизация здесь создавала эффект не отталкивания, самозащиты национального начала, а наоборот – размывания белорусскости, русификации. Здесь «плавильный котел» индустриализма перемешивал славянские этносы, как на востоке нынешней Украины.
Белорусским националистам даже после начала революции в 1917 г. пока было трудно опереться на сколько-нибудь распространенные массовые настроения. В марте 1917 г. для выборов краевых органов власти был создан Белорусский национальный комитет. В июле 1917 г. по образцу Украины была создана Центральная рада белорусских организаций, которая в октябре была преобразована в Великую белорусскую раду (ВБР). Она осудила переворот в Петрограде. ВБР вместе с военными организациями (Центральной белорусской войсковой радой и Белорусским исполкомом Западного фронта) назначила на 5 декабря созыв Всебелорусского съезда.
В ноябре по инициативе левых эсеров в Петрограде был создан Белорусский областной комитет, который стал конкурировать с ВБР и назначил созыв Всебелорусского съезда на 15 декабря.
Белорусские партии не сумели обзавестись существенной вооруженной силой и не получили поддержки населения на выборах в Учредительное собрание – были избраны представители общероссийских, еврейских и украинских организаций, но ни одного – от национальной белорусской. Для крестьян, говоривших по-белорусски, вопрос о земле был важнее, чем вопрос о мове, которой после падения империи никто не угрожал. В городах белорусский язык уступал русскому, польскому и идиш.
В борьбе за власть в Минске выиграли большевики, создавшие 27 ноября Областной исполком Советов Западной области (Облискомзап). Учитывая, что через Белоруссию проходил фронт, ключевой силой здесь была армия. Большевики во главе с А. Мясниковым и К. Ландером были «областниками», считали, что на западе России должна существовать вненациональная автономная Советская республика.
Успех Центральной рады, противостояние Киева и Петрограда насторожили большевиков по поводу аналогичных белорусских инициатив. 2 декабря на пленарном заседании Облискомзапа Ландер говорил о претензиях «всяких “рад”» на формирование национальных воинских частей. «Пользуясь моментом крайней революционной напряженности России, они под видом национальных интересов будируют массы и готовят контрреволюционный отпор. С этой именно стороны проявила себя Киевская Украинская рада…» Впрочем, национальные части можно формировать, но только те, которые ставят целью борьбу с буржуазией (так Ландер объяснял, например, наличие польского революционного полка в Минске, на который опирался Облискомзап).
7 декабря Крыленко своим приказом подтвердил возможность создания при определенных условиях национальных полков, но уже 8 декабря приостановил его действие, сославшись, в частности, на самочинные действия украинских частей. 12 декабря в Минске были арестованы лидеры украинской фронтовой Рады – решено было вытравить эту «заразу» хотя бы за пределами Украины.
Ленин и Сталин, действуя в Белоруссии скорее по шаблону, были не против поддержать национал-коммунистов, противопоставив их национал-сепаратистам (и те и другие были слабы на белорусской сцене, но в Петрограде в это время было не до проверки их влияния). В конкуренции Великой белорусской рады и Белорусского областного комитета Сталин как наркомнац поддержал последний. 2 декабря Совнарком по предложению Сталина выделил комитету 9000 рублей.
Согласие СНК на созыв белорусского съезда стало проблемой для Облискомзапа, который вовсе не собирался преобразовывать свою территорию в Белорусскую республику, даже советскую. В дальнейшем, чтобы не ссориться со Сталиным из-за своей борьбы со съездом, «областники» утверждали: «Тов. Сталин поставил необходимым условием созыва его – соглашение по этому вопросу с местными советскими организациями». А инициаторы съезда стали действовать самостоятельно.
20 ноября III съезд Советов крестьянских депутатов Минской и Виленской губерний осудил предложение о созыве белорусского съезда, так как «Беларусь есть нераздельное целое великой революционной России» (характерно, что авторы воззвания употребили белорусское слово «Беларусь», а не русское «Белоруссия»).
Благожелательное отношение Наркомнаца позволило белорусским автономистам собрать 15 декабря 1917 г. представительный (1872 делегата) Всебелорусский съезд под председательством ветерана революционного движения А. Бонч-Осмоловского и известного этнографа академика Е. Карского. На съезде были представлены земства и различные организации служащих и интеллигенции, отношение которых к Советской власти было совсем не дружественное. Были представлены левые и национальные партии. Приехали также представители армии и Советов. Делегаты разделились на радовцев (сторонников создания Белорусской республики – А. Луцкевич и др.) и областников, выступавших в поддержку Советской власти (Ф. Гриб, Е. Канчер и др.). Ведущей силой съезда стали социалисты из Белорусской социалистической громады, эсеры и социал-демократы. Левая фракция набрала только 118 делегатов. Это лишало съезд поддержки из центра, где к национальным проектам относились в зависимости от влияния в них коммунистов. После долгих дебатов был выработан компромиссный текст постановления, который приняли в ночь на 18 декабря: «Закрепляя свое право на самоопределение, провозглашенное Российской революцией, подтверждая республиканский демократический строй в границах Белорусской земли, ради спасения родного края и оберегая его от раздела и отрыва от Российской Демократической Федеративной Республики, 1-й Всебелорусский съезд постановляет: неотложно образовать из своего состава орган краевой власти в лице Всебелорусского совета крестьянских, солдатских и рабочих депутатов, который временно становится во главе управления краем, вступая в деловые отношения с центральной властью…» Этот Совет должен был собрать белорусское учредительное собрание. После принятия данного положения в ночь на 18 декабря съезд был разогнан солдатами минского гарнизона.
Северо-западный областной комитет РКП(б) решил покончить со съездом и таким образом похоронить саму идею белорусской государственности. В сложившихся условиях белорусский автономизм мог развиваться только при условии поддержки со стороны местных советских властей, а ее не было – ведь планировалось создать совсем новые органы власти, хотя и советские. К тому же, как отмечает Д. А. Короткова, «избрание во Всебелорусский Совет большевиков было вовсе не гарантировано».
Разгон съезда осудили и радовцы, и областники, однако сторонники самостоятельной Белорусской республики решили действовать. После разгона 18 декабря 1917 г. президиум съезда собрался и создал Совет и Исполком. Они стремились создать уже независимое государство. Разгон съезда, таким образом, значительно усилил позиции «независимцев» в белорусском движении, ослабив его.
Однако в дальнейшем попытки создать несоветскую Белорусскую народную республику так и не привели к созданию государства де-факто.
* * *
В этом регионе важную роль играл конфликт между преимущественно белорусским крестьянством и преимущественно польскими крупными землевладельцами, на сторону которых встал польский национальный корпус во главе с генерал-лейтенантом И. Довбор-Мусницким, сформированный из солдат польского происхождения. В польских полках поддерживалась дисциплина старого образца. Корпус располагался в районе Минск – Гомель – Могилев. Довбор (который по утверждению В. Солского плохо знал польский язык и предпочитал говорить по-русски) объявил о своем нейтралитете во внутрироссийской борьбе, но уланы иногда защищали польских землевладельцев от крестьян и реквизировали в свою пользу собранное продорганами продовольствие. Между солдатами Довбора и Красной гвардией происходили вооруженные столкновения в Минске (21 ноября погиб красногвардеец).
Исполком Могилевского губернского Совета крестьянских депутатов жаловался на действия польской дивизии 23 ноября: «Штаб польской дивизии входит в переговоры с “Союзом земельных собственников” и посылает помещикам отряды, которые выгоняют учетчиков, увозят и угоняют скот, заявляя, что это – “достояние польского народа”».
В январе в армии проходила фактическая демобилизация, которая привела к распаду даже Минского революционного полка, служившего опорой большевиков. Сохранялся Польский революционный полк, потому что при сохранении германского фронта возвращение поляков домой было затруднительно. По той же причине возросло значение корпуса Довбор-Мусницкого.
Облискомзап объявил о демобилизации корпуса, что противоречило предварительным договоренностям представителей советской власти с Довбором. Генерал перенес свою ставку из Минска в Рогачев и 12 января объявил войну Советской России. Мясников надеялся использовать против улан польский революционный полк, но польские представители в Облсикомзапе воспротивились против этого, их поддержали Ландер и другие участники заседания.
Советские власти провели аресты членов Союза земельных собственников и польских священников, угрожая, что если Довбор не подчинится советской власти, то арестованные будут отправлены в Петроград – в Петропавловскую крепость и «на попечение матросов Балтийского флота». После недавнего убийства матросами кадетских лидеров Шингарева и Кокошкина это выглядело как угроза расправы. Но подобные угрозы не произвели на Довбора должного впечатления.
25 января произошел бой под Бобруйском. Красные стали теснить поляков. Удалось с боем разоружить часть легионеров под Витебском. Взяв Жлобин, советские отряды продвинулись к Рогачеву и взяли его 31 января. Остатки 1-й польской дивизии отошли в Бобруйск. 30 января за помощь Довбору была распущена Белорусская войсковая рада, а часть ее членов арестована. Однако дальнейшее наступление красных на Бобруйск шло медленно, и Довбору удалось продержаться до начала немецкого наступления. 19 февраля он нанес успешный удар по красным под Осиповичами и двинулся на Минск, куда наступали также и немцы. Красные оставили город, и он на короткое время перешел под контроль местных польских формирований, а затем был оккупирован Германией. Корпус Довбора перешел под германское командование и в мае был расформирован.
9 марта 1918 г., после оккупации Минска немцами, Совет Белорусского съезда опубликовал II уставную грамоту «К народам Белоруссии», провозгласившую Белорусскую народную республику «в границах расселения и численного преобладания белорусского народа». Грамота также подтверждала, что на территории БНР будет проводиться социализация земли, будут введены восьмичасовой рабочий день и национально-персональная автономия для национальных меньшинств. Грамота не определяла, считает ли БНР себя независимой от России. 19 марта Совет съезда собрался на торжественное заседание в расширенном составе и был переименован в Раду БНР. Председателем президиума Рады стал социалист И. Середа. 24 марта Рада провозгласила независимость Белоруссии от России.
Все это было игрой в государственность. Германские оккупационные власти игнорировали претензии Исполкома (затем Народного секретариата) и Рады на роль государственных органов. Не помогло и «отделение от России». Раду покинули представители земств, связывавшие будущее страны с Россией (что, помимо прочего, ударило по финансированию Рады, которая оставалась на деле не государственным, а общественным органом). После выдержанной в униженных тонах телеграммы Рады императору Вильгельму 25 апреля из Народного секретариата вышла его левая часть. Но император опять не снизошел до того, чтобы заметить «белорусское государство». Деятели Рады взаимодействовали с оккупационными властями как местные общественные деятели по вопросам культурного и хозяйственного развития, но не признавались в качестве полномочных представителей местного населения. В Германии разрабатывались различные проекты территориального разделения, в которых не было места для белорусского государства.
За Кавказом
Приход большевиков к власти в Центральной России поставил перед ними множество проблем, среди которых Закавказье пока находилось ближе к концу списка. Но все же оно не выпадало из поля зрения Ленина и его соратников, среди которых был и грузин И. Сталин, и армянин С. Шаумян, 16 декабря 1917 г. назначенный чрезвычайным комиссаром СНК РСФСР по делам Закавказья, то есть, в прежней терминологии, – наместником на Кавказе. Правда, подведомственная Шаумяну территория по большей части не признавала советское правительство. Но во всех частях Закавказья было немало сторонников большевистского социального проекта – от леворадикальной интеллигенции до тюркских крестьян, принявшихся жечь усадьбы тюркских же помещиков, которые наивно искали объяснение социальных конфликтов в происках большевиков. По словам бека С. Шамхорского, это Шаумян, «желая предотвратить армяно-татарскую резню, натравливал… крестьян на помещиков».
В обращении к крестьянам-мусульманам Шаумян писал: «Не нужно убивать ваших ханов и беков, их жен и детей, не нужно жечь и уничтожать их имущество. Когда вы лишите их земли и богатства, ханы и беки не будут уже вам страшны, а имущество их и дома пусть сохраняются в целости для вас. И то, что вы отбираете у помещиков, должно принадлежать всем крестьянам сообща, а не отдельным лицам, которые могут сделаться новыми беками для вас». Крестьяне продолжали восстанавливать социальную справедливость в своем понимании – ведь на территории Азербайджана к концу XIX в. менее 4 тыс. помещиков владели 688 тыс. десятин, а 50 тыс. крестьян – 427 тыс. десятин, да еще и худшего качества. Но погромив помещиков, крестьяне голосовали за своих мусульманских депутатов. На Кавказе социальная борьба дополняла, но не пересиливала национально-религиозную самоидентификацию.
На захват власти в Петрограде большевиками национальные и социалистические партии Закавказья ответили 15 ноября 1917 г. созданием правительства, не признававшего власть Советов, – Закавказского комиссариата во главе с грузинским меньшевиком Е. Гегечкори. Это правительство считалось автономным региональным и, подобно Центральной раде Украины, готово было участвовать в создании центральной российской власти на федеративных началах. Центром многонациональной оппозиции большевизму в Закавказье стала вотчина грузинских меньшевиков Тифлис. Их лидеры Н. Чхеидзе, И. Церетели и другие на протяжении 1917 г. были вовлечены в столичную борьбу партий и стали лидерами общероссийской социалистической демократии образца 1917 г. После Октябрьского переворота национальная почва, как казалось, позволяла совершить в Грузии то, что не удалось в Петрограде. Грузинские социал-демократы А. Чхенкели, Е. Гегечкори, Н. Жордания и другие выдвинулись на роль лидеров закавказской демократии и главных защитников ее от большевизма.
Несмотря на то что большевиков поддерживали значительные военные силы на фронте, в тылу грузинским меньшевикам, преобладавшим в Тифлисском Совете, удалось создать народную гвардию, которая в ночь на 29 ноября захватила у просоветских солдат арсенал в Тифлисе и в конце ноября установила контроль над городом. Закавказский комиссариат стал реальной властью. Перед ним встали те же основные проблемы, что и перед Центральной радой: внешнеполитическая и социальная. 16 декабря Закавказский комиссариат принял закон о передаче государственных и частновладельческих земель земельным комитетам. Но на значительной части Закавказья таких комитетов не было. Крестьяне-мусульмане либо не поддерживали земельную реформу как противоречащую шариату, либо силой захватывали земли беков и жгли поместья, убивая их обитателей.
У большевиков не было ясной программы нациестроительства на Кавказе. Если другие регионы представлялись им относительно однородными (украино-русским, белорусско-русским, «мусульманско»-русским) и достойными территориальной автономии, которая вместе с национально-культурным равноправием снимала бы национальную проблему, то на Кавказе этносы и религии были донельзя перемешаны. Впрочем, большевики считали национальные проблемы вторичными по отношению к социальным, а решением национального вопроса – сотрудничество людей разных национальностей без оглядки на этнические различия. Закавказье должно стать сообществом советских республик, которые в зависимости от ситуации можно строить и на экономической, и на национальной основе. Лишь бы все они были советскими, а затем и социалистическими.
Закавказье находилось также в сфере интересов другой стратегии – пантюркистской. Часть Закавказья была совершенно необходима для осуществления пантюркистского проекта – создания нового гигантского национального государства, в которое, как надеялись младотурецкие лидеры Османской империи, она сможет трансформироваться в результате мировой войны.
В беседе с армянским премьер-министром О. Качазнуни османский министр и представитель на Батумской конференции Халил-паша говорил: «Мы, турки, не думаем поработить какой бы то ни было народ, но у нас единственный идеал, и стремимся к нему. Мы желаем восстановить наши контакты с нашей родиной-Тураном, поэтому не хотели бы, чтобы путь, соединяющий наши две родины, находился под чужим господством». Национальное государство от Балкан до Алтая стало проектом радикальной части младотурок и многочисленных групп тюркских националистов в Российской империи. А что делать другим этносам, проживающим на этом пространстве, – армянам, иранцам, таджикам и др.? Пантюркистский проект вел к формированию нации, занимающей обширную территорию, и если бы в силу не зависящих от народов Закавказья международных обстоятельств он увенчался успехом, то сегодня турками были бы не только западные тюрки из Турецкой республики, но и более восточные тюрки – ныне азербайджанцы, а возможно, и часть тюрок Средней Азии.
Азербайджанские националисты сосредоточились на работе региональных мусульманских организаций, прежде всего Мусульманского национального совета, избранного на общекавказском мусульманском съезде. Его возглавил А. Топчибашев (заместители – М. Расулзаде и М. Гаджинский). На территории нынешнего Азербайджана сохраняли влияние и другие тюркские партии – исламистский «Иттихад», Мусульманский социалистический блок и социал-демократический «Гуммет». В области национальных отношений они выступали за национально-культурную автономию.
* * *
Главным препятствием на пути как пантюркистского проекта, так и союза формирующихся тюркских государств оставалось армянское население и национальное движение. Оно тоже не было однородно.
Политическая ситуация в Армении определялась взаимоотношениями двух основных общин – западной и восточной. В мае 1917 г. был создан Совет обороны западных армян, в октябре на съезде восточных армян в Тифлисе был избран Армянский национальный совет. Западные армяне, претерпев события турецкого террора, погромов и депортаций весны 1915 г., к 1917 г. получили надежду на выход из состава Османской империи, так как российская армия продвинулась далеко на запад, заняв Трапезунд, Эрзерум и Ван.
Военным лидером западных армян был Андраник Озанян, который 23 января 1918 г. получил чин генерала от сворачивающего свою работу российского командования Кавказского фронта. Ветеран антитурецкого повстанческого и террористического движения, Озанян еще в 1907 г. резко разошелся с национальной революционно-социалистической партией «Дашнакцутюн» (дашнаков), в которой ранее состоял. Причины разрыва были как личными, так и политическими – Озанян не поддержал антироссийский курс партии, который она приняла в 1907–1908 гг. Благодаря своим партизанским действиям 1897–1904 гг., участию в Балканской войне на стороне Болгарии и в Первой мировой войне на стороне России Озанян приобрел славу армянского Гарибальди, что стало большой проблемой для дашнаков, политически доминировавших в «русской Армении».
Выступая на Армянском общенациональном собрании (10 сентября – 13 октября 1917 г.), которому предстояло избрать Армянский национальный Совет, Озанян заявил дашнакам: «Положение наше воистину опасно. Перед нами остро стоит вопрос сохранения физического существования армянского народа. Вас, кажется, не волнуют эти вопросы, вы увлечены одними социалистическими идеями… Вы произносите красивые речи о социализме, но до тех пор, пока в мире есть деньги, будут также капиталисты, рабочие, крестьяне и другие классы. Не исчезнут из этого мира ни классы, ни зло». Ветеран повстанческого движения отрицал право дашнаков использовать для повышения своего авторитета память погибших повстанцев: «Они и им подобные, тысячи воинов-зинворов пали жертвами не во имя Интернационала, а во имя заветных идей освобождения нации и родины».
Озанян сам называл себя героем, не был чужд некоторого западноармянского шовинизма: «Вот эти уцелевшие западные армяне и призваны стать единственным элементом завтрашней Армении». В случае военных успехов он, пожалуй, мог бы стать не только армянским Гарибальди, но и армянским Наполеоном. Позиции сторонников Озаняна отстаивала газета «Айастан» (Армения).
Армянский национальный Совет во главе с А. Агароняном, представлявший восточных армян, был избран на многопартийной основе. В него вошли 15 членов: 6 дашнакцаканов, 2 армянских эсера, 2 социал-демократа, 2 члена либеральной Армянской народной партии (АНП) и 3 беспартийных.
Озанян был не без труда утвержден командиром армянского национального формирования на совместном заседании двух армянских Советов, которое проходило в Ереване под председательством А. Агароняна. В итоге даже дашнаки признали, что «Андраник – это знамя…»
Тем временем Совнарком России обратил внимание на армянскую проблему. Настало время напомнить, что не только Германия оккупировала часть территории бывшей Российской империи, но и российская армия стоит на территории Османской империи. Вместо обычного для великодержавной политики предложения обменять одних подданных на других большевики продолжали отстаивать свои политические принципы, не без оснований рассчитывая на мировой резонанс. В случае с Арменией, так же как и в случае с Украиной, Прибалтикой, Польшей и Финляндией, Совнарком выступил за самоопределение.
29 декабря Совнарком принял Декрет о Турецкой Армении, признав ее право на самоопределение. Используя Западную Армению как модель отношений с Германией в Прибалтике, Ленин предлагал вывод российских войск из региона без занятия его турками. Регион должен был контролироваться милицией местного населения. Здесь надлежало провести выборы в Совет депутатов армянского народа. При этом предложение об эвакуации еще не означало приказа об эвакуации войск.
Озанян и его сторонники положительно оценили декрет Совнаркома о Турецкой Армении и надеялись, что им удастся не пустить турецкую армию в Западную Армению. Газета «Айастан» в своей передовице 1 февраля 1918 г. писала: «Я согласен с содержанием указанного Декрета и не стану спрашивать, почему большевики сначала оголили фронт, после чего думают о сроках и формах вывода войск. Ибо я верю, что мы сумеем удержать фронт, если будем проникнуты сознанием нашей свободы и окончательной независимости. Почему армянский народ на протяжении истекших двух месяцев не сумел выставить 100 000 солдат для защиты своей свободы? Армянский народ, избалованный нескромными претензиями, уповает на русского солдата, что тот останется в его горах и защитит его же собственную свободу? Несомненно, если бы русская армия осталась, это было бы величайшей гарантией дела, и большевизм должен стараться, чтобы незначительная часть русской армии хотя бы временно осталась в нашей стране, пока мы сумеем по-настоящему организоваться и станем способны к самоопределению.
У большевизма нет захватнических вожделений, и прибывающие к нам из России и других районов добровольцы свидетельствуют, что большевики всюду, где только они находились у власти, помогали им и облегчали их проезд…
Во всяком случае, большевистский декрет пусть остается декретом, если многие хотят называть его так, представляет величайшее выражение справедливости и политической честности».
Таким образом, выдвигая социально-политические принципы мирового масштаба, большевики получили возможность заручиться поддержкой одного из трех сильнейших национальных движений региона.
* * *
5 декабря 1917 г. Закавказский комиссариат и командование Кавказского фронта подписали с Османской империей Эрзинджанское перемирие, которое в советской историографии характеризуется как «сепаратное», хотя 2 декабря советское правительство подписало перемирие с Германией и ее союзниками, тоже не спрашивая мнения Закавказского комиссариата.
1 декабря командующий армией генерал М. Пржевальский из-за «создавшегося крайнего затруднения в вопросах продовольствия фронта» объявил о демобилизации пяти возрастов. «Эта частичная демобилизация сильно дезорганизовала Кавказскую армию. Солдаты других возрастов тоже рвались домой», – комментирует советский историк Е. К. Саркисян.
Характерно, что большевики выступили против приказа о частичной демобилизации: «Приказ генерала Пржевальского, написанный под диктовку Кавказского комиссариата, под диктовку националистов-сепаратистов, не только оголяет фронт перед внешним врагом, но и создает невероятную анархию внутри страны.
Роспуск единого российского войска и создание национальных корпусов наносит удар не только российской революции, но и ставит на карту существование кавказских народов», – заявил С. Шаумян.
На II съезде Кавказской армии в декабре 1917 г. большевики смогли создать самую крупную фракцию. В новом Совете Кавказской армии преобладали большевики и левые эсеры, Совет возглавил большевик Г. Корганов. Краевой Совет Кавказской армии в своем воззвании от 28 декабря 1917 г. выступил против действий национальных партий: «Произвольными расформированиями, демобилизацией и системой национализации полков они внесли полную дезорганизацию в ряды армии». В то же время организованный отход большевизированной армии через Кавказ угрожал национальным режимам, так как большевики могли «по ходу движения» свергнуть их.
31 декабря ВРК Кавказского фронта приказал «немедленно приступить к планомерному отводу значительной части войск, оставив необходимые позиционные заслоны по охране для складов, средств связи и транспорта».
* * *
Очагом Октябрьской революции на Кавказе стал Баку. 13 октября меньшевистско-эсеровский исполком Бакинского Совета ушел в отставку под давлением большевиков и левых эсеров. Но и у них не было явного большинства. Временный исполком возглавил С. Шаумян.
15 октября Шаумян собрал часть членов Совета (99 из 250) вместе с конференцией промыслово-заводских комиссий (бакинский вариант фабзавкомов) и предложил считать это собрание расширенным Советом рабочих и солдатских депутатов, «так как фактически Бакинский Совет уже умер». Естественно, такая узурпация вызвала протесты со стороны социалистов. Меньшевик М. Садовский выступил против, «так как это собрание не имеет ничего общего с Советом». Но левый эсер И. Сухарцев заявил, что Совет старого состава все равно уже не собирается, «а воля бакинского пролетариата и гарнизона вполне авторитетно выражается настоящим собранием». Собрание проголосовало за эти свои полномочия и выбрало делегатов на II съезд Советов. Резолюцию Шаумяна на данной конференции поддержали 284 голоса против 55.
Однако фактическая ликвидация старого Совета требовала выборов в новый. 22 октября прошли выборы в Бакинский Совет рабочих депутатов, которые разочаровали большевиков: согласно данным, опубликованным в газете «Каспий», 9600 рабочих проголосовали за «Мусават», 6300 за эсеров, 5200 за «Дашнакцутюн», 6800 тыс. за меньшевиков и только 3800 за большевиков. Бакинский Совет объявил эти выборы недействительными и для проведения более качественных 12 ноября создал избирательную комиссию, за которую развернулась борьба между партиями.
«Мусават» не стал сопротивляться этому решению, так как, с одной стороны, Совет не играл важной роли в его политической стратегии, а с другой – тогда эта партия была готова идти на тактическое сотрудничество с большевиками против русских партий. «После Октябрьского переворота мусульмане России заняли в отношении большевиков позицию, во всяком случае, не враждебную, а местами и дружественную. Лозунги о самоопределении народов, о мире без аннексий и контрибуций, о борьбе с империализмом, милитаризмом европейских держав были встречены мусульманами с полным сочувствием», – считает исследователь Н. Агамалиева.
Получив известия об установлении Советской власти в Петрограде, бакинские большевики потребовали от местных политических кругов подчинения Совнаркому и создали Военно-революционный комитет, опирающийся на часть гарнизона. 26 октября Совет проголосовал за создание Комитета общественной безопасности как высшего органа власти в Баку. 27 октября Шаумян созвал расширенный Совет в надежде, что он поддержит произошедший в Петрограде советский переворот. Но делегаты большинством голосов 246 (против 166 голосов) выступили против захвата власти большевиками, в пользу идеи коалиции демократических партий.
31 октября Шаумян снова собрал расширенное заседание Совета, в котором теперь участвовали еще и полковые, ротные и корабельные комитеты. Развернулась дискуссия о правомочности этого собрания и возможности перехода власти к Советам. Она продолжилась 2 ноября. Меньшевики и эсеры объявили данное совещание неправомочным. В результате в зале остались 344 делегата из первоначальных 468. Из оставшихся представляли большевиков 122, сочувствующих – 69, левых эсеров – 84, меньшевиков-интернационалистов – 6, а также 1 – дашнакцакан и 22 – беспартийных. В публикации протокола не указана еще одна партия, делегаты которой остались, – «Мусават». Но на их долю остается ни мало ни много – 40 мест из оставшихся.
Часть делегатов требовала роспуска ВРК, большевики обуславливали этот роспуск также роспуском органа Временного правительства – Исполкома общественных организаций. В результате Шаумян согласился, что Исполком общественных организаций может выполнять хозяйственные функции, не будучи властью. Совет как власть должен назначить комиссаров в воинских частях и государственных учреждениях. Эти предложения были поддержаны.
Властью в городе с 2 ноября был объявлен избранный здесь же новый исполком, в который от рабочих вошли 7 большевиков и 6 левых эсеров, а также 7 представителей солдат и матросов, чья партийная принадлежность не указана. «Мусават», участвуя в передаче формальной власти Совету, не вошел в исполком. Не упоминается он и в воззвании исполкома о переходе власти к Совету 4 ноября, где говорится о том, что Совет покинули эсеры, меньшевики и дашнаки, а власть взяли большевики и левые эсеры. «Мусават» словно отсутствует – его позиция не ясна авторам воззвания.
Социалисты и дашнаки, покинувшие конференцию, вышли также из исполнительного комитета Совета и сформировали Комитет общественной безопасности (КОБ). 5 ноября расширенный Совет (который продолжал играть роль полноценного Совета) потребовал распустить КОБ. Это решение было принято 425 голосами против 25. То есть делегатов стало больше, чем осталось 2 ноября, и часть из них поддержала КОБ. Это значит, что социалисты и дашнаки ушли неокончательно и продолжали участвовать в расширенном Совете, давая там бой большевикам.
Советская власть в Баку была провозглашена. При этом жизнь шла своим чередом. Добыча нефти в ноябре и декабре 1917 г. возросла. Нефтепромышленники вкладывали средства в новые скважины. «Заявлений большевиков о грядущей национализации то ли не слышали, то ли не воспринимали их всерьез», – удивляется поведению предпринимателей историк нефтепромышленности А. А. Иголкин. Скорее второе, ведь большевики еще не получили монополию на власть в Баку и были лишь одной из политических сил, хотя и влиятельной. Впрочем, в начале года падение производства началось, причиной чего стали прежде всего транспортные неурядицы.
Фактически в Баку установилось двоевластие, так как сохранялось влияние национальных партий – «Мусавата» и «Дашнакцутюн», социалистов и избранной 29 октября городской думы во главе с Ф. Хойским. Она вела себя как городская власть и в качестве вышестоящей инстанции признавала вовсе не Российский Совнарком, а Закавказский комиссариат. Именно с ним она согласовала решение о выпуске городских бонов на 20 млн рублей и новые госцены на нефть. При этом большевики продолжали работать в думе.
«Мусават» стремился к сотрудничеству с большевиками и 7 ноября вынес резолюцию: «…намерение разрешить создавшийся среди местной демократии конфликт путем изолирования большевиков от остальной части революционной демократии считаем крайне вредным для общих целей всей демократии, ибо ослабление левого крыла революции есть в то же время усиление контрреволюционного правого крыла».
Не желая содействовать укреплению центральной российской власти, преемственной Временному правительству, «Мусават» не стал поддерживать созданный эсерами и меньшевиками Комитет общественной безопасности, что облегчило его роспуск силами Совета 12 ноября. 17 ноября Исполнительный комитет общественных организаций под давлением Совета и при отсутствии поддержки партий прекратил работу. Противодействие большевикам потеряло в городе институциональную основу и зависело только от партий, за которыми стояли национальные общины.
Тактический союз «Мусавата» с большевиками историк А. Балаев объясняет так: «В силу объективных причин военная сфера была ахиллесовой пятой азербайджанских тюрков. Для наверстывания отставания в этой сфере требовалось определенное время, которое и было получено в результате вышеупомянутого решения “Мусавата”».
Таким образом, пока большевики надеялись укрепить советскую систему, опираясь на благосклонность «мусульманских» лидеров, эти лидеры – тюркские («татарские», азербайджанские) националисты – готовились создать свои вооруженные силы, которые обеспечат военную победу над сторонниками Советской власти.
Но где взять оружие для национальных формирований? Источник был один – разваливающаяся российская армия. Как пишет историк В. Г. Меликян, «в ноябре 1917 г. начался массовый отход российских воинских формирований Кавказского фронта. Эти части встретились с препятствиями, организованными грузино-татарским большинством руководства Закавказского Комиссариата, краевым антибольшевистским центром Совета рабочих и солдатских депутатов, Мусульманским национальным комитетом, руководимым партией “Мусават”. Эшелоны Кавказской армии останавливались в важнейших узлах Закавказской железной дороги от Баку до Тифлиса. Происходили хищение оружия и убийства солдат…
Советская власть в Баку в лице С. Шаумяна рассматривалась грузинами и татарами в качестве проармянской…
8–12 января 1918 г. близ станций Елизаветполь и Шамхор произошла ужасающая резня русских солдат, жертвами которой стали более 2000 человек. Было захвачено 15 000 ружей, 20 орудий и 70 пулеметов. Оставшиеся в живых солдаты бежали в Баку. Погромы имели место также на станциях Акстафа, Доллар, Джульфа, Евлах, Хачмас, Алабашли и в других участках Закавказской железной дороги. Непосредственными руководителями погромов являлись члены мусульманского национального совета А. Зиятханов, А.-б. Сафикюрдский, князь Л. Магалов, М.-б. Рустамбеков и другие».
Весть о шамхорском побоище распространилась среди солдат, и на митингах они грозили разгромить Тифлис. 31 января (13 февраля) председатель Тифлисской городской думы А. Ломтатидзе выехал навстречу к приближающимся эшелонам. В итоге договорились, что националисты гарантируют беспрепятственное прохождение эшелонов.
Нападения националистов на солдат еще сильнее толкали войско в объятия большевиков – противников национализма, сторонников скорейшего завершения войны, представителей общероссийской власти. «В распоряжении ВРК имелось до 6000 солдат, ожидавших отправки на Северный Кавказ. В Баку их в значительной мере удерживал страх повторения расправы над русскими солдатами, подобной той, которая случилась на ст. Шамхор 9–12 января». Но основная масса солдат-славян стремилась покинуть Баку и следовать на север, домой. В Баку оставались прежде всего солдаты с Кавказа, армяне («татары» в массе своей не служили в армии, а грузины отправились в Грузию).
12–13 декабря были проведены выборы в Бакинский Совет рабочих, солдатских и матросских депутатов, который принес успех большевикам – они получили 51 мандат (по другим данным, 52 и 7 сочувствующих). Но большинства они не имели. 31 место получили левые эсеры (по другим данным, 46 и 7 сочувствующих). 41 мандат получили дашнаки, 28 – эсеры, 21 – мусаватисты, 11 – меньшевики (по другим данным, они совокупно получили 143 мандата). Всего было избрано 308 депутатов, то есть треть оставалась неопределившейся (по другим данным, 52 беспартийных). С 16 декабря 1917 г., когда Шаумян был назначен чрезвычайным комиссаром СНК РСФСР по делам Закавказья, председателем Совета стал П. Джапаридзе.
Потерпев неудачу на новых выборах, лидер «Мусавата» М. Расулзаде сначала заявил, что партия отказывается поддержать передачу власти Бакинскому Совету, потому что в нем не представлено крестьянство. Но затем все же мусаватисты согласились признать власть Совета и войти в исполком. В исполкоме большевики получили 6 мест, дашнаки – 5, левые эсеры – 4, эсеры – 3, мусаватисты – 2.
При этом азербайджанские националисты участвовали в создании Закавказского комиссариата, открыто противостоявшего большевикам. От Азербайджана в него вошли Ф. Хойский, М. Джафаров, Х. Мелик-Асланов. Они не входили в «Мусават», но блокировались с ним на выборах в Учредительное собрание.
В этот период выборы в Учредительное собрание казались более важными, чем выборы в Совет. А на общероссийских выборах большевики потерпели в Закавказье поражение – большинство получили национальные партии – грузинские социал-демократы, мусаватисты и дашнаки. Более левые течения набрали каждое по несколько процентов. Зато в Баку большевики получили 20 % голосов всех жителей и 70 % голосов солдат гарнизона.
Ответом депутатов от Закавказья на разгон Учредительного собрания стало решение 23 января 1918 г. о созыве Закавказского сейма из местных депутатов Собрания. В канун его созыва большевики предприняли новый натиск на власть Закавказского комиссариата.
3 (16) февраля восстал разагитированный большевиками 4-й грузинский полк в Гори. 6 (19) февраля произошло подобное восстание в Кутаиси. 8 (21) февраля в Тифлисе была закрыта большевистская пресса и проведены аресты большевиков. На следующий день просоветские профсоюзы, в том числе железнодорожники, объявили забастовку протеста. 10 (23) февраля 1918 г., в день открытия Закавказского сейма, большевики собрали массовую манифестацию в Александровском саду против репрессий и отделения от России. Большевики, таким образом, стали выразителями стремлений тех слоев населения, кто не поддерживал отделение от России. Народная гвардия открыла огонь по собравшимся. Власть Закавказского комиссариата стабилизировалась. 23 февраля под председательством известного меньшевика Н. Чхеидзе собрался Закавказский сейм.
Бакинский Совет не признал его полномочий. Зато закавказскую власть признала Бакинская дума. Кавказский краевой комитет большевиков, комментируя начало работы сейма, обрушился на партию «Дашнакцутюн», «которая в течение десятков лет отравляла ядом национализма кавказскую и, прежде всего, армянскую интеллигенцию». Мусаватисты не были упомянуты. Но их роль в сейме была слишком активна, чтобы большевистско-мусаватистское сотрудничество могло продолжаться.
15 марта Бакинский Совет решительно протестовал против отделения Закавказья от России, за которое выступил «Мусават». Лидеры Совета видели в этом путь к турецкому владычеству и «восстановлению господства ханов». Практический вывод из этого носил военный характер: «Совет поручает Исполнительному комитету ускорить создание Советской Красной Армии, а также принять все меры для упразднения или вывода из Баку отдельных национальных частей и подчинения всех вооруженных сил города Баку власти Совета и советского Военно-революционного комитета Кавказской армии».
Тактический союз большевиков и мусаватистов подходил к концу, однако большевики быстро нашли замену – дашнаков. Тем более что социалисты и дашнаки вернулись в Совет и 15 марта поддержали резолюцию против отделения от России. Это означало перегруппировку как политических, так и национальных сил, что в условиях Баку было двумя сторонами одной медали. Такая перегруппировка вызвала даже некоторое беспокойство Шаумяна, и он подстраховался – был сохранен Военно-революционный комитет Кавказской армии (хотя в связи с Брестским миром она уже фактически разошлась по домам). ВРК опирался на оставшиеся в Баку воинские подразделения и флот. «Мы решили сохранить этот комитет, несмотря на демобилизацию армии, чтобы не быть связанными всякими дашнакскими, правоэсеровскими и мусаватистскими фракциями, которые участвуют в Бакинском Совете», – писал Шаумян Сталину 16 марта.
30 марта – 1 апреля 1918 г. развернулись столкновения между «татарскими» (азербайджанскими) националистами, с одной стороны, и большевиками и сторонниками «Дашнакцутюн» – с другой. События начались с небольшого конфликта красногвардейцев и группы военных из «Дикой дивизии», прибывших в Баку. Большевики потребовали разоружения офицеров. Произошло столкновение. Это вызвало возмущение мусульманской части города. Кадет Б. Байков вспоминал: «Я увидел на улице густые толпы татар, вооруженных до зубов, спешившие из всех нагорных татарских частей к месту бывшего столкновения». Попытки посредничества лидера лево-социалистической азербайджанской партии «Гуммет» Н. Нариманова не удались. Вскоре боевые действия охватили весь Баку.
Большевики и дашнаки были готовы к столкновению гораздо лучше. Их поддержали и русские партии, в других условиях враждебно относившиеся к большевизму. Флот и артиллерия русских частей бомбардировали татарские кварталы, а дашнаки «зачищали» их. По словам Шаумяна, «участие последних придало отчасти гражданской войне характер национальной резни, но избежать этого не было возможности». Большевик А. Микоян писал жене вскоре после случившегося: «Неграмотная масса обывателей старалась придать всем этим событиям национальный характер. Между прочим, хочу уточнить, что до воскресного дня партия Дашнакцутюн и Армянский национальный комитет объявили о своем нейтралитете. Но многие их солдаты не остались нейтральными, а активно участвовали в боях».
Без фактора армяно-азербайджанской борьбы большевики не получили бы достаточной поддержки в городе, чтобы покончить со все еще сохранившимся двое властием. Более того, борьба с мусаватистами способствовала временной консолидации социалистов и коммунистов – на стороне Совета сражались не только левые, но и правые эсеры. В сложившейся ситуации армянские националисты, вовсе не поддерживавшие большевистские идеи, согласились на установление Советской власти, чтобы противостоять с ее помощью азербайджанской общине и турецкой угрозе. Тем более что советская форма представительства давала дашнакам своего рода политический «контрольный пакет», которым они еще воспользуются. Правящее большинство в Совете опиралось на большевиков, левых эсеров и дашнаков, согласившихся на этом этапе поддержать Шаумяна, за спиной которого стояла Россия – традиционная защита от турецкой экспансии в Закавказье.
Историк А. Ю. Безугольный считает: «Бакинские большевики сами вольно или невольно смешивали понятия “русский” и “советский”. “Единственное спасение Баку, – доносил в Москву коммунар Б. Шеболдаев, – это присылка немедленно не менее 4000 красноармейцев… надежных в смысле партийном и, в крайнем случае, в смысле крепкой русской советской ориентации”». Очевидно, Шеболдаев не очень доверял войскам местной «советской ориентации».
Армянские вооруженные формирования были включены в состав Кавказской Красной армии, хотя фактически продолжали контролироваться Армянским национальным Советом. Армяне составляли более 80 % 15–18-тысячной Кавказской Красной армии. Смысл службы дашнаков в Красной армии был понятен – предстояли бои с турками и союзными им мусульманскими формированиями.
Победители создали новый орган власти – Комитет революционной обороны во главе с Шаумяном, который 31 марта был объявлен высшим военно-политическим органом Баку и окрестностей. 1 апреля он предъявил татарам ультиматум: снять вооруженные посты, срыть окопы, признать власть Совета, вывести из города национальные вооруженные формирования – при обещании вывести и дашнакские отряды, принять срочные меры для открытия железнодорожного сообщения Баку с Петровском и Тифлисом, что уж явно было не во власти бакинских мусаватистов. Впрочем, они на все согласились.
В сложившейся ситуации большевики надеялись уравновесить зависимость от армянской общины, восстановив отношения с мусульманами. Большевик М. Азизбеков был назначен комиссаром мусульманской части Баку. В своем обращении он заявил: «Комитет революционной обороны г. Баку и его района назначил меня комиссаром по охране мусульманской части города. На основании этого обращаюсь к населению, без различия национальностей, моего района с просьбой не бежать из города, не переселяться из одной части в другую. Неподчиняющиеся будут немедленно водворены назад в прежние квартиры. Мною будут расставлены везде красногвардейцы, и будет обеспечено полное спокойствие и гарантия в сохранении жизни, имущества и чести населения без различия национальностей».
21 апреля сторонники Советской власти собрали митинг против мусаватистов, на котором выступили представители азербайджанских левых политических сил. Председатель организации мусульман-эсеров Везиров обрушился на интриги богачей и выступил за то, чтобы Закавказье осталось в составе Российской федеративной республики. Критике подверглись не только беки, но и армянская буржуазия с ее проанглийской ориентацией.
Комитет революционной обороны потребовал от нефтепромышленников контрибуцию в 50 млн руб. Этот разовый налог практически лишил частный капитал оборотных средств и денег на выплату зарплаты. В свою очередь это стало шагом к национализации, к запуску радикального социального проекта.
20 апреля Комитет революционной обороны распустил гордуму. Нужно было создать постоянный советский орган управления Баку. 25 апреля был создан Бакинский Совнарком. Началась история Бакинской коммуны, возникшей на перекрестке этнонационального ландшафта и большевистско-левоэсеровского социалистического проекта.
Триумфальное шествие в Азию
Начав в Петрограде рывок к социализму, большевики собирались установить контроль и над Туркестаном, центрально-азиатской частью бывшей Российской империи, которая только начинала переход от традиционного аграрного общества к индустриальному. Нервом революционных событий стали железные дороги и европейское население городов Туркестана. Но и «туземное» население уже было разбужено восстанием 1916 г. и событиями предыдущих месяцев революции.
Центром советского проекта в Средней Азии был Ташкент, причем стал он таковым еще до начала Октябрьской революции. В сентябре 1917 г. Ташкент прогремел на всю Россию, потому что здесь произошли события, аналогичные июльским в Петрограде. Сторонники Советской власти установили контроль над городом. Но 27 сентября их выступление было прекращено.
Для восстановления порядка в Ташкент были направлены войска под командованием генерала П. Коровиченко, которые 24 сентября прибыли в город. Коровиченко был назначен генеральным комиссаром Временного правительства по управлению Туркестанским краем и командующим войсками Туркестанского военного округа. По «июльской» логике в Туркестане должны были начаться репрессии против левых. Действительно, 3 октября юнкерами школы прапорщиков и казаками была занята типография штаба округа и конфискована «Наша газета» – орган Ташкентского Совета рабочих и солдатских депутатов. Коровиченко приступил к рассылке солдат революционной крепостной роты по другим гарнизонам.
Но ситуация в стране была уже другой, и ташкентские левые прекрасно это понимали. Ташкентский Совет 13 октября предложил солдатским комитетам не исполнять приказов без санкции исполкома Совета.
На II краевом съезде Советов большевики попытались переизбрать крайсовет, но съезд 10 октября раскололся – меньшевики и эсеры ушли с него, лишив съезд кворума.
18 октября Коровиченко разоружил и арестовал стоявшую на стороне Ташкентского Совета крепостную артиллерийскую роту. Это было последнее, что он успел сделать до того, как в Ташкенте узнали о свержении Временного правительства. Коровиченко вовсе не собирался сдаваться на милость Совета, и теперь вопрос о власти в Ташкенте предстояло решить силой – как в Москве и Киеве, где соотношение сил было не таким очевидным, как в Петрограде.
27 октября Коровиченко, подобно Керенскому, решил ударить первым и выпустил приказ об аресте членов Ташкентского Совета и о разоружении 1-го и 2-го Сибирских запасных полков. Юнкера и казаки ворвались в «Дом свободы» и арестовали находившихся там членов городского и краевого Советов.
2-й полк удалось разоружить, но 1-й не был застигнут врасплох и дал отпор. В казармы прибыли рабочие-железнодорожники, которых здесь вооружили. 28 октября в районе железной дороги был создан очаг сторонников Совета («Рабочая крепость») во главе с Ревкомом (председатель – большевик-рабочий В. Ляпин), а Коровиченко контролировал центр европейской части города и крепость. Мусульманская часть города в основном хранила нейтралитет в этой борьбе, хотя на каждой из сторон сражался свой мусульманский отряд.
28–31 октября в Ташкенте шли уличные баррикадные бои. Утром 1 ноября революционные отряды ворвались в Ташкентскую крепость, где находились сторонники Временного правительства. Коровиченко и его окружение были арестованы, юнкера и другие сторонники павшего режима разоружены, власть в Ташкенте перешла в руки Ревкома и Ташкентского исполкома Совета. После этого, опираясь на Ташкент, советская власть стала распространяться по Туркестану.
2 ноября краевой Совет рабочих и солдатских депутатов по предложению левых эсеров (их лидер К. Успенский был его председателем) предложил передать власть объединенному органу, в который войдут другие краевые Советы – крестьянский, мусульманский, киргизский (казахский), а также представители левых партий. Эта идея была поддержана совещанием краевых демократических организаций, и они стали формировать временный Туркестанский исполнительный комитет. Однако эта инициатива не встретила поддержки ни со стороны большевиков, ни со стороны мусульманских организаций, которым «европейцы» оставили слишком мало мест в новых органах власти. Революция приобрела колониальный уклон.
Местные политические силы требовали своего места в этой новой советской демократии. На представительство интересов «туземного» населения претендовали Шуро-и-Исламия (Совет ислама), входивший в него, но более сплоченный Шуро-и-Улема (Совет улемов), общество «Турон», партия «Тюрк адами марказият фиркаси» (тюркские федералисты и др.). Однако эти партии представляли прежде всего местные элиты – предпринимателей, духовенство, интеллигенцию. Сторонники Советской власти не хотели делиться с ними своими полномочиями. Шуро-и-Исламия получил отказ на свое требование создать в исполкоме Ходжентского Совета мусульманскую группу (после чего партия была Советом запрещена).
III краевой съезд Советов рабочих и солдатских депутатов проходил 15–22 ноября 1917 г. в Ташкенте (16 ноября он слился со съездом крестьянских Советов, где преобладали левые эсеры). Левые эсеры предложили создать Совнарком, отдав там три места мусульманам. Социал-демократы попытались сыграть на «туземном» факторе, отдав мусульманскому населению половину мест в новых органах власти. Но их влияние на съезде было слишком незначительным, а съезд представлял в основном «европейских» левых.
Большевики и максималисты предложили вовсе не брать в Совнарком мусульман, которые еще не дозрели до высоты революционных задач. Большевики при поддержке максималистов выступили с заявлением, которое определило последующую практику «колониальной революции»: «Включение в настоящее время мусульман в органы высшей краевой революционной власти является неприемлемым, как ввиду полной неопределенности туземного населения к власти Советов солдатских, рабочих и крестьянских депутатов, так и ввиду того, что среди туземного населения нет пролетарских классовых организаций, включение представителей которых в органы нашей краевой власти фракция приветствовала бы». Председатель ЦИК Туркестанской республики А. Рахимбаев говорил позднее на IX съезде Советов Туркестана: «Мусульманское население боялось всяческого новшества. Принципы социалистической революции были ему непонятны, а так как они исходили от европейской части населения, то и подозрительны…» Сначала следовало выделить среди «туземного населения» близкий по взглядам актив и только потом включать его в систему власти.
Практика туркестанских коммунистов резко расходилась с обещаниями из Петрограда. 20 ноября Ленин и Сталин выпустили обращение «Ко всем трудящимся мусульманам России и Востока», в котором обещали: «Отныне ваши верования и обычаи, ваши национальные и культурные учреждения объявляются свободными и неприкосновенными. Устраивайте свою национальную жизнь свободно и беспрепятственно, вы имеете на это право». Ленину было важно привлечь мусульманское население на сторону революции, туркестанским советским лидерам – удержать власть перед лицом этой огромной неподконтрольной массы.
18 ноября на объединенном съезде Советов от имени совещания мусульманских политических сил выступил лидер Шуро-и-Улема Шер Али Лапин, который предложил создать коалиционное правительство из 12 человек, из которых отдать Советам три места. Это предложение, естественно, не получило поддержки.
Лапин выступал с позиции силы и к тому же отождествлял мнение Улема с мнением других мусульманских партий (которые, как правило, были левее): «Основываясь на принципе самоопределения… мусульманство могло бы потребовать себе и всей власти, но оно делает уступку пришлым элементам, допуская их к власти… Путь мусульман самостоятельный. Он указывается им Кораном и правилами шариата… Мусульмане верят в обещание русской революции о самоопределении».
Однако председатель Ходжендского Совета мусульманских рабочих депутатов А. Рахимбаев оспорил право совещания мусульманских партий говорить от имени всего мусульманского населения, так как его съезд намечен на 25 ноября.
В результате съезд Советов создал Совнарком во главе с большевиком Ф. Колесовым из 7 большевиков, 8 левых эсеров и 2 максималистов. В состав первого советского правительства Туркестана не был допущен ни один представитель коренного населения. Правда, в наказе съезда 20 ноября говорилось, что «Совет Народных Комиссаров образуется из большинства партий съезда с включением в него представителей от организованных мусульманских пролетарско-трудовых слоев, которым будет отведено пропорционально соответствующее количество мест». Кроме того, было решено, что СНК ответственен перед съездом Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов Туркестанского края и «Советом представителей мусульманских пролетарско-трудовых организаций, входящих в состав съезда Советов, созываемого в Ташкенте не реже одного раза в 2 месяца». Таким образом, сторонники Советской власти европейского происхождения надеялись позднее найти опору в «туземном» просоветском активе.
Совнарком Туркестана перешел к политике огосударствления экономики, известной позднее как «военный коммунизм». Уже 28 февраля были конфискованы запасы хлопка. 5 марта была национализирована хлопковая промышленность, а 16 марта – топливная и добывающая промышленность. С опережением общероссийской национализации был передан государству также транспорт.
К концу года советская власть установилась по всему Туркестану, кроме Коканда и Семиречья.
Большевизации Советов способствовало тяжелое положение с продовольствием. Так, в Пишпеке бескровный советский переворот 1 января 1918 г. прошел под лозунгом продажи по твердым ценам конфискованного у спекулянтов продовольствия.
1 ноября противники советской власти (руководство казачества, местного Совета, казахская партия «Алаш») создали войсковое правительство Семиречья в Верном (нынешний Алматы). В декабре Верненский Совет был разогнан. Зато 2–13 января прошел II Семиреченский крестьянский съезд, который высказался за Советскую власть. Областной Совет, избранный на съезде, находился под влиянием большевиков. В ночь на 3 марта 1918 г. сторонники Советской власти провели вооруженный переворот и захватили власть в Верном. Но в уезде казаки продолжали сопротивляться установлению Советской власти. 17–25 апреля казаки осадили Верный, но не смогли сходу захватить город. После этого было заключено перемирие, но 7 мая военные действия возобновились, и к 24 мая казаки потерпели поражение, отступив в степи.
Советская власть была установлена также в русских поселениях Бухарского эмирата: Кагане (Новой Бухаре), Эмирабаде, Новом Чарджоу, Керки, Термезе.
* * *
Севернее на власть в казахских степях претендовала партия «Алаш», выступавшая за превращение России в федерацию, как и большинство национальных движений. Аграрная программа партии поддерживала ликвидацию частной собственности на землю и требовала остановить переселение в регион русских крестьян.
Партия выступала за просвещение на национальном языке, наделение землей в первую очередь казахов и киргизов, сочетание традиционных и либеральных принципов в государственном устройстве, культурно-национальную автономию для меньшинств.
II съезд «Алаш» 5–12 декабря определил, что границы новой автономии Алаш-Орда должны распространяться на территории с преобладанием казахско-киргизского населения. Был создан Всекиргизский временный народный Совет во главе с А. Букейхановым, он же возглавил правительство Алаш-Орды. Временный декрет Алаш-Орды о землепользовании отменил частную собственность на землю, передав ее нации.
Лидеры Алаш-Орды сотрудничали с Дутовым, приняли участие и в создании Кокандской автономии. Конкурентами Алаш-Орды были и большевики, и партия «Три жуза» («Уш-жуз»), сочетавшая радикальный национализм, исламизм и идеи левых эсеров. Впрочем, 26 апреля председатель партии К. Тогусов был арестован большевиками. Партия обратилась с жалобой в Наркомнац.
25 апреля 1918 г. большевики провели в Акмолинске свой казахский съезд, который объявил недействительным решения съезда, создавшего Алаш-Орду.
Движение за территориальную автономию мусульман распространялось в Поволжье и здесь также натолкнулось на сопротивление Советской власти.
29 ноября 1917 г. Милли меджлис – Национальное собрание мусульман Внутренней России и Сибири – принял решение о создании автономной Идель-Уральской (Волжско-Уральской) республики. Открывшийся 8 января 1918 г. II Всероссийский мусульманский военный съезд поддержал эту идею и постановил, что в автономную Идель-Уральскую Советскую республику войдут территории Уфимской, частей Вятской, Казанской, Оренбургской, Пермской, Самарской и Симбирской губерний. Съезд назначил провозглашение республики на 16 февраля. Однако, как и в Белоруссии, автономисты, выступавшие за создание Советской национальной республики (в данном случае тюркской), не нашли взаимопонимания с местными советскими властями. Накануне Казанский Совет ввел в городе военное положение. Руководство мусульманского съезда было арестовано. 18 февраля съезд был разогнан.
* * *
Нежелание местных советских властей на деле уступать даже просоветскому мусульманскому автономизму способствовало росту влияния автономизма антисоветского. Центром сопротивления «триумфальному шествию советской власти» по Туркестану стал Коканд – экономический центр региона. 26 ноября 1917 г. здесь открылся IV Чрезвычайный краевой мусульманский съезд. На нем доминировала Шуро-и-Исламия. Сторонники Шуро-и-Улема во главе с экспансивным Лапиным были даже изгнаны со съезда, но затем их уговорили вернуться. 28 ноября съезд провозгласил Туркестанскую автономию (Туркистон мухторияти). Создатели автономии признавали авторитет Учредительного собрания и стремились «организовать свое правительство, которое будет автономно управлять Туркестаном». Съезд избрал представительный орган власти – Временный народный Совет (ВНС) и правительство, которое возглавил М. Танышпаев, один из лидеров казахской партии «Алаш» (в январе его заменил министр иностранных дел М. Чокаев). В руководство автономии вошло большинство депутатов Учредительного собрания от Туркестана. Они были демократами в спектре от умеренного социализма до либерализма. Треть состава съезд отдал представителям «европейских» организаций. Конструкция ВНС типологически была близка к Украинской Центральной раде, но политически правительство представляло более правый спектр – прежде всего национал-демократов. В правительство вошли представители не только туркестанской интеллигенции, но и хлопковых фирм. Это должно было помочь ему с финансами, но помогало большевикам обосновать тезис о буржуазном характере правительства Кокандской автономии.
Впрочем, политический курс правительств Закавказского комиссариата, Центральной рады и Туркестанской автономии мало различался. Они отчаянно боролись с финансовым кризисом, формировали вооруженные силы для отпора наступлению большевиков (почти с одинаковым «успехом») и пытались проводить умеренные социальные реформы (Туркестанская автономия попыталась ввести такое социал-демократическое средство решения социальных конфликтов, как примирительные камеры). Особое значение для лидеров Туркестанской автономии имело просвещение, так как в среде политической «туземной» элиты большим влиянием пользовались джадиды – мусульманские просветители. Не будем забывать, что модернизация туркестанского населения еще только начиналась. По «европейскому календарю» уровень модернизации здесь соответствовал не столько началу ХХ века, сколько XVII–XVIII векам, то есть эпохе Просвещения.
Налаживание системы просвещения было предварительной стадией процессов индустриальной модернизации и нациестроительства, которые уже стояли на повестке дня европейской части бывшей Российской империи. Туркестанская автономия объявила о присоединении к Юго-Восточному союзу, созданному донским и уральским казачеством, что было демонстрацией резкой оппозиции Советской власти и готовности к вооруженной борьбе с ней в случае необходимости.
Автономия опиралась на высшие и средние слои «туземного» общества и в столкновении с Советской властью не смогла привлечь столь же массовую поддержку, как позднее басмаческое движение. Но ситуация, в которой «европейское население» было окружено морем «туземного», не могла не сказаться на первоначальном сдерживании социальных антагонизмов среди «европейцев». Большевики, как и на Кавказе, воспринимались значительной частью «европейцев» как представители России и в борьбе с автономизмом встречали поддержку «русских кулаков Семиречья, царских чиновников и даже… – попов». Впрочем, большевики не ответили на эту поддержку взаимностью, продолжая действовать против «классовых врагов» так же, как и в России. Да и семиреченские казаки в большинстве своем вскоре выступили против большевиков вместе с казаками Дутова.
Так же как и в случае с другими автономиями, Совнарком подтвердил право Туркестана на нее, но не признал правительство в Коканде. Дело было не в автономии, а в том, кому в ней будет принадлежать власть.
Против Кокандской автономии выступили краевые IV съезд крестьянских депутатов (15–22 января) и IV съезд рабочих и солдатских депутатов (19–21 января), которые снова прошли раздельно и представляли левый сектор «европейского» общества Туркестана. К тому же 29 депутатов-мусульман заявили о поддержке позиций мусульманского съезда и покинули заседание. При этом меньшевики-интернационалисты, участвовавшие в работе второго из них, использовали сам факт создания правительства в Коканде для критики большевиков, которые слишком опередили ситуацию с провозглашением социалистических лозунгов. Меньшевик Данишевский считал, что, противопоставляя себя мусульманскому населению, большевики обрекают Советскую власть на гибель: «Здесь еще царят феодальные первобытные условия и нет пролетариата. Поэтому если в России большевистская программа считается утопией, то для края она является бредом больной фантазии».
Но это не охладило большевиков в их стремлении вовлечь Туркестан в социалистический эксперимент. По их предложению была принята резолюция, в которой говорилось, что «принцип самоопределения мы подчиняем непосредственно социализму». Это было по-своему логично. Если мировая революция соединит экономики более развитой Германии и менее развитой России, что поможет последней преодолеть отсталость и прийти к социализму, то тем более Россия может начать вовлекать в социалистический хозяйственный организм связанные с российской экономикой сектора экономики Туркестана и ресурсы, расположенные на территории Российского государства.
Однако такая «колониальная революция» (по выражению Г. Сафарова) столкнулась с сопротивлением. В Ташкенте 13 декабря прошла массовая демонстрация в поддержку автономистов. Радикальная часть манифестантов ринулась на тюрьму освобождать бывшего военного комиссара Временного правительства А. Доррера. Эта фигура не была особенно популярна именно среди мусульман, и здесь демонстрацией воспользовались, скорее всего, русские противники большевизма. Нападение было поддержано и частью мусульманских лидеров во главе с туранистом Н. Ходжаевым. Соблазн захватить власть в Ташкенте оказался велик. Толпа овладела тюрьмой, произошли вооруженные столкновения. Совнаркому удалось удержать ситуацию под контролем.
Лидеры Туркестанской автономии по итогам этих событий призвали мусульман «сохранять выдержку и спокойствие». Они не желали эскалации вооруженного противостояния с Совнаркомом, надеясь на компромисс. Одновременно и некоторые Советы (Ошский, Ферганский областной), где большевики не добились преобладания, выступили против перехода власти к Советам.
Однако военный и политический перевес был на стороне большевиков, а Кокандская автономия не смогла найти достаточной поддержки в Туркестане. Постепенно вооруженным или политическим путем власть в городах вокруг Коканда переходила к Советам, автономисты оказывались в изоляции. Они пытались создать свою сеть организаций советского типа и 26–30 декабря 1917 г. провели I Чрезвычайный съезд мусульманских рабочих и солдатских депутатов на базе подконтрольного им Союза трудящихся мусульман. Отношения между Ташкентом и Кокандом еще не вылились в войну, и на съезде выступил нарком труда в Совнаркоме Туркестана большевик П. Полторацкий, который заявил: «Мы не против автономии трудящихся. Мы против автономии богатых». Автономисты, позволившие выступить Полторацкому, рассчитывали на ответную любезность, но их заявка на участие в IV съезде Советов Туркестана была отвергнута. Этот съезд, проходивший в январе 1918 г., объявил лидеров автономистов вне закона.
Любопытно, что съезд мусульманских рабочих и солдатских депутатов апеллировал к Российскому Совнаркому как высшей власти, предлагая указать Ташкентскому Совнаркому сдать власть правительству Туркестанской автономии «во избежание анархии и двоевластия, могущего привести Туркестан к величайшей катастрофе».
Мосты между российским Совнаркомом и Кокандом пытался навести также Всероссийский мусульманский Совет. Но Петрограду было чем заняться, и в туркестанских вопросах он ставил на Ташкент.
Союз автономистов с антибольшевистским казачеством, их политический состав и противостояние уже имеющейся и разрастающейся в регионе Советской власти исключали уступки автономистам со стороны Петрограда.
Автономисты взяли курс на созыв Учредительного собрания Туркестана и свержение Советской власти в Ташкенте. В ночь на 12 февраля автономисты по пытались захватить крепость Коканда, занятую красным гарнизоном, но неудачно. В скоротечной войне в феврале 1918 г. красные оказались сильнее и организованнее. Кокандские автономисты попытались опереться на джигитов полевого командира Эргаша, но 18 февраля он попросту сверг автономию и провозгласил себя ханом Коканда. Тонкий слой просветительской политики был прорван проснувшейся энергией традиционного общества. Это был лишь один из первых сигналов, к которому большевикам нужно было внимательно отнестись. Но они разгромили Эргаша и взяли Коканд 20 февраля 1918 г. Басмачество не воспринималось еще в качестве серьезной проблемы.
Как и в Баку в марте 1918 г., при штурме Коканда большевики использовали для победы над тюрками армянские отряды «Дашнакцутюн».
По мнению С. С. Агзамходжаева, «Туркестанская автономия, несмотря на широкую поддержку туркестанских масс, была насильственно подавлена. Это послужило толчком к возникновению вооруженного сопротивления советской власти, к вооруженной борьбе за независимость, воплотившейся в истиклолчилик харакати» (более известном как басмаческое движение).
Однако в событиях 1918 г. не просматривается ни активной поддержки автономистов со стороны широких масс населения, ни прямой связи между разгромом автономии и последующим подъемом массового басмаческого движения. Туркестанские автономисты не смогли мобилизовать на свою сторону достаточной политической и военной поддержки, чтобы обеспечить длительное сопротивление большевизму. Притом что в дальнейшем такое сопротивление действительно возникло. Кокандская автономия оказалась в значительной степени элитарным проектом, и население Туркестана в большинстве своем отнеслось к ее поражению равнодушно. И лишь позднее политика Советской власти вызовет новое, куда более устойчивое сопротивление.
Разгромив Кокандскую автономию, советские лидеры взяли в собственные руки знамя автономизма. С самого начала Октябрьской революции региональным советским органам была предоставлена широчайшая самостоятельность. Теперь предстояло оформить эту автономию формально. 22 марта Наркомнац утвердил положение о Татаро-Башкирской Советской республике, которое могло стать модельным. Планировалось создание национально-территориальной автономии. Проект не осуществился из-за начала широкомасштабной гражданской войны весной 1918 г.
Применительно к Туркестану принципы национально-территориальной автономии требовали большой подготовительной работы, так как территория расселения разных народов была здесь чересполосной. Пока ограничились автономией территориальной.
Для введения автономии в Туркестан прибыли чрезвычайный уполномоченный СНК П. Кобозев и работники наркомнаца. Характерно, что 10 апреля Кобозев заявил о вступлении в управление краем, где должна была создаваться «автономия». Таким образом, формальная автономизация сочеталась как раз с централизацией управления Россией. Правда, из-за начавшейся широкомасштабной гражданской войны Туркестан еще долго оставался фактически автономным, так как периодически был просто отрезан от Москвы.
1 мая 1918 г. на V съезде Советов была провозглашена Туркестанская АССР – под своим руководством большевики были вовсе не против формальной автономии края.
В июне была создана Компартия Туркестана. В марте – мае были приняты решения о роспуске Шуро-и-Улема, «Алаш» и Семиреченского войскового Совета. Оппозиционные большевикам силы уходили в подполье в ожидании лучших времен. Изменение настроений населения зависело от политики большевиков. Они надеялись со временем наладить тесные связи с «туземным» населением через просоветских представителей местных народов. Из 26 членов ТуркЦИК 7 уже были представителями местных национальностей. На местах формировались Советы мусульманских депутатов.
* * *
«Триумфальное шествие Советской власти» столкнулось с разнородной этнополитической почвой. В одних регионах, как на Украине и в Закавказье, успели сформироваться влиятельные национальные силы, которые сумели обзавестись достаточной вооруженной силой, чтобы отбить первый натиск большевизма. В других случаях, как в Белоруссии и Молдавии, перехватывая лозунг автономии, большевики наносили поражение «буржуазным» автономистам. В борьбе с более прочным национализмом Советское государство было готово пойти даже на предоставление независимости – с последующей поддержкой лево-социалистических сил, которые должны были сделать новые независимые государства частью будущей семьи социалистических республик. В обстановке 1918 г. социальный проект большевизма, дополненный обещаниями права наций на самоопределение, составлял достойную конкуренцию в борьбе за симпатии масс даже сильным национальным проектам Финляндии, Украины и народов Закавказья.