Святослав Забелин, Александр Шубин
Глобальный кризис начала XXI века
Западная цивилизация идет по стопам СССР
Прошло почти десять лет с тех пор, как был провозглашен «конец истории», но уже вполне очевидно, что история следующего столетия будет не менее бурной, чем история нынешнего. Модели и прогнозы известных футурологов Олвина Тоффлера, Пола Кеннеди и экспертов Римского клуба Донеллы и Денниса Медоузов и Йоргена Ренгерса, равно как здравый смысл, говорят об этом. Процессы бурного роста народонаселения планеты и промышленного производства, с одной стороны, и загрязнения окружающей среды, бедности и преступности — с другой, характерные для XX века, приближаются к критической грани.
Более того, события последних двух десятилетий показывают, что опубликованные предсказания нуждаются в существенной корректировке. С учетом наблюдаемого ускорения всех социально-экономических и политических процессов, в первую очередь процессов глобализации экономики и перетока реального влияния из структур государственной власти в руки руководства транснациональных корпораций, можно было предполагать, что в кризисную эпоху вошло бы децентрализованное и в значительной степени разгосударствленное человечество.
ЗИЯЮЩАЯ ВЫСОТА
Однако множится информация, которая подтверждает догадки, что предсказанные тенденции реализуются значительно быстрее, что меняет их характер и последствия. Все более очевидно, что показатели экономического развития в мире отражают не столько физический рост производства, сколько рост цены акций ведущих компаний. Другими словами, на вершине кривой экономического роста мы не окажемся (будущее время) в 2010–2020 гг., как предсказывала модель World3 Римского клуба, а уже оказались (настоящее время) в годах 1995-2000-м, и глобальный системный, в том числе социально-экономический, кризис, подобный системному кризису СССР, может разразиться буквально в любой день. Если лидеры ведущих стран мира проявят виртуозное искусство принятия максимально эффективных решений, возможных в сложившихся условиях, то вползание мировой экономики в системный кризис растянется на первое десятилетие века. Но удержать этот процесс уже нельзя. Политический, технологический, психологический, экологический фон кризиса в 2008 г. существенно отличается от фона, предвидимого после 2020 г., множеством параметров, в том числе:
— меньшей численностью населения планеты;
— меньшей степенью замены власти государств на власть транснациональных корпораций;
— меньшей разоруженностью государств;
— меньшей поврежденностью природных экосистем;
— меньшей развитостью электронной информационной инфраструктуры;
— меньшей нарушенностью национальных культур;
— меньшей организованностью альтернативных общественных движений.
Поэтому и последствия кризиса будут существенно другими, в том числе в еще большей степени подобными последствиям кризиса в СССР, который являлся первой развитой индустриальной страной, пережившей полномасштабный кризис пределов роста.
РАСПАД СССР — МОДЕЛЬ БУДУЩЕГО СОВРЕМЕННОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ
Судя по всему, человечеству повезло, поскольку Российская империя в лице СССР явила миру мягкий вариант того, что в начале XXI века и в гораздо более суровом виде неизбежно будет переживать все человечество. У мира есть шанс на зримом и конкретном примере изучить российские уроки. События, которые привели к крушению социально-политической и социально-экономической структур СССР, можно рассматривать как сложение нескольких кризисов пределов роста в относительно изолированной от мировой экономики системе, которой и была наша страна.
Во-первых, это был кризис пределов роста цены, которую общество может заплатить за изъятие природных ресурсов, описанный еще в 1972 г. моделью World3 коллектива авторов, готовивших доклад «Пределы роста» для Римского клуба. Моделирование показало, что, когда месторождения начинают истощаться, «становится необходимым использование все возрастающих объемов капитала в ресурсных отраслях. Наконец, инвестирование становится настолько малым, что уже не может покрывать даже амортизацию капитала, и наступает кризис промышленной производственной базы», что и было характерно для советской экономики 80-х. На фоне роста стоимости добычи правительство СССР и средства, полученные от эксплуатации ресурсов, расходовало отнюдь не на модернизацию экономики, а иллюзия неисчерпаемости ресурсов обусловила невостребованность технических решений, способных повысить эффективность их добычи. Это привело к технологической хрупкости системы: пока ресурсы были в изобилии, обновление технологий шло медленно, преобладало экстенсивное развитие. Когда усилились трудности в получении ресурсов, средств на необходимое технологическое обновление уже не оказалось. Советский Союз в соответствии с моделью действительно пришел к перестройке с устаревшими технологиями и изношенными (в некоторых отраслях на 70-8%) основными производственными фондами. Несмотря на большую эффективность капиталистической экономики, чем экономика СССР, в настоящее время и мировое хозяйство приблизилось к кризису инвестиций. Спрос на сырьевые ресурсы, а вслед за ним и цены падают, реальные издержки на добычу тех же ресурсов растут, а следовательно, средств на дальнейшее развитие индустриальной экономики становится все меньше. Возможности экстенсивного развития западной цивилизации подходят к пределам исчерпания, а энергоэффективное обновление технологии не было осуществлено. Результат может быть тот же, что и в СССР.
Во-вторых, советскую экономику погубил кризис пределов роста денежной массы, кризис пределов роста скрытой инфляции в замкнутой финансовой системе. В 1992 г., когда денежный пузырь лопнул, страна оказалась в долгах, а каждый ее гражданин — без накопленных сбережений. Как показывает разразившийся в конце 1997 г. финансовый кризис в Тихоокеанском регионе, объем финансовых обязательств в мире значительно превышает реальные объемы производства. Это значит, что мировой финансовый рынок может лопнуть в любое время, равно как и наиболее устойчивые валютные системы.
В-третьих, это был кризис пределов роста загрязнения окружающей природной среды по отношению к возможностям человеческой популяции его переносить, выразившийся в катастрофическом снижении иммунного статуса популяции, усилении болезненности новорожденных, снижении продолжительности жизни, росте смертности и сокращении населения. Несмотря на локальные экологические успехи, связанные с вытеснением части вредных и опасных производств из развитых стран, мировая индустрия также усиливает свое разрушительное воздействие на человека и его среду обитания.
В-четвертых, это был кризис пределов роста сложности управляемой системы по отношению к управляющей системе, кризис бюрократического и менеджерского принципов управления, противостоящих самоуправлению и самоорганизации. Мировая социалистическая система давления представляла собой крайнее в XX веке выражение строго иерархической системы управления обществом в целом, системы управления, где окончательное решение в конце концов зависит от способности одного человека выбрать оптимальный вариант из имеющегося или предложенного на выбор множества. Когда речь идет об учете интересов или об управлении поведением ста или тысячи субъектов (людей, предприятий, батальонов), это еще возможно при условии, что принимающий решение умен и опытен, а его помощники, предлагая варианты, как минимум не ищут личной выгоды. Когда субъекты исчисляются миллионами и миллиардами, никакой мозг не способен принять объективно взвешенное решение. Он может его угадать, но чем сложнее ситуация, тем реже происходит угадывание.
Результат — все более полное отчуждение управленческой иерархии от объекта управления: живых людей и их среды обитания. Теряется обратная связь с низами, расширяются возможности для злоупотреблений. Монополизация и бюрократизация затрудняют реагирование системы на внешние вызовы. В итоге в поисках стабильности или во имя выживания слагающих ее элементов система управления начинает дробиться на более простые самоуправляемые подсистемы. Каждое неэффективное решение руководства создает угрозу катастрофического обострения внутренних противоречий системы и ее распада. Одним из результатов кризиса системы управления стал распад СССР на составлявшие его части: на бывшие республики, превратившиеся в суверенные страны, а также на ведомства, на базе которых стали формироваться промышленные корпорации, такие, как «Газпром», РАО «ЕС России» и т. п. Уже в начале перестройки объективно они были почти самостоятельными субъектами управления со своими интересами, которые и отстаивали в борьбе с другими аналогичными субъектами.
Важно отметить, что политико-управленческий распад сопровождается усилением роли средств массовой информации и информационных технологий в управлении децентрализующимся социальным пространством. В современном мире управляющие центры транснациональных корпораций при несколько большей гибкости, чем коммунистическое руководство, значительно сильнее отчуждены от объектов управления, разбросанных по всему миру, и их среды существования. Доминирующие в мире управленческие системы чужды самоуправлению, сильно бюрократизированы и чрезвычайно монополизированы, что определяет крайнюю хрупкость мировой экономики.
Одним из результатов кризиса системы управления в СССР и России стало резкое сокращение числа функций, осуществляемых государственной властью, в виде ее самоосвобождения от большинства дотоле обычных функций социального обеспечения населения (образование, здравоохранение и др.), а также от функций обеспечения законности и правопорядка. Тенденции в направлении отказа от социального государства налицо и в нынешнем «первом мире».
Различные составляющие многостороннего кризиса, вызвавшего бурные социальные потрясения в СССР, спровоцировали острый социально-психологический кризис ожиданий. Население ждало улучшения положения, дальнейших успехов в развитии своей социальной системы и могущественной страны, преодоления «отдельных временных недостатков». Социально-экономический кризис вызвал острое недовольство и всплеск массового гражданского протеста, а развал сверхдержавы — всеобщий шок и рост экстремизма. Страна была на пороге гражданской войны, а на периферии империи и на короткий момент даже в Москве гражданская война стала фактом. Сбой в социально-экономическом развитии индустриально-развитых стран Запада и их внешнеполитические неудачи неизбежно вызовут подобный кризис. Учитывая, что американцы или итальянцы не обладают традиционным для россиян долготерпеньем, этот кризис может вызвать настоящую революцию на Западе.
Все причины этих кризисов, приведших к катастрофе системы СССР, действовали и продолжают действовать в глобальной системе; органической частью которой стали осколки социалистического лагеря. И скорее рано, чем поздно, эти кризисы обрушатся на мировое сообщество столь же «неожиданно», как на СССР.
Предлагая рассматривать СССР как модель кризиса пределов роста, мы не забываем об особенностях и отличиях функционирования западной модели индустриальной системы. Несмотря на хрупкость этой системы, ее отчуждение как от природы, так и от человека как личности, она могла динамично развиваться (обеспечивать экономический рост) либо за счет постоянного притока ресурсов, либо за счет роста эффективности их использования. Рост эффективности, как правило, запаздывает по отношению к потребностям системы, тем более что материальная эффективность часто обеспечивается за счет большей эксплуатации человеческих ресурсов, что снижает совокупную эффективность.
Однако, обладая значительной гибкостью, западные модели индустриального общества могли преодолевать пределы в одних сферах за счет других и, столкнувшись с локальными пределами роста, продуцировать возникновение альтернативных индустриализму отношений. Так, в 60-е гг. XX века Запад столкнулся с серьезным кризисом индустриального общества, детонатором которого было как раз сопротивление человеческого материала. Западная элита пошла на некоторые уступки обществу, немного снизив масштабы авторитаризма и отчуждения между людьми в социуме. Снижение отчуждения привело к тому, что в обществе более заметную роль стали играть альтернативные индустриализму отношения, основанные на самоуправлении, на самоорганизации творчества и труда. Это повысило порог прочности индустриальной системы и позволило эффективно преодолеть сырьевой кризис 1973–1975 гг., также прибегнув к нехарактерным для индустриализма (постиндустриальным) возможностям роста эффективности, например, децентрализации энергоснабжения для перехода к «даровым» видам энергетики. Можно сказать, что Запад преодолел системный кризис индустриального общества по частям. В то же время относительно безболезненное преодоление кризиса индустриального общества на Западе привело к тому, что эта форма индустриализма (государственно-монополистический капитализм), интегрировав постиндустриальные формы и отношения, не претерпела качественных изменений. В результате логика индустриального общества продолжает доминировать, что после установления гегемонии Запада в мире может привести на этот раз к глобальному кризису.
Советский Союз, в силу того, что он представлял собой крайнюю форму индустриального общества, где перечисленные выше черты были максимизированы, а сама система отличалась негибкостью, первым в истории столкнулся с синхронизированным пределом эксплуатации как человеческих, так и природных ресурсов и пережил всеобъемлющий кризис индустриального общества.
ВСЕОБЩАЯ КАТАСТРОФА
Исходя из сказанного, можно прогнозировать несколько наиболее очевидных проявлений глобального кризиса.
При любом варианте развития событий представляется неизбежной глубокая демобилизация индустриальной экономики. Если кризис случится в ближайшее время, следует ожидать стремительного восстановления и укрепления всех межгосударственных границ и барьеров, усиления контроля властных структур над подотчетными территориями, т. е. обратного распада мира на множество замкнутых государственных экономических систем с разной степенью самообеспечения и политического плюрализма. По мере дополнения директивного управления информационным сформируются влиятельные региональные общности и надгосударственные элиты, символизирующие новые общности, например, Евросоюз, Североамериканский, Латиноамериканский, Евразийский (на территории части бывшего СССР) союзы, позднее — Индийский, Арабский и Китайский союзы. Это может привести к кардинальному изменению политической карты мира за счет «самосборки» сообществ снизу.
При любом варианте развития кризиса на примере СССР нетрудно предсказать исчезновение мирового рынка и экономическую катастрофу большинства производств (а значит, и государств), ориентированных на экспорт, а также производств, образованных предприятиями, разбросанными по разным странам.
Если кризис произойдет в ближайшее время, достаточно очевидным представляется резкое падение влияния всех международных органов, начиная с ООН и кончая Всемирным банком, а также снижение роли международного права, валютно-финансовых институтов и др. Напротив, отдаленный во времени кризис мог бы вызвать к жизни идею мирового правительства и/или парламента как спасительную для уже единого человечества. В этих условиях важно не допустить распада информационной инфраструктуры мира.
Оправдываясь кризисной ситуацией, государственная власть большинства стран ускорит начавшееся уже освобождение от всех обязательств по социальной защите граждан, содержанию образования, науки и здравоохранения, которые были ей приданы в последние сто лет, сосредоточившись на усилении и совершенствовании силовых и полицейских структур, в том числе структур насилия над собственным населением. В случае поражения сил социального сопротивления этому процессу это приведет не только к установлению в большинстве государств авторитарных режимов, но и к фактической потере достижений науки последних столетий, а скорее всего к отрицанию самой науки как основы организации жизни и управления обществом и замене ее в массовом сознании системой постмодернистских мифов. Однако существует шанс оказать эффективное сопротивление этим процессам на локальном уровне, опираясь на возможности общественных структур взять на себя часть государственных функций.
Неравенство возможностей быстрой организации самодостаточной экономики должно вызвать всплеск вооруженных международных конфликтов за новый передел мира, способных спровоцировать масштабные экологическое катастрофы.
Маловероятное мирное развитие событий сулит отравление биосферы не радиоактивными и химическими веществами, а простым углекислым газом, поскольку технологический откат не изменит тенденций использования углеводородного топлива, запасы которого еще далеки от исчерпания, что будет означать эскалацию процессов антропогенного изменения климата, которое может быть предотвращено упадком глобального производства бумаги и связанной с ним торговли лесом.
Хотелось бы, конечно, чтобы развитые страны, от поведения которых в значительной степени зависят сроки и масштаб кризисов, примерили этот сценарий на себя. И, если они такого себе не желают, сделали бы выводы. Но это маловероятно.
В случае кризиса целостность всей социально-экономической конструкции может быть нарушена, индустриальные и постиндустриалъные формы общества будут выходить из кризиса совершенно по-разному (это подтверждает и опыт СССР). Если страны Запада в некоторых отношениях (но не в отношении кризиса пределов роста) обгоняют СССР, то мир в целом отстает от него, так как большинство населения планеты еще только переходит к индустриальному обществу. Это неизбежно приведет к серьезным диспропорциям и конфликтам, в которых вырвавшиеся вперед страны реально занимают гораздо более слабые позиции, чем в СССР. Это создает угрозу эффекта Римской империи, когда ослабленная метрополия мира может и не устоять под напором извне. Россия в этом случае может сыграть роль крепкого тыла Европы, только если успеет оправиться от нынешних болезней.
Таким образом, человечество стоит перед лицом многопланового кризиса, включающего:
— кризис роста позднеиндустриального общества, отчасти повторяющий кризис индустриального общества СССР;
— социально-демографический кризис «третьего мира», чреватый конфронтацией между цивилизациями;
— коллапс глобальной экономики, связанный с усилением глобального экологического кризиса.
При этом доминирующие ныне государства обладают меньшим запасом прочности, чем постсоветские страны, поскольку дальше ушли по пути общества потребления, оторванного от ресурсной базы. В то же время современный мировой порядок также обладает меньшей прочностью, так как доля населения, живущего в развитом индустриальном обществе, в этой системе значительно ниже, чем была в СССР. Поэтому разрушительные военно-политические катаклизмы могут не ограничиться периферией системы.
ЧЕРЕЗ ТЕРНИИ — К ЗВЕЗДАМ
Цивилизация будущего, отрицающая современное индустриальное общество, должна нести в себе нечто, качественно отличающее ее как от индустриального общества, так и от традиционного при возможном частичном сходстве с обоими. Иначе кризис человечества станет перманентным и сможет завершиться только после физического вымирания духовной и интеллектуальной элиты. Чтобы обнаружить это новое качество, для начала необходимо обратиться к теории постиндустриального информационного общества. Теоретик информационного общества Олвин Тоффлер справедливо писал, что ближайший исторический рубеж «так же глубок, как и первая волна изменений, запущенная десять тысяч лет назад изобретением сельского хозяйства… Вторая волна изменений была вызвана индустриальной революцией. Мы — дети следующей трансформации, третьей волны», Тоффлер перечисляет такие черты новой формации, как демассивизация и деиерархиэация цивилизации, деконцентрация производства и населения, резкий рост информационного обмена, сближение производства и потребления, полицентричные, самоуправленческие политические системы, экологическая реконструкция экономики и вынос опасных производств за пределы Земли, индивидуализация личности при сохранении солидарных отношений между людьми, которым в информационную эпоху почти «нечего делить», космополитизация и др.
Эта концепция, во многом базирующаяся на антиавторитарной социалистической традиции от анархизма до новой левой идеологии, не вполне соответствует тем тенденциям общественного развития, которые можно наблюдать в мире конца XX века, например росту этнического самосознания как частного случая корпоративности, отмирающей, по мнению Тоффлера, вместе с нациями. Картина, нарисованная Тоффлером, не столько утопия (поскольку за каждым положением его работ — примеры реальных ростков сегодняшней жизни), сколько модель зрелого информационного общества, идеала, соответствующего мечте о коммунизме, анархии, а может быть, и царстве Божием на Земле в современной интерпретации.
По мнению Тоффлера, переход непосредственно к этому обществу («третья волна») начался и бурно протекает. Это верно, но только отчасти. Развитие общества нелинейно, и мир движется к пику новой формации через эпоху, которая может так же отличаться от развитой формы, как Европа XVI века от Европы XX века. Характерной чертой концепций постиндустриального общества является миф о том, что новые информационные технологии сами решат стоящие перед человечеством проблемы. Основа этой надежды — вера в детерминированность социальных форм технологией и экономикой. Увы, мировая история плохо соответствует такой доктрине. Общественное устройство может не только тормозить развитие технологий, но и приспосабливать принципиально новые технологии для нужд самосохранения системы, подавления ростков новых отношений, военного господства и т. д. Это происходит и сегодня.
Новые информационные технологии создают предпосылки для качественного изменения общества и выхода из тяжелого кризиса, в котором оказалось человечество. Но предпосылки, потенция — еще не реальность. Хотя современный уровень развития науки и техники позволяет добиться приемлемого уровня жизни при значительном снижении затрат ресурсов, внедрение таких технологий идет крайне медленно, поскольку социальная и экономическая система не стимулирует их. Она равнодушна, если не враждебна к таким технологиям, поскольку ориентирована на потребление дешевых ресурсов, концентрацию населения и производства. Как показывает модель СССР (с указанными поправками), когда экономические условия изменятся, внедрение новых энергоэффективных технологий будет гораздо более хлопотным делом, чем сейчас. Более того, развитие информационного сектора в позднеиндустриальном обществе показывает, что существующие социальные институты пытаются как можно прочнее привязать информационные сектора к структуре современного общества, в результате чего возникает монстр информационной индустрии — машина виртуального манипулирования массовым сознанием, управляемая из единого центра, хотя в соответствии с предсказаниями Тоффлера информационные технологии уже сами по себе ведут к децентрализации власти.
Все это позволяет сделать вывод: информационные технологии нового поколения сами но себе не гарантируют выход из кризиса современной цивилизации. Они создают лишь поле, в котором может произойти преодоление кризиса. Золотые плоды информационного общества вызрели на уродливом дереве индустриальной цивилизации и могут быть сорваны человечеством, а могут и сгнить вместе с деревом. Суть конструктивной трансформации общества — в преодолении качественных характеристик как традиционной, так и индустриальной систем. Традиционное общество ориентировано на воспроизводство существующих форм жизни. Индустриальное общество делает качественный шаг от этого — оно основано на массовом копировании результатов творчества элиты. Создавая небывалые прежде возможности для творчества элиты, индустриализм превращает остальное человечество и природу в инструмент проведения замыслов немногих «творцов», которые поглощены инерцией машины, основанной на копировании, штамповке созданных ранее шаблонов. Мир идет по пути их совершенствования и навязывания новых видов старых шаблонов населению. Инерция этой машины слишком велика, чтобы ее можно было остановить. Но она вот-вот разрушится под собственной тяжестью. Выход может быть найден в отказе от принципа массового воспроизводства по шаблону. «Золотые плоды» индустриального общества — информационные технологии, культура гражданского общества и самоуправления, опыт ненасильственного разрешения конфликтов и т. д. — могут быть использованы теми, кто готов переступить через главный принцип индустриализма — управление со стороны элиты узкоспециализированными тружениками. Крушение индустриальной цивилизации легче всего переживут те, кто меньше в ней нуждается, кто готов в сообществе с себе подобными стать собственной элитой, взять на себя роль творца, творить свой малый мир в сообществе с другими мирами. Этого нельзя делать в одиночестве — творческий человек не может обойтись без общения, да и наследие специализации не позволит «выплыть в одиночку». «Ноевы ковчеги» новой цивилизации — альтернативные сообщества — должны взять на борт современного человечества «каждой твари по паре». Им необходимо держать тесную связь между собой, предупреждая о социальных бурях, поддерживая тонущих и тем самым повышая свой шанс достичь Арарата. Строительство сообществ, альтернативных современной «глобальной цивилизации», уже идет, хотя и недостаточно быстро. Необходимо объединение усилий тех, кто готов быть социальным творцом, изменяя свой образ жизни. На этом пути важно удержаться от экстремистской страсти к разрушению. Не нужно ломать символы старого — они уйдут сами. Отказываясь от сковывающих формальных связей, следует дорожить человеческими отношениями, основанными на любви и дружбе. Здесь необходимо руководствоваться принципом «не навреди». Больше человеческого тепла и равноправных связей (пусть и электронных), больше размышлений в общении с друзьями, больше самостоятельности в обеспечении, больше внимания детям и природе. И тогда человечество выйдет из кризиса не одичавшим до уровня средневековья, а способным к дальнейшему развитию духа.
КОНФЛИКТ XXI ВЕКА
Кроме ковчегов, в бурном море будущего века будет плавать немало обломков, плотов с несчастными, пиратских бригов и роскошных яхт. По нашему опыту, существует немало сил, для которых предсказываемое развитие событий по кризисному сценарию объективно приемлемо и даже благоприятно. Это почти все структуры организованной преступности. Это производители низкотехнологичного оружия поля боя, спрос на которое будет расти. Это любые организованные структуры и группировки, ориентированные на установление авторитарного контроля над населением. Это экстремистские организации и движения, мечтающие о дестабилизации нынешнего мирового порядка ради силового установления нового, основанного на какой-либо ясно очерченной тотальной идее: религиозной, социальной, расово-национальной. Это информационные магнаты, использующие мощные СМИ для управления распадающимся социальным пространством. Им может противостоять гражданское общество, опирающееся на ту часть среднего класса, которая готова выйти из подчинения крупного капитала и мафиозных систем. Это слой людей, которые готовы руководить собой, чье главное достояние не капитал и рабочая сила, а знания и квалификация. Они компетентнее управленцев, сами творят полезный продукт, в значительной степени информационный: новые технологии, услуги, впечатления, идеи. Уже сегодня эта сфера производства опережает по стоимости промышленное производство. Такой средний слой заинтересован в самоуправлении и сильном гражданском обществе. Ядром этого гражданского общества может стать сеть поселений и объединений социальных творцов. Сегодня гражданские организации слабы, зависимы и пронизаны иллюзиями. Но кризис, разрушающий современный мир, будет действовать на них благотворно: лишнее в системе «третьего сектора» без грантов и государственной помощи просто отомрет, иллюзии будут опровергнуты суровой реальностью, общественная потребность в гражданских организациях вырастет. У них есть путевка в будущее, потому что им не хватает денег на билет на «Титаник». И если мы сегодня будем активны и творчески деятельны, то, может быть, после первых трагических десятилетий века его продолжение будет вписано в историю как благодатный период возрождения.
Этот период, который будет характеризоваться бурной деиндустриализацией, сопровождающейся стремительным развитием технологий, массовым освоением электроники и новых типов коммуникаций, ростом информационного сектора, укреплением социальных гарантий со стороны общественных, а не государственных институтов, преодолением экологического кризиса в результате подстраивания под среду, исходом населения из городов в поселения, состоящие из коттеджей, насыщенных аппаратурой, позволяющие вести не менее яркую, но более осмысленную, чем сейчас, жизнь. Информационная глобализация, которая может прийти на смену нынешней хозяйственной, позволит наконец согласовывать интересы различных регионов и культур, сближать лучшее в них, преодолевая агрессию и деспотизм. Власть партийных и государственных бюрократий будет вытеснена самоуправлением и реальной демократией, благо технологии позволят без особых проблем и отчужденного представительства выявлять мнение различных групп населения и их удельный вес. Человечество, не утеряв своей полифоничности, сможет перейти к решению проблем, стоящих перед землянами как целым.
Эта картина кажется утопией. Но, во-первых, это лишь оптимум, который возможен культурно и технологически только при условии успешного исхода драматических событий начала века. Во-вторых, современное западное общество казалось бы утопическим раем жителям средневековой Европы, вечно голодной и скованной железным обручем инквизиции, а бедствия середины XX века — непостижимым адом. Общество человека творческого имеет шанс решить проблемы современного человечества, но это значит и приобрести свои проблемы, нам еще плохо понятные. Модель зрелого творческого (информационного) общества, вероятно, будет основана на свободных ассоциациях производителей информации; регулируемых неким подобием центра, авторитет которого будет опираться прежде всего на превосходство знания. Вероятно, стратификация этого общества будет определяться уже не столько социальными признаками, сколько психологическими. Соответственно и динамика сил будет далека от привычной нам социальной логики. Это будет динамичная борьба сил добра и зла в информационном пространстве, так же смутно осознаваемая нами, как и автором Апокалипсиса. Страшно делать шаг навстречу этому миру. Но необходимо решиться на это ради того, чтобы мы, наши дети и внуки решали свои проблемы, а не проблемы наших дедов.
Худшее, что можно сделать, это продолжать то же, что и вчера-позавчера, в святой надежде, что пронесет или образуется само собой. Не пронесет и не образуется. В следующий кризис мы имеем все возможности войти подготовленными, вооруженными необходимым знанием и пониманием. И если мы не подготовимся, то даже переложить вину за следующий виток страданий будет уже не на кого. Самое большее — это начать вести себя разумно, то есть пытаться объединять тех, кто понял или способен понять и действовать хотя бы на уровне взаимной известности, информированности и доверия. Организация сотрудничества единомышленников — это единственный шанс разумного выхода из цивилизационного кризиса. Оглядываясь на полтора-два десятка прошедших лет, мы имеем основание сказать, что следующий виток кризиса преодолим, если подготовка к нему станет осознанной задачей хотя бы части населения, если социально активные граждане поймут, что с учетом прожитого можно прийти к кризису во всеоружии новых связей, новых отношений, таких, которые помогут пройти сквозь катаклизмы, сохранив лучшее, что создано нашей цивилизацией. Чтобы сделать это, не нужно творить чудеса. Детали конструктора, из которого строится новая цивилизация, рассыпаны по Земле: надо только наклониться, чтобы поднять их, надо только объединиться, протянуть друг другу руки, чтобы вовремя сложить их вместе. Если нагнется каждый, то мы можем и не заметить, как волны истории унесут в пучину ошибки и заблуждения, грязь и гордыню нашего мира, как однажды утром мы обнаружим себя на другом берегу.
Независимая газета
Октябрь, 14. (№ 191).
НГ-Сценарии № 10. 1998. С.7.
Шубин А. В. Россия-2020: будущее страны в условиях глобальных перемен. // Россия и мир в 2020 г. М., 2005
Кризис глобализма
Беспредельный рост глобальной экономики при ограниченности ресурсной базы невозможен. Современная экономика либо должна кардинальным образом перестроиться (а это в любом случае связано с большими потрясениями и хотя бы временным упадком), либо достигнуть пределов роста своего развития и войти в полосу кризиса и распада глобальных экономических связей (но не глобальных коммуникаций, которые будущее унаследует от нынешней глобализации). Предыдущая глобализация уже привела к Великой депрессии в конце 20-х — первой половине 30-х гг. XX века.
(…)
Глобальные кризисы человечества тесно связаны между собой. Быстро растущие потребности людей, вовлеченных в общество потребления или проинформированных о его достижениях, слишком сильно опережают возможности человечества и его ресурсную базу. «Мировые правительства» транснациональных корпораций, сосредоточенные в развитых странах, не справляются с управлением слишком сложным мировым хозяйством. Появление новых индустриальных стран увеличивает нагрузку на ресурсную базу. Уже сегодня в основном исчерпаны резервы глобального роста, связанные с освоением пространства бывшего СССР.
(…)
В случае наступления глобального экономического кризиса, подобного Великой депрессии, произойдет разрушение экспортно-ориентированных производств, и наибольшие перспективы получат те страны, которые смогут восстановить технологическую цепочку на своей территории. Долгосрочные возможности глобального роста может обеспечить лишь начало новой НТР.
(…)
XXI век начинался как глобальный. Соответственно, империя, которая в этом мире существует или формируется, это империя не американская и не европейская. Это империя, которая имеет глобальную структуру. В ней существует глобальная элита. Ее штабы располагаются преимущественно в странах Запада, там им удобнее существовать. Но не только. Есть представители этой элиты и в других странах, в том числе и в странах Третьего мира. В этом отношении, например, мы можем говорить о взаимоотношениях России и Америки только условно. Есть отношения правящих групп этих стран, но в каждой из них действуют влиятельные силы, играющие против собственных правителей на глобальном поле.
Сегодня борьба идет не между государствами, не между США и Евросоюзом, а внутри Америки, внутри Европы. В глобальном мире будет продолжаться ослабление национально-государственной субъектности даже в ведущих державах. В то же время может возрасти цивилизационно-культурная субъектность (в том числе — общности выходцев из СССР). Значительным фактором может стать захват руководства транснациональных корпораций топ-менеджерами, принадлежащими к одной цивилизационной или религиозной группе (например, китайцами, арабами, индусами) и изменение ее курса в соответствии с их мировоззренческими принципами.
В глобальном мире происходит снижение реальной роли публичных политиков в принятии решений, которые вырабатываются специализированными экспертными структурами и осуществляются под давлением глобальных факторов. Происходит виртуализация политики, при которой политический процесс воспринимается населением как телевизионная картинка (в реальности не имеющая никакого отношения к выработке решений). При этом деловые качества политика отходят на задний план в сравнении с имиджевыми чертами характера, вызывающими доверие. Символические функции политики расходятся с реальным процессом принятия решений.
Политическая борьба в начале XXI века носит глобальный характер и определяется двумя основными группировками мировой либеральной элиты — социал-либеральной и неоконсервативной. В странах Европы и Северной Америки (кроме Кубы) правящие группы принадлежат к одной из этих «глобальных партий». У них две разные стратегии, два ответа на проблему исчерпания ресурсов. Социал-либеральная стратегия предполагает стабилизацию роста, смягчение социальных конфликтов, снижение социального расслоения, что дает определенную экономию ресурсов.
Неоконсерваторы стремятся более жестко контролировать ситуацию, чтобы «заморозить» кризис, используя рычаги силового воздействия на ситуацию в мире.
Неоконсерваторы стремятся к усилению национально-государственной субъектности, социал-либералы при прочих равных условиях предпочитают «прозрачность» государственных границ и государственных структур для управления извне, из транснациональных центров.
Неоконсерваторы склонны разрушать низовые социальные нерыночные отношения и укреплять бюрократическую машину национального государства. Социал-либералы предпочитают укреплять глобальные вненациональные структуры управления, но и более терпимы к остаткам социального государства.
Если у власти в какой-либо стране находится группировка, входящая в социал-либеральную «глобальную партию» (при этом национальная партия, являющаяся ее филиалом, может называться как угодно, не обязательно иметь социал-демократическую самоидентификацию), то с ней борется филиал другой «глобальной партии». При этом для этой борьбы «все средства хороши» — от «бархатных революций» до террактов, осуществляемых в интересах той или иной глобальной фракции.
(…)
В случае крушения глобального рынка позиции глобальной либеральной элиты будут значительно ослаблены, и резко возрастет роль внутринациональных политических факторов и региональных вызовов. Несмотря на рост авторитарно-националистических тенденций в этих условиях, фактор «глобальных партий» сохранится, так как сохранятся глобальные коммуникации. Но количество влиятельных «глобальных партий» значительно возрастет. Выдвижение альтернативы господствующим идейно-политическим системам возможно и в существующих условиях.
(…)
«Третья волна» и пост-индустриальное общество
В истории человечества выделяются две фазы (условно говоря, «формации»), резко различающиеся по своим фундаментальным чертам — традиционное (аграрное) и индустриальное общества.
Происходящие в мире со второй половины XX века процессы показывают, что индустриальное общество не вечно и может смениться качественно отличным от него пост-индустриальным. Пока наше представление о будущем пост-индустриальном обществе очень приблизительно, в мире возникли только его элементы. Теоретики концепции пост-индустриального общества перечисляют такие черты следующей за индустриализмом «формации», как преимущественно креативный (творческий) характер производящей деятельности, демассивизация и деиерархизация цивилизации, деконцентрация производства и населения, резкий рост информационного обмена, диверсификация деятельности, сближение производства и потребления, полицентричные, самоуправленческие политические системы, экологическая реконструкция экономики и др. Такое общество можно условно называть «информационным» или «креативным».
В основе гипотетических признаков «новой формации» лежит тезис о качественном различии нового этапа развития человечества и предыдущих «формаций» — традиционного и индустриального обществ. Эти различия будут также велики, как между аграрным обществом средневековья и индустриальным обществом нового времени. Соответственно, и переход к новым общественным отношениям («третья волна») является не менее масштабным явлением, чем переход от традиционного общества к индустриальному, сопровождавшийся беспрецедентными социальными потрясениями.
При переходе к пост-индустриальному обществу будут преодолены важнейшие черты прежней «формации»: специализация и стандартизация будут вытесняться многофункциональностью и креативностью, вертикальные формальные отношения управления — горизонтальными корневыми (сетевыми) неформальными связями, прямое подавление и принуждение — манипуляцией с одной стороны и самоуправлением — с другой. Пока можно говорить лишь о вызревании, прорастании структур новых отношений в недрах существующей «формации» (подобно тому, как в свое время капиталистические и индустриальные отношения вызревали в рамках феодального традиционного общества).
Современная система глобализма представляет собой скорее финал индустриальной стадии развития человечества, «питомник» ее предпосылок, нежели начало следующей фазы. Тем не менее, бурное развитие качественно новых социальных и экономических структур делает переход к пост-индустриальному обществу актуальной задачей ближайших десятилетий. Вероятнее всего, в 2020 г. мы будем наблюдать события «третьей волны», которые скажутся и на России. Сроки начала этого этапа мировой истории зависят от устойчивости системы глобализма.
*
Актуальна ли проблема пост-индустриального перехода для России? Безусловно, да, если речь идет о подготовке организационных и социальных предпосылок, о формировании пост-индустриального уклада в недрах существующего общества. Эксперты указывают на инвестиционный кризис как главное препятствие пост-индустриального перехода в России. Они совершают при этом ошибку, подобную той, которая привела к срыву Перестройки — проблема модернизации осознается как чисто технологическая и финансовая, а не организационная. Между тем пост-индустриальное общество — это прежде всего принципиально новая организация общества, которая уже в силу этого открывает благоприятные возможности для взрывного внедрения технологий.
Однако даже в условиях сохраняющихся старых общественных отношений и дефицита средств возможно приступить к очаговой модернизации на пост-индустриальной основе, если исходить из приоритета создания новой социальной структуры как основы пост-индустриального перехода. При этом сам характер перехода предполагает невозможность и ненужность тотальной мобилизации, которая была условием форсированной индустриальной модернизации. Пост-индустриальная модернизация будет носить очаговую и сетевую форму, охватывая лишь незначительную часть населения.
Сами средства, выделяемые на технологический прорыв, необходимо сконцентрировать для создания очагов этого прорыва. Для этого первоначально достаточно лишь части средств, выручаемых от экспорта энергоресурсов. Но контроль за ходом «прорыва» не должен осуществляться руководством сырьевых корпораций.
Формой модернизационного очага может стать «наукоград». Идея «наукоградов» в нашей стране уже успела получить распространение и быть скомпрометированной, так как в существующем виде она игнорирует проблему новой социальной организации. В результате средства в значительной части «уходят в песок». Реальный «наукоград» — это оазис будущего с принципиально новой инфраструктурой, людьми, ориентированными на научное творчество и его качественное обеспечение. Это — модель пост-индустриального уклада, креативное сообщество, где все «от детского сада до кафе» должно обеспечивать воспроизводство и дальнейшее развитие творческой культуры, из которой и вырастают высокие технологии. Для начала следует создать один «пилотный» наукоград, и лишь затем развивать наступление в двух направлениях: формирование устойчивых связей с предприятиями, готовыми перевооружать всю технологическую цепь; создание новых наукоградов в других регионах и их корневой сети — основы пост-индустриального социально-креативного уклада.
*
Рассмотрим основные черты возможного развития образа жизни в передовых странах после прохождения «третьей волны». Эта картина будет характерна и для России — либо в анклавах глобального процветания, либо, в случае успешного преодоления «третьей волны» — и для большинства населения страны. В 2020 г. эти процессы, связанные с быстрым ростом роли производства новой формации, уже будут оказывать заметное влияние на развитие общества в Европе.
Технологические и социальные изменения будут тесно взаимосвязаны. Широкое распространение альтернативной энергетики может привести к перестройке всей индустриальной и жилищной инфраструктуры, способствовать улучшению экологической обстановки, снимет проблему зависимости экономики от цен на энергоносители, но в то же время осложнит положение стран-экспортеров этого сырья. Возможность обеспечить даровой электроэнергией любой поселок облегчит отток населения из существующих городов. Большое значение будут иметь заповедные и рекреационные природные территории, как приспособленные для отдыха, так и защищенные от посещения людей в связи со своей экологической ролью. Но одновременно, по мере совершенствования строительных технологий и возникновения новых материалов, могут возникнуть гигантские здания-города, в которых будут сконцентрированы промышленные производства. Таким образом произойдет перестройка расселения: новые мегагорода будут сосуществовать с обширной малоэтажной застройкой размером с целые регионы (в том числе и на месте нынешних многоэтажных кварталов). Выбор места обитания будет в большей степени зависеть от предпочтений и доходов, чем от необходимости каждодневного посещения места работы. Возникает возможность для средних слоев жить в собственном доме загородом, вдали от задымленных городских улиц. При этом они продолжают успешно работать в своих фирмах, связываясь с партнерами и сотрудниками по телефону или сети интернет. Личное присутствие такого работника в офисе необходимо редко. Наиболее обеспеченная часть человечества возвращается из города в деревню, туда, откуда миллионы наших предков были изгнаны голодом, болезнями, неустроенностью жизни. Но это не возвращение к аграрному обществу. Средние слои общества приносят в свои «деревни», состоящие из современных коттеджей, все достижения технологий, обеспечивающие высокое качество жизни. Рост роли средних слоев в развитых обществах XXI века, прогнозируемое большинством исследователей, означает и перестройку преобладающего образа жизни.
При оценке роли средних слоев в жизни общества будущего необходимо учитывать различие двух критериев для выделения среднего класса — имущественного (средние доходы) и функционального (соединение креативных, трудовых и управленческих функций в одной группе). Без преодоления существующего ныне в России резкого разделения имущественного и функционального «средних классов» невозможно устойчивое развитие современного общества. Развитие пост-индустриального информационного сектора требует соответствующей социальной среды в виде доминирующего в социальной системе интеллектуализированного функционального среднего класса.
Экономической необходимостью продиктованы ослабление диктата управленца, усиление свободы творчества автономного производителя, смена принципов субординации — назначенчество и верховенство собственника будут уступать место критерию знаний и творческих навыков. Это облегчает горизонтальные контакты не только внутри производственной группы, но и вне ее, в корневой структуре гибких связей небольших автономных групп.
Промышленные корпорации будут стремиться подчинить себе автономные креативные ядра. Но опыт показывает, что производство информации требует более гибких форм управления, большей автономии производителя-творца, чем это принято в жестко управляемой индустриальной организации. Информационный продукт производят люди, которые лучше разбираются в своем деле, чем их начальник.
Таким образом, пост-индустриальные технологичекие и социальные тенденции создают новую производственную среду, основанную на креативности работников, информационно-технологических инвестициях и их защите путем микроэкономической автономии производителя. Информационно-производственная среда новой эпохи допускает интенсивное сотрудничество между коллегами в планетарном масштабе.
(…)
В период «третьей волны» современные общества столкнутся с системной проблемой социальной адаптации. Для успеха пост-индустриального проекта необходим интеллектуализированный средний «класс». В то же время в поздне-индустриальном обществе «классы» индустриального общества размываются, растут маргинальные слои, причем часть часть их попадает в «яму» системной бедности, не находя применения своим специализированным навыкам после исчезновения или сокращения соответствующих социально-производственных ниш. С этой проблемой столкнулась и Россия, и с ее решением связана перспектива выхода из поздне-индустриального социального кризиса.
Социальные преобразования должны обеспечивать «втягивание» большинства населения в состав функционального среднего слоя. Это возможно путем создания эффективной системы переквалификации и социальной адаптации.
Кризис глобального рынка обнажит устаревание финансового капитала как института глобального управления. Уже сегодня финансовые потоки начинают зависеть от перетоков информации. Усиливается стремление преодолеть отрыв финансовых инструментов от ресурсной базы экономики. Выдвигается идея увязывания валют с их энергитическим и ресурсным обеспечением.
В случае кризиса глобального рынка произойдет сужение рыночной сферы. Однако рыночные отношения могут отмирать только по мере развития информационных технологий, которые позволят потребителю и производителю общаться также тесно, как в свое время общались горожанин и ремесленник, жившие на одной улице. Поэтому даже в условиях кризиса современного глобализма, экономические отношения 2020 г. будут основаны на взаимодействии локальных рынков материальных благ и глобального информационного и в меньшей степени ресурсного обмена.
*
Серьезно изменится и политическая система передовых стран мира. Современные информационные потоки не признают границ. Продолжится смещение власти и управления с национального на транснациональный, виртуальный и местный уровни: с одной стороны, возрастут полномочия глобальных институтов (возможно под флагом реформированной ООН) и союзов (Евросоюз и подобные наднациональные объединения в других частях света, включая Северную Евразию).
Виртуализация публичной политики и вытеснение телевидения плюралистическими интеренет-коммуникациями создаст возможность для появления нескольких наиболее влиятельных виртуальных политических пространств с разными лидерами и системами организации.
В отличие от символической власти, реальный контроль над ресурсами будет переходить к двум уровням власти — наднациональному и локальному. Власть национальных партийных и государственных бюрократий будет вытесняться самоуправлением и прямой демократией участия (локальные референдумы, непосредственное участие людей в решении вопросов, которые их касаются), так как информационные технологии позволят выявлять реальное мнение различных групп населения и их удельный вес. Снижение роли национальной бюрократии создает возможности для ослабления коррупции. Но для этого необходимы децентрализация процесса принятия решений, приближение уровня принятия решений к населению и предельное ограничение сферы свободы чиновника даже на местном уровне.
Усиление самоуправления может способствовать возрождению общинных традиций, вытесненных массовым обществом.
Возникает возможность использования интерактивных механизмов обратной связи элиты и населения, произойдет перенос центра тяжести социальной поддержки с государства на общественные структуры, что может привести к росту их значения. В то же время государство будет необходимо для поддержания общей законности и важнейших стандартов, прежде всего — экологических.
Переход к новому обществу должен сопровождаться преодолением экологического кризиса в результате «подстраивания» под природную среду. Страны, которые задержатся на стадии острого экологического кризиса, рискуют превратиться в экологическую пустыню. Помимо внедрения экологических технологий необходимо обеспечить распространение экологически безопасных формы жизни, в частности — альтернативных поселений, жизнь в которых основана на сочетании гармоничных отношений с природой и использовании современных технологий, духовной и творческой свободе и общинной взаимопомощи.
Глобальное информационное пространство станет полем конкуренции технических и социальных идей, культурных традиций, обществ, социальных групп и личностей. Уже сейчас накопление технологий сочетается с дефицитом гуманитарного знания, позволяющего организовать социальную систему в динамично меняющихся технологических условиях.
Виртуальные технологии и системы, аналогичные интернету, сделают возможным одновременное сосуществование на одной территории субкультур с разными мировоззрениями и собственными системами управления. Вероятно даже сосуществование на одной территории разных политических систем, которые вовлекают пользователей различных теле- и интеренет-каналов. Некоторые мировые субкультуры могут начать играть роли, сопоставимые с ролью отдельных стран. Возникнет проблема разделения полномочий территориальной и виртуально-ориентированной власти. Рост влияния субкультур может привести к кризису национальной идентичности и семьи, так как субкультурные стереотипы могут оказаться совершенно разными даже в рамках одной семьи. По мере смены поколений и развития информационных технологий продолжится сдвиг носителей культурного наследия от литературы к телевидению и от телевидения к клиповой и игровой культуре.
Субкультуризация и виртуализация культуры определит новые условия противоборства постмодерна и просветительского рационального проекта. На место мировоззренческого хаоса, перепроизводства смыслов и версий придет разделение смысловых систем в субкультурах со своими информационными фильтрами. Позиции разных культурных традиций будут определяться влиянием соответствующих субкультур. В части субкультур произойдет ренессанс науки, связанный с потребностями новой НТР и социальный преобразований «третьей волны». Это предполагает рост авторитета академических научных институтов и связанного с ними экспертного сообщества. Одновременно, в условиях роста влияния религиозного сознания усилится синтез научной и духовно-религиозной традиций.
В глобальных информационных сетях проявят себя религиозные течения и идеологии, сторонники умеренности и экстремисты, которые уже сейчас учатся электронному терроризму — разрушению информационных структур идейного противника.
Новые технические средства будут широко использоваться глобальными мафиозными сетями. Наряду с наркотрафиком возникнут новые угрозы и криминальное преодоление новых запретов (нелегальное клонирование, психофизические воздействия и др.). Возрастет значение преступлений в сфере коммуникаций. В то же время современные средства слежения позволят снизить уровень традиционных преступлений, одновременно ущемляя приватность существования человека. Возможно возникновение информационно-полицейского государства.
Все большую роль будет играть борьба за информационные коммуникации, включая внедрение информационных кодов и смыслов, хакерские атаки и защиту от них.
*
В грядущей формации, судя по имеющимся тенденциям, структура управления будет основана на распределении информационных потоков, а общество будет иметь горизонтальную, корневую, самоуправляющуюся организацию.
Но и здесь направление развития альтернативно. Самоуправляющиеся креативные сообщества могут встроиться в более широкую систему общественных отношений, основанных как на корневых горизонтальных, так и на манипулятивно-управленческих вертикальных связях. Полюсом нового общества может стать и гражданское общество, и глобальная информационная олигархия — владельцы и конструктора виртуальной реальности.
В современном мире наблюдается серьезный перекос в скорости вызревания предпосылок пост-индустриальной системы «сверху» и «снизу». Если основы системы манипулятивного управления в современном мире почти сложились, то «противовес» в виде корневой, горизонтальной структуры общества, далек от завершения. В случае межформационной революции с центром на Западе может возникнуть тоталитарная модель новой формации, где управление преобладает над саморегулированием (нечто подобное произошло в ряде стран в XX веке, когда неизбежный переход к индустриальному социальному государству привел к появлению тоталитарных режимов, которого можно было избежать). Отсюда важность укрепления корневых информационно-производственных и гражданских структур.
Картина будущего будет зависеть от того, какая из этих тенденций возобладает в информационной сети — информационный манипулятивный тоталитаризм или корневые креативные информальные структуры. Как и в XX столетии, где модель социально-государственного индустриального общества осуществилась в различных формах (советской, фашистской, рузвельтовской, шведской), в XXI веке будут существовать разные варианты новой общественной системы. Какой вариант возобладает на Севере Евразии — зависит от результата мировой социально-политической борьбы первой четверти столетия.
2020 год — три сценария
Рассмотренные выше тенденции противоречивы, их динамика альтернативна, многое для России зависит от политической воли ее руководства и активности граждан, многое — от условий пост-индустриального перехода «третьей волны» в мире и пределов роста глобализации, от других внешних факторов. Тем не менее, «на перекрестье» возможных альтернатив мировой истории первого двадцатилетия XXI века можно выделить три основные модели ситуации в нашей стране.
1. Сценарий «Конец истории»
Система глобализма пережила кризис без качественных изменений, показала способность справиться с важнейшими вызовами. Россия полностью интегрировалась в систему глобализма в качестве периферии, ее элита стала органической частью мировой элиты (в основном — на подчиненных ролях). Сетевые пост-индустриальные структуры полностью подчинены глобальной информационной олигархии, контролирующей институты мирового правительства. Россия представляет собой формально объединенную государственными границами совокупность регионов, которые контролируются теми или иными «фракциями» глобальной элиты. На ее территории расположено несколько провинциальных анклавов глобального процветания, где концентрируется управленческая и информационная элита. Эти анклавы управляют зонами добычи ресурсов и производствами-цехами мировой фабрики. Население управляется с помощью виртуальных средств манипуляции сознанием и выборочных репрессий. Инфраструктура глобальной системы защищена военно-полицейскими средствами от зоны нестабильности («варварские территории»). Эти территории в значительной степени совпадают с зонами экологического бедствия. Здесь ведется борьба традиционалистских (этнократических и религиозных) и лево-радикальных сил. Они время от времени совершают террористические набеги на зоны процветания (как правило — при поддержке инсайдеров, связанных с одной из фракций глобальной элиты). Восток страны этнически связан с китайской цивилизацией, юг — с мусульманской. Существуют анклавы православного традиционализма, не имеющего существенной глобальной поддержки.
2. Сценарий «Великих потрясений».
Глобальный рынок рухнул, началась новая Великая депрессия. Произошло выравнивание экономического потенциала и уровня жизни стран Запада и среднеразвитых стран. В мире нарастает волна революций и этно-конфликтов. На Западе развернулись межформационные пост-индустриальные революции, формирующие первые, несовершенные варианты принципиально нового общества. В странах Азии происходят события, связанные с кризисом индустриального общества. Сняты ограничители «мирового сообщества» на этнический передел территорий, что ведет к волне военных конфликтов. Происходят массовые перемещения беженцев (в том числе — экологических). Территория России сократилась на востоке и юге, но в то же время часть постсоветского пространства стремится воссоединиться с Москвой. Экологическая ситуация катастрофически ухудшается.
Российская руководящая элита, не готовая к таким событиям, сметена массовыми выступлениями. На политической арене идет борьба популистских движений с различными стратегиями выхода из кризиса:
1. Авторитарно-имперское движение требует возродить государственность, опираясь на репрессивные средства и национально-религиозные русские и исламские ценности, мобилизовать население на создание автаркичной индустриальной экономики.
2. Неосоветское движение считает необходимым воссоздать социально-ориентированное общество, опираясь на советские ценности и ресурсы бывшего СССР. В неосоветском движении борются демократическая тенденция «советского возрождения снизу» и авторитарного реставраторства.
3. Альтернативистское (социально-экологическое) движение сочетает требования экологического консервационизма и стремление к развитию альтернативных пост-индустриальных и самоуправленческих форм общества, лево-радикальные идеи и поддержку начавшейся на Западе революции.
Эти движения могут вступать в разнообразные блоки как между собой, так и с локальными движениями, включая религиозные и национал-сепаратистские.
Этот сценарий открывает возможность для мировой гегемонии традиционалистских проектов (включая исламский Халифат), использующих пост-индустриальные анклавы в качестве подчиненных элементов технологического обеспечения империй, жизнь которых регулируется религиозной традицией.
Но более вероятна локализация традиционалистских режимов в территориальных рамках их цивилизаций, после чего в Америке, Европе, на большей части территории Азии продолжится движение от индустриального к пост-индустриальному обществу.
В итоге периода «великих потрясений» происходит разрушение части производственного потенциала как на Западе, так и в России, изменение границ государств и формирование социально-структурных предпосылок для пост-индустриального перехода. Но, в силу недостаточного развития экономико-технологической базы, они могут быть быстро разрушены. В этом случае возобладает сценарий «Конец истории», но с несколько большим влиянием периферии и гражданских структур в глобальной пост-индустриальной системе. Это оставляет для нашей страны возможность «догоняющего развития».
3. Сценарий «Третья волна во втором эшелоне».
В ходе проведения социально-ориентированной политики на грани первого и второго десятилетия в России сознательно создаются социально-организационные предпосылки для пост-индустриального перехода (социально-креативный пост-индустриальный уклад и сопутствующая субкультура, полномочное самоуправление, защита и поддержка гражданского общества и корневых информационных структур, укрепление основных социальных и экологических стандартов, просветительский проект в СМИ). С опорой на них власть решает и ряд задач революционного характера (создание механизмов перераспределения доходов между работниками и собственниками, укрепление социального государства, освобождение государства от контроля со стороны капитала, создание демократической системы обратной связи населения и элиты). В интересах этих преобразований возможно использование политики «неосоветского возрождения снизу». Социально-политические потрясения, связанные с проведением этих преобразований, преодолены до начала кризиса глобального рынка (в противном случае наступает ситуация сценария «Великих потрясений»).
Проведение этих мероприятий может лечь в основу оптимального развития России до 2020 г., при которой она сможет подготовиться к преодолению «третьей волны» во втором эшелоне. Такая очередность является благоприятной, так как первые модели нового общества как правило являются крайне несовершенными. Использование опыта преодоления «третьей волны» стран «первого эшелона» позволит облегчить этот переход в нашей стране.
Опираясь на социально-креативную субкультуру и свой культурный потенциал, наша страна может принять участие в событиях «третьей волны» в других странах еще до того, как сама приступит к пост-индустриальному переходу. Это позволит укрепить позиции креативного сектора и улучшить внешние условия преобразований.
Вовлечение жителей России в глобальные сети и сообщества позволяет им активно участвовать в событиях в центре глобальной цивилизации, не выезжая из России. Таким образом можно не только приобретать опыт, но, при условии наличия собственной альтернативной идеологической модели, оказывать влияние на исход противоборства в пользу «периферии» и в ущерб глобальной олигархии, способствуя демократическому изменению соотношения сил в глобальной пост-индустриальной системе XXI века.
Шубин А. В
Социализм XXI века // Социализм: «золотой век» теории. М., 2007
Человечество встречает XXI век в условиях господства либеральной идеологии, которая лежит в основе правил «мирового порядка» и «политкорректных» взглядов правящих элит ведущих государств мира. Это позволяет апологетам либерализма даже надеяться на «конец истории» — некий символ вечности и безальтернативности существующего порядка. Но победив, либерализм не создал обещанного им общества равных прав, демократии и свободы. Мир по-прежнему основан на несвободе, господстве меньшинства, экономической нестабильности. Более того, мир неудержимо меняется под действием постиндустриальных тенденций. Новый век требует идейной альтернативы либерализму, капитализму, глобальной «политкорректности». Без конструктивной альтернативы существующему обществу сбой глобального миропорядка может привести к откату общества во времена этнократии, ожесточенной борьбы национал-государственных машин за ресурсы, к трайбализму и контрмодерну. Развитие человечества не может быть устойчивым, если оно опирается на узкий спектр идей между либеральным глобализмом и этнократическим национализмом. Для того, чтобы общество могло сделать следующий шаг в будущее (а не назад в древность), ему необходима модель пост-капиталистического общества, и здесь никак не обойтись без наследия социалистической мысли.
Индустриальные формы господства подрываются современными культурно-технологическими тенденциями. Индустриальное общество прошло пик своего развития. Предсказанный Михайловским процесс диверсификации, снижения специализации, развития многофункциональности человека проявляется все заметнее.
Идеологическая доктрина правящей в странах Запада элиты утверждает, что произошел качественный сдвиг от индустриального к постиндустриальному обществу. Не происходит, а произошел. Подмена возможности совершившимся фактом нужна именно для того, чтобы обосновать ненужность социальных перемен, достаточность только технологических и культурных сдвигов. Либеральные марксисты вносят свой посильный вклад в доказательство этого тезиса. Но сами доказательства противоречат очевидным фактам: информационные технологии и культурное творчество пока развиваются под контролем старой управленческой элиты — государственных и предпринимательских структур. К тому же чтобы преувеличить роль постиндустриального сектора, к нему относят службу сервиса, которая в реальности организована преимущественно либо на индустриальных (фаст-фуд, например), либо на доиндустриальных ремесленных принципах.
Рост объемов информационного обмена, количества людей, занятых в работе с информацией — недостаточно, чтобы говорить уже о принципиально новом обществе. Ведь рост числа бюрократов, перебирающих бумаги — не признак роста «информационного сектора». Распространение информационных технологий само по себе не излечивает многочисленных социальных нарывов на теле цивилизации, не означает качественную перемену в развитии общества.
Технологический прогресс тоже не обеспечивает фатального безальтернативного прогресса. Вся история индустриального общества — это постепенное вытеснение ручного труда машинным. Полное вытеснение ручного труда не осуществилось ни в одном, даже самом развитом индустриальном обществе. Полная автоматизация промышленности — некий предел, и если он будет достигнут, то можно будет говорить о качественно отличном от индустриализма пост-индустриальном обществе, в котором сам работник уже не является узким специалистом, придатком к машине. В автоматической системе такой придаток уже не нужен, и человек либо ставит креативные задачи перед машиной, либо вообще исключается из сверх-индустриальной системы производства и превращается в пассивного и безвластного потребителя продукта.
Постиндустриальные отношения лишь тогда могут считаться таковыми, когда они качественно отличаются от индустриальных и доиндустриальных. Если новое общество — не вариант индустриального, то будут преодолены важнейшие черты прежней формации: специализация будет вытесняться многофункциональностью, воспроизводство по шаблонам — креативностью, вертикальные формальные отношения управления — сетевыми горизонтальными неформальными связями, прямое подавление и принуждение — манипуляцией с одной стороны и самоуправлением — с другой. Важная и наиболее заметная черта новых отношений — преобладание моделирования реальности над производством типовой продукции. Поэтому содержательно грядущую формацию можно характеризовать как моделирующую. Но в ней, как и в индустриальной формации, будут развиваться различные тенденции — и господство, и свободное социальное творчество, и угнетение, и солидарность. Одна тенденция — манипулятивный авторитаризм (элитаризм), другая — креативный социализм.
Эволюция технологии — необходимое, но недостаточное условие для перехода к принципиально новому обществу. Технический детерминизм недостаточен для объяснения нынешних социальных перемен. Если бы компьютер изобрели в начале XX века, он был бы использован не для создания коммуникационных сетей, а для гигантских плановых центров государства. Развитие технологии в свою очередь обусловлено более широким полем культуры, запросом на креативность. Этим запросом продиктованы ослабление диктата управленца, усиление свободы творчества автономного производителя, смена принципов субординации — назначенчество и верховенство собственника будут уступать место критерию знаний и творческих навыков. Это облегчает горизонтальные контакты не только внутри производственной группы, но и вне ее, в корневых гибких связях небольших автономных групп.
Промышленные корпорации стремятся (и не безуспешно) подчинить себе автономные креативные ядра. Но опыт показывает, что производство новой информации требует более гибких форм управления, большей автономии производителя-творца, чем это принято в жестко управляемой индустриальной организации. Информационный продукт производят люди, которые лучше разбираются в своем деле, чем их начальник. Отсюда — необходимость в манипуляции сознанием, когда управляемый не замечает своей зависимости. Работники моделирующего сектора могут развиваться свободно от управленческого диктата, но это — только потенция. Ведь для этого креативный слой должен быть свободен и от самого элитаризма, даже от собственных привилегий, дабы иметь открытый характер, свободно пополняться, «втягивать» в свой состав творческие элементы других слоев, тем формируя многообразный социум самостоятельных самоуправляемых социальных организмов, состоящих из работников-владельцев.
Разнонаправленные процессы — укрепление структур глобального информационно-экономического управления (а значит — и глобальной информационно-финансовой элиты) и складывание системы горизонтальных информационно-неформальных (информальных) и гражданско-договорных, основанных на согласовании, связей — ведут к возникновению противостоящих секторов моделирующей формации (что не исключает формирования также смешанных и синтетических секторов). Возможно, именно социализм станет одним из полюсов общества, преобладающего в истории XXI века.
Социалистический сектор первоначально будет существовать параллельно с другими. Он нуждается в надежной защите от разрушения, от агрессии более примитивных социальных форм — капитализма, государства, мафиозных кланов и др. Поэтому социализм заинтересован в развитии и укреплении различных форм народовластия (самоуправления и федерализма) и правового, организованного общества, а также в защите социальных, экологических, гражданских стандартов и внешнеполитической безопасности.
Таким образом, социализм XXI века — это не устройство государства, а сектор общества. Его формула: творческий характер деятельности работников-совладельцев средств производства + самоуправление + федеративная демократия + договорное право и неукоснительное выполнение взятых на себя обязательств + равноправные, информальные и гражданские связи.
Картина будущего будет зависеть от того, какая из двух основных тенденций возобладает — информационный манипулятивный тоталитаризм или социалистические креативные информальные структуры. Как и в XX столетии, где модель индустриально-этократического общества осуществилась в различных формах (советской, фашистской, американской), в XXI веке будут существовать разные варианты новой общественной системы.
В современном мире наблюдается серьезный перекос в скорости вызревания предпосылок новой формации «сверху» и «снизу». Если система нового управления в современном мире почти достроена, то «противовес» в виде новой структуры общества, далек от завершения. В случае межформационной революции с центром на Западе может возникнуть тоталитарная модель новой формации, где управление преобладает над саморегулированием (нечто подобное произошло в ряде стран в XX веке, когда неизбежный переход к индустриальному социальному государству привел к появлению тоталитарных режимов).
Ситуацию усложняет и то обстоятельство, что прорыв к социализму первоначально практически невозможно совершить всему обществу в силу его неравномерности, привязанности большинства населения к мещанскому, по сути животному мирку. Переходное общество должно обеспечить возможность движения к будущему, к социализму для тех, кто желает, оставив на долю остающихся уровень «зажиточности» (выражаясь языком современных китайских коммунистов) и роль тыловой базы социалистического сектора. Как в XX веке социальная система СССР при всех ее недостатках стала базовой площадкой для научно-технических и культурных достижений Советского Союза. Социализм возникнет сначала как сектор, а не система государства.
Виртуальная культура допускает возможность одновременного сосуществования на одной территории субкультур с разными мировоззрениями и собственными системами управления. Вероятно даже сосуществование на одной территории разных государственно-политических систем, которые вовлекают пользователей различных теле- и интернет-каналов. Некоторые мировые субкультуры могут начать играть роли, сопоставимые с ролью отдельных государств. Социалистический сектор может быть одним из них, преобладая в нескольких странах, но влияя на жизнь гораздо более широкого ареала. Без этого ареала и глобальных связей территориальные очаги социализма вряд ли смогут сохраниться. Социализм может также распасться на несколько самостоятельных конкурирующих субкультур. Найдут ли они возможность для согласования своей деятельности, сближения идей и стратегий?
От этого зависит, насколько успешным будет продолжение истории социализма в XXI веке, насколько гуманным, демократичным, свободным, солидарным и творческим будет будущее человечества, наше будущее.