Разразившийся в 30–е гг. массовый террор кажется одним из наиболее иррациональных событий современной истории. Это событие неразрывно связано с именем Иосифа Сталина, и иногда кажется, что все дело в злой воле лидера ВКП(б). «В конечном счете весь характер террора определялся личными и политическим побуждениями Сталина», — пишет Р. Конквест. Однако личные склонности Сталина демонстрировали в 20–е гг. скорее умеренность. По словам того же Р. Конквеста «небывалым в истории способом, Сталин вел свой „государственный переворот по чайной ложке“ и дошел до величайшей бойни, все еще производя впечатление некоторой умеренности». Все это может восприниматься как результат дьявольского расчета Сталина. Традиция, которая вытекает из доклада Н. Хрущева ХХ съезду КПСС «О культе личности Сталина и его последствиях» представляет уничтоженных Сталиным большевиков невинными жертвами его маниакального властолюбия и (в либеральной интерпретации) тоталитарного режима. Зачем же было нужно убивать сотни тысяч людей, среди которых большинство искренне были привержены коммунистической партии? Если Сталин был «маньяком», почему его действия поддерживали «соратники», массы восторженных сторонников? Массовое помутнение рассудка, гипноз? Не слишком ли это мистическая версия?

Однако возможно и другое объяснение — Сталин был не гениальным стратегом, способным предусмотреть все повороты истории на десятилетия вперед, а талантливым тактиком. В каждый конкретный момент он точно оценивал соотношение сил и был готов применить наиболее эффективные методы без оглядки на сантименты. Сталин был совершенным инструментом тоталитаризма. В условиях тоталитарного режима более действенного средства, чем террор, нельзя было и придумать. Загадка уничтожения сотен тысяч людей — не столько в особенностях сталинской психики, сколько в задачах, которые решала правящая группа — совершенный инструмент системы. Ситуация 30–х гг. могла поставить перед системой две основные задачи: устранение элиты, саботирующей преобразования и представлявшей потенциальную опасность системе, или (и) разгром реально складывающегося заговора с целью устранения вождя и изменения курса.

Заговор? Да это сталинистская постановка вопроса! Ну почему же? Если бы декабристов разоблачили до открытого выступления на Сенатской площади (а к этому были предпосылки), мы бы тоже спорили — а был ли заговор? Но вряд ли утверждение о том, что группа дворян готовила свержение самодержавия, можно считать реакционной мыслью. Все зависит от точки зрения. Если Ваши симпатии на стороне самодержавия, вы осуждаете декабристов. Если Вы — противник сталинизма, то почему Вас должно огорчать, что кто — то сопротивлялся Сталину. Огорчать должна неудача сопротивления, а не факт его существования.

Заговор? Не может быть! Типичное возражение: архивы открыты, и ничто в них не говорит о стремлении элиты к свержению Сталина. Позвольте, но ведь о заговоре вопиют воспоминания современников, декларации партийных диссидентов и, наконец, материалы самих процессов. Но ведь как мы знаем, обвинения фабриковались. Юридическая процедура сталинского следствия и суда не выдерживает критики. Об этом еще Хрущев говорил. Да, не выдерживает. Но это еще не значит, что ложно обвиненные во вредительстве и шпионаже люди вообще не занимались оппозиционной работой, не имели оппозиционных взглядов и не собирались в случае устранения Сталина проводить иной курс.

Тут пролегает водораздел между юридическим и историческим подходами к событиям. Нарушение следственной процедуры в деле царевича Алексея не позволяет нам считать, что он не представлял угрозы для реформ Петра. Для них были опасны и разговоры в окружении наследника престола. История знает немало таких примеров. Разговоры о политике в тени авторитарных режимов — начало их конца. Из дворянских кружков вырос декабризм. Из интеллигентских кружков выросли партии, придавшие организованность движению против царизма в начале века. Сначала в них входили десятки людей, но стоило разразиться острому социальному кризису — и за ними пошли миллионы. Эти события происходили на глазах Сталина, его друзей и врагов. И только во второй половине ХХ века, когда эту историю занесло илом мифов, свержение Сталина стало казаться невероятным. Что же, в этом тоже была история — именно в это время в номенклатуре снова шло брожение, а в обществе формировались новые кружки, которые в условиях кризиса 80–90–х гг. превратятся в мощные движения и покончат с коммунистическим режимом.

Да, обвинения фабриковались. Но фабриковались ли они целиком? Были ли обвиняемые на сталинских процессах «невинными ангцами», или они действительно сопротивлялись сталинскому курсу, готовились при благоприятном случае повернуть руль страны? И если да, то куда повернуть?

Чтобы ответить на этот вопрос, нужно понять, что это были за люди, чем они занимались до того, как грянули 30–е годы. В чем была суть разногласий, которые сделали врагами победителей в гражданской войне? Что в действительности думал Сталин о своих противниках и они о нем? Какова была логика борьбы в партии и вокруг нее? Почему она привела к бойне 1937–1938 гг.? Можно ли было свернуть с этой дорожки, и куда бы привела другая? Как вожди революции, вожди партии сели на скамью подсудимых в качестве заговорщиков? Является ли Вождь этой партии первейшим заговорщиком против нее?

Чтобы понять, почему вожди большевиков так погибли, нужно понять, ради чего они жили. О чем они спорили? В чем видели смысл своей жизни? Чем могли пожертвовать, а чем нет?

Чтобы ответить на эти вопросы, нам придется внимательнее всмотреться в двадцатые годы. Только что закончилась революция и гражданская война. Большевики победили. Но нет радости на лицах. До настоящей победы еще далеко. Идет 1922 год…