ПЕРЕГОВОРЩИКИ

ВОЗНИКНОВЕНИЕ И ВЫХОД из подполья десятков общественно-политических организаций неизбежно вели к возникновению политического поля – системы взаимодействующих политических ядер, действующих в различных идеологических направлениях. Собственно, именно этого поля не хватало в СССР, чтобы возникло полноценное гражданское общество. Его элементы: правозащитные, неформальные, информационные организации уже возникли, но общего политического поля еще не возникло.

Большинство неформальных организаций осознавало, что заметного успеха их направление может добиться только в союзе с родственными группами по всей стране. Поэтому с самого начала общественные клубы вели борьбу за собирание (как правило, вокруг себя) коалиций и объединений с прицелом на создание всесоюзных организаций. Но для того, чтобы распределиться по политическому спектру, нужно было сначала создать сам этот спектр, провести встречу наличных неформальных организаций.

Наиболее удачное время для ознакомительных и объединительных конференций – конец августа, пограничье летних отпусков. На конец августа планировались три конференции, которым суждено было стать первыми съездами политических неформалов. На одну конференцию собрались экологи в заповеднике Гузерипль, где и создали свой Социально-экологический союз. Другая конференция была запланирована Заочным социальнополитическим клубом в Таганроге без одобрения властей. Третья под эгидой Севастопольского и Черемушкинского (Брежневского) райкомов партии планировалась в Москве. Она должна была стать наиболее представительной и готовилась еще с весны.

Рассказывает инструктор Черемушкинского райкома КПСС Н. Кротов: «Я пришел на работу в райком где-то в феврале из общества „Знание“. Хотелось что-то эдакое сделать. Мы провели в марте большой фестиваль творчества молодежи. Три дня шли представления молодежных театров, альтернативного искусства, ансамблей. Нам понравилось. Стали думать, что бы еще такое интересное провести. Май, затишье, скука. Начальство разъезжалось в отпуска. Тут ко мне приходит мой знакомый по обществу „Знание“ Сергей Скворцов, которого я приглашал на фестиваль: „Давай сделаем съезд неформалов“. Я спрашиваю: „А кто это такие?“ Он мне рассказал, что вот, ходил в Клуб социальных инициатив, там такая активность. Я говорю: „Давай проведем, только эта инициатива от меня не может исходить. Ты найди еще какого-то коммуниста-неформала и выйдите с этим на инструктора горкома В. Лантратова, который курирует контрпропаганду. С низов надо инициативу выдвигать“. Предварительно Скворцов проговорил и с Березовским, инструктором Севастопольского района. Сделали мы письмо со Скворцовым и Малютиным, мол, инициативы в поддержку перестройки и все такое. Они направили письмо, какое-то время ушло на его согласование в горкоме, на получение санкции, видимо, Ельцина. Хотя вряд ли он понимал, что это такое. Ему, наверное, представили, что интеллигенция хочет высказать свое мнение о перестройке, что-то в этом роде.

И вот звонит мне Лантратов, приглашает на беседу. Сидят Скворцов, Малютин и Березовский. Я делаю вид, что со Скворцовым не знаком. Лантратов дает задание: такое начинание, нужно провести встречу. Я говорю, что это – очень ответственное поручение, нужна команда первого секретаря райкома В. Кузнецова. На следующий день он меня вызвал, изложил поручение горкома. Я говорю, что не справлюсь, слишком ответственная работа. «Ладно, говорит, мы тебя прикроем – было указание секретаря горкома Карабасова» [66] .

Кротов и Березовский собрали представителей неформалов: Скворцова, Малютина, Кагарлицкого, Пельмана и «общинников».

Вспоминает В. Гурболиков: «Реальная подготовка легла на плечи групп, которые все занимали социалистическую позицию – кто по тактическим, кто по принципиальным соображениям. Неформалы выходили из подполья опасливо, и „Встреча-диалог“ (официальное название конференции) была прозвана „Встреча-некролог“. Со стороны партии этой встречей занимались В. Березовский и Н. Кротов.

Это не были партийные циники или фанатики – два идеальных типа, нарисованных в диссидентском воображении. Им это все было действительно интересно, они не отстаивали коммунистическую линию и не искали выгоды для себя. Они понимали, что все это должно происходить под контролем, постепенно, и старались, отсекая экстремистские тенденции, помочь людям самоорганизоваться без призывов к топору и бунту. Им тогда приходилось убеждать людей в вещах, которые теперь кажутся само собой разумеющимися. Если вы хотите что-то сделать, продумайте это. Лучше опишите, сделайте записку, постарайтесь договориться с властями. Они убеждали делать то, чем сейчас вынуждена заниматься любая уважающая себя организация. Мы в общем-то не последовали этим советам и, наверное, были по-своему правы. А те, кто хотел пробиваться в большую политику, всерьез готовили документы для Березовского. «Перестройка», например.

Но переговоры с Березовским и Кротовым были для нас очень важны, поскольку позволяли осваивать азы реальной политики. Березовский любил нас огорошить каким-нибудь таким замечанием: «Ну, политбюро собирается по четвергам. В пятницу мы с вами созвонимся, я буду примерно знать, что они там решили». Для нас эти мелкие и в общем-то верные детали были откровением, первыми экскурсами в механизм власти. Не абстрактной, а конкретной. Возникали соблазны вмешаться в этот механизм».

Березовский намекал, что встреча курируется Яковлевым, что не удивляло – ведь считалось, что Клуб социальных инициатив уже связан с Яковлевым через Заславскую.

Вспоминает Н. Кротов: «Березовский демонизировал нашу деятельность, напускал политического тумана. В действительности Яковлев на нашу подготовку к „Встрече“ никак не влиял и заинтересовался ею только где-то в сентябре. Он, конечно, спускал в общество термопары, но не более».

«Я искал помещения, договаривался с замом директора ДК „Новатор“. Он требовал официальное письмо, я обещал, да так и замылил вопрос. Всякие полуподвалы для секций. Было потрачено много сил, и я испугался, что в последний момент мероприятие отменят, и все зря. Тогда я отправил „общинников“ в общество „Знание“ к И. Дудинскому. Там есть бесплатный междугородный телефон, давайте-ка, ребята, обзванивайте всех. И прессу. Мне потом звонил Лантратов и спрашивал: „Кто приглашал все эти газеты? Ты? Я отвечал, что пригласил „Правду“ и „Советскую Россию“. Остальное – живое творчество масс. Когда накануне встречи забили отбой, было уже поздно. А отбой забили в начале августа, после того как Ельцин выступил: „Перестройка подняла много пены, пора эту пену снять“. Вот тут наши инструкторы заволновались, Лантратов предложил отменить. Но решили – поздно отступать“.

При подготовке конференции дали о себе знать трения, которые выльются на встрече в две модели политической организации. Организационный ресурс «Общины» позволял Кагарлицкому надеяться на создание в рамках проекта Клуба социальных инициатив организации определенно левого направления, противостоящего либеральной тенденции. Это привело к появлению в нем трещины, которая в дальнейшем будет только расширяться. Отношения Пельмана и Кагарлицкого были испорчены после того, как Пельман по ошибке распечатал файл с едкими характеристиками других лидеров организации, в том числе Кагарлицкого. Противостояние Пельмана и Кагарлицкого объективно сближало его с лидерами «Перестройки», действовавшими в тесном контакте с «ксишниками» Павловским и Игруновым.

Вспоминает П. Кудюкин: «Где-то в конце июля в нагие обычное место встреч в кафе „Колобок“ у Профсоюзной прибежали встревоженные Пельман, Павловский и Вячек (В. Игрунов. – А. Ш.) и начали объяснять, что готовится такая встреча, но там вот Кагарлицкий и „Община“ пытаются все подмять под себя. Там и партийные органы шевелятся, хотят это под себя подмять. В общем, противодействовать надо. Давайте, ребята, активней подключайтесь, чтобы все это увести в цивилизованное русло».

После этого круг активных участников подготовки встречи расширился, что было полезно для дела, поскольку часть лидеров «Общины» как раз уехала из Москвы в Карелию.

Опасения старших товарищей в отношении «Общины» были связаны с тем, что она не вписывалась в модель руководства движением старшими товарищами – статусными либералами и бывшими диссидентами. Воспринималось это как противостояние общедемократической терпимости старших товарищей и вполне определенной идеологии «Общины».

Вспоминает Г. Павловский: «Община» отличалась тем, что она с самого начала выступала сплоченной группой с определенной идеологией, что было не вполне уютно всем остальным. Но «общинники» были способны к аппаратной работе, что было очень важно, потому что неформальное начальство аппаратно работать не любило. Поэтому, когда «общинники» взяли на себя аппаратную работу, все после некоторых споров на это согласились. Другие просто не хотели ее делать».

Внутри Клуба социальных инициатив старшие товарищи выстраивали модель, в которой «Община» должна была играть роль организационного мотора, а старый Клуб социальных инициатив – интеллектуального центра. Но «Община» такое разделение труда не принимала, и ее каждый раз приходилось чем-то «приманивать».

Бывалые оппозиционеры опасались делать решительные политические ходы, и тут возвращение лидеров «Общины» из Карелии в августе оказалось как нельзя кстати.

А. Исаев вспоминает о последнем этапе подготовки первой конференции неформалов: «Организовывали все хитрый Пельман и Клуб социальных инициатив. Они перечисляли секции: культурная, производственного самоуправления. А я говорю: „А как же политическая?“ Все потупили глаза, а Миша Малютин осторожно так молвит: „Вот ты это и предложи“. И на встрече с Березовским я без малейшего сомнепредложил сделать встречу политклубов. Березовский подумал и решил дозволить. Малютин поддержал и сказал: „Инициатива наказуема, ты это дело и веди“. Я обрадовался, думал, что мне отдают лакомый кусочек».

В то же время, чтобы оказаться в центре игры перед лицом социалистов, либералы решили подтянуть на встречу диссидентов.

Вспоминает Г. Павловский: «Мы настаивали на принципе единого ряда, по которому нет диссидентов и недиссидентов. Диссиденты могут принимать равноправное участие во встрече как неформалы».

«Общинники» тоже выступали против присутствия диссидентов. Они воспринимали диссидентскую среду как смесь оголтелых прозападных либералов и агентов КГБ. Но антидиссидентская позиция «Общины» летом 1987 года не сыграла. Противники диссидентства из «Общины» тогда еще не знали конкретных диссидентов, и в августе при составлении списка участников просто не могли узнать, кто в перечне фамилий для них неприемлем по идеологическим причинам. На самой встрече «общинники» будут относиться к диссидентской позиции и с неприятием, и с интересом.

В конечном итоге решили, что выступающие должны придерживаться принципа «одного „да“ и трех „нет“: „да“ – демократии и социализму, „нет“ – насилию; национальной и расовой исключительности и ненависти, претензиям на монопольное обладание истиной. С райкомами договорились о том, что будут сделаны специальные мандаты отдельно на пленарку, отдельно, в большем количестве, на секции.

Вспоминает Н. Кротов: «ФСИ и „Община“, как наиболее идеологически близкие и задействованные в организации встречи, получали неограниченное количество билетов, а „Перестройка“ и Клуб социальных инициатив только по пять, остальные группы – по три. Кудюкин приходил ко мне и жаловался, что Исаев не дает достаточного количества билетов».

Вспоминает П. Кудюкин: «Участники попадали на встречу иногда очень хитрыми путями. Так, горком комсомола под видом скворцовского Фонда социальных инициатив направлял на встречу множество комсомольских активистов. А мы под видом комсомольских активистов через этот же канал направляли членов „Перестройки“. Так что мы проявили какие-то фантастические способности к интриге».

Первоначально планировалась единая конференция в Москве с участием Клуба социальных инициатив, «Перестройки» и Заочного социально-политического клуба. Пригласили самых разных неформалов, включая хиппи, которых обозначили как «Система». Вести это мероприятие должны были сами неформалы. Если что – с них и спрос. Сначала райком выдвинул ведущего политической секции, но, увидев, что творится, кандидат отказался. Зато неформалы получили уникальную возможность для самоуправления – партия потеряла контроль над политическим процессом в этой сфере.

 

КОНФЕРЕНЦИЯ «ЗАОЧНИКОВ»

ОКАЗАЛОСЬ, ЧТО ПОМИМО центростремительных тенденций в неформальном движении усиливаются и центробежные – вспыхнула конкуренция за право координировать провинциальные клубы. Острая борьба за сферы влияния, столь необходимые для формирования всесоюзных организаций, привела к конфликту между готовившим конференцию со стороны Заочного социально-политического клуба К. Шульгиным и представителями Клуба социальных инициатив М. Малютиным и Б. Кагарлицким.

Так или иначе, К. Шульгин заявил, что «в нашем клубе взгляды разные, но преобладает неприятие сотрудничества с партийными органами». Поэтому в московской конференции Заочный социально-политический клуб не примет участия. П. Смертину удалось вроде бы договориться о выделении под конференцию зала в Таганроге, и эта конференция была перенесена туда. Естественно, что как только таганрогским властям стало известно, что у них собирается, зал растворился, и заседания перенеслись в парк. «Неприятие сотрудничества» обходилось дорого. Людей по дороге на конференцию снимали с транспорта, посылали ложные телеграммы. Но все же конференция, проходившая 23-26 августа 1987 года, получилась довольно представительной. Симферополь, Волгодонск, Уральск, Оренбург, Вязьма, Львов, Киев, Ленинград, Уфа, Воронеж, Гомель, Москва, Красноярск, Брест, Свердловск, Иркутск и Горьковская область».

В своем обращении к конференции Заочного клуба от 16 августа «Община» выразила сожаление в связи с невозможностью принять участие в форуме из-за «внезапного переноса места конференции» (намек на нежелание «заочников» принимать участие в общей конференции в Москве). «Община» выразила надежду, что этот клуб сможет со временем превратиться «в одну из систем координации демократических сил СССР». Одновременно «общинники» выступили против экстремизма радикально настроенных участников этого клуба. «Община» предлагала пока отказаться от публичной дискуссии по уголовно наказуемым вопросам, чтобы не привести к гибели организации в зародыше. Но обращение намекало, что то же самое можно делать на основе личных контактов» [69] . Этот документ иллюстрирует полуподпольное самоощущение «общинников». Еще 6 июня А. Сухарев разослал по каналам клуба вопросы, которые хотелось бы обсудить на конференции, и свои ответы. Шестой вопрос гласил: «Есть ли в нашем обществе антагонистические классы (понятие класса надо брать по ленинскому определению) и классовая борьба?» Ответ самого А. Сухарева на свои вопросы был довольно резок: «Номенклатура – реакционный класс, каковым в конце любой общественно-экономической формации становится класс – собственник средств производства; трудовая интеллигенция (рабочие, инженеры, учителя, врачи, студенты) – революционный класс. Занимая в нашей жизни ту или иную позицию, мы всегда оказываемся на стороне одного из этих антагонистических классов… Марксизм – идеология и метод познания неимущих классов». По этой причине к марксизму никак нельзя причислить программу КПСС, которая «несостоятельна и неспособна стать лоцманской картой нашего народа на пути к обновлению». Поддерживая перестройку, следует «помнить, что страной управляет не один человек, а исторически сложившаяся группа людей с весьма своеобразным экономическим интересом».

Его господство привело к тому, что «в стране всеобщий кризис. Никакие частные реформы нас от него не избавят… Нужна смена производственных отношений, то есть социальная революция».

В этих условиях Заочный социально-политический клуб начал превращаться из трибуны свободного общения в политическую организацию. Но поскольку организация эта была перенасыщена марксистско-ленинскими элементами и в то же время весьма разнообразна по составу, можно было предположить, что единство организации будет недолговечным.

Впрочем, в августе 1987 года до этого было еще далеко. Обсуждение программы КПСС, методов борьбы с бюрократизмом, вопросов собственности, внутренней и внешней политики на конференции «заочников» проходило вполне академично. Выделились две фракции – социал-демократическая (четыре человека) и марксистско-ленинская (несколько десятков человек). Основная масса участников клуба во фракции не вошла.

Наиболее важным результатом конференции стало принятие Устава клуба, который стал теперь именоваться Всесоюзным. Принятый в последний день работы съезда Устав знаменовал собой переходную стадию в жизни клуба, который еще не перестал быть дискуссионной трибуной, но уже приобрел черты некоторого централизма. Первое было отражено в преамбуле: «Всесоюзный социально-политический клуб» – общественная организация, которая объединяет людей, стремящихся к изучению и обсуждению экономических, политических и социальных проблем на основе научного подхода к общественным процессам. Клуб допускает существование признающих его устав общественных групп, клубов на местах и фракций и координирует их деятельность».

Но в то же время «высшим органом клуба является конференция», представительство на которую определяется Советом. Реально это привело к принципу «кто приехал, тот и делегат», который создавал географический ценз на конференциях неформалов (и не только этого клуба).

 

ВСТРЕЧА-ДИАЛОГ

20-23 АВГУСТА в ДК «Новатор» прошла Информационная встреча-диалог «Общественные инициативы в перестройке». Собрались представители 50 клубов из 12 городов (Москва, Ленинград, Киев, Таллин, Архангельск, Новосибирск и другие) – в зале сидело более 300 человек. Все на этой встрече (сборище оппозиционеров нельзя было назвать конференцией и тем более съездом) было впервые. Но участники не знали, повторится ли возможность вывалить свои идеи перед публикой, и несли кто во что горазд.

Вспоминает Н. Кротов: «Впечатление было такое, что людям нужно выговориться перед смертью обо всем, что наболело за всю жизнь. Сейчас стенограмма этой встречи вызвала бы умиление, но тогда все было впервые, и говорилось с необычайным эмоциональном надрывом».

Вспоминает В. Гурболиков: «Это был обычный зальчик, каких потом были сотни. Люди выходили с самым разным, делали какие-то совершенно разнопорядковые объявления и заявления. Помню, меня поразило, когда вышел будущий мемориалец Самодуров, начал говорить о том, что они собирают средства на памятник жертвам репрессий, и совершенно вне контекста того, что говорил, разрыдался.

Президиум, состоявший из неформалов, пытался что-то удержать. Исаев и Золотарев еще умудрялись удержать дискуссию в каком-то едином русле, а Кагарлицкий и Пельман такого опыта не имели, и зал охватывал хаос. В основном люди тусовались в фойе, знакомились, неформально готовили декларации. В зале эти заявления было бессмысленно обсуждать и пытаться принять большинством. Поэтому свежеиспеченные документы тут же подписывали все желающие и озвучивали в зале. Так стал возникать аппарат неформального движения, который в это время состоял из его лидеров. Именно в кулуарах была составлена декларация Федерации социалистических общественных клубов, подписана и зачитана в конце как официальный документ».

Вспоминает П. Кудюкин: «Августовская встреча производила впечатление нереальности того, что происходит. Такого не может быть. Слишком много свободы, люди раскованно говорят».

Иные ощущения были у С. Станкевича, присутствовавшего здесь в качестве молодого коммуниста: «Там было много такого, что казалось какой-то нелепостью, аномалией, чем-то несерьезным и экстравагантным. Я не почувствовал, что есть некая политическая сила, которая может чего-то достичь. Но в то же время целый ряд выступлений, оценок, интерпретаций показались очень интересными».

Для организаторов атмосфера общения не была самоцелью. Они ставили далеко идущие задачи уже теперь.

Г. Павловский, выступавший одним из первых, вспоминает: «Задачей встречи было зафиксировать силу, независимую от партии, которая выступает ее союзником, но независимым союзником и в какой-то степени контролером и партнером. Я свою речь в начале встречи строил вокруг идеи „мы никому не дадим поссорить нас с партией“. Но акцент был именно на „нас“. Мы расширяли понятие перестройки на революционную перестройку. Здесь я был менее осторожен, чем Игрунов, который еще с диссидентских времен предупреждал против революции».

Для того чтобы предъявить силу, нужно было ее как-то организационно оформить. Между тем появление политиков с радикальным диссидентским мышлением чуть не взорвало зал, показав, насколько разные люди здесь собрались.

Новым явлением на неформальных встречах стали вылазки диссидентов.

Вспоминает А. Исаев: «Я вышел на сцену, откуда должен был вести заседание секции, и одним из первых попросил слово В. Сквирский, почтенный старик с бородой, и как начал гвоздить советскую власть. Это была чистой воды 70-я статья. Я сижу и не знаю, что делать. Прерывать как-то не хочется. Отдельные пассажи Сквирского Витя Золоторев сопровождал аплодисментами. Тут руку поднял Н. Кротов из райкома партии: „Я протестую, предлагаю не давать слово представителю „Демократии и гуманизма“, он выступает с антисоветских позиций“. Я ставлю вопрос на голосование. Большинство за то, чтобы Сквирский продолжал. Потом мне объяснили, что я сделал типично аппаратный ход, свалив все на массы и изобразив демократизм в отношении демарша Кротовая.

Вспоминает Н. Кротов: «Я встал и сказал, что мы договорились соблюдать принципы одного „да“ и трех „нет“. Новодворская их нарушила, поэтому ее выступление нужно снять. Вы приняли решение, она его нарушила – реагируйте».

Вспоминает П. Кудюкин: «Интригой первого дня встречи было: давать ли слово Новодворской. Социалисты говорили, что нас всех прихлопнут и закроют. Она же с ее сторонниками – объективные провокаторы. На что мы начали возражать: „Демократы мы в конце концов или не демократы. Ей нужно дать слово, а как же иначе мы будем с ней спорить?“

Вспоминает А. Исаев: «Собралась куча неуправляемого народа. Каждый выходил и делал какие-то заявления – кто в поддержку перестройки и Горбачева, кто – памятников культуры. И затем началась запись по секциям. Я опасался, что в нашу секцию никто не запишется, потому что слишком много каких-то экологов и культурологов. Володя Гурболиков убеждал делегатов зайти на секцию политклубов и пришел удовлетворенным: „У нас будут люди. „Алый парус“ обещал, женщина очень солидная из семинара „Демократия и гуманизм“. И тут как раз на пленарном заседании этой солидной женщине предоставили слово. Вышла Валерия Ильинична Новодворская и начала гвоздить КПСС. И затем продолжает: „Тут создается секция политклубов. Мы, семинар «Демократия и гуманизм“, намерены записаться в эту секцию. Нам нужны помещения, чтобы проводить в собрания“.

С места ей кричат: «Вам дадут помещения!» Но Валерия Ильинична проигнорировала эту ремарку: «Что же, мы так собрались и разойдемся? Предоставим возможность партократам поплясать на наших костях? Я предлагаю провозгласить это заседание Учредительным собранием России!» Гриша Пельман, который упрашивал представителей парторганов предоставить под это дело помещение, не знал куда деваться. Если эта толпа вдруг провозгласит себя учредительным собранием, посадят одного».

Вспоминает Н. Кротов: «Когда Новодворская сказала, что нужно создать вторую партию, кто-то из моего актива довольно громко заметил: „Нет, две партии нам не прокормить“.

Вспоминает В. Гурболиков: «На конференции мы впервые увидели настоящих либералов-диссидентов, фанатиков своего дела. И прежде всего запомнилась Новодворская. Она вышла на трибуну с каким-то безумным горящим выражением глаз и заговорила совершенно нечеловеческим голосом. У меня было такое впечатление, что без глушилок включили „Немецкую волну“ или „Голос Америки“. Она говорила так, будто декламировала оду. С придыханиями, раскатисто-торжественным произнесением слов типа „демокр-р-ратия“. Как-то не по-русски. От этого возникало ощущение совершенно другого мира, вызывавшее с самого начала отторжение. Ее слушали неодобрительно, захлопывали. Я думаю, что у многих это происходило непроизвольно. За речью Новодворской чувствовалось какое-то нарочитое отчуждение от среды. Человек зачитывал политическую программу с некоторым раздражающим актерством. Это был театр – преддверие парламентского театра. Настроение будущих „деэсовцев“ было таково, что вот прямо сейчас будут в тюрьму сажать. И поэтому надо сказать немедленно все и в самой радикальной форме. Это вело к тому, что они срывали нормальную работу, не давали нормально говорить. Новодворская стала ассоциироваться у нас с классическим западником, который абсолютно абстрагирован от того, что происходит с народом, что происходит в стране».

Несмотря на это «общинники» и будущие «дээсовцы» были объективными союзниками. Выступления экстремистов создавали хороший фон для действий более умеренных неформалов – они казались власти менее опасными. В действительности и те и другие ставили целью ликвидацию коммунистического режима.

Вспоминает А. Исаев: «И коммунисты, и Новодворская относились к нам хорошо. Для официоза магической была фраза, что мы за социализм. Наши ребята, хорошие. За социализм, приходят сюда и дают бой идейному противнику. Ну не всегда хорошо, поскольку тоже с какой-то придурью, но это пройдет. Новодворская довольно быстро распознала в нас противников режима, хотя и завернутых на социализме, и высказывала симпатию».

Несмотря на то что неформалы в большинстве своем не одобряли речи Новодворской, они голосовали за то, чтобы экстремисты продолжали говорить. Это было пока непривычно и потому интересно. Самое сильное впечатление диссиденты произвели на либеральных работников партаппарата.

Вспоминает Б. Кагарлицкий: «Сам момент, когда пришла Новодворская, я упустил, поскольку уже понял, что на конференциях нужно работать не на трибунах, а в кулуарах. И вот я вижу, как в буфет спускается Березовский, на которого страшно смотреть. У него были остекленелые глаза. Он еще с утра был на взводе от того, что он делает. Утром, когда он брился, он порезался и не заметил этого. В результате кровь у него была на рубашке. Спускается Березовский с остановившимся взглядом и в крови. „Что случилось?“ – „Пришла Новодворская“. Я отпаивал его кофе и убеждал, что ситуация под контролем».

Вспоминает Н. Кротов: «В первый день у меня было четкое впечатление, что если и не посадят, то работу я точно потерял. Все то и дело поглядывали на дверь – не войдет ли „матрос Железняк“.

Второй и третий день дискуссия переместилась в секции, где шла более академично. Тем временем первому секретарю Черемушкинского райкома Кузнецову позвонил секретарь горкома Карабасов и стал кричать: «Что это вы позволили, организовали шабаш!» Кузнецов меня не сдал, и мероприятие продолжилось. Но мне в поддержку мобилизовали партийный актив помоложе, а то сначала от партактива были коммунисты-пенсионеры. Один даже заснул среди этих страстей. Молодые коммунисты обеспечили нам преимущество при голосовании, иногда коротко выступали. Мы их каждое утро инструктировали. Затем перед началом мероприятия мы обсуждали план действий с оргкомитетом, а потом они уже вели переговоры с делегатами».

Течение встречи стало более организованным и ровным. В этом были заинтересованы и неформалы, которые стали готовить главное – провозглашение организации.

Вспоминает А. Исаев: «Когда пошла вся эта свистопляска с выступлениями „демгуманистов“, ко мне подошел Миша Шнейдер и сказал: „Я тут посоветовался со своими товарищами в партийных органах, и они говорят, что все это, конечно, хорошо, но если вы прямо сейчас начнете создавать вторую партию, то это вообще ни в какие ворота не лезет. С этим напутствием я направился на принятие некоей резолюции, которая должна была объяснить, что дальше делать. Поскольку мнения были самые разные, то решили создать специальную группу для выработки решения. Эта группа скоро распалась на две. Одна – мы с Кагарлицким – решила создать Федерацию социалистических общественных клубов. Мы заготовили резолюцию, частично переписав ее из декларации „Общины“. Тактическая часть о КПСС была прописана Кагарлицким“.

Декларация федерации стала компромиссом между идеями «общинников» и Б. Кагарлицкого. В этом документе множество текстуальных совпадений с декларацией «Общины», но первая более умеренна и не ссылается на народнические авторитеты. Идеологи федерации пророчески утверждали: «Вопрос победы перестройки является вопросом жизни и смерти социализма в СССР».

Вспоминает А. Исаев: «С другой стороны, О. Румянцев со товарищи предложили создать более широкое сообщество – Ассоциацию „Кольцо общественных инициатив“. Там вообще какихто существенных границ не предусматривалось. В конце концов договорились, что будет узкое, социалистическое, кольцо, и широкое кольцо. Надо сказать, что узкое кольцо существовало еще довольно долго, а о широком мы больше ничего не слышали».

Вспоминает Б. Кагарлицкий: «Встал вопрос о продолжении. Поговорили, а дальше что? Нужна исполнительная структура, – рассказывает Кагарлицкий. – Все согласились, что создавать организацию нужно, но не договорились, какую. У одних вызывал возражения термин „социалистический“, а у других – расплывчатость и расхлябанность широкого проекта. Это воспринималось как конфликт между Клубом социальных инициатив и „Перестройкой“. Казалось, что все разваливается. В итоге был найден компромисс – создать две взаимосвязанные структуры, чтобы не было большевиков и меньшевиков опять с первого раза».

П. Кудюкин поясняет логику создателей ассоциации: «В то время как „общинники“ и часть „ксишников“ объединяли всех за социалистическую идею, мы решили, что можно объединить „всех хороших“. Так возникла идея Ассоциации „Кольцо объединенных инициатив“. Загадочное название, рожденное Пельманом. Мы выступили с проектом ее декларации и устава, распространяли их среди участников встречи. Правда, к кому они попали, не очень понятно.

На второй день конференции мы также устроили собрание ассоциации в помещении музыкального театра на Таганке. Участвовали московская и питерская «Перестройки» и другие питерцы (Е. Зелинская, В. Лурье). Тогда решили, что сцепка между двумя моделями объединения – социалистической Федерацией социалистических общественных клубов и более либеральной ассоциацией может осуществиться через вхождение организаций друг в друга. Предполагалось, что «Перестройка» войдет в обе организации. Поэтому мы потом бодались с А. Чайкиным по поводу «общественного договора» федерации, чтобы там было как можно меньше социализма и регламентации. Вообще в нашем отношении к социализму было больше психологии, чем идеологии. Я был социалистом, но в то же время не хотелось быть очень официозными. Меньше социализма – меньше официоза. На повестке дня стояли (как и сейчас) общедемократические требования. Будут они нормально выполнены, сможем мы и насчет социализма доспорить».

Впрочем, инициаторы ассоциации подзабыли, что либерализм «Кольца» был сугубо подпольным, а его декларация была не просто социалистической, а даже коммунистической. Она была выдержана в лирических тонах прославления перемен, гуманизма и коммунизма: «Общественная инициатива, поиск новых способов жить, нового мышления, нового искусства… были и остаются ныне главной силой развития цивилизации… Мы, представители свободного народа, объединив наши клубы, группы, сообщества в Ассоциацию „Кольцо объединенных инициатив“, заявляем о своей решимости к обновлению общества… Никакие гуманистические новации нам не чужды. Тропы разные, но путь един – путь свободы, равенства и братства, путь коммунизма… Будущее принадлежит народовластию в интересах всех трудящихся – социализму… Стремитесь быть. И если вы будете самим собой, – в считанные годы лицо страны будет изменено, черты старческой дряхлости, наложенные бюрократической косметикой, сойдут, и мы все обретем новую надежду, новое будущее, возможно, не столь прекрасное, как мечта о нем, но все же лучшее».

В федерации объединились люди, для которых социализм был убеждением. Ассоциация создавалась теми, кто прикрывался коммунистическими лозунгами как маскировкой. Декларация ассоциации имитирует романтические надежды на обновление социализма, но неискренность бросается в глаза – это писали не люди, которые верят в коммунизм и социализм. Для них социализм – «крыша», уверение власти в лояльности. Либералы, использовавшие такое «социалистическое крышевание», планировали в будущем отринуть «фиговый листок» социалистической риторики.

Несколько иначе концепция ассоциации была изложена в заявлении «Перестройки». Ассоциация должна объединить всех, кто разделяет принципы «одного „да“ и трех „нет“: „да“ – принципам демократии и социализма, „нет“ – насилию и пропаганде насилия; проповеди национальной и расовой исключительности и ненависти, претензиям на монопольное обладание истиной». Впрочем, и в этих принципах, выработанных оргкомитетом встречи, есть «социализм». Так что от федерации «Кольцо» должно было отличаться не провозглашением социалистических принципов, а именно размытостью идеологии, что позволило бы позднее отбросить «социалистический» камуфляж.

Вспоминает П. Кудюкин: «Ассоциация как структура фактически не функционировала, в отличие от федерации».

Впоследствии неудавшаяся в 1987 году модель ассоциации возродилась при создании Московского народного фронта в 1988 году. Само слово «фронт» прозвучало уже в кулуарах встречи-диалога.

Вспоминает Г. Павловский: «При обсуждении названия широкого кольца Фадин и Малютин, ссылаясь на опыт Уругвая, заговорили о широком фронте».

Социалисты сосредоточились на федерации, а слово «фронт» было чуждо оставшимся в широком кольце либералам. И фронту пришлось подождать до весны 1988-го, когда приемлемость этого термина была подтверждена прибалтийским опытом.

Сначала планировалось создать обе организации голосованием в зале.

Вспоминает А. Исаев: «Но тут нас собрал Березовский и стал говорить, что все идет нормально, но если будет прямо сейчас в зале принято решение создать организацию, то боюсь, это будет неправильно понято. Повисла неприятная пауза. И тогда я говорю: „А если будет провозглашено намерение создать организацию?“ – „А намерение можно“, – ответил Березовский. Когда мы вышли от него, Пельман воскликнул: „Вы поняли, как он нас надул! Мы в результате ничего не получили! Мы даже не можем создать организацию!“ Тогда было решено, что на сцену выйдут Кагарлицкий от федерации и Румянцев от ассоциации, зачитают декларации и скажут, что кто хочет, тот и присоединяется». Так и было сделано.

Инициаторы федерации и ассоциации согласовали также совместное обращение, в котором говорилось, что «встреча явилась первым начинанием в области координации деятельности самодеятельных групп…» Было предложено также создать еще две федерации – экологическую и культурную, но эти инициативы тогда повисли в воздухе, тем более что одновременно со «Встречей» в Москве прошла учредительная конференция Социально-экологического союза в Гузерипле. Первым – значит, предстоят новые форумы.

Работали секции политики, правового обеспечения и социальных гарантий, экологии и культуры, производственных инициатив, творческих объединений, проблем экстремизма. Координатор последней М. Малютин затем критиковался за расширительную трактовку экстремизма как «безнравственных и противоправных действий практического и теоретического характера, осуществляющиеся в целях увеличения своего общественно-политического влияния». Опасались, что под эту формулу можно подвести наиболее активных неформалов. Впрочем, секция решила, что пока ни одна из групп не является экстремистской. Обращение анонсировало учредительный съезд федерации и ассоциации не позднее февраля 1988 года. Также провозглашалась поддержка инициативам и проектам, предложенным на секциях. Среди них были проекты «Памятник», из которого вырос «Мемориал», «Гражданское достоинство» и «Самоуправление», породившие одноименные группы.

В. Золотарев, участвовавший во встрече-диалоге от имени «хэп-федерации», выступил с предложением организовать работу по защите гражданских прав. Это диссидентское по сути предложение было поддержано несколькими участниками встречи. «Хэп-федерация» за Золотаревым не пошла. 10 сентября 1987 года в кулуарах «Перестройки» была создана группа «Гражданское достоинство». В совет организации входили В. Золотарев, А. Золотарева (его сестра), А. Верховский, А. Папп, А. Лащивер и другие. Группа занималась правозащитной деятельностью (прежде всего помощью жалобщикам), выступала за либеральные реформы во всех сферах общества (включая введение частной собственности, многопартийности, строжайшего соблюдения прав человека, освобождения политзаключенных). От диссидентов и «Демократического союза» группа отличалась относительной умеренностью тактики.

Федерация стала первой в стране всесоюзной политической организацией, существовавшей легально. Первоначально в нее вошли «Община», Клуб социальных инициатив (реально участвовала только группа Кагарлицкого «Социалистическая инициатива»), Московская группа ВСПК, московская и ленинградская «Перестройки» (реально участвовала только небольшая группа московских «перестройщиков»), «Лесной народ» (близкая общинникам коммунарская педагогическая группа, созданная в 1986 году студентами МШИ), «Альянс» (молодежная секция федерации, созданная «Общиной»), несколько интернациональных бригад (молодежных групп, специализирующихся на интернациональной работе), в том числе «Юные коммунары-интернационалисты» (возникли в 1986 году, хотя лидер А. Бабушкин занимался интерработой и раньше), клубы «Альтернатива» из Архангельска и «Планета» из Оренбурга и еще несколько клубов, позднее фактически не участвовавших в работе федерации.

До конференции был создан оргкомитет федерации, которым фактически руководили Б. Кагарлицкий и А. Исаев. В конце 1987 – начале 1988 года федерация вобрала в себя десятки организаций.

Вспоминает Н. Кротов: «С оценкой встречи наверху не могли определиться до начала ноября. То ли это живое творчество масс, полезная инициатива в поддержку перестройки, то ли вылазка идеологических врагов. За этим стояло соперничество и в горкоме, и вокруг Ельцина. К тому же председатель КГБ Чебриков был кандидатом в члены Политбюро и соперничал с Ельциным – кому из них дадут звание члена Политбюро. Так что КГБ было настроено считать это „вылазкой“. Но кагэбешники, прибывшие на встречу, просили информацию у нас (у даже записывающих средств не было), и мы им каждый день ее давали с запозданием, когда позитивная информация уже уходила наверх. Так что в ЦК горком представлял свою версию раньше, чем КГБ. В горкоме были свои противоречия, да и паническая реакция – того же Карабасова. Лигачев прислал комиссию нас проверять. Только после снятия Ельцина, когда „вопрос о власти“ в Москве решился, встреча была оценена на секретариате ЦК как позитивное мероприятие. После этого Карабасов выступал с трибуны, говорил, что вот, горком провел такое важное мероприятие. Ищем новые формы работы».

 

ФЕДЕРАЦИЯ НАЧИНАЕТ ЖИТЬ

ФЕДЕРАЦИЯ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИХ общественных клубов (ФСОК) стала первой всесоюзной политической структурой, которая провозгласила необходимость переустройства общества на основе принципов демократического социализма. В действие вступало новое правило политической жизни – в «большой политике» существует то, что существует в СМИ.

Одним из важнейших итогов встречи-диалога стал прорыв информационной блокады вокруг политических неформалов. По ее итогам была организована пресс-конференция. Информация о встрече была опубликована в «Огоньке», «Собеседнике» и на радио «Юность».

Вспоминает Б. Кагарлицкий: «Было множество микрофонов и камер, притом советских. Это была первая легальная пресс-конференция с неформалами. Обстановка вызывала почти болезненное возбуждение – мир рвется тебя услышать, на тебя направлен мощный импульс внимания. Ты начинаешь уходить из-за стола, а люди за тобой бегут.

Это получилось лучше, чем на самой конференции. Несмотря на то, что журналисты почти ничего не опубликовали, они сами узнали об этом. В журналистской среде пошли круги».

12 сентября при участии Г. Павловского была организована конференция в АПН для иностранных журналистов. Фактически это была пресс-конференция Федерации социалистических общественных клубов.

Вспоминает Б. Кагарлицкий: «Почему-то всех пугал я, поскольку был единственным человеком, отсидевшим в Лефортово. Несмотря на то, что я был самым умеренным, меня воспринимали как самого агрессивного. Это создавало хороший фон для других».

Иностранные журналисты задавали любые вопросы, например: «Будете ли выдвигать кандидатов?» Ответ был положительным, что отметила «Гардиан». Стало ясно, что создание федерации – первая ласточка возникновения оппозиционных протопартий, и альтернативные выборы в условиях продолжения перестройки становятся неизбежными.

Вспоминает Б. Кагарлицкий: «Наиболее неприятный вопрос был задан Джульетто Къеза: „Откуда у вас деньги на проведение конференции?“ Оба ответа были бы плохими – либо вы на содержании у КПСС, либо у Запада. Пришлось объяснять, что для спонтанного движения не нужно много денег. Къезе понравилось. Он увидел, что кое-что люди понимают в политической демагогии».

После 12 сентября «пошел лом прессы», прежде всего к Кагарлицкому как полиглоту и «отсиденту». В левом спектре он оказался, таким образом, ответственным за прессу. Кое-что, впрочем, перепало и «общинникам».

Вспоминает А. Исаев: «По итогам встречи Новодворская опубликовала в самиздате статью „Земской собор, или Государственная дума“, в которой утверждала, что в России было два типа парламентаризма: собираемый по воле царей собор и работавшая на постоянной основе независимая от исполнительной власти Дума. От имени интеллигенции и освободительного движения прошлого Новодворская призывала к идеалам парламентаризма. Переходя к экономическим темам, Новодворская приводила примеры из практики нынешнего Китая, в котором крестьяне перешли к капитализму и невиданно разбогатели. „Пусть оппоненты назовут это ползучим идеалом, не стоит ли нам выдвинуть главный лозунг: «Обогащайтесь!“

Для Новодворской это была попытка наладить компромисс с более умеренной частью неформалов, которых, казалось ей, мог бы устроить постепенный, ползучий переход к либерализму. Но неформалы-социалисты, в отличие от статусных «либеральных коммунистов», не принимали ползучего перехода к либерализму. Исаев выступил против этого ползучего идеала с открытым письмом, сокращенный вариант которого опубликовала газета «Собеседник».

Исаев писал: «Вас возмущает мнение делегата, сказавшего, что „тот, кто ездит в троллейбусе, не может смотреть на „Мерседесе“. В этом вы видите корень всех зол и тут же передаете бедному делегату привет от национал-, и от Мао, и от Сталина. (Можно подумать, что они только и делали, что ездили в троллейбусе социалистов!) Нет, говорите вы, пусть для одних, „способных“, будут „Мерседесы“, для других, менее способных, – троллейбусы… Но может быть, это оправдано? Может быть, гуманно посадить на народную шею вместо бюрократов буржуев?“ Ползучий идеал Новодворской сбылся, и теперь каждый может ответить на этот вопрос. Только слово „вместо“ следует заменить на „вместе“. Исаев обрушивается и на парламентаризм: „В вашем парламенте, то бишь Думе, оказываются ловкие политиканы… Чем хорош переход к такой системе? Правом выбора? Да разве право выбирать себе надсмотрщика делает рабов более свободными в вашем капиталистическом раю?“ В чем же альтернатива коммунистическому и капиталистическому режимам? „А народу нашему демократия нужна, но не как право выбирать себе управляющих, а как переход к самоуправлению“.

 

МОЛОДЕЖНАЯ ГРУППА «АЛЬЯНС»

ПРОРЫВЫ В БОЛЬШУЮ ПРЕССУ были исключением, и на ее страницах еще нельзя было откровенно критиковать коммунистов. «Подрывная пропагандистская работа» продолжалась на дискуссионных и лекционных сходках. В августе «общинники» создали молодежную группу «Альянс», вместе с которой развернули сеть школьных дискуссионных клубов.

Воспоминает А. Исаев: «Идея создать молодежную организацию возникла еще в Карелии, во время конкуренции с коммунарами. Наше карельское приобретение, Федя Борецкий, взялся за дело засучив рукава. Во время августовской встречи он решил создать организацию школьников „Альянс“ в честь бакунинского Альянса социалистической демократии. „Альянс“ быстро превратился в юношескую организацию „Общины“ и Федерации. Но его еще нужно было создать на деле. „Общинники“ посоветовали младшим товарищам обратиться к проверенному оружию – газете.

Борецкий вместе с одноклассником Андреем Барановым сделал стенную газету «Черная лестница», посвященную проблемам их школы. Название газеты было связано с тем, что в школе выделили одну лестницу только для учителей, а другую – только для школьников. Газета вызвала фурор в школе и замешательство учителей. Вокруг «Альянса» стали группироваться ученики этой школы. Но нужно было вывести «Альянс» за пределы одного учреждения. Как нельзя кстати оказалось знакомство «общинников» на августовской встрече с Максимом Кучинским. Он начал общественную деятельность школьником в одной из групп интернациональной работы – Бригаде имени Че Гевары (возникла как легальная педагогическая интер-группа в 1984 году, вскоре присоединилась к федерации). Быстро разойдясь со старшими «интерами», Максим создал собственную группу – «Бригаду имени Алехандро Диаса», в которую кроме него вошли еще две девочки. Получив собственную группу, Кучинский принял участие в августовской конференции в качестве самостоятельного политического субъекта. Он был самым молодым лидером самостоятельной группы на политическом небосводе, демонстрировал радикализм, и естественно возникла идея вовлечь его в «Альянс». Школьники провели переговоры под присмотром Исаева по поводу того, кому в чью организацию вступать. Благодаря авторитету «Общины», молодежной организацией которой был «Альянс», вступить (на правах члена совета) согласился Кучинский.

Вспоминает А. Исаев: «Слухи о том, что „Община“ обзавелась своим комсомолом, облетели всю политическую Москву. Одному из первых о своей молодежной организации „общинники“ сообщили Кагарлицкому. „Молодежная организация? А тебе сколько лет?“ – спросил Кагарлицкий Исаева. „Двадцать три года“. – „Молодежная организация? Пионерская!“.

 

ПРОИЗВОДСТВЕННОЕ САМОУПРАВЛЕНИЕ

ОСЕНЬЮ 1987 ГОДА начался эксперимент по организации производственного самоуправления на московском предприятии АТ-1. Для этого была создана межклубная группа производственного самоуправления. Формально в ней участвовали представители нескольких неформальных групп, но реальными лидерами были мы с В. Корсетовым из Клуба социальных инициатив (позднее примкнул к «Общине»). Мне удалось привлечь к этому делу полтора десятка студентов истфака. Из этого пополнения была создана связанная с «Общиной» группа «Самоуправление» со своей декларацией.

Декларация группы «Самоуправление» требовала: «Введение в законодательство обязательства заключения договора об условиях труда, содержащего как минимум соглашение о порядке формирования норм труда, круге обязанностей по каждой профессии, о совмещаемых профессиях и порядке их совмещения, о системе заработной платы, порядке планирования, о порядке исчисления вознаграждения за внедрение рационализаторских предложений и изобретений. Такого рода договоры могут быть заключены между бригадами и администрацией предприятия… Перестройка пока практически не затронула внутренней производственных предприятий, являющихся бастионами общественной инертности» [75] . «В дальнейшем развитие экономических условий самоуправления могло бы пойти по пути разрешения собственных капиталовложений бригад на основе сохранения доли работника в единице производимого продукта, по пути формирования тесной, выраженной в заранее определенном трудовом коллективном проценте, связи оплаты труда линейного руководства предприятия с доходом предприятия и так далее». Это положение стало продуктом синтеза идей «общинников» и Корсетова.

С этого времени тематика трудовых отношений будет оставаться в поле зрения неформалов-социалистов. Осенью 1987 года было достигнуто соглашение с райкомом партии о проведении социологического исследования на предприятии АТ-1, помощи в развертывании там системы самоуправления. Эксперимент начался в декабре 1987 года, группа провела исследование социальной структуры предприятия, выдвинула ряд предложений администрации по организации труда и участию работников в принятии решений. Планировалось вести эту работу и на других предприятиях Москвы.

Одновременно с попыткой проникнуть на заводы неформалы развернули регулярную пропагандистскую работу для всех желающих. Поскольку «Община» была «социалистическим» клубом, партийные органы через контролировавшийся ими Фонд социальных инициатив С. Скворцова предоставили им возможность собираться в клубе керамического завода. Там возник первый регулярный лекторий «Общины», затем преобразовавшийся в клуб «Факел» (уже в другом помещении, предоставленном райкомом после встречи-диалога), а позднее – в «Беспартшколу» и «Муравинские четверги» 90-х. Лекции позволяли быстро доносить идеологические новинки (будь то прочитанная в спецхране литература или полученный через Клуб социальных инициатив тамиздат), делать их достоянием других неформалов.

Подготовительные тезисы к моей лекции дают представление о взглядах «общинников» по поводу их основного противника: «Бюрократия – социальный слой обладающих властью лиц, неподконтрольных со стороны трудящихся. Неподконтрольность делает бюрократию независимой от интересов трудящихся, порождает собственный интерес бюрократии, выражающийся в приобретении привилегий и расширении сферы бесконтрольной власти. Власть бюрократии позволяет им воспроизводить привилегии, поддерживать свою стабильность путем кооптации – самостоятельного подбора своих кадров и жесткого контроля за информацией каждым подразделением. Кооптация делает бюрократию крайне неэффективной (кадры подбираются не в соответствии с интересами дела, а в соответствии с интересами подбирающего во внутрибюрократической конкуренции). Жесткий контроль за информацией приводит к негибкости бюрократизированного аппарата и нескоординированности его работы. Эти обстоятельства порождают общую неэффективность бюрократии, что делает ее враждебной любой конкурирующей небюрократической (или даже бюрократизированной в меньшей степени) структуре, способной более эффективно выполнять свои функции. Одной из таких структур является самоуправление».

В кулуарах лекториев обсуждались собственные идеологические разногласия «общинников». Дело в том, что из-за моей поездки к питерским неформалам со мной не согласовали окончательный вариант декларации «Общины». Мне она казалась легковесной, без достаточного «конструктива». Исаев согласился разработать более солидную экономическую программу, которую приятели и написали в виде реферата по экономике.

Реферат «Тезисы о характере и задачах перестройки» подводил под экономические идеи федералистов философский базис. Он обращался к теме противоречий при социализме: «Одно из важнейших в этом ряду – противоречие между трудовым вкладом работника и долей вознаграждения». Если прежде основной пафос федералистов был направлен против бюрократизма и этатизма, то здесь критике подвергается входящая в моду идея доверить хозяйство свободному рынку: «… опыт стран социализма, прежде всего Югославии, доказывает, что снятие контроля с рыночных механизмов не способно решить указанную проблему, так как приводит к нарушению пропорций, конкурентным столкновениям на рынке, в которых немалую роль играют факторы, независимые от работника. В результате создается угроза необратимых изменений в положении работника (безработица), то есть принципиального нарушения закона „от каждого по способностям, каждому по труду“. Авторы тезисов видели выход „в использовании новых, присущих социализму механизмов, призванных сбалансировать хозрасчет. Предлагаемые ниже механизмы основаны на неразрывной взаимосвязи ленинских идей делегирования, хозрасчета и непосредственно-экономической власти Советов. Реализация этих идей была прервана вынужденной политикой военного коммунизма и не продолжалась после ее преодоления…“ То есть идея, может быть, и ленинская, но экономической власти у Советов в СССР не было.

Делегирование теперь определяется так: «Делегирование – избирательная система, основанная на комплектовании вышестоящих организаций из представителей нижестоящих с правом отзыва делегата пославшей его организацией в любое время» [76] .

Здесь же критике были подвергнуты и принципы прямых выборов, положенные в основу производственной демократии по закону 1987 года: «В условиях прямых выборов руководство остается фактически независимым от рабочих. Причины этого:

› большинство избирателей не могут лично знать деловые качества кандидата и проверить информацию о них;

› избранный руководитель фактически независим от выборов до выборов. Регулярные консультации с избравшей его массой невозможны, и ее воля является обязательной для руководства только в период предвыборной кампании;

› отсутствие внутренней связи в среде избирателей делает снятие руководителя раньше срока (отзыв) возможным лишь по инициативе какого-либо органа, избранного по такому же принципу». Такая формальная демократия фактически сводила на нет идею самоуправления, заложенную в законе о государственном предприятии. В итоге создавалась непосредственная угроза интересам работников. «2. а) Прежде всего самоокупаемость и самофинансирование как основы работы социалистических предприятий вступают в противоречие с системой их внутреннего управления. Уровень доходов тружеников теперь непосредственно зависит от деятельности руководства предприятия, в то время как непосредственная связь между администрацией и рабочими отсутствует…» [77] Администрация может использовать свою бесконтрольность и рыночную самостоятельность в личных интересах. Так оно и вышло на грани 80-х и 90-х годов.

Авторы стремятся сбалансировать рынок, сделать связи между производителем и потребителем более оптимальными, в чем может помочь «механизм потребкооперации, то есть объединения (организации) потребителей для взаимодействия с производителем». Необходимость регулирования рынка обусловлена прежде всего тем, что в случае спонтанного перехода к нему «предприятия переориентируют экономические связи друг на друга, оставив без смежников традиционных партнеров», что ведет «к угрозе остановки значительных производственных мощностей» [78] .

Поэтому при всей рыночности программы «общинников» они делают вывод: «Дальнейшее позитивное разрешение основного противоречия социализма возможно лишь при активизации сугубо социалистических общественных механизмов, таких как делегирование, экономическая власть Советов, потребкооперация, полный хозрасчет в их последовательной форме» [79] .

Однако, согласовав стратегическую программу, идеологи «Общины» продолжали по-разному смотреть на место всего этого «конструктива» – и программного, и тактического. Одни неформалы жаждали быстрых результатов, продвижения в сферу публичной политики. Других больше интересовало выстраивание тех структур, которые смогут заменить нынешнюю «систему». В конкретной обстановке августа – сентября 1987 года это вписывалось в разделение труда – одних больше интересует фронт, других – тыл. Но как только разразился первый же политический кризис, выяснилось, что разделение чревато расколом, ибо исходит из разных подходов к стратегии – приоритетом является строительство горизонтальных корневых сетей, основы нового общества, либо ориентация на борьбу элит, популистское соединение общественных сил и влиятельных вождей из среды правящего класса.

 

НОВЫЙ САМИЗДАТ

НЕФОРМАЛОВ ТЯГОТИЛО, что распиравшие их идеи нельзя опубликовать. Вокруг них вращались сотни людей, и каждому приходилось разъяснять вопросы дня лично, как правило, в одних и тех же почти заученных выражениях. Конечно, хотелось бы иметь свое издание, которое разъясняло бы позицию клуба, служило средством не просто пропаганды, но и агитации. Мечтой «общинников» было печатать «раздаточный материал» тиражом в тысячу экземпляров. Тогда хватит на всех интересующихся.

В августе 1987 года участник диссидентского движения А. Подрабинек и его товарищи стали выпускать информационное издание «Экспресс-хроника». Они фиксировали события общественного движения, о которых умалчивала официальная пресса. По стилю «Экспресс-хроника» напоминала «Хронику текущих событий» диссидентских времен. В июле начал выходить самиздатский правозащитный журнал С. Григорьянца «Гласность». В Ленинграде вышел либеральный самиздатский журнал «Меркурий». В сентябре к либеральным изданиям добавилась социалистическая пресса: неонароднический журнал «Община» и затем редактировавшийся Б. Кагарлицким левомарксистский «Свидетель» (позднее «Левый поворот» – возрождение названия 1979 года).

В первом номере социалистического вестника «Община», выпущенного А. Исаевым, В. Гурболиковым и В. Губаревым, были опубликованы документы движения и подборка цитат М. Бакунина, направленная против марксизма и государственного социализма. Одновременно стали выпускаться и другие прообщинные издания – «Самоуправление», «Юго-Запад».

Первые тиражи «Общины» в несколько десятков экземпляров стали плодом самоотверженного труда девушек-машинисток, симпатизировавших «общинникам». В 1989—1990 годы «Община» стала одним из крупнейших оппозиционных изданий и крупнейшим социалистическим. Она выходила тиражом до 15 тыс. экземпляров и зачитывалась до дыр.

В качестве рупора неформаловсоциалистов «Община» заявила позицию равноудаления как от коммунистической бюрократии, так и от западнической либеральной технократии, ориентирующейся на возрождение капитализма. Наибольшую угрозу издание видело в смыкании этих двух «противоположностей». На такую перспективу указывало направление, которое принимала гласность: либеральные коммунисты выступают за взвешенный подход, что «в переводе с канцелярского языка на русский означает равновесие между двумя полуправдами – ортодоксально-бюрократической и западническо-технократической. Любопытно, что именно в историко-политической области… нащупываются пути возможного взаимодействия этих двух правых группировок, внешне противостоящих друг другу. Об этом свидетельствует та избирательность, с которой показывают народу кусочки теневой стороны истории. Сказано кое-что против коллективизации и преждевременного свертывания НЭПа, да и то, по-видимому, чтобы подстраховать „индивидуальный сектор“… Проливаются слезы над гробом царской семьи, и ни строки о трагической судьбе левого народничества. Упоминаются несправедливо забытые имена Рудзутака, Тухачевского, Якира и других „героев“… Но ни для ретивых администраторов, ни для либеральных буржуа никогда не будет интересен самодеятельный творческий поиск „черни“ – народных масс. Их более занимают либо вожди, либо тонкий слой политиков из Государственной Думы».

Тогда к предупреждению «общинников» прислушались немногие. Они предупреждали, что переход к капитализму будет проводиться авторитарным путем, с помощью номенклатуры со всеми вытекающими отсюда последствиями: «Для всякого здравомыслящего политика ясно, что реставрировать западный вариант капитализма в нашей стране снизу, демократическим путем нельзя, поэтому „буржуазники“ сейчас распадаются на две неравные группы – те, кто целиком сориентирован на отъезд и поэтому кричит о демократии без расчета чего-либо реально добиться, но с расчетом приобрести себе политический капитал, и те, кто действительно заинтересован в превращении России в Америку и поэтому будут искать путей наверх. По мере демократизации первых будет все меньше, а вторых все больше». «В этих условиях те, кто действительно хочет блага для нашего народа и поэтому выступает за демократию и социализм, должны сплотиться перед угрозой реконсолидации правых сил».