29 сентября — 2 октября.

Афины — Метеора.

Фома, Павел.

«— И как же устроен мир?

— Устройство мира — результат взаимодействия косного, животного и духовного начал. Оно обеспечивает гармоничное периодическое развитие мира, при котором в каждой части присутствуют его модель и начало.

На этом заканчивается «Написание». Но не жизнь вечная».

Волхв дочитал текст и погрузился в размышления, из которых его вывел чуть заметный, но хорошо знакомый толчок, будто кто-то тронул его пальцем за основание горла. Он сосредоточился и понял: «Время пришло». Он давно ждал этого момента, пребывая в вычислениях и молитвах, в общении с братьями и Богом. Вычисления показывали приближение Момента, молитвы откликались приказанием смиренно ждать. И он ждал, что ему или кому-то из братьев будет дано Знание. И сегодня оно было дано. Жаль, что не ему, но и того достаточно, что он — один из немногих, кто в курсе Дела.

Он погрузился в медитацию и задал вопрос:

«Я правильно понял? Сейчас?»

И три голоса ответили ему: «Пора идти».

Он подошел к потаенному уголку хижины, взял завернутый в тряпицу Армагерд и сел на верблюда. Впереди был долгий путь до моря.

В тот же момент трое молящихся в разных концах Земли встали с коленей и пошли к тем средствам передвижения, которые предоставила им история. Впереди был трудный путь.

Каждый из них думал примерно об одном: «Не ошиблись ли они? А если не тот? Ведь сейчас они определят его судьбу, и если он не сможет устоять, если он — не Он, то и судьба мира сложится не так». Но они продвигались к своей цели, потому что в этом моменте заключался смысл жизни многих поколений Учителей их Школы.

И это движение не осталось незамеченным.

— Они вышли. У нас осталось совсем мало времени. Желательно решить эту проблему в зародыше. Судя по маршрутам, мы все вычислили верно. Предлагается Акрополь.

Акрополь был хорошим местом для встречи. После оккупации Афин войсками Халифата никто не поднимался к языческому святилищу.

Как и большинство жителей Северного полушария, собравшиеся говорили о войне. Но, в отличие от остальных, они уже подводили ее итоги.

«Заявление из Новгорода последует через час. Доклад Романова поступил, но мы не знаем, что в нем. Дядя Саша храбрится, но чувствует, что опять проиграл. Предложил ничью. Я согласился — от этого мы уже ничего не теряем. Последнее сообщение о Романове: его интересуют Иван Калита и Дмитрий Донской. Глубокое противоречие русской истории. Иван Калита — мир с исламом, согласие на иго. Но какое уж сейчас иго. Союз равен по силе Халифату, а вместе с НАТО — значительно сильнее. Глубоко копает Романов — к самым корням русской культуры. На них будет строить пиар. «Вставайте, люди русские, на смертный бой, на бой святой». Стратегия Донского против стратегии Калиты. Он тут посетил Троице-Сергиеву лавру. Замечательно — Донской ходил к Сергию Радонежскому на благословение перед Куликовской битвой. Все складывается как нельзя лучше.

Через неделю Союз вступит в войну. Это приведет к необратимым последствиям в развитии обществ Евразии, что позволит компенсировать частичную неудачу в Америке. К полученным уже ресурсам Америки и Евразии мы добавим контроль за системой военной власти. Дальше нужно перевести войну и на этом фронте в режим позиционной, постепенно выдавливая Халифат назад в Африку. Там он и останется длительной угрозой, чтобы временные военные власти стали постоянными. Это — хорошая почва для следующего шага на главном пути.

Хотя заказ еще не выполнен, но ресурс уже наш. Им не отнять его назад. Можно переходить к главному делу».

Посетители Акрополя подошли к краю стены-скалы, чтобы лучше видеть панораму города.

— И где сейчас наши гости?

— Как и следовало ожидать, мы их потеряли. Они сейчас смешались с толпой на подходах к Монастираки или Псири. Вон там, смотрите, правее античных развалин. Ищем, конечно, но, видимо, не успеем найти. Можно застать их при входе или выходе из дома. Видите черепичные крыши, там небольшие домики.

— Может, они ошиблись? Точно родился тот, кого мы ждем?

— Думаю, все правильно. Сюда непросто добраться, но эти люди готовились всю жизнь к своему путешествию. И потом… — Пан цинично улыбнулся, — своим выбором они определили судьбу младенца. Даже если это не Он, он Им станет.

— Постой, постой, что значит станет? Надо задавить эту змею в зародыше, — Мастэр гипнотизировал его взглядом.

— Меня не прельщают лавры Ирода. Скорее всего, вы наведете такого шороху, что это только помешает нам контролировать процесс. Нет уж, играть так играть. Для победы нужен достойный противник, иначе все пойдет не по сценарию и мы просто родились не в то время. Мы должны наблюдать и готовить позиции, готовить нашего бойца.

— Из этого капитулянтства ничего не выйдет. Я уже дал распоряжения. Если его обнаружат, тут же убьют. Сможешь смахнуть скупую мужскую слезу.

— Ну, ну.

Остальные с интересом наблюдали за кварталом Монастираки и окружающими холмами в оптику. А вдруг повезет уловить лицо волхва? Ладно, удастся сейчас уничтожить или нет, началась главная игра.

— Наконец-то. А то надоела геополитика.

— Без геополитики у нас ничего не получится. Как бы мы получили такой контроль над ресурсами? Это — большое дело.

— Это — мелочи. И опасно думать, что мы чего-то достигли. Знаете, наш круг напоминает мне «ведьмино кольцо». Это такая грибница. Грибы разрастаются все шире, все дальше от центра. А центр отмирает. Получается кольцо с пустотой внутри. Круги, потерявшие сердцевину, помнящие о том, что они — целое, шлифующие навыки, но забывшие о том, ради чего все. Мы потратили уйму сил, чтобы спасти цивилизацию, которую все равно придется разрушить и заменить другой. И все — ради своего собственного благополучия, спокойствия, преуспевания. Еще полвека назад мы были скромной сектой, каких много. Но вот настало время кризиса системы манипулирования, и мы единственные, кто был к этому готов. Теперь манипуляторам не хватает их искусства, настроенного на старую культуру. Культура движется дальше, и манипуляторы уже не могут без нас. А это значит, мы манипулируем ими. Манипуляторы манипуляторов. Цари царей. Теперь им нужна тотальная дисциплина и сверхидея. А сверхидею можем дать только мы и Он. В рациональный век секты — игра. В постмодернистский век — связующая нить мифа. Но наш Миф шире всех идей, кроме христианской. Кто не с нами, волен уйти и забыть. Даже получить выходное пособие.

— Брось, мы игроки. А эта игра с максимальной ставкой. Кто же будет сидеть в стороне.

Собравшиеся кивали.

Тогда мы должны решить, кого выдвигать навстречу противнику. Кто станет лидером планеты?

— А что тут решать? Алекс. Мы в него уже столько сил вложили, хорошо продвинули.

— Не будем рубить сплеча. Алекс — мальчик хороший, ничего не скажешь. Но нельзя все яйца класть в одну корзину. А вдруг сейчас Романов нас подведет. И что? Алекс окажется все на той же стартовой позиции, ваши усилия — почти что псу под хвост. Потом вдруг он загордится, погибнет, наконец. Нужна подстраховка. Человек должен быть молодой, но уже известный. Волевой, но манипулируемый. И крючок для него должен быть хороший — на уровне подсознания.

— Ладно, есть и подстраховка. Вон его отсюда видать. Смотрите на гору святого Георгия. Видите, из церкви выходят два монаха. Один из них и есть подстраховка. Он об этом сейчас не знает. А мы его судьбу можем круто изменить.

— Но мы договорились отстать от «Социума».

— А он и не является членом «Социума». Все по-честному.

Четыре путника сошлись у Кафедрального собора. Помолившись, они пересекли площадь и вошли в маленький дворик, где проходило скромное торжество в честь прибавления семейства. Отца, правда, не было, но кого это удивляет в наше время.

Не говоря ни слова, путники подошли к младенцу и возложили перед ним золотой Армагерд, круглый Бассат, несравненный Экстраскрипт и хранилище даров. Собравшиеся смотрели на путников с удивлением и почтением.

— А теперь всем пора уходить. Сюда придет смерть. Вашего сына хотят убить. Спасайся, — сказал один из путников и вручил матери дары, уложенные в хранилище. Почему-то она поверила ему, схватила дитя и бросилась к черному ходу. Раздался возмущенный ропот. Как смеют эти сумасшедшие говорить такие вещи! Но путники уже сели молиться.

В следующее мгновение во дворик ворвались солдаты, которые, не особенно разбираясь, начали поливать собравшихся автоматными очередями. Мать выскочила в заднюю дверь, которая вела в целый лабиринт проходных переулочков.

Услышав стрельбу, народ бросился с площади во все стороны. Мать в панике бежала вместе с толпой по улице Метрополиос.

Тем же часом Фома и Павел неспешно спустились с холма по извилистым лесным дорожкам. Улицы города с их мирской суетой и военными проверками утомляли. Стремление отгородиться от суеты сподвигло монахов на ученую дискуссию о пневматических ногах. Фома пользовался ими, а Павел отказался. Пиная сандалией валявшиеся на улице мандарины, он доказывал, что паломнику негоже пользоваться пневматической поддержкой своего тела, а значит, и духа. Монахи приводили друг другу цитаты из Писания и наставления Отцов Церкви, которые, к сожалению, не сказали на эту тему ничего конкретного. О глиняных ногах — да, а о пневматических… Было что обсудить. Они проследовали мимо Вечного огня, где теперь не было забавных солдат с пумпонами на тапочках. Зато на площади стоял военный автолет с автоматическими пушками, и воинов ислама вокруг было более чем достаточно. Они следили за порядком, и греки чувствовали себя относительно спокойно. Но в душе, конечно, уже готовились к борьбе. Судачили, что еще устроят оккупантам Ирак.

Вдруг что-то произошло. Народ ринулся с окрестных улиц. В общей свалке на монахов наткнулась женщина с ребенком. Она была ранена и быстро говорила по-новогречески. Фома с трудом разбирал: за ней гонятся, армия хочет убить ее сына, его нужно спрятать. И вот это тоже — она протянула саквояж и стала терять сознание. Фома запахнул свою мантию над младенцем и скомандовал Павлу: женщину донесешь до госпиталя, запомнишь ее данные, чтобы потом вернуть ребенка. Свяжемся через адрес православной миссии.

Толпа прижала Фому к изгороди Ботанического сада. То, что нужно. Он стрельнул пневматическими ногами, и перелетел через ограду. Его примеру с разной степенью успеха последовало еще несколько человек. Но они пробежали через сад на другую сторону, а Фома решил остаться. Сад был закрыт, военные не интересовались им, так что здесь среди экзотических растений, водоплавающих птиц и античных колонн можно было переждать. Положение было непривычным — какой-то ребенок, которого нужно спрятать. Зачем преследуют его мать? Или младенца? Загадочно, и напоминает библейский сюжет.

Ребенок оказался удивительно спокойным, но он хотел есть. По счастью, скоро стемнело, отец Фома выбрался из своего убежища и отправился в миссию. Настоятель выслушал историю отца Фомы в большой тревоге. Ему уже было известно о странных событиях этого дня. Действительно, военные ищут женщину с младенцем. Прямо как Мюллер (у каждого свои сравнения, подумалось Фоме). Многих похватали. «Так что, отец Фома, вам лучше не оставаться здесь, не подвергать миссию угрозе. Детским питанием я вас обеспечу, еще рекомендательным письмом… И вот что, нельзя пользоваться публичным транспортом. Его тщательно досматривают».

А в это время в госпитале рыдал монах. Никто не обращал на него внимания — вокруг был сущий ад. С Метрополиос привозили раненых. Слух о расстреле облетел Афины, у госпиталя собралась толпа, которую еле сдерживали санитары. Солдаты предпочли не появляться: несколько мавров, двигавшихся поодиночке, были буквально растерзаны толпой.

Но Павел рыдал не из-за нынешних событий. Сюда он притащил на себе раненую женщину с Метрополиос. Ее звали Марией. Он взял ее адрес и собрался связаться с Фомой. Сел за свободный монитор, но сначала посмотрел свою почту. Старый ящик, как и всю свою прежнюю жизнь, он закрыл. Новый адрес принадлежал монаху Феодору, и письма шли только от священников. Одно письмо было с непонятным адресом, но программа против рекламы его почему-то не стерла. А потом он прочитал эту короткую записку и зарыдал. Перед ним было сообщение о нынешнем адресе Иринки, вернувшейся с того света.

Павел достаточно разбирался в медицине, чтобы понимать: она умерла. В ночь расстрела их лагеря она лежала у него на руках и не дышала. И Павел знал, что не в силах ее воскресить и не в силах пережить, что подвел ее под удар. Он просто ушел и не стал интересоваться, когда и где пройдут похороны. А похороны не состоялись.

Когда Павел пришел в себя, он стал лихорадочно манипулировать указкой.

— Где ты?

— Здесь, — немедленно ответила она, будто только и ждала вопроса (письмо с ее адресом было послано два дня назад).

— Где, здесь?

— Рядом. Всегда рядом.

— Я хочу тебя видеть.

— Вряд ли тебе это понравится. Я не в форме.

Это был отказ от аудиенции. Но теперь Павла было не остановить. Набрав ее полное имя и все известные ему идентификационные номера, Павел быстро выяснил, что Иринка поступила в киевскую больницу в состоянии комы. Там она находится и сейчас. В коме ее и стабилизировали. Павел понял, что она будет лежать так в хранилище, пока в ее тело подаются соответствующие химикалии и импульсы. И у нее есть электронная связь с внешним миром и даже голос, модулируемый специальным устройством.

Павел был в ужасе. Ее руки и ноги не могут пошевелиться, сердце работает от мотора, а голова, как у профессора Доуэля. Ее глаза всегда закрыты. Всегда! И я в этом виноват. Я привел ее на заклание!

Теперь он проговорил с ней несколько часов. Она сообщила, что совершенно счастлива! Она парит в четырехмерном мире, творит какие-то там философские миры и смотрит на нас, как на двухмерных плоскатиков, бессмысленно копошащихся на поверхности земли.

Он решительно встал из-за стола, вышел на улицу и пошел прочь. Еще одна страница его жизни была перевернута. Фома не дождался своего товарища.

С рассветом Фома уже покинул Афины, углубившись в кварталы Большой Аттики. Ему предстоял долгий путь к горам Метеоры. Устроившись на маленькой повозке, которую тянул ослик, Фома не торопясь ехал по улочкам Греции, переливавшимся одна в другую. Повозку иногда трясло на трещинах пенобетона, и сначала Фома все время оглядывался, опасаясь, что ребенок зарыдает от такого обхождения. Но нет, он улыбался и, казалось, даже подмигивал: мол, ничего, старик, все нормально. Греки были рады в такую годину приютить монаха, да еще с младенцем — религиозные чувства были на подъеме. На ночлеге Фома кормил своего спутника молоком и какой-то, наверное, не очень полезной искусственной кашей. Но ничего, младенец принимал и это испытание стоически.

В пути Фому застали новости большой политики. Официальные видеоэкраны оккупационной армии сначала вещали о том, что бойня в Афинах организована агентами НАТО, но затем все затмила новая сенсация: «Благодаря Великой мудрости Исы угроза военного столкновения с Советским Союзом преодолена. Аллах вразумил вождей Севера. Их мирные предложения Халифату и Европе позволяют избежать дальнейшего кровопролития».

Фома подумал, что, пожалуй, он знаком с «аллахом», вразумившим вождей Севера. За компромиссными решениями Новгородского собора выглядывали уши Сергеича. С чего это Иса стал таким пацифистом? Чем теперь ответит Европа? Еще позавчера эти вопросы волновали бы Фому прежде всего, но теперь он вспомнил, что есть вещи поважнее войны и мира. А новости сами догоняли Фому. У греков сохранилось немало видеоприемников, которые они смотрели по вечерам, а потом судачили на каждом углу. Мавры не мешали разговорам, они готовились отхлынуть в свои пределы.

— Иса не дурак, он и так уже понял, что кто-то зря втравил его в этот европейский поход. Когда возникла русская угроза, он и сам был бы рад уйти. А сейчас воспринял мирные предложения как манну небесную, — рассуждали в кафе политологи квартального масштаба.

Кто-то говорил, что русские кинули Европу, но другие не соглашались — Европа получает русское оружие и ресурсы больше, чем раньше. Но, видимо, при условии, что НАТО согласится на идею пояса нейтральных стран — Греция, Турция, Курдистан, Иран. Это — уступка с обеих сторон, ведь НАТО теряет две страны, не считая куска Америки. К тому же теперь война продолжится на более узком фронте, и в Европе станет еще больше развалин. Не обошлось без давления Союза, который стал лидером «нейтралов», гарантом нового «санитарного кордона». Беженцы будут возвращаться… Сейчас мавры уйдут, но ведь могут и вернуться… Ничего, разложатся, как все тоталитарные страны… Мы бы и сами справились… Надоело все, скорей бы мир…

Страница истории была перевернута. В Москве прошел громкий «процесс военных», которых на пять-десять лет отправили в изолятор на космическую станцию. Под сотню офицеров и с десяток генералов уволили. Алекс с грустью покидал Южный берег Крыма — столько хлопот впустую. Впрочем, будет, что вспомнить, Танюша была так мила. И Пан не оставит его своей поддержкой, ведь все сорвалось не из-за Алекса, а по каким-то неведомым политическим причинам…

Романов снова был триумфатором и, на зависть конкурентам, раздавал интервью направо и налево. Он говорил о мирном давлении Советского Союза, которое помогло предотвратить разрастание войны. Его речи были банальны и обтекаемы, как у дипломата. Пан, Мастэр и дядя Саша оценили, что о «Кольце» не было сказано ни слова.

Сергеич собрал весь состав «Социума» в Москве, и ученики наперебой рассказывали друг другу о подробностях своих путешествий. Артем говорил меньше других, но Сергеич понимал, что он знает об этом деле даже больше его самого. Ладно, пусть торжествует — он действительно молодец. Масипас, без ведома «родителей» совершивший кругосветное путешествие, теперь изображал домоседа и комментировал обсуждение громкими курлыками.

Не хватало только Фомы, который бросил их в такой ответственный момент и отправился в какое-то паломничество.

«Кольцо» было «прорисовано» в секретнейшем файле «Социума» и помещено в компьютер, не имевший выхода в Сеть. В итоге решили никому ничего не сообщать, чтобы не прослыть сумасшедшими.

Человечество не узнало о «Кольце», но и «Кольцо» не сумело повернуть историю в нужном ему направлении. И теперь оно сжималось вокруг Фомы, но в эпоху всеобщего информационного контроля священник вдруг растворился, исчез. Он не излучал информацию и стал невидим…

Скалы-великаны встретили Фому своим суровым строем, как окаменевшие языческие боги, пораженные Господом, — страшные, но бессильные повредить Божьему человеку. Там, на высокой скале, ждал их заветный монастырь, отгородившийся от мира.

Фома свернул с крайней улочки на тропку в заповедном лесочке. Ослик тащил повозку среди гор и деревьев. Припекало солнце, подвывал ветер, скрипели колеса. Как две тысячи лет назад.