Вечером я удивился, увидев, что Акрам аккуратно укладывает свои вещи в чемодан.

— Куда собираешься? — спросил я.

Брат развел руками:

— Ясно куда — к родным пучинам, к Нептуну Тихоокеанскому. Отпуск-то кончается.

Вот ведь как. А я уже и забыл, что Акрам лишь в отпуске. Сразу стало грустно.

— Когда уезжаешь?

— Завтра — самолетом из Ташкента. В шестнадцать двадцать.

— В Ташкент автобусом поедешь?

— Думал, что автобусом. Но папа, оказывается, завтра самосвал в Ташкент посылает за лесом, вот Билял Гиреевич заодно меня и подбросит.

— Папа Сервера? — воскликнул я. — Ну, конечно! Он ведь самосвал водит!

Нельзя было терять ни минуты. У меня созрел великолепный план. Нужно уговорить Биляла Гиреевича погрузить в самосвал нашу макулатуру, проводить в аэропорт Акрама, а потом сдать макулатуру. Вот и очистятся хоромы для нашей Академии.

— Ты собирайся пока, — сказал я брату. — А мне к Серверу срочно надо…

Я мчался к Мамбетову и всю дорогу заклинал небеса, чтобы отец Сервера оказался дома. Билял Гиреевич понял меня с полуслова и сразу согласился помочь.

— Мне-то что, — сказал он. — Я в город воздух везу, а вот обратно нагружусь. Но порядок есть порядок. Ты с шефом поговори — с папкой своим, значит, — пусть

Гафур Рахимович все по закону разрешит. Путевой лист нужен.

— Будет! — заверил я его и заторопился.

— И чтобы в путевой лист про вашу бумагу вписали! — крикнул уже вдогонку Билял Гиреевич.

… А папы дома все не было и не было.

— Задержится он сегодня, — вздыхала мама. — Днем предупредил, что они ночью что-то там испытывать будут.

Я скосил глаза на часы. Половина девятого.

— Мама, я на велике на рудник сгоняю, — сказал я. — Мне очень надо.

Мама вздохнула:

— Один до дома никак не доберется, другому в родных стенах не сидится, третий — и вовсе чемодан пакует.

Голос ее задрожал, и мне стало ужасно жаль маму. Я прижался лицом к маминой руке и зашептал:

— Мам, я быстро… Очень нужно, понимаешь?

— Разве что быстро.

Выкатить за калитку свою верную «Каму» было делом мгновения — скоро я уже мчал к руднику. Издали было видно — в отцовом кабинете горит свет. Я оставил велосипед на лужайке у подъезда управления и взмыл по лестнице.

— Здравствуйте, тетя Лена! — сказал я секретарше отца. Она быстро прислонила палец к губам:

— Тихо… Совещаются… Не получилось у них что-то… А тебе-то чего надо?

Я важно ответил:

— Вот — на прием пришел.

— Таинственный ночной посетитель? — улыбнулась секретарша.

Ответить я не успел — что-то загромыхало в углу и я с трудом узнал голос отца.

— Леночка, — басил отец, — вы можете быть свободны. А мы задержимся. У вас ко мне ничего?

— Ничего, Гафур Рахимович, — спешно ответила тетя Лена пластмассовой решетке на тумбочке. — Только вот… посетитель к вам, — спохватилась она.

— Кто?

— Володя.

— Какой Володя? Из какого отдела?

— Не из отдела он. Сынок ваш — Балтабаев-младший пожаловал.

Решетка селектора затрещала. Я понял, что потешается весь кабинет. Вслед за этим отворилась дверь и выглянул взволнованный отец.

— Случилось что-нибудь?

— Угу! — кивнул я. — Самосвал нужен. Отец округлил глаза.

— Если можно — поточнее. И быстрее — у меня люди.

Я быстро объяснил ситуацию. Отец вздохнул:

— А ты не мог поговорить дома?

— Не мог. Все равно мы с тобой разминулись бы. Так и не поговорили бы — а Билял Гиреевич отвозит Акрама в город на пустой машине.

— Все знаешь! — усмехнулся отец. — Откуда утечка информации?

— Секрет фирмы! — повеселел я.

— Ладно, — согласился отец, — велю утром диспетчеру выдать Мамбетову путевку на вашу бумагу. Только не задерживайте его — на лесосклад опоздает. Договорились?

Назавтра мы грузили в чашу самосвала нашу бумагу. Ох, и много же макулатуры мы собрали, оказывается! Сервер ворчал:

— Еще месяц пособирали бы вот так, безвывозно — и пришлось бы уже не самосвал, а целый вагон подгонять. Не понимаю, зачем бумагу собирать, если так не

охотно за ней приезжают.

— Не догадываешься? — спросил я. — А зачем дядечкам из «Вторсырья» к нам машину за макулатурой гонять, если книголюбы ее сами носят как муравьи? От них ведь отбоя нет. Объяснял ведь уже…

— Дела! — вздохнул Сервер. — Все равно не понимаю. Ведь чем больше, тем лучше — так ведь? Лес спасаем, деревья оберегаем.

— Всем — так, — согласился я. — А кому-то, наверное, не совсем так.

— Неправильно это! — сердито мотал головой Сервер, грузя бумагу…

Решили, что с макулатурой поеду я. Во-первых, к себе в кабину Билял Гиреевич больше двоих не возьмет. Один из двоих — Акрам. Так кому же ехать провожать Акрама, как не братишке? А значит — мне. Акрам подал руку Серверу, Юрке и Косте, мы забрались в широкую кабину, стрельнули дверцей и самосвал мягко запылил к шоссе.

У аэропорта мы вышли и обнялись.

— Дальше идти не надо. Не люблю долгих прощаний, — твердо сказал Акрам. — Адрес знаешь — пиши на пароходство, перешлют. Буду ждать новостей из Академии. Надеюсь, одной болтовней не закончится?

Я вспыхнул:

— Ты что ж, думаешь, выбрали президента — и все? Сам видишь — бумагу везу, сарай расчистили — теперь там будет не склад, а Академия.

— Все равно пиши, что получилось.

Акрам, словно тисками, сжал мои плечи, поднял чемодан и, махнув на прощанье Билялу Гиреевичу, не оглядываясь, быстро пошел к аэровокзалу и скоро растворился в людском аквариуме…

* * *

Мы подъехали к постовому милиционеру. Я вышел и спросил:

— Скажите, пожалуйста, где тут макулатуру сдают?

— За талоны, что ли? Во-он в том доме.

Уже издалека мы увидели изрядный хвост терпеливых книголюбов. Смешно было бы становиться в очередь с самосвалом. Я решительно протиснулся к окошечку приемщика.

— Пожалуйста, примите вне очереди машину макулатуры! — гордо сказал я. — Из Катта-Каравана. Слыхали про такой?

— А мне хоть из Рио-де-Жанейро! — сонно ответил приемщик. — В порядке живой очереди. Кстати, слыхал про такую?

Я кивнул. Но приемщик, похоже, не собирался успокаиваться.

— Раздвинь пошире уши и не говори, что не слышал! — громко и с вызовом сказал он. — С этими словами он по пояс хлынул в окошко — как горячая, разварившаяся каша. — Ты, пацан, наверное, думаешь, что тут одни пни сидят? Ошибаешься, дружок! Я, если хочешь знать, диплом самой чистой пробы имею! И кстати говоря, выпускник географического факультета. Не веришь? Ну так держи против своего Катта-Каравана!..

И он, на потеху очереди, расстрелял меня неслыханными и диковинными названиями:

— Бет-Пак-Дала!.. Химена-де-ла Фонтера! Фос-ду-Эмбира!.. Ван-Кань-Донг!.. Вади-Абу-Авасиг!.. Караул-Кельды!.. Принсипи-да-Бейра!.. Сан-Франциско-де-ла Кадета!.. Эль-Ксар-Эль-Кебир!.. Салар-де Уюни!.. Бююк-Караштыран!.. Цаган-Хайрхан!.. Канзас-Сити!.. И так далее!!! — заключил он.

Он с явным сожалением умолк. Толпа бешено зааплодировала, и приемщик, улыбаясь, раскланялся, а затем, как улитка, уполз обратно, довольный произведенным эффектом.

— А теперь — прошу в очередь, сэр! — заключил он уже из своей ракушки.

Очередь зашумела. Особенно выделялся визгливый голос морщинистой бабуси в толстых очках:

— Какой невоспитанный мальчик!.. Мы тут всю ночь дежурили, а ему без очереди охота. Совсем распустились. Вот в наше время молодые люди макулатуру без очереди не сдавали. Как сейчас помню… Ездят тут всякие!

— Бабуля, я не за талонами стою, нам надо Академию открыть, а сарай бумагой завален — ведь уже полгода не приезжают за ней в школу.

— Не за талонами? — сощурилась старушка, явно теряя ко мне всякий интерес. — Ну, тогда не жалко. Сдавай, только побыстрее.

Последние слова бабуси больно задели меня. Не жалко… Это кому же не жалко? За свои хилых двадцать кило они вон как разволновались. А наш самосвал с отборной макулатурой, получается, не жалко? Да чем же наша бумага хуже? И где, спрашивается, справедливость? Кто сможет доказать, что нашей школьной библиотеке меньше нужны Дюма и другие макулатурные классики? Почему, спрашивается, мы должны просто так валить в кучу нашу бумагу, а не получать, как и вся эта толпа, заветные талончики на книги? Где тут справедливость? Обидно…

Я досадовал на себя, на всех нас. Ну, почему нам раньше в голову не приходило, что можно самим отвозить и сдавать макулатуру? Если взяться всей школой — так давно бы уже библиотека ломилась от книжек! Нет уж, решил я, стиснем зубы и станем в очередь — в нашем самосвале никак не меньше сорока талонов! Это же сорок книг — целая полка! Добыл же однажды Юрка Воронов талончик на «Королеву Марго». Имею ли я право лишить сейчас нашу библиотеку сорока хороших книг?..

И я сказал старушке:

— Извините, бабуля, но я пошутил. Как это — не за талонами?! Разве наша бумага из другого теста?

— Тогда — в очередь! — гневно махнула она рукой, и толпа сомкнулась, явно опасаясь, как бы наш самосвал нахально не влез без очереди в образовавшуюся брешь.

— Не волнуйтесь, бабуля! — сказал я. — Мне бы только бечевки сыскать побольше бумагу перевязать.

Тут приемщик просунул голову в окошко и сказал:

— Сдавать — сдавай, а на талоны и не рассчитывай.

— Это почему же? — удивился я.

— Не положено. Школьники бумагу за деньги сдавать должны. За две копейки кило. Правило есть такое. И без всяких талонов. Это что за еще такое — выгоды

ищут, понимаешь! Не буду принимать — ясно?

Я едва не задохнулся от обиды. Да где же она — справедливость? Я скосил глаза на Биляла Гиреевича. Он, похоже, начинал нервничать. Поймав мой взгляд, он с мольбой в голосе сказал:

— Володь, ехать надо — склад ведь закроют. Как же я без леса вернусь?

— Билял Гиреевич, миленький!.. — взмолился я. — Вы же видите, как… они… — я был готов расплакаться от бессилия и досады.

— Погоди паниковать! — остановил он меня и сердито зыркнул на приемщика:

— Слышь, Канзас-Сити, а где еще бумагу принимают? Да только чтобы поблизости…

— Зря стараетесь, товарищ! — махнул рукой приемщик. — Никто не примет за талоны. Русским языком повторяю: по-ло-жение!.. А по две копейки — могу и без очереди.

Я опустил голову и уронил:

— Забирайте, если так…

Приемщик сказал:

— Пожалуйста, мне не жалко… Только имейте в виду: склад не резиновый, больше тонны сегодня не приму.

— Это что же будет? — вновь закипела книголюбивая старушка. — Мы мальчишку с машиной пропустим вперед, а сами пойдем домой?

Все зашумели и стали оттеснять меня от окошка. Я вернулся к машине.

— Что будем делать? — сердито спросил Билял Гиреевич. — Не везти ведь назад бумагу. Да и груз меня ждет на лесоскладе…

И тогда я вернулся к очереди и громко объявил:

— Товарищи! Кому нужна макулатура?

Все разом повернули ко мне головы.

— Продаешь, что ли? — поинтересовался какой-то парень. — Почем двадцать кило?

— Даром отдаю. Все равно государству достанется.

— Зачем даром, — отклонил мою щедрость парень. — Могу и купить. Хочешь — рубль дам?

— И я дам! — выкрикнул кто-то.

— И я… — протиснулась ко мне все та же старушка.

— Не надо мне ваших рублей — лишь бы бумага не пропала.

Я вскочил на подножку самосвала и шепнул Билялу Гиреевичу:

— Давайте задним ходом вон на ту площадку. Выгрузим.

Он понял и задергал рычагами. Скоро кузов дрогнул, натужно зашипел и, подрагивая, начал опрокидываться. Бумага полетела на землю.

— Берите, товарищи! — сказал я. — Макулатура — лучший подарок!

Просить дважды мне не пришлось. Очередь упала на нашу макулатуру и растащила ее по тюкам и тючатам. Я облегченно вздохнул — теперь и макулатура сдана, и Академию в Юркином сарае открывать можно. Билял Гиреевич потянул рычаг на себя и кузов плавно опустился.

— Поехали, что ли? — повеселел он.

Я кивнул и сел в кабину. Когда мы отъезжали, всю нашу макулатуру книголюбы уже разобрали. Они улыбались.

А мне почему-то было грустно.