Санкт-Петербург,

начало января 2011 г.

— Слушай, я кое-что знаю! — Маша напустила на себя предельную таинственность.

«Ну вот, сейчас сказанет что-нибудь ехидное», — подумал Вадим.

…На сей раз их прогулка слегка затянулась, невзирая на мороз.

Маше зачем-то потребовалось тащить его по набережной, мимо метро «Черная Речка», которое они оставили где-то в стороне, к петербургскому дацану.

Путь оказался не очень близким, а погода — довольно ветреной. Однако все равно мы упорно шли в сторону Старой Деревни.

— Видишь, какое дело, — говорила Маша, — сейчас у меня — «Основы восточной философии», жутко сложно, но Марина это читает. Ну вот, я и хочу посмотреть, она сама рекомендовала. А я там никогда не была и даже не видела!

«Ну, где ж тебе было — тебя мать наверняка ни разу в ЦПКиО не брала, а это — совсем рядом», — подумал Вадим, хотя вслух это говорить не стал.

Он-то примерно знал, как пройти к буддийскому храму — маленькому осколку Тибета, оказавшемуся в далеком северном городе. Но вот то, что вход был не с набережной, оказалось сюрпризом и для него.

Они обошли вокруг темного здания, казавшегося почти безлюдным. Маша зачем-то бросила несколько мелких монеток около молитвенных барабанов, а потом потянула своего спутника по ступенькам вверх, ко входу.

— Слушай, погоди, телефон мобильный надо выключить!

— Ну так выключай! — поторопила его девушка.

Внутри оказалось тепло и уютно. Они надели предложенные синие бахилы — а потом в молчании прошли в зал, где на стенах виднелись восточные мозаики — бодисаттва Авалокитешвара, Белая Тара, а в самой глубине стояло несколько статуй Будды…

Службы в храме не было. Минут через пятнадцать, насладившись восточной экзотикой, Маша потащила своего братца к «выходу».

— Случай, а почему именно сюда?

— Так просто. Говорю же — не была никогда. Да и вообще, хотелось сегодня подольше погулять. Просто так погулять… — Она запнулась, словно хотела что-то продолжить — и побоялась.

— Так холодно же!

— Ничего!

Она опять стала немногословной.

Они молча прошли обратно по набережной.

— Давай до «Черной Речки» дойдем, — предложила Маша.

— Давай, — согласился он.

И опять Вадиму показалось, что она что-то недоговаривает, будто бы боится.

«В чем дело-то? — подумал он. — Предчувствия какие-то, сон нехороший, что ли?»

И только когда они уже удалились от дацана, девочка неожиданно повернулась к Вадиму.

— Слушай, я кое-что знаю! Твердо-твердо знаю!

Вадиму впору было насторожиться.

— Что же это за государственные тайны тебе стали известны? — спросил он, копируя ее ехидный тон.

— И вовсе не государственные, а… частные, вот какие!

— Ну, ладно. Выкладывай. Раз сказали — «а», говорите и «б», барышня.

— Вот и нет, не «а» и не «б». А… — она задумалась, но, видимо, отступать было поздно. — Не «а» и не «б», потому что «эм»! — выпалила она. — Кое-кто влюблен, и очень даже! И безответно! Хочешь, я с ней сама поговорю. Мы — женщины, мы друг друга лучше поймем.

Ничего себе откровения!

Вадим даже остановился, не придя в себя от изумления. Этот трудный ребеночек пытался сейчас изречь некие истины… И весь ужас был в том, что истины, очень похожие на правду.

— И с кем же это ты собираешься поговорить? — спросил Вадим, уже прекрасно сознавая, что ответ ему известен.

— С Мариной, конечно!

— Это чтобы тебе нового проводника дали?

— Это чтобы ты… чтобы она… ну, внимание на тебя обратила!

— Она и так на меня обращает, уж можешь мне поверить! — Вадим сопротивлялся из последних сил, понимая, что всякое сопротивление оказывается бесполезным. Эта напористая девочка, пожалуй, и в самом деле готова — вот так вот, просто жертвенности своей ради! — действительно поговорить с Мариной после занятий. И что тогда?..

Вадим давно уже свыкся с тем, что он одинок. А Марина… Ну, добро, дело было бы только в том, что она его старше — и намного, намного, эту разницу в возрасте нормальному человеку будет сложно представить. Да и магу вроде него — разве что с большим трудом. Она прекрасно помнила времена, когда никакого дацана в Петербурге не существовало и в помине, она — уже после — спасла от верного расстрела НКВДшниками несколько лам, связанных с этим странным храмом…

Но ведь разница между ними — это даже не разница между знаменитой на весь мир киноактрисой и простым работягой! Какие тут точки соприкосновения, кроме работы, конечно! Какой тут служебный роман, как в фильме у Мягкова с Фрейндлих!

— Если ты про разницу в возрасте, — продолжала умная Маша, — так это ничего! Ничего страшного! Знаешь, сколько Эдулет?

— Ну, постарше меня!

— Совсем ненамного! А Насте? Она мне в прабабушки годилась бы!

— Слушай, даже не вздумай, ладно!

— Да почему?! Вот увидишь, у меня все получится!

Вадим только головой покачал. Ну что прикажете с этим дитем делать?! И ведь даже если не поговорит — прочтет Марина ее нехитрые мысли, прочтет непременно!

«Она и мои читает, — подумал Вадим. — Еще как читает!»

Стало отчего-то зябко.

Весь дальнейший путь до «Черной Речки» они проделали молча. По крайней мере, при сопровождении сейчас можно было не опасаться, что она опять куда-нибудь провалится.

Уже на эскалаторе Вадим спросил, что у Маши на плеере.

— Небось, опять какую-нибудь «Лакримозу» слушаешь, а то и Янку Дягилеву…

— Вот и нет.

Она охотно протянула ему один из наушников.

Нет, это была не Янка. Это был «Флёр» — если вдуматься, не менее мрачный. Ну, почти всегда…

Завяжи мне глаза  белой шелковой лентой Возьми меня за руку и веди… Вдоль мостов и каналов, сквозь поле с тюльпанами По воде, над водой  — вверх к облакам… Отведи меня туда где сосны и скалы где горизонт всегда так ослепительно чист где нас встретит покой где никто не найдет нас где ласкают тетиву радуг золотые лучи…

— Все равно поют депрессивно! — протянул он, радуясь в душе, что безумная идея хотя бы на время вылетела у нее из голову.

— А мне нравится! — заявила девочка. — Красиво!

Почему-то от этой песни у него на душе стало тоскливо.

«Как будто последний раз вот так далеко прогуляться вышли», — думал он, глядя на снова примолкшую Машу. Похоже, девушку одолевали какие-то мысли-предчувствия. Или же она вообще думала о чем-то своем, девочковом — о том, что мужчинам, даже если они боевые маги, ни за что не понять.

…А потом был офис.

И телефонный звонок от информатора — теперь, после Воронова, решили, что количество информаторов должно как-то положительно сказаться на упавшем напрочь качестве работы.

Отчего-то Вадим задумался, поэтому телефонную трубку в пустующем помещении (почему-то никого из их отдела сейчас не было на месте) решительно взяла Маша:

— Вадим, ну это тебя, наверное!

И чем дальше Вадим вслушивался в то, что именно бубнит сомнамбулическим голосом их информатор из газеты, тем больше понимал: похоже, в городе и в самом деле творится беда.

Мысли о том, что именно Машенька хотела поведать Марине, и почему, моментально вылетели у него из головы.

— Маша, будь добра, тут где-то карта города должна быть, — сказал Вадим.

Она молча подала «Желтые страницы», еще не понимая, а отчего это вид у ее названного «братика» сделался таким мрачно сосредоточенным.

— Прав он, или нет? — размышлял Вадим, помечая карандашом места, указанные информатором.

— Что такое-то? Флажки для будущей военной операции? — хихикнула Маша.

— Хуже. По-моему, военная операция уже была.

Все сходилось — круг. Девять трупов идеально в него вписывались.

И что это могло означать, не сказал бы сейчас никто — кроме человека (или — людей, или — не вполне людей), который силой своей воли (не убивал же он лично) совершил это адское жертвоприношение.

— Все. Вот с этим можно идти к Марине, — после короткого раздумья произнес Вадим. — Похоже, тревога опять. Боевая. Только-только от нашествия зомби освободились…

Тем же вечером статистическая сводка оказалась на столе у Эйно.

Главный оперативник пришел примерно к тому же выводу, что и начинающие журналисты — вот только не стал говорить «не верю». Он не верил, а просто-напросто знал. Например, знал, что такое убийство непроявленного мага с хорошим потенциалом. А заодно — знал, что случайностей не бывает. И если в городе началась и вдруг резко завершилась эпидемия убийств выходцев из Западной Африки — значит, никакое это не совпадение. И, скорее всего, никакие не скинхеды. Не говоря уж об окружности, «вычерченной» убийцами вокруг самого сердца Петербурга.

Кто должен был находится в центре окружности? Убийца? Возможно.

— Завтра — по моргам, универам и общагам. Любая крупица информации нам поможет, запоминаем на всякий случай все. Тел там нет никаких, конечно. Мы опоздали, ну да лучше поздно, чем никогда.

Эйно мысленно обругал самыми последними матерными словами Воронова — вот привел же его бес начать творить свой праведный суд! Эта задачка была как специально создана для него! И на тебе — действуйте самостоятельно.

— Ольга Савченко в Англию уже уехала. Позвоните, пускай возвращается, тут без нее не обойдется — людей у нас мало, а расследование будет тяжелым. У меня — предчувствие.

Предчувствия Эйно подводили редко.

В наступившей суете девочка, ставшая стажером-ученицей, оказалась лишней. Пожалуй, кое-что хорошее в этой ситуации было — госпоже Марине Ли сейчас было не до разговоров по душам «о своем, о женском».

* * *

Санкт-Петербург, О.С.Б.

Дневник Вадима Кораблева.

Хотя моя должность и звучит, как «боевой маг», но за все эти годы я ни разу не делался какой-то центральной фигурой во всем расследовании.

Просто не доводилось.

Конечно, работал с оперативниками вместе — но не более того.

Да и в тот момент, когда мы узнали о жертвоприношении, я такого тоже не представлял. Даже за Машу не слишком-то переживал — ну, это же не история с «живыми мертвецами», в конце-то концов!

Это тогда пришлось ограничить ее прогулки, а теперь-то с чего?!

Она — не негритянка, к шаманизму отношения не имеет, да и все убийства совершены месяц назад.

В общем, какие опасения?!

И моя теория вампиризма казалась не более чем теорией, которая уж никакого отношения к этому делу не имеет.

Нам вообще много чего в те дни казалось… Весь масштаб дела не рассмотрел даже Эйно.

А Маша продолжала учиться, хотя я видел, как девочка с завистью поглядывает на коллег-оперативников.

Мне пришлось изрядно походить по тем самым общагам, «ища крупицы информации».

Словом, на тот момент это была боевая тревога — но самая обыкновенная боевая тревога.