Санкт-Петербург,
2008–2010 гг.
История Кирилла началась где-то на рубеже Миллениума. С того, что студент Кирилл Григорьев вылетел с третьего курса универа за академическую задолженность и ушел в армию. Причин тому, что он не сделал попытки восстановиться, не стал косить по медицине или искать другой предлог, чтобы не попасть в наши доблестные вооруженные силы, оказалось несколько. Но так ли уж важны они? Конечно, была у него и несчастная любовь, и все прочее, что полагается по ситуации.
К тому же, армии Кирилл не боялся. Дело даже не в том, что он по наивности своей верил в описываемое в газетах неуклонное искоренение «дедовщины» — ее «искореняют», как правило, дважды в год, ровненько к весеннему и осеннему призывам. Просто он трезво оценивал свои силы. Несколько лет разницы в возрасте между ним и остальными призывниками и больший житейский опыт — уже большой плюс. Да еще три года дзюдо за душой имелось, и айкидо немного. Выживем!
Угодил Кирилл в одну из частей спецназа. В учебке «дедовщина» его и вправду минула (может, повезло, может, и вправду сработала разница в возрасте). Оттого он практически не изменился, разве что матом не начал ругаться, но книжки, например, читать так и не перестал. Но вот за учебкой почти сразу последовала поездка на Кавказ.
А там разгорелась война — ужасная и жестокая. Вблизи картина сильно отличалась от той, о которой говорили центральные газеты.
Большая спецоперация уже завершилась, Грозный к тому времени взяли. Но война тлела, как угли костра.
Главное, что в ней не было, по мнению Кирилла, никакого смысла. Зато остались варварство и дикая первобытная жестокость.
Куда уж до нее «русскому бунту, бессмысленному и беспощадному»! Убивать, чтобы не быть убитым — это естественный закон любой войны, нет там места вопросам «тварь я дрожащая или право имею?»
И бывший студент, человек с воображением, которому преступить моральные нормы, заложенные воспитанием, куда труднее, чем гопнику какому-нибудь после поллитры, научился убивать. И умер в первый раз — но еще не стал новым, поскольку просто хотел выжить с животным упорством. Когда он, уже раненый, катался по земле в обнимку с озверевшим боевиком, попытавшимся отрезать ему голову, когда от бессилия вцепился ему зубами в горло и глотал горячую, сладко-соленую кровь, ему было уже не до интеллигентских метаний. Просто хотелось выжить. И тем более не понял, что именно эта кровь дала ему сил на то, чтобы дожить до утра и дождаться своих. Кирилл просто не заметил, что родился во второй раз.
И не заметил, как что-то изменилось. Осознание-то пришло, но только через несколько лет — той зимой, когда умер собачьей смертью начинающий «наркобарон».
Когда Кирилл вернулся домой после госпиталя, комиссованный по ранению, то мир вокруг разом обрушился. Отец с матерью окончательно разошлись через месяц после его ухода.
Это было как раз неудивительно. Отец много пил, неделями не бывал дома, ночуя у друзей, а может, и у другой… Только Кирилл в глубине души все равно любил его. Даже надеялся, что в другом месте жизнь у него наладится, что можно будет поговорить как раньше — мать едва ли запретит им встречаться.
Встречаться оказалось теперь не с кем. Еще через полгода, когда Кирилл уже постигал в «горячей точке» науку выживания, отца сбила мимолетная иномарка — естественно, пьяного. Он умер еще в машине «скорой».
Это был первый удар.
Но не последний.
Его сестренка, его любимица, его Верка умерла в больнице от отравления. Подробности Кирилл вытягивал из матери по капле, как палач признание. Они не укладывались в голове. Верка, веселая и симпатичная девятиклассница, пристрастилась к наркоте и сгорела в считанные месяцы.
«Какие-то „грязные“ наркотики были, — слышал Кирилл. — Так бы, может, и спасли…»
Соседи сверху, сволочи в пятом поколении, распускали слухи, что Верка «работала» по ночам на улице, предлагала себя, чтобы заработать на дозу. Мать отводила глаза и молчала.
Сосед, здоровенный грузчик из соседнего винного, вскоре «случайно» попал в больницу с черепно-мозговой. Даже в милицию заявление писать не стал — то ли побоялся, то ли и вправду память отшибло.
Это было мелочью. Страшнее казалось именно молчание матери.
Кирилл поддался на ее уговоры и переехал к больной бабушке в крошечную квартирку в Колпино.
— Бабе Ане уход нужен, сынок. Ей ни за хлебом уже не спуститься, ни за таблетками. Врачу открыть не может. Да и квартира, приватизированная, знаешь, какая нынче дорогая? Будет потом где жить.
Кирилл любил бабушку и не думал о квартире. Через неделю он вернулся в город. Он не стал ничего объяснять матери, но возвращаться в Колпино отказался наотрез. Совсем.
Матери пришлось перебираться туда самой.
А Кирилл не мог забыть сказанного бабой Аней:
— Не внук ты мне нынче — и никому не внук. Отойди от моей кровати, упырь!
При этом воспоминании рот снова наполнялся сладко-соленым теплом. Наверное, просто кровоточили десны…
Что случилось, он же молчал о том, что стряслось с ним на Кавказе?!
На работу он устроился удивительно быстро. Демобилизованный, с медалью, да еще и неоконченное высшее — ему сразу предложили пост начальника смены в военизированной охране. Сутки через двое, довольно приличная, даже по нынешним меркам, зарплата, соцпакет и льготные путевки от предприятия в санаторий под Зеленогорском.
Работал Кирилл честно, с подчиненными был строг, на работе не пил и другим не давал. Так он быстро оказался у начальства на хорошем счету. Другой бы от радости плясал, а ему было все равно — жизнь потеряла смысл. Если этот смысл, конечно, вообще когда-то был.
Врут, что время лечит. Оно просто притупляет чувства и стирает воспоминания. Все события словно происходили мимо.
Похоронили бабушку.
Мать осталась жить на ее квартире в Колпино, устроилась там на работу, стала встречаться с каким-то сорокапятилетним инженером, человеком непьющим и положительным. Видеть его Кирилл, конечно, отказался наотрез:
— Он же не отец, так к чему? У вас своя жизнь, а у меня — своя…
Он вообще замкнулся в крохотном мирке малогабаритной квартиры в обшарпанной девятиэтажке. Таких полно в «ГДР». Так в Питере называют вовсе не восточную часть Германии — сама-то страна это название давным-давно утратила.
Нет, «ГДР» — это «Гражданка дальше Ручья». Есть на севере такой проспект — Гражданский, и. Муринский ручей, и довольно унылый район типовой застройки по его берегам. Там-то он и поселился.
Одиночество Кирилла только радовало — некому, кроме него самого, было замечать начавшиеся с недавних пор изменения.
Раньше он не любил темноту, в детстве вообще боялся ее до судорог и засыпал только при включенном ночнике. Теперь темнота стала его стихией, он видел в ней не хуже кошки, что облегчало жизнь в краю вечно разбитых уличных фонарей. Зато любимое теплое солнышко било по глазам чем дальше, тем больнее.
Сначала Кирилл завел дымчатые очки. Даже осенью в них ходил, когда защищаться от солнца, вроде бы, совершенно не было необходимости. Потом, едва прошел месяц, пришлось сменить их на более темные. Ему долго пришлось подбирать фасон и оправу, чтобы не смущать начальство. Оно, впрочем, не отреагировало вовсе, даже удивления не выразило.
С детства Кирилл был приучен к поджаристому мясу с аккуратной корочкой. Тошно было даже подумать о полусыром куске с гипотетическими глистами. Но сейчас даже не задумывался о глистах, зато с удовольствием впивался в горячие и пересоленные ломти филе с кровью. А печенку нередко не готовил в принципе, только кипятком ошпаривал да солил, мелко нашинковав с зеленым луком.
Имелись и другие «мелочи жизни». Силушки Кириллу хватало всегда, иначе и в спецназ он не попал бы. Но он был сильно удивлен сам, когда одной рукой, без особого усилия, выкинул прямо на тротуар пьяницу, пристававшего в автобусе к пассажирам. Так удивлен, что даже не обратил внимания на восторженные взгляды девиц.
А еще были сны. В них он, Кирилл, шел по почти безлюдному ночному городу, тонущему в странном сине-фиолетовом сиянии. Из подворотен опасливо скалились какие-то черные рваные тени. Кто-то встречался ему, приветствовал, как своего. Они беседовали, и город терял странные цвета, становился реальным.
Проснувшись, Кирилл не помнил ничего, кроме отрывочных картин, да еще голова была тяжелая, как с четвертинки паленой водки.
А ведь не пил!
Кризис случился, когда с момента возвращения с проклятой войны прошло чуть больше года. Сначала подвело здоровье. Началась апатия по утрам, слабость и сонливость. На работе дважды чуть не сорвался в приступы необъяснимого слабо мотивированного бешенства. Нарушения у подчиненных были мелкими, тут предупреждения хватило бы — а он только что руки не распустил.
Приходилось извиняться, ссылаясь на нездоровье.
Кончилось тем, что начальство вежливо посоветовало отправиться в поликлинику — терять хорошего сотрудника не хотелось.
Бородатый тщедушный докторишка долго протирал очки, рассматривал результаты анализов и мямлил что-то о переутомлении и недостатке ге моглобина в крови. Выписывая больничный аж на десять дней, посоветовал гематоген и народное средство — рубленную сырую печенку и красное вино.
Печенку Кирилл и без того ел теперь почти каждый день, гематоген тоже помогал мало. Вино же пить одному не хотелось — судьбу отца он помнил слишком хорошо. Стоило ли рисковать?
Вскоре после визита к доктору Кирилл напросился в субботу в гости к бывшему однокласснику и сам приволок пару двухлитровых винных пакетов. Сидели, говорили за жизнь, то бишь ни о чем. Когда хозяин окосел окончательно, жена аккуратно начала выставлять гостя за дверь, сопровождая в то же время это действие оправдательными фразами:
— Может, до утра останетесь, время-то позднее, на такси только…
Звучали ее слова столь же неискренне, как реплики нанятого актера на гражданской панихиде, когда он провожает на тот свет пятого покойника подряд.
Кирилл не боялся зимней темноты, шел уверенно, срезая дорогу через дворы — она была хорошо ему знакома.
Немного полегчало. К тому же, ощущалась неприличная трезвость, будто и не выпил половину принесенного вина сам. Немногочисленные тусующиеся компании не отпускали вслед никаких провокационных замечаний, бродячие собаки шарахались с дороги.
И вдруг, когда он пересекал площадку перед местной школой, сквозь громыхание умирающей дискотеки отчетливо донеслись слова:
— За эти деньги — три марки? С ума сошла?
— Сереженька, милый, три надо. Сегодня. Очень-очень!
— Ага! А как насчет мани-мани, а?
Кирилл тенью скользнул к деревьям и слился со стволами. Слух обострился, как у кошки… Юный «бизнесмен» был приговорен, хотя в тот момент еще не подозревал об этом.