Хельга появилась неслышно — и так же молча удалилась, положив на стол Виктору Семеновичу объемистую кипу распечаток. На остальных триумвиров она и не взглянула — что-что, а правила субординации благородная леди знала лучше прочих. И исполняла неукоснительно.
— Одно из древних преданий, — проговорил Ольховский. — Можно ознакомиться, хотя, полагаю, вы и так все знаете.
— Знаю, — угрюмо кивнул Эйно.
Начальник «Астры» быстро перелистнул поданные материалы.
Редкий город получал столько пророчеств. В России даже Москва не была проклята так старательно и капитально. Разве только Магадан — столица Колымского края — мог удостоиться столь мрачной чести. Но по размерам Магадан куда меньше, а значит, и действие проклятий будет не столь ощутимым. К тому же, Колыма заслужила предсмертные проклятия уже во времена всеобщего атеизма.
Петербург построен на костях? Да только ли он один? Здесь, на Земле, на крови и костях стоял почти каждый город.
Город был столицей кровавой империи, раковой опухоли в одну шестую часть суши, давившей свой и чужие народы без разбору? Был, что поделать. Но давно уже треснула по швам та империя, а Петербург перестал быть ее столицей. Да и немало на свете было куда более кровавых империй, что поделать, этот мир — вообще не самое приятное место Мироздания. Но жива Джакарта, свободно вздохнул после воссоединения Берлин, и Янгон-Рангун не думает кануть в бездну. Про Рим и говорить не приходится.
Город был основан бесноватым царем? Правильно, был.
И в Риме было немало бесноватых цезарей, однако пережил Рим все нашествия варваров — стоит себе, и даже не думает приходить в запустение.
«Через триста лет и три года — быть Петербургу пусту!» Вот как, если говорить коротко, звучали пророчества. А этот срок уже минул…
О том, что было сказано юродивой бабкой молодому и жестокому царю, известно всем. Но почему именно город должен прийти в запустение, бабка не уточнила.
Это было известно очень небольшому кругу людей (или же, не совсем людей — весь вопрос, как их воспринимать).
Петербург могут погубить проклятия. Старинные проклятия, сделанные давным-давно, некоторые — еще до его основания. Несчастные, сожженные при Анне свет Иоанновне. (И пусть после этого глупые головы говорят, глядя на Европу: «Зато у нас инквизиции не было!» Было, все было!) Жертвы, замученные в Преображенском Приказе и в Большом Доме — младшем брате московской Лубянки. Люди, вынужденные едва ли не стоя «сидеть» в тюремных изоляторах. Африканские парни, которые ехали учиться в цивилизованную страну — Россию, — и получившие ножом под ребра от мрази. Люди, которых просто так, иногда — совершенно без всякой вины, могут забить до смерти в милиции. Точно такие же люди, которых (лишь — по идее) милиция должна охранять, не смеющие показаться на улице после десяти, чтобы не стать жертвами подвыпившей гопоты.
Много их — тех, жил здесь, мучаясь, и мучился — умирая. Слишком много…
Жертвы блокады. По крайней мере, тогда была война, проклятия адресовались врагу, хотя, по справедливости, не меньшие враги жрали в те дни в три глотки, сидя в Смольном.
И все же проклятия связаны не с войной, а с «мирными» временами.
Виктор Семенович Ольховский отложил листок бумаги, на котором было написано крупными буквами, почерком, принадлежавшем Хельге: «Дело об убиении карельского колдуна».
Чуть менее полувека оставалось до возведения Петербурга, и его территория еще не принадлежала Московскому царству. Жили здесь финские племена, а хозяйничали завоеватели — шведы.
Тогда это и случилось — одно из первых пророчеств-проклятий. Когда шведом показалось, что один из местных колдунов перебежал им дорожку, они не нашли ничего лучше, как убить его. Правда, именно тогда и началось настоящее зло: офицер из крепости Ниеншанц, командовавший расстрельной командой, не прожил и года: заблудившись в здешних лесах и сломав себе ногу, он не смог выжить и добраться до своих. Остальные умерли вскорости, лютая смерть не пощадила даже священника, принимавшего участие в экзекуции.
Но проклятие колдуна на этом не остановилось.
«И не будет покоя никому, кто поселится здесь, пока не исполнится предначертанное, и не появится…»
Согласно летописи, последние слова проклятия заглушили выстрелы. Но по легендам, старый колдун все же успел сказать: «Пока не появится искупительная жертва — потомок мой и ваш».
Расстрел происходил там, где ныне Обводный канал пересекает Московский проспект.
Оттого-то более всего в записке, принесенной Олей, заинтересовало Виктора Семеновича указание на метро «Фрунзенская». Вот потому он и велел поднять досье на сотрудников С.В.А. Сейчас казалось, что еще чуть-чуть — и истина окажется на поверхности.
★ ★ ★
— Ольга, можете сейчас подняться в кабинет? — прозвучал в телефонной трубке голос Ольховского.
Девушка вздрогнула — немедленного вызова «на ковер» она не ожидала.
— Кто звонил? Виктор Семенович? — Эд тут же оказался рядом. — Не робей, все в порядке. Зовет — значит, так надо.
Насчет «все в порядке» девушка была другого мнения, когда — во второй раз за сегодняшний день — переступала порог кабинета главы «Астры».
Сейчас он вновь был не один: рядом находились два остальных триумвира, хмуро посмотревших на нее.
— Ольга, присаживайся. Нам нужно, чтобы ты рассказала о своей подруге Татьяне — той самой, которая, вероятно, передала записку. Кто она, откуда родом? Это очень важно. — Виктор Семенович перешел на «ты», но это вовсе не было пренебрежением.
— Ну, она, вообще-то, не подруга, а довольно шапочная знакомая. Что говорила? Дайте вспомнить, кажется, что-то было, на том дне рождения… — под гипнотическим взглядом Эйно Оля почувствовала некоторое спокойствие. — Ну да, родные приехали из Казахстана, а раньше ее семья жила там — еще с дореволюционных времен. И вообще, она — «петербурженка в первом поколении». Так сама и сказала, это точная фраза. А больше — ничего.
— Ваши подозрения подтверждаются, Эйно. Этого надо было ждать от С.В.А.
— Провокация? — голос Эйно звучал почти утвердительно.
— Верно, только не совсем. Нас хотели пустить по ложному следу — но делали это очень искренне и старательно. Оля, можешь пока идти, спасибо тебе еще раз.
— Охота пойдет на этого мага-недоучку? — спросил глава «Умбры», когда за девушкой закрылась дверь. — Прикончат в очередной раз своего же?
— Да, — кивнул Виктор Семенович. — И, похоже, охота уже вовсю идет. Только не совсем на него. С.В.А., как всегда, разыгрывает большую многоходовку. Это очень плохо — можно что-то упустить. Но, если не упустим — сможем вмешаться. Эффективно вмешаться. Вот еще один текст пророчества колдуна, ознакомьтесь.
Эйно и госпожа Огай молча уткнулись в бумаги.
— Итак, С.В.А. предлагает этому магу, с которым мы уже столкнулись, поучаствовать в жертвоприношении — неважно, как это было названо. Он, вероятно, начинает отказываться, умолять их, потом понимает, что это совершенно бесполезно. И находит единственный путь — сообщить нам о готовящемся злодеянии.
— Мужественный поступок, — сказала глава «Эквилибриума», оторвавшись от бумаг.
— Еще бы! Если, конечно, не учитывать, что любовь-страсть была наверняка внушена ему заранее, — невесело усмехнулся Виктор Семенович. — А впрочем, это его мужества не умаляет, он знал, что защититься от своих коллег вряд ли сможет.
— Просто С.В.А. очень захотелось нашего присутствия в должное время и в должном месте, — хмыкнул Эйно.
— Именно. Теперь подумаем, на что они рассчитывают. Мы отправимся спасать эту девицу — вероятно, ведьму невысокого уровня, — и ее парня. А они проводят настоящее жертвоприношение — с прорывом реальности. Точнее, с пробоем. А теперь посмотрим, у кого из С.В.А. могут быть предки-шведы. Конечно, у кого угодно, эту девицу, Татьяну Злотину, тоже сбрасывать со счетов не будем. Но есть ли реальный объект? Полагаю, есть, вы в этом убедитесь.
— Меня сейчас другое интересует. — Эйно отложил досье. — Куда мог пропасть Ян?
— Меня — тоже, — проговорил Виктор Семенович. — Дело даже не во вложенных трудах. Он талантлив, слишком талантлив. Совсем немного времени — и он наверняка превзошел бы Редрика.
— Ред сейчас занят поисками, — сказал Эйно. — А он может нам понадобиться там, на «Фрунзенской».
— Сами все сделаем. — Ольховский встал, совещание было завершено. — Объявляем тревогу всем оперативникам. Немедленно.
— Почему-то кажется, что исчезновение Яна связано с прорывом реальности, — проговорила госпожа Огай. — Он слишком сильно все воспринимает. Любые изменения, даже едва заметные.
— …Ред, что случилось? — говорил Эйно по мобильному, спускаясь по лестнице. — Ты его отыскал? То есть — как исчез? У «Петроградской»? Да я сам за ним готов ехать! Главное, чтобы не метро! Хорошо, жди, сейчас буду! — Он положил трубку в карман куртки. — О, черт!
Оперативники выехали через две минуты после того, как во всем здании О.С.Б. послышался протяжный дребезжащий звук, похожий на школьный звонок. Минута ушла на объяснение ситуации, после чего одна из машин ушла к «Фрунзенской». Вампиры и оборотни из «Умбры» должны были контролировать ситуацию, оставаясь совершенно незаметными для окружающих.
Еще одна машина была на всякий случай отправлена на Васильевский — к дому, где жил Стас. Адрес отыскался все в том же досье, заботливо составленном «Астрой» на большинство действующих сотрудников С.В.А. — и Темных, и Светлых, и Нейтралов. Виктор Семенович даже не представлял, когда и при каких обстоятельствах это досье может пригодиться, оно было составлено на всякий пожарный случай.
И случай этот произошел именно сейчас.
А еще через минуту одна из машин О.С.Б. понеслась к «Петроградской». Эйно прихватил Эда и Олю — просто оттого, что они оказались под рукой.
«Жигули» резко затормозили около ДК «Ленсовета», подобрав слегка растерянного парня-хиппи с кошкой на руках.
— След потерян, — грустно доложил Ред. — Здесь он вышел из Запределья. Больше ничего не ясно.
— Зато мне, кажется, ясно, — хмуро выслушав доклад, Эйно устало кивнул. — Он идет в направлении будущего прорыва реальности. Аура — живая?
— Вполне.
— Значит, ничего еще не потеряно, — оптимистично, может быть, даже слишком бодро, произнес Эйно. — По кОням — и вперед. Мы его встретим прямо там.
— Где? — спросил Редрик.
— А, ты еще ничего не знаешь. Бесы из С.В.А., кажется, откололи номер. Чувствуешь, что-то не то в городе?
Это видела даже Оля, когда «Жигуленок» стоял около ДК. Проходившие мимо люди казались излишне возбужденными, слишком эмоциональными. Если они шли вдвоем — беседа непременно сопровождалась оживленными жестами, собеседники размахивали руками, словно ветряные мельницы.
Иногда в толпе мелькали совсем иные лица — мрачные, подавленные, словно бы глядящие на весь мир из-под серых очков.
— Что с людьми? — спросила девушка, не надеясь, что старшие ей ответят. Однако Эйно обернулся.
— Что с ними? Чувствуют неладное. Знаешь, про собак говорят — все видит, все понимает, только сказать ничего не может. В этом плане люди от собак не так далеко ушли.