Бруно ШУЛЬЦ. Эскиз обложки к «Коричным лавкам». Дама, Иаков и маленький Иосиф. Ок. 1933

Карандаш, тушь, кисть, бумага. 19,5x16,5

Бруно ШУЛЬЦ, Обнаженные у стола — двое мужчин (автопортреты) и две дамы в шляпах. 1935

Карандаш, бумага. 19,3x24,3

Бруно ШУЛЬЦ. Отцы города (Мужи Великого Собрания). До 1934

Тушь, калька. 16x24

Бруно ШУЛЬЦ. «Процессия» из цикла «Идолопоклонственная книга» 1920-1922

Cliché-verre. 17,7x23,2

Бруно ШУЛЬЦ. Бианка с гувернанткой на прогулке и смутившиеся Иосиф и Рудольф. Эскиз иллюстр. к новелле «Весна». До 1936

Карандаш, тушь, бумага. 16x20,3

Бруно ШУЛЬЦ. Иосиф с Иаковом и террористы (автопортрет и портрет отца). Иллюстр. к новелле «Санатория под клепсидрой». До 1936

Тушь, калька. 15x23,5

One of the great writers, one of the great transmogrifiers of the world into words. ■ John Updike ■ ...Нам провозвествована неисчерпаемая диковинность будней... В городе, где всякий другой ощущал бы себя узником, человек по воле Шульца обретается в непрестанном странствовании. Сочинения Шульца сияют надеждой, что бесценная диковинность эта может совершиться судьбой каждого. При каких околичностях — пока что не ведаем... Возможно, Шульц соблаговолит оповестить нас об этом в новых своих произведениях. ■ Станислав Виткевич ■ Schulz used language to convey the properties of the mind, and he used drawings to convey the properties of the flesh. ■ Jerzy Kosinski ■