— Ха! Восемьдесят вигвамов! Это клан Короткие Шкуры, — сказал отец.

— Короткие Шкуры! — шепотом повторили мы трое. Это был наш родной клан. В него входили все наши родственники по отцу.

— Да, конечно, Короткие Шкуры, — продолжал отец. — Ни один клан никогда не разбивает лагеря отдельно. Какие они безумцы, что подошли так близко к стране кроу! Жена, дети, наше место с ними. Ночью мы должны пробраться к ним, предупредить о наступлении кроу и принять участие в битве. Восемьдесят вигвамов! Сто пятьдесят воинов против всего племени кроу! Мало надежды на победу.

— Как же мы проберемся к ним? — спросила мать.

— Ночью, когда в лагере все заснут, мы потихоньку выйдем из вигвама, поймаем четырех лошадей и поедем к низовьям реки.

— А все наши вещи придется здесь оставить, — сказала мать. — Перед уходом я их отдам Женщине-Кроу.

— Нет, этого ты не сделаешь, — возразил отец. — Я не хочу, чтобы из-за нас она попала в беду. Ее обвинят в том, что она нас предостерегла.

— Верно! Об этом я не подумала, — согласилась мать. — И она и ее муж были нашими защитниками и друзьями.

В это время снова заглянула к нам Женщина-Кроу.

— Я боюсь, как бы меня здесь не увидели, — сказала она. — Завтра я вам помогу.

Она ушла. Мы снова встретились с ней лишь через много зим.

Мать и сестра вынули из парфлешей все свои вещи и пересмотрели их. Они хотели надеть лучшие платья, хотя бы в этих платьях пришлось им умереть. Отобрав кое-какие мелочи, а также шила, иголки, нитки, они решили взять с собой два узелка. Остальные вещи они, вздыхая, уложили снова в парфлеши и старательно завязали ремешки. Я не понимал, зачем они это делают, если все наши пожитки приходится оставить в вигваме.

— Прикройте угли золой, — приказал им отец.

Долго сидели мы в темноте и ждали, когда лагерь погрузится в сон. Тревожные мысли мелькали у меня в голове. Успеем ли мы предупредить пикуни? Будет ли завтра бой? Где встретим мы следующую ночь? Быть может, в стране Песчаных Холмов!

Казалось нам, крики и песни не смолкнут до утра. Наконец кроу улеглись спать, и погасли костры в вигвамах. Взяв наши ружья и четыре веревки, мы с отцом выползли из вигвама и, припав к земле, стали прислушиваться. Ничто не нарушало тишины. Луны не было, но при свете звезд мы видели, что никого поблизости нет. Мы осторожно встали и, обойдя вокруг вигвама, убедились, что за нами не следят. Из соседнего вигвама донесся голос Пятнистой Антилопы: он разговаривал во сне.

Отец вернулся за матерью и сестрой, и вчетвером мы покинули лагерь и вошли в рощу. За рощей начиналось пастбище, где паслись табуны. Мы поймали четырех лошадей, конечно, это были ленивые, старые вьючные лошади. Быстрые, горячие кони не подпустили бы нас к себе.

Седел у нас не было, уздечки мы заменили веревками. Так как река в этом месте делала поворот, то мы, желая сократить расстояние, выехали на равнину. Лошадей мы хлестали концами веревок, били их пятками, заставляя перейти в галоп. Тяжело было матери и Ни-таки скакать без седла на этих старых лошадях, но они не жаловались.

Рассвело, а мы еще не спустились к низовьям реки.

— Быстрее! Быстрее! — кричал отец. — Сейчас кроу ловят своих коней.

— Мать и Нитаки устали погонять ленивых кляч, и мы с отцом подхлестывали не только своих, но и их лошадей. Вдали показался дым костров.

Взошло солнце, когда мы увидели вигвамы. Лагерь был раскинут неподалеку от того места, где впадает в реку Ракушку речонка Между Ивами. Кроу не ошиблись: мы насчитали восемьдесят вигвамов. Подъехав ближе, мы разглядели священные рисунки на них, — это были вигвамы клана Короткие Шкуры.

«Сто пятьдесят воинов против всего племени кроу! — подумал я. — Нет надежды выиграть битву».

Кто-то увидел нас издали, поднял тревогу, и все население лагеря высыпало нам навстречу.

— Берите ружья! — кричал отец. — Приведите лошадей! Приближаются кроу.

Забыты были все обиды. Глаза отца сверкали. Пикуни встретили его так, словно он никогда их не покидал.

Когда он спрыгнул с лошади, Белый Волк обнял его, улыбнулся нам и спросил:

— Кроу! Где они? Когда придут сюда? Сколько их?

— Сюда идет все племя! — ответил отец. — Нам остается только бежать. Нас слишком мало, чтобы драться с ними. Скорее! На коней!

— Брат! Или рассудок твой помутился? — удивился Белый Волк. — Виданное ли это дело, чтобы пикуни бежали от кроу! Сколько раз мы с ними сражались — и всегда побеждали!

— Да, но теперь нас мало. Одни Короткие Шкуры не могут…

— Но мы не одни, здесь все наше племя, — перебил его Белый Волк. — Остальные кланы раскинули вигвамы за поворотом реки, а мы поднялись выше, потому что здесь хорошие пастбища.

О, как я обрадовался! А отец, размахивая ружьем, воскликнул:

— Зовите же их! Скорее! Пусть кто-нибудь их предупредит. Повеселимся мы сегодня!

Один из подростков вскочил на лошадь и поскакал в главный лагерь. Воины разошлись по своим вигвамам и надевали боевые уборы, а мальчики пригнали лошадей. Мы четверо вошли в вигвам Белого Волка. У моего отца не было боевого наряда, и Белый Волк дал ему свой головной убор из шкурок ласточки, украшенный двумя рогами. Лицо и руки он выкрасил священной красно-бурой краской. Я последовал его примеру.

— Зачем ты это делаешь? — воскликнула мать. — Ты не пойдешь в бой вместе с воинами.

— Почему? У меня есть тайный помощник, — возразил я.

— Да, он пойдет с нами. Жена, не бойся! Радуйся, что твой сын хочет за тебя сражаться, — сказал отец.

И мать умолкла.

Пригнали лошадей. Белый Волк дал нам двух прекрасных коней, и не успели мы их взнуздать, как прискакали воины из главного лагеря. Топот копыт напоминал раскаты грома.

Громко приветствовали они моего отца, со всех сторон раздавались крики: «Ок-йи Ни-таи Стум-ик!» Все улыбались, все были рады его видеть. А он видел их радость, и лицо его осветилось улыбкой, когда он отвечал на приветствия: «Ок-йи, братья!»

С отрядом старшин приехал и Одинокий Ходок. Обняв моего отца, он сказал:

— Я рад, что ты сегодня с нами. Расскажи нам о кроу. Где они? Много ли их?

— Мы жили в их лагере, у поворота реки Ракушки, — ответил отец. — Вчера их разведчики наткнулись на лагерь Коротких Шкур, но главного лагеря они не видели. Сегодня все племя кроу придет сюда, чтобы стереть с лица земли эти восемьдесят вигвамов. Скоро будут они здесь.

— Добрые вести! Добрые вести, дети мои! — воскликнул Одинокий Ходок. — А теперь посоветуемся, как нам получше их встретить. Одинокий Бизон, что ты скажешь?

Снова, как и в былые времена, обратился он за советом к моему отцу, первому воину нашего племени. И все, затаив дыхание, ждали, что скажет отец.

Зорко окинул он взглядом долину реки и твердо сказал:

— Пусть не знают враги, что нас много и мы их ждем. Пусть наши старики сидят у входа в вигвамы. Женщины будут, как ни в чем не бывало, дубить кожу и присматривать за детьми. Мальчики отведут лошадей в дальний конец лагеря. Мы, воины, разобьемся на два отряда: один отряд спрячется в лесу, на берегу реки Ракушки, другой — в зарослях у речонки Между Ивами. Я уверен, что враги спустятся в долину между этими реками и поскачут прямо к лагерю, так как не ждут они засады. И когда они проедут мимо нас, мы нападем на них с тыла.

— А что, если они не спустятся в долину и подъедут к лагерю с другой стороны? — спросил Одинокий Ходок.

— Мы выслали караульных. Они нас известят, какой путь избрали кроу, — возразил Белый Волк.

И все старшины признали план моего отца удачным.

Стариков усадили у входа в вигвамы, женщинам приказали заниматься обычной работой. Так как в маленький лагерь Коротких Шкур пришли все женщины и дети из главного лагеря, то им велели спрятаться в вигвамы: слишком густо населенный лагерь мог возбудить подозрения у кроу. Стариков из главного лагеря заставили изображать воинов нашего клана. Они сидели отдельными группами между вигвамами, делая вид, будто беседуют и курят, но оружие находилось у них под рукой, и почти у каждого старика хватило бы силы натянуть лук.

Закончены были все приготовления, и мы с нетерпением ждали кроу. Но ждать нам пришлось долго. Солнце высоко стояло на небе, когда с холма спустился караульный и объявил о приближении кроу. Направлялись они к долине между двумя реками, а далеко позади ехали женщины на лошадях, впряженных в травуа. На этих травуа думали они увезти домой добычу из нашего лагеря. Это известие нас развеселило. По-видимому, кроу не сомневались в победе.

— Займем поскорее наши места! — крикнул один из воинов.

— Нет, еще рано, — возразил отец. — Подождем, когда они спустятся в долину.

Вскоре прибежал второй караульный и возвестил, что кроу спускаются с холмов в долину.

Одинокий Ходок вопросительно посмотрел на отца,

— Не пора ли нам спрятаться? — сказал он.

— Да, пора! — отозвался отец.

Он повел отряд воинов к зарослям, окаймлявшим речонку, а Одинокий Ходок со своим отрядом спрятался в лесу. Мы притаились в кустах и не смели пошевельнуться. Отец должен был дать сигнал к наступлению и повести свой отряд в бой»

Сын мой, я невольно залюбовался этими кроу, рысью спускавшимися с холмов в долияу. Пышные боевые наряды отливали всеми цветами радуги. Длинные хвосты их головных уборов из орлиных перьев развевались по ветру. Каждый воин держал в левой руке щит, окаймленный перьями. Даже лошадей они покрыли краской и разукрасили орлиными перьями, выкрашенными в желтый, красный, синий и зеленый цвет. И было их много — больше тысячи человек, и каждый держал наготове лук или ружье, Я боялся их! Казалось мне, нам не удастся остановить эту лавину людей.

Ехали они молча, но когда старики, женщины и дети, завидев их, разбежались с воплями в разные стороны, они запели боевую песню, и голоса их звучали как раскаты грома.

Лошадь моя стояла в кустах рядом с лошадью отца.

Он, вытянув шею, следил за приближающимися врагами и удерживал воинов, готовых броситься в атаку. Знаками он говорил им: «Рано! Еще рано!» Мы должны были выскочить из засады, когда враги проедут мимо нас.

Мы ждали, посматривая то на отца, то на кроу, скакавших между рекой и речонкой. Были они еще далеко от нас, когда непредвиденный случай разрушил хитро задуманный план моего отца.

Слева от меня сидел на большом вороном жеребце воин Красное Перо. Жеребец этот был выдрессирован для скачек; горячий и порывистый, он на скачках всегда приходил первым. И сейчас, заслышав топот копыт и возгласы кроу, решил он, по-видимому, что начались скачки. Он кружился на месте, выгибал шею, мотал головой, а Красное Перо напрягал все силы, чтобы его сдержать. Но лошадь оказалась сильнее всадника. Она поднялась на дыбы, рванулась вперед и, выскочив из зарослей, понеслась навстречу врагам. Красному Перу грозила смерть. Мы должны были спешить ему на помощь.

Когда раздался боевой клич отца, мы выехали из зарослей, хотя кроу находились слишком далеко, чтобы стрелы наши могли долететь до них.

Завидев нас, враги еще громче запели и стали хлестать коней. Вот тогда-то из леса выехал Одинокий Ходок со своими воинами. Этого кроу не ждали. Они поняли, что разведчики их ошиблись и сражаться им предстоит не с одним кланом, а со всеми пикуни. Они попали бы в западню, если бы не вырвалась из зарослей лошадь. И кроу обратились в бегство. Старшины, воины, юноши — все повернули своих коней и поскакали в ту сторону, откуда приехали. А мы гнались за ними.

Сказать ли тебе всю правду?… Сын мой, стыдно мне признаться, но в те дни лошади у кроу были лучше, чем у нас. Кроу часто делали набеги на племена, жившие в стране вечного лета, и угоняли табуны быстрых и сильных коней. А у нас лошади были низкорослые: мы их отняли у племен, живших по ту сторону гор.

Ясно было с самого начала, что не догнать нам главного отряда кроу. Однако мы не отказались от погони. Те из кроу, у которых лошади были похуже, начали отставать, а мы, стреляя из луков и ружей, отправляли их в страну теней. Впереди скакали четверо пикуни: мой отец на лучшей лошади Белого Волка, Одинокий Ходок на своей вороной кобыле, Оперенный Хвост и Красное Перо на вороном жеребце. Мы же заметно отстали. Когда мы поднялись на склон равнины, я увидел вдали Женщину-Кроу: бросив травуа, она ехала назад к реке Ракушке.

Кое-кто из нас, видя, что погоня бессмысленна, повернул назад, остальные упорствовали, надеясь, что кроу в конце концов устыдятся, остановятся и примут бой. Но не тут-то было! Кроу думали только о бегстве, а всех отставших мы уже убили.

Мы хотели вернуться в лагерь, как вдруг заметили вдали лошадь, бившуюся на земле. Подле нее стоял воин с ружьем. Мы подскакали к нему. Должно быть, у лошади его была сломана нога, а товарищи бросили его на произвол судьбы.

Мой отец опередил Одинокого Ходока и Красное Перо. Как узнал я впоследствии, он настойчиво повторял:

— Это мой враг! Оставьте его мне! Оставьте его мне!

— Да, да! Он твой! — кричали ему в ответ.

Сын мой, каково было мне в эти минуты! Отец мчался, к врагу, который целился в него из ружья. «Долго преследовала нас судьба, но самое худшее случится сегодня», — думал я.

Ближе, ближе подъезжал отец к кроу. То наклонялся он к шее лошади, то свешивался с седла, чтобы не служить легкой мишенью. Внезапно загремел выстрел, но пуля попала не в отца, а в лошадь. Пронзительно заржав, она поднялась на дыбы и упала. Но отец уже спрыгнул на землю и бежал к врагу. На бегу он выстрелил — не в кроу, а вверх, в небо.

Силы обоих противников были равны — оба разрядили ружья. Сжав руками дуло, они держали оружие высоко над головой, как держат боевую дубинку. Кроу стоял как вкопанный. Отец подбежал к нему, не спуская глаз с ружья. Он хотел, чтобы враг ударил первый. Держа ружье косо над головой, он ждал. Кроу с размаху опустил ружье, но оно скользнуло по ружейному стволу, не задев отца. Тогда отец, бросив свое оружие на землю, схватил обеими руками ружье кроу и завладел им.

Этот кроу не был трусом: он не дрогнул. Неподвижно стоял он и смотрел на отца. Я его узнал — это был старшина клана. Звали его Болотный Лось. Когда мы жили с кроу, он обращался с нами как с собаками. Женщина-Кроу советовала отцу остерегаться этого человека и избегать с ним ссор.

«А теперь он за все заплатит!» — подумал я.

— Убей его! Убей! — кричали отцу пикуни.

Но отец не нанес удара. Медленно отступил он назад и поднял свое ружье.

— Нет, я его не убью! — крикнул он нам. — И вы не убьете. Он — мой. Я хочу, чтобы он жил.

И знаками сказал он кроу:

— Ступай домой. Ступай и думай день и ночь о своем позоре. Помни: я, с которым ты обходился как с собакой, — я беру у тебя ружье и дарю тебе жизнь. Ступай!

Кроу повернулся и побрел по равнине. Знали мы, что свой позор уносит он с собой: соплеменники его видели издали все, что произошло, и отныне не бывать ему старшиной. Отец мой совершил великий подвиг. Да, величайшим подвигом считается отнять оружие у врага, если враг не ранен и полон сил.

Молча следили мы за кроу, который плелся, опустив голову и сгорбившись. Жуткое это было зрелище: наш враг из вождя превратился внезапно в человека, не имеющего власти, потерявшего почетное место в среде своих соплеменников.

Восторженные крики толпы пикуни прервали тишину.

— Одинокий Бизон! Великий воин! — приветствовали воины отца.

Лошадь отца была убита, и мы поехали вдвоем на моей лошади. Кто-то запел песню победы, мы подхватили хором и пели не умолкая, пока не подъехали к лагерю.

Проезжая по равнине, мы насчитали девятнадцать убитых кроу, а у пикуни не было ни раненых, ни убитых. Старики, женщины, дети выбежали нам навстречу, выкрикивая наши имена, и благодарили Солнце за победу; женщины плакали от радости. Сколько похвал выпало на долю моего отца! Его воспевали пикуни как первого воина нашего племени. Долго толпились они вокруг него, наконец он вырвался от них и вошел в вигвам Белого Волка, чтобы поесть и отдохнуть.

Измученные бессонной ночью, мы четверо спали до вечера. Днем пикуни перенесли свои вигвамы к вигвамам нашего клана. Разведчиков послали узнать, что делают кроу.

В сумерках Белый Волк стал созывать гостей на пир, и вокруг нашего костра собрались лучшие воины племени, и среди них Одинокий Ходок и Глаза Лисицы, Когда отпировали и трубка пущена была вкруговую, Одинокий Ходок попросил отца рассказать о наших скитаниях. Отец повиновался и говорил долго, перечисляя все наши злоключения.

Тогда сказал Одинокий Ходок.

— Брат, мы надеемся, что ты останешься с нами.

Отец посмотрел ему прямо в лицо и ответил:

— Я стыжусь самого себя. Был я глупее малого ребенка. Я хочу остаться с вами. Я признаю все законы нашего народа и буду им подчиняться.

— Твои слова наполняют сердце мое радостью, — сказал Одинокий Ходок. — Брат, ты потерял все. Я дарю тебе пять лошадей.

И все воины, находившиеся в вигваме, последовали примеру вождя, и мы получили в подарок тридцать пять лошадей.

Утром женщины принесли нам кожаную покрышку для вигвама, мягкие шкуры для постелей, парфлеши с сушеным мясом, пеммиканом и сушеными ягодами. Принесли они также седла для вьючных лошадей, лассо и посуду. К вечеру были у нас все необходимые вещи. Нам подарили две западни, и теперь мы снова могли ловить бобров для Ки-па.

На следующее утро вернулись разведчики и объявили, что кроу покинули долину Ракушки и держат путь на юг, в свою страну. Больше мы их не видели.

Мы ловили бобров в речках, которые берут начало в Снежных горах. Потом мы двинулись на север и снова раскинули вигвамы возле форта Ки-па.

Белый торговец устроил пир для наших старшин. Когда мужчины закурили трубку, мать сказала, что Са-куи-а-ки зовет нас четверых в свою комнату. Мы встали и пошли на зов.

В дверях отец остановился и воскликнул от удивления: прямо перед ним висела на стене его священная трубка — Трубка Грома. Он не верил своим глазам. Повернувшись к Са-кун-а-ки, пытался что-то сказать, но не мог выговорить ни слова.

Са-куи-а-ки сняла со стены трубку, завернутую в куски меха, бережно положила на его протянутые руки.

— Возьми ее. Она твоя, — сказала она.

— Где ты ее нашла? — спросил отец.

— Ки-па послал говорящую бумагу начальнику форта на реке Иеллоустон и просил отыскать трубку. Он купил ее у того самого ассинибуана, который ее похитил, — знаками ответила она.

— Я за нее заплачу! С радостью заплачу! Сколько лошадей? Сколько шкурок? — спросил отец.

— Тише! Друзьям не платят.

И отец подчинился ей.

— Ха! Так вот что вы затеяли, вот о чем беседовали в форте Ки-па, — сказал я матери.

И, улыбаясь сквозь слезы, она кивнула головой.

На этом, сын мой, я закончу свой рассказ.