— Да, белый человек из племени черноногих, все было так, как тебе говорили. Родом я навах, и если бы воин из племени тэва не задел меня случайно копьем, я бы до конца своих дней остался навахом. Этот удар копьем сделал меня индейцем-тэва — надеюсь, неплохим.

Так ответил мне старый «летний кацик» через переводчика Легкое Облако.

Как-то поздней весной сидели мы в летней киве пуэбло Сан-Ильдефонсо. С кациком меня познакомили мои приятели в Санта-Фэ. Они сказали ему, что хотя я и белый, но сердце у меня — черноногого индейца, так как вырастило меня племя черноногих. Он пригласил меня в свое пуэбло, поместил в одной из чистеньких комнат с выбеленными стенами и дал право посещать священную киву. Но этого мне было мало. Я хотел узнать историю его жизни — жизни доблестной и богатой приключениями, о которых я кое-что слыхал. И он обещал рассказать мне о себе — рассказать в те часы, когда он отдыхал от работы. А работал он много: возделывал маисовые поля, восстанавливал оросительные каналы.

Вот почему этот апрельский день застал меня в старой деревне индейского племени тэва. Я испытывал чувство благоговейного трепета, когда впервые спустился по лестнице в эту подземную киву, комнату, имевшую шагов сорок в поперечнике, где в течение многих веков кацики, старшины и вожди кланов индейского племени собирались на совещания. Подножье лестницы находилось за очагом, где горел священный огонь, а неподалеку виднелось небольшое отверстие, изображавшее ход в Сипапу подземный мир. Вдоль стены кивы тянулся широкий выступ из необожженных кирпичей — скамья, на которой обычно восседали старшины племени. Над ней были нарисованы на серой стене две огромные змеи в оперении, между ними — отец Солнце, мать Луна и дети их — звезды, а также символические изображения облаков, дождя и ветра. Мне хотелось узнать значение этих рисунков, но во время первого моего посещения кивы я никаких вопросов не задавал. Я стал рассказывать об обрядах черноногих и сумел заинтересовать старого кацика. Убедившись, что, несмотря на белый цвет кожи, я являюсь истинным черноногим, он, в свою очередь, рассказал мне о нравах и обычаях тэва и разрешил присутствовать при совершении многих обрядов, о которых белые до сих пор не имели представления. Два месяца прожил я в пуэбло, и он почти каждый день водил меня в киву. Здесь, в тихом прохладном подземелье, рассказал он мне историю своей жизни. За это и за многие другие знаки внимания я глубоко ему благодарен.

Рассказ старика я записал со слов переводчика Легкое Облако. Радостно было мне слушать его и записывать; надеюсь, и вы с удовольствием прочтете историю жизни кацика Уампуса.

Историю моей жизни я хочу рассказать черноногому белому, другу всех индейских племен, населяющих пустыню, долины и горы.

Родом я навах. Нас было четверо — мой отец, мать брат и я. Брат, Одинокий Утес, на три года моложе меня, был болезненным и слабым. Я помогал матери ухаживать за ним, и во мне видел он вторую мать.

Какими были навахи в дни моей молодости, такими остались они и по сей день. Это племя столь многочисленно, что навахи не имеют возможности жить все вместе. Отдельными кланами кочуют они по пустыне и горным равнинам, мужчины охотятся, женщины и дети собирают съедобные коренья, орехи и ягоды. Мой отец был вождем, главой клана, в который входило около двадцати семейств. С ними мы кочевали, с ними раскидывали лагерь. Скитались мы вдоль реки Сан-Хуан и к северу от нее; ходили на восток, в бесконечные прерии, где много было бизонов и где мы лакомились жирным мясом; ходили на юг, до гор Апашей; вершины этих гор покрыты снегом, а склоны одеты хвойным лесом; ходили на запад, до Колорадо, и в такую забирались глушь, что сердце сжималось от страха.

Мой отец охоту считал работой трудной и скучной. Когда ему удавалось добыть достаточно мяса, чтобы прокормить нашу маленькую семью в течение нескольких месяцев, он созывал мужчин нашего и других кланов и вместе с ними грабил окрестных жителей. Такие набеги доставляли ему радость и развлечение. Обычно уводил он своих воинов на юг и нападал на испанские поселки. У испанцев он отнимал прекрасных лошадей, седла, одежду, ружья, копья и ножи и возвращался к нам с добычей.

Но иногда, — скорее для развлечения, чем ради наживы, — нападал он на пуэбло в долине Рио-Гранде и в других равнинах, где жили мирные индейцы-землепашцы, засевавшие свои поля маисом. За это моя мать всегда его бранила.

— Если ты хочешь воевать, — говорила она ему, — оставь в покое бедных землепашцев, они мирно возделывают свои поля и никого не трогают. Сражайся лучше с испанцами, которые мало-помалу завладевают нашей землей и скоро совсем отнимут ее у нас.

На это отец отвечал:

— Я буду сражаться с испанцами и с землепашцами, потому что землепашцы живут в мире с испанцами.

Часто говорил он ей:

— Подожди, когда-нибудь я совершу набег на этих землепашцев и возьму все, что у них есть. Тогда и тебе и детям хватит припасов на несколько зим. Больше не придется тебе собирать коренья и орехи. Будешь сидеть в своем вигваме, стряпать, есть и толстеть.

А мать отвечала:

— Никогда не знала я праздности. Не было у меня ни одного дня отдыха и никогда не будет!

Весной, когда мне пошел десятый год, мы раскинули лагерь в горах у реки Сан-Хуан. Через месяц олени и лоси, набравшись ума, стали избегать охотников, и нужно было перебраться на новую стоянку. Созвали совет, и мой отец предложил пойти на юг, к каньону Челли, где водились антилопы. Когда-то в этом каньоне жили предки нынешних землепашцев из пуэбло.

Действительно, мы нашли там много дичи — антилоп, оленей, горных коз. Каждый день отец приносил в наш вигвам туши и шкуры животных. Убедившись, что мяса хватит нам на несколько месяцев, он с пятью воинами нашего клана вздумал совершить набег на испанские поселки. Но вскоре он вернулся, а когда моя мать стала его расспрашивать, он засмеялся и сказал:

— Я вспомнил о тебе и решил не трогать испанцев. Настало время, когда я должен исполнить обещание. Эту зиму ты будешь отдыхать, стряпать, есть и толстеть.

— Зачем ты надо мной смеешься? Зачем дразнишь свою бедную жену? грустно спросила мать.

— На этот раз я не дразню тебя! — воскликнул он. — Я вел моих воинов, чтобы напасть на испанцев. Мы подошли к пуэбло тэва, которое находится у Больших Источников. Здесь остановились мы на отдых и с горных высот посмотрели вниз, на равнину. И увидели, что в этом году тэва посеяли маиса больше, чем когда бы то ни было. Вокруг пуэбло зеленели маисовые поля. И, глядя вниз, на эту богатую житницу, вспомнил я о тебе, моей жене. Я сказал себе: «Если мы нападем на испанцев, я угоню лошадей, захвачу ружья, одежду, быть может, еще несколько скальпов, но все это у нас есть. Одного нет у нас — припасов на зиму. Не порадовать ли мне жену? Вместо того, чтобы идти войной на испанцев, я вернусь домой, а когда у тэва на полях созреет маис, я приду с большим отрядом и соберу жатву. Ну, довольна ли ты?

— Ты хотел меня обрадовать, но на сердце у меня тяжело, ответила мать. — Ты отберешь у тэва маис, ты убьешь хлебопашцев, завладеешь их пуэбло и отнимешь все их имущество. Оставь в покое мирное племя тэва и иди войной на испанцев.

— Нет, я совершу набег на пуэбло тэва! Будет у тебя не только маис, но и платья, одеяла и материя, вытканная руками тэва. Этого хватит тебе на всю жизнь.

Не успел отец выговорить последнее слово, как в наш вигвам вбежали женщины и спросили мать, правда ли, что мой отец хочет завладеть пуэбло тэва у Источников, ограбить его и снять маис с полей. Когда она ответила, что таково его решение, они ушли, напевая, приплясывая и смеясь. Их радовала мысль, что скоро перейдут к ним богатства тэва.

Но на следующее утро старшина нашего клана подошел к отцу и, дрожа от гнева, сказал ему:

— Не пытайся завладеть этим пуэбло тэва! Как пришла тебе в голову эта мысль?

— Давно уже я обещал жене добыть много припасов, чтобы не нужно ей было собирать орехи и коренья. Теперь я исполню обещанное.

— Напрасно пришли мы сюда, в этот каньон! — воскликнул старшина. — Зачем вздумалось тебе остановиться по дороге к испанскому поселку? Зачем посмотрел ты с вожделением на маисовые поля тэва? Эти тэва жестоко отомстят тебе, если ты погубишь их посевы. Слушай! Я приказываю тебе сегодня же уйти из каньона. Лагерь мы раскинем в другом месте, и тогда ты забудешь о пуэбло тэва и пойдешь сражаться с испанцами.

— Старик, мне тебя жаль. Я уважаю старость и спорить с тобой не стану. Но знай, что ты ошибаешься, и не бойся за меня. В пуэбло тэва живет человек триста, не больше. Настанет день, когда я поведу против них шестьсот воинов и одержу великую победу.

Старшина встал, пробормотал что-то себе под нос и, не прибавив больше ни слова, ушел в свои вигвам. Он был очень стар. Отец и другие воины думали, что он впал в детство. Но пришло время, когда я понял, что он был великим мудрецом.

— Ха! Как бестолковы эти старики! — воскликнул мой отец. — Могут ли какие-то тэва одержать верх над навахами!

Несколько дней он отдыхал, а потом посетил вождей других кланов племени навахов. Вскоре они явились в наш лагерь и, созвав совет, стали обсуждать план нападения на пуэбло. Решено было поставить караульных, которые будут следить за пуэбло. Когда настанет пора жатвы, мой отец соберет воинов у подножья горы из красного камня, находящейся к западу от пуэбло, и оттуда поведет их в наступление.

С тех пор семь-восемь юношей стали неустанно следить с горных высот за пуэбло тэва. Через каждые два-три дня их сменяли новые разведчики, передававшие друг другу приказ моего отца — не нападать на тэва, даже если те, выйдя из пуэбло, забредут в горы. По ночам разведчики должны были спускаться с гор к маисовым полям, смотреть, как наливаются початки, и несколько початков посылать отцу.

Пуэбло тэва, на которое хотел напасть мой отец, называлось Уалатоа — пуэбло Медведя. Иногда называли его: «Пуэбло, которое лежит внизу», потому что раскинулось оно у подножья гор, а к востоку, за горным хребтом, находились другие селения тэва.

Теперь я расскажу о жителях Уалатоа, за которыми следили разведчики-навахи. Как-то после полудня один из тэва вскапывал свой участок земли. Наутро он пришел снова и увидел на рыхлой земле следы чужих мокасин. Он кликнул приятелей, работавших на соседних полях, и все они заявили, что эти следы оставил человек, обутый в мокасины навахов. Спустя несколько дней они снова увидели в поле такие же отпечатки мокасин. И не раз молодые тэва, охотившиеся в горах за индюками, видели навахов, которые за ними следили, но не делали попытки их преследовать. Об этом тэва донесли летнему кацику пуэбло, а тот созвал совет в южной киве. На совете все высказали предположение, что навахи хотят собрать жатву, когда созреет маис, как делали они в далеком прошлом. В пуэбло Медведя воинов насчитывалось мало, а навахов было столько же, сколько листьев маиса в полях. Как бороться с ними? Или сидеть за стенами пуэбло и смотреть, как навахи собирают жатву и уносят маис, которым питалось население пуэбло?

— Нет, этого мы не допустим? — крикнул военный вождь. Предоставьте дело мне. Сегодня же переберусь я через горный хребет и посоветуюсь с военными вождями других пуэбло. На этот раз мы сумеем дать отпор нашим врагам навахам. В тот же вечер военный вождь с пятью воинами покинул Уалатоа. Шли они не отдыхая, всю ночь, а наутро пришли сюда, в это пуэбло «Откуда вытекает река», которое испанцы, как тебе известно, называют пуэбло Сан-Ильдефонсо. Название это бессмысленно, но название тэва имеет глубокий смысл, ибо здесь Рио-Гранде вытекает из длинного и узкого каньона и мягко катит свои воды по широкой цветущей равнине. Когда тэва сотни лет назад построили это пуэбло, они дали ему название Покводж — «Откуда вытекает река».

Здесь, друг мой, в этой самой киве, военный вождь Уалатоа совещался с вождем Покводжа. Потом послали они вестников к военным вождям других пуэбло племени тэва -Намб, Тезук, Сан-Хиан, Санта-Клара и Похоак. И вскоре все вожди явились на совет и дали клятву: когда подойдет время жатвы, они соберут своих воинов и явятся по первому зову вождя Покводжа, чтобы дать отпор навахам. На следующий день военный вождь пуэбло Уалатоа вернулся домой и после долгой беседы со старшинами пуэбло послал в горы разведчиков, приказав им следить за отрядами навахов, которые, в свою очередь, следили за созреванием маиса. Но разведчики тэва были так осмотрительны и осторожны, что навахи даже и не подозревали об их присутствии.

Вскоре один из разведчиков моего отца принес созревшие початки маиса: зерна их набухли и побелели, а кисточки почернели и съежились. Отец тотчас же послал вестников к вождям других кланов. Подошло время жатвы, и воины должны были собраться у трех источников на Рио-Пуэрко, на расстоянии одного дня пути от пуэбло Уалатоа. Мы отправились в путь. Один за другим присоединились к нам другие отряды, и собралось нас несколько сотен. Разведчики снова принесли несколько початков, и мой отец, осмотрев их, приказал начать наступление, когда солнце склонится к закату. Услышав эти слова, воины (их было человек пятьсот-шестьсот) стали петь и плясать, а женщины смеялись, толкуя о том, как весело им будет грабить пуэбло тэва, где много есть красивых платьев и одеял, бирюзовых ожерелий и браслетов, а также съестных припасов.

— Я с вами не пойду. Я останусь здесь с детьми, — сказала моя мать, обращаясь к отцу.

— Не пойдешь? — крикнул он. — Нет, пойдешь! И мальчиков возьмешь с собой. Я хочу, чтобы они были свидетелями нашей победы. То, что увидят они в пуэбло тэва, сделает их настоящими воинами.

Мать сказала мне:

— Как приказывает твой отец, так мы и должны поступить. Ступай приведи лошадей и помоги мне оседлать их и привязать поклажу.

Я повиновался. Мой отец, верхом на горячем испанском коне, уже тронулся в путь, уводя за собой счастливых, весело распевающих воинов. Моего больного брата мы посадили на самую смирную лошадь и потащились в хвосте вереницы женщин и детей. Когда мы покидали стоянку, одна из наших собак уселась на землю и, задрав морду к небу, жалобно завыла.

— Слышишь, слышишь! Мы с ней чуем беду. Нас ждет великое несчастье, — сказала мать.

Она заплакала, а я не знал, что думать. Моя мать и старшина советовали не трогать мирных тэва и, казалось, боялись их, тогда как отец не сомневался в победе. За моей спиной висел мешок из оленьей кожи, куда я спрятал свой лук и стрелы — простые заостренные палочки, которыми я стрелял в кроликов. Я размышлял о том, удастся ли мне вонзить одну из этих стрел в грудь индейца племени тэва.

Ехали мы всю ночь, а под утро отряд остановился в глубокой горной долине. Здесь мы оставили лошадей и поклажу, а сами стали пробираться вдоль обрывистого склона горы. Незадолго до рассвета мы подошли к пуэбло тэва. Тогда мой отец сказал громко, чтобы слышно было всем:

— Старики, женщины и дети, спрячьтесь здесь в кустах и смотрите, как мы, мужчины, разобьем этих землепашцев-тэва! Мы спустимся вниз, к маисовым полям, и притаимся в траве, а когда люди выйдут на работу, мы нападем на них, перебьем всех и ворвемся в пуэбло. Как только мы завладеем пуэбло, я поднимусь на крышу дома и буду размахивать одеялом. Тогда бегите сюда все и распоряжайтесь несметными богатствами тэва. Вперед!

Было еще темно, и вскоре воины скрылись из виду. Женщины и дети рассыпались по склону и попрятались в кустах. Мать повела Одинокого Утеса и меня на восток, высматривая местечко, где бы можно было спрятаться. После долгих поисков она остановилась у подножья невысокой скалы. Забравшись в густой кустарник, она уселась и усадила нас подле себя.

Бледный дневной свет рассеял ночную мглу. Небо стало красным, и мы ясно могли разглядеть пуэбло тэва внизу, у наших ног. На крыше одного из домов в восточном конце деревни стояли трое мужчин. Больше никого не было видно, и мать не понимала, почему женщины не идут по воду к источнику. Мы смотрели на зеленые маисовые поля и не могли угадать, где спрятался отец. Показалось солнце; все выше поднималось оно над горизонтом, а в пуэбло по-прежнему не видно было людей, если не считать троих на крыше. Мать стала беспокоиться и не могла усидеть на месте.

— Вашему отцу грозит опасность! Я это знаю! — повторяла она снова и снова.

Внезапно тихое пуэбло ожило. Трое мужчин на крыше начали кричать и размахивать одеялами, и в ответ на их сигнал отряд воинов выступил из леса у восточной окраины деревни и направился к маисовым полям, а из пуэбло вышли сотни других воинов и двинулись к полям с западной стороны. Вместо трехсот мужчин из пуэбло Уалатоа, с которыми хотел сразиться мой отец, выступили против него все воины из семи пуэбло племени тэва. Раздались оглушительные выстрелы и вопли людей, умирающих там, в зеленых полях. Всюду видели мы воинов, убивающих друг друга. И тогда прочь от пуэбло Уалатоа побежали воины моего отца, а тэва преследовали их и никого не щадили. Беглецы карабкались по склонам гор. Мы вскочили на ноги.

— Что мне делать, что мне делать с моим слабым, больным мальчиком? — кричала моя мать.

Увидев выбоину у подножья утеса, она побежала туда, а нам приказала следовать за ней. Это была узкая неглубокая пещера: у задней стены лежали листья, хворост и трава, собранные семейством лесных крыс. Мать быстро вытащила несколько охапок хвороста, а мне и брату велела залезть в пещеру. Сверху она закрыла нас листьями и ветками. Потом сказала нам, что она сама спрячется где-нибудь в другом месте, а мы должны лежать смирно, пока она не вернется. Одинокий Утес стал просить, чтобы она спряталась вместе с нами.

— Не могу, для меня нет места, — всхлипывая, сказала она.

Еще раз приказав нам не шевелиться, она ушла.

Пыль слепила нам глаза и забивалась в горло. Одинокий Утес хныкал, а я умолял его не шуметь. Мы знали, что битва еще не кончена: снизу доносились выстрелы, крики, вопли раненых и ликующее пение воинов тэва. Потом раздалось шарканье ног, обутых в мокасины. Воины тэва, поднялись на склон горы и остановились перед нашей пещерой. Они громко разговаривали и как будто спорили. Вдруг один из них воткнул копье в собранный крысами хворост, которым мы были прикрыты. Острый конец копья вонзился мне в плечо. Тогда я был еще маленьким и невольно вскрикнул от испуга и боли. Тотчас же они разбросали прикрывавший нас хворост. Два воина-тэва, раскрашенные черной краской и разукрашенные орлиными перьями, вытащили нас из пещеры. Я увидел боевую дубинку, занесенную над головой брата. Рванувшись вперед, я вцепился в руку воина и вонзил в нее зубы.

— Он слабый, больной! Не смей обижать моего брата! — кричал я, забыв о том, что они не могут меня понять.