Поскольку в течение нескольких лет я стремился изучить и понять происходившее в России в первой половине нашего столетия (главы моего исследования публиковались в "НС" с 1993 года и вплоть до данного номера), считаю уместным сказать несколько слов о размышлениях В. В. Шульгина.

Перед нами фрагменты сравнительно обширной книги Василия Витальевича "Опыт Ленина". Представивший рукопись для публикации М. А. Айвазян в своем предисловии, на мой взгляд, преувеличил достоинства шульгинской книги ("прекрасный писатель", "необычайный творческий дар" и т. п.). Но он вполне прав, говоря о Шульгине как о поистине необыкновенном "человеке-легенде", чьи сочинения, естественно, заслуживают внимания любого читателя. Точно так же он совершенно справедливо говорит о присущем Шульгину "удивительном прагматизме", "трезвом анализе действительности".

В последнее время в России были впервые опубликованы многие сочинения современников и в той или иной мере единомышленников Шульгина, отмеченные глубиной и яркостью идей, но далеко не всегда содержащие в себе "трезвую" — в конечном счете, объективную — оценку реальной жизни России до 1917 года и после него и, далее, выводы, имеющие, так сказать, непосредственно практическое значение. Василий Витальевич, уже хотя бы потому, что он в течение долгих лет был, как отмечает М. А. Айвазян, не только "созерцателем", но и "активнейшим участником" российской истории, имеет в этом отношении особенные преимущества.

Здесь невозможно говорить об уникально долгом — почти столетнем — жизненном пути Шульгина; к тому же в-распоряжении читателей — изданные массовыми тиражами исследования Д. А. Жукова, лично знавшего Василия Витальевича. Упомяну только о том, что Шульгин начал свою политическую деятельность во время первой российской революции как убежденный монархист и консерватор, в 1917-м фактически признал исчерпанность существующей монархии, непосредственно, лично (в качестве представителя Государственной Думы) приняв отречение от престола Николая II, но в 1918-м вступил в Белую ("Добровольческую") армию, боровшуюся против новой, большевистской власти.

Весьма важно иметь в виду, что очень многие из тех мыслящих людей, которые после 1917 года и до конца своей жизни заведомо негативно писали о том, что Шульгин определил как "опыт Ленина", в дооктябрьские времена почти столь же (или даже столь же) отрицательно относились к "монархической" России! Это можно сказать и о Бердяеве, и о Георгии Федотове, и даже — хотя бы в известной мере — о Сергее Булгакове (все трое, между прочим, побывали в свое время членами РСДРП), и о целом ряде других людей этого ряда. И волей-неволей должна возникать мысль о том, что дело шло о неприятии не какого-либо конкретного общественно-политического строя в России, а самой России — независимо от того, кто и как ею управляет (в писаниях Г. Федотова это вполне очевидно)…

Шульгин не "идеализировал" ни дооктябрьскую, ни, конечно, послеоктябрьскую Россию, но он видел безусловные ценности ее бытия и сознания, — ценности, которые дают ей право на существование среди любых других стран мира и которые так или иначе существуют при любом складывающемся в ней общественно-политическом строе.

Этим Шульгин, как уже сказано, отличается от многих своих современников, размышлявших о России. И совсем уж кардинально отличается книга Шульгина от подавляющего большинства нынешних сочинений и речей о России, в коих ее послеоктябрьская история (то, что Шульгин назвал "опытом Ленина") предается глобальному отрицанию, предстает как своего рода "черная дыра".

Те, кто предаются с 1991 года подобному отрицанию целого исторического периода в судьбе России, делают это либо по неразумию, основываясь на чисто эмоциональном порыве, либо (так бывает чаще) просто потому, что сие занятие выгодно. Многочисленные гайдар-чубайс-лацис-киселевы писали и говорили до 1991 года нечто прямо противоположное тому, что пишут и говорят теперь (см. об этом, например, блестящий памфлет Михаила Коврова — "НС", 1997, № 5, с. 253). Все эти бывшие члены КПСС с более или менее длительным (в зависимости от года их рождения) стажем, по сути дела, смехотворны в своих проклятьях большевизма, — что с полной ясностью обнаруживается в свете размышлений В. В. Шульгина, в течение почти полстолетия непримиримо боровшегося против этого самого большевизма.

Но наиболее важно следующее. Размышления Шульгина, в сущности, враждебнее и опаснее для нынешних так называемых демократов, чем любые большевистские сочинения. Ведь достаточно просто перелистать неоднократно издававшийся с 1995 года гайдаровский опус под заглавием

"Государство и эволюция", чтобы убедиться: перед нами враг не большевизма, а России, верным сыном которой всегда был Василий Витальевич Шульгин.

Со времени, когда было написано сочинение В. В. Шульгина, миновало почти сорок лет. И сегодня многие уверены, что" опыт Ленина" полностью "закончился", и то, что началось восемьдесят лет назад, в 1917-м, уже не имеет никакого будущего, — в частности, события 3–4 октября 1993 года были, с этой точки зрения, последней — и, мол, совершенно бесперспективной— попыткой как-то "продолжить" сей опыт.

Но "уроки" истории — или, вернее, Истории — во всем ее объеме побуждают думать иначе. Правда, даже обращаясь к этим "урокам", нередко делают странные "ошибки". Так, автор, близкий М. А. Айвазяну (автору предисловия к данной публикации), М. Чердынцев, писал недавно ("Независимая газета" от 23 сентября 1997 года), что-де в событиях 3–4 октября 1993 года "аналогия с французским июлем 1830-го и реставрацией Бурбонов, последовавшей за этим, была слишком явной". Имелось в виду, очевидно, что люди, вышедшие на "баррикады" у "Белого дома", имели целью реставрацию.

Когда общий взгляд на вещи неверен, возникает подчас прямо-таки удивительное искажение бесспорных фактов. Ведь в 1830 году во Франции произошла вовсе не "реставрация Бурбонов" (то есть королевской династии, правившей до Великой революции 1789 года), а, напротив, их окончательное свержение (реставрация же совершилась шестнадцатью годами ранее, в 1814 году, и она была тщетной попыткой навсегда отменить "результаты" революции 1789 года).

И если уж ставить вопрос об "аналогии" с российскими событиями осени 1993 года, несомненно, такой аналогией в истории Франции была ситуация осени 1823 года, когда "реставратор" Людовик XVIII (Бурбон) разогнал Палату депутатов, поскольку в ней преобладала "непримиримая оппозиция" во главе со знаменитым маркизом-революционером Лафайетом; спустя два года, в 1825-м, маркиз вновь был избран в Палату депутатов, а еще через пять лет, в июле 1830-го, он возглавил революционную национальную гвардию…

Вообще же из Истории ясно, что реставрация, пытающаяся отменить "результаты" революции, и, с другой стороны, возврат к этим "результатам" — явления принципиально различные. Революция — это своего рода геологический катаклизм, "результаты" которого неустранимы — несмотря на любые попытки их отменить.

Необходимо добавить к этому следующее. Я отнюдь не принадлежу к людям, считающим, что социализм "лучше" капитализма (или наоборот); более тридцати лет назад во мне сложилось убеждение, что "оценочное" понятие о прогрессе — идеологический миф; каждый этап Истории имеет свою истину и свою ложь, свое добро и свое зло и т. д. Смена "общественных формаций" — явление не "хорошее" и не "плохое"; оно — неизбежное…

* * *

В заключение — несколько конкретных примечаний к сочинению В. В. Шульгина.

(1) В. В. Шульгин сильно преувеличивает роль большевиков в разложении армии в 1917 году. Гораздо более осведомленный Верховный главнокомандующий Западным фронтом генерал А. И. Деникин заявил еще в июле 1917 года: Когда повторяют на каждом шагу, что причиной развала армии послужили большевики, я протестую. Это неверно. Армию развалили другие"; (генерал имел в виду деятелей самого Временного правительства; см. подробно об этом: "НС", 1994, № 11, с. 220 и далее).

(2) Ленинский лозунг о "праве наций на самоопределение" (и в том числе украинской нации) был только политическим маневром. Это ясно из действий большевистской власти: она утвердилась 7 ноября (25 октября) 1917 года, а уже 12 февраля (30 января) 1918 года ее войска выбили Центральную Раду из Киева (хотя борьба затем продолжилась).

(3) Ср. весьма содержательный полный текст Керзона в моей книге "История Руси и русского Слова. Современный взгляд" (М., 1997, с. 77).

(4) К сожалению, широко распространенные представления о так называемой "Столыпинской реформе" (разделяемые, как видим, и В. В. Шульгиным) в значительной мере легендарны. Петр Аркадьевич Столыпин являл собой, вне всякого сомнения, выдающегося, даже, пожалуй, великого государственного деятеля, но связываемая с его именем реформа сельского хозяйства была разработана не им, а совсем другими людьми, что со всей убедительностью показано в подлинно исследовательской работе историка П. Н. Зырянова "Петр Столыпин. Политический портрет" (М., 1992). Во-вторых, наиболее основательные экономисты, в том числе крупнейший представитель русской экономической науки конца XIX — начала XX века А. И. Чупров, уже в то время показали бесперспективность этой реформы. См. об этом статью Ю. Егорова "Чупров против Столыпина" в журн. "Былое", 1996, № 5; сошлюсь также на свою только что изданную книгу "Судьба России…"(М., 1997, с. 37–40).

(5) Эти подсчеты В. В. Шульгина не вполне точны. Цифру "11 млрд пудов" он, по всей вероятности, почерпнул из какого-либо опубликованного ранее хвастливого хрущевского плана; в 1958 году урожай зерновых равнялся 134,7 млн тонн, то есть, по старинному счету, всего 8,2 (а не 11) млрд пудов. Вместе с тем, В. В. неточен и "в другую сторону": 200 млн гектаров — это посевные площади того времени в целом, а посевная площадь зерновых составляла 120 млн гектаров и, следовательно, урожайность 1958 года — 68,5 (а не 55) пуда с гектара. Однако на душу населения страны приходилось, таким образом, не 2,4, а 1,8 кг зерна (на день). Немаловажно и еще одно соотношение. Ниже В. В. пишет, что количество "хлебопашцев" уменьшилось в сравнении с дореволюционным временем. И действительно, в сельском хозяйстве в 1913 году было занято 49,5 млн работников, а в 1958-м — 32,5 млн, то есть на 34 процента меньше (но урожай 1958-го был тем не менее на 56,6 процента выше урожая 1913 года). Так что в целом В. В. Шульгин верно говорил о превосходстве, достигнутом в сельском хозяйстве через сорок лет после революции. Могут, правда, возразить, что население 1958 года примерно на 25 процентов превышало по своему количеству население 1913-го, но не следует забывать и того, что в 1913 году в России имелось более 40 млн (!) лошадей, без которых нельзя представить себе тогдашнюю жизнедеятельность страны и которые потребляли весьма и весьма значительную часть урожая зерна…

(6) В действительности земледелием занималось в 1958 году 39 процентов населения (имеющего занятия); "жатва" же увеличилась не в два-три раза, а в полтора раза с лишним.

Вадим КОЖИНОВ