Интересно, час уже прошел или нет?

Это было первой мысль, второй же стало почти удовлетворение — таки предчувствия меня не обманывали.

Удовлетворение вдвойне спорное, раз очнулась в неизвестном помещении. И теперь, в отличие от прошлого раза, связанная. Можно сказать, испытала все грани удовольствия.

И бабкиным утверждением, что я дура, теперь соглашалась безоговорочно. Потому что только особа крайне недалекого ума поверит этой старой гюрзе.

Хорошо хоть связали меня весьма условно, к тому же руки за спину заводить не стали, поэтому, рискнув зубами, уже через пару минут растирала освобожденные запястья. Они не занемели, что говорило в пользу недолгой отключки, но надо же чем-то себя занять.

— Проходи сюда, раз очнулась.

Признаться честно, вздрогнула, услышав бабкин голос. Шел он откуда-то из глубины комнаты. Не мудрено, что рассмотреть сразу не смогла, ещё одна экономная на мою голову — пара свечей на пятьдесят квадратных метров помещения это уже скупердяйство.

— Сколько прошло времени?

— Час на исходе. Голова сильно болит? — беспокойство в голосе было таким неподдельным, что пришлось себя ущипнуть. Нет, все-таки не сплю.

— И что дальше?

Попытавшись обратиться к своей силе, поняла, что она при мне, но какая-то странная. Более насыщенная и, одновременно, заторможенная. Как будто новокаином обкололи.

— А дальше мне придется сделать то, ради чего сюда приходят, — она распрямилась, на секунду поморщившись. — Думаешь, ты первая, кто взбрыкнул?

— Уверена, что нет, — прощупав карманы, убедилась в отсутствии мобильника. Вот и верь после этого ведьмам, мало того, что оглушили, так ещё и обобрали. — Ты же помнишь, что я пришла сюда не одна?

— Помню. Вот только он тебя судил. И кто поручится, что ты не затаила зло? А потом и отомстила, причем, не только ему, но и его сыну. Поняла, что совершила, и покончила с собой. Да, дорогая, убить тебя мне придется.

Дальше слушать я не стала, сконцентрировав энергию на кончиках пальцев и…

Ничего не произошло.

Сила ощущалась, но не отзывалась. И это не было похоже на действие отвара. Это вообще ни на что из ранее мной испытанного не было похоже.

— Это святилище, здесь магия работает иначе. Более узконаправленно, — она даже не вздрогнула, спокойно и даже расслабленно стоя в нескольких шагах от меня. — И ты опять не первая, кто пытается убить здесь главу клана. Не выйдет.

— Зачем тогда связали?

— Чтобы ты повозилась и не отвлекала меня.

— И чего же мы ждем?

Она на секунду прислушалась и растянула губы в улыбке, уже не дававшей усомниться в её невменяемости:

— Гостей. Он же обещал прийти за тобой, радуйся — твой любовник сдержал слово.

Стоило это произнести, как все встало на свои места. Моя мать нужна была исключительно в качестве приманки. И приманки говорящей — она подскажет, где меня искать. Мы были не просто глупы, а бесконечно наивны, раз решили, что все контролируем.

Ладно, силой я пользоваться не могу, но ведь двигаюсь всяко быстрее восьмидесятилетней старушки. Напасть на неё совсем не вариант, она аналог жрицы в этом месте, и ничего путного из попытки её убить не выйдет.

Вот только, стоило мне развернуться и рвануть в сторону предполагаемого выхода, как воздух не просто уплотнился, а стал, как кисель. А я себя ощутила мухой в янтаре.

— Не так быстро, — бабка закончила перемешивать в пиале нечто вонючее и подошла ко мне. — Знаешь, мне действительно жаль, но я вынуждена это сделать. У тебя огромный потенциал, у меня был намного меньше. И так нерационально им распорядиться…

Марьяна Никитична с досадой покачала головой, без страха отворачиваясь. Правильно, чего бояться, сделать что-то толковое все равно не могу. Разве что заболтать до полусмерти.

— И как вы объясните мою смерть клану?

— Очень просто. Ты же слышала про отречение?

Да, слышала. Более того, сама про него думала, сразу перед тем, как меня вырубили.

Ритуал этот был древним и нес сакральный смысл — не просто исключение из семьи, а уничтожение любого упоминания об отступнике. Со мной такого не делали, ведь тогда я стану чужой клану, а это было невыгодно.

— Конечно.

— Так вот, слышать ты про него слышала, но знаешь не все, — она одну за другой зажигала свечи, стоявшие на столе, и комната постепенно проступала из темноты.

Судя по отсутствию окон, это подвал. А там и черт его знает, наверняка не скажу.

— И вы решили меня убить под шумок, все равно потом даже имя отступника произносить нельзя? — перспектива тухлая, помощники, которые вот-вот должны появиться, и вовсе обострят все до невозможности.

— Нет, это не понадобиться. — Последняя толстая свеча у самой двери окрасилась каплей живого огня. — Сам по себе ритуал исключения из рода довольно простой, но есть одно «но».

— Как и всегда.

— Как и всегда. Чем сильнее тот, кого изгоняют, тем меньше шансов у него выжить. Ты не сможешь, точно говорю.

Замечательная перспектива.

Как же обидно признавать, что она меня переиграла… Но сдаваться раньше времени я не собиралась, пока жива, всегда есть возможность бороться. Просто у меня эта возможность сильно ограничена.

За разговором у меня получилось передвинуться на считанные сантиметры. Пока стою без движения, даже намека на чары нет, но стоит шевельнуться, как тут же давление многократно усиливалось, грозя раздавить.

— И чем это поможет клану?

— Смерть сильной ведьмы ничем роду не поможет, — шкрябнув ножками стула, она передвинула его ближе ко мне и устроилась ровно напротив. — Как и любая другая. Это всегда потеря, и я никогда им не радовалась. Но и оставлять тебя в живых нельзя, пока дышишь, вредишь нам намного больше, хотя бы самим фактов существования.

Я тоже была бы не прочь усесться, но пришлось стоять.

— Вы сейчас об Агате?

Марьяна Никитична скривилась, как от зубной боли.

— Нет. Тамарка сама виновата, нечего было спать с кем ни попадя, — она презрительно вздернула губу, разом утратив и привлекательность, и доброжелательность. — Тогда и не принесла бы в подоле от человека. На дочери это почти не сказалось, а вот внучке аукнулось. Агатка девочка неплохая, только от ведьмы у неё одна родословная, силы пшик, о таком и говорить стыдно.

Надо же, какие интимные подробности. Представляю, что пришлось вынести и выслушать теть Тамаре. Жалеть я её не собиралась, но в душе невольно шевельнулось что-то похожее.

— Ещё есть время исправить то, что ты натворила. Раньше такое уже было, и вместо ребенка приносили в жертву его мать. Надеюсь, и в этот раз сработает, раз уж классическим методом не получится, — она резко и довольно больно толкнула меня в грудь, заваливая на пол. От удара о твердые доски на секунду потемнело в глазах, но причину её торопливости прекрасно поняла — над нашими головами раздался топот. Значит, Алексей уже здесь.

Сконцентрировавшись и прикусив губу, чтобы не вскрикнуть раньше времени, я изо всех сил ударила старую ведьму ногами. Она такой прыти явно не ожидала, потому, неловко охнув, отлетела на несколько метров. Небольшой кинжал, вид которого мне категорически не понравился, выпал из руки и, как живой, скользнул под стол.

— Уходите, это ловушка!!!

Заорала я так громко, как только смогла, и сама удивилась, что не ощущаю того давления. Рассуждать над причиной феномена времени не было, поэтому метнулась к Марьяне Никитичне, но старая зараза с неожиданной для возраста прытью отскочила в сторону.

Увы, мой вопль имел прямо противоположный эффект, и в дверь, которую смогла рассмотреть только сейчас, резво задолбились. Отвлекаться, чтобы открыть её, я не стала, не желая выпускать из виду Марьяну Никитичну. Как только она очухается, хреново станет нам всем. К счастью, хоть и не целилась, попасть умудрилась в солнечное сплетение, и ведьме, цветом лица напоминавшей перезрелый помидор, было немножко не до ворожбы. Но даже в таком состоянии приближаться к ней не рисковала, зато смогла достать кинжал. Небольшое утешение, и все же лучше, чем с голыми руками.

Бабка потратила на восстановление дыхания всего несколько секунд, которых как раз хватило, чтобы дверь распахнулась.

Первым в комнату влетел рослый волк. Длинные лапы легко покрыли расстояние до ведьмы, вот только он не видел, что она держит в руке, а я не могла метнуть кинжал просто потому, что не умела этого делать.

— Стой!

Мой крик совпал со звуком выстрела, оглушительным рокотом прокатившимся по изолированной комнате, тут же сменившисься не менее оглушительной тишиной. В которой единственным звуком был слабый скулеж, сменившийся стоном.

Дальше начался ад.

Несколько человек закричало разом, но я видела только обнаженное тело, распростертое в паре метров от меня.

— Все назад, — голос бабки удивительным образом перекрыл общий гомон. — Кто шевельнется, того пристрелю, не думая.

Алексей, судорожно зажимавший голыми руками рану, резко поднял голову, и с губ сорвался звук, от которого даже у меня внутри все заледенело. Чистый концентрированный ужас в одном негромком рыке.

Не обращая внимания ни на него, ни на мать, которая тоже не прислушалась к словам старой ведьмы и направилась к Воропаеву, я в два шага пересекла разделяющее нас пространство, опускаясь на колени.

— Тихо-тихо, хороший мой, дай помогу, — отодвинув Лешу, перехватила Юрину голову, устраивая её на своих коленях.

Лоб парня был холодным и липким, а лицо кривилось от боли. Но не это самое страшное — рана в центре груди была небольшой, но кровь лилась рекой. И когда парень попытался что-то сказать, запузырилась на губах, тонкой струйкой срываясь с уголка рта.

— Молчи, нельзя говорить, — я продолжала ласково гладить его волосы, пытаясь сообразить, что делать.

Он умирал.

Быстро и неотвратимо жизнь вместе с кровью вытекала из тела, оставляя у моих ног оболочку, мышцы которой уже начинали сокращаться в агонии.

В мир силовых потоков ухнула, как в прорубь. Аура Юры пульсировала, постепенно теряя насыщенность, словно смазывалась, стираемая невидимым ластиком.

Попытки подхватить остатки биополя ничего не давали, оно расползалось у меня в руках ветхой тканью, зияя прорехами. Казалось, любая попытка стянуть края страшной раны только ускоряли конец. Пришлось усилить напор, и в какой-то момент решила, что мы поменялись местами.

Дикая боль разодрала грудь, заставив захрипеть, я мгновенно ослепла и оглохла, но не прекращала давить, не только вынуждая биться его сердце, но и латая разорванные сосуды и ткани.

Пуля прошла, не задев сердце, но повредила левое легкое и, что самое страшное, разорвала аорту. Внутреннее кровотечение была даже более сильным, чем наружное, оно сдавливало целое легкое, усиливая боль и не давая дышать. Хорошо хоть прошла навылет, иначе не представляю, как смогла бы её вытащить.

Краем сознания отмечала происходящие рядом события, но осознать их не могла, сосредоточенная на одной цели. Вдох и медленный выдох. Не поперхнуться, глотая попавшую в горло кровь. Вытерпеть мучительную резь в груди, не отпустить, не дать сорваться в темноту.

Мало того, что потерять сознание третий раз за сутки это уже совсем сверх всякого приличия, если не справлюсь, Юра умрет. И было стимулом терпеть, сцепив зубы до ломоты в челюстях.

Пасс невидимыми руками, и ещё крошечный кусочек стенки артерии восстановлен. Но этого недостаточно, стоит мне сейчас оступиться, и придется делать все заново. Снова хлынет кровь, разрывая такие тонкие и ненадежные, но давшиеся таким усилием преграды.

Самым страшным было понимание того, что Юрино сердце не бьется. Оно перестало умирать, но ещё не было способно жить.

— Никто не приближайтесь, иначе не выживет ни он, ни она.

Голос раздался рядом, буквально над ухом, и я это понимала, но ощущение, что говорившая за сотни километров.

Мама.

Значит, она жива, это хорошо.

Мысли текли лениво, с такой же обманчивой неспешностью пальцы пряли паутинку, вплетая в неё и часть меня, часть моей ауры. Иначе взять было неоткуда, в какой-то момент поняла, что брать силу извне не могу, что-то не дает.

Опять чары?

Кто знает…

Да и не хотелось ни оглядываться, ни слышать, это слишком отвлекает от главного.

Вдох-выдох.

Вдох-выдох…