Мысль, что он попал в лапы опытного авантюриста, уже не угнетала Лопаева. Главное, он опять имел много денег. И Лопаев тратил их, не считая и не задумываясь о возможном возмездии. Он кочевал из одного ресторана в другой, ездил в компании сомнительных парней и девиц за город, поражал шоферов такси щедрыми «чаевыми».

— На Севере сто рублей — не деньги, — привычно говорил он, замечая при этом алчный блеск в глазах своих накрашенных попутчиц.

Правда, случались и неприятности. Стоило ему однажды пригласить в ресторан «Поплавок» двух девушек, судя по всему студенток, как они мгновенно возмутились и свернули в первую же аллею Кировских островов.

Потом немолодая скромная женщина с печальными глазами, которая после спектакля в театре эстрады согласилась подъехать с ним до дому на такси, остановила машину и вышла на безлюдной набережной Мойки, едва он попытался положить ей голову на плечо.

После этого Лопаев стал остерегаться незнакомых к все чаще ездил с Полевым в старый деревянный дом, где им всегда одинаково ласково улыбались и хозяйка квартиры и ее дочери.

Один раз они застали там прилизанного черноволосого юношу с мягкими кошачьими повадками.

Он любезно поздоровался с Лопаевым, но опасливо взглянул на Полева, который был явно недоволен этой встречей.

— Адика надо пожалеть, — засуетилась хозяйка. — Он, бедненький, провалил сегодня экзамен, его могут исключить из института.

— О-о! — закатил глаза Адик, и девицы наперебой стали тянуть его танцевать.

«Из молодых, да ранний! — зло подумал Лопаев, наблюдая, как тот обхаживал мать и пренебрежительно смотрел на дочерей. Этому не до гранита наук».

Когда после выпитого коньяка Лопаев почувствовал привычное безразличие ко всему происходящему, он услышал, как Полев тихо сказал юноше с прической Тарзана: «Тебе здесь делать нечего!» Тот сразу встал, перецеловал всем женщинам ручки, объясняя при этом, что его ждет «маман» и что он должен готовиться к экзаменам. От дверей он мило улыбнулся Лопаеву и послал всем несколько воздушных поцелуев...

Этот же вертлявый молодой человек неделю спустя провожал Лопаева. Когда объявили посадку на самолет, он передал геологу пачку денег и обратный билет, блеснув при этом широкой улыбкой:

— От шефа. Он желает вам счастливого путешествия!..

Загудели моторы, и самолет зарулил на взлетную полосу. Уже в воздухе Лопаев нащупал в кармане пиджака какой-то твердый предмет. Это была записная книжка Полева, невесть как оказавшаяся у него.

В книжке были записаны чьи-то телефоны и адреса. Вместо имен стояли инициалы. Впрочем, в адресах тоже трудно было разобраться: значились номера домов и названия улиц, города же не указывались. От скуки Лопаев стал гадать, где могла оказаться Пушкинская улица: в Москве, Ленинграде или Одессе? А Приморский бульвар?.. Попадались адреса, где по названиям улиц, можно было без труда установить, в каких городах они находятся: Крещатик, Дерибасовская, Арбат...

В пути Лопаев не пил. Голова опять стала ясной. Рослый, по-мужски красивый для своих пятидесяти с лишним лет, он твердо сошел по ступенькам трапа и направился в гостиницу.

Администратор аэродромной гостиницы, невысокая худенькая женщина, растерянно посмотрела на хорошо одетого, тщательно выбритого пожилого мужчину и развела руками:

— Извините, но отдельных номеров нет. У нас их два и оба заняты. Я вас в двухместный помещу, а потом, может быть, что-нибудь сделаем...

Она засеменила по коридору, открыла дверь номера, засуетилась возле кровати:

Лопаев поставил на пол сияющий лаком чемоданчик, бросил на стул широкое, светлое пальто, спросил:

— Телефон у вас где?

— В зале ожидания и у администратора. Пожалуйста, где вам удобнее.

Вернувшись в комнату администратора, Лопаев снял телефонную трубку и назвал номер. Ему ответил мужской голос.

— Отдел кадров? Здравствуйте! Лопаев. Да-да, я. Пенсию прилетел оформлять, прошу подготовить мне бумаги. Нет уж, сегодня не ждите. Завтра!..

Он заплатил администратору за неделю вперед и с аппетитом поужинал в уютной аэропортовской столовой. Когда вернулся в гостиницу, дверь номера была приоткрыта.

— А-а, директор! Мое вам!..

С соседней кровати навстречу Лопаеву поднялся неряшливо одетый молодой мужчина.

— Я не директор, — сухо оборвал Лопаев. — Я — геолог!

— И геолог — человек, — не унимался беззастенчивый сосед, обдавая Лопаева густым сивушным запахом. — А я — бурильщик!

Потом безо всякого перехода поманил Лопаева пальцем, показал на столик перед кроватью и спросил:

— Может, выпьешь, геолог, «Московской»?

Не получив ответа, мотнул головой, завалился прямо в одежде на кровать и вскоре захрапел.

Лопаев вышел на крыльцо, закурил. Северная летняя ночь показалась ему холодной. Откуда-то издалека доносился рокот бульдозера, временами по ту сторону летного поля виднелись светлячки автомобильных фар.

Почувствовав озноб, Лопаев вернулся в номер. Его сосед мирно спал, а Лопаеву уснуть не удавалось. Он долго ворочался с боку на бок, курил папиросу за папиросой, но сон не приходил. К тому же его лихорадило.

«Скорей бы уже утро», — подумал Лопаев. Такого с ним не случалось никогда: он боялся темноты...