Вашингтон, апрель 1865 года
Майкл Вулф отдал Марте и семье этаж особняка, который когда-то принадлежал судье Бенджамин-Вулфу. Покойный дядя Дэвид его перестроил и расширил. Марта, сидя на мраморной скамейке в саду, полюбовалась изящным, в марокканском стиле, фонтаном. С Майклом они увиделись в столице в начале прошлого месяца. Марта, добравшись до Омахи, послала ему кабель. На перроне Юнион-стейшн они обнялись. Майкл, весело, сказал: «Шестнадцать лет, не могу поверить. Но ты совсем не изменилась, Марта».
Он и сам не изменился, оставаясь таким же легким, невысоким. Марта вспомнила «Тридцать ему. А Мэтью двадцать девять. Интересно, где он?»
-Не знаю, - в первый же вечер пожал плечами Майкл, - я давно о нем ничего не слышал. Бет, когда жила здесь, упоминала, что видела его в Ричмонде, но это несколько лет назад было. А с тех пор, - Майкл развел руками, - ничего.
Он все время проводил в Белом Доме. Майкл показал им карту страны: «Не сегодня-завтра война закончится. Нам придется восстанавливать промышленность, железные дороги…, Ты, кузен Степан, - он подмигнул, - нам очень пригодишься».
-Надо помогать бывшим рабам, Майкл, - заметила Марта, разливая кофе: «Надо обучать их грамоте, устраивать на работу, поддерживать тех, кто захочет переехать на запад...»
-Для этого у нас будет целое бюро, - гордо сказал Майкл, - я написал Саре-Джейн, в Огайо. Я пригласил ее вернуться в столицу, она хорошо разбирается в образовании. И Бет, когда приедет в Америку, очень нам поможет, я уверен. Люди к ней прислушиваются. Она даже из Святой Земли колонки в газету шлет.
Степан устроился инженером на военную верфь. Гражданских заводов в городе просто не было. Майкл улыбнулся: «Как только закончатся сражения, кузен, переходите на обыкновенную фабрику. Это, конечно, - он помолчал, - если армия вас отпустит, с вашим опытом, с вашими рекомендациями...»
-Мы к осени в Лондон собираемся, кузен Майкл, - покачал головой Степан, - там обоснуемся, пока что. А потом, - он потрепал сына по голове, - посмотрим. Может быть, подземную дорогу продолжим строить, или в Египет отправимся, на Суэцкий канал.
Петенька, как только прочел в газете о подземной дороге, засыпал и просыпался с одним желанием, как можно быстрее добраться до Лондона. Однако Марта, все равно, строго заметила: «Война войной, дорогой мой, а учиться надо. На перевале Доннера мы с папой тебе преподавали. Теперь пора в школу, хотя бы до июня».
Петенька закатил голубые глаза. В горах Сьерра-Невада ему нравилось. Он был подручным на отцовском участке. По вечерам родители занимались с ним математикой и языками. Петя болтал с китайскими рабочими, по выходным он, с отцом и матерью, охотился. Они привезли в столицу несколько шкур гризли. Одного медведя Петя убил сам. По крайней мере, ему так хотелось думать, потому что мама уступила решающий выстрел. С детьми инженеров и десятников он купался в холодном, высокогорном озере, на перевале. Петя поднимался с рассветом и засыпал, как только голова его касалась подушки.
-Поздоровел он, конечно, - ласково подумала Марта, разворачивая письмо.
-Десять лет, а чуть ли ни пятнадцатилетним выглядит. На коне отлично ездит, Степушка его клинком владеть научил, стреляет..., Все с Петей хорошо.
Она так и держала в руках листок. На перевале Доннера у них был собственный дом, уютный, маленький, с очагом из горных валунов. Крыльцо выходило на покрытые снегом вершины. Вечером, Марта садилась с папироской на ступени. Небо было сверкающим, огромным, таким, как в Сибири, переливались звезды. Она, отчего-то вспоминала тягучие, грустные песни, что слышала в Семипалатинске, у Иртыша. Марта подпирала щеку ладонью: «Все наладится, непременно. У нас родится дитя..., Все будет хорошо».
Они со Степаном об этом не говорили, но Марта иногда ловила на себе его тоскливый взгляд, будто муж хотел сказать что-то и боялся.
Майкл устроил Петю в частную школу Эмерсона. Марта немного опасалась, что сына, из-за русской фамилии, начнут дразнить. Петя, после недели занятий, довольно хмыкнул:
-Они мне все в рот смотрят, мамочка. Они дальше Нью-Йорка не выезжали, а я был в России, Китае, Японии, умею играть в го, убил медведя..., - Марта рассмеялась и поцеловала его: «Хвастун ты у нас, Петенька! Хорошо, что ты с мальчиками подружился».
Петя успел обегать весь Вашингтон. Майкл устроил им места на галерее Капитолия, они слушали дебаты в Палате. Вечером, за ужином, Петя спросил у отца: «А в России, папа, когда парламент появится? Ты говорил, мой дедушка участвовал в восстании, для того, чтобы ограничить власть императора».
-Для этого время еще не пришло, милый мой, - вздохнул Степан. В спальне, он, недоуменно, поинтересовался у Марты:
-Для чего нужны все эти разговоры? Идет война, зачем тратить время на какие-то, - Степан посмотрел на первую страницу National Intelligencer, - обсуждения налогов на алкоголь, чай и кофе?
Марта сидела на постели, в кружевной рубашке, расчесывая волосы. Она отложила серебряный гребень, запахло жасмином. Женщина, весело заметила:
-Это демократия, Степа. Сенатор, - Марта взяла газету, - из Массачусетса хочет внести на обсуждение новый закон. Это его право, а право Сената, отклонить или принять предложение. Потом Палата, потом президент..., - Марта начала загибать пальцы.
-Неудивительно, - ехидно заметил муж, - что вы четыре года воюете, если для каждого решения нужно провести его через Конгресс.
Марта потянулась:
-Крымская война тоже шла четыре года, Степушка, а никакого Конгресса у вас не было. И еще долго не будет, - добавила женщина: «Демократия в Америке кровью завоевана. Люди голосуют за своих представителей и доверяют их решениям. И мы будем голосовать, - Марта устроилась в постели, - если когда-нибудь в Америку вернемся».
-Ничего не изменилось, - горько подумала она, держа в руках конверт: «И к врачу с таким не пойти. Он не поймет, о чем я говорю...»
Марта старалась не думать о Сендае, но иногда, все равно, спрашивала себя:
-А у нее? Как было у нее? Наверное, ей со Степушкой было хорошо..., И мне было, - она дернула углом красивого рта и успокоила себя: «Все еще случится, обязательно».
Они получили письма из Лондона. Питер сообщал, что у них все в порядке, Грегори учится в Итоне и ждет приезда Пети.
-Кузен Стивен вернулся на подземную железную дорогу. Мы ее расширяем, прокладываем новые ветки. Кузина Мирьям учится частным образом, чтобы сдать экзамены в Лондонском Обществе Аптекарей. Она подружилась с еще одной женщиной, которая хочет стать врачом, мисс Андерсон. Они надеются, что в следующем году получат лицензии фармацевтов. После них недолго и до врачебных дипломов. Полина с детьми живет в Оксфордшире, а его светлость в поезде Лондон-Банбери, - Марта, невольно, рассмеялась.
-Пьетро и Эми пока в Италии, тетя Вероника с нетерпением ждет их приезда. Наримуне-сан учится в Кембридже. Он передает вам, Масами-сан, низкий поклон. Врачи говорят, что тете Еве легче. Может быть, ей разрешат встретиться с внуками. Мы все будем рады увидеть вас в Лондоне, кузина Марта, вас, и вашу семью.
Пришла весточка от Бет.
-Милая, дорогая, Марта, я так рада, что у тебя все в порядке. Я живу в Иерусалиме. Дядя Исаак и тетя Дина за мной присматривают. Джошуа отправили в Цфат, он там надзирает за виноградниками Судаковых. Нам нельзя видеться, мы только иногда обмениваемся записками..., - видно было, как перо остановилось, и Бет вздохнула.
-Мы очень скучаем друг без друга, милая Марта, но надеемся, что когда-нибудь у нас будет хупа. Но произойдет ли это, я пока тебе не могу сказать, сама понимаешь. Я работаю над книгой, посылаю колонки в газету. Дядя Исаак разрешил мне это делать. Он сказал, что ничего нескромного в таком занятии нет. Конечно, я бы очень хотела, чтобы ты приехала сюда, милая Марта.
-Если мы на Суэцкий канал отправимся, - подумала Марта, - надо будет к ним заглянуть. Джошуа тоже нас пригласил. Кто бы мог подумать, Джошуа был разведчиком, а теперь на земле работает.
Дэниела и Макса они пока не видели. Майкл покачал головой: «С ними никак не связаться. Надеюсь, они вернутся. Обидно погибать в самом конце войны».
-Никто не погибнет, - твердо ответила Марта, - все будет хорошо.
Письмо, что она держала в руках, пришло из Парижа только вчера. В саду было спокойно, солнечно, журчала вода. Марта скинула туфли и закурила папироску, для смелости. Она была в простом, домашнем платье тонкого, зеленого сукна, бронзовые волосы стянуты в узел. В конверте от Питера был отдельный лист, написанный другой рукой.
-Кузина Марта, - читала она резкий, решительный почерк, - вы со мной никогда не виделись. Когда вас привезли в Лондон, я уже отправился в Южную Африку. Думаю, вам и вашему мужу будет интересно прочесть приложенные показания. Они заверены месье Буассоном, префектом шестого округа города Парижа. Искренне ваш, кузен Джон.
Марта не стала показывать бумагу с печатью префектуры мужу, и написала на рю Мобийон.
-И дождалась ответа, - кисло сказала Марта.
Она потушила папироску и отчего-то перекрестилась. Письмо было подробным. Марта, дойдя до середины, прошептала: «Господи, бедная женщина, как она все это перенесла..., Надо Степушке сказать. Нельзя такое скрывать, ни в коем случае...»
-Мы вас ждем в Париже, кузина Марта, - увидела она приписку, - нашему сынишке почти полгода. Он хорошо сидит, улыбается, у него начали резаться зубки. Зовут его Пьер, и он похож на Анри и Макса, такой же белокурый и голубоглазый. С любовью к вам, кузина Юджиния.
-Съездим, - мрачно пообещала себе Марта, - и в Санкт-Петербург тоже заглянем.
Она подняла голову. Кто-то стучал молотком в калитку. Офицер в лейтенантской форме весело улыбнулся:
-Вам записка, миссис Бенджамин-Вулф, из Белого Дома! Говорят, - он отдал Марте конверт и оглянулся по сторонам, - южане собираются капитулировать.
-Скорей бы, - пожелала Марта. Увидев почерк на записке, она поняла, что краснеет. Юноша отдал честь и ушел. Марта вернулась на скамейку.
-Миссис Бенджамин-Вулф, - читала она, - если вам нечего делать в этот прекрасный весенний день, и вы еще не устали от моего стариковского общества, приглашаю вас выпить чаю в Белом Доме. Государственный секретарь Сьюард присоединится к нам за обедом. Он хочет обсудить вашу докладную записку касательно расширения американского влияния в Японии. С искренним уважением к вам, Авраам Линкольн.
О докладе Марта мужу ничего не сказала. Когда ее вызвали письмом в Государственный Департамент, женщина сделала вид, что поехала по магазинам.
-Так ему легче, - Марта поднялась со скамейки. Она вспомнила серые глаза Линкольна и рассердилась: «С ума сошла. Ты замужем, он женат, он президент, старше тебя на тридцать лет...»
Она услышала его благоговейный, тихий голос. Линкольн смотрел на икону, что лежала на его большой ладони.
-Как две капли воды на вас похожа, - улыбнулся президент. Отдав Марте образ, он повертел кольт и погладил табличку: «Вечно верные. Это и вправду, о вашей семье, миссис Бенджамин-Вулф. Спасибо, - Линкольн все смотрел на нее, - что вернулись домой».
Марта, поднимаясь в гардеробную, сморгнула ресницами: «Оставь, оставь. А что он тебя к чаю, чуть ли не каждый день приглашает, это просто из вежливости».
Она глубоко вздохнула, и скрылась за дубовой дверью.
Дощатая дверь уборной Бута была обклеена афишами. Полковник Вильямсон посмотрел на свежий, черный типографский шрифт: «Премьера! Комедия Тома Тэйлора «Мой американский кузен». 14 апреля в театре Форда!». Он повертел букет алых роз и вспомнил наставительный голос Мэтью Вулфа: «Просто передадите мистеру Буту пистолет. Больше вам ничего делать не надо».
Они сидели на заднем ряду епископальной церкви в пригороде Вашингтона. Шел мелкий, надоедливый весенний дождь. Вильямсон, осторожно, сказал: «Мистер Вулф, северяне взяли Ричмонд, президент Дэвис бежал...»
-Я читаю газеты, - Мэтью поднял холодные, голубые глаза от молитвенника.
-Как только Венеция будет спасена, мистер Вильямсон, президент Дэвис приедет в столицу и займет свое законное место в Белом Доме. От вице-президента Джонсона мы тоже избавимся, разумеется. Тем более, он пьяница. Вы мне сами говорили, он явился навеселе на инаугурацию Линкольна.
Вильямсон кивнул. Билеты на инаугурацию ему и Аталии устроил мистер Майкл Вулф. Он стал заместителем главы новой администрации. Вильямсон, в Белом Доме, посмотрев на него, отчаянно подумал:
-Прийти с повинной, все рассказать..., Ему, кажется, нравится Аталия, и он ей тоже. Они улыбаются, говорят наедине…, Ничего страшного, что он северянин. Война все равно проиграна, Ли рано или поздно капитулирует. Мистер Майкл отличная партия, он богат, уважаем, из хорошей семьи..., Может быть, еще президентом станет.
Аталия и Майкл о чем-то разговаривали, стоя на зеленой лужайке перед Белым Домом. Дочь была в шелковом платье с пышным кринолином, цвета весеннего неба, белокурые волосы украшены серебряными гребнями.
-Зачем я все это затеял? - мучительно спросил себя Вильямсон и вздохнул: «Но если я признаюсь во всем, мистер Мэтью меня не пощадит..., Ладно я, но Аталия...»
Он взглянул на безмятежную, нежную улыбку дочери и увидел, как Майкл, мимолетно, быстро, касается ее маленькой руки. Однако Вильямсон пока не нашел в себе сил пойти в Бюро Военной Информации и во всем признаться.
- Если бы майор Горовиц был здесь..., - горько говорил себе полковник, - я бы ему намекнул..., У него, наверняка, есть знакомые, обеспечивающие безопасность президента.
Майор Горовиц месяц, как не приходил в их особняк. Он сказал, что уезжает на фронт. «Или с мистером Вулфом поговорить..., - ворочался по ночам Вильямсон, - он тоже в армии служил. Но это его брат, как, же так...»
-И тогда страна вернется к порядку, - бодро заключил Мэтью и потрепал Вильямсона по плечу.
-Мы вас не обидим, Джеймс, вы очень помогли Конфедерации. Имения, рабы, доли в плантациях..., Как моя невеста? - внезапно, требовательно спросил Мэтью: «После Пасхи мы с Аталией обвенчаемся, дорогой тесть, - он улыбнулся, оскалив белые, красивые зубы.
-Хорошо, мистер Вулф, - пробормотал полковник: «Она занимается музыкой, языками, рисует...»
-Я бы вас попросил передать Аталии мой поклон, - Мэтью улыбался, однако глаза у него заледенели, - но я надеюсь сделать это сам, в скором будущем.
Они распрощались. Мэтью шел по деревенской дороге, засунув руки в карманы, подняв воротник суконной, рабочей куртки. Он побывал в кабинете кузена Дэниела, и знал, что майор Горовиц отправился в Мэриленд, следить за бывшей таверной вдовы Саррет.
-Следи, следи, - усмехнулся Мэтью, - там ничего подозрительного нет.
Мэтью осенью перевез все оружие, спрятанное в тайнике, в подвал дома, где размещался вашингтонский пансион вдовы. Кроме Бута, у него было еще два человека, готовых убить вице-президента Джонсона и государственного секретаря Сьюарда.
-Хаос, - довольно сказал Мэтью, - настанет хаос. Вильямсона, под шумок, арестуют. Аталия, на коленях, будет просить меня спасти ее отца..., Быстро обвенчаюсь с ней и уеду в Европу. В Святую Землю, - он облизал губы. Мэтью нашел в кабинете у кузена письмо от рава Горовица и усмехнулся: «Мало ей, что она черномазая, еще и еврейкой захотела стать. Развратница. Ничего, им недолго жить осталось».
Он следил за домом брата и знал, что приехала кузина Марта и ее семья. Мэтью провел ее мужа до военной верфи на Потомаке, а сына, до школы Эмерсона. Сама кузина Марта ездила в Государственный Департамент, в Белый Дом, и к адвокатам, что вели когда-то дела их покойного отца. Это Мэтью больше всего не понравилось
-Мало ли что ей в голову придет, - недовольно подумал Мэтью, - она всегда любила совать нос в чужие дела. Шпионка, столько лет болталась в России. Наверняка, выполняла задания нашей разведки. Или английской. Дедушка Тедди не зря два паспорта имел. И внучка у него такая же, никакого представления о чести. И что она в Белом Доме забыла?
Мэтью мысленно пометил себе, что кузины Марты надо опасаться. Он решил, что перед отъездом навестит дом брата.
-Сейчас этого делать нельзя, - размышлял он, идя по улице в предместье, - надо подождать, пока Брут убьет Цезаря. Майкл, наверняка, после такого ночевать в Белом Доме будет. Я загляну на огонек в наш особняк. Познакомлюсь поближе с мужем и сыном кузины Марты. Она мне обрадуется, я уверен.
Вильямсон глубоко, болезненно вздохнул и толкнул дверь уборной. Бут развалился на бархатном диване, просматривая какие-то письма, устроив ноги на низком столике. Он курил хорошую сигару. Вильямсон, посмотрев в его красивые, карие глаза, откашлялся: «От поклонника вашего замечательного таланта, мистер Бут».
Дерринджер, маленький, с коротким стволом, с рукоятью слоновой кости, был надежно спрятан внутри букета.
-И нож, - вспомнил Вильямсон, - у него еще будет нож. Мэтью сказал, что охранник президента в антракте пойдет в таверну, и не вернется. Во время второго действия все и случится. Бута никто не остановит. Он звезда, самый популярный актер Америки. Одновременно будут убиты все остальные. А потом они сбегут на юг. Начнется неразбериха..., Господи, помоги нам, - попросил Вильямсон и вздрогнул. Бут что-то говорил.
-Большое вам спасибо, - улыбнулся актер. Заметив, как Вильямсон вытирает пот со лба, Бут презрительно хмыкнул:
-Еще бывший боевой офицер. Еле на ногах держится. Все пройдет удачно, в ложе Линкольна никого с оружием не ожидается.
Вильямсон, пошатываясь, попрощался. Пройдя через служебный вход, он прислонился к теплой, нагретой солнцем стене театра: «Господи, прости меня…, Это все ради нее, ради моей девочки. Господи, только бы она была счастлива».
Он шел домой, под зелеными, пышными деревьями, слыша крики газетчиков: «Армия Ли и армия Гранта сражаются под Аппоматоксом! Близок час капитуляции южан!». Вильямсон упорно, настойчиво шевелил губами: «Все ради нее, ради нее...».
В Овальном Кабинете вкусно пахло свежим чаем, виргинским табаком и легко, едва уловимо, жасмином. Марта сидела, устроившись в большом кресле, расправив шелк кринолина. Ткань была медной, блестящей, похожей, подумал Линкольн, на старое, боевое оружие. Изящная, непокрытая голова была чуть наклонена. Зеленые глаза смотрели на старый блокнот, лежащий между ними, на столе.
-Рука месье Лавуазье, - восхищенно сказал Линкольн: «Не могу поверить, миссис Бенджамин-Вулф, что вам удалось, во время странствий, все это сохранить».
-Это мои семейные реликвии, мистер Линкольн, - у нее был нежный, высокий голос. Иногда, за чаем, она играла ему Моцарта, или Бетховена, Однажды Марта обернулась: «Послушайте. Это мой любимый ноктюрн Шопена, мистер Линкольн».
Он сидел, смотря на ее прямую, стройную спину, на покачивающиеся плечи, и все незаметно вытирал глаза. Потом она опустила руки на клавиши. Линкольн помолчал. Президент, вдруг, утвердительно, спросил: «Вы его уже играли, миссис Бенджамин-Вулф?»
Марта кивнула, вспомнив пыльные улицы Семипалатинска и карие глаза Достоевского:
-Играла, мистер Линкольн. Давно..., - она вздохнула, - в другой жизни.
Президент поднялся, высокий, в старомодном, темном сюртуке. Наклонившись над кабинетным, эраровским роялем, он взглянул на маленькую, с тонкими пальцами руку Марты.
-Ее вам сломал, как его там..., Мунемото? - в серых глазах Линкольна была видна улыбка.
-Именно так, - Марта рассмеялась: «Кричал мне, что я больше никогда оружия не возьму».
Линкольн взял ее ладонь и поцеловал. Марта внезапно, мучительно вспомнила, как смотрел на нее Достоевский, вспомнила пещеру под Бахчисараем и заставила себя весело заметить: «Он был неправ, мистер Линкольн».
Президент стоял, касаясь губами кончиков ее жестких, натруженных пальцев:
-Вам и не надо оружия, миссис Бенджамин-Вулф. Вы сама..., - он оборвал себя. Марта увидела, что Линкольн отвернулся.
-Пойдемте, - нарочито бодро предложил он, - миссис Линкольн сегодня обещала свежую рыбу. И вино мы еще не все попробовали. Я попросил принести довоенное бордо, белое.
- А то бы подарили, - весело сказал Линкольн, отпив чая, - Смитсоновскому институту. Я после войны хочу музеями заняться. В столице их нет пока, а надо, чтобы были. И ваш блокнот выставим.
Рука Марты потянулась к тетради: «Нет, мистер Линкольн. Я не теряю надежды найти хорошего химика, и отдать ему эти записи. Рано им еще в музее лежать, - их пальцы встретились. Линкольн велел себе: «Оставь! Она замужем, ты женат, ты ее много старше..., Ничего не будет, ничего не может быть..., Никогда».
Она рассказывала ему о России, Китае и Японии, Линкольн советовался с ней, как обустроить страну после гражданской войны. Президент все время повторял себе: «Ничего не случится, ничего. Но, Господи, я и не знал, что бывает так больно...»
Государственный секретарь Сьюард сказал ему: «Если бы миссис Бенджамин-Вулф была мужчиной, я бы немедленно взял ее в свой штат. Таких аналитиков еще поискать, мистер Линкольн».
-Возьмите, негласно, - удивился президент, а потом махнул рукой: «Она ведь уезжает, в Лондон».
-Но, может быть, когда-нибудь вернется..., - с надеждой подумал Линкольн, - вернется, приедет в Иллинойс, и будет играть мне. Вот, как сейчас. Да зачем ты ей нужен...
Они молчали, глядя друг на друга. Марта убрала блокнот в бархатный ридикюль. Линкольн вздохнул: «Приходите к нам на пасхальный обед, миссис Бенджамин-Вулф. С мужем и сыном. Хоть познакомлюсь с ними. Десять лет вашему мальчику?»
Марта кивнула. Линкольн улыбнулся: «Таду нашему ровесник, ему одиннадцать. Пусть поиграют вместе. Вы знаете, я вам говорил..., - он поднялся и подошел к окну, что выходило во двор.
Марта знала. Третий сын Линкольнов, Уильям, умер три года назад, одиннадцатилетним, от тифа, на руках родителей, здесь, в Белом Доме.
-И второй сын ребенком умер, - вспомнила Марта, - а старший в армии сейчас, в штабе Гранта. Господи, убереги нас от всякой беды, пожалуйста.
Зашуршал шелк, повеяло жасмином. Линкольн почувствовал ее руку на своем локте. До плеча она не доставала. Он посмотрел сверху вниз на ее бронзовые волосы и услышал тихий голос:
-Спасибо, мистер Линкольн. Мы непременно придем. И мне очень, очень жаль..., - она все стояла рядом, маленькая, хрупкая. Президент попросил: «Миссис Бенджамин-Вулф, почитайте мне, то стихотворение, русское...»
Месяц назад Линкольн поинтересовался, как звучит русский язык. Марта вспомнила стихи Тютчева, что ей читал Федор Михайлович. Женщина сейчас улыбнулась: «Нравится оно вам». Линкольн только и мог, что опустить веки. Больно было даже смотреть на нее. Она перевела стихи на английский, однако он просто хотел послушать ее медленный, завораживающий голос.
-Вечерняя заря..., - Линкольн увидел огненный, сияющий закат над равнинами Иллинойса, над Великими Озерами, над рекой Миссисипи, над всей страной, увидел солнце, уходящее на запад, в горы, о которых ему рассказывала Марта.
-Последняя любовь, - горько подумал он. Женщина замолчала. Президент встряхнул поседевшей головой: «Спасибо. Я вам тоже кое-что прочту, миссис..., миссис Бенджамин-Вулф». Он не смел сказать: «Марта».
У него был красивый, низкий голос. Она замерла, не двигаясь, держа руку на его локте:
Мешать соединенью двух сердец
Я не намерен. Может ли измена
Любви безмерной положить конец?
Любовь не знает убыли и тлена..., -
Марта почувствовала, как бьется ее сердце. Линкольн замолк, и они услышали стук в дверь.
-Мистер президент, - раздался юношеский голос, - мистер президент, генерал Грант принял капитуляцию южан под Аппоматоксом. Война закончена!
Марта отступила от него и перекрестилась. Окно было распахнуто, дул теплый, весенний ветер. Линкольн, ласково посмотрел на нее:
-Вот и все, миссис Бенджамин-Вулф. Ненависти больше не осталось. Только любовь. Пойдемте, - он подал ей руку, - побалуйте меня еще немного своим обществом.
-Только любовь, - повторила себе Марта, идя по устланному потрепанным, старым ковром коридору. «Господи, спасибо тебе. Теперь у нас со Степой все наладится, непременно».
У столовой президент остановился:
-Мы в театр Форда собрались, с миссис Линкольн. Новая комедия, «Мой американский кузен». Говорят, очень смешная. Об американце, что в Лондон приехал, к родственникам. Думаю, вам полезно будет посмотреть, миссис Бенджамин-Вулф. Вы же отправляетесь в Англию, - Линкольн подмигнул ей: «Я вам с мужем приглашение пришлю, в мою ложу».
-Спасибо, мистер Линкольн, - рассмеялась Марта и прошла в распахнутую дверь.
Доска для криббеджа в доме Вулфов была старой, еще прошлого века. Петенька погладил отполированное, красное дерево и зачарованно спросил: «Ей тот самый вице-президент Вулф пользовался, чью могилу мы на Арлингтонском кладбище видели?»
Марта кивнула, тасуя колоду. Она отвезла мужа и сына на родовые кладбища. Они постояли у могил Бенджамин-Вулфов. Петенька вздохнул: «Жаль, что я прадедушку не знал, мама. Он, наверное, был замечательный человек».
Марта кивнула:
-Как и другой твой прадедушка, Федор Петрович, милый.
Она увидела, как муж пристально смотрит на могилы, и обругала себя:
-Зачем? Степушка в Россию никогда не вернется, не придет на кладбище, где его родители похоронены. А дядя Теодор и тетя Тео вообще на дне Ладоги лежат.
Когда они приехали из Арлингтона, Марта спустилась в сад и присела на скамейку рядом с мужем. Он курил, глядя на журчащий фонтан. По краю мраморной чаши толкались воробьи, закатное солнце освещало верхушки деревьев.
Марта взяла его руку и приложила к своей щеке: «Прости меня, пожалуйста, Степушка. Тебе тяжело, наверное, было...»
Он молчал, а потом, внезапно, спросил: «И вы там всех будете хоронить? У нас тоже евреи в армии есть, но я никогда не видел, чтобы они рядом со всеми лежали».
Марта пожала плечами:
-Кузен Дэниел воюет. Вся его семья в армии нашей служила, со времен войны за независимость. Ты сам видел их могилы, Степушка. Кладбище это, оно для каждого солдата и офицера, погибшего за нашу страну. Неважно, еврей он, христианин, цветной или белый. А что цветные отдельно лежат, - Марта поднялась, - это изменится, после войны.
Она раздала карты и воткнула в доску серебряный колышек: «Начали!»
Петенька играл отменно. Марта всегда смеялась: «Это потому, что и у меня, и у папы твоего хорошо с математикой, сыночек. И у тебя к ней способности». Степан был еще на верфи, Майкл в Белом Доме. Марта делала ходы: «Война закончилась, Дэниел с Максом скоро в столицу вернутся. Я Макса и не видела никогда, и Полину не видела, его тетю. Ничего, в Лондоне познакомимся».
-В школе все очень рады, - Петенька отпил чаю, - почти у каждого мальчика кто-то в семье на фронте. Мама, - он поднял голубые глаза, - а папа воевать не пойдет больше?
-Нет, милый, - усмехнулась Марта, - сейчас конфедераты сложат оружие, и будем жить спокойно. Останемся здесь до осени, а потом в Лондон поедем.
После игры она проверила у сына уроки и пошла в столовую. Марта всегда накрывала холодный ужин для мужа и Майкла, если они поздно возвращались.
-Степа постится - она стояла у большого, отделанного мрамором стола, нарезая ветчину, - все еще. Пасха в это воскресенье. Православного календаря здесь не достать, он епископальным датам следует. Он и в Гунибе постился, помню. Шамиль ему календарь привез. Хотя бы ребенку разрешил мясо есть.
Марта помнила, как в Гунибе Степа объяснял ей правила Великого Поста. В епископальной церкви, где выросла Марта, все было гораздо проще. Она тогда взяла за руку мужа: «Хоть это можно делать?»
-Можно, - улыбнулся Степан и поцеловал ее куда-то в теплые, бронзовые волосы.
-Спим вместе, - Марта яростно резала мясо, - и то хорошо. На перевале Доннера то же самое было. Хочется его приласкать, поцеловать, а он отодвигается…, Конечно, ему так легче, а мне? Может быть, - она остановилась с ножом в руках, - может быть, после Пасхи все получится? Я так надеялась, все это время, что-то почувствовать...
Она ничего не чувствовала. Всякий раз, когда муж обнимал ее после, Марта незаметно вздыхала: «Надо просто потерпеть».
Марта раскладывала мясо на блюдо мейсенского фарфора. Посуда в доме была прошлого века. Многие их этих сервизов Марта помнила с детства. Она прошла в холодную кладовую. Женщина задумалась, над копченым лососем. «Можно, его, кажется, - вспомнила Марта и принесла рыбу на кухню, - а если нельзя, то я салат сделаю. Свежие овощи есть. Я сегодня на рынок ходила».
На рынке все говорили только о войне. «Сыновья мои вернутся, - вздохнул фермер, у которого Марта покупала морковь и картошку, - вроде живы были, оба, еще месяц назад».
-Вернутся, обязательно, - ободрила Марта пожилого человека, - и внуки у вас появятся.
Фермер прикусил зубами трубку и лукаво добавил: «А что негров освободили по всей стране, это хорошо. Господь не заповедовал людей в рабстве держать, миссис».
Марта накрыла на стол. Вернувшись в кухню, распахнув окно, она закурила папироску. Пока они с Петенькой сидели над картами, прошел быстрый, теплый весенний дождь. Пахло мокрой травой. Вокруг газовых фонарей еще не рассеялся влажный ореол капель. Марта услышала, как цокают подковы лошадей по мостовой. Откуда-то издалека доносилась музыка.
-Любовь не знает убыли и тлена, - вспомнила Марта: «Все у нас будет хорошо со Степушкой, мы любим друг друга». Но все время, пока она курила, обхватив рукой колено, она слышала низкий голос Линкольна и видела его серые, обрамленные морщинами, ласковые глаза.
-Ему просто со мной интересно, - сказала себе Марта и вздохнула: «Нет, не обманывай себя. Но ничего не будет, не может быть. У него забот сейчас много. После войны половина Америки в руинах лежит. Бывших рабов надо возвращать к свободной жизни...»
Сара-Джейн написала, что летом приедет в столицу. Майкл, весело, сказал:
-Я ей к тому времени квартиру сниму, хорошую. Папа ей завещал пожизненное содержание. Я обязан о ней заботиться. Надеюсь, она еще замуж выйдет. Она молодая женщина. Папа, конечно, оставил распоряжение о том, что даже в случае замужества выплаты ей продолжаются. Съездила ты к адвокатам? - он поднял на Марту голубые глаза: «Помогли они тебе, касательно завещания дедушки Тедди?»
Марта кивнула и перевела разговор на другие вещи. В адвокатской конторе она, действительно, поинтересовалась последней волей своего деда. Не то, чтобы Марта ее не знала, Тедди показал ей завещание, когда она была двенадцатилетней девочкой.
-И принесите, пожалуйста, завещание мистера Дэвида Вулфа, - небрежно попросила Марта клерка, - вот письмо от моего кузена, мистера Майкла Вулфа. Он мне разрешает ознакомиться с документом.
-Нехорошо, конечно, почерка подделывать, - Марта листала бумаги, - но никак иначе я бы это не увидела.
Записку, что она составила почерком кузена, Марта потом сожгла. Она узнала, что дядя Дэвид за полгода до смерти изменил завещание. Раньше все деньги делились в равных частях между сыновьями, а Саре-Джейн назначалось пожизненное содержание. По новому распоряжению наследство отходило трем детям дяди Дэвида поровну, Майклу, Мэтью, и маленькой Констанце.
-И не проценты, - пробормотала Марта, - а основной капитал, как мне дедушка оставил. А через полгода неизвестные расстреляли в Хиксфорде и дядю Дэвида, и его дочь. Очень подозрительно. Но я ничего не докажу, никогда. Даже не стоит с Майклом об этом заговаривать....
Она поняла, что Майкл не любит, когда у него спрашивают о младшем брате.
-Степа такой же, - сказала себе Марта, - приказ этот разорвал..., Потом упрекал меня, что я единственным ребенком росла, и не знаю, что такое семья. Юджиния написала, что и Анри и Макс видели Федора Петровича. Может быть, Макс поговорит со Степой, когда вернется с фронта..., Ладно, - она соскочила с подоконника. Пройдя в переднюю, Марта взяла городскую почту и оставила ее рядом с ужином. Она улыбнулась, увидев изящный, пахнущий ландышем конверт. Почерк был женский. Майкл получал такие письма, чуть ли не каждый день. Марта подумала:
-Ухаживает, за девушкой. Вот и хорошо. Ему тридцать, пора семью завести. То-то его по субботам дома не бывает, по воскресеньям тоже..., Говорит, что работает, но, наверное, и с ней встречается. Интересно, кто это?
Марта заглянула к Петеньке. Сын спал, положив щеку на книгу. Она читала «Нашего общего друга» Диккенса, когда дверь заскрипела. Муж улыбнулся: «Спасибо за ужин, милая. Майкл не пришел еще. С победой у него еще больше дел стало».
Степан прошел в гардеробную, скинув свою холщовую, рабочую куртку.
-Вы-то когда вернетесь к гражданскому флоту? - позвала его Марта: «Или ты в армии хочешь остаться?». Он замер: «Не стоит ей этого говорить. Еще волноваться начнет».
Длинный, крепко сколоченный ящик привезли особым, военным поездом из Нью-Йорка. Там было то, что в этой стране, как сказал Степану полковник Хэнсон, начальник верфей, видело всего несколько человек.
-Мы ее захватили во время взятия Ричмонда, - полковник выпустил клуб дыма, - на их верфи, на реке Джеймс. Как видите, мистер Степан, они усовершенствовали «Хантли».
У них были неполные чертежи затонувшей в Чарльстоне субмарины. Степан строил подводные лодки еще до Крымской войны, и быстро в них разобрался.
-Это уже не шестовые мины, - они с полковником, согнувшись, пробирались в темном, узком пространстве корпуса, - это торпеды, мистер Хэнсон, - заметил Степан: «Впрочем, такая конструкция мне знакома».
-Занимайтесь нашей добычей, - весело приказал Хэнсон: «Я хочу организовать показательное погружение, на реке. Со стрельбами, разумеется. Докажем этим маловерам из Конгресса, что нам необходим больший бюджет на вооружение армии».
-Посмотрим, - он умылся и присел на постель. Марта взяла его руку, большую, такую знакомую, и потянула мужа к себе: «Соскучилась».
-Потерпи немного, - Степан поцеловал бронзовый висок: «Скоро Пасха».
-Президент нас на обед приглашает, в Белый Дом, - Марта протянула ему конверт.
-И в театр, в эту пятницу. Ты ведь можешь освободиться? - она погладила его рыжие, коротко стриженые волосы. Степан, холодно, заметил: «В Страстную Пятницу запрещены суетные развлечения, Марта. Тем более театр. Что за язычество, у вас христианская страна, а не Китай, или Япония, - Степан поморщился.
Марта усмехнулась: «Мистер Линкольн идет в театр и не видит в этом ничего плохого. А в воскресенье мы возьмем Петеньку в церковь и потом отправимся в Белый Дом».
-В театр ты не пойдешь, - Степан забрал у нее конверт и бросил его на персидский ковер: «Я не иду, а ты моя жена, и...»
Марта отложила книгу Диккенса и оперлась на подушки:
-Ты мне не можешь запретить пойти туда, куда я хочу, Степа. Прости, - она развела руками, - если ты не собираешься идти, это твое право, а я..., - Марта сцепила, зубы. Степан хотел встряхнуть ее за плечи, Она медленно высвободилась из его рук и вздохнула: «Не надо делать того, о чем ты потом пожалеешь, Степа».
Он поднялся. Выходя из спальни, муж коротко ответил: «Я уже кое о чем жалею, Марта. Спокойной ночи, я еще поработаю».
Дверь закрылась. Марта прошептала: «Останется одна любовь». Она сидела, обхватив руками острые колени, чувствуя, как ползут по щекам слезы.
Макс смотрел на дощатый потолок каморки под самой крышей таверны. Окно, выходившее во двор, было полуоткрыто. На востоке только разгоралась тусклая полоска рассвета. Он услышал, как мычит корова в хлеву. Кто-то спустился по ступенькам крыльца, зазвенело ведро. Послеподписания капитуляция, Волк сказал генералу Ли, что отправляется в родные края, на юг Виргинии, к Вильямсбургу.
-Надо как-то жить дальше, - вздохнул он, - хотя…, - Волк замолчал. Ли потрепал его по плечу:
-Держи, сынок. Война, - генерал протянул ему какой-то неподписанный конверт, - еще не закончена.
-Ветераны! - читал Волк.
-Южане! Конфедераты! Я, ваш брат, обращаюсь к вам с призывом, не складывайте оружия! Безжалостно убивайте северян, что нахлынут после войны на Юг, делить нашу разоренную землю, пропитанную кровью мучеников. Не щадите их семьи, и особенно, не знайте жалости к неграм. Любой негр, поднявший руку на белого человека, любой негр, посмотревший в сторону белой женщины, должен быть повешен. Помните о герое Юга, шерифе Хиксфорда Уильяме Фарреле. Он казнил грязного негра, помогавшего другим бежать на север. Поступайте так, как он, и да хранит вас Бог.
Письмо было подписано «Дрозд». Волк недоуменно поднял глаза на генерала Ли. Тот, ворчливо, сказал:
-Он работал за линией фронта. Тоже ветеран, южанин, джентльмен…, Думаю, после войны он займется организацией таких, - Ли помолчал, - акций. Ты возьми письмо, - велел генерал, - подыщи в Вильямсбурге, надежных ребят, единомышленников…
Волк кивнул. Он забрал конверт и спрятал его. Макс предполагал, что кузен Дэниел обрадуется, получив это послание.
-Дрозд, - Волк присвистнул и посмотрел на свой штатский наряд, что аккуратно висел на спинке рассохшегося стула, - может быть, мы еще встретимся.
Отсюда до Вашингтона было двадцать миль. Макс вовремя вспомнил, что, кроме формы конфедератов, у него нет другой одежды. Появляться в столице в таком виде было неразумно. Волка арестовал бы первый патруль.
-Меня, конечно, выпустят, - размышлял он, подходя вчера вечером к таверне, - однако зачем время терять?
Макс посмотрел на маленький флажок Конфедерации в окне: «Здесь свои. То есть, конечно, они чужие».
Хозяином оказался отставной сержант, раненый при Геттисберге. Волк объяснил ему, что хочет пробраться домой, не вызывая подозрений. Сержант потрогал рукав его кителя: «Нашивки спорю. Шерсть хорошая, пригодится. И сапоги у тебя заберу. Возьмешь мою одежду, старую».
Максу пришлось выпить с хозяином флягу кукурузного виски, слушая его рассуждения о лени и наглости черномазых, о том, что на севере власть захватили богатые евреи, и вся Америка пляшет под их дудку.
-Линкольн еврей, - сержант вернулся из подпола со второй флягой.
-А если не еврей, то им в рот смотрит. Всяким Горовицам, Вандербильтам…., - мужчина поморщился и стукнул кулаком по столу: «И сюда они явятся, землю у нас отбирать».
Вандербильты никакого отношения к евреям не имели. Макс, посмотрев на пьяное, упорное лицо хозяина, решил об этом не упоминать. Он легко поднялся и подошел к окну.
-Не то, чтобы ты за своей землей ухаживал, - пробормотал Макс, глядя на заросшее сорняками поле на задах таверны, - впрочем, конечно, все это ерунда. После революции крестьяне объединятся в кооперативные хозяйства, и земля будет распределена между ними.
Макс потянулся и посмотрел на свои руки. Он понял, что давно не выходил в поле, не вставал к станку, не брал в руки инструментов.
-Вернусь в Бельгию, - решил Макс, - и сразу поеду в Мон-Сен-Мартен. «Угольная компания де ла Марков» узнает, что такое борьба пролетариата за свои права. Наймусь забойщиком…, - Макс налил себе остывшего кофе и закурил папироску. «После Лондона навещу Париж, - пообещал он себе, - посмотрю на племянника, на кузину Юджинию. Она, думаю, совсем расцвела».
Макс любил труд. В детстве бабушка терпеливо учила их с Анри обрабатывать землю. Ему нравилось видеть, как всходят посаженные им овощи, нравилось собирать урожай. Он вспомнил тяжесть кирки у себя в руках, жирный, черный блеск угля, ощутил запах горячего металла в механической мастерской: «Соскучился я по работе. Ей и займусь».
Макс умылся, быстро, тихо оделся, в затрепанные штаны, и такую же рубашку с курткой, и на цыпочках спустился вниз. Оружия у него не было. После капитуляции все конфедераты его сдали. Волк посмотрел на еще низкое солнце:
-К вечеру доберусь до столицы. Лягу в ванну, переоденусь в форму северян…, С кузиной Мартой встречусь. Дэниел, наверное, уже там, - он усмехнулся. Насвистывая, Макс пошел по дороге, что вела на север, к Вашингтону.
На большом, дубовом столе в Овальном Кабинете были разложены бумаги. Майкл сидел напротив президента, ожидая, пока он просмотрит проект бюро эмансипации для бывших рабов.
-Постарел он, конечно, - подумал Майкл, глядя на седину в короткой, ухоженной бороде президента, - измотала его война.
-Приведем в порядок страну, - не поднимая головы, заметил Линкольн, - и я уеду в Иллинойс. Буду защищать в суде мелких фермеров, - он усмехнулся: «Помнишь, сынок, как ты у меня работать начал?»
Майкл помнил.
Одиннадцать лет назад железной дороги в Спрингфилде еще не было. Майкл, еще студент Гарварда, выглянул из окна почтовой кареты. Он увидел очень высокого, худого человека в темном сюртуке, что ожидал его на центральной площади, у здания суда штата Иллинойс. Майкл, подхватив свой саквояж, пожал большую, крепкую руку. Он услышал смешливый голос:
-Здравствуйте, мистер Вулф. Авраам Линкольн, к вашим услугам. Я получил от ваших профессоров отменные рекомендации. Начнем работать, - Линкольн указал на купол суда: «У нас здесь, правда, провинция, - он улыбнулся, - а вы, - он склонил голову и оглядел изящный сюртук Майкла, - столичная штучка. Комнату мы вам сняли, а обедать будете у нас. Я вашему батюшке обещал за вами присматривать. Вы еще учитесь».
-Папа был жив, - вздохнул Майкл, - Констанца родилась, следующим годом. Господи, упокой их души. Хоть бы Мэтью написал, где он. Война закончилась. Об этом скоро и в Европу вести дойдут.
Они с Аталией договорились, что на следующей неделе Майкл придет к ее отцу делать предложение. Майкл нашел лазейку в сад особняка Вильямсонов. В первый же вечер, сидя в беседке, он обнял Аталию:
-Я как мальчишка, чуть ли ни через забор пробираюсь. Но как я иначе с тобой наедине останусь?
В городе Майкла знали в лицо. Если бы он стал появляться с Аталией в парках, или на улице, слухи об этом непременно дошли бы до полковника Вильямсона.
-Я не хочу его сейчас волновать, - Аталия прижалась поближе к Майклу, - он переживает, из-за войны. Все же он южанин.
Была звездная, тихая ночь. От Аталии пахло ландышем, ее домашнее платье едва слышно шуршало, у нее были мягкие, свежие губы. Майкл велел себе: «Нельзя! Ты джентльмен, она девушка…, Потерпи до свадьбы, совсем недолго осталось». Аталия целовала его, шепча что-то ласковое, она вся была нежная, хрупкая, как цветок. Майкл, взял ее лицо в ладони: «Я так люблю тебя, так люблю…».
-А ты венчайся, - раздался над его ухом голос Линкольна. Майкл покраснел. Президент поднялся, и, улыбаясь, разглядывал его. Он добавил: «Готов слушать мои предложения или все еще о своей невесте думаешь? Никому не сказал, что женишься….».
-Я еще предложения не сделал, мистер президент, - признался Майкл, - на следующей неделе к ее отцу иду.
Линкольн присел на ручку его кресла и ласково заметил:
-Не откажет он тебе, не бойся. Ты у нас хорошая партия, мистер Вулф, - он погладил Майкла по русой голове и тот вспомнил:
-Папа так делал. Можно мистера Линкольна в крестные отцы позвать. Он согласится, непременно. Аталия…, - он представил себе ее, в церкви, в шелковом, белом платье, с букетом азалий в руках и блаженно закрыл глаза: «А потом в Париж, в Лондон…, Может быть, Мэтью к тому времени объявится. Он мне брат, самый близкий человек».
Майкл взял свою механическую ручку: «Слушаю, мистер президент».
-Аболиционисты толковые вещи предлагают, - Линкольн раскрыл тетрадь: «Пиши. Учредить во всех бывших рабовладельческих штатах отделения бюро по эмансипации. Ввести бесплатные курсы для обучения грамоте, для взрослых и детей. Кроме этого, придать каждому отделению бюро юриста, для разъяснения нашим новым гражданам их прав….»
-Они будут голосовать, - зачарованно подумал Майкл, - будут владеть землей…, Как жаль, что папа и дядя Натаниэль до этого не дожили.
Майкл остановился и посмотрел на Линкольна: «А сегрегация, мистер президент? Когда уже…»
-Всему свое время, - отозвался тот.
-Мы этого, - он похлопал рукой по тетради, - сто лет добивались, милый мой. Но я тебе обещаю, сейчас все быстрее случится. Из Филадельфии написали, - Линкольн порылся в конвертах на столе, - там госпиталей много. Выздоравливающие солдаты в отпуска ходят, вернуться на поверку им вовремя надо. Омнибусов в городе не хватает. Цветные, поскольку должны ездить отдельно, опаздывают. Пробки, город большой. Одна транспортная компания устроила два входа, и скамьи в омнибусе разделила. Впереди белые, сзади цветные. Никто слова не сказал, - заключил Линкольн, - они теперь хотят такой закон во всем штате ввести.
Майкл смотрел в большое, раскрытое на лужайку окно. Тад Линкольн сидел рядом с матерью на скамейке. Миссис Линкольн что-то читала сыну.
-Когда-нибудь, мистер президент, - голубые глаза Майкла заблестели, - найдется цветной, что сядет на скамью для белых, обещаю вам. Может быть, даже при нашей жизни.
-Хотелось бы верить, сынок - отозвался Линкольн, и они продолжили работать.
Когда они пили кофе, Линкольн, вдыхая дым виргинского табака, подумал: «Может быть, рассказать ему? Ерунда, это был просто сон».
Однако, даже отпустив Майкла в его кабинет, сев за донесения с фронта, Линкольн вспоминал звуки рыданий, катафалк в Восточной гостиной Белого дома, тело, завернутое в саван, с прикрытым лицом, и караул солдат вокруг.
-Кто умер в Белом Доме? - спросил тогда Линкольн. Все было белесым, призрачным. Он твердо сказал себе: «Это видение. Кошмар. Я сейчас слишком волнуюсь. Надо успокоиться».
-Президент был убит, - ответил солдат. Линкольн услышал крик, что пронесся над головами собравшихся в гостиной людей: «Президент убит!»
Он потер руками лицо и придвинул к себе перо с бумагой:
-Дорогая миссис Бенджамин-Вулф, мне нужен ваш совет касательно предполагаемого Бюро по Эмансипации. Если у вас найдется время, мы могли бы выпить сегодня чаю в Белом Доме. С искренним уважением, Авраам Линкольн.
Президент отпустил гонца с запиской и подошел к роялю. Он коснулся пальцем клавиши и послушал нежный, исчезающий звук.
-И когда дух от Бога бывал на Сауле, то Давид, взяв гусли, играл, и отраднее и лучше становилось Саулу, и дух злой отступал от него, - вспомнил Линкольн. Тяжело вздохнув, он вернулся к работе.
Мэтью, вернее мистер Делани, получил расчет в военном ведомстве. Клерк, выдававший деньги, сказал ему:
-Теперь люди начнут с фронта возвращаться. Им работа нужна будет. Сокращаем штат, - он велел: «Распишитесь».
Это было только на руку Мэтью. Он не хотел сейчас рисковать и попадаться на глаза майору Горовицу. Мэтью съехал из пансиона и устроился в свободной каморке у вдовы Саррет. Здесь его все знали, как Дрозда. Актер, конечно, жил в своих комнатах, но уже несколько раз приходил к вдове. Мэтью, в задней комнате, устраивал совещания своих людей.
Все было готово. После убийств они должны были бежать на юг, в Мэриленд, отсидеться там в безопасном доме, адрес был известен еще с прошлого лета, хозяин их ждал, и потом пробираться дальше. Мэтью успокаивал сообщников, говоря, что в суматохе отступления конфедератов они с легкостью потеряются.
Оставалось только ждать. Он послал еще одно анонимное письмо кузену Дэниелу, городской почтой, на адрес его дома. Мэтью легко, в случае нужды, изменял почерк. Он знал, что Дэниел, с его дотошностью, может вспомнить, как выглядела рука Мэтью. В детстве они часто занимались вместе.
-Евреи въедливые, - недовольно пробормотал Мэтью, - что кузен Джошуа, что этот.
Кузина Марта все еще ездила в Белый Дом. Мэтью велел себе пока не беспокоиться:
-Потом, все потом, - он лежал на узкой, старой кровати, в маленькой комнатке, почти чулане, - после того, как выстрелит Брут и все остальные. Потом я навещу кузину Марту, заберу Аталию, и мы уедем.
В деревне ниже по течению Потомака жил знакомый Мэтью, хозяин пристани, конфедерат. Их с Аталией ждал паровой катер. «Пропадем, - улыбался Мэтью, - исчезнем…, Деньги мои в Европе, спасибо Бенджамину».
Он поворачивался на бок, и видел перед собой белокурые волосы Аталии, ее голубые глаза, слышал ее шепот: «Конечно, я все, все сделаю…, Все сделаю, хозяин…»
-Она будет покорной женой, - Мэтью сладко потягивался, - верной. Не то, что сучка, кузина Бет. Обманула меня, сбежала…, Странница, - презрительно морщился Мэтью.
За маленьким окном слышался скрип повозок. Начался обмен пленными, конфедератов везли на юг. Пахло весной, сырой, влажной землей. На голых половицах каморки виднелась блестящая, призрачная лунная дорожка. Мэтью засыпал, глубоко, спокойно дыша.
Анонимное письмо о полковнике Вильямсоне Дэниел получил, вернувшись в столицу. Он даже не стал заезжать в Бюро Военной Информации. После капитуляции, Дэниел остался в штабе Гранта, допрашивая пленных южан. Важно было понять, не собираются ли конфедераты организовывать партизанские отряды, или подпольное сопротивление.
-Не страна, а слоеный пирог, - Грант, недовольно, разглядывал карту.
-Железные дороги лежат в руинах, коммуникации перерезаны, суматоха…, Мы окружаем южан, южане окружают нас…, Некоторым генералам конфедератов закон не писан, и капитуляцию они для себя обязательной не считают, - Грант сочно выругался.
-Обидно погибать в самом конце войны, - отчего-то подумал Дэниел и посмотрел в свою записную книжку. Каждый год, осенью, он аккуратно заносил туда даты праздников. Всякий, кто увидел бы листок, ничего не заподозрил. Это был просто столбик цифр.
-Завтра надо оказаться в столице, - понял Дэниел, - Песах начинается, вечером. Дома, конечно, все в запустении. Ладно, надеюсь, что рав Штерн меня приютит, на седер.
Так и оказалось.
Дэниел не стал заходить к Майклу, хотя, конечно, он хотел увидеться с кузиной Мартой и семьей. Он добрался до Вашингтона, верхом, потный, грязный, в той самой запыленной сержантской форме, когда уже вечерело. Дэниел едва успел собрать все доставленные ему письма в одну папку, помыться и переодеться в штатское. В синагоге, на Восьмой улице, начиналась молитва. Он пробрался на место деда и погладил медную табличку: «Натан Горовиц». Дэниел закрыл глаза, слушая красивый голос кантора, и вспомнил детство. Они молились еще в старом, деревянном здании. За несколько лет до смерти бабушки и дедушки община купила бывшую методистскую церковь и перестроила ее.
Дэниел взглянул на Ковчег Завета: «Тогдашний президент Пирс даже подписал указ о нашем законном открытии. Единственная синагога в Америке, учрежденная биллем Конгресса».
Рав Штерн был рад усадить Дэниела за праздничный стол. Майор Горовиц знал, что он, как всегда, заговорит о сватовстве. Раньше Дэниел отговаривался войной, но сейчас раввин поднял руку:
-Это я слышал, мистер Горовиц. Войска южан бегут, нам надо возвращаться к мирной жизни. Подумайте, кто из девушек вам по душе. Сами понимаете,- рав Штерн погрустнел, - женихов в Америке немного осталось.
Посуду убрали, жена раввина отправилась спать, другие гости разошлись. Дэниел искоса посмотрел на седую, ухоженную бороду рава Штерна:
-Джошуа написал мне, что ему в Нью-Йорке отказали. Это потому, что Бет цветная. С Аталией такой заминки не будет. Джошуа, конечно, свою карьеру похоронил. Ни одна община его с такой женой не наймет. Ему останется только мальчишек к бар-мицве готовить. Жаль, он ведь очень способный. Хотя и у него денег много, и у Бет. Голодать не будут.
Дэниел иногда думал, что понимает кузена. С тех пор, как он увидел Аталию, он и сам больше ни о каких девушках помыслить не мог. На вечерах у Вильямсона, майор Горовиц всегда, неотступно, следил за ее стройной спиной, за украшенной цветами, вечерней прической.
-Когда мы поженимся, - Дэниел закрывал глаза, - она каждый вечер будет ложиться в моюпостель, будет рожать моих детей, она станет моей, навсегда….
Дэниел носил этот документ в потайном кармане записной книжки. Он не хотел, чтобы бумагу кто-то увидел. Когда Вильямсоны появились в столице, Дэниел попросил покойного Кормщика сделать нотариально заверенную выписку из архивов синагоги в Чарльстоне. Дэниел с детства помнил историю о сватовстве покойного капитана Хаима Горовица. Он тогда улыбнулся: «Абигайль Линдо, дочь Авраама Линдо, вышла замуж за британца, Вильямсона. Это мне пригодится».
-О сватовстве, - Дэниел достал блокнот, - я бы с вами и хотел поговорить, рав Штерн. Праздник, торопиться некуда…, - Дэниел откинулся на спинку кресла и положил перед раввином документ из Чарльстона, с печатями общины и нотариуса.
Отпив кофе, Дэниел добавил: «Разумеется, я сделаю пожертвование, рав Штерн, в честь моей свадьбы…, Новая пристройка для классов, свиток Торы, миква…»
-Если Бет рав Судаков разрешил учиться, - подумал Дэниел, - то Аталии тем более позволят.
Денег майору Горовицу было не жалко. Он, хоть и не был так богат, как Джошуа, кузену отошла еще и половина состояния покойного дедушки Тедди, но тоже не знал, ни в чем нужды.
Рав Штерн улыбался. Он вернул Дэниелу бумаги и сцепил пальцы на круглом животе:
-Буду очень рад познакомиться с вашей невестой, майор. Думаю, после Нового Года, - раввин повел рукой в воздухе, - мы, как бы это сказать, все оформим. Можно будет ставить хупу. Или даже раньше, - он подвинул Дэниелу блюдо с мацой и радушно сказал: «Афикоман мы съели, а это вам, домой. Вряд ли вы успели купить что-то к празднику».
Столица была пустынна, только откуда-то издалека, из бедных кварталов у Потомака, доносилась музыка Дэниел, идя к своему особняку, решил:
-Завтра, все завтра. Макс, наверное, к тому времени доберется до столицы. Завтра пойду, увижусь с кузиной Мартой…, Вильямсона мы арестуем на следующей неделе, конфискуем его имущество. Аталия останется на улице, в одном платье…
Дэниел даже замедлил шаг. Он увидел перед собой Аталию. Девушка, стоя на коленях, рыдала: «Майор Горовиц, пожалуйста…, Спасите, спасите моего отца, я на все готова ради этого….»
Дэниел облизал губы. Часто дыша, он велел себе: «Потерпи! Уже скоро!»
Пройдя через сад, пахнущий первыми цветами, он отпер дверь особняка:
-Надо будет кузине Мирьям написать, сообщить ей, что я женюсь. Хорошо, что тогда наш брак расстроился. Мы бы все равно не ужились. На врача учится…, - он зашел в темную переднюю, - наверняка, не девственница давно. Мне такая жена не нужна.
Газовый рожок слабо горел. Широкая, дубовая лестница, уходила вверх. Дэниел, услышав какой-то шорох за спиной, обернулся. Макс прислонился к косяку двери, и устало сказал:
-У Майкла темно, не хотел их будить. Я у тебя переночую. Я только до столицы добрался. Еще хорошо, что подвезли немного, - Макс порылся в кармане куртки и протянул Дэниелу какой-то конверт.
-Это подарок, - со значением сказал Макс, - тебе, майор. И всему Бюро Военной Информации. Лично от моего бывшего командира, генерала Ли.
Дэниел, в неверном свете рожка, пробежал глазами послание: «Опять этот Дрозд….»
-Вот и найди его, - посоветовал Макс и пожаловался: «С ног валюсь. Приму завтра ванну, и перееду к Майклу, - Волк расхохотался, показав белые зубы, - там ветчиной кормят».
-Это все подождет, - Дэниел достал свой блокнот, - сейчас я сварю кофе. Ты мне расскажешь все, что Ли говорил об этом Дрозде. До последнего слова, до последней буквы…., Иди в кабинет, - распорядился Дэниел. Скинув пиджак, засучив рукава крахмальной рубашки, майор Горовиц направился на кухню.
Подойдя к ограде особняка Вулфов, Макс обернулся: «А за кем кузина Марта замужем?». Дэниел, в штатском, светло-сером костюме, с шелковым галстуком, усмехнулся:
-Я тебе читал письмо из Лондона. За братом того самого Федора Петровича, жену которого твой Анри увез из Санкт-Петербурга, с твоей помощью.
Макс, утром, недовольно посмотрел на свою холщовую куртку:
-Все мои вещи у Майкла. Придется в таком виде идти представляться кузине. Хотя бы помылся.
Волк не только помылся. Он успел с утра сбегать в лавку и сейчас держал в руках букет белых роз. «Я все-таки немного француз, - подмигнул он Дэниелу, - положено приходить к даме с цветами».
Серые глаза майора Горовица даже не потеплели. Волк хмыкнул:
-Интересно, как он собирается ухаживать за мисс Аталией? Хотя, понятно. Арестует ее отца, и девушке больше ничего не останется, как согласиться на его предложение. Я говорил, не надо кузену Дэниелу дорогу переходить.
Утро было теплым, солнце сверкало в лужах. Волк, возвращаясь в особняк, прислушался. Звонили колокола церквей. «Пасха в воскресенье, - вспомнил он, - побуду здесь еще немного, соблазню мисс Аталию, или кузину, и поеду в Лондон».
Волк, разумеется, Дэниелу об этом не сказал, только повел рукой:
-Вернусь на континент, закончу свою диссертацию по Кампанелле, получу звание, доктора философии, в Женеве. Буду спокойно преподавать.
Макс действительно намеревался заглянуть в университет. Жизнь в Ричмонде у него была спокойная, библиотека в Хэпмпден-Сидней колледже, отменная. За год он успел позаниматься с профессорами. Почти все студенты ушли на фронт. Старики были рады, когда капитан Марш робко попросил:
-Я, конечно, не смею отнимать у вас драгоценное время…
Макс освежил свою латынь. Диссертация была готова, в его саквояже лежала стопка тетрадей, исписанных четким, решительным почерком.
Они стояли на отделанном серым мрамором, с копиями греческих статуй, крыльце. Волк, внезапно, подумал: «Если Мэтью так и не объявится, Майкл еще богаче станет. Я, впрочем, тоже на бедность не жалуюсь».
Дом на набережной Августинок модернизация барона Османа не затронула. Впрочем, как написали Максу его поверенные, в квартире проложили водопровод и сделали ремонт. Ее снимала звезда Лирической Оперы, мадам Карвальо, со своим мужем, директором театра. Волк привык все считать в американской валюте. Квартира приносила ему около десяти тысяч долларов в год.
-Надо будет посидеть с адвокатами в Париже, - решил он, - поговорить, в какие акции выгодно вкладывать деньги. Революция, конечно, это все сметет, но я ведь и стараюсь для революции.
По завещанию Волка, в случае его смерти, квартира отходила брату и его наследникам.
-Это пока я не женюсь, - напоминал себе Макс, - но в буржуазный брак я вступать не собираюсь, а своих детей я обеспечу. Тех, что рождены от любимой женщины, от спутника жизни, а не от лживой и подлой пиявки, - он даже поморщился.
Тяжелая, дубовая дверь распахнулась. Макс, опустил глаза вниз: «Ничего здесь не получится». Макс даже сглотнул. У нее были такие же ледяные, прозрачные глаза, как у бабушки Джоанны, и рука была такая же, маленькая, жесткая. Она была очень похожа на портрет миссис де ла Марк. Волк видел его в Лондоне еще ребенком. Джоанна, в последний раз, привезла внуков в Англию за год до смерти прабабушки Марты. Он вспомнил хрупкую, изящную, седоволосую женщину в черном платье, и отчего-то поежился.
-Дэниел, - ласково улыбнулась женщина, - Дэниел, милый, как я рада тебя видеть! Вы, должно быть, кузен Макс, - Марта протянула ему тонкие пальцы: «Очень надеюсь, что вы оба никуда больше не уедете. Мы за вас волновались. Майкл в Белом Доме, мой муж на верфях, а сын, его Петр зовут, по-русски, в школе. Вы проходите, - Марта отступила.
В библиотеке пахло хорошим табаком. Макс заметил на столе закрытую тетрадь, и рядом, механическую ручку. Кузина Марта была в домашнем платье, без кринолина, цвета палых листьев, волосы сколоты простыми шпильками. Пахло от нее жасмином. Макс, присмотревшись, увидел тонкие морщинки у больших глаз. «Тридцать лет ей, - вспомнил Волк, - Майкла ровесница. Она, как бабушка, сразу видно. Не надо ей дорогу переходить».
Марта прошлым вечером пришла к мужу в кабинет и погладила его по голове:
-Степушка…, Я все понимаю, милый. Я дома, на своей земле, а ты больше никогда в Россию не вернешься. Тяжело тебе, - утвердительно сказала Марта.
Он сложил чертеж, Марта краем глаза увидела в линиях что-то знакомое, и признал: «Тяжело, милая». Степан потянул ее к себе на колени:
-Тогда, в Сакраменто, после ссоры нашей, я даже хотел пойти…, - Марта приложила палец к его губам: «Но не пошел. Не надо, Степушка, - она прижалась щекой к его щеке, - я увидела бы все. Я тебя люблю». Степан почувствовал, как жена вытирает слезы с его глаз. Он уткнулся лицом в мягкое плечо: «Хочется дома, Марта…, У меня никогда его не было…, Даже к Феде меня только ненадолго привозили».
В кабинете, слушая мужа, Марта решила:
-Не надо ему письмо от Юджинии показывать. И Макс, когда вернется, пусть молчит. Я его попрошу. Я не хочу, чтобы Степушка страдал. Он сам с братом увидится. Приедет Федор Петрович в Европу, рано или поздно. Пусть поговорят.
Марта долго сидела, обнимая Степу, шепча ему на ухо, что они обязательно купят дом на Темзе, заведут лодку, и будут катать детей по реке. «Мальчиков, - Марта укачивала его, - и девочек, милый. Я уверена, что у нас все получится, Степушка».
-Зачем я тебе? - Степан, вынув из ее волос шпильки, целовал нежную шею: «Я тебя старше, Марта, и то, что в Сендае было…, - он не закончил. Марта взяла его большую ладонь:
-Вы не виноваты, милый. Что было, того не будет больше, - она улыбнулась: «А ты мне затем, что я тебя люблю, и буду любить всегда. Пока мы вместе, смерти нет, - она закусила губу и сдавленно сказала: «Тебе нельзя…»
-Ничего, - его губы коснулись маленького уха, - ничего, любовь моя…, Господь хочет, чтобы люди любили, Марта. Помнишь, - Степан поднял ее на руки, - помнишь, ты мне говорила, что исчезнет ненависть и останется одна любовь…., Прости меня, - он зарылся лицом в ее распущенные волосы, - прости…
Марта успела вспомнить: «Петенька спит». Потом все исчезло, и они опять были вместе, как тогда, в пещере под Бахчисараем, как в маленькой комнатке их дома в Гунибе. Марта, плача, смеясь, шептала: «Я люблю тебя, я так тебя люблю, Степушка…». Они лежали на диване, обнявшись, Степан показывал ей чертежи подводной лодки. Он весело сказал: «Скоро показательное погружение устроим. Вы с Петенькой посмотрите, конечно».
-Но ведь это не опасно? - она устроилась головой на его груди, сбросив измятое платье на ковер. Рубашку Марта засунула куда-то за спинку дивана. Степан поцеловал ее белое, мерцающее жемчугом плечо: «Совершенно не опасно, не волнуйся. Я такое делал, на Крымской войне. Марта…, - он почувствовал ее всю, горячую, нежную, и попросил: «Не уходи, никогда. Обещай, что всегда будешь со мной, Марта».
Она поцеловала лазоревые глаза: «Пока мы вместе, смерти нет, Степушка. Я это всегда помнить буду. И ты помни. Расскажу тебе, о чем я сегодня с президентом говорила, - смешливо добавила Марта. Степан удивился: «Ты с ним чай пьешь».
-И разговариваю тоже, - Марта блаженно вздохнула: «Хорошо-то как!»
-Потом в спальню пошли, - вспомнила она, показывая Максу и Дэниелу саблю с иконой. «Это мой муж гравюру сделал, - Марта развернула изящный свиток, - еще в Японии».
-Вы сидите, как мадам де ла Марк, кузина Марта, - Волк, разглядывал тонкую, хрупкую женщину в мужском наряде, с тяжелым узлом бронзовых волос, что устроилась на берегу пруда. «И тоже у ручья, - он указал на воду, - я помню картину, что в Лондоне висит».
Макс заметил томный, нежный румянец на ее щеках и сердито подумал:
-Не стоит и пытаться, если не хочешь, чтобы она тебя застрелила из того же кольта, что тебе показывала. У бабушки бы рука не дрогнула, и у этой тоже. И муж там, судя по всему, шутить, не любит.
Дэниел отправился варить кофе. Марта внезапно потянулась и взяла Макса за руку. Волк даже вздрогнул. Они сидели в креслах у мраморного камина. Марта тихо сказала:
-Кузен Макс, я получила письмо от кузины Юджинии. Я все знаю. Не говорите ничего моему мужу. Вы с ним сегодня познакомитесь. Вы у нас обедаете, разумеется. И Дэниел тоже. Здесь, в кладовке, есть его посуда. Молчите пока, - Макс ощутил, какие у нее жесткие, твердые пальцы.
Женщина смотрела на него, требовательно, выжидающе.
-Не буду, кузина Марта, - Максу почему-то захотелось отвести взгляд. «Даже мурашки по коже идут, - понял он, - бабушка тоже так смотреть умеет».
-Слово чести, - добавил Волк и вспомнил кольт, что уютно лежал в ее ладони, маленький, смертельный.
-Спасибо, - улыбнулась Марта и поднялась. Дэниел вошел с кофе. «Расскажу вам, - женщина взялась за серебряный кофейник, - как мне в Японии хотели голову отрубить».
Она говорила, смеялась, а Волк видел холодный блеск зеленых глаз, вспоминал ее твердый голос: «Молчите».
-Буду, - хмыкнул Волк: «Понятно, что от нее лучше подальше держаться. Такая женщина тебя раздавит, и даже не оглянется». Он отпил сваренного с кардамоном кофе: «Ни слова ему не скажу».
В гардеробной пахло жасмином. Марта, по приезду в Вашингтон, сшила себе новые платья. Она стояла у шкафа орехового дерева, в одной короткой рубашке и чулках, склонив голову набок, пристально их рассматривая. Марта не носила корсета. Портниха говорила: «Вам затягиваться не надо, миссис Бенджамин-Вулф. Талия очень тонкая». Ландо из Белого Дома должно было забрать ее в половине восьмого вечера и привезти прямо к театру Форда.
-В воскресенье, - сказал президент, прощаясь с ней вчера, - ждем вас и семью на пасхальный обед. Линкольн был в хорошем настроении и взял с нее обещание, что Марта непременно поиграет им.
Он поднес к губам ее руку: «Как вы мне сегодня играли, миссис Бенджамин-Вулф. Мне сразу..., - президент оборвал себя и ласково улыбнулся: «Увидимся в театре».
С юга приходили хорошие новости. Соединения конфедератов сдавались, войска возвращались домой.
-Может быть, - Марта, невольно, положила руку на живот, - может быть, получилось..., Через две недели узнаем. Но в театр Степушка все равно идти отказался. С Петенькой посидит, позанимается математикой, русским..., Почитает ему. Холодный ужин я накрыла, к полуночи вернусь. Майкл в Белом Доме еще. Хотя, может быть, и с девушкой встречается..., - Марта вспомнила лукавую улыбку кузена.
Они сидели в столовой. Марта, с двумя мужчинами и ребенком в доме, поднималась в пять утра, чтобы приготовить завтрак. Мужу надо было к шести на верфь, у Петеньки занятия начинались в семь, тогда же уходил Майкл. Разливая кофе, Марта заметила: «Мы с тобой ровесники, Майкл. Я десять лет замужем. Надо и тебе жениться, мирное время настает».
Майкл покраснел: «Я после Пасхи буду предложение делать. Надеюсь, - кузен вздохнул, - отец ее мне не откажет».
-Не откажет, - уверенно ответила Марта, затягиваясь папироской: «Твой отец был бы рад, милый. Пусть здесь, - она обвела рукой отделанную шелковыми обоями столовую, - дети появятся. И женская рука нужна, - Марта взглянула на чисто вымытые окна, - слуги с фронта вернутся, но все равно...»
Она каждый день, понемногу, приводила в порядок комнаты. Пока шла война, поденщиц было нанимать нельзя. Степан работал на военной верфи, Майкл, бывало, приносил домой бумаги из Белого Дома.
-У бабушки, на Ганновер-сквер тоже слуг не водилось, - Марта, стоя на деревянной стремянке, протирала окна, - но я привыкла к работе. На перевале Доннера сама все делала.
Она рассказала Майклу, что встретила в Сан-Франциско Меневу с дочкой. Кузен помрачнел:
-Рано или поздно армия до них доберется, Марта. Загонит в резервации, согласно заветам дедушки. Считается, что индейцы, живущие на своей земле, опасны для Америки. Надо непременно их держать под присмотром.
Марта встала и гневно провела рукой по большой карте страны.
-Куда еще их гнать, Майкл? Мы заставили их уйти с Атлантического океана, с Великих Озер уйти. Это их земля, их страна, точно так же, как и наша. Бедные люди в самую глушь забрались, - Марта ткнула в белое пятно на северо-западе Америки, - хватит.
Майкл помолчал: «Военное ведомство против того, чтобы на карте оставались неизведанные земли, сама понимаешь. Тем более, если там есть золото...»
-Очень надеюсь, что нет, - кисло, подытожила Марта: «И не спрашивай у меня, где они живут. Я все равно не знаю».
-Не собираюсь, - оскорблено ответил Майкл: «Папа всегда говорил, что нам нельзя так обращаться с индейцами. Я с ним согласен».
Кузену Дэниелу Марта ничего говорить не стала, но аккуратно привела в порядок родословное древо.
-Дети рождаются, - улыбнулась она, - может быть, и у нас со Степой..., Петенька, конечно, брата или сестру хочет. Девочка, - Марта закрыла глаза: «Посмотрим. Что будет, то и будет».
Она, наконец, выбрала темно-зеленое, отделанное брюссельским кружевом платье, с пышным кринолином и повертела украшение из перьев.
-Когда уже можно будет замужним женщинам не носить ничего на голове, - Марта присела к зеркалу и стала причесываться, - хорошо еще, что дома теперь не принято шляпы надевать. Миссис Линкольн всегда с непокрытыми волосами ходит. Но на улице, на приеме, в театре, нельзя пока. Но я ведь и не замужем, - Марта, отчего-то развеселилась и подмигнула себе.
Они со Степаном собирались обвенчаться в Париже, но Марта предупредила:
-Православие я принимать не буду, милый. Что твоя мама так сделала, и бабушка Тео, так они в России жили. Я туда возвращаться, не намерена. И ты тоже, надеюсь, - Марта поцеловала его в щеку. «Мне там делать нечего, - мрачно, сказал муж, - но Петенька..., Он дворянин, Марта, а получится незаконнорожденным».
Марта подняла бровь: «У него американский паспорт, как ты помнишь. Здесь давно нет этого слова, Степушка. Ты можешь сходить в Париже в русское посольство, написать аффидавит...»
-Чтобы меня прямо там арестовали, - буркнул муж и махнул рукой: «Ладно, если он в Россию когда-нибудь соберется, пусть американцем туда приезжает. Так безопаснее».
Марта только стала надевать платье, как из-за двери раздался голос Петеньки: «Мамочка, вечерняя почта пришла, Грегори мне написал!»
-Читай, - велела Марта, - читай, милый. А лучше подожди, я выйду сейчас.
Она оглянулась и взяла бархатный, вышитый бисером ридикюль. Марта остановилась и открыла шкатулку, стоявшую на полке гардероба. Она прикоснулась пальцем к золотой табличке: «Здесь, конечно, не горы Сьерра-Невада. Я там всегда с оружием ходила. Все равно, - Марта тряхнула головой, - просто для спокойствия». Она сунула кольт в ридикюль, надела маленькие, на низком каблуке, атласные туфли и вышла из гардеробной.
Степан еще не возвращался с верфей. Марта с Петенькой спустились на кухню. Мальчик был в домашней курточке. Марта пригладила его кудрявые, рыжие волосы: «Я тете Бет написала, в Иерусалим. Послала ей карточку мистера Клеменса, скоро увидим его книги». Марта вспомнила: «Миссис Линкольн мне говорила, они Тада тоже в театр отправили, на «Волшебную лампу Алладина». Петеньку надо потом сводить, после Пасхи».
Марта сварила кофе. Устроившись за столом, она подвинула сыну блюдо с печеньем: «Читай».
Грегори писал о школе, в Итоне ему нравилось, о том, что он, на каникулах, много раз ездил на подземной железной дороге. Марта заметила, как загорелись глаза Петеньки, и улыбнулась: «Ты тоже поедешь, этим летом».
-Мы с папой гостили у тети Полины, и его светлости, в замке. Джону-младшему четыре года, а Джейн еще маленькая. Она только тем Рождеством появилась на свет, пока даже ходить не умеет, - Петенька вздохнул: «А у меня будет брат, или сестра, мамочка? Кроме Грегори».
-Обязательно, - Марта выпила несладкого кофе. Женщина распахнула окно. Над Вашингтоном играл ранний, еще золотой закат. Она устроилась с папироской на каменном подоконнике.
-Я здесь росла, - нежно подумала Марта, - здесь ходить училась, в этом саду. И спим мы в моей комнате старой. Дядя Дэвид, когда дом перестраивал, ничего ломать не стал. Теперь Майкла дети здесь играть будут, - Марта взглянула на кусты роз, на зеленую траву рядом с фонтаном: «А Мэтью..., Где его найти сейчас, после войны?»
- У Джона-младшего есть свой пони, а у меня лошадь. Бабушка Сиди и дедушка Мартин водили меня в Британский музей, в галереи Кроу. Когда ты приедешь в Лондон, Питер, я тебе обязательно все покажу, и музей, и Национальную Галерею, где висит портрет твоей прабабушки. Бабушка Вероника начала новый роман, о Японии, и ждет, пока вернутся из Италии Пьетро и Эми-сан. Они прислали письмо, что обвенчались в Риме.
Наримуне-сан, на каникулах, пошел рабочим к дяде Стивену, на подземную железную дорогу. Он отлично справился, однако до сих пор удивляется, что в Англии не принято кланяться друг другу при встрече. Мы с папой, бабушкой и дедушкой ездили в Кентербери, к дедушке Аарону и маленькой Марии. Ей осенью будет три года, она бойко разговаривает. Дедушка Аарон теперь живет на окраине города, и завел целую ферму. У Марии есть и козы, и курятник. У них живут кошки, и собака. Собор очень красивый, там тоже есть река, хотя она меньше, чем Темза.
-Бедный мальчик, - Марта слушала чтение сына: «У него и старшая сестра есть, и старший брат. Но им никак не сообщить, что Грегори жив. Не драться же с Виллемом на дуэли из-за этого».
-У тети Мирьям появился племянник, Шмуэль, она ездила в Амстердам на обрезание. Мы все передаем вам свою любовь и ждем вас в Лондоне.
-Скоро поедем, - Марта потрепала сына по голове: «Папа идет, я его вижу. И мое ландо у ворот».
Они простились на крыльце. Марта поднялась на цыпочки и шепнула Степану: «Я тебя разбужу, когда вернусь». От него пахло знакомо, гарью, порохом, углем. Марта провела губами по его щеке и муж улыбнулся: «Буду ждать». Марта помахала им, устраиваясь в ландо. Зажгли газовые фонари, закат из золотого стал огненным. В чистом, вечернем небе, над куполом Капитолия, метались птицы.
-Дэниел с Максом в Бюро Военной Информации сидят, - Марта запахнула кашемировую шаль, - они мне рассказали о письме, что Макс привез. Будут пытаться найти Дрозда. Господи, - она вздохнула, - зачем это все? Мало им было смертей до войны? Мало войны, что всю страну надвое расколола? Опять собираются людей убивать. Какая разница, белые, цветные, индейцы..., Мы все американцы.
Ландо обогнало невысокого, легкого человека в холщовой куртке рабочего. Он проводил взглядом украшение из перьев на голове дамы: «Наверное, тоже в театр едет. Бут сказал, больше, чем тысяча человек будет, в зале. Вот и хорошо, начнется паника, неразбериха...»
Мэтью шел к особняку Вильямсонов на Индепенденс-авеню. После обеда, он провел последнее совещание в пансионе вдовы Саррет. Люди получили оружие и четкие указания. Вице-президент Джонсон должен был быть убит в своем номере, в гостинце Кирквуда. Государственный секретарь Сьюард лежал, после аварии ландо. Его собирались навестить в резиденции на площади Лафайета, неподалеку от Белого Дома. Мэтью взглянул на свой хронометр. Было четверть девятого.
-Через два часа Венеция будет спасена, - улыбнулся он.
После убийств Бут и остальные собирались пересечь Потомак и скрыться в Мэриленде. Среди бесконечной, болотистой, покрытой камышами равнины, стояло имение полковника Кокса, тайного конфедерата и агента Мэтью. Кокс уверил Мэтью, что переправит Бута и других дальше на юг.
-Там их никто не найдет, - Мэтью прислонился к стволу дерева и закурил папироску.
Сам он собирался дождаться ареста Вильямсона, этой ночью, как был уверен Мэтью, забрать Аталию и спуститься с ней на паровом катере вниз по реке, к Атлантическому океану.
-Дальше, - Мэтью вдохнул теплый, весенний воздух, - дальше нас ждет Европа. Или Россия. Жаль, что они рабство отменили. Ничего, когда Америка вернется к порядку, мы сюда приедем, обязательно.
Окна гостиной Вильямсонов были освещены. Мэтью услышал звуки фортепиано. Она играла Моцарта.
Мэтью счастливо подумал: «Скоро. До утра Аталия станет моей, обещаю».
В театр они немного опоздали. Ландо Марты было первым. Она подождала на ступенях, пока появится коляска с другом Майкла, майором Генри Рэтбоном и его невестой, Кларой. Потом подъехал и экипаж президента. Линкольн был в том же старомодном сюртуке, при цилиндре. Увидев Марту, президент подмигнул ей:
-Сейчас узнаем, миссис Бенджамин-Вулф, как американцы должны вести себя с английской аристократией. Надеюсь, вы все запомните. Ваш кузен, герцог Экзетер, останется доволен.
Марта едва не рассмеялась вслух. Пьеса была о провинциальном юноше из американской глубинки. Он обнаруживал себя наследником титула и состояния английского лорда. Играла труппа миссис Кин, из Нью-Йорка, президентскую ложу украшали государственные флаги. Марта поднималась вслед за Линкольном и его женой по широкой, устланной коврами лестнице. Охранник шел сзади. Женщина увидела, что Линкольн держит жену за руку. Миссис Линкольн шепнула: «Что подумает миссис Бенжамин-Вулф?». Марта, невольно, улыбнулась. Он ласково ответил: «Да ничего не подумает, дорогая моя».
В ложу вело две двери. Охранник остался у первой, вместе с театральным служителем. Марта еще никогда не слышала, чтобы так аплодировали. Линкольн, передав служителю цилиндр, вошел в ложу. Зрители поднялись с мест.
-Здесь их больше тысячи, - Марта рассматривала забитый людьми зал, - Господи, и они все хлопают.
Линкольн поклонился. Люди вскакивали на кресла, чтобы его рассмотреть. Пьеса только началась. Актеры, на сцене тоже хлопали. Слышались крики: «Ура! Да здравствует президент США! Конец войне!». Оркестр заиграл «Приветствие президенту», люди замерли. Марта заметила, что Линкольн быстрым движением отер глаза.
Она и сама ощутила слезы у себя на щеке.
-Господи, - попросила Марта, - убереги нас, пожалуйста, от всех бед и невзгод. Пусть в стране, наконец, наступит мир.
Они опустились в кресла. Марта положила себе на колени ридикюль, чувствуя, сквозь шелк платья, привычную тяжесть пистолета.
Пьеса была смешная. Актеры даже останавливались, пережидая раскаты хохота в зале. Марта и сама смеялась, следя за похождениями наивного, прямого американского юноши в светском Лондоне. «Надо будет со Степушкой сходить, - решила она, - прямо на следующей неделе. Ему понравится».
В антракте им принесли кофе. Марта посмотрела на свои серебряные часики. Было ровно десять вечера. «Петенька спать ложится. Степа с ним почитает, расскажет ему о подводных лодках, о телеграфе...». Марта поставила на обитый бархатом барьер ложи чашку и отчего-то обернулась. Служитель ушел, закрыв внутреннюю дверь. «Странно, - подумала Марта, - это довольно новое здание, и откуда-то дырка, прямо на уровне глаз». Она даже хотела подняться, чтобы рассмотреть ее поближе, но оркестр играл вступление ко второму акту. Марта решила: «Ерунда, просто дверь рассохлась».
Она сидела по правую руку президента, у стены ложи. Миссис Линкольн устроилаь в центре, а майор Рэтбон и его невеста, по другую сторону.
Марта все равно незаметно посмотрела на дырку. Она была напротив темноволосой, побитой сединой головы Линкольна.
На сцену вышел актер, игравший американского кузена. Зал взорвался аплодисментами. Он начал свою сцену с чопорной английской леди, люди хохотали. Марта, внезапно, почувствовала какой-то шорох сзади.
Она оглянулась. Даже не думая, одним легким движением, женщина вынула свой кольт. Внутренняя дверь медленно открывалась.
-Там охранник, - Марта стала подниматься, - служитель. Снаружи, в коридоре. Это, должно быть, они. Какие-то вести с юга, с фронта, срочный кабель…
В партере, люди смеялись, стучали ногами по дощатому полу, кричали «Браво!». Марта увидела дуло пистолета, нацеленное в затылок Линкольну. Она быстро оказалась за спиной у президента, защищая его своим телом. Женщина выстрелила прямо в колеблющиеся, бархатные портьеры. Внизу все еще было шумно. Марта услышала недоуменный голос:
-Миссис Бенджамин-Вулф, что такое...
Она заметила, что майор Рэтбон встал со своего места. Раздался еще один выстрел. Марта пошатнулась и сползла на устланный ковром пол ложи.
Она не видела, как дернулся президент. Миссис Линкольн, поддерживая его, отчаянно закричала. Кровь брызнула на светлые платья женщин. Высокий, ухоженный мужчина ударил майора Рэтбона ножом. Вскочил на барьер ложи, он закричал: «Юг отмщен!», и прыгнул вниз, в зал. Рэтбон держался за окровавленную руку: «Держите его, не дайте ему уйти!»
-Президент ранен! - рыдала миссис Линкольн. Рукава ее шелкового платья были испачканы кровью до локтя: «Врача, врача!»
Марта лежала, сжимая кольт в правой руке, смотря остановившимися глазами в лепной потолок ложи. Кто-то сдернул американский флаг и опустил Линкольна рядом , подсунув ткань знамени под раненую голову президента. Молодой человек в форме армейского хирурга, опустившись на колени, сказал Рэтбону:
-Пуля рядом с левым ухом. Это смертельная рана. У него паралич тела.
Второго врача, тоже военного, публика подняла на руках прямо к ложе. Майор Рэтбон велел: «Немедленно известите вице-президента, военного министра, весь кабинет. Надо ввести в городе осадное положение. Этот мерзавец не мог далеко уйти».
Хирург разогнулся, они с коллегой обменялись взглядами. Второй врач поднялся:
-Нельзя везти президента в Белый Дом, он этого не выдержит. Найдите какую-нибудь комнату неподалеку. Мы его туда на руках перенесем..., - миссис Линкольн плакала, американский флаг под головой ее мужа промок от крови. Публика ринулась на улицу. Послышались выстрелы и крики: «Президент! Президент убит!»
Армейский хирург вынул пистолет из тонких пальцев Марты. Шелковый корсет стал черным от крови. Он увидел мелкие, алые пузырьки у нее на губах. Второй врач наклонился и послушал слабое, свистящее дыхание женщины.
-Устройте ее рядом с президентом, - распорядился мужчина, - хотя у нее пуля в легких. Она до утра не доживет.
Марта даже не пошевелилась, когда ее положили на выломанную дверь. Хирург повертел кольт и опустил его рядом с рукой женщины. Линкольна унесли, майору Рэтбону делали перевязку. Он поднял голову, морщась от боли:
-Миссис Бенджамин-Вулф..., она первой выстрелила в того мерзавца, я видел..., Она встала между ним и президентом, она, женщина..., - военный замолчал. Врач посмотрел на золотую, измазанную кровью табличку на оружии: «Semper Fidelis Ad Semper Eadem», - прочел он и махнул рукой: «Поднимайте ее, только осторожно!»
Аталия положила руки на клавиши: «Еще поиграть, папа?». Вильямсон сидел в большом, обитом бархатом кресле, держа тяжелый, хрустальный бокал с шотландским виски. Оно подорожало, из-за войны, но бывший полковник не жалел денег на хорошие вина, на устрицы и лобстеров, на французские сыры. Он обвел глазами красивую, с персидскими коврами гостиную, полюбовался пейзажами на стенах, изящной, в шелковом, домашнем платье, фигуркой дочери.
-Хоть бы этот Мэтью голову сложил, - мысленно пожелал Вильямсон, - хоть бы он здесь никогда не больше не появлялся. Сейчас, в театре Форда…., - часы красного дерева пробили десять. Вильямсон, едва заметно, вздрогнул.
Вчера он поехал с приятелями в варьете, но, даже выпив две бутылки шампанского, запершись с мисс Эльмирой в ее уборной, Вильямсон не мог забыть холодные, голубые глаза мистера Вулфа.
-Может быть, их всех арестуют, они ничего не сделают, не успеют…, - просил Вильямсон: «Меня никто не видел, кроме Бута, а Бут не знает, кто я такой».
Он пригласил два десятка человек на пасхальный обед. Полковник, поднимаясь, горько подумал: «Это если он состоится».
-Спасибо, милая, - Вильямсон поцеловал дочь в теплый лоб, - я пойду, еще почитаю в постели.
Аталия прижалась головой к его плечу. От отца пахло уютно, знакомо, табаком и сандалом. Аталия, едва заметно улыбнулась:
-Папа не откажет Майклу. Мы любим, друг друга, а папа для меня все сделает. И я для него тоже, - Аталия, внезапно, пожала отцу руку: «Я рада, что мы в столицу переехали, папа. Давай здесь останемся, или ты хочешь на юг вернуться?»
Аталия заметила, как покраснели белки его карих глаз. Вернувшись из мюзик-холла под утро, Вильямсон долго ворочался в постели, глядя на серый рассвет над Вашингтоном. Он даже тихо заплакал: «Господи, я виноват, я знаю. Убереги мою девочку, я прошу тебя».
-Там сейчас все разрушено, милая, - вздохнул Вильямсон: «Хорошо, что мы дом в Саванне успели продать. Деньги тоже здесь лежат, в акциях северных заводов. Останемся, конечно. Ты посидишь еще? - он взглянул в голубые глаза дочери.
Аталия кивнула. В четверть одиннадцатого Майкл ждал ее в беседке.
-Президент идет сегодня в театр, - записка пришла утром с городской почтой, - а у меня деловой обед с нашими сенаторами, из Иллинойса, в ресторане Фантена, на Седьмой улице. В десять мы закончим. Я забегу пожелать тебе спокойной ночи, любовь моя.
-На следующей неделе, - счастливо подумала Аталия, проводив взглядом отца, что поднимался в спальни: «На следующей неделе мы станем женихом и невестой. Весенняя свадьба, очень красиво…». Аталия нарисовала в альбоме фасон платья. Она, исподтишка, разглядывала в универсальных магазинах образчики шелка, белого, кремового, цвета шампанского и слоновой кости. «Шлейф из брюссельских кружев и букет ландышей, - шептала она, - и марш Мендельсона, обязательно».
Он научилась расписываться: «Миссис Майкл Вулф». Вечером, в постели, Аталия составила объявление о помолвке и свадьбе в National Intelligencer. Она выбрала имена для детей. Майкл рассказал ей о семье. Аталия, закрыв глаза, видела мальчика и девочку. «Дэвид и Констанца, - она взбивала подушку, и успокоено поворачивалась на бок, - так их будут звать».
Аталия тихо прошла в переднюю, где шипел газовый рожок. Отец не держал постоянной прислуги, только приходящую горничную, лакеев и повара. Аталии такое казалось неудобным, но отец развел руками: «Война, милая. Все на фронт ушли. Сейчас очень тяжело нанять кого-то надежного». Аталия, конечно, не знала, что брать слуг с проживанием отцу запретил Мэтью.
-Мало ли кого к вам подошлют, - холодно сказал он Вильямсону, - я не могу отвечать за вашу безопасность, полковник, если в доме будут болтаться непроверенные люди, негры…, - Мэтью поморщился.
Аталия накинула легкую кашемировую шаль и выскользнула наружу, в тихую, звездную ночь. Она остановилась на гранитных ступенях крыльца и полюбовалась Млечным Путем. Часы в передней пробили четверть одиннадцатого. Аталия, оставив дверь полуоткрытой, побежала в беседку.
Она огляделась на пороге и позвала: «Майкл!». Никого не было. Девушка уселась на мраморные перила:
-Должно быть, задерживается. Он очень, много работает, - Аталия накрутила на палец белокурый локон и вздохнула:
-Я его всегда буду ждать. Уложу детей, а потом мы с Майклом сядем ужинать, он мне расскажет, что у него случилось, за день…, - Аталия увидела его ласковую улыбку, почувствовала прикосновение крепкой руки:
-Мы поедем в Европу…, В Париж, на медовый месяц…, - она немного покраснела: «С кем бы поговорить? Я ничего не знаю, а у папы спрашивать неудобно. С врачом, - обрадовалась Аталия, - мистером Моррелом. Он меня осматривал, когда я зимой простудилась. Это прилично, он доктор. Сейчас новое время, - Аталия вспомнила красивые, темные глаза мисс Фримен, - сейчас так можно делать».
Аталия не говорила отцу, что встретила Бет в Конгрессе. «Папа и не знает, что она там была, у мистера Мэтью, - решила Аталия, - и сам мистер Вулф тоже не знал. Его надсмотрщики обманывали».
Аталия всегда, с удовольствием, читала колонки мисс Фримен в New York Evening Post и даже купила ее книгу.
-Она на Святой Земле сейчас, - вспомнила девушка, - какая она смелая, все-таки. И во время войны она задания правительства выполняла…., - Аталия очнулась и услышала вдалеке выстрелы и крики.
Майкла все не было. Она посмотрела на свои золотые часики и нахмурилась: «Без четверти одиннадцать, что случилось?». На улице все еще стреляли. До нее донесся цокот копыт и скрип колес экипажей, совсем рядом. Горящие факелы бросали отсвет на темные окна дома.
Мэтью, увидев подъезжающие, закрытые, ландо, с решетками на окнах, спрятался за ствол дерева. «Вот и все, - улыбнулся он, - Дэниел увезет полковника, а я заберу Аталию. К утру, мы будем далеко отсюда». Мэтью знал, что все прошло удачно. По Индепенденс-авеню бежали мальчишки-газетчики: «Президент Линкольн смертельно ранен! Покушение в театре Форда! Подозревается актер Бут».
-Еще Джонсон, - хмыкнул Мэтью, - и Сьюард. Сьюард здесь живет, по соседству. Пауэлл все сделает.
Пауэлл, он же «Воробей», был уроженцем Алабамы, конфедератом, взятым в плен при Геттисберге. Он бежал из северного лагеря обратно за линию фронта. Довести до особняка Сьюарда его должен был Дэвид Херольд, уроженец столицы, помощник врача. Пауэлл плохо знал Вашингтон. Потом они оба намеревались встретиться с Бутом и четвертым заговорщиком, каретным мастером Джорджем Ацеродтом. Тому было поручено убить вице-президента.
-Пусть они прячутся, у Кокса, - Мэтью увидел, как из кареты выходит Пинкертон, и удивился: «Дэниел не приехал, надо же».
Мэтью не знал, что Дэниел был в пансионе Петерсена. Там, в маленькой комнатке лежал умирающий, парализованный Линкольн, туда приехал вице-президент Джонсон. Ацеродт испугался и даже не стал заходить к нему в комнату, в гостинице Кирквуда. Выбросив нож в канаву, несостоявшийся убийца пошел бродить по улицам Вашингтона.
Дэниел пока не хотел показываться на глаза полковнику и Аталии. Он велел Пинкертону: «Привози их в тюрьму. Я утром появлюсь». Майор держал в руках наскоро напечатанную афишу. Пять сотен таких уже расклеивали по городу. Человеку, указавшему на местонахождение Бута, полагалось сто тысяч долларов награды.
-Он ногу сломал, - Дэниел закусил зубами папиросу, - очевидцы утверждают. И в зрительном зале кровь. Кузина Марта его ранила.
-Как она? - Пинкертон кивнул на свет газовых рожков в гостиной. Они стояли на улице, шумела толпа, ждавшая сведений о состоянии президента. Миссис Линкольн Майкл увез в Белый Дом. Женщина была в истерике. Его вызвали прямо с обеда. Он приехал к театру Форда в смокинге и крахмальной рубашке. Майкл испачкал ее кровью, когда усаживал миссис Линкольн в экипаж. Светлое платье женщины промокло от брызг. Он забрал детей, Тада и Петю. «Пусть вместе побудут, - хмуро сказал Майкл, - им так легче».
Дэниел, приехав к театру, сразу послал экипаж за Степаном. Тот, было, хотел зайти к жене, но главный хирург армии, доктор Барнс, в фартуке, встал на пороге:
-Ваша жена все равно без сознания, под опиумом. Мы в разгаре операции. Делайте свое дело, а мы сделаем свое.
-Пулю достали, - Дэниел сжал зубы, - но Барнс ничего не обещает. Она много крови потеряла.
Дэниел вспомнил мальчика. Петя стоял, прижавшись к отцу, нижняя губа дрожала. Степан, присев, обнял сына: «Езжай в Белый Дом, милый. Таду сейчас тяжело, не надо его одного оставлять. С мамой все хорошо будет».
-Все будет хорошо, - повторил себе Степан, гладя сына по рыжей голове: «Пока мы вместе, смерти нет». Он забрал Макса и уехал на верфь. По распоряжению военного министра Стэнтона, флот перекрывал Потомак выше и ниже по течению. «Чтобы никто не проскочил, - зло сказал Стэнтон, - даже рыба». Он отвел Степана в сторону и что-то ему шепнул. Тот кивнул и попросил Дэниела: «Записку мне потом пришли, впрочем…, - Степан махнул рукой: «Получу ее когда-нибудь».
-Субмарина конфедератов, - вспомнил Дэниел, - та, что мы в Ричмонде захватили. Правильно, мало ли что им в голову придет. Лучше ее вывести на реку.
Мэтью насторожился. Он услышал отчаянный, жалобный крик: «Нет, нет, не надо! Я прошу вас, прошу! Мой отец ни в чем не виноват!»
Кованые ворота раскрылись. Он увидел Вильямсона, босиком, в бриджах и нижней рубашке, со скованными руками. Полковник, было, повернулся к дочери, но Пинкертон велел: «Уведите его!». Двое солдат подтолкнули Вильямсона к экипажу. Мэтью облегченно подумал: «Вот и все. Сейчас они уедут…»
Он замер. Аталия, в домашнем платье, с растрепанной прической, стояла в воротах, прижимая руки к груди, раскачиваясь: «Папа…, папа…». Мэтью ничего не мог сделать. Он услышал щелчок наручников. Аталия всхлипнула: «Я ничего не знаю, клянусь…, Пожалуйста, пожалуйста, отпустите моего отца…».
-Сюда, мисс, - почти вежливо сказал Пинкертон, направляя девушку к открытой дверце кареты. Та захлопнулась, Мэтью чуть не выругался вслух. Ландо скрылось за углом. У газовых фонарей метались мотыльки, пахло распустившимися цветами. Пинкертон крикнул полицейским, их было не меньше десятка:
-Все здесь, - он указал на дом, - перевернуть! Если надо срывать половицы, чтобы найти сведения о заговорщиках, мы это сделаем!
Мэтью поднял воротник куртки. У особняка полковника остался лишь один зарешеченный экипаж. Подождав, пока улица опустеет, Мэтью быстрым шагом пошел к пансиону вдовы Саррет.
Утро было тихим, еще прохладным, в маленькой комнатке стоял металлический запах крови. Майкл приехал в пансион Петерсена на рассвете. Он устроил миссис Линкольн в Белом Доме, дождавшись врача и старшего сына президента, Роберта. Мальчики спали. Они с Робертом заглянули в комнату Тада и увидели, что дети лежат на диване.
-Пусть, - махнул рукой Роберт Линкольн, - не надо их будить. Я за ними присмотрю, мистер Вулф, а вы езжайте, там надо…, - юноша не закончил. Они знали, что ранение смертельно. Главный хирург армии, Барнс, приехав к театру Форда, за час до полуночи, согласился с диагнозом врачей, что были в зале.
-Бесполезно вынимать пулю, - сказал он, вертя окровавленный, медный зонд. Барнс исследовал рану.
-Начнется кровотечение. Мистер Линкольн, мгновенно, умрет. Выстрел разрушил мозг, сами видите, - он указал на расширенные глаза Линкольна, - президент в параличе. Это вопрос времени. Он ничего не чувствует, - добавил Барнс, вытирая руки.
-Однако он дышит, - прислушался вице-президент Джонсон.
Барнс кивнул: «Эта функция организма не нарушена. Президент не страдает. Надо просто дать ему спокойно уйти».
Дверь приотворилась, кто-то из врачей позвал: «Генерал-майор! Раненая готова к операции, пульс хороший».
Барнс обвел глазами министров, собравшихся у кровати, где устроили Линкольна. Президента положили наискосок. Он был слишком высоким, чтобы уместиться вдоль, как положено. Раненая голова была перевязана. Длинное, худое, покрытое морщинами лицо, смертельно побледнело.
Осматривая миссис Бенджамин-Вулф, главный хирург пробормотал:
-Она еще и стреляла в этого Бута, первая. Покажите-ка мне ее кольт, - потребовал генерал. Он прочел буквы на золотой табличке:
-Все правильно. Оставьте револьвер здесь, - Барнс взглянул на белые, без единой кровинки, щеки женщины: «Когда миссис Бенджамин-Вулф очнется, она первым делом потребует оружие. Я таких людей, как она, знаю, - Барнс, невольно, улыбнулся.
-Если она очнется, - пробормотал кто-то из врачей.
-Прикусите язык, - посоветовал главный хирург армии, - и оставьте привычку сеять поспешными диагнозами направо и налево. Пуля в легких, ничего страшного. Мы ее вынем, и зашьем повреждения. Через три недели, если не будет заражения крови, миссис Бенджамин-Вулф встанет на ноги. Петь, она, конечно, больше не сможет, - пожал плечами генерал, - но перед нами молодая, здоровая женщина. Она оправится, - врач взглянул на маленькую, едва заметную грудь: «Шрам останется, но небольшой».
-Готовьте стол, - велел Барнс, - я буду в комнате президента.
-Да, - он еще раз посмотрел на членов кабинета, - чуть больше пяти футов роста, меньше ста фунтов весит, а закрыла своим телом мужчину. Но мы ее вытащим, обещаю.
Марту, после операции, отнесли на руках в закрытое ландо, через черный ход пансиона. Ее медленно, шагом, повезли в главный военный госпиталь столицы. Она все еще была без сознания, но Барнс, провожая взглядом экипаж, успокоил себя: «Отлежится, оправится».
По распоряжению военного министра Стэнтона Марте была выделена охраняемая палата. Они боялись, что южане начнут мстить.
-Почти половина восьмого, - Майкл стоял с другими вокруг кровати, глядя на неподвижное лицо президента. Он вспомнил, как сидел с Линкольном еще в начале недели, в Овальном Кабинете, как президент, погладил его по голове:
-Делай предложение, мальчик. Как сказал один замечательный человек, мы его потеряли, к сожалению: «Когда-нибудь ненависть исчезнет и останется одна любовь. Так и должно быть, - серые глаза Линкольна, на мгновение, погрустнели.
Сейчас они были неподвижными, мертвенными, однако рубашка на груди все еще приподнималась, едва заметно. Потом и это, легкое, движение остановилось. Окно на улицу было распахнуто. Майкл услышал гул толпы. Люди не расходились всю ночь, ожидая новостей.
Барнс приложил пальцы к запястью Линкольна и замер. Врач взглянул на свой хронометр:
-Семь часов двадцать две минуты, пятнадцатого апреля сего года. Президент США Авраам Линкольн скончался от последствий ранения в голову.
Он лежал, высокий, худой, с успокоенным лицом. Майклу, отчего-то, показалось, что президент улыбается. Мужчина пошатнулся. Почувствовав слезы на глазах, Майкл велел себе:
-Нельзя! Надо заниматься похоронами. Надо вернуться в Белый Дом, перевезти тело, подготовить Восточную Гостиную для прощания…Бедная Аталия, она волнуется. Я вчера так и не пришел с ней увидеться, - Майкл напомнил себе, что надо послать невесте записку, вечером. Его подозвал вице-президент Джонсон. Майкл вынул блокнот с ручкой. Он записывал распоряжения и все время думал:
-Это в первый раз, что президента убивают. Неужели, это правда, о проклятии Меневы и Текумсе?
Майкл услышал веселый голос отца:
-Не думаю, сынок. Что старший Менева и Текумсе дружили, так оно и есть. Я тогда еще мальчишкой был, конечно. Что генерал Гаррисон нарушил условия договора с шауни, тоже, правда. А что индейцы прокляли всех президентов, избранных в год, заканчивающийся на ноль, это вряд ли, - отец затянулся сигарой и рассмеялся.
-Проклятие Типпекану, - Майкл медленно, аккуратно, писал:
-Президент Гаррисон умер через месяц после инаугурации, а теперь второй президент погибает. Найти бы Меневу, спросить у него…, Может быть, отец ему что-то говорил. Хотя где его найдешь? Кузина Марта не знает, куда они ушли. На нас он обижен. Майор Хаим Горовиц его отца убил, и других стариков. Ерунда, - твердо сказал себе Майкл.
Кто-то кричал с крыльца пансиона: «Президент скончался!». Майкл услышал возгласы толпы, и отчего-то подумал:
-Дэниел, наверное, уже арестовывает кого-нибудь. Человек, что государственного секретаря Сьюарда пытался убить, не сумел этого сделать. Ранил его, легко, и все. И сам сбежал. Его найдут, непременно. И Бута найдут. Потомак перекрыт, по нему не уйти. Но ведь они могут быть в Мэриленде…, Хотя Бут ранен, у него нога сломана. Он никуда не денется.
Майор Горовиц приехал в военную тюрьму, когда по городу бегали мальчишки с экстренными выпусками газет. За ночь он успел поставить полицейские посты у всех городских врачей. Однако Дэниел был уверен, что Бут и другие в Мэриленде. «На всякий случай, - хмуро подумал он, - может быть, Бут все же не решился выезжать из города с раной».
Вдова Саррет была арестована, как и единственный ее постоялец, мистер Вейцман, иммигрант из Германии. Он начал говорить еще в карете. Теперь Дэниел знал, что Джон Саррет, сын вдовы, был сейчас на пути в Квебек.
-Мы его найдем, - пообещал себе Дэниел. Он резко спросил Вейцмана:
-Где остальные постояльцы? Кто организовывал их встречи? - он помахал перед лицом юноши пачкой паспортов. Их нашли в тайнике каморки на чердаке пансиона: «Кому принадлежат эти бумаги? Кто такой Дрозд?». В шкатулке, под половицами они обнаружили письма, идентичные тому, что привез от генерала Ли Макс.
Однако Вейцман либо ничего не знал, либо, решил Дэниел, пока запирался. Пансион вдовы и особняк Вильямсон подвергли тщательному обыску. В тюрьме Дэниел сдал Вейцмана на руки Пинкертону: «Вы с ним не церемоньтесь. Мне надо знать, кто такой Дрозд, к нему ведут все нити заговора».
Дэниел успел заехать домой и переодеться. Его костюм тоже был испачкан кровью. При аресте он от души избил Вейцмана. Полицейские, во главе с Дэниелом, ворвались в пансион глубокой ночью. Майор Горовиц велел охраннику:
-Кофе мне принесите и давайте сюда Вильямсона. Его, надеюсь, не с дочерью держат? - поинтересовался Дэниел у Пинкертона.
Сыщик усмехнулся:
-Она в одиночке. Сначала рыдала, а потом затихла. Вдову тоже в камеру отправить? - Пинкертон указал глазами на зарешеченный экипаж, что стоял в пыльном, без единого деревца, дворе.
Дэниел распорядился не посылать арестованных по делу в городскую тюрьму неподалеку от Капитолия. Там Бюро Военной Информации раньше держало шпионов южан. Военный министр Стэнтон, почти не глядя, подписал бумагу, что ему протянул Дэниел. В задней комнате пансиона Петерсена, рядом с гостиной, где умирал президент, устроили целую контору с телеграфным аппаратом и тремя писцами из министерства обороны. Стэнтон, пробежав документ глазами, сплюнул на пол:
-Разумеется. Это не уголовное дело. Это акт террора со стороны тех, кто покушается на целостность нашей страны. Все они должны сидеть в тюрьме Арсенала. Так безопасней.
Обычно здесь держали дезертиров, но Дэниел приказал очистить этаж. Подозреваемых и соучастников ожидалось немало. Он сбросил пиджак. Кофе был горьким, крепким. С наслаждением отхлебнув сразу половину оловянной кружки, Дэниел пожал руку Пинкертону:
-Конечно. Как я сказал, не жалей этого мальчишку, Вейцмана. Я не жалел, - Дэниел посмотрел на ссадины, украшавшие костяшки его пальцев. «Он и не мальчишка, - майор Горовиц затянулся папиросой, - меня всего на пять лет младше».
Пинкертон посмотрел вслед его светловолосой голове:
-Два года до тридцати ему. Он далеко пойдет, без сомнений. Может быть, даже генералом станет. Теперь есть евреи, что до этого звания дослужились.
Дэниелу открыли пустую, голую комнатку с деревянным, привинченным к полу столом, и таким же табуретом. Он повесил пиджак на спинку своего стула, засучил рукава рубашки и прислушался. Во дворе щебетал воробей.
-Дрозд, - пробормотал Дэниел, - проклятый Дрозд. Сейчас узнаем, кто он такой.
-Ведите арестованного Вильямсона, - крикнул Дэниел, положив перед собой блокнот и карандаш.
Ночью Мэтью вовремя остановился, завидев у пансиона вдовы Саррет полицейские кареты. Он спрятался за углом. Мэтью стоял, наблюдая, как кузен Дэниел распоряжается обыском.
-Главное сделано, - успокаивал себя Мэтью, - Линкольн, наверняка, умрет. Венеция спасена. Мне надо забрать Аталию и бежать отсюда.
Вдову и постояльца, юношу Вейцмана, вывели на узкую улицу. Полицейские зажгли факелы. Мэтью заметил кровь на лице молодого человека, разбитый рот, и хмыкнул:
-Это Дэниел постарался, наверняка. Но Вейцман почти ничего не знает. А вот Вильямсон..., Он может меня предать. Я ему сказал, что если он, хоть упомянет мое имя, он может проститься с Аталией навсегда. Он трус, Вильямсон, он любит дочь. Он будет молчать.
Не стоило даже думать о том, чтобы заходить в пансион. Мэтью слышал треск дверей. Их ломали полицейские. Он, обессилено, подумал: «У меня там все. Оружие, паспорта, деньги..., Капитан Дирборн ждет меня с катером, но до него еще надо добраться».
Мэтью опустил руку в карман куртки и потрогал кошелек. Он не носил с собой большие суммы, это могло бы вызвать подозрения. Паспорт на имя мистера Делани был в порядке. Мэтью держал его в тайнике, сделанном в подкладке одежды. У него не было даже пистолета, только перочинный нож.
-Потомак, наверняка, перекрыт, - размышлял Мэтью, идя к реке. В рабочем районе, где он жил раньше, были таверны, что работали круглые сутки.
- Однако на катере можно проскочить через блокаду. Это не корабль, на него не обратят внимания. Уйти ночью, добраться до побережья, наняться матросом..., В Париже много конфедератов. Бенджамин, наверняка, там. Евреи, как крысы, всегда бегут первыми. Он подтвердит мою личность, заберу деньги и уеду. В Россию, они будут рады моим талантам. Но Аталия...
В таверне он заказал пива и жареной рыбы. Мэтью устроился в самом темном углу, покуривая папироску, прислушиваясь к разговорам.
К утру на улице зазвенели голоса мальчишек с экстренным выпуском National Intelligencer. Мэтью понял, что человек, покушавшийся на Сьюарда, государственного секретаря, только легко ранил его, и бежал.
-Его поймают, - заявил крепкий мужчина с каймой угля под ногтями, - это я вам обещаю. Весь паровой флот, что в столице был, на реку вышел. Там и рыба не проплывет.
-Если Бут и Херольд добрались до Мэриленда, а должны были, - Мэтью отхлебнул пива, - то они могут Потомак, хоть забить кораблями. Это ничего не изменит. Там болота, их просто не найдут.
Его волновал Воробей, тот, кто покушался на Сьюарда. Пауэлл не знал города. Мэтью злобно хмыкнул: «Он может просто не суметь найти мост через Потомак, что ведет в Мэриленд».
-Там все ищейками кишит, - Мэтью подавил в себе желание опустить голову на стол: «Однако они меня не продадут. Они верные люди, конфедераты. Бут молодец, рука у него не дрогнула».
К завтраку таверна оживилась, появились очевидцы. Один из них был служителем в театре Форда и стоял всю ночь на улице, ожидая новостей о состоянии президента.
-В Белый Дом его повезли, - мрачно сказал мужчина, заказав себе виски, - там будет прощание. А потом, говорят, согласно его последней воле, в Иллинойс отправят. Мистер Линкольн хотел, чтобы его дома похоронили. Упокой Господь душу праведника, - человек выпил сразу половину стакана.
Таверна была смешанной. Для цветных, конечно, был устроен отдельный вход, и отдельный зал. До Мэтью все равно донеслись их голоса: «Аминь, аминь».
-Мерзавцы, - сжал зубы Мэтью, - всех бы вас в колодки и под плеть, как кузину Бет. Вице-президент жив, все впустую. Надо спасти Аталию и больше никогда сюда не возвращаться. Эта страна обречена, дали черномазым волю...
Он вышел на улицу и купил газету. Мэтью увидел внизу первой страницы, под объявлением о смерти Линкольна, резкие, жирные буквы: «Разыскивается Джон Бут, убийца нашего покойного, возлюбленного президента». Фотографию Бута взяли с театральных афиш. Рядом были фото Дэвида Херольда и Джона Саррета. Кузен Дэниел времени не терял.
Мэтью понял, что Ацеродта и Пауэлла пока не нашли, иначе бы журналисты не преминули об этом сообщить. Он свернул пачкающий руки лист. За стойкой обсуждали женщину, что закрыла своим телом президента и ранила Бута.
-Гадина, - Мэтью чуть не застонал вслух, - мерзавка проклятая. Наверняка, это кузен Дэниел ее в ложу подсадил. Я знал, что она в стороне не окажется, волчица. У нее муж, ребенок..., Пусть сдохнет теперь.
Весь день Мэтью провел, гуляя по улицам. Туда, куда он хотел пойти, имело смысл явиться только вечером, а лучше, мрачно подумал он, после темноты.
-Мало ли что, - Мэтью дошел до ворот военной верфи на Потомаке: «Сюда не пробраться. Все солдатами утыкано. Да и нечего мне там искать. Муж кузины Марты здесь работает. Хотя он, наверняка, в госпитале сейчас, рядом с ней».
Степан действительно приехал в госпиталь, получив записку от Дэниела, что операция прошла удачно. Он отправил ответ с тем же вестовым, прося кузена позаботиться о Петеньке. Степан вспомнил большие, голубые глаза сына, его тихий шепот ночью, на заднем дворе пансиона:
-Папа..., а мама не умрет? Если мама умрет, то я останусь сиротой..., - Петенька едва слышно заплакал. Степан, присев на деревянные ступеньки крыльца, обнял его: «Не умрет, конечно. Все будет хорошо».
Субмарина работала отлично. Они даже выпустили несколько торпед. Полковник Хэнсон обрадовался:
- Навестите жену, мистер Степан, и возвращайтесь сюда. Я хочу, чтобы к утру, подводная лодка присоединилась к блокаде Потомака, - он указал на дымки паровых фрегатов выше и ниже по течению. Река была наглухо заперта, но Степан, внезапно, подумал:
-А притоки? Туда фрегаты не зайдут, у них низкая осадка, а паровой катер , почему бы и нет? Они могут по суше добраться до какой-нибудь деревни с пристанью, взять катер и миновать линию заграждения. Тем более, ночью.
Он так и сказал Хэнсону. Полковник почесал в засыпанной табаком бороде: «Это вы хорошо подметили, мистер Степан. Я свяжусь с военным министром Стэнтоном. Пусть проверят все причалы в радиусе двадцати миль ниже по течению».
Степан бросил взгляд на карту Мэриленда и Виргинии, что висела на стене кабинета Хэнсона. Он чуть не зажмурился. Рек и речушек, впадающих в Потомак, было не меньше двух десятков. Полковник мрачно заметил: «А еще болота, мистер Степан. В тех краях всю жизнь прятаться можно».
Петеньку привез вестовой в экипаже военного ведомства. Мальчик, завидев отца, вздохнул: «Тад плачет все время, а миссис Линкольн с постели не встает, с ней врач. Папа, - он взял Степана за руку, - что с мамочкой?»
Они стояли в закрытом дворе госпиталя. Было жарко, небо над головой играло чистым, весенним цветом. Пели птицы, и Степан вспомнил: «Пока мы вместе, смерти нет». «Так и будет, Марта, - пообещал он, - так и будет, любовь моя».
Барнс провел их в охраняемую палату, где лежала Марта. Врач сказал, у двери: «Причин волноваться нет. Пулю мы достали, жар не развился, рана чистая. Твоя мама обязательно выздоровеет, - он погладил Петеньку по голове.
-Она спит сейчас, - добавил Барнс, пропуская их вперед, - я хочу подержать ее на опиуме. Это лучше для организма, ему надо восстановить силы. Когда миссис Бенджамин-Вулф очнется, я вам сообщу.
Она вытянулась на постели, маленькая, худенькая, прикрытая шерстяным одеялом. Бронзовые волосы были убраны под косынку. Степан и Петя осторожно присели на кровать. Петенька шепнул: «Мамочка! Мамочка, милая, ты меня слышишь?»
Мальчику показалось, что темные, длинные ресницы матери дрогнули. Тонкий мизинец зашевелился. Степан, опустив глаза, понял, что жена ищет пистолет. Кольт лежал рядом с Мартой. Главный хирург армии, проверяя ее пульс, весело заметил: «Мы его разрядили, конечно». Степан подвинул жене револьвер. Палец коснулся рукоятки. Ему показалось, что бледные губы жены улыбаются.
-Мама выздоровеет, милый, - уверенно сказал Степан Петеньке, когда они вышли во двор. Он отправил сына обратно в Белый Дом. Дэниел написал: «Я сейчас ночевать на работе буду, а Майкл там. Он присмотрит за твоим сыном».
Макс остался на верфях. К удивлению Степана, он хорошо разбирался в технике. Макс пожал плечами: «Я с шестнадцати лет либо в шахтах, либо в механических мастерских работаю, - он разогнулся и отряхнул испачканные углем руки, - не волнуйтесь, кузен. Без помощника в машинном отделении вы не останетесь».
Субмарина была рассчитана на пятерых, но Степан не видел смысла сажать туда больше людей. «Сами справимся, - сказал он Максу, уезжая с верфи, - готовь ее к выходу. Я скоро вернусь».
-Надеюсь, с хорошими новостями, - крикнул Макс ему вслед. Он проводил глазами широкую, мощную спину в суконной куртке, рыжие, коротко стриженые волосы:
-А если кузина Марта умрет..., Смелая она женщина. Может быть, тогда рассказать ему? Да не умрет она, - рассердился на себя Макс, - ее прабабушка чуть ли ни до ста лет дожила, и на седьмом десятке прыгала с палубы взорванного корабля в Балтийское море. Еще и мужа своего спасла. Кузина Марта тебя переживет, милый мой Волк, - он закурил папироску и вернулся к пневматическому двигателю субмарины.
Майкл вышел из Белого Дома, когда над Вашингтоном повисла луна. Дети остались в спальне Тада. Петя рассказывал сыну Линкольна о Китае и Японии, Майкл поиграл с мальчиками в карты. Он вспомнил тихий голос Тада: «Мистер Вулф, а папа..., папа там..., - ребенок указал вниз.
Майкл кивнул. Ночью врачи делали вскрытие, а на утро он вызвал похоронных дел мастера. Тело надо было забальзамировать. После прощания, в Восточной Гостиной, и в ротонде Капитолия, гроб отправлялся в Иллинойс, на особом железнодорожном рейсе. Он должен был пройти через все крупные города восточного побережья, чтобы люди, как сказал президент Джонсон, попрощались с героем Америки. Майклу поручили сопровождать поезд и заняться похоронами в Спрингфилде, а после его ждали в Вашингтоне. Джонсон оставлял себе всю администрацию. «Работы будет много, мистер Вулф, - предупредил он Майкла, - отложите все личные дела, если они есть, на потом».
-Отложу, - Майкл отпер кованую калитку особняка: «Бедная Аталия, надо ей немедленно отправить записку, она волнуется..., Придется осенью обвенчаться. Ничего, Джонсон мне даст две недели отпуска, свожу Аталию хотя бы на побережье. Еще тепло будет..., - Майкл представил себе берег белого песка, и ее, в простом платье, шлепающую ногами по воде. Он улыбнулся: «В Европу мы еще съездим, обязательно».
В саду было тихо, темно. Наверху, в ночном небе, шуршали ветви тополей. Майкл почувствовал, как он устал. Вытянув ноги, мужчина опустился на мраморную скамейку. Он достал из кармана пиджака серебряный портсигар и вздрогнул. Сзади чиркнула спичка. Майкл обернулся и увидел в фосфорном, белом свете голубые, такие знакомые глаза.
-Здравствуй, Майкл, - спокойно сказал Мэтью и сел рядом с братом.
Мэтью курил и рассказывал брату придуманную историю. За день прогулок по улицам Вашингтона он повторил ее много раз, чтобы не путаться в деталях.
-Хотя Майкл всегда был доверчивым теленком, - холодно думал Мэтью, - тем более, я его брат. Он меня не выдаст, да и выдавать нечего. Я просто офицер конфедератов. Он поможет мне спасти Аталию, он джентльмен. Мерзавцы, арестовать невинную девушку, держать ее в камере…
Мэтью говорил, что с начала войны служил в армии Миссисипи, под командованием генерала Джонстона. Он намеренно выбрал погибшего военачальника. Майкл бы, конечно, ничего проверять не стал, да и как было проверить, в неразберихе едва закончившейся войны, но Мэтью велел себе быть осторожным. Он рассказал Майклу, что давно продал имение в Саванне, и собирается в Европу.
-Езжай, - недоуменно прервал его брат, - ты слышал условия капитуляции, наверняка. Вас никто не будет преследовать. Садись на корабль и отправляйся во Францию.
Даже в темноте было заметно, как покраснел Мэтью. Майкл поднялся:
-Пошли. Тебе помыться надо, отдохнуть…, Денег я тебе дам, не волнуйся. И напишу аффидавит, если тебя паспорта нет, - он улыбнулся и потрепал брата по плечу: «Завтра сходишь, получишь новые документы. Ты в Европе думаешь обосноваться? - он посмотрел в голубые глаза Мэтью.
-Он, конечно, раньше был рабовладельцем, - вздохнул Майкл, - однако война всех изменила. Он тоже повзрослел. Женится в Европе, у меня племянники появятся. Он мой брат. И он честно воевал, боевой офицер…
Мэтью помолчал: «Посмотрим, Майкл. И спасибо тебе».
После ванны, Мэтью сидел в библиотеке, в бархатном халате Майкла, держа хрустальный бокал с виски. Он, осторожно начал:
-Майкл…Я не только потому в столицу приехал, что ты здесь…, Я знал, что ты мне поможешь, - мужчина замолчал. Майкл, потянувшись, пожал его руку: «Ты все правильно сделал, милый. Что такое? - озабоченно спросил он.
Мэтью говорил, а потом заметил, как застыла щека брата, как дернулся угол его рта. «Я уверен, - заключил Мэтью, - что мисс Вильямсон ни в чем не виновата. Это просто ошибка, недоразумение…, Ей девятнадцать лет, бесчестно подозревать невинную девушку…, Ты, наверняка, знаешь людей из военного ведомства…»
Прямо о кузене Дэниеле Мэтью говорить не стал, на всякий случай. Майкл молчал, затягиваясь папиросой. Мэтью добавил: «Я слышал сегодня, в таверне, кузина Марта была в ложе с Линкольном. Майкл, это ужасно, поднять руку на законно избранного президента, на женщину…, Как она? - поинтересовался Мэтью.
-Она выживет, операция была удачной, - вздохнул Майкл: «Муж ее здесь, он на военных верфях работает. И сын тоже, десять лет ему. И кузен Макс, из Брюсселя, он в нашей армии воевал, а сейчас домой поедет. Мисс Вильямсон, моя невеста, - Майкл поднялся и подошел к окну.
Флаг на Капитолии был наполовину спущен. Майкл увидел украшенный знаменами катафалк, что стоял в Восточной Гостиной, готовый принять гроб с телом Линкольна. «Вскрытие сейчас идет, - вспомнил он, - Барнс туда приехал. Господи, упокой душу президента, и дай нам силы пережить это».
Майкл был в домашних брюках и льняной рубашке. Он присел на подоконник. Брат молчал, опустив голову.
-Аталия мне ничего не говорила, - Майкл, на мгновение, закрыл глаза, - конечно, если они до войны встречались, она тогда ребенком была. Потом Мэтью в армию ушел…, Бедная моя девочка, она, наверное, просто не хотела меня расстраивать. Никогда ей ничего не скажу. Она о нем, и забыла, наверное.
-Моя невеста, - жестко повторил Майкл и отпил виски: «Поэтому, Мэтью, завтра, вернее сегодня, брат посмотрел на часы, - я поеду в тюрьму и буду разговаривать с тем, с кем надо говорить. Аталию отпустят, и ее отца тоже. А ты поедешь в Нью-Йорк, с деньгами и аффидавитом, что я напишу. Оттуда отплывешь в Европу. Мы с Аталией любим, друг друга, и осенью обвенчаемся, - Майкл намеренно аккуратно поставил стакан рядом.
-Джентльмен не ворует чужую невесту, - Мэтью поднялся, - тем более, у собственного брата.
-Он повзрослел, - понял Мэтью, глядя на упрямый очерк подбородка: «Уже не теленок. Ладно, мне сейчас надо спокойно добраться до капитана Дирборна, взять катер, и оказаться на океане. Потом я сюда вернусь и убью Майкла. Женюсь на его вдове, ничего страшного. Если у Аталии будет ребенок, я его, конечно, воспитаю, как своего. Все же наша кровь».
-Я не знал, что она твоя невеста, - Майкл налил себе еще виски из хрустального графина: «Полковник Вильямсон мне ничего не сказал. Аталия до войны была маленькой девочкой. Я не сомневаюсь, что для нее это была просто игра. Она никогда не считала тебя своим женихом». Майкл прошагал к столу и взял свою механическую ручку: «Я пишу тебе аффидавит, отдаю деньги, и чтобы завтра духу твоего в Вашингтоне не было, Мэтью. С Аталией и ее отцом все устроится, не волнуйся, - Майкл положил перед собой бумагу и вдруг, поднял голубые глаза: «Ты не слышал, на юге…, Кто убил нашего отца, сестру, Фрименов?»
-Понятия не имею, - пожал плечами Мэтью и нарочито спокойно добавил: «Хорошо. Я все понимаю, Майкл. Аталия, действительно, меня никогда не любила. Я тебе сообщу свой адрес во Франции. Напиши, когда вы поженитесь».
Майкл промокнул чернила бумагой. Открыв ящик стола, он достал печать. Мэтью обвел взглядом ряды книг на полках красного дерева. Вытисненные золотом названия тускло блестели в свете газовых рожков. Он вздрогнул. На мраморном камине стояла фотографическая карточка в серебряной рамке. Отец улыбался, наклонившись, обнимая за плечи Сару-Джейн. Женщина держала на коленях девочку, еще маленькую, годовалую, в шелковом платье с оборками. Мэтью едва подавил тошноту, глядя на кудрявые, темные волосы покойной сестры, на кожу цвета светлого каштана.
-Когда я сюда вернусь и стану мужем Аталии, - решил Мэтью, - я все здесь перестрою, от подвала до чердака. Здесь эта черномазая шлюха жила. И карточку эту сожгу, первым делом. Но сначала навещу Святую Землю.
-Сара-Джейн в столицу приезжает, - Майкл протянул ему аффидавит и конверт с деньгами, - будет работать в бюро по эмансипации. Нам надо открывать школы, для детей и взрослых, учить наших новых граждан грамоте…
Мэтью заставил себя кивнуть:
-Спасибо. Я ночевать не буду, прямо сейчас отправлюсь в Нью-Йорк. До вокзала я сам доберусь, - он замолчал. Майкл, внезапно, спросил: «Ты, на юге, не слышал такой клички - Дрозд?»
-Нет, - улыбнулся Мэтью и развел руками.
Они обнялись в передней. Ни на какой вокзал Мэтью не собирался. Ему надо было оказаться в заливе Бельмонт. На слиянии Потомака и реки Оссокван, в тихой деревеньке Колчестер, его ждал паровой катер.
-На побережье меня никто не найдет, - Мэтью пожал руку брату, - даже если Вильямсон заговорит. Кузен Дэниел рано или поздно все равно начнет его пытать. Бут в Мэриленде, а остальные меня не интересуют. Свое задание я выполнил.
Майкл проводил брата глазами. Мэтью шел, выпрямив спину, невысокий, легкий. Мужчина вздохнул:
-Даже переночевать не захотел. Конечно, тяжело ему сейчас, конфедераты сдались, а еще и Аталия…, Главное, что Мэтью жив, что с ним все в порядке. Мы еще увидимся, обязательно, - брат исчез в темноте. Майкл, постояв, немного, направился к Капитолию. Там была стоянка городских карет. «Они, наверняка, в тюрьме Арсенала, - подумал Майкл, - но сейчас все разрешится. Хорошо, что Мэтью мне об аресте сказал. Бедная моя девочка, она испугалась, плачет…, Надо немедленно поговорить с Дэниелом, если он там».
Когда Майкл выходил из библиотеки, сварить кофе, Мэтью достал из стола один из пистолетов. У брата их было несколько. Заодно, просмотрев бумаги, он понял, что Атцерода и Пауэлла, действительно, еще не арестовали, а местонахождение Бута и Херольда неизвестно.
-И не будет известно, - сказал Мэтью себе под нос, - это я вам обещаю. И меня никто не найдет. Это не Аталия, это Вильямсон. Он всегда умел держать нос по ветру, мерзавец. Понял, что северяне выигрывают, и предложил дочь Майклу. Аталия не могла сама ничего решить. У женщин на такое просто ума не хватает. Они, как собаки, идут за хозяином. Ничего, я потерплю, - Мэтью улыбнулся, - у нее появится новый господин, и скоро.
Оказавшись у Потомака, он огляделся и вздохнул. Вдоль реки надо было идти пешком, почтовые кареты ночью не отправлялись.
-Ладно, - подумал Мэтью, - пятнадцать миль, ничего страшного. Посплю где-нибудь в лесу, весна теплая. Для патрулей у меня есть паспорт. Мистер Делани, уроженец Массачусетса, от службы в армии освобожден.
Оружие Мэтью не беспокоило. С ним в Америке ходили и военные, и штатские. «И женщины, - кисло сказал он, глядя на огни, что блестели над темной, широкой рекой, - например, кузина Марта. Волчица, одно слово».
В пяти милях от города стояли паровые фрегаты, но Колчестер был ниже линии блокады.
- Туда не доберутся, - Мэтью закурил папироску и свернул на широкую, наезженную дорогу, что вела вдоль Потомака на юг.
Во дворе тюрьмы Арсенала зажигались газовые фонари. Дэниел распахнул дверь камеры, держа в руках чашку кофе. Полковник сидел, привязанный к стулу Он увидел, как голова Вильямсона клонится набок. Дэниел поставил чашку на стол, и хлестнул его по щеке: «Я сказал, не спать!». Уходя, в середине дня, майор Горовиц обаятельно улыбнулся: «Я ненадолго, полковник. Вернусь, и мы продолжим нашу беседу». Дэниелу сказали, что Вильямсон не ложился за все время, проведенное в камере. Майор Горовиц, вызвал охранника в коридор: «Пусть сидит, а если он, хоть попробует глаза закрыть, сразу его бейте. Не стесняйтесь».
Охранник, судя по всему, действительно не стеснялся. У Вильямсона была кровь в бороде. Он пошлепал разбитыми губами и неразборчиво попросил: «Отпустите меня, майор Горовиц, я ничего не знаю, клянусь вам…, Где моя дочь?»
-Упрямец, - Дэниел закурил сигару. Он побывал на допросах Вейцмана и вдовы Саррет. Те, наконец, признались, что оружие, найденное в пансионе, привез туда тот же самый, проклятый Дрозд. Из них выбили описание Дрозда, однако невысоких, светловолосых мужчин в столице было не перечесть. «Он хорошо знал Вашингтон, - заявил Вейцман, - Дэвид Херольд потом мне сказал, что Дрозд, наверное, здесь вырос, как и он сам».
-Здесь кто только не вырос, - мрачно подумал Дэниел, - сто тысяч человек в столице, а еще предместья. Мэриленд, Виргиния…, Мы его всю жизнь будем искать, и не найдем.
Дэниел, утром, показал Вильямсону анонимные письма, однако бывший полковник утверждал, что все это ложь. Майор Горовиц щелкнул крышкой своего хронометра: «Почти сутки он не спит. Крепкий человек, конечно. Однако и не таких ломали».
Вильямсон подавил в себе желание опустить веки:
-Господи, какой я был дурак. Он за мной следил, этот Дэниел, с начала. Еще с той поры, как мы в столицу приехали…, Поэтому он со мной познакомился. Они все знали, все…, Почему я раньше к ним не пришел, с повинной? Нельзя, - велел себе Вильямсон, - нельзя говорить о Буте. Его не поймали, и не поймают. Нельзя даже упоминать имя мистера Вулфа. Он не пощадит Аталию, если узнает. Ее отпустят, она ни в чем не виновата…, - Вильямсон заплакал. Дэниел, раздраженно, перебирал бумаги на столе:
-Право, Джеймс, стыдитесь. Вы боевой офицер, герой войны…, Признайтесь, что вы возглавляли шпионскую сеть, расскажите нам, кто такой Дрозд…, - Дэниел присел на край стола и посмотрел в подбитые, окруженные синяками глаза. Вильямсон молчал.
В камере все было готово. Дэниел усмехнулся: «Полковник посмотрит начало спектакля, и во всем признается. Аталию мы отпустим, ей некуда будет идти. Кроме меня, разумеется».
Он позвонил в колокольчик и приказал охранникам: «Отвяжите мистера Вильямсона и наденьте на него наручники. Мы кое-куда прогуляемся».
Дэниел не показывался на глаза Аталии. К ней вообще никто не заходил до этого вечера. Сейчас майор Горовиц отправил к ней Пинкертона. Девушку должны были доставить в особую камеру.
-Когда Вильямсон начнет говорить, - сказал Дэниел сыщику, - выводи ее за ворота тюрьмы и оставляй там. Как она до города доберется, не наша забота. Не забудь ей сообщить, что ее отец идет под военный трибунал и его ждет смертная казнь, - добавил майор Горовиц.
Они спускались в подвал. Вильямсон еле шел, едва переставляя ноги. Полковник вдруг остановился:
-Вы меня ведете на расстрел? - он попытался рухнуть на колени. Было полутемно, в неверном свете газовых рожков, Дэниел увидел, как исказилось лицо арестованного.
-Дайте мне попрощаться с дочерью, пожалуйста…., - Вильямсон зарыдал. Дэниел брезгливо поднял его за рукав испачканной кровью нижней рубашки. От полковника пахло потом и страхом, нижние брюки были влажными, в умывальную его не водили, Дэниел приказал: «Пусть этот южанин почувствует на своей шкуре, что такое, быть в оковах».
-В Америке казнят по приговору суда, - холодно сказал Дэниел, подводя Вильямсона к зарешеченному окошку камеры. Они услышали хохот и чей-то ленивый голос: «Покажи нам свой зад, девочка, хотя нет, - девушка взвизгнула, - я сам его оценю».
Дэниел увидел, как побелело лицо Вильямсона. «Нет, не надо, пожалуйста, не надо…., - девушка рыдала, - я здесь по ошибке, случайно…»
-Мы здесь все по ошибке! - крикнул один из мужчин: «Не теряйте времени, ребята! Тащите ее поближе к нарам!»
-Это дезертиры из соединений для цветных, - спокойно сказал Дэниел, рассматривая через решетку Аталию. Белокурые волосы растрепались, она забилась в угол, сжавшись в комочек. Девушка плакала, мотая головой.
-Их здесь, - Дэниел посчитал, - четверо. К утру, - он щелкнул крышкой хронометра, - мы, конечно, обнаружим ошибку, заберем отсюда вашу дочь…., - он искоса посмотрел на Вильямсона.
На роли дезертиров Пинкертон взял охранников из тюремного корпуса для цветных. Аталия истошно закричала. Вильямсон опустился на колени: «Я прошу вас, майор Горовиц. Спасите мою девочку…, Это я передал револьвер Буту, я был главой шпионской сети конфедератов…»
Вильямсон бы признал, что это он убил Линкольна, только бы не слышать рыданий дочери, ее страшного, высокого крика: «Пожалуйста, кто-нибудь, пожалуйста…».
-Так бы сразу, - вздохнул Дэниел. Майор щелкнул пальцами, и приказал охранникам, что следовали за ним: «Прекратить беспорядок, и отпустить девушку».
Вильямсон, стоя на коленях, нашел руку Дэниела и прижался к ней губами. Майор Горовиц, поморщившись, вытер ее носовым платком: «Пойдемте. Нас ждет долгая ночь».
Аталию все еще трясло. Она стояла в приемной тюрьмы, слушая, и не слыша, что ей говорят. Человек, что их арестовывал, мистер Пинкертон, вспомнила девушка, почти крикнул: «Вас отпускают, вы свободны!»
У нее стучали зубы. Аталия не могла забыть запах пота и виски, их смеющиеся, грубые голоса. Пинкертон почти насильно вывел ее в темный, едва освещенный двор тюрьмы. С Потомака дул теплый ветер. Аталия все еще была в своем домашнем платье, измятом, грязном, белокурые волосы рассыпались по плечам. «Мой отец, - всхлипнула девушка, - мой отец…Он ни в чем не виноват, пожалуйста…»
-Ваш отец, - сухо сказал Пинкертон, - признался в подготовке убийства президента США. Он будет судим трибуналом и приговорен к смертной казни. Всего хорошего, мисс.
Ее глаза вспухли от слез, нежные губы были искусаны, руки дрожали.
-Ваш особняк и счета вашего отца конфискованы, - добавил сыщик, - как имущество человека, совершившего преступление против нашего государства. Я сказал, - он почти вытолкал Аталию за ворота, - всего хорошего.
-Но куда, же мне идти…, - девушка стояла, не двигаясь, не стирая слез, что ползли по лицу.
-Понятия не имею, - грубо ответил Пинкертон. Ворота захлопнулись, Аталия осталась одна на пыльной, деревенской дороге. Вдали, на севере, поблескивали огоньки Вашингтона. Она бессильно села на обочину и разрыдалась. «Майкл, - Аталия хватала губами ночной воздух, - надо добраться до Майкла…Он мне поможет, он спасет папу…»
Она услышала скрип колес кареты. Девушка, даже не думая, сжавшись в комочек, закрыла голову руками. Ландо остановилось. Аталия вздрогнула, кто-то выпрыгнул на дорогу. Это был он. От него пахло знакомо, сандалом, табаком, немного, виски, у него были надежные, крепкие руки. Аталия, устроившись у него в объятьях, шепнула: «Я знала, знала, что ты приедешь…Меня отпустили, Майкл, но папа…». Майкл, сажая ее в ландо, пообещал: «Все, все закончилось. Я с ними поговорю, все будет хорошо. Любовь моя, прости, прости, я только сейчас узнал, что вас арестовали…»
-Ничего, милый, - Аталия взяла его руку и вытерла свои слезы: «Ничего, Майкл. Я так боялась, так боялась…, - она болезненно вздохнула и прижалась к Майклу. «Не буду ей говорить о Мэтью, - решил он, гладя девушку по голове, - уехал и уехал. Незачем ей о таком вспоминать, это дело давнее».
-Оставайся здесь и ни о чем не волнуйся, - Майкл поцеловал нежные руки: «Я все сделаю и вернусь с твоим отцом».
Он вышел из ландо и направился к воротам тюрьмы. Прорезь открылась. Майкл подал свою визитную карточку: «Я бы хотел увидеть майора Дэниела Горовица».
-Ждите, - донеслось до него. Майкл, закурив папиросу, помахав Аталии, стал ждать.
Степан понял, что конфедераты строили субмарину, пользуясь разработками инженеров из Старого Света. Он еще в Сакраменто прочел в газете, что, по слухам, французы испытывали на своем атлантическом побережье новое, таинственное, подводное оружие.
-Ничего таинственного, - сказал Степан Максу, когда они вернулись с пробного выхода на Потомак, - пневматический поршневой двигатель и электрические шестовые торпеды. Однако очень умно, - он ласково погладил медную обшивку подводной лодки, - раньше они все были на механической тяге. Ручной тяге, то есть, - усмехаясь, добавил Степан: «Я десять лет назад, на Крымской войне, на такой лодке в море выходил. Хорошо они придумали, со сжатым воздухом, - Степан указал на чертежи, что лежали между ними.
Они с Максом сидели на поросшем свежей травой береге, передавая друг другу флягу с остывшим кофе. Верфь была отгорожена даже с реки. Полковник Хэнсон говорил: «Война закончилась, шпионов бояться незачем, но не след всему городу знать, чем мы занимаемся».
Степан только что приехал из госпиталя. Марта очнулась. Он сидел, улыбаясь, вспоминая ее тихий голос: «Как там Петенька, милый…, Что с мистером Линкольном?»
Он вздохнул и поднес к губам маленькую руку: «С Петенькой все хорошо. Он в Белом Доме, но я его сюда привезу, если Барнс разрешил. Ему здесь койку поставят. Пусть при тебе будет». Марта пошевелилась, она полусидела на кровати. Женщина охнула, и требовательно повторила: «Что с президентом? Кто это был, в театре Форда?»
Окно палаты было распахнуто, на деревянных половицах лежали лучи утреннего солнца. Марта скосила глаза на свою перевязанную грудь. Дышать было больно. Марта пришла в себя на рассвете. Хирург, осматривая ее, сказал: «К сожалению, петь вам больше не суждено, миссис Бенджамин-Вулф, надо беречь легкие. И шрам останется, - он устроил перед Мартой зеркало, - но небольшой».
Марта увидела нитки. Шрам шел наискосок, выше правой груди.
-Действительно, он небольшой, - женщина попыталась сесть: «Я и не пела никогда, доктор Барнс. Я на фортепьяно играла».
-И будете дальше играть, - врач передал ей кольт и подмигнул: «Все время рядом с вами был. Я пошлю записку вашему мужу, чтобы он привез сюда мальчика. Вы теперь пойдете на поправку. Пусть Питер в госпитале остается, при матери».
-Спасибо, доктор, - бледные, тонкие губы улыбнулись. Марта закрыла немного запавшие, усталые глаза.
Степан не отнимал губ от ее пальцев.
-Он умер, Марта. Ему в голову стреляли. Актер, Джон Бут. Он сбежал, но его ищут, и обязательно найдут. Мы тоже, - Степан погладил заплетенные в косу, бронзовые волосы, - будем искать, на субмарине, о которой я тебе говорил. Она не так заметна, можно к любому уединенному месту подойти.
-Ты осторожней, - велела жена, - осторожней, Степа. Не хотел вооружением заниматься, и вот…, - Марта поманила его к себе и поцеловала рыжий, с чуть заметной проседью висок.
-Что делать, - Степан вдохнул запах трав, и хлорной извести, ей в госпитале мыли полы, - если страна требует. Я теперь американец, Марта.
Он очень осторожно обнял хрупкие плечи. Марта подумала: «А если дитя…, Меня на опиуме держали, я много крови потеряла. Надо с Барнсом поговорить, как Степушка за Петенькой уедет».
-Я боялся, - Марта почувствовала его слезы у себя на щеке, - так боялся, Марта…, Прости меня, что я таким дураком был, - Степан ласково покачал ее. «Что ты, - услышал он нежный голос, - пока мы вместе, смерти нет, Степушка. У меня ты с Петенькой на руках, мне умирать рано. Жалко, - Марта вздохнула, - жалко мистера Линкольна».
Степан уехал за сыном. Гроб с телом президента стоял в Восточной Гостиной, задрапированной черным крепом, на катафалке, под американским флагом. Вокруг, каждые два часа, менялся почетный караул. Завтра утром должно было начаться публичное прощание для членов кабинета, сенаторов и конгрессменов. Вечером того же дня два часа отводилось для семьи. Миссис Линкольн поднялась с постели и надела траур. «Потом, - вспомнил Степан, - его в ротонду Капитолия перевозят. Надо будет сходить, с Петенькой. Хотя мы с Максом вниз по реке отправляемся, пристани осматривать, искать Бута и Херольда».
Марта дождалась Барнса. Врач принес ей немного вина и крепкого бульона. Проглотив несколько ложек, Марта спросила: «Доктор…, Я могу сейчас ждать ребенка, это, - она указала на перевязанную грудь, - не опасно?»
Хирург поднял бровь и вытер ей губы салфеткой: «Пара склянок опиума еще никому не помешала доносить беременность, миссис Бенджамин-Вулф. Все будет хорошо, - он поднялся: «Дождитесь сына и отдыхайте».
Петенька приехал со своими книгами. Мальчик, озабоченно, сказал: «Я сегодня дядю Майкла и не видел, с утра».
-У него много дел с похоронами, милый, - вздохнула Марта. Петенька устроился на кровати, читая ей о необыкновенном путешествии немецкого профессора к центру земли. Поняв, что мать задремала, мальчик отложил книгу и прижался щекой к ее руке. «Я так тебя люблю, мамочка - шепнул Петенька, - так люблю». Он оглянулся на дверь: «Мне не запрещали. Я аккуратно». Петя скинул свои башмаки и лег рядом с мамой, держа ее за руку. Он и сам не заметил, как заснул, счастливо, крепко, словно младенец.
- И перископ есть, - Макс посмотрел на люк подводной лодки, что стояла, немного покачиваясь, у причала.
- Его еще Гутенберг и Ян Гевелий описывали, - рассмеялся Степан, закуривая: «Морской перископ, из трубы и зеркал, впервые предложил французский инженер Дэви, во время Крымской войны. Хотя конфедераты его усовершенствовали, - Степан зажмурился от яркого, полуденного солнца и указал папиросой на карту: «Езжай, куда тебе надо. Вечером пойдем вниз по течению. Будем проверять все эти речушки».
Макс поскреб в белокурых волосах и отряхнул холщовую куртку. Пока они сидели за обедом в столовой для инженеров, маленьком бараке, вестовой принес записку для Волка. Прочитав ее, Макс поднял голубые глаза: «Мне отлучиться нужно, по делу».
-Отлучайся, - добродушно разрешил Степан, - все равно до темноты нам надо еще раз лодку опробовать. В автономное плавание идем, как-никак.
Макс не стал говорить, что весточка была от Дэниела. Кузен просил его приехать в военную тюрьму. Волк, идя к воротам верфи, недоуменно подумал: «Что ему могло понадобиться? Ладно, разберемся».
Майкл устроил Аталию в гостевой спальне своего особняка. Когда он вышел из ворот тюрьмы, девушка даже испугалась. Его лицо, обычно доброе, закаменело, в свете газового фонаря было видно, как дергается угол рта.
Аталия забилась в угол экипажа. У нее отчаянно, бешено билось сердце, девушка все время слышала сухой голос Пинкертона: «Ваш отец будет приговорен к смертной казни…, к смертной казни…., - Аталия согнулась и зарыдала, кусая губы, вытирая грязной рукой слезы со щек.
Майкл, сев в ландо, вздохнул: «Ничего нельзя сделать, милая. Твой отец действительно готовил покушение. Он передал Буту револьвер, из которого убили президента…, Ничего нельзя сделать, - повторил Майкл и обнял ее, устроив белокурую голову на своем плече.
Всю дорогу до Вашингтона девушка плакала. Майкл видел перед собой холодные, серые глаза кузена Дэниела. Он спустился вниз, по узкой, каменной лестнице, и кивнул охранникам в передней: «Оставьте нас».
-Как здесь тихо, - отчего-то подумал Майкл: «Хотя ночь на дворе. Какая на нем рубашка чистая, даже странно».
Майкл не знал, что еще днем Дэниелу привезли пакет из универсального магазина. Майор отправил вестового и домой, за костюмами. Дэниел устроил себе и Пинкертону отдельную каморку с холщовыми, походными койками. Работы предполагалось много. Вильямсон начал говорить, но утверждал, что никакого Дрозда не знает. Дэниел повел полковника на очную ставку с Вейцманом и вдовой Саррет. Те Вильямсона, как выяснилось, никогда в жизни не видели.
За холодной курицей и лимонадом, Дэниел показал Пинкертону схему из своего блокнота.
-Ты прав, - поковырялся во рту сыщик, - Вильямсон просто прикрытие. Они готовы им пожертвовать. Он для дела не важен. А вот Дрозд, - Пинкертон указал на летящую птицу, что нарисовал Дэниел, - Дрозд заправлял всей сетью. Однако, он уже далеко, как и Бут с Херальдом
Дэниел прожевал мясо крепкими, белыми зубами:
-Мы их найдем. Не сегодня-завтра Ацероду и Пауэллу надоест прятаться. Они наткнутся на полицию, потеряв бдительность. Хотя, - Дэниел почесал светлую щетину на подбородке, - они тоже, наверняка, не знают настоящего имени Дрозда. А Вильямсон, - майор Горовиц вытер пальцы салфеткой, - знает. И нам скажет, Аллен, - он допил пиво и с наслаждением раскурил сигару.
-И на юге этот Дрозд подвизался, - угрюмо подумал Дэниел, - Бет и Джошуа привозили о нем сведения. Скорее всего, он, как я, через линию фронта ходил.
Когда ему принесли карточку кузена Майкла, Дэниел переоделся. Его старая рубашка была забрызгана кровью.
Он, молча, выслушал Майкла: «Я бы рад помочь, однако, - Дэниел повел рукой наверх, - пойдем. Ты сам почитаешь его показания».
Майкл долго изучал папку, сидя в голом кабинете, у деревянного стола: «Да. Все очень, - мужчина поискал слово, - убедительно. Спасибо, - он пожал руку Дэниелу, - я понимаю, ты ничего не можешь сделать».
-Ничего, - развел руками майор Горовиц.
-Передай мои извинения мисс Аталии. Она, конечно, была арестована по ошибке. И желаю вам счастья, - он поднялся. Выйдя на тускло освещенную площадку лестницы, Дэниел посмотрел вслед прямой спине Майкла: «Пусть увозит ее домой, - майор Горовиц прислонился к деревянным перилам, - он джентльмен и не тронет ее до свадьбы. Впрочем, никакой свадьбы не будет, - он сплюнул на пол и решил: «Днем отправлю записку Максу. Он мне поможет».
Аталия лежала, закусив зубами подушку, вспоминая испуганный голос отца: «Я ни в чем не виноват, ни в чем…». Майкл ночью показал ей умывальную. Когда Аталия привела себя в порядок, мужчина постучал в дверь: «Спокойной ночи, любовь моя. Я рано ухожу, в Белый Дом. Я тебе накрою холодный завтрак. Отдохни, пожалуйста».
Девушка так и не сомкнула глаз. Майкл, по дороге, рассказал ей, что Бут убил не только президента. Из того же самого пистолета он стрелял в миссис Бенджамин-Вулф, кузину Майкла. Аталия едва слышно плакала, уткнувшись в подушку:
-Папа отдал этот револьвер Буту…, Теперь его повесят, или расстреляют. У миссис Марты сын, ему всего десять лет. И у мистера Линкольна маленький ребенок…, - Аталия выбралась из постели на рассвете. Подойдя к окну, она отдернула шторы и посмотрела на купол Капитолия. Сердце глухо, тоскливо болело.
-Я дочь государственного преступника, - девушка, в одной рубашке, сползла на ковер и скорчилась в углу, - Майкл заместитель главы администрации. Он никогда на мне не женится, никогда…Ему можно будет забыть о карьере…, - Аталия засунула в рот пальцы и крепко их прикусила:
-И папа…, Папа умрет, я его больше никогда не увижу, - она еле добралась до гардеробной, где висело несколько простых платьев:
-Это кузины Марты, - сказал ночью Майкл, - можешь их носить, ничего страшного. Она еще не скоро из госпиталя выйдет.
Свое платье Аталия выбросила. Оно было непоправимо испорчено ночью в камере. Девушке до сих пор казалось, что от светлого, испачканного шелка пахнет тюрьмой.
Она сидела в углу комнаты, обхватив колени руками, раскачиваясь. Внизу хлопнула дверь. Девушка, поднявшись, увидела Майкла. Он шел к калитке особняка. Аталия отчего-то вспомнила, как она выбирала шелк для свадебного платья и опять зарыдала, громко, во весь голос. «Майкл не спасет папу, - шептала она, - никто не спасет». Жених так и не сказал ей, с кем он говорил в тюрьме. Аталия вспомнила серые, пристальные глаза майора Горовица. «Может быть, он…, - отчаянно подумала девушка, - он из военного ведомства…, Надо его разыскать, непременно. Встать на колени, просить…, Или Майкл просто ничего не захотел делать, потому, что у него карьера? - Аталия, внезапно, испугалась. «Он в Иллинойс уезжает, на похороны президента. Он меня просто выбросит на улицу. Зачем ему жена, у которой отец, предатель Америки?»
Аталия заставила себя умыться. Одевшись, она посмотрелась в зеркало. Глаза распухли, на щеках виднелись красные пятна. «Надо поесть, - сказала она себе, - надо быть сильной, ради папы. Президент Джонсон еще может заменить казнь пожизненным заключением. Наверное». Аталия пригладила волосы и спустилась в столовую.
Волк приехал в тюрьму, когда солнце стало клониться к вечеру. Форт стоял южнее города, на мысу, где река Анакостия впадала в Потомак. Выше по течению была военная верфь. Волк, соскочив с лошади, увидел на серой воде линию кораблей.
Субмарина должна была выйти в реку ближе к ночи. Им требовалось проверить деревенские, уединенные причалы. Военное ведомство боялось, что Бут и Херольд могли до сих пор прятаться где-то в глубине болотистой равнины, лежавшей между столицей и Атлантическим океаном.
-Там морские порты, - Волк сунул в прорезь ворот записку от Дэниела, - хотя вряд ли они на восток подадутся. Скорее, на юг. Ходили слухи, что, в случае поражения конфедератов президент Дэвис собирается отправиться в Мексику и оттуда продолжать борьбу. Но ведь некому бороться. Дэвис, наверняка, уже на пути в Париж, - ворота открылись. Макс увидел Дэниела. Кузен, улыбаясь, покуривая папиросу, сидел на деревянной скамейке у красной, кирпичной стены.
Дэниел был в отменном настроении.
После обеда у пансиона вдовы Саррет арестовали Льюиса Пауэлла, человека, что должен был убить государственного секретаря Сьюарда. Пауэлл три дня бродил по Вашингтону, ночуя в канавах. Потом южанин отыскал дорогу к тому единственному дому, что он помнил. Его уже опознали. Пинкертон привез в тюрьму охранника семьи Сьюардов, полицейского Белла. Тот сразу выбрал Пауэлла из людей, выстроившихся вдоль стены, и твердо сказал: «Конечно, это он. Я его хорошо рассмотрел».
Пауэлл признался, что жил в пансионе вдовы, и участвовал в тайных совещаниях вместе с другими заговорщиками. Однако он понятия не имел, кто такой на самом деле Дрозд.
-Он не всегда жил в столице, - прошептал Пауэлл разбитыми, окровавленными губами, - часто уезжал. Мы не знали, куда. Он хорошо знал юг. Я сам из Алабамы, он и там бывал. Однако акцент у него был здешний. Он из Виргинии, или Мэриленда.
Дэниел, выйдя из камеры, выругался: «В Мэриленде и Виргинии конфедерат на конфедерате. Как его найдешь, этого Дрозда?»
Макс пожал Дэниелу руку. Он увидел холодный огонек в глазах кузена и хмыкнул: «Вот зачем он меня позвал. Интересно, он уже уложил в постель мисс Аталию? Вряд ли, Дэниел не из таких. Он хочет жениться, сразу видно. Не буду ему переходить дорогу, - решил Макс, - но и развлечься, тоже не мешает».
Работая с кузеном Степаном на верфях Макс, иногда, исподтишка, сравнивал его с Федором Петровичем. Он помнил рассказы бабушки Джоанны о дяде Теодоре и тете Тео.
-Федор Петрович изящней брата будет, - думал Макс, - Степан Петрович в дедушку своего. Такой же медведь. Хотя тетя Юджиния была стройная, хрупкая, бабушка говорила. Как кузина Марта, - вспомнив кузину Марту, Макс увидел на узкой, нежной ладони женщины кольт: «Я говорил, не надо ей прекословить. Вот и не буду». Он так ничего и не сказал кузену Степану.
Когда Дэниел готовил его к роли капитана Марша, Волк рассказывал кузену, что во время восстания в Литве русские подсылали в их отряды осведомителей.
- Я сам, - усмехнулся Макс, - нескольких казнил. Сначала, конечно, мы с ними разговаривали, - он, со значением, поднял бровь.
Дэниел был в чистой рубашке и офицерских бриджах, светлые волосы коротко подстрижены.
-В город съездил, - он открыл для Макса серебряный портсигар, - утром. Хоть с президентом попрощался, - Дэниел помолчал и тихо добавил:
-Вильямсон знает, кто такой Дрозд. Но молчит. Я хочу, чтобы он признался, Макс. Ты понимаешь, - майор Горовиц повел рукой, - ты теперь американский гражданин. Если мы успешно поговорим с Вильямсоном, я обещаю впредь, как бы это сказать, выпустить тебя из своего поля зрения.
Волк засунул руки в карманы куртки. Он стоял, покуривая, изучая спокойное лицо кузена. Предложение было заманчивым. Волк, после работы на континенте, намеревался вернуться на новую родину и организовывать здесь ячейки Интернационала.
-Когда мы установим коммунистический строй, - отчего-то подумал Волк, - нам нужны будет такие люди, как Дэниел. Не сразу все проникнутся революционной идеей. У нас будут недобитые враги, контрреволюционеры..., Невозможно изменять общество и не окунуть руки в кровь. Прадедушка это знал.
Волк выбросил окурок в решетчатую корзину. Когда он воевал в Литве, в отряде Сераковского, он слышал о том, как русская охранка допрашивает поляков.
-Сам Федор Петрович и допрашивал, - вспомнил Макс и сказал Дэниелу: «Он заговорит. Но я не могу оставаться. Мне надо вернуться на верфь. Мы вечером уходим вниз по течению».
-И вернешься, - уверил его кузен: «Мы услышим имя Дрозда, а с остальным я разберусь сам».
Майор Горовиц, отправив записку Волку, долго сидел над своим блокнотом. Дэниел составил целую таблицу. Он знал, что Дрозд молод, не старше тридцати, знал его рост, примерно пять футов три дюйма, знал, что у него русые волосы и голубые глаза, знал о столичном акценте, и о том, что Дрозд много времени провел на юге. Паэулл утверждал, что Дрозд отлично владел оружием и умел подделывать почерка. Дэниел разложил перед собой анонимные письма, что приходили ему, начиная с зимы. Он долго вглядывался в ровные строки. Их посылал образованный человек, ошибок он не делал, и стиль был отменным. «Спасение Венеции, - пробормотал Дэниел, - я помню, он в школе писал сочинение о пьесах Отвея. Даже какую-то медаль выиграл, он хвастался».
Дэниел все еще не мог поверить. Он раскрыл окно и закурил, сев на подоконник.
-Бет видела его в Ричмонде, издалека, - майор Горовиц взглянул на военные фрегаты, - а с тех пор он пропал. Он еще до войны уехал на юг. И Джошуа читал донесения этого Дрозда, в Ричмонде.
Это было Дэниелу только на руку. Выслушав Майкла, проводив его, он долго стоял в тюремном дворе, глядя на крупные, яркие звезды.
-Майкл не сможет спасти Вильямсона, - холодно думал Дэниел, - президент Джонсон подпишет амнистию по представлению военного министра Стэнтона, и только него. Я скажу Стэнтону, что Вильямсон просто пешка, его обманули. Тем более, полковник нам помогал, гнал на юг дезинформацию. Он герой мексиканской войны..., Получит пожизненное заключение, отсидит лет пятнадцать. К тому времени ему седьмой десяток пойдет. Это если он доживет, конечно. Аталия всю жизнь мне будет благодарна, с колен не поднимется. Надо ее к себе привязать, - Дэниел улыбнулся, - я знаю, как это сделать.
Он предполагал, что Мэтью Вулф, если Дроздом был именно он, а в этом у Дэниела почти не оставалось сомнений, увидев полицейских в пансионе вдовы Саррет, пошел в единственный дом столицы, где он мог найти приют, к своему брату.
-Майклу, он, конечно, правды не сказал, - Дэниел потер подбородок, - однако Майкл, хотя бы, сможет подтвердить наши подозрения. Наверное, - мрачно сказал Дэниел, вспомнив упрямые, голубые глаза. Майор Горовиц разозлился:
-Его брат преступник, организатор убийства Линкольна. Президент Джонсон, узнав об этом, вышвырнет Майкла из администрации с волчьим билетом. Он никогда в жизни не сможет занять государственный пост, и юридической практикой не сможет зарабатывать. Его во всех газетах ославят, как человека, укрывавшего главу заговора. Я об этом позабочусь.
-Ладно, - Волк похлопал Дэниела по плечу, - не будем тянуть. Отправляй Вильямсона в подвал. Мне нужна будет печка, - Волк посмотрел на конюшни, - кузнечные клещи и сделай ему кляп. Незачем всем вокруг знать, чем я буду заниматься. То есть мы, - обаятельно улыбнулся Макс и пошел к входу в тюрьму.
Дэниел еще никогда такого не делал и хотел набить себе руку.
-Пригодится в будущем, - он, забрав все, что было нужно, приказал охранникам привести Вильямсона в свободную камеру. В подвальной каморке было жарко. Макс растопил чугунную печку. Скинув куртку, он засучил рукава рубашки. Волк вежливо сказал, завидев на пороге Вильямсона:
-Добрый день, полковник. Присаживайтесь, - Дэниел кивнул охранникам. Те провели заключенного к деревянному стулу, сняв с него наручники.
-Оставьте нас одних, - велел Дэниел. Дверь захлопнулась.
-Я его помню, - понял Вильямсон, глядя на высокого, красивого, белокурого мужчину: «Горовиц приводил его ко мне на прием, год назад. Капитан де Лу. Он тогда в форме был. Господи, - Вильямсон опять почувствовал, что плачет, - только бы мне дали девочку увидеть, перед казнью…, Куда она пойдет, что она будет делать..., Она такая хрупкая, она не выживет, Господи..., - он вздрогнул. Майор Горовиц стал прикручивать его веревкой к стулу.
Вильямсон затрясся, бормоча: «Не надо, пожалуйста, не надо, я вам все сказал, все...»
-Не все, - Дэниел отступил и посмотрел на желтоватые синяки, на кровь, что засохла в бороде полковника: «Вы так нам и не признались, Джеймс, кто такой Дрозд. Мы вынуждены, - Дэниел развел руками, - принять меры».
Восьмая поправка к американской конституции, входившая в Билль о правах, запрещала жестокие и необычные наказания. Так было сказано в тексте, одним из авторов которого был Дэниел Вулф. Майор Горовиц сам видел черновики Билля, руки дедушки Дэниела, в библиотеке Конгресса. Однако пытки, негласно, были разрешены. Дэниел пытал индейцев, когда служил на территориях, но белого человека, американца, никогда. «Это враг, - сказал себе майор Горовиц, глядя на Вильямсона, - враг Америки. Поступай с ним, как с врагом».
Он раскрыл Вильямсону рот и затолкал туда кляп из грубого холста.
-Начинай, - кивнул Дэниел Максу, и положил левую руку полковника на стол, - посмотрим, что он скажет.
Дэниел внимательно следил за Максом, -
Вильямсон заговорил, когда Дэниел, взяв клещи, повторив то, что делал Макс, вытащил мокрую тряпку.
-Это мистер Вулф, Мэтью Вулф, - рыдал Вильямсон, - я все расскажу, все..., Пожалуйста, не надо больше..., - он посмотрел на лужу крови, что расплывалась по деревянному столу: «Пожалуйста, позовите врача...»
-Позову, - кивнул Дэниел, доставая свой блокнот: «Он услышит, полковник, что вы сами поранились. Говорите, - велел он.
Они с Максом распрощались во дворе тюрьмы. Дэниел пожал ему руку:
-Вы с кузеном Степаном посмотрите, может быть, и Мэтью вместе с Бутом и Херольдом прячется. Хотя думаю, - Дэниел взглянул на темное небо над Потомаком, - что мы его упустили. И Майкл не знает, где он. Мэтью не такой дурак, чтобы приходить к брату. Удачи вам, - он заметил, что Макс тщательно вымыл пальцы и незаметно улыбнулся.
Макс забрал у вестового свою лошадь: «Теперь я в Америке могу делать все, что захочу. Никто меня и пальцем не тронет. Надо будет навестить новую миссис Горовиц, когда я сюда вернусь. Она мне будет рада».
Подводная лодка должна была выйти с верфи в десять часов вечера. Она делала пять миль в час. К полуночи они рассчитывали оказаться в заливе Бельмонт, и с утра начать следить за деревенскими пристанями.
Дэниел поужинал с Пинкертоном, рассказав ему о том, кто такой на самом деле Дрозд. Дэниел не видел смысла это скрывать. За свою карьеру майор Горовиц был спокоен. Он сегодня же ночью хотел встретиться с военным министром Стэнтоном и доложить результаты расследования.
-Более того, - размышлял Дэниел, - это произведет хорошее впечатление. Я не жалею даже своих родственников ради дела. Горовицы выше полковника еще не поднимались, а я стану генералом.
Дэниел знал, что Майкл, с похоронами, ночует в Белом Доме.
-Аталия у него в особняке, - хмыкнул майор Горовиц, - он, наверняка, оттуда выехал, как джентльмен. Навещу кузена, покажу ему записи допроса Вильямсона. Если он знает, где Мэтью, он мне все расскажет.
За кофе Дэниелу принесли маленький конверт. Майор распечатал его и пробежал глазами записку: «Хорошие новости, Аллен. Я в столицу, к утру вернусь. Предполагаю, что к тому времени придут сведения из залива Бельмонт и Мэриленда».
Равнину южнее Вашингтона, за Потомаком, прочесывали полицейские. К городским врачам Бут не обращался, в этом Дэниел был уверен.
-Мэтью знает, где Бут, - Дэниел выехал на северную дорогу, - найти бы еще Мэтью. Майкл заговорит, это я обещаю.
Он пустил своего гнедого рысью, повторяя изящные, написанные мелким почерком строки: «Уважаемый майор Горовиц, мне необходимо встретится с вами по делу, касающемуся моего отца. Умоляю вас, не откажите мне сообщить, где и когда мы бы смогли увидеться. Искренне ваша, Аталия Вильямсон».
-Не откажу, - Дэниел, на мгновение, закрыл глаза: «Конечно, не откажу».
Он обернулся и посмотрел на темно-красные, мощные, кирпичные стены тюрьмы. Закат окрасил воду Потомака в алый цвет. Над палубами кораблей метались чайки. Дэниел заметил, что из ворот верфи выходит паровой буксир. Вода за ним едва заметно бурлила. Он знал, что Макс его не может увидеть, но все равно помахал рукой.
Под водой, в кромешной темноте, Степан усмехнулся: «Посмотри. Заодно разберешься, как перископ работает». Макс опустился на колени и присвистнул: «Вот это да!». Они ощутили толчок. Буксир вывел их на середину Потомака. Канат, соединявший лодку с кормой корабля, убрали.
-Вот и все, - Степан зажег фосфорную спичку и посмотрел на свой хронометр, - десять вечера. Мы в автономном плавании.
Было слышно, как мерно работают поршни в машинном отделении, пахло перегретым воздухом. Макс посетовал: «Курить жаль, нельзя. А почему так, если спичками можно пользоваться?»
-Потому, - Степан потер затекшую шею, - что тогда здесь нечем дышать будет. Придется потерпеть. Я рассчитываю двое суток под водой провести. Или меньше, если мы их раньше поймаем.
-Поймаем, - Макс услышал спокойный голос Дэниела: «Насчет Мэтью - это государственная тайна, поэтому пока ни слова кузену Степану. Если вы его найдете, конечно, можешь рассказать».
-И его и Бута с Херольдом, - Макс, нагнувшись, пробирался в машинное отделение. Под водой он чувствовал себя отлично. Макс не зря больше года работал забойщиком. «Пласт моей бригады был в полумиле под землей, - сказал он Степану, - я там по шесть часов кряду с киркой лежал. Десять футов воды меня не испугают».
Лодка, набрав ход, проскользнула между фрегатами и скрылась на востоке. Над болотами Мэриленда поднялась бледная луна.
Майкл, действительно, переехал в Белый Дом. Утром, после того, как он привез Аталию в особняк, началось прощание с президентом. Вскоре катафалк должны были доставить в ротонду Капитолия, а оттуда на вокзал, где готовился особый поезд от военного ведомства. Майклу надо было рассылать телеграммы в города по пути следования, сидеть с начальником железнодорожного департамента, генералом Мак-Каллумом, рассчитывая маршрут. Они собирались миновать семь штатов и сделать одиннадцать остановок на пути в Спрингфилд, на кладбище Оак-Ридж. Там должны были похоронить президента и его третьего сына, Уильяма, умершего два года назад.
Майкл успел сбегать домой и нашел Аталию в библиотеке. Она сидела, забившись с ногами в большое кресло, в простом, саржевом платье кузины Марты, обхватив коленки руками. В комнате было сумрачно, бархатные гардины она задернула. Майкл остановился на пороге:
-Господи, бедная моя девочка..., Может быть, сейчас обвенчаться? Нет, страна в трауре..., И ее отец..., - он посмотрел на бледное лицо Аталии, на темные круги под глазами. Тихо подойдя к девушке, Майкл обнял ее за плечи. Аталия плакала, жалобно, как ребенок. Майкл решил: «Похороню Линкольна и попрошу об отставке. Когда отца Аталии казнят, это будет во всех газетах. Президент мне ничего не говорил, но это пока. В Белом Доме просто не знают, что мы помолвлены...»
Аталия всхлипнула и неразборчиво сказала: «Я все понимаю, Майкл..., У тебя карьера...»
-У меня ты, - Майкл нагнулся и поцеловал белый, нежный лоб: «Ты моя любовь и так будет всегда. Ты ни в чем не виновата. Завершу дела и подам в отставку. Проживем, ничего страшного, - он погладил белокурые волосы. Аталия сглотнула: «Может быть, сказать Майклу, что я отправила записку майору Горовицу? Они родственники..., Нет, зачем, нельзя о таких вещах говорить, это может принести несчастье. Если..., когда папу спасут, тогда и скажу, - она, незаметно, перекрестилась.
Майкл, утром, в столовой, оставил ей деньги и записку: «Пожалуйста, любовь моя, купи все, что тебе надо». Аталия только сбегала за простыми чулками, и зашла на городскую почту. Майор Горовиц был в адрес-календаре. Аталия поняла, что он живет по соседству с Майклом. Она вспомнила, как мисс Фримен и рав Горовиц пригласили ее к ланчу: «Я была у них дома, - обрадовалась Аталия, - я знаю, как туда идти. Это за две улицы от Майкла, совсем близко».
Вернувшись в особняк, она бродила по комнатам, рассматривая карты времен войны за независимость, семейные портреты Бенджамин-Вулфов, безделушки колониальных времен. Майкл рассказал ей, что дедушка Тедди, продав имение в Виргинии, перевез в Вашингтон обстановку и библиотеку.
-Мы детьми здесь не жили, - объяснил Майкл, - папа нас возил в Европу. Когда он в столице обосновался, папа дом снимал. Здесь кузина Марта выросла, а потом дедушка Тедди завещал этот особняк папе. Мы сюда подростками переехали.
Майкл показал ей образ Мадонны, Богородицы, как ее называли русские, и родовую саблю Воронцовых-Вельяминовых. Икону он отвез в госпиталь, вместе с книгами, сложенными в саквояж. Вернувшись оттуда, Майкл улыбнулся: «Кузине Марте лучше».
Сидя у ее постели, Майкл решил не говорить кузине об аресте Вильямсона. Семья еще не слышала о его помолвке: «Кроме Дэниела, - вздохнул Майкл, - но здесь ничего не сделаешь. И Дэниел не скажет никому, зачем ему это?». Марта знала, что муж, вместе с Максом, ушел в залив Бельмонт на подводной лодке. Степан прислал ей записку с верфи.
- Меня не взяли, - обиженно заметил Петенька, сидя на своей койке, разбирая книги: «А я бы мог...»
-Еще чего не хватало, - отрезала Марта. Майкл увидел, как она морщится, и, озабоченно спросил: «Позвать врача?»
-Незачем, - отмахнулась Марта: «Барнс говорил, что будет больно. Опиум я больше принимать не хочу».
Она действительно отказалась от опиума.
-Если там дитя, - нежно подумала Марта, - ни к чему это. Мало ли что. Девочка. Степа ее баловать будет, и Петенька тоже. К Рождеству на свет появится. Надо будет выбрать дом на Темзе. Питер поможет, он хорошо в недвижимости разбирается. Заживем спокойно. Семья вместе соберется, наконец-то.
Когда Майкл собрался уходить, Марта, внезапно, взяла его за руку: «Что случилось? У тебя лицо какое-то, - женщина поискала слово, - не такое».
Петенька играл во дворе. Здесь было много детей. Цветные санитары и уборщики, с семьями, жили в бараках, возведенных на поле за госпиталем. Марта, слыша его веселый голос, невольно, усмехнулась: «У Петеньки никаких предрассудков не будет. Он и с китайскими детьми дружил, и с японскими..., Грегори индиец, наполовину. Потом, может быть, на Суэцкий канал отправимся..., Вот и хорошо».
-Не такое, - упрямо повторила Марта, глядя в голубые глаза кузена. Она опиралась на подушки, держа в руках The National Intelligencer. Майкл принес ей свежие газеты.
-Устал, - вздохнул Майкл, - очень много работы..., - он указал куда-то за окно. На подоконнике, в глиняном кувшине, стоял букет полевых цветов. Марта нежно улыбнулась: «Мальчик собрал и мне принес. Майкл, - она все еще держала его за руку, - если тебя что-то беспокоит...»
Марта была в сером, холщовом халате, бронзовые волосы убраны под такую же косынку. От нее пахло травами и, совсем немного, жасмином. Флакон ароматической эссенции стоял на деревянном столе. Там лежали и бумаги. Марта перехватила его взгляд: «Из Государственного Департамента прислали. Мы теперь с мистером Сьюардом оба прикованы к постели. Писать я не могу, хоть читаю. Это об Аляске, - Марта указала острым подбородком на документы, - будем ее покупать».
-Там ледяная пустыня, - удивился Майкл, - зачем? У нас есть Калифорния...
Зеленые глаза улыбнулись:
-Во-первых, царь Александр ее дешево продает, два цента за акр. У них много расходов, с освобождением крестьян. Они взяли заем у Ротшильдов, пятнадцать миллионов фунтов стерлингов, под пять процентов ежегодно, - Марта потянулась за водой. Майкл подал ей стакан.
-Спасибо. Теперь им надо возвращать деньги, - Марта откинулась на спинку кровати, - а казна пуста. Америка им заплатит больше семи миллионов долларов золотом, мой дорогой, и получит за это контроль над северной частью Тихого Океана. Военное ведомство поддерживает покупку. Мы сможем, - Марта задумалась, - найти Северо-Западный проход, разрабатывать там ископаемые, золото...
-Северо-Западного прохода не существует, - рассмеялся Майкл, - экспедиция Франклина сгинула во льдах.
Марта начала ему рассказывать о сведениях, что получил кузен Пьетро в Канаде. Майкл, горько, подумал: «Если с ней посоветоваться? Марта умная женщина, и молчать умеет. Но ведь она ранена, из того же пистолета, что отец Аталии Буту передал. Как я могу..., Нельзя ее волновать».
-Просто устал, - встряхнул Майкл светловолосой головой и они стали говорить о Северо-Западном проходе.
Майкл уехал, расцеловав ее в обе щеки и велев выздоравливать. Марта долго сидела, глядя на дощатую стену, вспоминая его голос: «Устал». Барнс пока не разрешал Марте курить, но, как сказал хирург: «Когда вы подниметесь на ноги, мы снимем это ограничение».
-Я и не буду, - Марта сейчас, ласково положила руку на живот: «Совсем недолго ждать осталось, - поняла женщина, - скоро все узнаем. Хоть бы Степушка осторожней был. Он говорил, там безопасная лодка, новой конструкции».
Она сползла вниз и задремала, лежа на спине, едва заметно улыбаясь. Порыв теплого ветра полоскал холщовой занавеской, по небу плыли легкие облака. В окне виднелся купол Капитолия, со спущенным флагом.
Дэниел проснулся рано утром. Он долго лежал, закинув руки за голову, смотря в лепной потолок комнаты. Кровать была большой, сделанной еще при жизни дедушки и бабушки из африканского, черного дерева. На спинке были вырезаны розы. Дэниел улыбнулся. Он вспомнил, как бабушка рассказывала им о своем отце, Аароне Горовице. Он сам, до сих пор, держал документы в искусно сделанной палисандровой шкатулке. Бабушка привезла ее из Святой Земли.
-Надо будет деньги им отправить, - решил Дэниел, - перед хупой. Написать дяде Исааку Судакову..., У них сейчас много евреев приезжает, из черты оседлости. Им надо помочь обустроиться...
Дэниел потянулся за блокнотом и записал себе: «Дядя Исаак». Часы пробили шесть. Вчера, из Белого Дома, он послал записку с вестовым Аталии, извещая ее, что будет ждать девушку к завтраку, к девяти утра. Опасности, что кузен Майкл это прочтет, не было. Он, как и предполагал Дэниел, переехал в свой кабинет в Белом Доме.
Когда майор Горовиц протянул ему протоколы допросов Вильямсона, Майкл даже не удивился. За окном был поздний вечер, прощание с телом только что закончилось. Он выпил остывшего кофе и потер лицо руками:
-Мэтью был у меня, Дэниел. Как я теперь понимаю, - Майкл положил руку на документы, - с придуманной историей. Я ему написал аффидавит, дал денег, и он отправился в Нью-Йорк. Как он утверждал, - вздохнул Майкл.
Дэниел прохаживался по кабинету, даже диван был завален бумагами, куря папиросу. Он повернулся и взглянул в упрямые глаза кузена. Лицо Майкла было усталым. Он сидел, в одной рубашке и брюках, вертя механическую ручку.
-Если бы я, хоть что-то заподозрил, - добавил Майкл, - я бы немедленно сообщил тебе, военному министру Стэнтону, кому угодно..., Он был очень убедителен, Дэниел...
Майор Горовиц молчал, глядя на темную лужайку за окном. Была полночь, Белый Дом опустел. Миссис Линкольн ушла наверх, с Тадом и старшим сыном.
-Я не могу, - наконец, сказал Дэниел, - не могу держать эти сведения в тайне, от военного министра. Тем более, учитывая, как бы это сказать..., - он замялся.
-Что мой брат организовал покушение на президента, а мой будущий тесть в нем участвовал, - спокойно прервал его Майкл: «Я все понимаю, Дэниел. Я подаю в отставку, после похорон. Мы с Аталией, наверное, в Европу отправимся, пока все..., - он повел рукой, - уляжется. И, если вы арестуете Мэтью, я бы хотел с ним поговорить, - Майкл замолчал.
-Когда мы его арестуем, - жестко поправил Дэниел кузена.
Он шел домой и все время думал:
-А если он солгал? Может быть, стоило его отвезти в тюрьму..., - Дэниел остановился:
-Нет, Майкл честный человек. Он одиннадцать лет был рядом с Линкольном. Президент его со студенческих времен знал..., - Дэниел обернулся и увидел свет газового рожка в кабинете Майкла. За гардинами виднелась тень. Кузен все еще сидел за столом. Дэниел направился дальше. Майкл, уронив голову в руки, открыл ящик. Он посмотрел на свой армейский револьвер: «Нельзя! У тебя Аталия, тебе надо о ней заботиться! Не смей, Майкл Вулф. Господи, как я мог, своими руками..., Но ведь он мой брат, единственный..., - Майкл заплакал. Вытерев слезы с лица, он сказал себе: «Когда закончится прощание в Ротонде, сразу подашь прошение об отставке».
Дэниел поднялся с постели и тщательно побрился, подушившись сандалом. Стэнтон остался доволен его докладом. Вечером из Мэриленда пришли сведения, что полиция нашла дом, принадлежавший кузену Ацеродта, тоже эмигранту из Германии. За ним тщательно наблюдали.
-Рано или поздно он там появится, - Дэниел взял серебряный гребень и стал причесываться, - и подводная лодка кого-нибудь найдет.
Он выбрал штатский, темный костюм, страна была в трауре, и тщательно завязал галстук. Дэниел еще успел помолиться. Он всегда пользовался молитвенником деда, изданным в Амстердаме, маленького формата, в старом переплете. Майор Горовиц напомнил себе, что надо будет написать кузине Мирьям, в Лондон, сообщить ей о свадьбе. Дэниел спустился вниз. Пора было готовить завтрак.
Песах закончился, Дэниел вчера послал вестового в еврейскую пекарню на Восьмой улице, рядом с синагогой. Он заварил кофе, поджарил хлеб, поставил на стол джем и мед из Нью-Йорка. Их Дэниел заказывал почтой. Он услышал стук молотка в парадную дверь. Дэниел посмотрел на себя в большое, венецианское зеркало. Светлые волосы прикрывала черная, бархатная кипа.
Аталия была в совсем простом, саржевом, темном платье. Дэниел понял, глядя на ее припухшие глаза: «Плакала. Ничего, скоро я ее утешу. Скоро она станет моей».
-Доброе утро, мисс Вильямсон, - радушно сказал майор Горовиц. Дэниел отступил, пропуская девушку в дом.
-Проходите в столовую, под лестницу, и направо, - он, улыбаясь, проследил за ее стройной спиной. Аталия, молча, кивнула, закусив губу.
Дождавшись, пока она свернет в коридор, Дэниел запер дверь на ключ и опустил его в карман.
Деревянный, старый причал почти скрывали камыши. Внизу, в коричневой, прозрачной воде, покачивались водоросли. Залив был пуст. Даже на горизонте, на востоке, где лежал океан, Мэтью не увидел ни одного паруса, ни одного дымка.
Колчестер, деревенька из пары десятков домов, еще спал, когда они с капитаном Дирборном выпили по чашке крепкого, горького кофе и пошли к берегу залива. Мэтью добрался сюда без приключений. У него даже не проверили документы. Он предполагал, что все полицейские столицы отправились на юг, за Потомак, а на восток просто никого не послали.
-Думаю, - Мэтью, сидя на кухне у Дирборна, склонился над картой, - Бут и Херальд уже далеко отсюда. Вот и хорошо.
Он знал, что Пауэлла арестовали. Капитан принес ему свежий номер National Intelligencer. Мэтью в деревне показываться было нельзя. Он пришел к Дирборну на рассвете. Моряк сразу спрятал его в дальней комнате. Дирборн был бездетным вдовцом, дом его, безопасным. Мэтью позволил себе пару дней отдохнуть. Аффидавит брата он сжег. Мэтью боялся, что Вильямсона все-таки заставили говорить.
-А тогда, - мрачно сказал себе Мэтью, - во всех американских посольствах будет лежать мое описание и приказ о моем аресте. Ничего, деньги во Франции я и мистером Делани заберу. Поеду в Россию, получу тамошнее гражданство и вернусь сюда, за Аталией. Дорогой брат пожалеет, что мне дорогу перешел.
Ночью, лежа в каморке на чердаке, он видел Бет. Мэтью тяжело дышал, вспоминая ее в имении под Саванной. Ее черные волосы были распущены по плечам. Она стояла на коленях, в одном корсете и чулках, смуглая, цвета карамели, кожа, блестела в огоньках свечей. «Скоро я ее увижу, - обещал себе Мэтью, ворочаясь на соломенном матраце, взбивая плоскую подушку, - скоро она мне за все заплатит».
Брат дал ему две тысячи долларов. На эти деньги Мэтью мог бы доплыть до Гавра в лучшей каюте быстроходного пакетбота. Однако он не хотел рисковать. Мэтью решил в Балтиморе наняться матросом на корабль, что идет в Старый Свет.
Катер был готов. Дирборн поднялся еще до рассвета, чтобы завести паровую машину. Они собирались спуститься вниз, к устью Потомака, а потом, по Чесапикскому заливу уйти на север, в Балтимор. Мэтью стоял на причале, оглядывая тихую воду, куря папиросу. Он постирал свои вещи. Капитан Дирборн дал ему потрепанную, рабочую суму, туда Мэтью положил оружие и деньги.
-Тихо как, - подумал Мэтью и услышал веселый голос Дирборна: «Все готово, Дрозд. К обеду увидим корабли в порту Балтимора». Пахло гарью и немного солью. Дирборн почесал седоватую бороду. Мэтью прыгнул на палубу, капитан размотал канат, что удерживал катер. С востока, с океана, дул едва заметный ветер. Вода залива чуть волновалась. «Ни одного корабля, - Мэтью устроился на корме, капитан встал к штурвалу, - вот и хорошо».
-Убирай перископ, - велел Степан Максу, - это, несомненно, мистер Вулф.
Они пришли в залив еще до рассвета. Лодка ненадолго всплыла на поверхность воды. Степан открыл люк и сверился с картой:
-Колчестер. Смотри-ка, - он достал короткую, подзорную трубу, - паровой катер у причала стоит. Однако машина еще не работает. Подождем, - крикнул Степан вниз, в темноту лодки, - посмотрим, кто сюда явится.
Субмарина нырнула обратно. Глубина здесь была около, сорока футов. Они оставались близко к поверхности воды и выставили перископ. Когда Макс увидел на причале двоих мужчин, невысокого, пожилого, седобородого, и второго, с русыми, коротко постриженными волосами, он насторожился. Волк быстро рассказал Степану о допросе Вильямсона, опустив многие подробности. Кузен присвистнул: «Брат Майкла. Тот самый, что на юге жил. Вот оно как бывает».
Степан следил за катером:
-А Федя? Марта мне приказ показывала, что она в Семипалатинске взяла…, А если это правда? Тоже ведь, мой брат. Но Федя участвовал в кружке петрашевцев, его на допросы вызывали…, Не может быть, - упрямо сказал себе Степан, - все равно не верю. Федя не такой. Он сиротой вырос, он хороший человек.
Степан вспомнил жесткий голос капитана Кроу, в Сендае:
-Моя сестра, Юджиния…, Она пропала, в России. Я ездил искать ее, и сам оттуда еле выбрался. Я ее видел, в Летнем Саду, с жандармами. Скорее всего, она у Третьего Отделения, под надзором.
-Его брат женился на сестре капитана Кроу, - Степан все смотрел в перископ - мужчины садились в катер: «На той самой Юджинии. И ребенок у них родился, зимой. Мне Марта говорила».
-Макс, - нарочито спокойно спросил Степан, - а твой брат, где свою жену встретил? В России?
Волк услышал тихий голос кузины Марты: «Не надо ему ничего рассказывать».
-В Европе, - так же спокойно ответил Волк, - Анри никогда в Россию не ездил. Я там был, но дальше Литвы не забирался. А что?
-Просто мне капитан Кроу говорил, что его сестра в России пропала, - недоуменно отозвался Степан. Макс пожал плечами: «Выбралась, должно быть, оттуда. Я ее и не видел еще, кузину Юджинию».
-Не видел, - в темноте субмарины не было заметно, как улыбается Макс.
Он вспомнил каштановые, тяжелые волосы, испуганные, лазоревые глаза, всю ее, высокую, стройную. Волк пообещал себе: «Она тоже будет моей».
-Приедете в Париж и познакомитесь, - Волк свистнул: «На восток идут, к океану».
Степан велел: «Ползи в машинное отделение, надо готовить торпеды». Катер бы с легкостью оторвался от лодки. Субмарина делала пять миль в час, а такие паровые катера, до двадцати. Им надо было выпустить торпеды. Степан предполагал, что они пробьют обшивку катера ниже ватерлинии, а потом, как сказал он Волку, они вынырнут на поверхность и подберут тех, кто спасся.
-Этого Вулфа надо брать живым, - в черном, без единого огонька, замкнутом пространстве видно было, как блеснули глаза Макса. «Он может знать, где Бут».
Степан выдвинул перископ. Радиус действия торпед был не больше четырехсот футов, катер упускать было нельзя.
-И возьмем, - пообещал он Максу и насторожился. Мерный звук поршней пневматического двигателя замедлился. В лодке повисла тишина. Макс подумал:
-В шахте никогда так не бывает. Всегда какой-то звук слышен, вагонетки толкают, вентилятор крутят, кирка звенит…, - они услышали какое-то шипение. Степан выругался:
-Черт, черт, у нас воздух уходит. Мы, скорее всего, заработали себе пробоину, маленькую. Пока двигатель не работал, все было хорошо, а когда мы его запустили…., - Степан оттолкнул Макса и, согнувшись, пролез в машинное отделение. Поршни еле двигались. «Это пробоина в танке со сжатым воздухом, - понял Степан, - зацепили что-то. Надо стрелять, и быстро, а то катер уйдет».
Субмарину качнуло. Он понял, что Макс выпустил торпеду. Надо было поднимать лодку наверх. Степан почувствовал, что стало трудно дышать. «Что там? - крикнул он Волку, - что с катером?»
-Кренится, - усмехнулся Волк, - однако машина еще работает.
Степан знал, что нельзя быстро выводить лодку с глубины. В Кронштадте он видел матросов, что умирали, выйдя из кессонов, и водолазов, вернувшихся с погружения. Они потом, в госпитале, не протягивали и дня. «Здесь не больше, чем двадцать футов, - решил он, - ерунда, ничего не случится».
Степан нащупал в кармане куртки револьвер. Приказав себе не обращать внимания на ломоту во всем теле, он быстро поднялся по лесенке наверх, к люку. Степан отвинтил его, вдыхая свежий, морской воздух и пошатнулся, таким ярким было солнце. Катер уходил на восток, кренясь на правый борт. Он увидел человека на корме.
-Двести футов, - быстро подсчитал Степан и приказал: «Макс, вторую торпеду, быстро! Они прямо перед нами!»
У Мэтью было хорошее зрение. Он увидел рыжие волосы и прицелился: «Это наша субмарина, с верфи на реке Джеймс. Вот кто ее сюда привел. Муж кузины Марты». Катер тряхнуло. Мэтью, выстрелив, услышал снизу, из машинного отделения, отчаянный крик Дирборна. Он заметил, как бессильно дернулась рыжая голова в открытом люке субмарины. Палуба вздыбилась под его ногами, раздался взрыв, полетели доски. Облако горячего пара окутало катер. Мэтью, прикрыв руками голову, прыгнул в воду. Нырнув, он увидел погружающиеся на дно остатки катера, изуродованный труп Дирборна. Что-то ударило его сзади, по затылку. Мэтью потерял сознание.
Они ели в парадной столовой. После смерти бабушки и дедушки, когда Джошуа уехал в Новый Орлеан, Дэниел здесь появлялся редко. Мебель была затянута холстом, паркет красного дерева потускнел. Дэниел пил свой несладкий кофе. Она сидела напротив, немного наискосок от него, опустив голову. Девушка почти ничего не попробовала. Она все время размешивала кофе изящной, серебряной ложечкой, подрагивающими, тонкими пальцами.
Дэниел решил, что отвезет ее повидаться с отцом после хупы.
-Но лучше, - он внимательно оглядел маленькую, скрытую платьем грудь, - лучше, когда она будет ждать ребенка. Как это мне Вильямсон говорил? Евреи должны знать свое место? Пусть полюбуется, - Дэниел блаженно подумал о том времени, когда Аталия будет ждать его в спальне, каждый вечер, когда в особняке появятся дети, мальчики и девочки.
-Война закончилась, - он вытер губы салфеткой. Не спрашивая разрешения, Дэниел потянулся за папиросой:
-Надо строить мирную жизнь. Джошуа в Нью-Йорке останется, отдам ему тамошнюю квартиру. У нас будет этот особняк, дом в Ньюпорте..., Найму новых слуг, однако Аталия все равно должна будет ухаживать за мной и детьми. Это, в конце концов, долг жены и матери.
Он, молча, курил. Дэниел видел перед собой синюю воду океана, и бот. На таком они с Джошуа и мальчиками Вулфами выходили в море, подростками.
-Обязательно надо яхту купить, лошадей для мальчишек завести..., - Дэниел улыбался: «Первого сына назовем Авраамом. Приглашу на обрезание генерала Гранта. Он станет президентом, после Джонсона. Это вопрос решенный. Детей Джошуа, хоть они и евреями родятся, вряд ли в синагогу пустят. Они все равно цветные, и в паспортах у них так будет написано. Хотя Джошуа и Бет могут в Святой Земле остаться».
-Вы хотели со мной поговорить, мисс Вильямсон, - Дэниел, стряхнул пепел в блюдце мейсенского фарфора.
-Сервизы надо обновить, - вспомнил майор Горовиц, - и до хупы дом привести в порядок. Аталии здесь оставаться не след. Поговорю с равом Штерном, ей найдут приличную семью. Заодно научится хозяйство вести. У Вильямсона слуги были, и здесь, и в Саванне. Она, скорее всего, и к плите никогда не подходила.
Девушка вздрогнула и заставила себя посмотреть в его спокойные, серые глаза. Майор Горовиц, развалившись на стуле, курил, пристально разглядывая ее лицо.
Аталия сглотнула:
-Вам, должно быть, известно, что мой отец арестован по делу о покушении на президента...
-По делу об убийстве президента, - поправил ее Дэниел и поднялся: «Прошу вас. Нам будет удобнее поговорить в кабинете, мисс Вильямсон».
Он был много выше Аталии, выше шести футов, подумала девушка, широкоплечий, с коротко подстриженными волосами. Он шел впереди, а потом обернулся. На Аталию повеяло сандалом. Дэниел любезно раскрыл перед ней дверь.
Аталия заметила французские и немецкие издания на полках. Приглядевшись, девушка увидела отдельный шкаф с томами на святом языке. Когда она обедала здесь, с мисс Фримен и равом Горовицем, они ели на террасе, выходящей в сад. Погода прошлой весной стояла отменная. Рав Горовиц рассказывал о Святой Земле, мисс Фримен о своей работе в газетах. Она вспомнила добрые, серо-синие глаза рава Горовица: «Они совсем не похожи с майором, хоть и кузены».
На стенах висели тканые, индейские ковры, маски, много оружия, индейские томагавки.
-Я раньше служил на территориях, - коротко сказал майор Горовиц, расхаживая по кабинету.
-Садитесь, пожалуйста, - он махнулв сторону обитого кожей, большого, уютного дивана. Аталия послушно опустилась на самый край, сложив руки на коленях.
-На ней и платье чужое, - усмехнуллся Дэниел, - наверняка, ей Майкл денег дал, чтобы она себе хоть белье и чулки купила. У нее и гроша за душой нет.
Особняк Вильямсона был конфискован, на его счет в банке наложен арест. После суда все его имущество переходило государству. Дэниел предполагал, что дом, в хорошем квартале, на Индепенденс-авеню,продадут какому-нибудь посольству. Его, впрочем, не интересовало финансовое положение мисс Вильямсон. Она что-то робко, запинаясь, говорила. Дэниел любовался тем, как играет утреннее солнце в ее белокурых, просто причесанных волосах.
-И если вы можете, можете..., - Аталия запнулась и сползла на ковер, встав на колени, - майор Горовиц, мой отец ни в чем не виноват, я вам обещаю..., Он хороший человек, он всегда любил Америку...
Дэниел молчал, глядя сверху вниз на ее изящную голову. Она плакала, опустив лицо в нежные ладони. Плечи тряслись, девушка всхлипывала: «Пожалейте его, я прошу вас...»
-Ваш отец, - холодно сказал Дэниел, - признался в подготовке убийства законно избранного президента нашей страны, мисс Вильямсон. Это деяние карается смертной казнью. Я уверен, вы это знаете. Простите, - он прошагал к двери и распахнул ее, - я ничем не могу вам помочь.
Аталия вспомнила ласковый голос отца, его руки, что гладили ее в детстве по голове, и зарыдала: «Майор Горовиц, пожалуйста..., Все, все, что вы хотите, я на все согласна, только бы папу не казнили..., Все, что угодно, - она подняла заплаканные глаза и отпрянула. Мужчина улыбался. Он закрыл дверь, усадил Аталию на диван и налил ей воды.
-Видите ли, - задумчиво сказал Дэниел, забирая у нее хрустальный стакан, - мисс Вильямсон, жизнь вашего отца зависит от вас. Давайте, я вам объясню.
Аталия слушала, ее руки дрожали, она комкала подол простого, темного платья:
-Но как, же это? А Майкл? Я люблю Майкла, и он меня..., Мы жених и невеста..., Но Майкл сказал, что он не может спасти папу..., А этот..., Господи, - взмолилась Аталия, - Господи, это грех, я знаю..., Но Майкл меня поймет. Я не могу, не могу убить папу...
-Все очень просто, - закончил Дэниел: «Если вы не станете моей женой, ваш отец пойдет на виселицу, вместе с другими заговорщиками. Станете, - он положил большую, крепкую руку на острое колено Аталии, и девушка едва сдержалась, чтобы не отпрянуть, - полковник Вильямсон получит пожизненное заключение и выйдет по амнистии через десять лет».
Его длинные, настойчивые пальцы медленно поползли вверх: «Ваш отец еще с внуками успеет повозиться, мисс Вильямсон».
Она сидела, застыв, не двигаясь: «Я не еврейка, майор Горовиц».
-Станете, - уверил ее Дэниел, расстегивая пуговицы на воротнике платья Аталии: «Для женщин это просто. Ваша прабабушка, в девичестве мисс Линдо, родилась еврейкой. К нашему новому году, осенью, мы поженимся. Вы сможете увидеть вашего отца. Я вас отвезу на свидание..., - у нее была нежная, гладкая кожа. Она дрожала, зубы, услышал Дэниел, чуть постукивали.
-Майкл..., - горько подумала Аталия, - Майкл мне никогда этого не простит..., Как я могу, он мой жених, я его люблю..., - она увидела деревянный помост, человека со связанными руками, в темном, надвинутом на лицо капюшоне. Тело отца раскачивалось в петле, он хрипел. Аталия почувствовала, как Дэниел обнимает ее, как его рука поднимает ей платье: «Я просто закрою глаза. Так надо, ради папы. Чтобы он жил».
-Она ничего не знает, - Дэниел мягко, почти нежно уложил ее на бок, - она девственница..., Такой и останется, до хупы. Но пусть будет уверена, что я..., - мужчина едва не рассмеялся. Целуя белокурые волосы, шепча что-то ласковое, Дэниел стал раздевать Аталию.
Девушка ощутила, как его рука зажимает ей рот. Она сдавленно зарыдала. Это было больно, так больно, что Аталия только и могла подумать: «Господи, если это всегда так, то я умру..., Я не вынесу. Господи, пусть это закончится, пожалуйста...».
Она слышала, как скрипит диван, слышала его тяжелое дыхание сзади. Боль все не исчезала. Аталия еще крепче сомкнула веки, сжав в пальцах задранный подол своего платья, всхлипывая. Она ожидала, пока все закончится. Аталия так и не открыла глаз, даже когда он шепнул: «Слушайся меня, милая, и все будет хорошо».
Дэниел поставил ее на четвереньки и полюбовался обнаженными, стройными ногами. Белье и чулки, совсем простые, валялись на ковре, около дивана. Грудь у нее была маленькая, девичья, волосы растрепались. Она тихо плакала, кусая губы. Дэниел пригнул ее голову вниз. Аталия дернулась от боли, и Дэниел успокоил ее: «Просто подожди, милая».
Она ждала. Потом, с пылающими щеками, девушка оделась, отворачиваясь, шмыгая носом, не смея посмотреть на него. Он курил, привольно развалившись на диване: «Иди-ка сюда». Дэниел сам надел ей чулки и едва удержался, чтобы не уложить девушку на спину:
-Потерпи, - сказал себе майор Горовиц, - она теперь никуда не денется.
В передней Дэниел поцеловал ее. Аталия смотрела на мраморный пол: «Я вас прошу..., прошу, дайте мне неделю..., подумать..., Хотя бы неделю...»
Дэниел пожал плечами: «Конечно. Но помни, - он поднял девушку за подбородок, - если ты мне откажешь, твой отец умрет».
Аталия только кивнула. Она и сама не знала, зачем попросила у него эту неделю. Она шла в особняк Вулфов, еле передвигая ноги. На тротуарах было шумно, мальчишки-газетчики кричали: «В Мэриленде арестован заговорщик Ацеродт! Кольцо вокруг Бута сужается! Поезд с телом президента вскоре отправляется в Балтимор!»
Аталия добралась до подъезда дома Майкла. Открыв дверь, девушка обессилено заплакала, прислонившись к стене. Уютно пахло табаком и кофе. На столике черного дерева, под зеркалом, лежала какая-то записка. Аталия даже не стала смотреть, что там. Она заперлась в умывальной. Белье было покрыто пятнами крови. Аталия, вспомнив, что она слышала краем уха, зарыдала. Она выбросила панталоны, и вымыла лицо. Переодеваясь, девушка, неуверенно, сказала себе:
-Может быть, Майкл пойдет к президенту, попросит его..., Или тот военный, капитан де Лу. Он получил орден, спас генерала Гранта, Майкл рассказывал..., Господи, - Аталия задохнулась, - Господи, как больно, до сих пор..., - она велела себе не плакать и медленно спустилась вниз.
Почерк на записке был Майкла: «Я в госпитале, кузина Марта при смерти».
Аталия посмотрела в зеркало на свое бледное, с запухшими глазами лицо, вспомнила его шепот: «Просто слушайся меня, и все». Девушка завыла, кусая пальцы: «Господи, прости меня, прости, но я не могла, не могла иначе...»
Она легла на холодный пол в передней, подтянув колени к животу, обхватив их руками. Аталия замерла, прерывисто, жалобно всхлипывая.
Она плыла. Вода была холодной, освещенной лучами солнца. Марте было зябко. Она услышала наверху, над собой, какой-то шум. Она вся дрожала. Заставив себя собраться, женщина открыла глаза. Она увидела далеко, где-то совсем у дна, знакомые, рыжие волосы.
-Надо нырнуть, - велела себе Марта, - надо вытащить Степушку. Бабушка мне рассказывала, когда она умирала, после неудачных родов,в Париже, она видела миссис де ла Марк, в бреду. Она тоже за своим мужем ныряла. Я смогу, - Марта, внезапно, почувствовала, боль в груди и попыталась вдохнуть: «Нельзя, - велела она себе, - я в море». Голоса над ней затихли. Марта ощутила, как слабеют ее руки, и удивилась: «Была ледяная вода, почему так жарко?»
Барнс наклонился над ней, прижавшись к ее губам, вдыхая воздух в легкие, зажав в руке окровавленный скальпель.
-Все было хорошо, - бессильно подумал хирург, - почему началось заражение?
Рано утром, до обхода, его разбудил сын миссис Бенджамин-Вулф. Мальчик стоял на пороге, с испуганным, бледным лицом: «Мама не просыпается, мистер Барнс. И она вся горячая, она стонет».
-И потом ее стало знобить, - Барнс приказал: «Дыши, слышишь! Я тебе не позволю умереть!». Они дали раненой опиума и перешили шов. Хирург обругал себя за то, что не обращал внимания на ее жалобы. В последние несколько дней она говорила о болях. Там, конечно, оказалось воспаление. Оставалось надеяться, что оно не распространится дальше. «Камфару, - приказал врач, на мгновение, оторвавшись от ее губ, - надо поддержать сердце». Он услышал, как хрипит женщина. Кто-то в операционной сказал: «У нее кровотечение, доктор».
Барнс разогнулся. Бросив один взгляд на испачканный подол рубашки, он сварливо ответил: «Это регулы, доктор Маннерс. Вам сорок лет, пора бы знать, как они выглядят. Дыши! - приказал он Марте, глядя на мертвенно бледные щеки.
Она боролась с болью, в мерзлой толще воды. Марта увидела облако крови, что поднималось снизу, окутывая ее. «Нельзя бросать Степушку, - велела себя Марта, - как он без меня...». До нее донесся нежный голос:
-Я позабочусь о нем, милая. Тебе здесь оставаться не след, возвращайся, - женщина с мокрыми, распущенными, бронзовыми волосами, с глубокими морщинами, указала рукой наверх. Солнца почти не было видно, здесь царила темнота. Марта закусила губу: «Пока мы вместе, смерти нет...»
-Ты ее не вини, - раздался в голове Марты мягкий голос, - и его тоже. Это случается, милая, так Господь решил. Не надо тебе здесь быть, - сильная рука бесцеремонно подтолкнула ее наверх. Марта увидела пещеру в Бахчисарае, его лазоревые глаза, услышала его шепот: «Я так люблю тебя, так люблю!». Она закричала, превозмогая боль: «Не хочу! Не хочу быть без него! Зачем все тогда!»
Кто-то схватил ее за пальцы и сильно потянул. Это была бабушка, еще молодая, с бронзовыми волосами, зеленые, большие глаза были широко открыты.
-Оставь их, - велела она, махнув в сторону миссис де ла Марк, - тебе надо с ребенком быть сейчас. Не о себе думай, а о нем. Плыви, - велела ей бабушка.
Марта опустила голову и увидела кровь, что текла по ее ногам. «Я так хотела, - пожаловалась она, - так хотела, бабушка...»
-Все еще будет, - коротко сказала женщина.
Марта, задыхаясь, оказалась на поверхности воды. В лицо ей ударило яркое, весеннее солнце. Она поняла, что все это время сжимала пальцы на рукояти револьвера. Женщина подняла веки.
Барнс, отступив, перекрестившись, выдохнул. Он посмотрел на правую руку Марты и не стал забирать пистолет. «Оружия больше не возьмет, - вспомнил Барнс рассказ пациентки, - нет, пожалуй, она еще и петь будет».
-Постоянное наблюдение, - велел он ординаторам, - и приучитесь, наконец, мыть руки после того, как приходите из морга, господа. Доктор Земмельвейс был прав, и доктор Листер тоже.
Барнс вытер пот со лба, стянул окровавленный фартук и посчитал пульс на бледном запястье. Сердце билось слабо, но размеренно.
Он увидел свежий букет цветов в глиняном кувшине на столе. Пациентку не стали перевозить в операционную, боясь потерять время. Операцию делали в палате. Барнс вспомнил:
-Это мальчик ее принес. Мальчик..., - врач поморщился и выглянул в окно. Мальчишка сидел, уронив кудрявую, рыжую голову в колени, плечи его, уже широкие, крепкие, тряслись. Мистер Вулф устроился рядом и что-то тихо ему говорил.
Барнс закрыл глаза. Тело лежало внизу, в морге, он сам делал вскрытие. Труп привезли ночью. Вестовой, спрыгнул с коня. Он подал врачу записку и отрапортовал: «По распоряжению военного министра Стэнтона, господин генерал-майор!»
Главный хирург армии, при свете свечи, распечатал конверт и пожевал сигару. Стэнтон писал, что вскрытие должно быть тайным: «Мистер Воронцов-Вельяминов, как мне доложил капитан де Лу, погиб во время пробного похода новой субмарины. Предписываю вам, генерал-майор, самому провести исследование тела и доложить результаты».
Барнс потер лицо руками: «Ее муж..., Отец мальчика. Господи, как мне ему это сказать?». Он и не смог. Он послал записку мистеру Вулфу, а потом миссис Бенджамин-Вулф стало хуже, и Барнс провел все это время в ее палате.
Главный хирург прошел в свой кабинет и еще раз взглянул в записи.
-Не было там никакой кессонной болезни, - раздраженно пробормотал Барнс, закуривая, - пуля пробила сонную артерию. Мгновенная смерть, он и не понял ничего. Я бы тоже,- он усмехнулся, стряхнув пепел, - так хотел. Впрочем, это как Господь рассудит.
Внизу лежала бумага с показаниями от капитана де Лу. Тот вытащил мистера Воронцова-Вельяминова из люка подводной лодки, однако мужчина был мертв. Где все это случилось, не сообщалось, что они там делали, тоже. Барнс хмыкнул: «Военная тайна, не в первый раз. Кто стрелял в мистера Степана, об этом не упоминается. И не будет, я думаю».
Хирург потушил окурок и вылил себе за ворот рубашки сразу половину жестяного кувшина с водой. Он вышел на крыльцо и уселся слева от мальчишки. Мистер Вулф сидел справа.
-Мама умерла, - отчаянно подумал Петенька: «Господи, как я теперь, без мамы..., Я круглый сирота..., Папа..., - он вспомнил, как дядя Майкл обнял его и вздохнул: «Твой отец погиб, как герой, милый. Америка будет им гордиться».
Петенька тогда заплакал, прижавшись лицом к плечу дяди Майкла, а тот все гладил его по голове.
-И маме плохо, - Петенька вытирал слезы, - врач сказал, что она при смерти. Господи, я один останусь..., Папа..., - он увидел веселые, лазоревые глаза, его улыбку, услышал смешливый голос: «Так и работай, Петр Степанович. Хорошо себя покажешь, в десятники переведу». Когда они прокладывали тоннель, на перевале Доннера, они с отцом, в обеденный перерыв, приходили домой. Вкусно пахло маминым супом, они мыли руки. Мама ставила на стол горячий, только с очага горшок. Отец рассказывал Петеньке о Сибири: «Здешние горы на Алтай похожи, - говорил Степан, - а Великие Озера, на Байкал. Вырастешь, Петька, и обязательно в Россию вернешься. Помолишься, на могилах наших, родовых».
-Папу на Арлингтонском кладбище похоронят, - Петенька сглотнул, - дядя Майкл сказал. Потому что он военный был. Если бы можно было с ним попрощаться..., - Петенька вздрогнул и поднял голову. У доктора Барнса лицо было усталое, однако хирург улыбался. «Все хорошо с твоей мамой, - тихо сказал врач, - это я тебе обещаю, Питер. Просто шов у нее воспалился, отсюда и жар. Но мы ей хинин будем давать, и она пойдет на поправку».
Майкл молчал, глядя на ворота госпиталя. Приехав сюда, с запиской о том, что кузен Степан погиб, он спросил: «А капитан де Лу?». Врач, что провел его в морг, пожал плечами: «Такого здесь не было, живого, или мертвого».
Майкл стоял, глядя на умиротворенное, спокойное лицо мужчины. Раны на шее видно не было. Его накрыли простыней до самого подбородка. Он прикоснулся ладонью к рыжим волосам: «Прощай». Майкл нашел мальчика. Он сидел в углу какого-то коридора, на шаткой скамье, и тихо плакал. «Мама, - Петенька поднял голубые глаза, - мама умирает, дядя Майкл».
Он увел ребенка во двор, и сказал ему, что отец его погиб на подводной лодке. Мальчишка только вздрогнул, и прижался ближе к Майклу. Тот вспомнил:
-Когда папу убивали..., он вытолкнул Констанцу из экипажа, велел ей бежать..., а ее все равно застрелили. Четыре года девочке было, всего четыре..., Хотя бы папа этого не видел. Он умер, думая, что Конни спаслась. Найти бы тех мерзавцев, но где их сейчас искать?
Петенька вытер нос рукавом рубашки и робко спросил: «Доктор Барнс, а можно мне..., можно папу увидеть? Пожалуйста, - он уцепился за руку врача и тот кивнул.
Они ушли вниз. Майкл, закурив папиросу, сидел на полуденном солнце, думая о том, что кто-то должен сказать Марте о смерти мужа, когда она придет в себя, о том, что надо подать прошение об отставке, завтра. Он закрыл глаза:
-Это я виноват. Не задержал Мэтью, не остановил его..., Но ведь он мой брат..., Господи, прости меня. Увижу ли я его теперь, и когда? Надо будет сдать дом и уехать с Аталией в Европу, после траура. Ее отца повесят..., - Майкл очнулся от стука копыт.
Высокий, в холщовой куртке, всадник, спешился. Майкл поднялся. У Макса было хмурое, замкнутое лицо, на щеке виднелся свежий синяк.
Он подошел к ступеням: «Твой брат в тюрьме Арсенала, Майкл. Если хочешь его увидеть, отправляйся туда. Ты успеешь, трибунал назначен на вечер. С ним Дэниел сейчас. Мы..., - Макс осекся, - я его привез из Колчестера, твоего брата. Его и кузена Степана. То есть тело, - поправил себя Макс.
Во дворе было тихо. Макс, взглянув на лицо кузена, даже испугался. Майкл стоял, молча, угол рта у него подергивался: «Это Мэтью..., Мэтью его убил?»
-Да, на моих глазах, - кивнул Макс, - Мэтью в него стрелял…, - он махнул рукой, и, не закончив, пошел к боковой двери. Майкл зачем-то подумал: «Там подвал. Морг. Мой брат убил мужа кузины Марты».
Наверху, в синем, безоблачном небе пела какая-то птица. Было слышно, как шаркает метла уборщика в коридоре первого этажа. Майкл опустился на крыльцо и заплакал.
Волк сидел на скамье, у кирпичной стены тюрьмы, вытянув длинные ноги, жмурясь от закатного солнца. Он оставил сына Марты на попечение врача. Барнс уверил его, что с кузиной все будет хорошо. Выйдя во двор госпиталя, Макс кивнул в сторону ворот: «Поехали, у меня экипаж».
Экипаж был тот самый, что Макс забрал еще в Колчестере. Майкл, садясь в него, заметил на полу засохшую кровь и отвернулся. Макс откинулся на потрепанную спинку сиденья. Он вспомнил свои руки, испачканные в крови. Волк стащил кузена вниз, но было поздно. Пуля разорвала сонную артерию. Макс выбрался из люка и прыгнул в еще холодную воду залива. Мэтью упускать было нельзя. Макс плавал, как рыба. В детстве бабушка и дядя Поль возили их в Остенде. Бабушка заставляла мальчиков купаться в Северном море даже зимой. Нырять, на двадцать футов, Макс научился на швейцарских озерах.
-Хотя там вода была прозрачней, - он открыл глаза и осмотрелся. Он увидел обломки катера, труп, опускавшийся на дно, и человека, что быстро плыл прочь от места крушения. Макс поймал первую, подвернувшуюся под руку доску. Догнав Мэтью, Волк ударил его по затылку. Он вытащил потерявшего сознание Дрозда на причал, и обернулся. Подводная лодка покачивалась на волнах залива.
-Я сейчас, - пообещал Макс, разрывая свою рубашку, связывая Мэтью. Тот приходил в себя. Деревенька ожила, люди, услышав взрыв, торопились к берегу. Макс чертыхнулся: «Они сейчас увидят субмарину. Предполагалось, что это военная тайна».
Однако он мог не волноваться. Здесь, в глуши, никто даже не понял, что перед ними. Телеграфа, в Колчестере, конечно, не было. Ближайший шериф находился в пятнадцати милях от деревни, в Провиденсе. Волк велел привести ему хорошую лошадь. Получил он, конечно, клячу, но выбирать было не из чего. Экипаж тоже был старый. Макс не хотел рисковать и оставлять Мэтью в Колчестере. Они были в южном штате, Виргинии. Волк знал, что, стоит ему только уехать одному, как Дрозда немедленно отпустят, да еще и снабдят деньгами на дорогу.
-Прогуляетесь со мной, кузен, - издевательски сказал он, подсаживая связанного Мэтью в экипаж. Тело Степана Волк перенес в свободную комнату на местной почте:
-Морга у вас нет, врача тоже, а это все-таки собственность правительства Соединенных Штатов, - он указал на маленький флаг над стойкой.
-Вы государственный служащий, - сказал Макс толстенькому почтмейстеру: «Имейте в виду, пока я еду в Провиденс, вы здесь за все ответственны. И не пускайте никого на причал, - Макс чуть не улыбнулся, - взрыв, что вы слышали, может быть не последним».
Он был уверен, что теперь все деревенские зеваки даже на полмили к заливу не подойдут.
Кузен Мэтью всю дорогу молчал. Волк сдал его на руки шерифу в Провиденсе, вернулся за телом, и оказался в столице только поздним вечером. Глаз он так и не сомкнул. Военный министр Стэнтон, после доклада Волка, отправил его на верфь. Надо было отбуксировать лодку вверх по реке, обратно в Вашингтон.
Макс зевнул и услышал холодный голос Дэниела:
-Он все рассказал. Даже не пришлось принимать, - майор Горовиц усмехнулся, - особые меры. Он сдал дом, где должны были прятаться Бут и Херольд, в Мэриленде. Мы уже отправили туда людей. Впрочем, - Дэниел затянулся папиросой, - это ему не поможет. Трибунал начинает заседать в десять вечера. Думаю, им понадобится не более четверти часа, чтобы приговорить его к смертной казни. Как Марта? - Макс, искоса, взглянул на Дэниела.
У кузена было довольное, спокойное лицо. Он сидел рядом, на скамье, глядя на послеполуденное солнце над Потомаком, отпивая кофе из оловянной кружки. «Ей лучше, - Макс улыбнулся и сразу же помрачнел, - но надо будет ей сказать, Дэниел..., Когда она придет в себя, конечно».
-Стэнтон подписал распоряжение о том, чтобы кузена Степана похоронили на Арлингтонском кладбище, на семейном участке, - Дэниел поднялся, - я сам потом навещу Марту.
Дэнниел думал об Аталии. Когда Макс привез в тюрьму Майкла, Дэниел, взглянул на измученное лицо кузена:
-Аталия ему скажет, что уходит от него. Майкл, конечно, может этого не перенести. А она скажет, непременно. У нее нет другого пути. А если они уже..., - Дэниел отогнал от себя эту мысль: «Нет, Майкл бы так никогда не поступил. Он джентльмен. Да и видно было, что Аталия ничего не знает».
Дэниел не выдержал. Он заперся в их с Пинкертоном маленькой комнатк, и представил себе Аталию. Девушка плакала, покорно опустившись на колени, как и там, в его кабинете. «Так и будет, - сказал он, все еще тяжело дыша, вымыв руки, - каждый день. Она никуда от меня не денется».
Дэниел оставил братьев наедине. Никакой опасности не было. На Мэтью надели наручники и кандалы. Он сел приводить в порядок протокол допроса. Стэнтон уже поздравил его и обещал, что, после поимки Бута, Дэниел получит звание полковника.
-Мне еще тридцати нет, - майор Горовиц аккуратно, медленно писал, - папа был бы рад, конечно. Бюро Военной Информации не расформировывалось. Стэнтон пожевал сигару и сварливо заметил: «Называться вы будете по-другому, но работы у вас останется много, дорогой майор».
Он стал загибать пальцы:
-Недобитые конфедераты, эти акции устрашения на юге, что Дрозд, - министр выругался, - предлагает устраивать, индейцы..., - Стэнтон помолчал и добавил: «Президент очень доволен тем, что ты не стал, как бы это сказать, ничего скрывать от правительства».
-Я бы никогда такого себе не позволил, - Дэниел взглянул на американский флаг в углу кабинета. «Моя семья служит в армии со времен войны за независимость. Я понимаю, что такое долг».
-Я и не сомневался, - улыбнулся Стэнтон.
Мэтью, на допросе, не стал запираться. Он рассказал и о роли Вильямсона, и о том, что он, Мэтью, почти все время войны провел в столице.
-Под самым твоим носом, кузен, - усмехнулся Мэтью, изучая лицо Дэниела, - уборщиком в военном ведомстве. Меня ведь расстреляют? - поинтересовался он.
Дэниел сложил бумаги и сухо ответил: «Это как решит трибунал. Тебя сейчас отведут в камеру...»
-Я бы хотел увидеть брата, - голубые глаза сверкнули холодом, - надеюсь, мне в этом не откажут.
Дэниел кивнул и послал Макса в госпиталь.
Макс потушил окурок: «Навещу мисс Аталию, перед отъездом. Дэниел, наверняка, спасет ее отца от виселицы. Она мне порадуется. Я, думаю, обойдусь с ней лучше, чем майор Горовиц».
Он посмотрел на хронометр. Макс и не оставался бы в тюрьме, расстреливать должны были охранники, но трибунал мог вызвать его, если бы у них появились какие-то вопросы.
-Хотя какие вопросы, - Макс сладко потянулся, - все понятно. Он стрелял в человека, работавшего на правительство страны, и выполнявшего военную миссию. Не говоря обо всем остальном.
Волк насторожился. Дверь, что вела в подвал, заскрипела.
Майкл, быстро, прошел мимо него, засунув руки в карманы пиджака. Макс увидел следы слез на его лице. Майкл даже не попрощался. Оказавшись за воротами, мужчина нагнулся над первой же канавой, и его стошнило чем-то жидким, желтым.
-Я весь день ничего не ел, - вспомнил Майкл, и увидел перед собой надменное, красивое лицо брата.
Мэтью сидел, привольно развалившись на лавке. Он, присвистнул, увидев Майкла: «Ты плохо выглядишь, дорогой. Советую тебе проводить больше времени со своей невестой, и меньше, за бумагами».
Майкл остановился у двери: «Мэтью..., Ты только мне скажи, зачем ты лгал? Я твой брат, мы выросли вместе...»
-Ты мне не брат, - отчеканил Мэтью, - точно так же, как отец прекратил быть моим отцом после того, как он связался с черномазой шлюхой, и родил ублюдка. Это я их убил, - брат все улыбался и Майкл пошатнулся: «Мэтью...»
Мэтью не мог встать, у него на ногах были кандалы, однако брат задвигался. Майкл заметил, в полутьме камеры, как он усмехается: «Заплатил нужным людям, и стал намного богаче. Ты, впрочем, тоже, - брат вскинул голову, - ты должен быть мне благодарен, дорогой».
Пахло чем-то свежим. Майкл понял: «Речная вода. У него куртка еще влажная. Если бы у меня было оружие, я бы его убил. Нет, я бы все равно не смог».
В крохотное окошко, под самым потолком, было видно заходящее солнце.
-Иди, - велел Мэтью, - мне с тобой говорить больше не о чем. Передай мои соболезнования мисс Вильямсон. Она скоро потеряет отца, такая жалость.
Брат облизал губы и шепотом добавил:
-Кузине Бет передай мои пожелания счастья. Джошуа, должно быть, рад, что получил себе в жены шлюху, у которой были сотни мужчин. Это я ее такой сделал, - Мэтью рассмеялся:
-Я ее похитил, привез в имение, устроил у себя бордель..., Рассказать тебе, как с ней развлекались..., - Майкл больше не мог слышать его голос. Он почти выбежал из камеры. Стоя над канавой, Майкл тяжело дышал: «Мне просто надо увидеть Аталию. Когда я ее увижу, все будет хорошо. Я забуду обо всем этом, забуду о нем...». Дэниел сказал Майклу, что, после расстрела, он сможет забрать тело брата и похоронить его рядом с их отцом, на епископальном кладбище.
-Приезжай завтра, - кузен, собирая папку, выглянул в окно.
-Прости, - Дэниел посмотрел на часы, - трибунал здесь. От священника Мэтью отказался, - он вышел, а Майкл стоял, вспоминая холодный голос брата: «Я стал еще богаче. И ты, кстати, тоже».
Майкл вытер рот и нашел глазами экипаж.
-Не могу, - понял мужчина, - там тело кузена Степана везли, там его кровь, на полу..., Это тоже Мэтью сделал. Здесь три мили всего. Может быть, мне станет легче, если я пройдусь. Завтра заберу тело..., Тело, - он вздрогнул, - завтра Линкольна увозят в Балтимор. С утра надо подать прошение об отставке. Аталия не захочет уезжать, пока ее отца не казнили. Может быть, им свидание дадут. Аталия..., - он вспомнил белокурые волосы, голубые, большие глаза и повторил себе: «Я просто хочу, чтобы она была рядом».
Майкл спустился вниз, к тропинке вдоль поросшего свежей травой берега Потомака. Закурив папиросу, он пошел на север, к городу.
Волка так и не вызвали. Он прикорнул на лавке и очнулся, когда кто-то всунул ему в руки кружку с кофе. Дэниел сел рядом: «Я велел нам ужин накрыть. Майкл завтра приедет за телом, я его предупредил».
Макс посмотрел на огромный, величественный Млечный Путь. Было тихо, во дворе горели редкие газовые фонари, с Потомака доносились гудки буксиров.
-Я сюда вернусь, - пообещал себе Макс, - позже. Дэниел меня трогать не будет. Он свое слово умеет держать, а здешнему пролетариату я нужен. Надо найти ребят, аболиционистов, тех, с кем я в лагере был. Нам понадобятся смелые люди, для акций. Интересно, - Волк усмехнулся, - где мы с Дэниелом еще встретимся? В Харперс-Ферри мы друг друга не видели. В постели будущей миссис Горовиц, не иначе.
Макс напомнил себе, что в Лондоне ему надо будет встретиться с кузиной Мирьям. «Вряд ли она девственницей осталась, - лениво подумал Волк, - после Америки, Японии..., Вот и хорошо, хлопот меньше».
Он отпил кофе: «Что, уже все?»
Дэниел кивнул: «Я говорил, и четверти часа не заняло. Дело ясное».
-Он что-нибудь сказал? - Макс махнул в сторону заднего двора тюрьмы.
-Он «Дикси» насвистывал, - Дэниел вспомнил кровь на русых волосах. Мэтью стоял, пошатываясь, у стены, а потом, качаясь, упал лицом вперед. Майору Горовицу показалось, что мужчина ему подмигнул, но Дэниел отогнал от себя эти мысли.
-Да, - хмыкнул Макс и чиркнул фосфорной спичкой, - вот и еще одного кузена нет. Впрочем, - Волк поднял бровь, - он знал, на что шел.
-Я тоже знаю, - Макс увидел перед собой красное знамя Интернационала, - и не остановлюсь, пока не добьюсь своего, - он глубоко затянулся папиросой: «Пойдем, перекусим».
Аталия сидела в библиотеке, забившись в кресло, бездумно перелистывая какую-то книгу. Она встрепенулась, услышав, как открывается парадная дверь. Девушка приложила ладони к горящим щекам:
-Я должна ему сказать. Должна. Но я не хочу, не хочу жить с тем..., - она сглотнула и заставила себя подняться.
Весь день она бродила по комнатам и лежала на кровати:
-А если ребенок..., Господи, я не хочу выходить за него замуж. Но иначе папа умрет, майор Горовиц свое обещание сдержит..., Можно, - Аталия почувствовала, что краснеет, - можно с Майклом, я теперь не..., - она все-таки разрыдалась, сглатывая слезы: «Может быть, у меня будет ребенок от Майкла, - Аталия обрадовалась, - так мне станет легче».
Она вспоминала холодные, серые глаза и его голос: «У тебя есть неделя, не забывай это. Если ты не станешь моей женой, твоего отца повесят».
-Повесят, - повторяла себе Аталия. Она нашла в библиотеке книги мистера Констана:
-Майкл говорил, это была жена его дедушки, Дэниела Вулфа. Первый редактор New York Evening Post. Если бы мисс Фримен была здесь, я бы к ней пошла, посоветовалась бы..., Или к миссис Бенджамин-Вулф, Майкл ее очень уважает, - Аталия одернула себя: «Миссис Бенджамин-Вулф ранена, из того самого пистолета, что папа передал Буту. Как ты можешь даже думать об этом!»
Аталия спустилась вниз и замерла. Майкл стоял, привалившись к двери, с усталым, серым лицом, в пыльном костюме. В полуоткрытую дверь было слышно шуршание дождя. Над Вашингтоном нависли тяжелые тучи.
-У нее лицо, - Майкл посмотрел на девушку, - не такое. Хотя, конечно, она плачет все время.
Газовый рожок еле горел. Майкл тоже плакал, идя вверх, против течения Потомака. Он думал о своем детстве, о том, как они с Мэтью и отцом жили в Берлине, и папа возил их в Баварию, в Альпы. Они ночевали в маленьком, семейном пансионе. Вечером отец садился на ступени крыльца, и рассказывал мальчикам о созвездиях. В столице они с Мэтью, возвращаясь из школы, всегда заходили во французскую кондитерскую и покупали пирожные. Такие, в Бостоне, пекла тетя Бланш.
-Их он тоже убил, - Майкл остановился и не смог сдержаться, зарыдал.
-Он убил родителей Бет, просто потому, что они были в Хиксфорде. Потому, что они ему мешали. Он убил папу и Конни..., - когда девочка начала ходить по саду, она всегда приносила матери цветы. Майкл увидел отца. Дэвид сидел на скамейке, обнимая жену за плечи, Констанца ковыляла к ним с цветком в маленькой ручке. Майкл услышал, как они смеются. Они вытер слезы с лица и пошел дальше.
-И Бет..., - он сглотнул, - неужели то, что мне Мэтью говорил, - это правда. Не верь ему! - велел себе Майкл, но все равно перед ним вставали холодные, голубые глаза, доносился шепот: «Ты стал еще богаче, дорогой брат».
-И Линкольн, - Майкл еле шел, так у него щемило сердце, - мистер Линкольн..., Он всегда был мне, как отец..., И кузина Марта, она мужа потеряла, из-за Мэтью. Из-за меня, - Майкл и не помнил, как добрался до своего особняка.
-Нельзя здесь ночевать, - он все еще смотрел на Аталию. Девушка, робко, спросила: «Как..., как кузина Марта? Ты записку оставил..., - она указала на столик черного дерева.
Шипел газовый рожок, у нее под глазами залегли темные тени. Белокурые волосы были кое-как причесаны. Аталия была все в том же, простом, саржевом платье.
-Нельзя, - повторил себе Майкл. Шагнув к невесте, он взял Аталию за руку: «Сделай мне чаю, пожалуйста. Я переоденусь, посижу с тобой и уйду в Белый Дом. Я завтра подаю прошение об отставке».
Она кивнула, закусив губу. Майкл помолчал:
-Кузине Марте лучше, опасности больше нет. Мой брат, - он вздохнул, - мой брат, Аталия, организовал убийство президента, вместе с твоим отцом. Он убил мужа кузины Марты, когда пытался бежать. Мэтью..., его сегодня расстреляли, по приговору трибунала. Прости, - Майкл стал подниматься наверх.
Девушка, дождавшись, пока хлопнет дверь его спальни, закрыла лицо руками:
-Бедный Майкл..., И папу тоже расстреляют, или повесят, если я не..., - Аталия велела себе собраться, и пошла на кухню.
Они сидели в библиотеке, у большого, мраморного камина. Майкл старался не поднимать глаза. Наверху стояла фотографическая карточка отца и Сары-Джейн.
-Как я ей в глаза посмотрю, когда она приедет, - Майкл почувствовал, что его руки дрожат, - что я ей скажу? Что Мэтью убил ее мужа, ее единственную дочь? Четыре года было Констанце, четыре года..., Что я скажу кузине Марте, ее сыну, он сиротой остался?
Аталия сидела, так и не прикоснувшись к мейсенской чашке с чаем, смотря на потеки дождя, что ползли по большому, в мелких переплетах окну библиотеки. В саду раскачивались ветви деревьев. Аталия, отчаянно, подумала:
-Почему..., почему я должна выбирать между папой и Майклом? За что мне все это? Но если папу повесят, я никогда, никогда себе этого не прощу..., - девушка вздрогнула. Майкл прикоснулся к ее руке и указал глазами на шкатулку с папиросами.
-Мы теперь оба с ней прокаженные, - Майкл курил, глядя на пустой камин, на бронзовую решетку. Он увидел аккуратно сложенные, кедровые поленья:
-Это Марта. Она здесь все в порядок привела. Надо будет дом сдать. Дэниел пожал плечами, когда я у него спросил, попадет ли это в газеты. О подводной лодке они не напишут, конечно, а вот обо всем остальном..., - Майкл потушил окурок. Пепельница была тонкой, марокканской работы, из тех, что дарили отцу знакомые дипломаты.
-Как это Дэниел сказал? У нас, Майкл, свобода прессы. Трибунал Мэтью был закрытым, по понятным причинам, но его показания будут использованы в открытом суде над всеми остальными. Надо уезжать отсюда, - Майкл посмотрел на изящный профиль девушки, на ее тонкую, скрытую глухим воротником платья, шею, - уезжать, прятаться..., Брат убийцы президента женился на дочери убийцы президента. Нас на ярмарках надо показывать, за деньги. Сама знаменитая пара Америки.
Майкл велел себе не думать об этом. Он почувствовал на своих плечах руки Аталии.
-Мне так жаль, милый, так жаль..., - у нее были нежные, тонкие пальцы. Майкл, горько, сказал себе: «Я даже не смог спасти ее отца..., Бесполезно идти к президенту, к Стэнтону. Я брат государственного преступника. Я его не остановил, я ничего, ничего не смог...»
Аталия обнимала его, шепча что-то ласковое. Майкл попытался поцеловать ее. «Не могу, - понял он, - ничего не могу». Он видел только лицо брата, его торжествующую ухмылку, а потом перед ним встала сестра. Еще совсем малышкой Конни забиралась к Майклу на колени и таинственно говорила: «Пойдем, покажу тебе красоту».
-Она картавила, смешно, - Майкл заставил себя взять девушку за руку, - а красивое, это Сара-Джейн давала ей стеклышки и Конни делала секреты в саду. Марта тоже так делала, в Ньюпорте, я помню. Марта раненая лежит, она овдовела, а Конни больше нет. Ничего больше нет.
Аталия прижималась к нему маленькой, мягкой грудью. Ее волосы, растрепавшись, упали Майклу на плечо. Он ничего не чувствовал. Раньше Майкл приказывал себе терпеть, превозмогал боль, напоминал себе, что до свадьбы джентльмен не может себе ничего позволить.
-Наплевать, - внезапно разъярился он, - какая разница. Нам так будет легче, и мне, и Аталии. Все равно мы поженимся, после траура, - он почти грубо привлек девушку к себе. Аталия ахнула и задержала дыхание, ощутив его руку, что поднимала ей юбки.
Ничего не случилось. Майкл отстранился от нее. Аталия, поднявшись, отвернулась.
-Он меня не любит, - девушка стояла, рассматривая карту старого Джеймстауна на стене. В углу, мелким, четким почерком было написано: «Дэниел Бенджамин-Вулф, 1613 год».
-Не любит, - Аталия подавила слезы и часто подышала, - с ним..., с майором Горовицем все было по-другому. Там сразу..., - она услышала сзади какой-то шорох. Майкл стоял у двери. Он пригладил свои светлые волосы и сглотнул: «Прости..., Мне, мне надо побыть одному, Аталия».
Девушка комкала в руках простой, холщовый платок:
-Один человек..., он обещал спасти моего отца, Майкл. Папе дадут пожизненное заключение, а потом выпустят по амнистии. Я его увижу, он сможет жить со мной..., с нами. Только надо..., - она замолчала. Большие часы черного дерева медленно пробили полночь: «Мне надо выйти за него замуж, Майкл».
Его лицо закаменело.
-Пусть выходит, - Майкл смотрел на заплаканные глаза девушки, - все равно со мной она не будет счастлива. Я ничего не могу, ничего..., - Аталия сделала к нему шаг. Майкл сомкнул пальцы на бронзовой ручке двери: «Желаю тебе счастья».
Он бежал вниз по лестнице, слыша ее крик:
-Майкл! Прости меня, пожалуйста, прости, я не могла, не могла иначе..., - Аталия выскочила на площадку второго этажа, но передняя была пуста. Девушка скорчилась в уголке и тихо заплакала.
Майкл шел, сквозь мелкий дождь, подняв воротник пиджака, чувствуя, как намокают у него волосы. Он забыл шляпу.
-Да и черт с ней, - Майкл успел рвануть дверь своего кабинета и забрать из ящика стола то, что ему было нужно, - какая теперь разница. Это я во всем виноват, во всем..., - он остановился и заплакал. Из открытых таверн слышались голоса людей. На каменной стене дома Майкл увидел жирный заголовок наклеенной афиши: «Расписание маршрута траурного поезда с телом президента Линкольна». Рядом был еще один плакат: «Полиция преследует Бута и Херольда».
Главные ворота епископального кладбища закрывались на ночь, но Майкл знал о заднем ходе, что шел через калитку. Влажный песок дорожки разъезжался под ногами, хлестал дождь. Он, оглянувшись, понял, что стоит на семейном участке. Здесь лежали дедушка Тедди и бабушка Мораг, под общим памятником черного мрамора, родители Марты, рядом с ними. Майкл, шатаясь, дошел до креста отца.
-Если бы здесь была Конни, - горько подумал он, - но ведь даже в смерти их разлучили. Никогда здесь, ничего не изменится. Ненависть, кругом одна ненависть, и всегда будет так..., - он привалился виском к холодному мрамору и достал свой револьвер. Небо озарилось сиянием молнии, с ветвей деревьев сорвались птицы. Майкл, слыша их тревожные крики, успел вспомнить:
-Нас здесь вместе похоронят, должно быть. Меня и Мэтью. Так и надо, я его ничем не лучше. Папа..., - он открыл рот и засунул туда дуло револьвера, - папа, прости меня, пожалуйста..., Все простите, - Майкл нажал на курок. Голова, разнесенная выстрелом, дернулась. Он сполз на могилу отца. Кровь текла на белый мрамор, размываемая дождем. Она капала на мокрую, весеннюю землю, где сквозь палые листья пробивалась свежая трава.
Аталия встрепенулась, услышав стук медного молотка внизу.
Она до сих пор помнила ту дождливую ночь. Майкл не вернулся. Девушка, наплакавшись, добравшись до постели, измученно заснула. Утром ее разбудили полицейские, они стояли на отделанном мрамором крыльце. Аталия увидела за ними майора Горовица. Его холодные, серые глаза, показалось девушке, усмехались. В саду было влажно от ночного дождя, пели ранние птицы, солнце светило сквозь кроны деревьев. Она слушала, что говорили полицейские, о несчастном случае, о неосторожном обращении с оружием, и все время, мучительно думала: «Майкл обещал мне, что здесь будут расти наши дети…, Это я, я виновата в том, что он покончил с собой, - Аталия покачнулась. Дэниел едва успел ее подхватить.
Майор Горовиц перевез ее в свой особняк, и вызвал врача. Наклонившись, он поцеловал Аталию в лоб:
-Отдыхай. Ты очень устала за эти дни. На похороны тебе ходить ни к чему. Мы с кузеном Максом обо всем позаботимся. Доктор будет навещать тебя каждый день, у него есть ключи.
Аталия лежала в гостевой спальне, послушно принимая успокоительную микстуру, листая книги. Дэниел принес ей еврейскую Библию в английском переводе мистера Лисера, раввина из Филадельфии. «Он замечательный человек, - Дэниел оставил тома на столике красного дерева, - мы с Джошуа у него к бар-мицве готовились. Ты с ним познакомишься, обязательно».
Аталия читала Псалмы и плакала, вспоминая ласковые, голубые глаза Майкла. Майор Горовиц, через два дня, сказал ей:
-Вот и все, милая. Ты будешь, рада узнать, что Бута и Херольда поймали, в Мэриленде. Бута застрелили при аресте, а Херольд в тюрьме. Возьми, - он отдал Аталии конверт.
Дэниел посмотрел на ее заплетенные в косы, белокурые волосы и вспомнил дрожащий голос полковника Вильямсона: «Вы передадите записку, майор Горовиц? Пожалуйста, не отказывайте мне, и если меня приговорят к смертной казни…»
В неухоженной, отросшей бороде виднелась седина, от него пахло грязным телом, мочой. Дэниел поморщился:
-Я вам сказал, полковник. Трибунал учтет ваши заслуги перед страной, ваш возраст, то, что вы не были главным организатором покушения…, Получите пожизненное заключение. Пишите, - он кивнул на карандаш.
Вильямсону выдали тюремную одежду, штаны и рубаху из грубого, серого холста. Он быстро писал. Левая рука у него была до сих пор перевязана. Дэниел, довольно, оглядывал камеру. Вчера Стэнтон вызвал его и поздравил со званием полковника. «Капитан де Лу не хочет становиться майором, - развел руками военный министр, - подает в отставку. Говорит, у него в Европе какие-то дела. Жаль, он отменно служил».
Дэниел примерно представлял себе, какие у Макса могут быть дела в Европе, но Стэнтону говорить об этом не стал.
-В конце концов, - размышлял Дэниел, идя к военному портному, ему надо было заказать новую форму, - у нас не так много радикалов. Здесь не Европа, здесь не будет забастовок, профессиональных союзов, коммунистических ячеек. Американцам этого не нужно. У нас огромная страна, все дороги открыты. Человек с головой на плечах всегда выбьется в люди. Мы тоже, - Дэниел усмехнулся и остановился на углу Индепенденс-авеню, - со скромного домика в Бостоне начинали.
В столице потеплело, и он напомнил себе, что надо купить Аталии цветы.
Он принес ей записку от отца и букет фиалок. Врач сказал ему, что девушка начала вставать, готовить себе чай и Дэниел улыбнулся:
-Я рад, что тебе лучше, милая. Когда заговорщики пойдут под суд, я тебя отвезу к раву Штерну. Он тебе найдет хорошую еврейскую семью, и ты у них поживешь, до хупы. У меня просто пока много дел, - извинился Дэниел.
Он был в темном, английской шерсти костюме, в дорогих ботинках, с шелковым галстуком, пахло от него сандалом. Аталия, исподволь, посмотрела на его ухоженные, с чистыми ногтями руки. На костяшках пальцев виднелись мелкие, заживающие ссадины.
Аталия дождалась, пока он уйдет, и забралась в постель. Она едва прочитала первые слова:
-Милая моя доченька, прости меня, прости…, - и разрыдалась:
-Папа, папочка…, Папа, ты будешь жить, обещаю тебе…, А Майкл…, - Аталия опустила записку и вытерла слезы с глаз: «Господи, это я виновата в его смерти, я знаю».
В следующий раз Дэниел пришел к ней в новой, темно-голубой, форме полковника. Он сидел у ее кровати, рассказывая ей о ремонте, что он сделает летом в особняке, об их доме в Ньюпорте:
-Там свой участок берега, с причалом, - говорил мужчина, - я закажу яхту в Нью-Йорке. Мы сможем выходить в море. Там и синагога рядом, очень удобно проводить лето. Тебе надо вставать, милая, - озабоченно заметил Дэниел, - я хочу тебе все показать. Ты здесь станешь хозяйкой.
Он принес Аталии The National Intelligencer с некрологом по Майклу. В нем говорилось о большой утрате для страны, о молодом, блестящем политике.
-На похоронах был весь кабинет, - небрежно заметил Дэниел, - даже президент Джонсон приехал. Он произносил надгробную речь. Майкла, - Дэниел пощелкал пальцами, - потрясла утрата, президента, неудивительно, что он не смог дальше жить, - полковник Горовиц вздохнул.
Они стояли в столовой. Аталия вспомнила: «Здесь мы завтракали, тогда, в тот день…, Папа жив, а Майкла больше нет». Дэниел помолчал и добавил: «Твоего второго бывшего жениха тоже там похоронили. Без шума, как ты понимаешь. Твой отец рассказал мне, что вы были помолвлены с Мэтью».
Аталия сжала зубы:
-Я тогда была маленькой девочкой. Никакой помолвки не было. А с Майклом…, - она задохнулась и, махнув рукой, вышла из комнаты. Она плакала, спрятавшись в спальне, мотая головой: «Майкл, прости меня, прости…». Было тихо, Дэниел к ней не поднимался. Аталия, внезапно, подумала: «Капитан де Лу…Он может меня увезти в Европу. Я ему, кажется, нравилась…, Может быть, он на мне женится…, Хотя кому я теперь нужна, такая…, - Дэниел ее не трогал, только несколько раз поцеловал в лоб. Он даже за руку ее не брал:
-До хупы нельзя, - объяснил ей полковник Горовиц, - мы, к сожалению, даже видеться с тобой не сможем, милая. Я буду очень скучать, - серые глаза пристально посмотрели на нее.
-Нет, - горько поняла Аталия, - мне никуда не убежать. Дэниел мне никогда такого не простит. Папа сразу умрет, Дэниел об этом позаботится.
Передачи отцу пока не разрешали, но полковник Горовиц уверил ее:
-Когда вынесут приговор, и мистера Вильямсона переведут в тюрьму, ты, конечно, сможешь послать ему что-нибудь.
Аталия сидела в кресле, перелистывая Библию. Она думала, что надо за лето научиться вязать: «Может быть, папа будет в Массачусетсе, или Нью-Йорке. Там холодные зимы. Ему нужен шарф, нужна нижняя рубашка, шерстяная. Надо сшить белья…, Только я шить не умею, - вспомнила Аталия и разозлилась:
-Научись. Он…, полковник Горовиц говорил, что в семью меня устроит. Научись шить, готовить…, Папе можно послать джем, он порадуется. К Рождеству что-нибудь…, К Хануке, - подумала Аталия, вспомнив книгу, что ей принес Дэниел. Там говорилось о еврейских праздниках.
Она открыла дверь и замерла. Капитан де Лу, в штатском, отменно сшитом летнем костюме стоял на крыльце с букетом белых роз. Было яркое, солнечное утро, его белокурые волосы играли золотом, голубые глаза смотрели весело и прямо.
Макс ничем не рисковал. Дэниел второй день сидел, вместе с Пинкертоном и военными писцами, в тюрьме Арсенала, готовя дела заключенных к суду. Он приехал к Аталии прямо из госпиталя. Марта вставала и ходила по коридору, держась за руку сына. Через три дня должны были состояться похороны на Арлингтонском кладбище, с полными военными почестями, в присутствии президента страны. Марта вызвала в госпиталь портниху и протянула Максу конверт:
-Передашь эту записку мисс Вильямсон.
Зеленые глаза блеснули холодком. Волк услышал голос Дэниела:
-Она даже не плакала, Макс. Велела мне написать адвокатам Майкла. Она с ними встретится, когда из госпиталя выйдет. Все же самая близкая родственница.
-Не плакала, - повтори Макс и посмотрел на мисс Вильямсон. Он вспомнил, как, год назад, в особняке на Индепенденс-авеню, танцевал с ней вальс. Она щебетала, показывая свои рисунки, пила шампанское, и касалась нежной рукой жемчужного ожерелья на стройной шее.
У нее было бледное, усталое лицо. Глаза потускнели, волосы были стянуты в небрежный узел. Волк протянул ей цветы. Аталия слабо, жалко улыбнулась. Макс, не спрашивая разрешения, переступил порог, закрыв за собой дверь.
Марта не стала дожидаться, пока ее выпишут из госпиталя. Она попросила Барнса поставить в палате ширму и устроить во второй половине кабинет. Портниха только что уехала, оставив ей платья. Марта сидела, закинув ногу на ногу, покачивая узкой, изящной туфелькой черной замши. Адвокат взглянул на строгое, дорогого итальянского шелка, траурное платье. Украшений на ней не было, только серебряный крестик на глухом вороте, и такие же простые часы, привешенные к браслету.
-Бледная, какая, - юрист передал Марте бумаги, - впрочем, она едва оправилась. Послезавтра похороны ее мужа, - адвокат бросил взгляд на трость черного дерева, что стояла рядом со столом.
Марта уже выходила во двор, вместе с Петенькой. Она сидела с мальчиком на крыльце, рассказывая ему, как из столицы они поедут в Нью-Йорк, Филадельфию и Бостон, навестят озеро Эри, а потом отплывут в Ливерпуль. Трансатлантический телеграф собирались восстановить, этим летом. Марта отправила письмо Питеру, прося встретить ее в порту и снять, на первое время, небольшую квартиру рядом с Ганновер-сквер.
-Там посмотрим, - женщина запечатала конверт, - мне еще надо в Париже встретиться с кузиной Юджинией. Поговорить с ней, по душам.
Почти каждую ночь ей снился муж. Когда Дэниел пришел в госпиталь, Марта выслушала его и вздохнула: «Хотя бы не мучился. Степан мне рассказывал о кессонной болезни. Хорошо, что он сразу умер».
-Умер счастливым, - думала ночью Марта, невольно кладя руку на свой живот: «Умер, с братом не встретившись, не узнав правды о нем. Умер, думая, что у нас, может быть, дитя появится. Господи, - она стирала слезы с глаз, - упокой душу Степушки, пожалуйста».
-Теперь сабля ваша родовая тебе отойдет, - Петенька сидел рядом с Мартой на постели, прижавшись, рыжей головой к ее худому плечу, в холщовом, сером халате. Мать рассказывала ему об отце, об их встрече на Крымской войне, о жизни в Гунибе, когда Петенька был еще совсем маленьким, о том, как они потеряли друг друга в Каспийском море. Она говорила о семье Воронцовых-Вельяминовых и нарисовала Петеньке родословное древо: «У тебя два кузена в Санкт-Петербурге, Коля и Саша. Может быть, ты с ними когда-нибудь встретишься».
Марта решила найти Федора Петровича.
-Какой бы он ни был, - женщина сидела на подоконнике, затягиваясь папироской, - он все-таки брат Степушке. Он должен знать, что потерял его. И Петеньке надо российское дворянство получить, - она ласково взглянула на сына. Петя, с цветными мальчиками, возился в песке:
-Воронцовы-Вельяминовы в шестой части Бархатной Книги. Их роду почти тысяча лет. Юджинии развод нужен. Понятно, что этот Федор Петрович просто так его не даст. Вот и поговорю с ним, - подытожила Марта.
Женщина просмотрела документы:
-Все понятно, мистер Филби. Мистер Майкл Вулф умер позже своего брата. Поскольку они оба скончались без завещаний, то все деньги мистера Мэтью переходят к нему. А от мистера Майкла мне, самой близкой родственнице.
Филби кивнул: «Особняк тоже, миссис Бенджамин-Вулф. Желаете, чтобы мы его сдали? Вы говорили, что в Англию едете? - он осторожно кашлянул.
Марта кивнула. Женщина поднялась, опираясь на трость. Филби сразу встал:
-Встретимся после похорон моего мужа, - Марта протянула руку и адвокат удивился: «Сама тоненькая, хрупкая, а пальцы сильные».
-И все обсудим, - завершила Марта.
Проводив Филби, она вернулась на кровать, и повертела конверт, что ей передал юрист. Это было письмо от Майкла для мисс Вильямсон. Он оставил его у адвокатов, как сказал Филби, еще зимой. Марта вздохнула и подперла кулачком подбородок:
-Дэниел мне говорил, что мисс Вильямсон его невеста. Бедная девушка, отец ее под суд пойдет, хотя вряд ли смертную казнь получит. Там всем заправлял Мэтью. Увижу ее на кладбище и передам письмо, - решила Марта и быстро набросала записку для Аталии.
Она разделась и вытянулась на постели, закрыв глаза. Марта увидела темную, тихую воду и тело мужа, что медленно шло ко дну. Она, как всегда, протянула руку, чтобы успеть коснуться кончиков его пальцев, и не смогла. Шрам еще побаливал. Марта вздохнула и повернулась на бок. Она лежала, прижимаясь щекой к подушке, слыша голос Петеньки со двора. Теплый ветер колебал занавеску. Марта вспомнила слова бабушки: «Все еще будет».
Аталия распечатала записку и пробежала ее глазами. Миссис Бенджамин-Вулф уведомляла ее, что заедет за девушкой по дороге на Арлингтонское кладбище.
-Военное ведомство предоставило мне экипаж, - читала Аталия, - ни о чем не беспокойтесь. Я очень надеюсь, что с вашим отцом все будет в порядке.
Девушка покраснела:
-Неудобно как..., Ее из того самого револьвера ранили..., - она вскинула глаза и услышала веселый голос капитана де Лу:
-Я пришел попрощаться, мисс Вильямсон. Я после похорон кузена Степана отплываю в Европу. Желаю вам счастья, - он стоял совсем близко. Аталия, положив конверт на столик под зеркалом, вздрогнула. Макс коснулся ее руки. Она стояла, застыв, чувствуя, как длинные пальцы медленно, нежно гладят ее запястье.
-Мисс Вильямсон, - услышала Аталия ласковый шепот, - я не могу, не могу уезжать просто так..., Я всегда буду о вас думать, мисс Вильямсон.
От него пахло свежим ветром, хорошим табаком, у него были уверенные, сильные губы. Аталия, задохнувшись, откинула голову: «Все равно..., Теперь все равно, какая разница..., Может быть, все будет по-другому...»
Все и было по-другому. Она стонала, закусив зубами рукав платья, сидя на том самом столике под зеркалом, гладя его белокурую голову: «Еще! Еще, пожалуйста..., Так хорошо, так хорошо...». Макс понес ее наверх, в спальню, раздевая на ходу, целуя белую шею, маленькую грудь. Аталия, отчаянно, подумала: «Уехать с ним..., Нет, нет, тогда папа умрет. Господи, но как хорошо...». Он целовал ее всю, от маленьких ног, до кончиков белокурых, разметавшихся по шелковому покрывалу волос. Аталия плакала, и шептала: «Пожалуйста, я так люблю тебя, так люблю..., Делай со мной все, что хочешь, все, что тебе нравится...»
Волк, смешливо, подумал:
-Кое от чего придется воздержаться. Не след пока ее учить. У кузена Дэниела могут появиться подозрения. Бедная девочка, - он усадил Аталию на подушки и раздвинул ей ноги, - она уверена, что все случилось..., Но я родственнику дорогу переходить не буду. Мне это, ни к чему. Вдруг Аталия признается, скажет, что это был я..., Дэниел человек злопамятный, моя работа пострадает..., - она рыдала, билась, Макс удерживал ее сильными руками, а потом перевернул на бок.
Аталия сжалась, ожидая боли. Он стал целовать нежные плечи, острые лопатки, спускаясь все ниже. Ей стало хорошо, так хорошо, что Аталия, цепляясь пальцами за подушку, заталкивая ее в рот, выдохнула: «Я люблю тебя...»
-Я знаю, милая, - Макс обнимал ее, прижимая к себе, наслаждаясь ее теплом, покорностью, ее плачущим, слабым голосом: «Так хорошо, я и не знала, не думала...»
-Я вернусь к тебе, - пообещал Волк, когда она лежала, вытирая мокрые щеки, целуя его, держась, как ребенок, за его большую руку. Аталия подняла голову: «Вернешься?»
-Конечно, - улыбнулся Волк и притянул ее ближе: «Иди сюда, милая. Мне было мало. Ты такая сладкая, такая сладкая...».
-Вернусь, когда она станет миссис Горовиц, - хмыкнул Волк, - она мне пригодится. Дэниел домой бумаги не носит, но это пока. Аталия ради меня все, что угодно сделает.
Он закрыл ей рот поцелуем и блаженно, счастливо улыбнулся. Макс ушел, когда в просвете бархатных гардин виднелось послеполуденное солнце. Он много раз уверил Аталию, что он обязательно вернется. Девушка, прижалась губами к его руке: «Я буду ждать. Буду всегда тебя ждать, любимый».
Аталия лежала, обнаженная, на измятой постели, в спальне пахло мускусом:
-Майкл меня не любил..., Он хотел, тогда, ночью, но у него ничего не получилось. А Макс любит, это сразу видно. Может быть, с Дэниелом что-то случится, на территориях, или на юге..., Я останусь вдовой и выйду замуж за Макса. Он меня увезет в Европу..., - Аталия покраснела и закрыла глаза: «Так оно и будет, обязательно. Папу выпустят по амнистии, и все образуется. Теперь я знаю, что есть человек, который меня любит. Я его всегда буду ждать».
Аталия зевнула и натянула на себя шелковое покрывало.
-Надо убрать, - подумала она, а потом прижалась к подушке. От нее до сих пор пахло чем-то свежим, будто Макс был еще здесь. Аталия поцеловала ее и задремала, вспоминая его голос, его сильные, ласковые руки, его голубые глаза. «Он вернется, - вздохнула девушка, - он увезет меня отсюда, и мы всегда будем счастливы».
Гроб, покрытый американским флагом, стоял на зеленой траве кладбища. Петенька огляделся. Вокруг возвышались белые, простые памятники. Мальчик вспомнил:
-Здесь отец дяди Дэниела похоронен. И другие офицеры, из его семьи. И капитаны Кроу. И вице-президент Вулф. А теперь и мой папа, - мальчик взял руку матери, и ощутил пожатие ее сильных пальцев.
Марта стояла, опираясь на трость, в черном, шелковом платье, и такой же шляпе. Из госпиталя она написала Саре-Джейн, сообщив вдове дяде Дэвида о смерти его сыновей. Марта долго сидела над бумагой, грызя механическую ручку.
-Не буду, - наконец, решила Марта, - не буду ей ничего говорить. У меня нет никаких доказательств. Только то, что дядя Дэвид за полгода до смерти изменил завещание. А потом его и Констанцу убили. Наверное, это Мэтью все организовал, но зачем такое бередить? Саре-Джейн от этого легче не станет.
Она предложила женщине переехать в дом Вулфов:
-Если вы хотите, конечно, Сара-Джейн, и если вам это не будет тяжело. Пожалуйста, не беспокойтесь о деньгах, - писала Марта своим четким, твердым почерком, - для меня будет честью, если вы примете это предложение. Я оставила распоряжение в конторе адвоката Филби относительно выплаты вам пожизненного содержания по завещанию дяди Дэвида.
-Петеньке дом понадобится, - ласково думала Марта, - он, конечно, инженером станет, как отец его, будет ездить..., Но сначала надо школу закончить, университет...
Питер и Грегори должны были встречать их в Ливерпуле. Марта попросила кузена записать Петю в Итон. Сидя с Филби у него в кабинете, просматривая отчеты по управлению вкладами, Марта подумала:
-Деньги Мэтью, наверняка, в Париже. Конфедераты их туда выводили. Вот и хорошо, все равно мне во Францию надо.
Она попросила Филби перевести большую часть доходов в Лондон: «Там основной вклад лежит, от моего дедушки, судьи Бенджамин-Вулфа». Филби послушно писал, изредка поглядывая на тонкие, сомкнутые губы женщины:
-Одна из самых богатых вдов в Америке. Повезло ей, с этими братьями Вулфами, ничего не скажешь. Она недурна собой, только очень худая, сейчас такое не в чести, - Филби вспомнил картинки из парижских и лондонских журналов. Жена адвоката была большой модницей, денег на туалеты и драгоценности тратилось много. Он хмыкнул:
-Миссис Бенджамин-Вулф могла бы бриллиантами с ног до головы обвешаться. А так, пройдешь мимо нее на улице, и не заметишь. Разве что глаза..., - глаза были спокойные, зеленые, прозрачные. На высоком, белом лбу, между бронзовыми бровями, залегла тонкая морщинка.
Марта сложила их с Петенькой вещи. Они отправлялись в салоне-вагоне в Филадельфию, а оттуда собирались поехать дальше. Она стояла над раскрытым саквояжем испанской кожи в своей спальне, медленно перебирая книги. Приказ из Третьего Отделения был вложен в тайник, в томике Пушкина. На титульной странице романа Достоевского, карандашом были написаны цифры, шифр, что Марта оставила в Семипалатинске. Она опустила в савояж икону, в серебряном окладе, блокнот с записями Лавуазье, свернутую гравюру с ее японским портретом. Сверху она устроила револьвер и погладила золотую табличку.
-Степушка, - прошептала Марта. Велев себе не плакать, женщина стала складываться дальше.
Держа за руку сына, глядя на гроб, Марта вспомнила, как Барнс привел ее в морг, в госпитале, и оставил наедине с телом. Она сидела на деревянном табурете, гладя такие знакомые, коротко стриженые рыжие волосы, целуя его холодную щеку: «Степушка, милый мой, прости, что я тебя не уберегла. Но с Петенькой все хорошо будет, обещаю».
Заиграла труба. Протяжный, медленный, печальный звук пронесся над кладбищем. Военные были в форме. Дэниел стоял, склонив голову, рядом с Максом и министром Стэнтоном. Он исподволь посмотрел на Аталию. Девушка была в темном платье, с непокрытой головой, белокурые волосы уложены в простой узел, и украшены черным, бархатным ободком. Дэниел так и не сказал Вильямсону, что женится на его дочери. Он предполагал привезти Аталию на свидание, когда беременность уже будет заметна.
-Евреи должны знать свое место, - усмехался Дэниел: «Пусть посмотрит, пусть полюбуется. Его внуки будут евреями». Марта приехала за Аталией в ландо от военного ведомства и коротко сказала Дэниелу: «Отвези Питера на Арлингтонское кладбище, там встретимся».
Полковник Горовиц посмотрел на твердый, упрямый подбородок кузины. Он, бессильно, подумал:
-Еще наговорит что-нибудь Аталии по дороге, ненужное. Но не останавливать, же ее. Она женщина, едва оправилась от ранения...
Женщина шла с Аталией к воротам. Он проводил взглядом прямую, жесткую спину Марты, обтянутую черным шелком, и вздохнул: «Она с адвокатами Майкла встречалась, мало ли что он оставил…»
Однако Дэниел мог не беспокоиться. Аталия распечатала письмо от Майкла и едва пробежала его глазами: «Это просто пожелание счастья, миссис Бенджамин-Вулф. Майкл за мной ухаживал, - девушка помолчала, - но за мной многие ухаживали».
-Если со мной что-то случится, - повторила Аталия, - пожалуйста, выходи замуж и будь счастлива, любовь моя.
Она свернула бумагу и небрежно сунула ее в свой ридикюль. Полковник Горовиц отвез ее в универсальные магазины. Аталия заметила, что он тратит деньги с умом. Все вещи, что он выбрал для невесты, были отменного качества. Она только скромно говорила:
-Мне многого не надо, я ведь в семью переезжаю.
Аталия ждала, пока им принесут ткани и обувь, искоса поглядывая на жениха:
-Если он погибнет, я останусь богатой вдовой. В конце концов, это не такая плохая партия. У них очень, много денег, они Горовицы. Потом Макс на мне женится, обязательно. Придется, конечно, терпеть его..., - Аталия взглянула на красивый профиль жениха, - но ведь он занят, нечасто бывает дома..., И папа будет жить, это самое главное.
Миссис Бенджамин-Вулф предложила отвезти ее на епископальное кладбище, на могилу Майкла. Аталия пожала плечами:
-Спасибо, но не стоит. Мы почти не знали друг друга. Тем более, - девушка улыбнулась, - я выхожу замуж за полковника Горовица. Моя прабабушка, мисс Линдо, была еврейкой. Наша семья из Чарльстона.
-Я знаю, - миссис Бенджамин-Вулф поджала и без того тонкие губы, и сплела на остром колене костлявые пальцы. Аталия, чего-то испугавшись, затихла. Марта тоже больше не сказала ни слова, всю дорогу до Арлингтонского кладбища.
День был теплый, даже жаркий. Наверху, над их головами, метались растревоженные выстрелами из ружей птицы. Епископальный священник произнес молитву, выступили президент и военный министр, говоря о человеке, отдавшем жизнь за свою новую родину. Флаг с гроба сняли, и Марта с Петенькой подошли к могиле.
Аталия смотрела на Макса. Он был в темно-голубой, капитанской форме, при шпаге. Волк усмехнулся:
-Все очень просто. Теперь в Америке мне есть, где передохнуть. Аталия ради меня все, что угодно сделает. Глаза у нее, как у той, пиявки покойной, туманные. И она скоро будет замужем. Может случиться, что Дэниел моих детей воспитывать станет. Впрочем, какая разница? - хмыкнул Волк: «Я признаю ребенка только той женщины, которую полюблю, женщины, что станет моим товарищем, соратником, моим бойцом...»
Марта развязала маленький, холщовый мешочек, и высыпала на крышку гроба землю. Она везла ее с собой из Зерентуя, хранила в Китае и Японии, и здесь, в Америке. Это была земля с могил Воронцовых-Вельяминовых. «Спи спокойно, мой любимый, - попросила Марта, - пусть тебе здесь будет хорошо, Степушка».
Она прижала к себе сына и мальчик шепнул: «Когда я вырасту, мамочка, я поеду в Россию. Помолюсь в церкви, что ты построила, на могилах бабушки и дедушки...»
-Обязательно, милый, - ответила Марта и выпрямила спину. Могилу стали засыпать. Священник аккуратно свернул американское знамя и отдал его женщине. Марта, на мгновение, прижала флаг к щеке. Они замерли, мать и сын, держась за руки, стоя в отдалении от всех. Они смотрели на простой, белый камень с выбитой надписью: «Степан Воронцов-Вельяминов, Гражданская война».
-Господи, - Марта почувствовала, как ползет слеза по ее щеке, - я прошу тебя, пусть Петенька будет счастлив. Пусть никто больше не знает ни горя, ни невзгод.
Опять заиграла труба. Марта, перекрестившись, отдала сыну знамя. Женщина пошла, опираясь на трость, к воротам кладбища. Теплый ветер играл прядями волос, что выбились из-под шляпы, солнце играло в них старой бронзой. Петя, догнав мать, предложил ей руку.
КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ
