Часы на церкви святого Эгидия медленно пробили семь утра. Он проснулся, и, сладко потянувшись, закинул руки за голову. Из окна каморки был виден беломраморный, в палладианском стиле шпиль. Мэтью подумал: "Надо же, в трущобах и такую красоту возвели. Хотя хозяин говорил, что трущобы тут позже появились". За окном, — он поморщился, — визгливо ругались два женских голоса. В углу кто-то запищал. Мэтью, не вставая с постели, кинул в крысу сапогом.

— Седельщик Майкл Смит, — он тщательно помылся в лохани. "Это я тут седельщик". Он оделся — в затрепанные, холщовые штаны и такую же куртку. Подняв с пола старую суму с инструментами, — он купил их по дешевке, в первый же день, как сошел с корабля в лондонском порту, — Мэтью спустился вниз.

— Доброе утро, мистер Тадман, — вежливо поздоровался он. Хозяин, подметавший пол, что-то пробурчал. Мэтью, открыв дверь, вдохнув запах нечистот на заднем дворе, чуть не поскользнулся в луже.

Дом — четырехэтажный, деревянный, уже на ладан дышащий, был со всех сторон обвешан сушащимся бельем. Дети, — в каких-то обносках, босые, — разбегались по кварталу — вниз, на Оксфорд-стрит — просить милостыню. Из сарая донеслось утробное рычание. Мэтью усмехнулся: "И медведя тут держат. Парень этот, что водит его, сказал — к осени на травлю продаст, как вырастет он. А пока — парень на скрипке играет, а медведь танцует".

Он помочился у стенки сарая и услышал сверху голос: "Эй, красавец!"

Голая по пояс девка высунулась из окна, дымя сигаркой. Она почесала белокурые, грязные волосы. Собрав их на затылке, обнажив покрытую синяками шею, она улыбнулась: "Сладкого с утра хочешь, милый? Недорого".

— Иди сюда, сучка! — раздался из ее каморки недовольный, мужской голос. Мэтью, пожав плечами, послав шлюхе воздушный поцелуй, — вышел со двора. Он миновал усеянную закрытыми сейчас деревянными балаганами Оксфорд — стрит. Вечером тут боксировали, травили медведей и хохотали над наскоро поставленными, грубыми комедиями. Мэтью стал спускаться к Ковент-Гардену.

Тут было чище. Лавочники уже подняли ставни, из пекарен пахло свежим хлебом. Зеленщики раскладывали товар — яблоки и груши лежали ароматными грудами, ананасы, подвешенные за зеленые хвостики, раскачивались под легким, теплым ветром, индийские манго, завернутые в папиросную бумагу, просвечивали сквозь нее желтыми боками.

Мэтью купил спелую, зимнюю французскую грушу. Торговец, принимая медь, вздохнул: "В июле, говорят, король Людовик нам войну объявит. Цены на товары с континента как взлетели, с Пасхи еще. И что воевать, сдались нам эти колонии на краю земли, пусть катятся ко всем чертям. У нас Индия есть, без них обойдемся. А вы как думаете, мистер? — он стал заворачивать грушу.

— Точно так же, — согласился Мэтью. Зеленщик добавил: "Вы рабочий человек, обстоятельный, сразу видно. Больше бы таких людей. А воров этих, — он махнул рукой куда-то на улицу, — вместе со шлюхами, — надо собрать и в новые колонии, на юге, отправить. Австралия — называются.

— Хорошего дня вам, мистер, — пожелал зеленщик. Мэтью поклонился: "И вам того же".

Он завернул за угол каменного, изящного дома — на парадном входе красовалась рукописная табличка: "Комнаты для джентльменов, завтрак включен. Мест нет". Оглядевшись, достав из кармана ключ, юноша быстро открыл дверь на черную лестницу.

Мэтью прислушался, — постояльцы еще спали, — и взбежал на третий этаж. Войдя к себе в комнату, он разбросал подушки, измяв постель. Открыв гардероб орехового дерева, юноша весело сказал: "Траурный сюртук для визита к папиным поверенным будет очень кстати. Потом в контору порта, а потом — навестим мистера Джона".

Он завязал черный, шелковый галстук и напудрил отросшие, заплетенные в косичку, золотые, как сено волосы. Прикасаясь к вискам серебряной пробкой от флакона с ароматической эссенцией, — запахло лавандой, — Мэтью хмыкнул: "И что я так беспокоюсь? Она, наверняка, сидит в поместье. Не потащится же она через океан с годовалым ребенком".

Потом он вспомнил зеленые, как лед, глаза, презрительно выставленный вперед острый подбородок и едва слышно выругался. "От этой сучки чего угодно ждать можно, — зло сказал он себе. "Ты молодец, правильно сделал, что ключ от черного хода у хозяина стащил. Тут я мистер Бенджамин-Вулф, а уедет из Лондона вовсе не он, а седельщик Майкл Смит. И мистеру Джону об этом знать незачем. Как там у нас такое на латыни называется? Alter ego".

Он в последний раз оглядел себя в зеркало, — невысокий, изящный юноша в безукоризненной одежде смотрел на него красивыми, ореховыми глазами. Насвистывая, Мэтью спустился вниз, в столовую, откуда уже тянуло кофе и жареным беконом.

На Треднидл-стрит было шумно, голосили мальчишки, торговавшие газетами, в толпе бродили продавцы лимонада и апельсинов, по мостовой ехали раззолоченные кареты. Мэтью, полюбовавшись зданием Банка Англии, позвонил у высокой, дубовой двери с бронзовой надписью: "Бромли и сыновья. Поверенные в делах".

— Присаживайтесь, пожалуйста, — Сэмуэль Бромли встал из-за огромного стола и указал Мэтью на обитое бархатом кресло. "Сейчас нам принесут кофе. Я получил ваше письмо, мистер Бенджамин-Вулф, большое, большое несчастье, — стряпчий покачал головой. "Вашему батюшке едва за пятьдесят было. Но, конечно, — дверь неслышно отворилась, и мальчик поставил на стол серебряный поднос с кофейником и чашками, — я буду рад, если и вы, мистер Бенджамин-Вулф, окажете нам честь тем, что поручите вести ваши дела".

— Мне все оставил, — удовлетворенно подумал Мэтью, принимая чашку тонкого фарфора. "Отличный кофе, — похвалил он.

— Там есть немного специй. Мой друг, мистер Питер Кроу, владелец "Клюге и Кроу", недавно вернулся из путешествия на восток, — улыбнулся Бромли. "Он меня научил варить кофе с кардамоном".

— Разумеется, поручу, мистер Бромли, — кивнул Мэтью, глядя в острые, серые глаза стряпчего — незачем нарушать семейную традицию.

— Благодарю вас, — Бромли отставил чашку. Пригладив редкие волосы на лысине, стряпчий потянулся за папкой испанской кожи. "В общем, все просто, — сказал он, раскрывая ее, оттопырив нижнюю губу. "Пять лет назад покойный мистер Дэвид изменил завещание, — вычеркнул вашего старшего брата, — Бромли взглянул на спокойное лицо юноши: "Они же лоялисты, а этот капитан Вулф, — даже фамилию поменял, — какой-то герой у патриотов. Я читал о нем. Надо же, в одной семье, — стряпчий пожевал губами: "Давайте я вас ознакомлю с последней волей вашего батюшки".

Мэтью слушал, а потом улыбнулся: "Я очень рад, что мой сын стал наследником. Значит, получается, что у моей жены теперь есть независимый доход?"

— Да, — Бромли разлил остатки кофе. "Как вы понимаете, добрачная собственность — это одно, муж становится полноправным хозяином имущества жены, а это, — он положил руку на завещание, — совсем другое. Миссис Марта является опекуном всего наследия вашего батюшки. Деньги, которые будут выплачиваться — принадлежат лично ей. Если ваш сын умрет до достижения им восемнадцати лет…"

— Упаси нас Господь от такого, — перекрестился Мэтью. Бромли, увидев, как заблестели глаза юноши, обругал себя: "Старый дурак, видно же, как мальчик свою семью любит. Сказал бы как-нибудь мягче".

— Всякое бывает, — вздохнул стряпчий. "Если у вас не будет других детей мужского пола, то тогда выплаты вашей жене прекратятся. Вы станете владельцем всего имущества. Земли, рабы, деньги, ценные бумаги. Состояние вашего батюшки, — Бромли прервался и, взяв перо, что-то подсчитал, — сейчас оценивается в полмиллиона фунтов. Это деньги, что на счету в Банке Англии лежат, я не учитываю средства в обороте".

— Большое вам спасибо, — Мэтью поднялся. Бромли, пожав ему руку, помялся: "Мистер Бенджамин-Вулф, если бы вы могли нам помочь…Ваш батюшка оставил триста фунтов пожизненно вашей сестре, мисс Тео Бенджамин-Вулф. Вы не подскажете, как бы мы могли с ней связаться? Я и не знал, что у вас есть сестра, — добавил Бромли.

— Я и сам не знал, — пожал плечами Мэтью. "К сожалению, нет, мистер Бромли, ничем помочь не могу. Всего хорошего, — он наклонил голову, — я завтра отплываю. Хочется успеть домой до того, как французы вмешаются в наши дела, и ваш флот начнет топить все корабли, что идут в колонии, без разбора".

Бромли только развел руками: "Очень надеюсь, что мы когда-нибудь подпишем перемирие, мистер Бенджамин-Вулф, очень надеюсь".

— И я, — отозвался Мэтью.

Оказавшись на улице, он скривился и взглянул на фасад Банка Англии: "Спасибо, дорогой папа, за любовь и заботу, — пробормотал юноша. "Теперь этому ублюдку точно не жить, дайте мне только до Виргинии добраться. И ей, этой гадине, — тоже, что там у нее между ног — медом намазано было, что папа так голову потерял? Развратник проклятый, нравилось тебе, как она под тобой стонет, но деньги зачем ей было оставлять? Опекун, — Мэтью грубо, вполголоса выругался и посмотрел на руки — они дрожали. "Сестра, — усмехнулся он. "Так вот почему папа всю жизнь с этой черной шлюхой возился. Все же его единственная дочь. Ничего, я ее найду".

Он вошел в прокуренную кофейню. Пройдя по набросанным на полу опилкам, юноша занял отдельную кабинку, заказав кофе и сладостей. Оглянувшись на дверцу, Мэтью незаметно вытащил из внутреннего кармана сюртука плоскую серебряную фляжку и отхлебнул. "Схожу в порт, для очистки совести, — решил он, снимая с шеста у себя над головой газету, — а потом — на Ладгейт-Хилл".

Он пролистал страницы: "Война, война, война — ничего интересного. Право, газеты совсем уж скучные стали".

— Из Парижа сообщают, — наткнулся Мэтью на заголовок. "Восходящая звезда театра Comedie Francais, мадемуазель Тео Бенджаман с огромным успехом выступила в роли "Федры". Зрители на премьере устроили овацию. Восторженная толпа, ожидавшая актрису у служебного входа — расстелила под ее ногами ковер из живых роз. По слухам, мадемуазель Бенджаман приглашена в Версаль — прочитать монологи из спектакля перед их величествами королем Людовиком и королевой Марией-Антуанеттой".

Мэтью отпил принесенного кофе и ласково погладил газету: "Сестричка. Вот где ты, оказывается. Я же помню, как мы с тобой Расина разыгрывали, сестричка". Его ноздри раздулись. Мэтью, зарычав, оскалив зубы, шепнул: "Я знаю, сестричка, ты будешь рада меня видеть".

— Готово, — удовлетворенно сказал портной, отступая на шаг. "Можете посмотреть, мистер Теодор".

Федор взглянул на себя в большое, венецианское зеркало: "Очень неплохо, спасибо вам большое".

— Ткани все от "Клюге и Кроу", — добавил портной, помогая ему снять сюртук. "Лучшая английская шерсть, у них свои мануфактуры на севере. Рубашки из ирландского льна, как вы и просили".

Федор рассчитался. Написав что-то на листке бумаги, он велел: "Раз мы все примерили, то, когда будет закончено, отправьте сразу в Дувр, по этому адресу". Он внезапно усмехнулся: "На континенте портные к таким, как я не привыкли, дорогой мистер Шэдл".

— Шесть футов пять дюймов, мистер Теодор, — уважительно протянул портной, — эти французы таких людей и не видели никогда. Обувщику я адрес передам, — он помахал бумагой, — не беспокойтесь.

Федор попрощался. Нагнув голову, он вышел на узкую Грэйсчерч-стрит. На черной вывеске портного блестели золоченые цифры: "А.D.1689".

— "Клюге и Кроу", — вспомнил Федор. "Мы же с Джоном сегодня обедаем у этого Питера Кроу. Там постарше дело будет. Джон мне говорил — с тринадцатого века они торговлей занимаются".

В лавке цирюльника было тихо, Джон, стоя у прилавка, рассматривал бритвы — с рукоятками слоновой кости. "Это Хантсмена, — Федор остановился рядом. Взяв одну, он полюбовался лезвием. "Ты же знаешь — он придумал эту твердую сталь, лучше ее нет. Ваши производители столовых приборов, в Шеффилде, отказались с ней работать. Якобы немецкая сталь мягче, они к ней привыкли".

— Дураки, — усмехнулся Джон. "Хантсмен продал всю сталь, на корню, во Францию. Когда французы стали заваливать британский рынок ножами и вилками — только тогда наши всполошились. Эссенцию свою покупать будешь?"

— А как же, — Федор выбрал несколько флаконов и смешливо сказал: "Лучше кедра все равно — ничего нет. Ты в Сибири не жил, а я жил. Пойдем, — он кивнул, — провожу тебя до Ладгейт-Хилл, мне еще в Британский музей надо. Статью дописать и с камнями повозиться. Но на обед я не опоздаю".

Выйдя на улицу, Джон подставил лицо полуденному солнцу. Он искоса посмотрел на мужчину: "Осенью он лучше выглядел. Измотали его святые отцы".

Федор, заметив его взгляд, буркнул: "Я месяц под землей провел, в этом вашем Корнуолле. Дело у вас неплохо поставлено, надо сказать".

— А статья про что? — Джон кивнул на кофейню: "Зайдем, у меня встреча только через час назначена".

Они устроились в кабинке. Федор усмехнулся: "Во Фрейберге есть горное училище, хорошее. Я там лекции читал. Преподает у них некий Вернер. Ты не слышал о нем, скорее всего".

— Отчего же, — обиженно ответил Джон, заказав кофе, — он книгу написал, о классификации минералов, я ее даже просмотрел.

— Вернер, — Федор сбил пылинку с безукоризненного скроенного, темно-синего сюртука, — считает, что земля сначала состояла из воды. Все минералы — тоже из нее образовались. А Великий Потоп, — мужчина иронически рассмеялся, — добавил нам геологических слоев.

— Ты с ним не согласен, — утвердительно сказал Джон, разливая кофе.

— Разумеется, — Федор покачал головой. "Во-первых, я отказываюсь принимать Библию, как научный источник. Во-вторых, ключ к разгадке того, что находится под нашими ногами, — он указал на деревянный пол кофейни, — лежит в вулканической активности. Если бы мы могли доказать, например, что базальт — это продукт деятельности вулканов, то вся эта теория об океане разлетелась бы в пух и прах. Я, кстати, сыну твоему ископаемых привез, — добавил Федор, — разберу багаж и передам вам".

Он посмотрел в светло-голубые глаза мужчины: "Джон, но если сын вернулся — значит и дочь, тоже, вернется. Просто надо подождать".

— Я его еле уговорил в Кембридж пойти, — горько ответил Джон, — он все рвался обратно, в Новый Свет, раз уж теперь этого Кинтейла и король Георг теперь к смерти приговорил. А Джо, — он махнул рукой, — я уже, и ждать перестал". Он замолчал, помешивая кофе: "Надо же, как мы с Теодором подружились. Конечно, когда он тут осенью появился, с новостями об этом аббате Корвино — он как-то сразу, с полуслова меня понял. Трудно ему".

— Ты бы в театр там, у себя, в Париже сходил, — вздохнул Джон. "Хоть бы отвлекся, а то все работа и работа".

— Отвлекся, — желчно повторил Федор. "Мою квартиру, Джон, чуть ли не каждую неделю обыскивают. Попробуй тут, отвлекись. В Школе Дорог и Мостов тоже побывали, в моей мастерской. Шифрую в королевской библиотеке. Один раз попробовал это в кофейне сделать, "У Прокопа", — половина Парижа через плечо заглянула. А теперь аббат Корвино изволит явиться. Он же сначала в Рим заезжал. Этот, я боюсь, у меня в доме поселится, чтобы присматривать за мной".

— И война начинается, скоро уже, — подумал Джон. "У меня даже безопасного дома в Париже нет. Не успею уже туда послать кого-то. Да и кого посылать? Все при деле, а мистер Мэтью в Санкт-Петербург поедет".

— Я тебе очень благодарен, — Джон посмотрел на золотую масонскую булавку, что блестела на лацкане сюртука Федора, — и ты знаешь, если ты когда-нибудь захочешь обосноваться в Англии…

— Я еще надеюсь в Россию вернуться, — хмуро ответил Федор. Вытащив кошелек, он поднял руку: "Позволь мне, я в шахтах работал, там деньги тратить не на что было".

— А твои, — Джон тонко улыбнулся, — патроны, святые отцы, ничего не заподозрили? Когда ты уезжал.

— А что подозревать? — удивился Федор. "Войны пока нет, все бумаги у меня в порядке. Еду, по заданию Школы, изучать ваше горное дело и работать в Британском музее. Что я, собственно и делаю, а с тобой, — он широко улыбнулся — мы просто обедаем и кофе пьем. Ладно, — он пожал Джону руку, — пойду громить нептунистов. Это те, которые океанической теории придерживаются".

— Я понял, — рассмеялся Джон. Он стоял, следя за рыжей головой, что удалялась на запад, к Блумсбери: "Как это он осенью сказал? Во-первых, я хочу отдать вам долг, а во-вторых, рассказать что-то интересное. Но "во-вторых" важнее, поэтому я буду говорить, а вы — послушайте. Господи, как мне с ним повезло. Умен, внимателен, практик, а не теоретик, и взрослый мужчина уже. Главное, конечно, чтобы его влюбиться не угораздило, а то все полетит в тартарары"

Джон неторопливо дошел до Ладгейт-Хилл и велел привратнику: "Появится мистер Мэтью, с письмом, я вас о нем предупреждал — сразу ко мне. Итальянскую почту, я смотрю, привезли, — он забрал конверты и поднялся к себе.

Джон присел на подоконник и полюбовался близким, — руку протяни, — куполом собора святого Павла. В темно-синем небе вились чайки, и он, на мгновение, закрыл глаза: "Сейчас французы объявят нам войну, и мы сбежим из колоний с поджатым хвостом, как я и предсказывал. Как хорошо, что я отказался ими заниматься".

Он просмотрел конверты и взломал печать со львом и единорогом. "Ливорно, — пробормотал Джон, — вот и узнаем, что там случилось. Джон пробежал строки письма и медленно свернул его: "А вот это — плохо. Совсем, совсем плохо".

Карета остановилась у парадного входа. Слуга, распахнув дверцу, улыбнулся: "Добро пожаловать, мадам, рады видеть вас в нашем пансионе!"

Невысокая, хрупкая девушка, в глубоком трауре, взяла на руки толстенького, в бархатной курточке, ребенка. Она весело сказала: "Вот мы и в Лондоне, Тедди!"

— Лондон! — рассмеялся мальчик и слуга подумал: "Хорошенькая какая, и молоденькая еще совсем".

— Сундуки мы отнесем в ваши комнаты, мадам, — поклонился слуга. Марта, вложив ему в ладонь серебряную монету, кивнула: "Спасибо!"

Хозяйка уже ждала ее в передней. "Мне ваш пансион порекомендовали в конторе порта, — Марта протянула ей руку, — здравствуйте, миссис Дженкинс. Меня зовут миссис Марта де Лу, я из Квебека, в Новом Свете. Это мой сын, Теодор".

— Слышали, слышали, — хозяйка, показала на изящно обрамленную карту, что висела над камином. "Сын мой, как война еще не началась, к вам на торговых кораблях плавал. Теперь в Британскую Ост-Индскую компанию перешел, в Бомбей ходит. Надолго вы к нам, миссис де Лу?"

— Думаю, до конца лета, — Марта поставила Тедди на персидский ковер. Он, закинув каштановую голову, весело сказал: "Здравствуйте!"

— Какой же ты толстенький! — миссис Дженкинс присела и пощекотала его.

— Я почти одновременно потеряла отца и мужа, — Марта вздохнула и дернула краем красивого рта, — не могла больше оставаться в Квебеке, сами понимаете…

— Конечно, миссис де Лу, — захлопотала хозяйка, — я вам дам опытную горничную, Бесси. Она и за маленьким присмотрит, если вам надо будет отлучиться. Пойдемте, я покажу вам комнаты.

На втором этаже было солнечно, в гостиной, на камине стояли серебряные подсвечники. Марта, вдохнула запах свежести, чистого, выглаженного белья: "Надо сходить, помолиться за папу. И за отца Теодора".

— Церковь святого Георга, — ласково сказала миссис Дженкинс, распахивая окно в зеленый, ухоженный сад. Она указала на красивое здание неподалеку, с колоннами. "Наша, приходская. Отец Генри у нас священником, очень, очень хороший человек. Тут Ганновер-сквер рядом, у нас много модных лавок, кофейни, — туда женщин не пускают, конечно, — да и река неподалеку. Вам тут хорошо будет. Полный пансион, — добавила хозяйка.

— Давайте, я с вами расплачусь, — Марта потянулась за бархатным мешочком, — за месяц вперед, а там посмотрим.

Приняв и пересчитав деньги, хозяйка кивнула: "Как пойдете с маленьким гулять, загляните в мой кабинет, это за столовой, я вам расписку отдам. А вот и Бесси! — она повернулась к двери.

Низенькая, полная девушка в холщовом платье и переднике присела: "Вы, наверное, в спальню хотите детскую кроватку поставить. У нас на чердаке есть, разобранная, я могу принести".

— Тедди со мной привык спать, на корабле, — Марта взглянула в сторону спальни. "А вот если бы вы, Бесси, помогли мне разложить сундуки, я бы вам была благодарна. Потом можно с Тедди погулять. Вы мне тут все покажете, и я отлучусь ненадолго, по делам".

— Я вам поднос пришлю, вы же обед пропустили, — сказала миссис Дженкинс, уже в дверях. "Пирог с голубями сегодня".

Спускаясь по лестнице, она вздохнула: "Такая молоденькая, а уже вдова. Вряд ли больше восемнадцати лет. Но деньги у нее есть. Кольцо, какое красивое, сапфир это, наверное. Синий камень, как мальчика ее глаза".

Она выглянула наружу и велела слугам: "На второй этаж сундуки миссис де Лу несите".

— Миссис де Лу, — хмыкнул невысокий, легкий юноша в черном сюртуке, что стоял спиной к пансиону, разглядывая мраморный портик какого-то особняка. "Вовремя я в контору порта пришел. Брат беспокоится о своей сестре, все же время военное. Мне сразу все и доложили.

— Ах, сучка, сучка, ведь сейчас, наверняка к Бромли пойдет, там ей все и скажут. Не зря я ей не доверял, сразу за мной помчалась. Жена, — он презрительно сплюнул.

— Хотя — Мэтью встряхнул косичкой, — так оно и легче, не придется в Виргинию возвращаться. Надо будет сюда Майклом Смитом прийти, покрутиться среди слуг, завести знакомства. Покончу с ними — и на континент, поминай, как звали. Через год вернусь и вступлю в права наследника. Законного наследника, — он посмотрел на часы церкви святого Георга и засунув руки в карманы сюртука, насвистывая, пошел к Сити.

В высоком, уходящем под потолок зале Банка Англии было прохладно. Марта, поежившись, поправила кашемировую шаль на плечах. "Хорошо, — подумала она, оглядывая деревянные прилавки и ряды конторок за ними, — эта Бесси девушка ловкая, сразу видно. Тедди она по душе пришлась. Можно его в пансионе оставлять, под присмотром".

— Сейчас придет мистер Милгейт, управляющий вкладами особо важных клиентов, — сказал Бромли, наклонившись к ее уху.

— Не буду говорить, что муж ее у нас был, — решил стряпчий, — зачем в семейные дрязги влезать. Если он решит разводиться — пусть нас нанимает, тогда и займемся всем. А пока — это не наше дело, как они там живут друг с другом, и живут ли вообще. К наследству это отношения не имеет. И о сестре мужа ее спрашивать не буду. Если он не знал, что мисс Тео существует, так эта миссис Марта — тем более. А она хорошенькая, — Бромли, недовольно, вспомнил свою расплывшуюся жену, — я бы нее в постели не отказался.

— Миссис Бенджамин-Вулф, — высокий, худой человек в темном сюртуке подобострастно поклонился. "Пойдемте в мой кабинет".

Она расправила черные, шелковые юбки, и, удобно устроилась в кресле: "Во-первых, мистер Милгейт, я бы хотела открыть личный счет, на который вы мне будете перечислять тысячу фунтов ежегодно. Во-вторых, мне нужно просмотреть отчеты по управлению вкладом за последние два года. Не откажите в любезности прислать их на мой лондонский адрес, — Марта протянула ему визитную карточку на атласной бумаге. "Это пансион, где я остановилась, с моим сыном".

Милгейнт открыл рот, и закрыл его. Марта, сладко улыбнулась: "Спасибо. Надеюсь получить бумаги в течение ближайших трех дней, мистер Милгейт. После того, как я просмотрю отчеты, я назначу встречу с вами и мы обсудим мои выводы. Рада была познакомиться, — она встала, протянув тонкую, украшенную лишь одним кольцом руку и Милгейт пожал ее: "Синий алмаз. Господи, да за такой камень — целую улицу купить можно".

— Нет, — вздохнул Бромли, — провожая ее к выходу, — не надо мне такой в постели, она и там командовать начнет. И ведь ничего не скажешь, полмиллиона фунтов. Возьмет и заберет вклад, у нее на это все права есть.

— Я вам очень, очень благодарна, мистер Бромли, — Марта натянула перчатки. "Конечно же, я буду, рада обсудить с вами отчеты по вкладу. У вас в этом больше опыта, чем у меня, я бы с удовольствием поучилась, — она изящно подала ему руку и спустилась по мраморным ступеням. "Мы могли бы выпить чаю, у вас в конторе, я вам напишу".

— Конечно, миссис Марта, — Бромли почувствовал, что краснеет. "Непременно".

— А и пусть бы командовала, — неслышно пробормотал он, провожая стройную, узкую, в черном шелке спину. "Такой и подчиняться приятно, что ни говори".

Вытерев лысину большим платком, — день был жаркий, — стряпчий отправился к себе в контору.

Марта шла, высоко подняв голову: "Тедди — наследник всего. Господи, теперь беречь его надо, вдруг Мэтью о завещании узнает. Сейчас встречусь с мистером Джоном и уеду куда-нибудь в глушь, в провинцию, там спокойней".

Она заглянула в книжную лавку напротив собора Святого Павла и, порывшись в плетеных корзинах, выбрала "Детские уроки" Анны Барбо: "Тедди рано, конечно, еще учиться, но буквы ему нравится рассматривать. И "Легенды о короле Артуре" Томаса Мэлори возьму, буду ему вслух читать"

— И вот эту, — Марта подхватила "Эвелину" Фанни Берни: "Все женщины пишут. Как много книг уже издали, а я только считаю хорошо, вот и все. Никаких талантов".

— Отправьте, пожалуйста, в пансион миссис Дженкинс в Мэйфере, — попросила она. "Где тут у вас ближайшая церковь?"

— Святой Елены, мадам, — поклонился мужчина. "Как раз за углом, на Бишопсгейт".

Марта зашла в простой, беленый зал. Оглянувшись, — вокруг никого не было, — она встала на колени перед большим распятием. "Господи, — девушка уронила голову в руки, — упокой душу отца моего. И отца Теодора — тоже. Дай мне сына вырастить, достойным человеком, прошу тебя".

Она вдруг услышала сзади легкие шаги. Встрепенувшись, Марта поднялась. В зале царило молчание. Марта вдохнула запах жасмина. Наклонив голову, она прошептала: "Кто тут?"

— Береги, — донесся до нее нежный, удаляющийся голос. "Береги их, Марта".

Джон посмотрел на черный сюртук юноши, на золотую, масонскую булавку. Мэтью, вздохнув, пожал ему руку: "Я потерял отца, весной. Оспа. Он, к сожалению, был из того поколения, что считало прививки шарлатанством".

— Мне очень жаль, — Джон опустился за простой, деревянный стол, на котором лежала только стопка чистой бумаги. Мэтью незаметно окинул взглядом кабинет. "Оловянная чернильница и старая карта на стене, — подумал он. "И все, надо же. Этот мистер Джон — моргни, и не запомнишь его. У половины Лондона такие лица. Даже волосы не пудрит".

Мэтью незаметно повел носом. Джон усмехнулся: "Это ветивер. Мой цирюльник сам эссенцию делает, на основе масла, что из Индии привозят".

Пахло лесом и немного, — Мэтью подумал, — дымом от костра. "А у вас лаванда, — Джон снял с цепочки для часов простой ключ и отпер ящик стола. "Когда мы с вами встречались в Вильямсбурге, я вам говорил о работе во Франции. Планы изменились, — тонкие губы улыбнулись, — теперь вы поедете в Россию. Но ваши рекомендательные письма вам пригодятся, масонов в Санкт-Петербурге предостаточно".

— Но я не знаю русского, — растерянно сказал юноша.

— И не надо, — хмыкнул Джон. "Там все по-французски говорят. В тех кругах, где вам предстоит общаться. Слышали о некоем графе Калиостро?"

— Читал в газете, — улыбнулся Мэтью. "Он же тут, в Лондоне, подвизался".

— В прошлом году, — Джон поднялся и присел на подоконник. "Изготовлял фальшивые драгоценные камни и угадывал выигрышные номера лотерейных билетов. Если с кристаллами у него еще кое-как получалось, то с лотереей — нет. Он теперь в Санкт-Петербург отправился, так что вам придется за ним последить.

— Если удастся познакомиться с его наставником, так называемым, — Джон желчно усмехнулся, — графом Сен-Жерменом — тоже будет хорошо. Этот в Германии живет, в Шлезвиге, под крылом у тамошнего князя Карла, он привечает алхимиков. Вот, — Джон достал потрепанную папку, — тут все о Калиостро и Сен-Жермене, в дороге почитаете. Как ваша семья? — вдруг спросил он.

Мэтью поднял ореховые глаза: "Хорошо, они дома, в поместье. Сыну моему, Теодору, в апреле год исполнился".

— Ходит уже? — внезапно спросил Джон.

Мэтью вспомнил, как Марта поставила ребенка на землю у кареты, и уверенно ответил: "Да, ходит. И говорит уже немного. Как я приеду — он меня и не узнает, наверное, вырастет".

— Пойдемте, — Джон поднялся, — проведу вас в канцелярию, получите деньги за первые полгода. Далее мы вам будем с кораблями пересылать. Отплываете вы через три дня, прямо в Санкт-Петербург, так что собирайтесь, — он, открыв дверь, пропустил Мэтью вперед.

— Хороший юноша, — Джон присел на окно и посмотрел на золотистую голову, что удалялась к собору Святого Павла. "Конечно, важные дела ему поручать не след, молод еще, но этого Калиостро нельзя выпускать из-под присмотра. Думаю, он справится".

Мэтью внезапно обернулся: "До Санкт-Петербурга я доберусь, конечно. Попозже, дорогой Джон. И вообще, — он засунул руки в карманы, — не думаю, что мы еще увидимся. Пять сотен фунтов — этого мне с лихвой хватит, чтобы исчезнуть. Был Мэтью Бенджамин-Вулф — и нет его. Поеду сначала в Гамбург, или Данциг. Потом по суше доберусь до России".

— Только сначала закончу все дела, — он вскинул голову, проходя мимо собора Святого Павла, — с любимым сыном. Ее трогать не буду, черт с ней, все меньше возни. Без денег ей только в бордель и остается пойти, — Мэтью вдохнул теплый ветер с Темзы: "Через пару лет навещу дорогую сестру, никуда она из Парижа не денется".

Он шел к востоку, в порт и представлял себе небольшой, уединенный домик в лесу. "Белые, — пробормотал Мэтью, раздув ноздри. "Белые рабыни. Куплю сначала двоих, на пробу. Цепи, кандалы, и обязательно кнут. И ножи, конечно, хорошие ножи. Жаль, что те, в Виргинии, пришлось выбросить".

Юноша услышал наполненный ужасом шепот: "Мистер, не убивайте меня, пожалуйста. Мистер, меня зовут Маргарет, Маргарет Брэдли, прошу вас, не надо…". Он вспомнил холщовый мешочек, что, размахнувшись, выкинул в океанскую воду: "Карие были глаза. Надо посмотреть — к кому там из горничных в пансионе можно подкатиться. Страдающий отец, разлученный с ребенком — непременно найдется дура, что меня пожалеет".

Мэтью увидел вывеску аптекаря. Толкнув деревянную дверь с колокольчиком, вдохнув запах трав, он встал в конец небольшой очереди.

— Десять унций лауданума и три унции мышьяка, пожалуйста, — сказал он вежливо небольшому, в холщовом переднике и нарукавниках, старичку. "Хочу, наконец, извести крыс в подвале".

На Ганновер-сквер было сумрачно. Федор не сразу увидел Джона, что стоял, прислонившись к стволу дерева, дымя трубкой.

— У Питера сын маленький, — улыбнулся мужчина, — он просит не курить в доме. Поработал?

Федор сладко потянулся. Вынув из кармана серебряный портсигар, он попросил: "Дай-ка огня. Вроде и не курю, а иногда хочется. Особенно, когда из-под земли поднимешься".

Он раскурил сигару, и, присел на мраморную скамейку: "Когда ты меня той осенью в Париж отправлял, ты меня предупреждал — будет одиноко, а я тебя не послушал. Я теперь во всем подвох вижу, Джон. Устраивали в Школе публичную лекцию по химии, с опытами, — в Париже это сейчас модное развлечение, — полная галерея дам, набилась и хорошеньких. Я смотрю на них и думаю — кого тут святые отцы подослали, чтобы меня проверить?".

Джон, было, открыл рот, но сразу, же его закрыл. "К шлюхам ходить он не будет, — вздохнул герцог мужчина, — он не такой".

— Я посмотрю, что тут можно сделать, — пообещал Джон и присел рядом: "Я сегодня получил почту, из Ливорно. Знаешь, кто исчез оттуда одновременно с твоим братом?".

— Эта самозванка, Селинская, — удивился Федор, стряхивая пепел. "Я об этом помню, к Степану-то она отношения не имеет".

Джон тяжело вздохнул: "Нет, милый мой Теодор. Некая Изабелла Корвино. Семнадцати лет, как выяснил мой человек в Тоскане — венецианка, младшая сестра твоего, — он помолчал, — хорошего друга, аббата Пьетро".

Федор побледнел. Поднявшись, выбросив окурок, он процедил: "Так это что, святые отцы три года назад еще начали ко мне подбираться? Пусть только аббат в Париж приедет, я с ним как следует, поговорю. Он мне все скажет, поверь, — и где сейчас Степан, и где, — он витиевато выругался, — эта самая Изабелла. Вот же мерзавец, родной сестры не пожалел. Хотя, может, — мужчина усмехнулся, — она такая же авантюристка, как и Пьетро".

— Ты не горячись, — посоветовал ему Джон, вставая. "Как только увидишь аббата, — постарайся выяснить, ненароком — что там, в Ливорно случилось. Уж потом, как узнаем, — где твой брат, — будем думать дальше".

Они пошли к мраморному, освещенному факелами подъезду особняка Кроу, — на портике был высечен ворон и надпись: "А.D.1230". Федор вдруг остановился: "Мой брат, Джон, не мог стать предателем. Не верю в это, и никогда в жизни не поверю. Он — как я. Я же тебе еще тем годом сказал — против своей страны я работать не буду, никогда. А вот если они начнут Степаном меня шантажировать…"

— Ведь могут, — вздохнул Джон и вслух, сказал: "Вот дождемся приезда твоего патрона — и тогда будем решать, что делать".

Джон постучал в дверь бронзовым молотком: "При Питере можно говорить свободно. Он, хоть и нашими делами не занимается, но все знает. При случае, даже совет даст, парень с головой".

Невысокий, легкий, мужчина открыл им: "Наконец-то. Мистрис Джонсон уже все на стол поставила, и пошла к Майклу. Он так и не заснул пока. Вы мистер Теодор? — Питер протянул смуглую, сильную руку.

Мраморный пол передней был устлан персидскими коврами и шкурами. Федор, оглядел мебель: "С большим вкусом человек. Китайский комод, сразу видно".

— Из Макао привез, — объяснил Питер. "Этот фарфор тоже — мужчина указал на изящную вазу с золотыми рыбками, — он времен империи Мин, больше двухсот лет назад. Я, пока на восток ездил, решил собирать коллекцию, для Британского музея. Ну и для себя, — он широко улыбнулся, — конечно.

— Смотри-ка, — понял Федор, — а у него виски чуть седые, хотя он на два года меня младше.

— Вы простите, что я так, — Питер покраснел, указывая на свою рубашку, — по-домашнему, я сына спать укладывал.

— Мы тоже сюртуки снимем, не беспокойся, — усмехнулся Джон. Принюхавшись, он повернулся к Федору: "Утка по-китайски. У нас в Лондоне, есть два короля — король Георг и король специй. Второй — перед тобой, — он похлопал Питера по плечу: "Как уроки твои? Питер у нас русским занимается".

— Моя покойная жена была русская, — вздохнул мужчина, — и Майкл, сын мой — хочется, чтобы он ее язык знал. Ну и вообще — Питер развел руками, — для торговли это хорошо.

— Тогда будем говорить по-русски, хотя бы немного, — заметил Федор. "Я ведь тоже из России, меня Федор Петрович Воронцов-Вельяминов зовут. Я как раз тот инженер, что с вашим покойным другом работал, мистером Джованни".

— Никогда не видел, чтобы люди так бледнели, — подумал Федор. "Да что это с ним?"

— Ты проходи в столовую, Джон, — вежливо попросил Питер. Повернувшись к Федору, он сказал по-русски, с акцентом: "Пойдемте".

В кабинете горел камин. Над ним висел портрет очень красивой женщины в мужском костюме. "Я должен отдать вам это, — сказал Питер, все еще по-русски, наклонившись над своим столом.

Федор посмотрел на его ладонь. Он отступил к двери, не видя ничего перед собой, кроме зеленых, больших глаз Богородицы. "Она в красном углу у нас висела, в избе, — вспомнил мужчина. "Господи, да откуда он ее взял?".

— Я был женат на вашей жене, Федор Петрович, — услышал он тихий голос. Питер стоял, глядя куда-то вдаль. Федор, пошатнувшись, забрав у него икону, прошептал: "Ваш сын…"

— Я вам расскажу, — голос Питера надломился. "Потом, после ужина. Неудобно заставлять Джона ждать".

Он вышел. Федор, взглянув на образ у себя в руке, зло сказал: "Не верю! Быть такого не может!". Он поднял глаза и увидел бронзовые, свернутые узлом волосы женщины на портрете. "Господи, одно лицо с иконой, — понял Федор. Сжав зубы, он добавил: "Вот сейчас я все и узнаю".

Джон посмотрел через плечо на двери особняка Кроу. Расстегнув верхнюю пуговицу на сюртуке, он покрутил головой: "Господи, и бывает же такое. Хотя они оба взрослые, разумные люди, — поговорят спокойно".

Ночь была теплой и звездной, где-то скрипели колеса кареты. Джон, свернув на Брук-стрит, вдохнул запах влажной листвы — пока они сидели за ужином, прошел легкий дождь. На втором этаже пансиона по соседству с его домом были распахнуты окна, горели, переливались огоньки свечей. Он услышал нежный женский голос:

— Demain s'y fait beau, j'irons au grand-père

C'est le beau p'tit bibi à mama

Dors, dors, dors, dors

Dors, dors, le bi-bi à mama, — пела женщина.

— Мама! — повторил ребенок. Она рассмеялась: "Спи, мой мальчик, поздно уже".

— Жасмин, что ли, расцвел, — подумал Джон. "Точно, цветы все еще в каплях. Какое лето хорошее в этом году". Он остановился и вскинул голову вверх, отведя ветвь рукой. Свечи потухли. Джон, вдруг, с горечью, вздохнул: "Мне всего тридцать восемь, я же не старик еще. Господи, да о чем это я, мне бы мальчика вырастить. Один он у меня остался".

Дома, на кухне, под фарфоровой тарелкой с холодной олениной лежала записка: "Ночью непременно захочешь есть".

Джон улыбнулся. Взяв подсвечник, он постучал в комнату к сыну. Джон прислушался — было тихо, и нажал на ручку двери. Юноша спал, уронив светловолосую голову на стол. Джон подошел ближе и осторожно вытащил из-под руки сына тетрадь. "Таким образом, — прочел он, — рабство необходимо признать той язвой современного общества, которая должна быть излечена немедленно и радикально".

— Папа! — юноша проснулся и потер глаза руками. "Что-то ты рано".

— Мистеру Теодору и Питеру надо было поговорить, — Джон присел на ручку кресла и мягко спросил: "Это для общества аболиционистов? Для того журнала, о котором ты мне говорил?"

Джон кивнул. Отец, глядя в светло-голубые глаза, задумчиво сказал: "Не люблю слова "радикально", уж больно мы в этой стране от него натерпелись, во время гражданской войны".

Жесткая складка легла на высоком лбу юноши. Он, забрав тетрадь, ответил: "А никак иначе нельзя, папа, ты уж прости".

Они помолчали. Сын, положив руку на пальцы отца, тихо проговорил: "Когда я закончу Кембридж, возьмешь меня к себе, папа. Я же знаю — ты все делаешь для того, чтобы наша страна жила в мире. А я, — Джон прервался и помолчал, — я теперь понял, что такое — война. Так что я тебе подойду, — он мимолетно, слабо улыбнулся.

— Возьму, конечно, — Джон поцеловал теплый висок. "Папа, — услышал он, — ты прости меня, пожалуйста, это я виноват, что так все получилось. Я не уследил за Джо…"

— Не надо, милый, — Джон обнял сына, — не надо, мой хороший. Это я виноват, не надо было мне надолго от вас уезжать. Ложись спать, у тебя же завтра в семь урок верховой езды.

Джон внезапно рассмеялся. "Хоть он и берейтор у его Величества, а все равно — это я его учу, папа. Он, правда, говорит, что так только дикари ездят. Я ему показал, как на скаку из лука стреляют. Работать пойдешь? — он прижался щекой к руке отца.

— Конечно, — Джон поцеловал его в лоб и поднялся. "Спасибо за мясо, сам жарил?"

— А как же, — сын проводил его до двери. Когда она закрылась, юноша уткнулся лицом в стену: "А ведь я ему так и не сказал о Гениси, — подумал Джон. "Да и что говорить, когда ее больше нет?"

Он вспомнил тонкие, смуглые, обнимавшие его руки и горячий шепот: "Теперь мы муж и жена, Джон, по-настоящему, навсегда".

— Навсегда, — повторил юноша. Заставив себя не плакать, сев к столу, он стал медленно, аккуратно очинять перо.

Наверху, в кабинете, Джон подставил подсвечник на стол. Раскрыв ставни, он присел на подоконник. Город спал, над шпилем церкви святого Георга висел тонкий, светлый леденец луны, цокали по брусчатке копыта лошадей. Джону, на мгновение, показалось, что откуда-то веет жасмином.

Он набил трубку и, затянулся, обхватив колено руками: "Нет, и не думай даже. Это просто ночь такая выдалась, и тот голос женский, как на грех. Сейчас пройдет".

Питер поворошил бронзовой кочергой дрова в камине: "Вот и все. А потом, когда я похоронил, — он помолчал, — Марию, мы с Майклом добрались до Кейпа. Там уже сели на корабль. Мне очень, очень жаль, Теодор".

Федор сидел с закрытыми глазами. "Кто эта женщина, на портрете? — спросил он.

— Наш общий предок, — ничуть не удивившись, ответил Питер. "Миссис Марта де ла Марк, по первому мужу — Кроу. И она, и ее первый муж были русскими, бежали из Москвы при царе Иване, том, которого вы Грозным называете. Она была Вельяминова, а муж ее — Воронцов, — поэтому и Кроу, — мужчина чуть улыбнулся и стал разливать кофе. В кабинете, — просторном, с большим глобусом на дубовом постаменте, со шкурами тигров на паркете палисандрового дерева, — было тихо.

Большие часы с бронзовой фигурой Меркурия пробили одиннадцать раз.

— Мой дед, — Федор все смотрел на икону, — его тоже Федор звали, он для царя Петра в Италии картины покупал и статуи. Он разбирался в искусстве. У нас в Санкт-Петербурге парк есть, называется — Летний сад. Там стоят те статуи, что он привез из Флоренции. Эту икона тоже — из Италии, только, как она туда попала? — Федор посмотрел на Питера.

— Не знаю, — вздохнул тот. "Хотя давайте посмотрим, у меня есть наше родословное древо. Оно неполное, конечно, сами понимаете. Семью разбросало по миру".

Он встал, и Федор спросил: "Что с дочкой Джованни, Констанцей, он о ней часто говорил?"

— С ней все хорошо, — Питер отпер книжный шкап орехового дерева. Он достал старый, пожелтевший лист бумаги. "Она с нашей родственницей дальней, Эстер, в Бостоне. Девочка маленькая еще, да и война вот-вот начнется. Незачем ее пока сюда возить, там спокойней.

— Мне ведь тоже, — он присел за большой стол, — сначала написали, что их корабль утонул. Кузен мой, капитан Стивен Кроу. Он военный моряк, в Атлантике плавает. Как я вернулся, я сначала его письмо прочел. Уж потом Джон, сын его светлости приехал, и письмо от самой Эстер передал. Она замужем была, и уже овдовела. Брат ее старший погиб, Иосиф его звали, он очень хороший врач был, — Питер посмотрел на бумагу и попросил: "Идите сюда".

Федор наклонился над его плечом и почувствовал, что у него темнеет в глазах. "Я знаю человека с такой фамилией, — сказал он. "Он священник, итальянец. И у него сестра есть, младшая".

— Сейчас внесу их сюда, — Питер потянулся за пером. "И вас тоже, и вашего брата. Все мы, оказывается — он внезапно усмехнулся, — родственники".

— А почему "Корвино"? — поинтересовался Федор, когда Питер, закончив, посыпал бумагу мелким песком. "Хотя да, это "ворон", по-итальянски".

— Синьор Теодор там строил под этой фамилией, как вы, во Франции — Корнель, — Питер улыбнулся.

— Вот его дети, видите — Петр в России остался, это предок ваш. У Стефана детей не было, холостяком умер, в Париже. Джованни — тоже архитектором стал, а Мария вышла замуж за Элияху Горовица, врача. В Амстердаме они жили. Потом развелись, правда, — отчего-то вздохнул мужчина. Он уже начал сворачивать бумагу, как Федор указал на какую-то запись: "А это что?"

Красивые губы Питера внезапно сжались в жесткую линию. "Неважно".

— Как это неважно! — зло сказал Федор. "Это и мой предок тоже, этот синьор Теодор, так что извольте рассказать".

— Ладно, — согласился Питер.

— Они в Лондоне гостили. У них и последний ребенок тут родился, девочка, Полина. Потом поплыли обратно в Венецию. Дочке их уже год был, или даже больше, и сын был с ними, младший, Джованни. На их корабль напали пираты, берберские. Всех захватили в плен. Синьор Теодор, если верить тому, что рассказывают — был человек еще повыше вас, и мощнее. В общем, — Питер тяжело вздохнул, — он, конечно, с ними дрался. Но все равно — жену его и дочку убили, у него на глазах. Их с Джованни в Тунис отвезли. Там его ослепили, и руку отрубили, правую.

Федор долго молчал, и, наконец, спросил: "А потом?".

— А потом они с сыном из плена бежали и добрались до Венеции, — Питер вскинул на него лазоревые глаза.

— Слепым бежал, — Федор сглотнул. Питер спокойно кивнул: "Да. Теперь вы все знаете. Он долго прожил, синьор Теодор, еще сорок лет после этого. Но так и не женился больше. Вы, если в Венецию попадете, поищите его таблички. Он там немало построил. После возвращения из плена — тоже. Я их видел, его палаццо".

— Еще и строил, — удивленно сказал Федор. Питер убрал бумагу: "Он сыну своему рассказывал, а тот — чертил. Вот так, — он поднялся: "Давайте еще бутылку открою, не каждый день родственника встречаешь. Не волнуйтесь, найдется ваш брат. Мария вот…, - он осекся и махнул рукой: "Простите".

Федор взял у него бутылку бордо. Откупорив, он проговорил: "Ничего. Я ее похоронил уже, и панихиды по ней отпели. Я, — мужчина помолчал, — привык, Питер. Ничего, что так вас называю? — Федор подвинул ему серебряный бокал.

— Тебя, — поправил его Питер. Отхлебнув, он сказал: "Мария тоже — тебя похоронила. Но она тебя очень, очень любила, Теодор".

— Так любила, — зло отозвался Федор, — что не прошло и полугода, как под какого-то бандита легла. Все, — он поднял руку, — не говори мне ничего, и слушать не буду. Хватит об этом.

Питер вспомнил, как сын, уже в полудреме, прошептал: "Люблю тебя, папочка…". Он неуверенно посмотрел на красивое, жесткое лицо мужчины напротив. "Это ведь ребенок…, - начал Питер. Федор, вздохнув, осушив бокал, потер глаза: "Видеть его не желаю, это отродье". Он поднялся и Питер, тоже встал: "Его зовут Майкл и он мой сын. Запомни это".

— Запомнил, — тяжело ответил Федор: "Все равно, спасибо тебе. Действительно, не чаял — а родственников нашел. Спокойной ночи, — он протянул Питеру огромную руку.

Проводив его, Питер поднялся в детскую — Майкл спал, разметавшись, сжимая в смуглом кулачке деревянную лошадку.

Мужчина присел у кровати. Наклонившись, осторожно поцеловав темные кудри, он шепнул: "Это ничего. Ничего, сыночек. Все будет хорошо, милый".

Федор уже выходил с Ганновер-сквер. Оглянувшись, посмотрев на единую свечу в темных окнах особняка Кроу, он остановился: "Господи, ну что же я делаю? Если бы Марья жива была, разве бы я не принял ее дитя? Принял бы, конечно, и любил бы, и пестовал, как своего. Так как я могу…, - он пошел быстрым шагом обратно.

Тихонько постучав молотком, он прислонился к мраморным перилам. Питер открыл дверь. Федор, помолчав, проговорил: "Прости, пожалуйста. Я бы хотел увидеть твоего сына. Он…, знает обо мне?"

— Конечно, — просто ответил Питер. "Только он думает, что ты погиб. Так все думали. Ты приходи к завтраку в воскресенье, я с ним поговорю до этого. Там и познакомитесь".

— Три года ему, — понял Федор и рассмеялся: "Игрушек у Майкла, наверное, хватает. Но еще одна — не помешает. Спасибо тебе, — он потрепал Питера по плечу и сбежал вниз по ступеням.

Питер подождал, пока не затихли его шаги. Улыбнувшись, он посмотрел на звездное небо: "Все будет хорошо, да".

Мэтью поднес к губам фарфоровую чашку с кофе и взглянул на Брук-стрит. Большое, чисто вымытое окно выходило прямо на улицу. Наискосок от кофейни были видны высокие двери пансиона миссис Дженкинс.

Он заметил, что две женщины — одна в трауре, другая в платье служанки, — идут по улице.

— Брат, — незаметно усмехнулся Мэтью, рассматривая ребенка, что дремал на руках у Марты. "Он похож на покойного мистера Теодора, конечно, волосы каштановые. Сейчас познакомлюсь с этой Бесси. Не зря я сюда вчера Майклом Смитом приходил. Пришлось напоить того слугу, зато я все разузнал, пока мы с ним в пабе сидели. Сначала Бесси, а потом — кондитерская".

У служанки в руках была плетеная корзинка. Через окно было видно, как Марта сказала ей что-то, когда Тедди заворочался. Обе женщины рассмеялись. Они зашли в пансион. Мэтью, откинувшись на бархатную спинку сиденья, достал из кармана сюртука изящный кожаный футляр.

Подпиливая ногти серебряной пилочкой, он блаженно улыбнулся: "Санкт-Петербург. Ищите меня, ищите, мистер Джон. Майкл Смит уже взял каюту на корабле, что отправляется в Данциг. Немецкий я знаю отлично, справлюсь. Вот и мисс Бесси Касл. Правильно мне слуга сказал, она сегодня в первой половине дня работает".

Низенькая, полная девушка вышла из пансиона. Поправив чепец, устроив на руке плетеную корзинку, она зашагала на восток. Мэтью расплатился. Выскользнув в полуденную толпу на Брук-стрит, юноша пошел за ней.

В Ковент-Гардене было шумно, рынок уже разъезжался. Мэтью, спрятавшись за деревянной стенкой какого-то ларька, увидел, как девушка, поставив корзинку на усыпанный соломой булыжник, торгуется с зеленщиком. "Отлично, то, что надо, — присвистнул юноша, заметив оборванца, что отирался за спиной Бесси.

— Убери руки! — гневно крикнул Мэтью, встряхнув парнишку за плечо. "Еще чего вздумал — кошельки воровать".

— Да я не…, - забормотал мальчишка. Мэтью, отвесив ему подзатыльник, велел: "Вон пошел, и чтобы я тебя больше не видел. Прошу прощения, мадемуазель, — он склонил золотистую, напудренную голову.

Бесси зарделась и ахнула: "Спасибо вам, мистер, большое спасибо!"

Она уложила в корзинку овощи. Мэтью галантно попросил: "Позвольте мне".

— Какой красивый, — восхищенно подумала Бесси. "Глаза, как лесной орех, и ресницы такие темные. А волосы — словно сено".

— Я далеко живу, — она покраснела, — в Ист-Энде.

— Это совершенно неважно, — уверил ее Мэтью, пропуская девушку вперед. "Вы мне только дорогу покажите, мадемуазель".

— Меня зовут Бесси, — круглые щеки совсем зарделись. "Мадемуазель Элизабет, — поклонился Мэтью. "А я — Мэтью Бенджамин-Вулф, из Нового Света, из колоний"

— Как интересно! — отозвалась девушка. "Я только в деревне была, и все. Никуда из Лондона не выезжала, — грустно добавила она.

— Я вам все, все расскажу, — ласково пообещал Мэтью, глядя в серые глаза. "Семнадцать лет, — подумал он. "Просто отлично. Развлекусь напоследок".

Рыжая, короткошерстная собака рванулась за пробежавшей по мостовой крысой. Аарон, удерживая ее на кожаном поводке, строго сказал: "Тут тебе не корабль, Ратонеро. Иди рядом со мной".

На узкой улице было шумно, из мастерских дубильщиков пахло чем-то резким, щекочущим нос, на заборах были развешены ворохи кож, из доков валила толпа — было время обеда.

Иосиф поднял голову: "Пришли". Он переложил простую деревянную шкатулку из руки в руку и пробормотал: "Все-таки тяжелая".

— Никогда тут не была, — изумленно заметила Джо, засунув руки в карманы матросской куртки, посмотрев на старый, но еще крепкий дом. "А ведь я в Лондоне родилась. То есть в Оксфордшире, а в Лондоне — выросла".

— На Ганновер-сквер, — рассмеялся Иосиф. "Тут все-таки Ист-Энд, далеко от Мэйфера".

— Почему вы у Питера не хотите остановиться? — удивилась Джо, разглядывая выцветшую вывеску над входом: "Мистер да Коста. Ломбард, скупка, деньги под проценты".

— Потому, — Иосиф оглянулся и, на мгновение, коснулся ее руки, — что мы не знаем — в Лондоне он, или нет, это, во-первых. Во-вторых, я же не один, я с Аароном, а в-третьих — тут ближе до синагоги. Нам с тобой надо туда сходить сразу же, как мы с отцом твоим встретимся.

— Я боюсь, — сказала Джо, прикусив губу, невольно положив руку на медвежий клык. "Вдруг, что не так будет, Иосиф. И с папой, и в синагоге тоже. Вдруг они не захотят…"

— Все будет хорошо, — уверил ее мужчина. Поправив кипу на темных волосах, он толкнул дверь. Колокольчик зазвенел. Они услышали недовольный голос: "Обед через пять минут!"

— Значит, мы как раз вовремя, мистер да Коста, — Иосиф поклонился. Маленький, седобородый старик, поднявшись из-за деревянного прилавка, всплеснул руками: "Шесть лет прошло, и смотри, кто у нас на пороге появляется. Хана, Хана, — крикнул он, повернувшись в сторону задернутого занавеской входа на лестницу, — гости у нас. Еще три прибора ставь на стол. Иосиф приехал, из Амстердама, помнишь же ты его?"

Джо обвела глазами полки, заставленные потускневшим серебром, большие счеты. Вдохнув запах курицы, она смущенно пробормотала: "Может, я домой пойду…, Я сама доберусь".

— Сначала обед, — отрезала неизвестно откуда появившаяся маленькая, худенькая, женщина в домашнем платье и шерстяном чепце. "Сначала обед, а потом все остальное. Шмуэль, — она подогнала мужа, — что ты встал, как жена Лота, упаси нас Господь от ее судьбы. Покажи гостям, где можно привести себя в порядок. Девочка у меня умоется".

Джо отчаянно покраснела. Проведя рукой по коротко стриженым волосам, она буркнула: "Я не…"

— Девочка, девочка, — ласково отозвалась Хана да Коста, подталкивая ее к лестнице. Джо поймала взгляд Иосифа и чуть не рассмеялась, увидев, как он ей подмигивает.

— Это моя невеста, донья Хана, — нежно сказал он. "Джозефина ее зовут".

— Достань бутылку вина, Шмуэль, — велела женщина, откинув занавеску. "Не каждый день такие люди приезжают. А ты, — она наклонилась и погладила Ратонеро между ушей, — костей получишь".

Из-под стола доносилось удовлетворенное урчание.

— Очень вкусно, миссис да Коста, — похвалил Аарон. Женщина, подперев щеку рукой, вздохнула: "Велика милость твоя, Господи. Как сказано: "И соберу вас из всех народов и из всех мест, куда Я изгнал вас, говорит Господь, и возвращу вас в то место, откуда переселил вас". Да как же ты там жил, мальчик, без семьи, один совсем?"

Аарон покраснел: "Я привык, миссис да Коста, я же там родился. Но у вас тоже хорошо, — юноша посмотрел на стол. Он вспомнил, как мать, перед заходом солнца, зажигала свечи. Он стоял рядом, еще ребенок. Мать, закрыв лицо руками, сказав благословение, целовала его в смуглый лоб и шептала: "Храни тебя Господь". Потом они выходили во двор. Сев на порог хижины, смотря на огненное солнце над вершинами деревьев, они ждали отца. Его пирога скользила по тихой воде озера, плескала рыба. Аарон, привалившись к боку матери, взяв ее за руку, гладил натруженные, сильные пальцы.

— Вот и будешь у нас жить, вместе с Иосифом, — приговорила миссис да Коста. "Что к раввину тебе сходить надо — так, то формальность. Муж мой вместе с вами отправится. Покажете им книги, — она ласково потрогала истрепанный переплет Торы, — и показания этого вашего Наси отдадите".

— Я бы дальше хотел учиться, — Аарон посмотрел на Иосифа. "Я еще так мало знаю, совсем мало".

— И будешь, — удивился Шмуэль, — работу мы тебе найдем. Ты же говоришь, что ты резчик хороший, а потом, может…, - он лукаво улыбнулся. Хана да Коста взглянула на Джо. "А ты тоже сирота, милая? — спросила она. "Господи, сколько несчастий с этой инквизицией. Наши предки — еле из Испании выбрались, даже сейчас, в наше время, — Иосифа жечь хотели".

— Джо меня спасла, донья Хана, — улыбнулся тот, отпив вина. "Джо, вместе с Аароном, и другими людьми. А то я бы тут не сидел, как шесть лет назад. С Эстер тоже все хорошо, в колониях она, в Бостоне".

— Я не сирота, — Джо опустила голову, вертя в пальцах вилку. "У меня отец есть. Он тут, в Лондоне живет. И брат, — зачем-то добавила она.

— Вот и славно, — уверенно сказала донья Хана. "А как зовут отца твоего, милая? Может, мы его знаем?"

— Он не еврей, — тихо сказала Джо, — так что нет, не знаете.

— Так мать твоя еврейка была? — донья Хана погладила ее по руке.

— Нет, — Джо сглотнула. "Нет, она тоже — не еврейка".

Над столом повисло молчание. Женщина поднялась: "Еще у нас пирог с миндалем и кофе, сейчас принесу".

Иосиф увидел, как блестят большие, прозрачные глаза Джо. Он зло велел себе: "Никогда больше не будет такого, чтобы она из-за тебя плакала. Слышишь, никогда".

Он нашел ее на заднем дворе. Джо сидела на пороге курятника, поставив перед собой шкатулку, поглаживая Ратонеро, что развалился рядом. В свете заката его шерсть переливалась золотом. "Мистер да Коста повел Аарона на работу устраиваться. В мастерскую, где мебель делают, — Иосиф осторожно присел рядом с ней: "Дай мне руку, пожалуйста".

— Я домой пойду, — безразлично, устало сказала Джо. "Спасибо тебе за все, но, — ее голос задрожал, — ничего не получится, Иосиф. Это все было…, - девушка запнулась. Отвернувшись, всхлипнув, она продолжила: "Как в сказке. А теперь сказка закончилась, и нам надо прощаться".

— Это только если ты меня не любишь, — сдерживая себя, согласился Иосиф. "Если ты меня не любишь, то я тебя сейчас провожу до Брук-стрит, и сдам на руки отцу. Потом я сяду на первый корабль, который идет в колонии. Так будет правильно".

— Я тебя люблю, люблю, — она уронила голову в колени. "И всегда буду любить, Иосиф. Но я никогда не стану твоей женой, — Джо обреченно покачала стриженой головой. "Ты же сам видел, как они…, - девушка вздохнула и указала на дом.

— Иди сюда, — Иосиф обнял ее и коснулся губами белой шеи: "Ты станешь моей женой, даже если бы мне для этого пришлось мир перевернуть, понятно? Не надо бояться. Ты послушай, что мне твой отец рассказал о Вороне, давно еще. Только это, — мужчина усмехнулся, — не должно пойти дальше этого двора".

Джо слушала, зачарованно открыв рот. Потом, прижавшись поближе к Иосифу, она рассмеялась: "То есть он мог бы жениться на королеве, Ворон?".

— Мог бы, — согласился мужчина, целуя ее. "Но не женился. А я — женюсь, понятно? — Иосиф поднялся. Подав Джо руку, он велел: "Пошли. Сейчас я сделаю предложение, а завтра заберу тебя и сходим в синагогу. Поживешь у кого-нибудь в семье, поучишься, и все будет хорошо. И запомни, — он наклонился и взял ее лицо в ладони, — я всегда, всегда буду с тобой, счастье мое. И в колонии мы не поедем".

— Иосиф! — ахнула Джо. "Но ты, же хотел!"

— Тут твой отец, — просто сказал он, — и брат твой. Это же семья, тебе надо их видеть. Вернемся в Амстердам, и я продолжу лечить геморрой штатгальтеру, — Иосиф усмехнулся, — он, наверняка, в самом расцвете.

— Штатгальтер? — хихикнула Джо, когда они выходили со двора.

— Геморрой, — Иосиф поднял бровь. "Я тебе рассказывал, на корабле, но это у него только самое начало было. Он, наверняка, все запустил. Могу описать — как там сейчас".

— Нет, нет, я и так все представляю, — помотала головой Джо. Они, рассмеявшись, держась за руки — пошли к Сити.

На небольшом столе орехового дерева горели свечи. Джон разрезал куропатку:

— Сейчас уедут все те, кто должен уехать, и я освобожу себе пару недель. Отправимся в Озерный край, порыбачим. Потом война начнется, в первой половине июля, так что я уже никуда не смогу вырваться, — Джон развел руками.

— И как ты это знаешь, так точно? — удивился сын, разбавляя вино водой.

— У меня хороший человек в Париже работает, — усмехнулся Джон, положив себе картошки. Он вспомнил голос Теодора: "А я тебе говорю — десятого июля. Франклин меня уверял, что это вопрос решенный. Точно так же, как с этим договором о сотрудничестве, что французы заключили с колониями — я же тебе сказал, что войны после этого ждать недолго. Королю Георгу можешь то же самое доложить, я за свои слова отвечаю".

— А чем он занимается? — поинтересовался Джон. "Этот человек".

Джон встал. Распахнув шире окна, он пробормотал: "Как жасмином-то пахнет. А человек, — он обернулся и смешливо потер нос, — знаешь, как говорят, лорд Джон — во многих знаниях многие печали. Когда будешь на меня работать, тогда и узнаешь, — мужчина сел и вздохнул: "Это если Теодор доживет, конечно, до того времени".

От парадной двери раздался стук. Юноша, вытер губы салфеткой: "Третий гонец за два часа. Тебе и ужинать надо на работе, папа, не только обедать".

Джон распахнул парадную дверь. Он увидел высокого, мощного мужчину, в матросской куртке и вязаной шапке на темных волосах. "Господи, — подумал Джон, — нет, только не это. Он, наверняка, плавал с Джо. Нет, нет, даже и слышать не хочу…"

— Джон…, - она выступила из-за спины мужчины — тонкая, коротко стриженая, в потрепанных бриджах и грязных сапогах. "Джон, братик…"

— Джо…, - потрясенно сказал юноша. "Сестричка моя, милая моя…"

— Иосиф! — раздался голос сзади. "Ты же погиб!"

— Как видишь, нет, — усмехнулся мужчина. Наклонившись к Джо, шепнув ей что-то, он протянул руку герцогу.

В гостиной было тихо. Джон, усаживая Иосифа в кресло, развел руками: "Я бы тебя покормил, но ты, же у меня есть не будешь. Ваша посуда в кладовых, в поместье…"

— Мы поели, в Ист-Энде, — отмахнулся Иосиф. Джон, закуривая трубку, вздохнул: "Даже не знаю, как мне тебя благодарить. Это, — он указал на шкатулку посреди стола, — я не думал, что все слухи, о Черной Джо — правда".

— Правда, — подтвердил Иосиф: "Не вижу ее — и уже плохо. Одиноко. Хоть бы быстрее она спустилась, девочка моя".

Он встал. Пропустив между пальцев золотые монеты, что лежали россыпью в шкатулке, мужчина усмехнулся: "Это ваш клад, Холландов, по праву, так что забирайте".

— А ты теперь в Бостон? — Джон исподволь посмотрел на него: "Надо же, жечь его хотели, с пиратами плавал — а выглядит отлично. Глаза, какие задорные. Здоровый он парень все же, ничего не скажешь, весь в Ворона".

Дверь приоткрылась. Джо, в свежей рубашке, и бриджах, весело проговорила: "Джон меня на мгновение отпустил, всего лишь. Он мне только начал о колониях рассказывать".

Иосиф обернулся. Увидев улыбку на лице девушки, он вздохнул: "Господи, помоги".

— Джон, — начал он, смотря в светло-голубые глаза герцога, — я прошу руки твоей дочери, леди Джозефины Холланд. Мы с Джо любим, друг друга и хотим пожениться. Вот, — он взял жесткие, длинные пальцы девушки. Она рассмеялась: "Папа, ну быстрее, говори "да", пожалуйста!"

Тикали часы, Джон все смотрел на них. Потом, дернув тонкими губами, он попросил: "Джо, поднимись наверх, будь добра".

— Папа… — растерянно пробормотала девушка.

— Поднимись наверх, — отчеканил Джон. Повернув ключ в замке, он жестко проговорил: "Я очень надеюсь, что ты не позволил себе…"

Иосиф покраснел и, сжал зубы: "Я, хоть и еврей, но все же — потомок Ворона, как и ты. Я знаю, что такое честь. Ты бы постыдился так думать о своей дочери, Джон. Мы любим, друг друга, и хотим быть вместе, вот и все".

Джон выбил трубку в бронзовую пепельницу. Отложив ее, потерев лицо руками, он вздохнул: "Вот что. Этого разговора не было. Езжай себе спокойно в Бостон, найди себе вашу девушку, и женись. Тем более сестра твоя там уже замуж выйти успела, овдовела, правда, быстро. Тоже за врача, капитан Хаим Горовиц его звали".

— Вот оно значит, как, Господи, — невольно сказал себе Иосиф. "Бедная девочка, как вернусь к да Коста — сразу напишу ей".

— И Джо тоже, — продолжил Джон, опускаясь в кресло, — замуж выйдет. Попозже, разумеется, ей всего шестнадцать пока. За кого-нибудь из аристократов. Даже если бы ты крестился, Иосиф — чего, как я понимаю, ты делать не будешь, — я бы не позволил ей выйти за тебя замуж.

Иосиф почувствовал нарастающую ярость и вежливо спросил: "Почему же?"

— Потому что, — устало, сказал Джон, — что у нее есть титул, и она человек другой крови. Она рождена не для того, чтобы мыть полы, я ведь тоже — наведываюсь к вам в Ист-Энд. Видел, что там происходит. Так что оставим это, Иосиф. И ты помни, — герцог поднялся, — ты подданный штатгальтера. Будешь тут околачиваться дольше положенного — запретим тебе въезд в Лондон, — Джон распахнул дверь, — навсегда. Всего хорошего и давай останемся друзьями.

Иосиф молча, не прощаясь, вышел. Джон, взглянув ему вслед, пробормотал: "Даже руки не подал. Вот же эта кровь Ворона, угораздило их встретиться. Ничего, осенью сезон начнется, представлю Джо ко двору, сошьем ей платьев новых…, Она его и забудет уже, через пару месяцев".

Полюбовавшись ниткой крупного, розоватого жемчуга, он добавил: "К ювелиру с ней тоже сходим, ожерелье сделаем, браслеты. У нее к осени и волосы уже отрастут". Он захлопнул крышку и, подхватив шкатулку, пошел в свой кабинет.

— Да что случилось? — недоуменно спросил Джон, глядя на сестру, что стояла у окна. "Что папа сказал?"

— Сказал, чтобы я поднималась сюда, — голос Джо, на мгновение, дрогнул. Она справилась с собой. "Он, наверное, откажет Иосифу. У папы такие глаза были…, как лед, мне даже страшно стало. Джон, зачем он так?"

Джон присел на обитый кожей диван, и, повертел в руках пистолет сестры: "А Гениси? Если бы я ее домой привез — папа бы тоже ее выгнал? Я бы тогда с ней ушел. Хоть куда, хоть на край света".

— Я тебе помогу, — решительно сказал юноша, потянувшись, положив руку на тонкое плечо. "Так и не вырос, — рассмеялась Джо.

— У меня много других достоинств, — заверил ее Джон и внезапно поднялся: "Смотри! Это Иосиф, в саду, машет нам. Наверное, через стену перелез. Сейчас…, - он распахнул окно. Высунувшись из него, юноша велел: "Не надо кричать, а то услышат. Я вам сейчас карандаш и бумагу спущу".

Джон нашел на столе бечевку. Джо аккуратно, вытравив ее, нежно улыбнулась. "Ну — подумал Иосиф, — если она мне так будет улыбаться, то мне вообще ничего не страшно, никогда".

Он быстро написал что-то. Джо развернула бумагу: "Будьте завтра на Дьюкс-плейс, в полдень. Надень платье и чепец, в синагогу пойдем. Люблю тебя".

— Что там? — озабоченно спросил брат. Джо показала ему записку, прикрыв пальцем последнюю строчку. "Я тебя отведу туда, — ухмыльнулся Джон, — папа все равно на работе будет, и не узнает ничего. А что там? — он попытался отогнуть палец. Джо щелкнула его по лбу: "Не подсматривай".

Иосиф взял болтавшуюся на веревке записку: "Джон меня проводит. Люблю тебя".

— Девочка моя, — Иосиф увидел ее лицо в окне. Вдохнув запах цветущего сада, сорвав белую розу, он привязал ее к бечевке.

Джо приложила цветок к щеке. Провожая его глазами, — он уходил на восток, по Брук-стрит, — девушка услышала за спиной голос брата: "Я должен тебе сказать что-то, Джо. Папа не знает. Я был женат, в Новом Свете".

Иосиф зашел на чисто выметенный двор и оглянулся. "Да, — вспомнил он, — мистрис Джонсон же мне сказала, — в шесть утра Питер уже на склады уехал". На южном берегу было еще тихо, только изредка слышался скрип телег и с реки — плеск воды под веслами.

Золотые буквы сияли в утреннем солнце: "Торговый дом "Клюге и Кроу", поставщики Его Величества Короля Георга, члены Досточтимой Компании Торговцев Мануфактурой, Досточтимой Компании Торговцев Шелком и Бархатом, и Досточтимой Компании Бакалейщиков. Anno Domini 1230".

Иосиф спустился вниз и постучал в простую, деревянную дверь.

Она распахнулась. Питер, в холщовом переднике, держа в одной руке лупу, изумленно сказал: "Господи, я уже и не чаял тебя увидеть! Эстер написала, что ты погиб, когда вашу "Надежду" расстреляли".

— А я живой, — усмехнулся Иосиф. Они обнялись. В низком, светлом, просторном зале остро пахло специями. "Вчера перец получили, плантация новая, первый урожай, — Питер показал на холщовый мешочек на своем рабочем столе, — решил прийти пораньше, пока тихо, проверить качество. Ты завтракал?"

— Да, — Иосиф улыбнулся, оглядывая деревянную конторку и старые настенные часы. "А у тебя ничего не меняется".

— Только обороты растут, — мужчина почесал каштановые волосы. "Мне еще в контору к девяти утра, хочу отправить последние партии товара на континент, пока война не началась. Через месяц я с Францией уже не поторгую, дорогой мой".

— А с колониями? — Иосиф подтянул к себе табурет и уселся. "Мистрис Джонсон мне письмо от Эстер отдала, я его в лодке прочитал. Она пишет, что у них там британские товары не в чести".

— С тех пор, как мой чай сбросили в бостонскую гавань, — смешливо заметил Питер, — я себя не позволяю втравливать в их дрязги. Когда подпишем перемирие — вернусь на, те рынки, а пока мне и тут хорошо, — он обвел рукой зал.

— Я сына твоего видел, — нежно сказал Иосиф. "Отличный мальчишка. И мистрис Джонсон мне сказала, о твоей жене…, Мне очень жаль, Питер".

— Да, — мужчина помолчал, — видишь, как все получилось. Слушай, раз ты в Лондоне — осмотри Майкла, пожалуйста. Я тебе больше доверяю, чем здешним врачам. Или ты в Бостон отправляешься?

— В Бостон, — усмехнулся Иосиф. "Ты послушай меня".

Питер слушал, грызя перо. Потом он протянул: "Его светлость сглупил, конечно. Но это у нас просто дочерей нет. Когда Констанца сюда вернется, я тоже, наверное, так себя вести буду. Хотя нет, я не аристократ, а просто торговец.

— Давай так сделаем, — он подумал, — у меня в воскресенье завтракает первый муж Марии, Теодор, о нем тоже все думали, что он погиб. Ты приходи, и Джона я приглашу. До этого поговорю с ним, по-соседски. За еду не беспокойся, ваша посуда у меня есть. Мистрис Джонсон тебе лосося сделает. И Майкла осмотришь.

— Думаешь, Джон согласится? — задумчиво спросил Иосиф. "Потому что я не хочу, — темные глаза мужчины заблестели, — не хочу, и не буду отказываться от Джо".

— Я тебе расскажу, — Питер открыл люк в полу. Он подмигнул Иосифу, вытаскивая корзину, привязанную к веревке. "Видишь, холодная вода и вино всегда под рукой, недаром тут Темза под ногами. Я и террасу велел сделать, — он распахнул дверь, ведущую наружу — и личный причал для лодки. А вода, — он откупорил тяжелую стеклянную бутылку, — из Мальверна и Хэрроугейта. Я другой не пью. Теперь, с этой войной, из Спа воды не получишь, а она у вас хороша, конечно".

— В Италии есть отличная вода, в Ломбардии, — Иосиф принял серебряный бокал, — я, когда семестр в Падуе учился, ездил на эти источники. Терме Сан Пеллегрино называются, о них еще Леонардо упоминал.

Питер пробормотал что-то. Взяв перо, он сделал пометку на листе большой тетради, что лежала перед ним.

Они устроились на изящной деревянной скамейке, что выходила на Темзу. Питер велел: "Слушай".

Когда он закончил, Иосиф хмыкнул: "Вот это да. Ты прости меня, что я спрашиваю, — а если бы Мария осталась жива? Вообще я слышал об этой болезни, моряки рассказывали".

— Я на Кейпе тоже потом услышал, — вздохнул Питер. "Если бы осталась жива, я бы не стал ее неволить. Выбрала бы она вернуться к Теодору — вернулась бы. Хотя мне бы было тяжело. Джон тоже дочку отпустит, поверь мне. Ему просто привыкнуть надо и все, — он потрепал Иосифа по плечу.

Тот помолчал: "Спасибо тебе".

— Ну что ты, — Питер откинулся на спинку скамейки и блаженно закрыл глаза, — ты же мой друг. И родственник. Все что надо, я сделаю.

— Я письма принес, для Эстер, — Иосиф порылся в кармане куртки, — ты бы не мог их как-нибудь отправить? Торговые корабли сейчас в колонии не ходят…

— Я поставщик Адмиралтейства, — рассмеялся Питер, — они из моего сукна форму шьют, и мои специи для камбузов закупают. Не волнуйся, завтра эти письма уже будут ехать в Портсмут, а оттуда — поплывут в Нью-Йорк. А почему два? — он посмотрел на конверты.

— Я в Йоденсаванне родственника ее покойного мужа нашел, — Иосиф улыбнулся, — он из той же семьи. Аарон Горовиц. Помнишь ту Сару-Мирьям Горовиц, о которой я вас рассказывал, в Амстердаме еще?

Питер кивнул. Выслушав Иосифа, он хмыкнул: "Вот оно как. Там у этого Хаима покойного младший брат есть, Меир. Он сейчас на Синт-Эстасиусе, на Карибах, как Эстер написала. Он будет рад узнать, что у них кто-то еще в семье появился. Младшая сестра их, Мирьям, пропала, ты читал, наверное, уже".

Иосиф взглянул на свои часы. Он поднялся, прислушавшись к шуму, доносившемуся со двора: "Не буду тебе мешать, до воскресенья тогда".

— Ты не волнуйся, — мягко сказал Питер, пожимая ему руку. "И помни — мы одна семья, и так будет всегда".

Иосиф посмотрел в лазоревые глаза. Он вдруг, озорно, заметил: "А у тебя тоже — кровь Ворона, дорогой мой, и не спорь с этим".

Питер весело ухмыльнулся: "Я и не спорю, просто я теперь из Англии ни ногой, пока Майкл маленький. Подрастет — на мануфактуры его свожу, на север. Сейчас дома побуду, хватит мне путешествий".

— Дома, — повторил Иосиф, идя к воротам склада. Закрыв глаза, он представил себе узкие мосты через каналы, чаек в низком, северном небе, и свежий, соленый запах Эя. "Дома, — повторил он и улыбнулся.

Джон посмотрел на изящное здание синагоги — белого камня, с широкими ступенями, что вели к аркам и спросил у сестры: "А что там высечено, золотыми буквами?".

Джо поправила шелковый чепец: "Ужасно неудобно в платье, и оно старомодное. Такие два года назад носили, а то и больше".

— К свадьбе себе новое и сошьешь, — ухмыльнулся юноша. Джо мрачно сказала, остановившись перед входом: "Это все не так быстро будет. А что там написано — я не знаю, мне еще учиться и учиться".

— Да лифней ми ата омед, — раздался сзади мягкий голос. "Знай, перед кем ты стоишь. У нас в Йоденсаванне тоже эта надпись была".

Аарон, — в рабочей, холщовой куртке, поклонился Джону: "Вы, наверное, брат сеньоры Джо, она о вас много рассказывала. Я Аарон Горовиц, я тут с утра уже, — он чуть улыбнулся. Девушка обеспокоенно спросила: "И как?"

— Все хорошо, — отмахнулся Аарон. "Мистер да Коста в ломбард к себе отправился. Иосиф меня попросил вас подождать, он с раввином разговаривает. Завтра я уже и учиться начинаю, по вечерам, — Аарон кивнул на восток, — в Ист-Энде. Давайте зайдем, — он порылся в кармане и протянул Джону кипу.

Тот пристроил ее на светлые волосы и шепнул сестре: "Не бледней ты так, Джо. Ты же в ураган вашу "Молнию" вела, и десантом командовала".

— То было легче, — угрюмо отозвалась девушка. Потянув на себя тяжелую дверь, она шагнула в прохладный, отделанный темным деревом вестибюль. Джо отошла в угол и присела там, на скамью, сгорбившись, переплетя пальцы, смотря на пол.

— Он поймет, — подумал Джон. "У него глаза такие. Как спокойно рядом с ним, будто солнце светит. У него ведь тоже индейская кровь есть, он поймет".

Джон оглянулся на сестру и шепотом спросил Аарона, кивая на двери молитвенного зала: "А можно нам туда? Я хотел с вами посоветоваться".

— Конечно, — Аарон открыл перед ним дверь: "Бедная девочка. Иосиф тоже. Они сильные, справятся, но надо им помочь, обязательно".

Джон посмотрел на бронзовые канделябры, на возвышение в центре зала, на резные двери арки у восточной стены. Юноша тихо спросил: "Там свиток лежит?"

Аарон кивнул, присаживаясь. "А оттуда — он указал на возвышение, — его читают. Но я сюда не буду ходить. Все, же мне на работу к семи утра. Там, в Ист-Энде есть маленькая синагога. Мне вообще, — Аарон посмотрел на высокие колонны, на галерею, опоясывающую зал, — нравится, когда все просто. У нас в Йоденсаванне была совсем, крохотная синагога. Но резьба тут хорошая, — он взглянул на львов, что украшали двери арки.

— А вас о чем спрашивали? — Джон посмотрел в темные глаза. Смутившись, он добавил: "Простите…"

— Ни о чем особом, — Аарон пожал плечами. "Книги мои посмотрели, показания Давида Наси, — это глава нашего поселения. Они же знали, что мама моя еврейка, просто мы всегда отдельно жили. Из-за того, что у нас в семье индейцы были. Обрезание мне сделали, как положено, на восьмой день. Мама меня в Йоденсаванну носила для этого. Сходил вниз, — он указал на пол, — окунулся в микву, и все. Все просто.

— А у Джо как будет? — Джон тяжело вздохнул и начал говорить. Аарон слушал, перелистывая молитвенник, а потом улыбнулся: "Вот и скажите все это отцу вашему, пожалуйста. Иосиф, как вчера в Ист-Энд вернулся, — на нем лица не было".

— А Джо плакала, — юноша вспомнил ее задыхающийся, тихий голос: "Понимаешь, я в него сразу влюбилась, сразу, как увидела! И потом два года только о нем и думала, Джон. Мне никого, никого больше не надо. Сбегу к Иосифу, — Джо вытерла нос рукавом рубашки и села на диване, поджав под себя ноги, — сбегу, и пусть папа, что хочет, то и делает".

— Не надо, — он присел рядом и обнял ее. "Папа и так — едва все это пережил, милая. И потом, — Джон чиркнул кресалом. Раскурив сигарку, он передал ее сестре: "Сама знаешь, папа, если захочет, может сильно испортить жизнь любому человеку. Тем более иностранному подданному.

Джо, выпустив клуб дыма, хмуро ответила: "Это ты прав".

— Скажу, конечно, — Джон решительно тряхнул светловолосой головой и пробормотал: "Да что так долго-то!"

Иосиф яростно отодвинул кресло и поднялся: "Вы бы хоть поговорили с моей невестой, раввин Шиф! Как можно отказывать человеку, даже не увидев его!"

— Нет, нет, и нет! — главный раввин Соединенного Королевства замахал пухлой, ухоженной рукой.

— Сеньор Мендес де Кардозо, при всем уважении к вам лично, и вашей семье, — я даже видеть эту женщину не хочу. Ее нет, и не было, и она даже порога моего кабинета не переступит, — он тоже встал. Оглянувшись на дверь, раввин шепнул: "Вы, кажется, ума лишились. Вы знаете, кто ее отец?"

— Очень хорошо знаю, — усмехнулся мужчина, — мы дальние родственники. Что вы так трясетесь, раввин Шиф, вы же полноправные подданные Его Величества. Со времен Кромвеля много времени прошло. Ничего с вами не сделают.

Шиф снял черную шляпу и почесал в голове. "Вы уедете к себе на континент, а последствия разгребать придется мне. Нет, нет, — раввин покачал головой и погладил бороду, — это не говоря уже о том, что ради брака евреями не становятся. Идите, и чтобы я ее больше тут не видел. Предупреждаю, — он поднял карие глаза, — я сегодня же напишу в Амстердам, Франкфурт, Берлин и Ливорно. Не тратьте времени, не возите ее туда — ответ везде будет один и тот же".

Иосиф поклонился и нарочито вежливо закрыл за собой дверь. Джо в вестибюле не было. Он выглянул на улицу — девушка сидела на ступенях, положив голову на колени, глядя на пустой синагогальный двор.

— Я знала, — сказала она тихо. "Позови Джона, пожалуйста, пусть он меня проводит домой. Прощай, — она встала. Иосиф, увидев заплаканное лицо, яростно ответил: "Прекрати! Я тебя люблю, и так будет всегда. Хватит со мной прощаться, — он притянул ее к себе за руку. Краем глаза, увидев в окне кабинета изумленное лицо раввина, Иосиф поцеловал Джо.

— Что-нибудь придумаем, — тихо сказал Иосиф, касаясь губами ее уха. "Тебе очень, очень идет это платье, моя любимая Джо".

Она подергала ленты чепца. Улыбнувшись, взяв его руку, Джо вытерла ей свои слезы.

В мастерской было тихо, приятно пахло свежим деревом и краской. Аарон надел холщовый передник. Он грустно сказал Ратонеро, что лежал, свернувшись, под рабочим столом: "Видишь, как оно получается, милый? И все равно, — Господь о них позаботится, обязательно. Иначе быть не может".

Он присел на табурет. Посмотрев на раму, что лежала перед ним, на мгновение, зажмурившись, представив себе рисунок, юноша взял свой рабочий нож.

Аарон аккуратно, осторожно вырезал сложный узор завитков, как вдруг рядом с ним раздался легкий кашель.

Он обернулся и увидел высокого, крепкого старика, с полуседой бородой, в бархатной, домашней куртке и кипе. "Здравствуйте, — тот вежливо склонил голову, — хозяин меня к вам послал, сказал, что вы дорабатывать остались. Мне шкатулку надо поправить".

— Да, — Аарон улыбнулся, — я сегодня полдня по делам ходил, надо наверстать. Давайте, сейчас все сделаю, — он протянул руку.

Старик посмотрел в темные глаза юноши: "Не верю. Не может быть такого. Но Исаак Судаков мне ведь писал. Это он, никаких сомнений. Я уж и не думал, что увижу его. Теперь все хорошо, все будет хорошо".

— А это что? — спросил старик, ставя шкатулку на стол, рассматривая деревянные игрушки — крокодилов, змей, обезьян, маленькие корабли и пушки, дворцы с колоннами.

Аарон покраснел. "Это я для маленьких делаю. Я тут неподалеку живу, у сеньора да Коста. Там много детей вокруг, а они любят игрушки. Я сам из Южной Америки, — он указал на крокодила.

Старик подтащил поближе табурет. Смотря за ловкими руками Аарона, он попросил: "Расскажите, пожалуйста".

Он слушал и думал: "Воистину, благодарите Бога, ибо милость Его — навеки. Как сказано — возвестите островам отдаленным и скажите: "Кто рассеял Израиля, Тот и соберет его, и будет охранять его, как пастырь стадо свое". Господи, спасибо, спасибо Тебе".

— Вот, — Аарон отступил от стола, — пока я тут говорил, и шкатулка ваша готова. У вас там язычок на замке разболтался, я починил. Не надо, — он остановил старика, увидев, как тот полез в карман куртки, — право, не стоит. А вы, случайно, не раввин? — вдруг спросил Аарон.

Старик погладил бороду и усмехнулся: "Случайно, он самый".

Аарон вытер руки о фартук и робко спросил: "Тогда можно с вами посоветоваться?"

Он взглянул в обрамленные морщинами серые глаза, и, вздохнув, — начал говорить. Старик внимательно слушал. Потом, потянувшись за карандашом и клочком бумаги, он написал адрес: "Пусть ко мне придут, на Веллклоуз-сквер. Там, — он склонил голову набок и забрал шкатулку, — посмотрим. Спасибо вам, — он крепко пожал Аарону руку.

Аарон прислонился к косяку двери и прочел: "Раввин Хаим Шмуэль Яаков Фальк".

— Понял, кому ты шкатулку чинил? — услышал он смешливый голос хозяина, сеньора Мендозы.

— Нет, — недоуменно пожал плечами Аарон.

— Магу, волшебнику и чародею, — отозвался хозяин, запирая ворота. "Он спас Большую Синагогу, куда ты ходил сегодня, от пожара. Он заставляет вещи перемещаться с места на место, и субботние свечи у него горят всю Субботу, не оплывая и не затухая. Он один такой, Фальк, — добавил Мендоза, — говорят, еще на Святой Земле есть такой раввин, как он — и все.

Аарон вдруг улыбнулся, и поднял глаза к прозрачному, вечернему небу: "Спасибо Тебе".

Марта надела перед зеркалом чепец. Натягивая перчатки, она сказала сыну, что устроился на коленях у Бесси, рассматривая книжку: "Мама сходит в библиотеку, и сразу вернется. Ты не балуйся, милый!"

— Он у нас хороший мальчик, — Бесси ласково погладила Тедди по каштановым волосам. Марта поцеловала сына в прохладную щечку, и вышла. Дождавшись, пока ее шаги стихнут, девушка зло пробормотала: "Вот же сучка! Еще вдовой притворяется. Сбежала с любовником от мистера Мэтью, и даже сына ему не дает видеть. Ничего, — она перевернула страницу, — сейчас папа к нам придет, милый мой!"

— Папа! — радостно повторил Тедди. Бесси подумала: "Он с ней разведется, непременно. Она ему изменяла, любой суд решит в пользу мистера Мэтью. И тогда…, - она блаженно закрыла глаза, вспомнив мимолетное прикосновение его губ и растерянный голос: "Я не должен был себе этого позволять, мадемуазель Элизабет, зачем я вам нужен. Я ведь женат, хоть и формально…"

— Поженимся, — улыбнулась Бесси, — и он меня увезет в колонии. У него поместье, рабы, я буду жить, как королева.

Мэтью подождал, пока Марта свернет за угол. Незаметно проскользнув к заднему ходу в пансион, он достал ключ.

— От мисс Касл, — ласково сказал Мэтью, открывая дверь. Юноша поднялся на второй этаж и тихо постучал. Бесси сразу же открыла дверь гостиной. Мэтью, оглянувшись, поцеловав ее, попросил: "Ты посмотри, чтобы она не вернулась, совсем не хочется скандала".

— Конечно, милый, — она вышла в коридор. Мэтью позвал: "Сыночек!"

Тедди сидел в высоком креслице у стола. Мэтью устроился рядом. Взяв книжку с алфавитом, он спросил: "Будешь конфетки? Вкусные конфетки, с марципаном. Сладкие. Попробуй, — он протянул ребенку одну. Тедди надкусил и рассмеялся: "Еще!"

— Конечно, сыночек, — Мэтью наклонил над ладонью шелковый мешочек, и высыпал конфеты — белые, розовые, зеленые.

— Бери, сколько захочешь, — нежно добавил он.

Джон присел рядом с сыном: "Но ведь ты мне ничего не говорил…" Юноша обхватил руками колено и горько ответил: "А что говорить, когда ее больше нет?"

В кабинете были распахнуты окна. Нежное, вечернее небо на Ганновер-сквер отливало розовым светом, где-то вдалеке слышались звуки фортепиано.

— Опять жасмином пахнет, — Джон устроился на подоконнике и вздохнул: "Сыночек, как ты мог подумать, что я бы выгнал твою жену? Пятнадцать лет, это, конечно, немного рановато, — мужчина развел руками: "Но что, же делать?"

— Так зачем ты мучаешь Джо? — зло спросил сын. "Она любит Иосифа, и он ее тоже. Это видно, сразу — они друг без друга жить не могут. Потому что, папа, — Джон помолчал, — если бы ты выгнал Гениси, я бы уехал вслед за ней, наплевав на титул и все остальное. Есть вещи важнее титула".

— Страна, — тихо отозвался отец. Он все глядел вдаль, и юноша подумал: "Ведь ему еще сорока нет, он молодой совсем. И столько лет один".

— Страна важнее, — повторил герцог и усмехнулся: "Ставь благо государства выше собственного". Он легко спрыгнул с подоконника. Наклонившись над сыном, Джон поцеловал светлые кудри: "И благо своих детей — превыше своего. Я же боялся, милый, я и так — вас обоих чуть не потерял".

— Ты боишься? — недоверчиво спросил сын.

— Не дурак же я, — хмыкнул Джон, и усмехнулся: "Ладно, пойду к твоей сестре, попрошу прощения. У Иосифа тоже".

Джон обрадовано поднялся и тут же вздохнул: "Только в синагоге им отказали".

— Ну, — заметил Джон, забирая со стола пистолет, — это не последняя синагога в мире. Если твоя сестра Картахену атаковала, то со всем остальным она тоже справится. Иди-ка сюда, — он обнял сына и шепнул: "Мне очень, очень жаль, милый мой, что так все случилось". Джон уткнулся лицом в его крепкое плечо, вдыхая дымный, лесной запах, и немного постоял — просто так, как в детстве.

— Ты ужинать будешь? — спросил он, — или тебе с собой собрать?

— С собой, — вздохнул отец, — я вряд ли раньше завтрашнего полудня появлюсь, очень много работы.

Джон поднялся по широкой, мраморной лестнице и постучал в комнату дочери. "Я не хочу, есть, — донесся до него угрюмый голос Джо.

— Открой, пожалуйста, — попросил герцог. "Я ненадолго". Джо распахнула дверь. Скрестив руки на груди, — она была в рубашке и бриджах, на столе, в пепельнице, дымилась сигарка, — девушка ядовито спросила: "Ну что еще?"

Джон увидел белую розу, что лежала на кровати — узкой, высокой, с простым холщовым бельем, Посмотрев в припухшие, заплаканные глаза, дочери, он тихо сказал: "Я пришел попросить прощения. Я был неправ, Джо".

— Папа, — растерянно пробормотала Джо. Отец, гладя короткие, темные волосы, шепнул: "Я просто боялся, милая, со мной такое тоже случается. А ты не бойся, не надо. Отправляйся туда, куда тебя сердце зовет".

Она подняла голову и, блеснула глазами: "Иосиф тут был, записку мне прислал — нам надо сходить завтра к раввину Фальку, на Веллклоуз-сквер. Он может нам помочь".

— Так идите, — смешливо отозвался герцог. "Вы ведь жених и невеста. Ходите спокойно вместе, куда вам надо. Перед Иосифом я тоже извинюсь".

— Он сказал, — Джо присела на стол, закинув ногу на ногу, и затянулась сигаркой, — что хочет в Амстердаме жить. Чтобы я была рядом с вами, с семьей. Папа, — она вдруг улыбнулась, — я тебя люблю.

Джон, забрав у нее сигарку, выпустив клуб дыма, ласково потрепал ее по щеке: "Черная Джо. Та, первая, — гордилась бы тобой, дочка".

Он спустился вниз. Забрав с комода орехового дерева упакованный в шелковую салфетку сверток, герцог повел носом: "Фазан. Сейчас эти двое как отправятся куда-нибудь на край света, и мы с мальчиком опять одни останемся".

Джон посмотрел на себя в зеркало. Убрав пистолет, насвистывая что-то, он сбежал по ступеням вниз, в теплый, пахнущий цветами лондонский вечер.

Питер опустил на колени письмо и посмотрел на усыпанную песком дорожку. На Ганновер-сквер было еще шумно, няни прогуливали детей, запряженный в маленькую тележку ослик вышагивал вдоль высоких деревьев.

— У нас родился Петер, — вернулся он к письму кузена, — очень славный мальчик, вот сейчас пишу, и он мне улыбается из колыбели. Мне очень, очень жаль, что ты потерял Марию. Луиза присоединяется к моим соболезнованиям. Но мы надеемся, что с маленьким Майклом будет все хорошо, он будет расти и радовать тебя. Если ты помнишь Вадию, который работал на верфях, то тут у нас весь город шумит — он пришел в собор и крестился, никто не знает, почему. Я у него пытался выведать, но мне он тоже не сказал. В крещении он стал Томасом. Отчеты посылаю в отдельном пакете. Я нашел тебе отличную статую бога Ганеши. Ей больше, ста лет, я ее погружу на ближайший корабль. Обнимаю тебя, Виллем.

— Папа, папа! — Майкл бежал к нему, раскинув руки. "Мы покатались, еще хочу!". "Глаза, как у Марии, — с привычной болью подумал мужчина, поднимая сына на руки, глядя в чуть раскосые, синие глаза ребенка.

— Ну, раз еще хочешь, то пойдем, — рассмеялся Питер. Майкл, уже сидя в тележке, вдруг сказал: "Ослика не надо, надо, чтобы сама ездила. Я придумаю, как".

— Обязательно, вот вырастешь и придумаешь, — заверил его Питер. Вернувшись к скамейке, подхватив "Путешествие в Уэльс" Пеннанта, он услышал сзади знакомый голос: "Отдыхаешь?"

— Сейчас уже и ужинать пойдем, — Питер подал руку Джону.

— Ты на работу, как обычно. Слушай, — он склонил набок каштановую голову, — приходи ко мне завтракать в воскресенье. По — холостяцки, четверо мужчин. Мистрис Джонсон обещала оленину с грибами, под соусом из портвейна. Я пару бутылок бордо достану из винного погреба.

— А четвертый мужчина будет, лосося есть? — поинтересовался Джон. "Или камбалу? Ох, и хитрец ты, дорогой Питер". Он рассмеялся: "Буду рад увидеться с женихом своей дочери. Спасибо, — он помахал рукой Майклу. Тот крикнул: "Дядя Джон, кататься!"

— Я не влезу, милый, — улыбнулся мужчина. Повернувшись к Питеру, Джон потрепал его по плечу: "Увидимся".

Он уходил — невысокий, стройный, в простом, темном сюртуке. Питер, проследив глазами за светловолосой, коротко стриженой головой, взял сына за теплую ладошку: "Пойдем, старина — поужинаем, примем ванну, и в постель".

— Дядя Джон умный, — внезапно сказал Майкл, когда они уже выходили из сада в центре площади. "И ты тоже, папа".

— А как же, — хмыкнул Питер. Посадив сына к себе на плечо, он поднялся к парадной двери особняка Кроу.

Мэтью, прислонившись к стволу дерева, внимательно разглядывал вход в пансион.

— Все прошло отлично, — подумал он, — эта сучка меня не увидела. Сейчас у него заболит живот. Его будет тошнить, рвать, начнется бред и он умрет. Что-то съел на улице, облизал грязные руки, — с маленькими детьми такое бывает. Вот и мисс Касл, сейчас ее ждет незабываемая ночь, не зря я экипаж снял. Отвезу ее в Ричмонд-парк, погуляем при свете луны.

Мэтью рассмеялся, вспомнив сверток, лежащий под сиденьем в экипаже. Нагнав Бесси, он взял ее под руку: "Спасибо тебе, милая. Наконец-то я увидел своего мальчика. Ты сказала хозяйке, что плохо себя чувствуешь?"

— Да, — Бесси покрепче прижалась к нему, — только зачем?

— Я приготовил тебе сюрприз, — ласково ответил Мэтью. "Прокатимся в Ричмонд-парк, устроим ужин на траве, послушаем соловьев, а потом я доставлю тебя домой. Хочешь?"

— Конечно! — восхищенно ответила девушка. Мэтью усмехнулся: "Лондон меня надолго запомнит. Прослежу за похоронами маленького ублюдка, и отправлюсь в Данциг".

Они шли по Брук-стрит. Мэтью, оглянувшись, услышал детский плач, что доносился из раскрытых окон пансиона.

— Болит, — крикнул Теодор, "Болит, мама!"

Марта засучила рукава платья. Открыв бутылку с мальвернской водой, налив полный стакан, она посадила рыдающего мальчика к себе на колени.

— Выпей все, — велела девушка, сильными пальцами зажимая сыну нос. Он выпил. Марта, одной рукой придвинув к себе фаянсовую миску, наклонила над ней потную, каштановую голову.

Тедди вырвало, и он заплакал: "Фу!"

— Еще, — велела девушка. Вглядевшись в рвоту, поднявшись, удерживая одной рукой Тедди, она взяла с туалетного столика пустой флакон. Наполнив его из миски, Марта спрятала пузырек за корсет, и услышала стук в дверь.

— У Тедди расстроился желудок, миссис Дженкинс, — спокойно сказала Марта. "Пусть Бесси сходит за врачом, пожалуйста".

— Она и сама заболела, ушла пораньше домой, — покачала головой хозяйка. "Вы не волнуйтесь, я сейчас пошлю кого-то из слуг".

— А, — коротко сказала Марта, и добавила: "Спасибо". Девушка вздохнула. Покачав сына, подождав, пока закроется дверь, она сказала ему: "А теперь еще будем пить, милый мой. Много".

Тедди лежал в постели, что-то бормоча, мотая головой. Врач, — пожилой, кругленький, — посчитал пульс. Он коснулся покрытого холодным потом лба: "Я вам выпишу снадобье, но, предупреждаю, у таких маленьких детей все происходит очень быстро. Достаточно выпить сырой воды, и все, — он пожал плечами. "У него уже и сердце плохо бьется, послушайте сами". Марта взяла нежное запястье ребенка: "Да".

Врач помялся. Поднявшись, он развел руками: "Может быть, он и оправится. Давайте ему больше чистой воды, и не кормите".

Марта расплатилась. Проводив врача, вернувшись к сыну, она всмотрелась в бледное, осунувшееся личико. Каштановые, длинные ресницы дрожали. Девушка встала на колени рядом с постелью. Приложив к щеке холодную ручку мальчика, она глубоко вздохнула.

В окно уже была видна бледная, стоящая низко над горизонтом, полная луна, когда Марта, чиркнув кресалом, запалив свечу — поставила ее на столик рядом с кроватью. Тедди не двигался, — маленький, укрытый простыней.

Она спустилась вниз. Постучав к хозяйке, держась за косяк двери, девушка сказала: "Миссис Дженкинс…, Мне надо сходить за священником. Вы не побудете, — Марта сглотнула, но устояла на ногах, — с Тедди. Я быстро".

— Господи, бедная, — миссис Дженкинс поднялась, и, отложила вязание. Посмотрев в огромные, наполненные слезами, зеленые глаза, она кивнула: "Конечно, миссис де Лу. Такое горе, такое горе, такой мальчик хороший у вас был…"

— Ладгейт Хилл, — оглянулась Марта, выйдя на улицу. "К собору Святого Павла, значит. Дом с синей дверью, трехэтажный". Она шла по мостовой, в свете факелов, высоко подняв голову в черном, кружевном чепце. Вечер был жарким, из окон таверн была слышна музыка и крики. По мостовой скрипели колеса карет, вокруг горящих факелов на стенах домов кружились мошки.

В Сити было уже тихо. Марта быстро нашла нужную улицу, — короткую, узкую, в тени собора. Подойдя к двери, она быстро постучала медным молотком. В прорези показались чьи-то глаза. "Мне нужно видеть мистера Джона, — коротко сказала девушка, — по срочному делу".

— Письмо, — потребовал привратник. "Без письма не допускаем".

Марта оглянулась, — улица была пустой. Подняв юбки, она вытащила из-за подвязки пистолет. "Вот мое письмо, — она просунула дуло в прорезь, и уперла его в лоб привратнику, — я же сказала — оно срочное".

Мужчина сглотнул и откинул засов.

Марта зашла в пустую, скромную переднюю. Властный голос сверху спросил: "Что такое, Хэдли? От его величества гонец или тот пакет из Адмиралтейства, наконец, привезли?"

— Тут дама…, - пробормотал привратник. Марта так и не опускала пистолет. "Я мистер Джон, — сказал невысокий, светловолосый мужчина в темном сюртуке. Он окинул взглядом переднюю и велел: "Хэдли, идите к себе, я тут разберусь".

Она была маленькая и хрупкая, как мальчишка, в трауре, и пахло от нее жасмином. Джон увидел выбившийся из-под чепца бронзовый локон, зеленые, холодные глаза в темных ресницах. Она, вздернув острый подбородок, навела на него пистолет: "Меня зовут Марта Бенджамин-Вулф. Я пришла за священником, мне надо похоронить своего сына".

— Тот же голос, — подумал Джон, вспомнив французскую колыбельную. "Это она пела".

— Вы должны быть в Виргинии, — растерянно отозвался Джон.

— А я здесь, — жестко ответила Марта и велела: "Поторапливайтесь".

Он спустился вниз, в пасторском воротничке. Открывая перед ней дверь, Джон пробормотал: "Может быть, все-таки вы…".

— Потом, — отмахнулась Марта. Посмотрев на него, она хмыкнула: "Я почему-то была уверена, что у вас такой найдется. Пойдемте, нам в Мэйфер, в пансион…"

— Миссис Дженкинс, — Джон все никак не мог отвести от нее глаз. "Я слышал, как вы пели, мимо проходил, — объяснил он.

— А где ваш пистолет? — спросил мужчина, когда они миновали собор святого Павла.

— За чулком, — сухо ответила Марта и, не оборачиваясь, — заспешила вниз по улице, на запад.

В пансионе было тихо, где-то поблизости цокали копыта припозднившихся всадников. Джон, входя вслед за Мартой в спальню, увидел на кровати крохотный, прикрытый простыней до подбородка, трупик. "Спасибо, миссис Дженкинс, святой отец уже здесь, — Марта положила руку на плечо хозяйки и та всхлипнула: "Лежит, как живой, Господи. Бедное дитя, бедный маленький Тедди…"

Она вышла, и Марта приказала: "Заприте дверь". Джон накинул засов и увидел, как женщина наклоняется над телом сына, держа в руке свечу.

Джон подошел поближе и взглянул на мертвого ребенка. Тот пошевелился и открыл синие глаза.

На столе, между ними, лежало два пистолета. Тедди спал, уткнувшись в подушку, прижавшись щекой к войлочному, длинноухому кролику.

— Это индейское снадобье, — Марта отпила вина. "Мне его дала в Бостоне знахарка, миссис Онатарио. Вам, наверное, сын о ней рассказывал, мистер Джон. Мы с ним разминулись, всего лишь на несколько дней".

— Рассказывал, — кивнул Джон. Бронзовая прядь, спускавшаяся из-под чепца на белую щеку, играла в свете свечи золотом.

— Оно замедляет сокращения сердца и дыхание, — спокойно сказала Марта. "Я промыла Тедди желудок, много раз, и потом дала этого настоя. Вот, — она порылась за корсетом — Джон почувствовал, что краснеет, — и протянула ему серебряный флакон, — я собрала рвоту, у вас найдется человек, который сможет сделать анализ? И еще, — она поднялась и открыла ящик туалетного столика, — это я нашла на полу, рядом с креслом, где сидел Тедди. Возьмите, — девушка протянула ему лупу в оправе красного дерева.

Джон развернул кружевной, пахнущий жасмином носовой платок, и поднес лупу к глазу. "Они золотистые, — сказал он тихо.

— Тут был, — Марта помолчала, — мой муж. Я уверена в этом. Служанка, которая ухаживала за Теодором, — Бесси Касл, — отпросилась, сославшись на болезнь. Через нее Мэтью сюда и попал.

— Анализ мы сделаем, — спокойно ответил Джон, — и, если ваши подозрения подтвердятся, — я его лично завтра арестую. Я знаю, где он остановился, и когда он отплывает в Санкт-Петербург.

— Вы ничего не знаете, — тонкие губы искривились. Марта, сняв с цепочки для часов ключ, открыла серебряную шкатулку.

— Читайте, — бросила она на стол какие-то бумаги. "Это показания бывшей рабыни, мисс Салли Хит, сейчас она миссис Фримен, и протокол осмотр тела некоей Маргарет Брэдли, в Бостоне, жертвы убийства. Осмотр делала я, — Марта разлила по бокалам остатки вина: "Оба документа заверены адвокатом Дэниелом Вулфом, это старший брат, — она прервалась и подышала, — моего мужа".

— Тем более мы его арестуем, раз это его рук дело, — Джон поднял голову от бумаг и увидел чуть заметные веснушки на ее щеках. "Осмотр делала я, — вспомнил он слова девушки и взглянул на ее пальцы — тонкие, холеные, украшенные кольцом с синим алмазом.

— Вы его не арестуете, — злым, свистящим шепотом, сказала Марта. "В том пансионе давно никого нет. На корабль никто не сядет. Из Бостона он уплыл, как седельщик Майкл Смит, а отсюда — уплывет еще кем-то, третьим. И не в Санкт-Петербург, поверьте мне. Сколько вы ему дали денег?"

— Откуда вы… — удивился Джон.

— Я читала ваши письма, — Марта усмехнулась, — мой муж оставил их в имении вместе с шифровальной таблицей. Хотя их и так можно было бы прочитать — шифр несложный. Так сколько? — требовательно спросила она.

— Пять сотен фунтов, — отозвался Джон, дернув щекой.

Марта сложила кончики пальцев и покачала ими туда-сюда.

— Велите вашим людям в Гамбурге и Данциге следить за жертвами убийств. В ближайшие три месяца, — наконец, сказала она. "Если будет что-то похожее, — она кивнула на бумаги в руках Джона, — значит, Мэтью там сошел на берег. А в России, — Марта пожала плечами, — в России вы его потеряете. Навсегда. Уж слишком она большая".

Светло-голубые глаза блеснули сталью. "Я не люблю, — медленно проговорил Джон, — когда меня обманывают, миссис Бенджамин-Вулф. Ваш муж не сможет от меня спрятаться, поверьте. Я его разыщу и убью, сам".

Марта встала и посмотрела на звезды за окном.

— Какая длинная, ночь, — вздохнула она. "Утром найдут труп мисс Касл, в одном из парков".

— Ну, так…, - начал Джон и осекся — на него смотрели разъяренные, ледяные глаза.

— Сколько человек сейчас живет в Лондоне? — спросила девушка.

— Восемьсот тысяч, — устало ответил герцог. "Это без окрестных деревень. Я понимаю, сейчас мы его уже не поймаем, — он поднялся. Откашлявшись, Джон добавил: "Я сделал ошибку, миссис Бенджамин-Вулф. Я ее исправлю, обещаю вам".

— Не называйте меня так, — попросила Марта. "Миссис де Лу, это моя девичья фамилия".

— Де Лу, — подумал Джон. "Что-то знакомое, очень знакомое. Конечно. Господи, одно лицо".

— Откуда ваша семья? — спросил он, прислонившись к подоконнику.

Марта присела на постель и ласково погладила Тедди по каштановой голове. "Из Квебека, — тихо ответила девушка. "Мы с отцом переехали в Бостон, там и познакомились, — она помолчала, — с мистером Дэвидом и его сыновьями".

— Вы должны увидеть один портрет, — сказал Джон, — но это все потом. Сначала давайте позаботимся о маленьком. Скоро к вам придет врач, он подпишет свидетельство о смерти и принесет гроб. С утра я пришлю людей. Они отведут вас на кладбище, там все уже будет готово, и яма, и крест. Вы подождите меня тут, — Джон потер подбородок. Марта вздохнула: "Вы можете выйти через дверь. Мой муж здесь будет только утром, сейчас он, — девушка посмотрела куда-то вдаль, — занят".

— У него могут быть подручные, — возразил Джон. "Он мог поставить их следить за пансионом".

— Вы охотились на волков? — внезапно спросила Марта. "Вряд ли, в Англии их нет. А я охотилась, в Акадии. Волки нападают стаей, мистер Джон, и живут в стае — обычно. Но есть волки, которые всю жизнь проводят одни, вот они — страшнее всего. У моего мужа нет подручных, он сам, — Марта горько улыбнулась, — со всем справляется".

— Я отнесу Тедди к своему другу, мистеру Питеру Кроу, — тихо сказал Джон. "Он тут живет, на Ганновер-сквер. Он вдовец, у него трехлетний сын, Майкл. Мальчикам будет весело вместе. Я попрошу не выводить его на улицу, конечно. Только все равно…, - он взглянул в окно и кивнул ей: "Скоро буду".

Устроившись на постели, взяв сына за руку, — он дышал глубоко и спокойно, — Марта велела себе не закрывать глаз. "Когда пройдут похороны, — сказала себе девушка, — заберу маленького и уеду в самую глухую деревню. Нельзя, — она неслышно покачала головой, — надо отомстить за папу. А Тедди? Но Мэтью сейчас будет думать, что он умер, и начнет неосторожно себя вести. И Бромли не попросить меня известить, когда он придет за наследством, — это опасно, стряпчие могут что-то заподозрить. Надо будет с мистером Джоном, потом поговорить — как это удобней сделать".

В окне промелькнула какая-то тень. Марта, мгновенно поднявшись, навела на нее пистолет.

— Это я, — раздался тихий голос. Джон взглянул на нее, — свечи потухли, в серебристом сиянии полной луны ее глаза мерцали, как у рыси. Он ловко залез в комнату. Показав на веревочную лестницу, герцог усмехнулся: "Я живу за два дома от вас. У меня в крыше сделан люк, на всякий случай. Давайте мне маленького, к Питеру я его задними дворами отнесу. Он сколько проспит?"

— До рассвета, — Марта нежно подняла сына на руки. Завернув его в шаль, девушка сунула куда-то внутрь войлочного зайца. "Это я сшила, — она улыбнулась, — его зовут Братец Кролик, у нас негры сказки рассказывают о нем".

Джон принял ребенка: "Сладким пахнет. Я уж и забыл, как Джон и Джо такими были".

— Я отнесу Тедди, и потом позабочусь обо всем остальном, — сказал он Марте. "А вы спите. Я попрошу врача прийти к семи утра, похороны будут в девять".

Марта взглянула на бронзовые часы, что стояли на камине в гостиной. "Скоро полночь, — она распустила ленты чепца. На Джона повеяло жасмином. "Вы успеете?"

— Не было такого, чтобы я не выполнял обещаний, — просто сказал он. "Все будет хорошо, миссис де Лу, не волнуйтесь". Уже у подоконника он обернулся: "Мне очень жаль, миссис де Лу, то, что вы рассказали, о вашем отце…, Примите мои соболезнования".

— Спасибо, — вздохнула девушка. Посмотрев на спокойное, милое личико спящего сына, она вдруг подняла зеленые глаза: "Я хочу, чтобы вы знали. Тедди — не сын Мэтью".

— Я догадался, — спокойно отозвался Джон. Придерживая одной рукой ребенка, он ловко вскарабкался по веревочной лестнице. Марта подождала, пока Джон поднимется на крышу. Оглядев комнаты, она стала медленно, неслышно складывать вещи.

Джон погладил мальчика по голове, — тот спокойно сопел, лежа на большой кровати в его спальне, укрытый шалью. Поднявшись наверх, он постучал в комнату к сыну. Юноша открыл, кутаясь в шелковый халат, держа в руке свечу. "Что случилось? — недоуменно спросил он. "Полночь на дворе".

— Одевайся, — велел отец. "Зайди сначала к Питеру. Он, должно быть, еще не спит, предупреди его, что я сейчас появлюсь. Пусть откроет мне ту дверь, которая выходит в сад. Потом отправляйся в Ист-Энд, Джо же тебе говорила, где Иосиф остановился?"

Сын кивнул. "Передашь ему эту записку, — Джон протянул свернутый листок бумаги. "На словах скажи — когда он все сделает, пусть зайдет ко мне, на Ладгейт-Хилл. Все, давай быстрее. Кинжал возьми, все же на восток идешь".

Сын только коротко усмехнулся: "Могу и томагавк". Джон шутливо потрепал его по голове, Вернувшись к себе, присев на кровать, он повертел в руках Братца Кролика.

— Вот, — сказал он тихо игрушке, что смотрела на него черными, добрыми глазами-пуговицами, — так оно и получается, милый мой. Это все жасмин, конечно, уж больно хорошее лето выдалось. Сейчас она уедет, начнутся дожди, и все пройдет. Ну, пошли, — он подхватил сонно заворочавшегося Теодора.

В саду пахло цветами и влажной землей. Джон, остановившись, прижав к себе мальчика, подождал, пока улетит вспорхнувшая с дерева птица. "Утром найдут труп мисс Касл, в одном из парков, — вспомнил он ледяной, ломкий голос женщины. "И все из-за денег, — Джон покачал головой. Осторожно открыв калитку, он пошел задними дворами на Ганновер-сквер.

Питер уже ждал его у двери. "Даже спрашивать не буду, — сказал он, взяв мальчика на руки. "Его зовут Тедди, — Джон нежно потрепал каштановые кудри, — а это Братец Кролик. Только ни в коем случае не выпускайте его на улицу, даже в сад, — он оглянулся, — и то нельзя. Потом его у тебя заберут, — Джон улыбнулся, — спасибо тебе большое".

— Не за что, — отмахнулся Питер и, покачав ребенка, спросил: "Он сирота?"

Джон вспомнил тонкие пальцы, бронзовую прядь на щеке и ее прямую, стройную спину. "Нет, — он засунул руки в карманы куртки, — Тедди у нас — не сирота. Он до рассвета проспит, так что ты тоже ложись, ты же рано встаешь".

— Пойдем, старина, — Питер усмехнулся, — устроим тебя в постели, наконец.

Джон подождал, пока закроется дверь. Легко перемахнув через ограду, он быстрым шагом направился на север, к Блумсбери.

На первом этаже пансиона, в темном окне, горели свечи. "И этот еще не спит, — пробормотал Джон. Приподнявшись на цыпочки, он постучал в стекло.

Федор распахнул створку и усмехнулся: "Что, война началась? Я тут заметки свои, из Корнуолла, в порядок привожу, хочу все-таки осенью вторую книгу издать. Погоди, — он зевнул, — впущу тебя.

В уютной гостиной пахло какими-то химикатами. Федор, убирая с кресла кипу тетрадей, велел: "Садись. У меня еще несколько бутылок того бордо осталось. Сейчас открою, а то ты бледный какой-то".

Джон достал из кармана холщовой куртки серебряный флакон. Протянув его Федору, он устало сказал: "Мне надо знать, что тут за яд".

Федор, молча, открыл крышку. Принюхавшись, он поморщился. "Ты пей, — сказал мужчина, разливая вино, — а я займусь делом". Он присел к рабочему столу. Надев кожаные, тонкие перчатки, Федор вылил содержимое флакона в стеклянную пробирку.

— Все это очень кустарно, конечно, — пробормотал он, рассматривая беловатую, резко пахнущую массу.

Он почесал рыжую голову: "Так проще всего. Посмотри, — Джон поднялся и увидел, как Федор осторожно высыпает в пробирку какой-то синий порошок.

— Ацетат меди, — объяснил мужчина. "Лист металла намазывают отходами от виноделия — шкурки винограда, осадок со дна бочек, — и оставляют на воздухе. Образуется синий налет, его используют, как краситель. Если я прав, то мы сейчас увидим кое-что интересное".

Пробирка заиграла чистейшим изумрудным цветом и Федор улыбнулся:

— Парижская зелень, как я и думал. Тоже краситель. Кроме того — убивает все живое, в нужной дозе, конечно. Образуется при соединении ацетата меди и триоксида мышьяка, его в любой аптеке можно купить, к сожалению. Травит крыс и людей. Так что именно его ты мне принес, в том флаконе. И не дыши, — повернулся он к Джону, — я сейчас все это уберу, пары тоже ядовиты.

— Спасибо, — Джон допил вино. "Я, в общем, догадывался, но хотел удостовериться". Федор завернул пробирку и флакон в бумагу: "По дороге в какой-нибудь костер выкинь".

— Мы с тобой на завтраке в воскресенье увидимся, у Питера, — рассмеялся Джон, уже стоя на ступенях у входа в пансион. "Потом я тебя представлю кое-кому. Наверное".

Федор прислонился к двери и посмотрел на него сверху вниз: "Опять что-то задумал?".

— Ты мне спасибо скажешь, — пообещал ему Джон и пошел к собору Святого Павла. Он выбросил сверток в канаву, где тлели угли и хмыкнул: "Ставь благо страны превыше своего собственного. Вот, я этим и занимаюсь".

Привратник открыл дверь. Джон велел: "Разбудите кого-нибудь из гонцов. Мне нужно поднять с постели отца Генри из церкви святого Георга, у него с утра будет много работы".

Он присел на подоконник своего кабинета. Закурив трубку, Джон долго смотрел на блестящий серым мрамором купол собора.

— Всякая плоть — трава, и вся красота ее — как цвет полевой. Засыхает трава, увядает цвет, когда дунет на него дуновение Господа, — низкий, спокойный голос священника умолк. Марта, наклонившись, перекрестилась. Она взяла горсть земли и кинула на затянутый черным крепом, крохотный гробик.

Женщина всхлипнула. Миссис Дженкинс, поддержав ее за локоть, шепнула: "Я потом вам успокоительной настойки принесу, в комнату, миссис де Лу. И не ходите никуда, запритесь, и выплачьтесь вволю, такое горе, такое горе…"

Могильщики стали зарывать яму. Марта, рассеянно слушая священника, холодно подумала: "Он здесь. Это как на охоте — я чувствую, что он где-то рядом. Он все это видит".

Три фигуры в трауре, стояли над маленьким крестом. Мэтью, лежа на крыше дома неподалеку, осмотрел зеленую траву церковного кладбища, серые камни, и удовлетворенно улыбнулся. "Прощай, дорогой брат, — пробормотал он. Подхватив свою суму, юноша спустился по приставной лестнице во двор таверны.

— Черепица ваша в полном порядке, — улыбнулся он хозяину и поднял руку: "Никаких денег, я ведь ничего не сделал, просто взглянул, и все".

— Хоть кружечку эля, — умильно предложил кабатчик. "С утра, горло промочить".

— Это можно, — добродушно согласился Мэтью. Присев на бочку, с наслаждением потягивая холодное пиво, он сказал себе:

— Вот и все. Заберешь багаж в конторе порта, и к вечеру уже будешь в Северном море.

Прощай, Лондон. Эта сучка пусть живет пока, не жалко. Через пару лет вернусь за деньгами, тогда ее и найду. И дорогую сестрицу тоже. А наследник, — он потянулся и выпил последние капли эля, — будут же у Дэниела дети. Кто, как не я, родной дядя, должен буду их воспитывать после безвременной смерти дорогого брата? И воспитаю, — он отдал хозяину кружку. Вежливо распрощавшись, юноша смешался с уличной толпой на Брук-стрит.

Мэтью почувствовал на лице свежий ветер с реки. Выпрямив спину, кусая на ходу спелое яблоко, он пошел вниз, к перевозу на Темзе.

В открытое окно доносились мерные удары колокола. Джон поднял голову от бумаг. Отхлебнув остывшего кофе, он спросил: "Где сейчас труп?"

— В мертвецкой при больнице святого Варфоломея, мистер Джон, — ответил невидный человек. "Ее браконьеры нашли, те, что сети на голубей расставляют. На рассвете, как в лес вышли".

— Видишь, — Джон поднял бровь, — а мы их гоняем. Надеюсь, она…, - он не закончил и посмотрел на мужчину.

— В отдельной комнате, конечно, чтобы слухи не пошли, — вздохнул тот. "Я сейчас съезжу, привезу ее мать для опознания, хотя, если судить по этому…, - он кивнул на стол и Джон устало сказал: "Мисс Бесси Касл. Там, конечно, никто ничего не видел и слышал, в Ричмонд-парке".

Мужчина только пожал плечами: "Там столько экипажей вчера было, лето, погода хорошая, жасмин расцвел…"

— Жасмин, — желчно повторил Джон и велел: "Ладно, иди. Постарайся там, в мертвецкой, чтобы поменьше народу вокруг отиралось. Не хотелось, бы завтра прочитать в Morning Post о том, что в Ричмонд-парке найдена распятая на дереве девушка, с вырезанными глазами. Там рядом ничего не было, ты посмотрел?"

— Трава кровью залита, а в остальном — мужчина развел руками, — сначала браконьеры натоптали, потом местные, уже ничего не найдешь.

— Мы, в общем, знаем, кто он, — ядовито отозвался герцог: "Я, конечно, могу перекрыть все порты Англии, но из того же Саутенда можно уже сегодня добраться до голландского побережья — только плати".

Мужчина поклонился, и вышел. Джон, повертев в руках перо, пробормотал: "Гамбург или Данциг. Туда и напишем. По крайней мере, будем знать, где он останавливался перед тем, как поехать в Россию. Хотя от него всего можно ждать — возьмет и обоснуется в Германии. Но в любом случае, он сюда вернется за деньгами. Питер дружит с этим Бромли — через него мы все и выведаем. Мистер Бенджамин-Вулф будет сидеть тут, передо мной — Джон вскинул глаза: "Иосиф!"

— В первый раз, — смешливо сказал мужчина, протягивая ему руку, — выписывал свидетельство о смерти, глядя на пустой гроб. Его Аарон, кстати, сколотил — он же тоже проснулся, когда твой сын пришел.

— Я хотел, — было, начал Джон. Иосиф остановил его: "Я не в обиде, правда. Ты же отец, и Джо так недолго дома пробыла. Я понимаю. Можно, я ее с Брук-стрит попозже заберу? Нам с этим раввином, Фальком, надо встретиться".

— Разумеется, — махнул рукой Джон. "Джо мне говорила, насчет Амстердама, что ты обосноваться там хочешь. Спасибо тебе".

— Эстер все равно там замуж выйдет, в колониях, рано или поздно, — Иосиф присел на краешек стола, — а я не хочу увозить Джо от семьи. И так вы ее два года не видели.

— Все равно придется, — заметил Джон, разглядывая летнее, синее небо. "Раз вам в Лондоне отказали, надо дальше поехать".

— Мы вернемся, — уверенно сказал ему Иосиф. "Обязательно вернемся. Ладно, — он взглянул на часы, — пойду к своей невесте".

Джон пожал ему руку. Закрыв дверь, все еще улыбаясь, он устроился на подоконнике. "К невесте, — пробормотал он. Посмотрев на площадь перед собором, герцог вскочил. "Тут же пыльно, как на грех, — подумал он. "У привратников какие-то тряпки есть, но я ведь не успею даже стол вытереть".

Он кое-как рассовал документы по ящикам. Посмотрев на свою холщовую куртку, он чуть не застонал: "Опять чернилами пятно на рукаве поставил". Джон поправил воротник рубашки. Найдя в столе серебряный флакон, он прикоснулся пробкой к вискам. Он пригладил светлые, короткие волосы и замер — от двери запахло жасмином.

— Ваш Хэдли, — усмехнулась Марта, — сразу меня пропустил, не пришлось даже пистолет доставать. Она прошагала к столу. Джон, откашлялся: "Вы были правы, насчет мисс Касл. Ее труп сегодня на рассвете нашли в Ричмонд-парке. Вот, — он протянул Марте лист бумаги.

Девушка пробежала его глазами и перекрестилась: "Господи, бедная Бесси. Это он, никаких сомнений нет, все сходится. И на похоронах Мэтью тоже был, я чувствовала, что он где-то рядом".

Джон посмотрел на карту, что висела над столом: "Я сегодня же отправлю письма в Гамбург и Данциг. Тедди в порядке, мой сын с утра заходил к ним. Экономка просила передать, что он отлично поел, и вообще — веселый".

— Он у меня всегда такой, — нежно отозвалась Марта. Девушка обеспокоенно добавила: "Мне надо будет его забрать, мистер Джон. Я уже сказала миссис Дженкинс, что хочу уехать в деревню".

— Ну, — Джон вздохнул, — мистер Бенджамин-Вулф уже, думаю, где-то в море, так что беспокоиться незачем. Стряпчий, Бромли — друг мистера Питера Кроу, так что мы узнаем, когда ваш муж явится за наследством. А что вы будете делать в деревне? — поинтересовался Джон. Она все стояла, выпрямив спину, — маленькая, хрупкая, — а потом рассмеялась: "Выращивать цветы, гулять с Тедди, ходить в церковь. Читать, на фортепиано играть"

Марта взглянула на него: "Тоже улыбается. Чем это пахнет — как будто лес и дым костра. Господи, да что это — голова у меня, что ли, кружится?".

— Она умна, — сказал себе Джон. "Дьявольски умна, вообще-то. Осторожна. Бесстрашна. И языки знает. Красавица, каких поискать. Вот эта невинность — она очень привлекательна. Кокетка, — и это хорошо, это просто отлично. Глаза у нее, как лед, конечно, но это я вижу. Другие всматриваться не будут. Вдова с ребенком — что может быть прекрасней?"

Он усмехнулся и небрежно засунул руки в карманы: "Жаль. А я только хотел предложить вам работать на меня, миссис де Лу".

— В качестве кого? — она смешливо наклонила голову. Бронзовый локон выбился из-под черного чепца и спускался вниз, по стройной, укрытой скромным воротником, шее. Ее глаза — прозрачные, большие, — блестели, как трава после дождя.

— Мне нужна любовница, — спокойно ответил Джон.

Джо погладила черную кошку, что устроилась у нее на коленях. Услышав, как она мурлычет, девушка похлопала рукой по старому, протертому дивану. Вторая кошка, черепаховая, что терлась об ее ноги, — ловко прыгнула и легла рядом.

В маленькой гостиной пахло воском и немного — специями. Джо оглянулась на закрытую дверь кабинета: "Второй час уже разговаривают, и о чем только?"

Она посмотрела на открытый дубовый шкаф, потемневшие, высокие серебряные подсвечники и распустила ленты простого, муслинового чепца. "К осени, и волосы отрастут, — подумала девушка, — а я уже и отвыкла от них". Она положила руку на медвежий клык, что висел на шее:

— Если поедем куда-то с Иосифом, то Джону его отдам, он заслужил. Я-то в море больше и не выйду, наверное. А куда поехать? Джон говорил, в колониях мы бы могли пожениться, по лицензии, но война ведь идет. И потом, Иосиф уже один раз в колонии ездил, — Джо почесала кошку за ушами и неслышно рассмеялась.

— А если дети? — девушка вдруг покраснела. "Они же не будут евреями, а для Иосифа это важно". Она подперла щеку кулаком и грустно сказала кошке: "Тебе хорошо, а вот нам…". Старые, поцарапанные часы медленно пробили двенадцать раз.

Джо потянулась за Morning Post, что лежала на диване. "Король Людовик объявит войну в течение месяца", — прочла она заголовок. "Хоть бы успеть на континент уехать, если понадобится — девушка закрыла глаза. Чувствуя тепло кошек на коленях, она откинулась на спинку дивана.

— Меня тоже на костре хотели жечь, — раввин Фальк выпил вина: "То дело давнее, в Вестфалии было. За колдовство якобы. Мне тогда и сорока не исполнилось, я бы и не мог Каббалой заниматься, не положено это, — он обвел рукой забитые книжные полки, стопки томов у рассохшихся деревянных стен. "Сбежал вовремя, и до Лондона добрался".

Иосиф помолчал, не поднимая головы: "Понимаете, я ведь не верил в Бога. И отец мой тоже — с Мендельсоном переписывался. Хотя тот в синагогу ходит, а мой отец раз в год там появлялся, и я так же. Мне все это казалось, — Иосиф поискал слово, — ненужным. А потом я встретил Джо, Аарона — вы его видели, — и как-то все изменилось. Не знаю, — он, наконец, посмотрел на Фалька, — не знаю, как объяснить. Я бы мог креститься там, в Новом Свете, спасти себе жизнь…"

— Да, — Фальк поднялся и махнул рукой, — сиди, сиди. Вот, послушай, что Рамбам пишет. Он вытащил потрепанный том и, найдя нужную страницу, прочитал: "Знай, что обязанность, которую на нас возложила Тора по отношению к герам — чрезвычайно велика. Отца и мать нам предписано чтить и бояться, пророков — слушаться беспрекословно, а ведь возможно, чтобы человек чтил и слушался того, кого не любит. Геров же нам предписано любить". Фальк закрыл книгу и присел на ручку кресла. "Так что получается, — он усмехнулся, — ты уже заповеди выполняешь".

— Я ничего, ничего не могу сделать, — Иосиф взглянул на него. "И не хочу делать. Я там, в тюрьме, вспоминал "Песнь Песней". "Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют ее". Она ведь и, правда, рав Фальк — сильнее смерти.

— Да, — тот вздохнул. "Вам обоим, конечно, учиться надо еще. Ты подожди в гостиной, я с твоей невестой поговорю. Дверь только за ней не закрывай, — попросил старик — так положено".

Джо робко села в кресло, сложив руки на коленях, и вспомнила ласковую улыбку Иосифа. "Ничего не бойся, — сказала себе девушка. "Мы обязательно будем вместе, навсегда, как же иначе?"

— Глаза припухли, — смешливо подумал Фальк. "Плакала, видно, все эти дни, бедное дитя. Что там Иосиф говорил — она его с костра спасла? Конечно, формально правы они, в Большой Синагоге, ради брака евреями не становятся. Я ведь слышал я о женщинах, которые своих мужей на костер посылали. А ведь они еврейки были. Формально. И чего боимся, видно же, что эти двое созданы друг для друга. Бывает так, Господь тоже — иногда еврейскую душу в чужое тело помещает, так мы для этого тут и сидим".

Джо шмыгнула носом. Фальк, налив в серебряный бокал вина, подвинув ей, ласково сказал: "Ты не плачь, деточка. Что тяжело вам сейчас — так это Господь решил, что уж теперь делать. Зато потом будет легче".

Девушка выпила и тихо проговорила: "Я куда угодно поеду, хоть на край света, рав Фальк. Потому что я совсем, совсем не могу жить без Иосифа. Я как будто и не жила раньше, пока его не увидела. Вы мне не верите? — она подняла большие, припухшие глаза.

— Верю, деточка, — вздохнул Фальк. "Так бывает, милая моя. Знаешь, как говорят — любовь есть дар великий, нам за нее Господа благодарить надо. Радоваться".

Светло-голубые, прозрачные глаза вдруг заискрились и Джо улыбнулась: "Каждый день. Я каждый день радуюсь. Просыпаюсь, и думаю — Господи, спасибо тебе, я его люблю, и он меня тоже, я его увижу сегодня. Даже сейчас, — Джо кивнула на дверь, — его нет, и мне одиноко уже. Вот, — она прерывисто, глубоко вздохнула и Фальк поднялся: "Ну, пойдем".

— Я вам дам записку, — сказал он, глядя на них: "И, правда, никого вокруг себя не видят".

— Записку к другу моему, его зовут Исаак Судаков, он глава ешивы, в Иерусалиме. Напишу, что рекомендую — Фальк усмехнулся, — вас поженить. Не сразу, конечно, года через два…, - он прервался и увидел, как Джо, не вытирая слез, смотрит на Иосифа.

Тот помолчал, и, сглотнув, проговорил: "Мы даже не знаем, как…"

— Детей родите, — улыбнулся Фальк и пожал Иосифу руку.

Уже выйдя на Веллклоуз-сквер, Джо остановилась. Подняв голову, глядя в его темные глаза, она тихо сказала: "Я и не знала, что бывает такое счастье, Иосиф".

Оглянувшись, посмотрев на пустынную площадь, он обнял Джо — сильно, нежно, не выпуская из рук.

— Помнишь же, как сказано, — шепнул он, — и служил Яаков за Рахиль семь лет, и они показались ему, как несколько дней, потому что он любил ее. Вот так же и я, Джо — поеду с тобой, буду рядом и буду ждать. Столько, сколько потребуется. И потом, — он улыбнулся, — это же Святая Земля, я смогу поучиться у мусульманских врачей, и денег я тоже заработаю, доктора везде нужны.

— Надо папе сказать, — озабоченно заметила Джо, когда они шли к Мэйферу. "Он расстроится, конечно, но мы вернемся. Расскажи мне об Амстердаме, Иосиф, — попросила девушка. Он, на мгновение, закрыв глаза, вспомнил кусты роз в крохотном садике, лодку, привязанную на канале и мелкие переплеты чисто вымытых окон.

— Мы заведем бот, — Иосиф улыбнулся, — чтобы ты могла выходить в море. А сейчас слушай, какой у нас там дом.

Они шли, рядом, оба высокие, незаметно держась за руки, дул летний, теплый ветер, от светлого, шелкового платья Джо немного пахло солью. Иосиф, вспомнив свой сон на корабле, вдруг проговорил: "Я тоже, Джо, — пока тебя не встретил, и не жил вовсе. Вот так, любовь моя".

В мастерской было тихо. Иосиф, присев на табурет, потрепав Ратонеро по спине, подмигнул ему: "А где же твой хозяин?"

— Тут, — раздался со двора смешливый голос Аарона. "Ходил на обед к миссис да Коста, и заодно — игрушки детям раздал".

Он устроился за рабочим столом, и, взглянул на лицо друга: "Слава Богу, все хорошо. Помог им этот Фальк".

— Мы в Иерусалим едем, — Иосиф следил за ловкими пальцами Аарона. "Фальк нам дал письмо, к тамошнему раввину. Нам на Святой Земле года два придется прожить, не меньше, пока Джо учится. Да и я тоже, — добавил он. "А потом вернемся в Амстердам, и тебя навестим".

Аарон потянулся за глиняной плошкой с разведенной позолотой. Зажав в руках кисть, сдув древесную пыль с рамы, он спокойно ответил: "Я с вами поеду. Во-первых, я обещал тебе, что мы женимся в один день…"

— У тебя же еще невесты нет, — усмехнулся Иосиф.

Юноша полюбовался прокрашенным завитком: "На Святой Земле и найду, дорогой мой. А вообще, — Аарон рассмеялся, — Фальк этот опять сюда приходил, раму заказывал, и говорит мне: "Вы, молодой человек, в Иерусалим отправляйтесь, у вас голова хорошая, — это мы с ним Тору обсуждали, — вам надо серьезно учиться. Я ему сказал, что писцом хочу быть, и он обрадовался: "Тем более, в святом городе и надо этим заниматься. Так что, — он погладил Ратонеро за ушами, — поедем все вместе. Так что, — Аарон помолчал, — я там останусь, в Иерусалиме. Не спорь со мной".

— Я и не собирался, — тихо сказал Иосиф: "Спасибо тебе. Втроем нам будет легче, конечно".

Ратонеро обиженно клацнул зубами. Иосиф спохватился: "Вчетвером, дружище, прости, пожалуйста".

— Будете уезжать в Амстердам, — Аарон потянулся за тонким ножом, и стал вырезать дальше, — щенка от него возьмете. Он тоже, наверное, кого-нибудь там встретит, кто ему по душе придется.

— Как туда приедем, мне Джо и наедине будет видеть нельзя, — грустно сказал Иосиф, поднимаясь. "Она в семье у кого-нибудь жить будет, ты женишься…"

— Ну, — протянул Аарон, — не сразу же я женюсь. Снимем с тобой комнаты, вместе. Я в мастерскую устроюсь, ты к пациентам ходить будешь, по вечерам учиться начнем. Все будет хорошо, доктор, — он поднял темные глаза. Иосиф уверенно повторил: "Все будет хорошо, да".

Полуденное солнце заливало комнату косыми, теплыми лучами. На булыжниках площади, у собора, курлыкали, толкались голуби. Марта, поигрывая пером, задумчиво повторила: "Любовница".

— Да, — Джон сидел на подоконнике, обхватив колено руками. "У меня в Париже работает отличный человек, но он двойной агент. Его хозяева — формально, — иезуиты. Они очень подозрительны. Обыскивают его квартиру, рабочий кабинет, могут подослать к нему кого-нибудь…, В общем, я хочу, чтобы он жил спокойно".

— Со мной, — бронзовая бровь взлетела вверх.

— Для вида, разумеется, — герцог повернулся к ней. "Мы вам снимем хорошую квартиру, у вас будет салон, — у моего человека отличные знакомства, — будете появляться с ним в обществе, в театрах, и пару раз в неделю он будет ночевать у вас".

— А что, — поинтересовалась Марта, — иезуиты меня проверять не будут? И потом, мне же понадобятся слуги, у меня Тедди на руках…

— Будут, конечно, — Джон набил трубку, и, покосившись на девушку, улыбнулся: "А что вас проверять? Миссис Марта де Лу, из Квебека, вдова. Документы я вам сделаю, разумеется. А слуги, — он выпустил клуб дыма, — не будут врываться к вам в спальню в середине ночи, поверьте. Он вам будет все рассказывать, а вы — шифровать и пересылать донесения, я вам объясню — как. И конечно, если кому-то из моих людей понадобится безопасный дом в Париже — он остановится у вас. Или она. Мне давно надо было это сделать, но не подворачивалось никого подходящего, — Джон вздохнул.

Марта покачала носком черной, шелковой туфли и рассмеялась: "А я, значит, вам подвернулась".

— Простите, — Джон покраснел. Он взглянул на еле заметные веснушки на ее переносице: "Через год они обвенчаются, конечно. Да что там, — через полгода, держу пари. Зачем я ей нужен, я ее на два десятка лет старше. Поставь меня рядом с Теодором, понятно, на кого она смотреть будет. Ну и пусть венчаются, для работы так только лучше".

Девушка поднялась, — Джон тут же встал, — и протянула ему руку: "Я подумаю и дам вам ответ. Я только хочу вас предупредить — я не буду работать против своей страны, никогда. Это я колонии имею в виду, — пояснила Марта.

Джон тяжело вздохнул: "Поверьте мне, я не собирался вас заставлять. Я колониями вообще не занимаюсь. У нас с королем Георгом и членами кабинета министров немного разные точки зрения на их судьбу".

— А какая у вас точка зрения? — Марта стояла совсем близко. Он увидел, как играют изумруды на ее крохотном, детском золотом крестике. Сквозь черные кружева, закрывающие декольте, ее кожа казалась совсем белой, как снег.

— Как будто в детстве, — вдруг подумала девушка. "Когда мы с папой охотились, осенью, вдвоем, и разжигали костер. Так же пахнет — хвоей, влажными листьями, дымом…"

Джон откашлялся, избегая ее взгляда: "Я с самого начала считал, что им надо быть независимыми. Там другая страна, не Британия, и другие люди. Вот, как вы, например".

— От вас, — серьезно заметила Марта, — это комплимент, мистер Джон. Я сейчас иду встречаться с Бромли и управляющим моими счетами. На обратном пути оставлю вам у привратника записку. Всего хорошего.

Она вышла. Джон, повертев в руках оловянную чернильницу, зло пробормотал: "Ты еще подарок им на свадьбу посылать будешь, и детей у них крестить. Старый дурак, — он потер лицо руками. Позвонив в колокольчик, Джон велел появившемуся на пороге мужчине: "Принеси мне те папки, что Теодор привез, по вольным каменщикам".

Марта спустилась по мраморным ступеням. Распрощавшись с Бромли, взглянув на портик Банка Англии, она усмехнулась: "Уезжаю в деревню. Тедди якобы уже там. Хотя вряд ли они забредут на кладбище. Мистер Джон сказал, что крест уберут, ночью, через два-три дня. Надо будет еще в контору порта сходить, посмотреть — может быть, Мэтью осмелел, и под именем Майкла Смита уплыл. В мужском костюме отправлюсь, так легче с ними будет разговаривать".

Она дошла до собора Святого Павла и посмотрела на узкую улицу в его тени. "Мистер Джон, — подумала Марта, прислонившись к колонне, закрыв глаза. Вокруг было шумно, на булыжниках чирикали воробьи, ржали лошади. Она, почувствовав тепло солнца на своем лице — вздохнула.

На каменном полу, лежали золотые пятна солнечного света. Большая, широкая кровать была укрыта шкурами. У окна, за конторкой сидела маленькая, худенькая, пожилая женщина. Запечатав письмо, поднявшись, она наклонилась над постелью. Старик, что лежал, опираясь на подушки, открыл один голубой глаз. "Сейчас отдам Марте, — женщина показала письмо, — и вернусь. Как ты себя чувствуешь?"

— Не уходи…, - старик часто подышал, — надолго, мадам Мари.

— Я сорок лет рядом с тобой была, — она наклонилась и потерлась носом о сухую, морщинистую щеку, — и сейчас тоже буду, мой Волк.

Он протянул худую руку и взял ее тонкие, костлявые пальцы. "Старшего сына пережил, — грустно сказал старик, — и внуков от него тоже. Думал ли я? Этьенну потом пошлите весточку с индейцами, может, и дойдет, вроде жив он был, тем годом. Анри…, где его искать…, - старик поморщился и велел: "Иди, любовь моя".

Женщина вздохнула. Тихо закрыв за собой дверь, она позвала: "Марта!". Дочь высунулась с кухни, бронзовые, непокрытые по-домашнему волосы засверкали в солнечных лучах: "Как папа, матушка?"

— Недолго осталось, — женщина помолчала и протянула ей письмо: "Это последнее, от нас. Дальше уж вы с Пьером сами. Вы знаете все, не первый год, — она улыбнулась, глядя в зеленые глаза дочери. На белой шее играл, переливался крохотный, золотой крестик. "Пьер свой в Лондоне оставил, как сюда венчаться ехал, — вспомнила женщина, — они же с Майклом — лучшие друзья. Так правильно, пусть он у Кроу будет".

— Держи, — женщина стянула с пальца, кольцо с синим алмазом. "Это Теодору вашему, а он пусть дальше передает. И пусть женится, двадцать лет ему уже. Как вернутся они с Пьером с севера — скажи, что мы велели".

— Мама! — вдруг, испуганно сказала Марта. "Мама, не смей, я запрещаю!"

Женщина коротко усмехнулась: "В конторке моей письма найдешь — там для сестры твоей, в Нортумберленд, для Кроу…, Отправь всем. А запрещать — она взялась за косяк двери и кивнула в сторону спальни, — даже он мне ничего запрещать не мог. Иди сюда, — она перекрестила дочь и поцеловала высокий, белый лоб. "Люблю тебя, милая, — тихо сказала Мэри. Обняв женщину, она добавила: "Все будет хорошо, дочь Генри Гудзона, все будет хорошо. Мы поспим с отцом".

Мэри устроилась на постели и вдруг подняла голову. "Даже и не сомневайся, — сказала она, ласково, кому-то. "Ты сильная девочка, вся в нас. Ты справишься. Детей своих береги только, а то видишь, — тонкие губы чуть искривились, — как у нас получилось. Но у тебя — все по-другому будет. Ты у нас молодец".

— С кем это ты там разговариваешь? — смешливо, не открывая глаз, спросил Волк.

— Так, — она глубоко, прерывисто вздохнула и устроилась у него под боком, — показалось что-то. Настойку пить не буду, она и не помогает больше.

— Болит? — озабоченно спросил муж. "Как обычно, — поморщившись, отозвалась женщина. "Дай мне руку, — он приложил ее ладонь к своей щеке. "Так хорошо…, - едва слышно сказал Волк. "Люблю тебя".

— Я тоже, — она закрыла глаза. В спальне стало совсем тихо, только ветер с реки шевелил холщовые занавески. Откуда-то издалека доносилась бесконечная песня жаворонка.

Марта вздрогнула и посмотрела в просторное, жаркое, летнее небо Лондона. Свистели, перекликались птицы. Она, поправив чепец, быстро пошла к Ладгейт-Хилл. "Мистер Хэдли, — вежливо попросила она привратника, — можно мне чернильницу и перо, пожалуйста"

Написав на бумаге одно слово, Марта подала ее Хэдли: "Это для мистера Джона. Он знает, где меня найти".

Питер поднялся на второй этаж особняка. Остановившись у двери детской, он улыбнулся: "У нас тут еще один мальчик гостит, Тедди его зовут, он помладше Майкла, так что хорошо, что ты несколько игрушек принес, — он посмотрел на шкатулку в руке у Федора и спросил: "А что там?"

— Вот сейчас и увидим, — загадочно сказал Федор.

В большой, просторной, светлой комнате, на персидском ковре возилось двое детей. Мистрис Джонсон вязала, сидя у окна: "Я тогда пойду на стол накрывать, мистер Питер. Его светлость записку прислал, что еще одного гостя приведет, пятеро всего вас будет".

— Конечно, мистрис Джонсон, — Питер засучил рукава рубашки, — мы тут за мальчиками присмотрим.

Толстенький, кудрявый ребенок, в бархатном платьице, резво встал. Поморгав синими глазками, глядя на Федора, он весело сказал: "Большой! Я — Тедди!"

— Тезка, значит, — Федор опустил шкатулку на ковер и замер — невысокий, изящный, смуглый мальчик отложил игрушечную тележку и посмотрел на него чуть раскосыми, лазоревыми глазами. — Как у Марьи, — подумал мужчина и услышал тихий голос: "Мне папа говорил. Вы — мистер Теодор. А я Майкл, — мальчик сделал шаг к нему. Федор, присев, сказал: "Правильно, мой хороший. И можешь называть меня дядей".

— Я тоже! — рассмеялся Теодор, заковыляв к ним. "Тоже — дядей!".

— А что там? — Майкл указал на шкатулку. Федор снял сюртук, и, передав его Питеру, усмехнулся: "Ну, идите сюда, мальчишки".

Заводная птица поднимала крылья, карусель вертелась, повозка ездила. Майкл, следя за ней, зачарованно сказал: "Сама! Без ослика!"

— Теперь ты, — Федор передал ему ключ. Майкл поскреб в каштановой голове и серьезно спросил: "А если без ключа, дядя Теодор?".

— Тогда нужна сила пара, — Федор щелкнул пальцами и велел Питеру: "Дай-ка мне бумагу и перо".

Он быстро что-то нарисовал. Майкл, открыв рот, сказал: "Такое есть?"

— Есть, — Федор усмехнулся, — но кроме шарика, пар пока что — ничего не вертит. А надо — чтобы вертел колеса и винты.

— Будет, — уверенно заметил Майкл, — я придумаю. Папа говорил — вы под землей были?

— Темно, — протянул Теодор, возясь с птицей. "Там темно".

— Темно, — Федор посадил мальчика себе на колени, — но мы кое-что придумали, чтобы стало светлее. Рассказать вам?

Питер сидел на бархатной кушетке и внимательно слушал. Когда они уже выходили из детской, мужчина вдруг остановился: "А ты сам все это сделал? Игрушки".

Федор покраснел и, застегивая серебряные пуговицы на сюртуке, пробормотал: "Это так, ерунда. Пару вечеров посидел, руки у меня неплохие. Ты Майклу потом учителей найми, не жди до школы. У него голова сообразительная, сразу видно".

— Сын, — вспомнил Федор, спускаясь по лестнице. "Анна о нем говорила, воспитанница аббата. Да ну, не в себе она. Я и не женюсь больше, наверное, — он вздохнул и Питер, положил ему руку на плечо: "Жалко, что ты уезжаешь. Но ты приходи, обязательно, когда в Лондоне будешь, мы тебе всегда рады".

— Спасибо, — Федор улыбнулся, выйдя в сад: "Вот кончится война, жду вас в Париже. Я тут с Генри Кавендишем встречался…"

Питер открыл рот, и едва справился с изумлением: "Он же затворник, я слышал. Даже со служанкой записками переговаривается. Дом свой покидает только ради заседаний Королевского Общества".

— Там меня ему и представили, — ухмыльнулся Федор. "Он читал мой сборник статей, оказывается. Очень лестно". Мужчины сели на садовую скамейку. Федор, чиркнув кресалом, раскурив сигару, хмыкнул: "В общем, мы с ним о многом говорили. Есть пара вещей, которыми надо серьезно заняться. Горючий воздух, например, — он, сощурил голубые глаза. Посмотрев на сизый дым сигары, Федор рассмеялся: "Используя его, человек оторвется от земли, дорогой Питер, поверь мне. И уже скоро. Говоря о будущем — у тебя на мануфактурах прялки Харгривса стоят, надеюсь?"

— Разумеется, — удивился Питер, — он же проиграл в суде, хотел отобрать у нас право их использовать, ссылаясь на патент. Мы, производители шерсти, предложили ему три тысячи фунтов, он настаивал на семи, а потом, — Питер вдруг расхохотался, — мой Бромли послал на север пару надежных людей. Те выяснили, что Харгривс уже свои прялки продавал. Судья даже его иск не стал рассматривать.

— Так вот, — Федор блаженно зевнул: "Такое солнце, что хочется где-нибудь на берегу реки устроиться, с хорошенькой женщиной. Ты поговори с Джемсом Уаттом, мы сейчас его паровые машины используем, чтобы воду из шахт откачивать, но их можно и к текстильному делу приспособить".

Питер вынул у него из руки сигару, и, затоптав окурок, велел: "Пошли в кабинет, пока мы всех ждем, ты мне об этом расскажешь".

Длинные, рыжие ресницы дрогнули. Федор рассмеялся: "Сегодня ведь воскресенье. Ну что с тобой делать, дорогой кузен, — он поднялся и потянулся, — доставай чистую тетрадь, будешь записывать".

На пороге дома Федор обернулся — сад еще был весь в росе, пахло цветущим жасмином. Он, на мгновение, всем телом, вспомнил жаркую, летнюю ночь в горах Гарца. "Сын, — пробормотал он и усмехнулся: "Ерунда все это, блажь".

Двое невысоких, легких мужчин, — один в треуголке, другой, — с непокрытой, светловолосой головой, — шли по Брук-стрит.

— Корабль называется "Уверенность", — тихо сказала Марта Джону, — отплыл в Данциг через Копенгаген. Майкл Смит на нем взял каюту. Он просто не знает, что мы в Бостоне, выведали — под каким, именем он путешествует. Тедди, якобы, уже нет — он почувствовал безнаказанность.

Джон оправил свой темный, простой сюртук: "Как ей мужской наряд идет. Одно лицо с портретом. С той иконой, что мне Теодор показывал — тоже. Надо будет ее в родословное древо внести. Это те де Лу, что в Акадию уехали, при короле Якове".

Марта что-то говорила. Он, замявшись, попросил: "Повторите, пожалуйста".

— Он может сойти на берег и в Копенгагене, — вздохнула Марта, — напишите и туда тоже.

— Напишу, — пообещал Джон. Улыбнувшись, он помахал рукой: "Вот и ваш знакомый доктор. Рядом с ним мои дети, пойдемте, я вас представлю. Моя дочь — его невеста, — Джон остановился рядом с каменной скамейкой, в тени высокого платана: "Миссис Марта де Лу, а это лорд Джон и леди Джозефина Холланд".

— Просто Джо, — высокая, тонкая девушка подала Марте сильную, с мозолями на пальцах руку. "Мы с Джоном оба — только из колоний вернулись. Папа, вам рассказывал, наверное".

Очень похожий на отца юноша склонился над рукой Марты: "Я тот самый человек, который к вам врача позвал, миссис де Лу".

— Марта, пожалуйста, — она улыбнулась. Джо подумала: "Какая красивая. Жалко, что я уезжаю, мы бы с ней подружились, наверное".

Иосиф весело сказал: "Раз уж Тедди там, — он указал на особняк Кроу, так давайте я и его осмотрю, заодно".

— Было бы очень хорошо, мистер Мендес де Кардозо, — отозвалась Марта. Он поднял руку: "Просто Иосиф, пожалуйста. Ну, что — он взглянул на серебряные часы, — пойдемте. Джон проводит сестру до дома".

Джо опустилась на скамейку и посмотрела вслед отцу. "И что ты ему не сказала, об Иерусалиме? — брат присел рядом. Джо повозила туфлей в песке: "Иосиф скажет. Он уже письмо написал, сестре своей, в колонии. То есть мы вместе написали, — девушка покраснела: "Счастливая миссис Марта, она в мужском наряде ходит, и ничего".

— Так и ты, — удивился брат, — в сюртуке поезжай, у тебя волосы еще короткие. Там-то тебе платья носить придется. А сложно это — учиться?

— Очень, — вздохнула Джо. "Жить придется у кого-то в семье. Ничего, — она оживилась, — через два года мы вернемся в Амстердам, так что приезжай к нам, на каникулы, я тебя на боте покатаю.

— Ладно, — Джон встал и подал руку сестре, — пока эти холостяки завтракают, мы с тобой будем фехтовать. Потом сходим в ту кофейню на Стрэнд, где женщин с черного хода пускают. Там и покурить можно будет, кабинки закрытые.

— Вот же мракобесие, — в сердцах заметила Джо, когда они уже поворачивали на Брук-стрит, — и почему женщине нельзя прилюдно пить кофе? Ерунда какая-то, — она вздернула подбородок и зашагала к дому.

Марта оглядела кабинет — на паркет палисандрового дерева были брошены шкуры тигров, неуловимо, тонко пахло ванилью и чем-то теплым, пряным.

— У вас и клавесин есть, мистер Кроу! Я вам после завтрака поиграю. Вот и тот портрет, мистер Джон? — девушка повернулась к герцогу.

Джон покраснел: "Это миссис Марта де ла Марк".

Питер поставил у камина изящный стул и попросил: "Вы сядьте так же, миссис де Лу. Как миссис де ла Марк сидит"

Она присела. Качнув тяжелым узлом бронзовых волос, посмотрев на мужчин через плечо, Марта улыбнулась, показав мелкие, острые зубы: "Я и сама вижу, мистер Кроу — мы с ней очень похожи".

Федор взглянул на ее стройные ноги в черных, с пряжками туфлях, на хорошо скроенные бриджи и сюртук — черный, с жемчужными пуговицами, на белый шелковый галстук:

— Написать бы ее так. В Париже и напишу, давно я к холсту не подходил. Баловство, конечно, получится, безделка, а все равно — красиво. Тоже — на камне, под деревом, и чтобы ручей рядом журчал.

— После завтрака, — тихо сказал ему Джон, — пойдем на Ладгейт-Хилл, обсудим все. Вы уже из Дувра должны вместе выезжать. Я об этом позабочусь.

— Пока Иосиф детей осматривает, — Питер достал родословное древо, — я вам покажу вашу ветвь семьи, миссис де Лу. Вот, — указал он, — месье Мишель, мадам Мари и их дети.

— Дэниел Бенджамин-Вулф, — увидела Марта. Положив маленькую ладонь на пожелтевший, исписанный лист бумаги, она предложила: "Давайте я его заберу, мистер Кроу, и приведу в порядок. Я хорошо черчу, не бойтесь. Я просто, — она помолчала, — знаю, что с этими людьми случилось".

— Конечно, — лазоревые глаза ласково взглянули на нее. "Мы же, как я понимаю, соседи, миссис де Лу, принесете, когда закончите. Вот ваши предки, — он прочитал: "Пьер и Марта де Лу, и их сын, Теодор".

— А вот, — Марта прищурилась, — Анна Гудзон и сын ее, сэр Роберт Пули, с ними что случилось? Это ведь тоже — дочка мадам Мари, да?

— Да, — Питер вздохнул, — она рано овдовела, муж ее в Северном море утонул, так и не вышла замуж потом. Сэр Роберт, сын ее — женился на какой-то шотландской наследнице и туда уехал, так с ними связь и потерялась. А так, — он посмотрел на древо, — тут даже мистер Теодор есть, и его брат, пропавший.

— И мой патрон, аббат Корвино, — расхохотался Федор, потягивая вино. "Он к вам, миссис де Лу, не преминет явиться, сделает вид, что деньги на сирот собирает, а сам — по всем углам шнырять будет. Вот же родственник на нашу голову".

Марта легко устроилась в кресле и Федор подумал: "Как птичка. Правильно Джон выбрал — лицо такое невинное, что ничего не заподозришь. Мальчишка у нее смешной, хороший мальчишка. Опять же — к вдове с ребенком больше доверия".

— Ну, — протянула Марта, рассматривая камень у себя на пальце, — пусть святой отец хоть обыщется — у меня в квартире он ничего подозрительного не найдет. Спасибо, мистер Кроу, — она взяла свернутый лист бумаги, — и я вам очень благодарна, что вы приютили Тедди.

— Я только рад, — рассмеялся Питер, открывая вторую бутылку бордо, — моему Майклу веселее. Гулять-то ему можно уже, Джон?

— Только в саду, — велел герцог и Марта, усмехнулась: "Крест еще стоит. Вдруг миссис Дженкинс увидит Тедди. Мэтью тут уже нет — но все равно, не надо рисковать".

Иосиф открыл дверь кабинета: "Дети у вас замечательные, здоровые дети, Тедди морское путешествие только на пользу пошло. А ты, Питер — сейчас тепло, отправь Майкла с мистрис Джонсон на побережье, пусть воздухом подышит".

— Ко мне в Саутенд, — Джон поднялся. "Дом все равно пустой стоит, пусть там поживут пару недель. Что там оленина? — он смешно повел носом. "Очень есть хочется".

Уже когда они сидели за столом, Федор, налил Марте вина: "Раз мы с вами будем вместе работать, мадам де Лу…"

— Я же ваша любовница, месье Теодор, — губы цвета черешни улыбнулись, — просто "Марта", и все.

— Хорошо, — понизив голос, сказал он. От ее волос пахло жасмином, темная шерсть сюртука чуть приоткрывала белую, нежную шею. "Нам надо поближе познакомиться, Марта. Приходите ко мне в Блумсбери чай пить, у меня отдельный вход в комнаты, очень удобно. Завтра, скажем. Я вам свою коллекцию минералов покажу, — добавил он.

Марта посмотрела в его голубые, с золотистыми искорками глаза. Отпив вина, она повертела в тонких пальцах хрустальный, тяжелый бокал: "С удовольствием, Теодор".

Марта сидела на постели, тихо, нежно напевая:

— Demain s'y fait beau, j'irons au grand-père

C'est le beau p'tit bibi à mama

Dors, dors, dors, dors

Dors, dors, le bi-bi à mama, — она потянулась и, погладила мальчиков: "Вы набегались, а теперь — пора спать, милые мои. Потом встанете, и поиграете с теми игрушками, что дядя Теодор принес".

— Мама, — раздался голос сына. Тедди поворочался. Зевнув, прижавшись щекой к ее руке, сын задремал. Майкл лежал, открыв глаза. Марта, наклонившись, поцеловав смуглый лоб, шепнула: "И ты тоже — спи, мой сладкий".

— Я совсем не помню, — подумал ребенок, — маму не помню. Папа говорит, она очень красивая была. Мария ее звали.

Майкл попросил: "Не уходите, тетя Марта. Так хорошо…, - он повел носом и улыбнулся: "Пахнет, как в саду".

— Это жасмин, мой маленький, — Марта сбросила туфли и устроилась на постели, прижав к себе обоих мальчиков. "Тетя Марта…, - Майкл глубоко зевнул, — спойте еще…".

Питер стоял у двери детской спальни, слушая ее голос. Она вышла, накинув на плечи сюртук, и улыбнулась: "Спят оба. Такие игрушки замечательные, мы с мальчиками за тележкой гонялись. Пойдемте, — Марта посмотрела в лазоревые глаза, — я вам поиграю, как обещала".

Уже, когда они спускались по мраморной лестнице, девушка спросила: "А откуда у вас клавесин?"

— Это моей мамы, — Питер приостановился, — она очень хорошо играла. Только ноты все старые, — он развел руками, — я же не музыкант. Сестра моя покойная, та тоже за него не садилась, — она математик была. Ученый, как и ее муж. Он в России погиб, во время бунта. Джованни его звали. Вы видели, на родословном древе, — он расстегнул воротник рубашки, и вытащил золотой, играющий алмазами крестик. "Это наш крест, семейный. Я его, было, своей племяннице отдал, Констанце, — я ее отец, крестный, но, когда они в Америку уезжали, — обратно его прислали. Констанца в Бога не верит, — Питер открыл перед Мартой дверь кабинета.

— Майкл мне сказал, — она присела за клавесин, и стала перебирать ноты, что лежали на крышке, — что у него медальон есть, от отца. Салават его звали, красивое имя.

— Да, — Питер открыл шкатулку, что стояла у него на столе, — вот он.

— А что тут написано? — Марта полюбовалась изящной вязью.

— На арабском языке, — мужчина помолчал. "Ты любовь моего сердца и моей жизни, да хранит тебя Аллах, Мариам. Он магометанин был, отец Майкла".

Женщина посмотрела на тусклый блеск золота. Она положилал медальон в смуглую ладонь Питера: "У вас замечательный сын, мистер Кроу".

— Просто Питер, пожалуйста, мы же родственники, — он присел в кресло. Марта, увидев в открытые двери на террасу, табачный дым, что висел над садом, повысила голос: "Я вам сыграю "Французскую сюиту" Баха, господа".

Питер следил за ее маленькими, белыми руками, что бегали по клавишам: "Тут мы и сидели. Я, папа, и Констанца. А мама играла. Господи, все умерли уже. Мне бы Майкла вырастить, и Констанцу, когда вернется она".

Джон замер — из кабинета доносились нежные звуки музыки. Он посмотрел на Федора, — тот сидел, закрыв глаза. Тихо встав, прислонившись к окну, Джон взглянул на бронзовую голову женщины. Она склонила стройную, в белой рубашке спину. Джону, на мгновение, показалось, что в комнате нет никого, кроме них двоих.

— Подойти бы, — тоскливо подумал он. "Подойти, обнять эти плечи, поцеловать ее, сказать все, что я хочу сказать. Невозможно, кто я для нее? Старик. Господи, и цветы эти, как назло — кажется, во всем Лондоне они распустились. Как она играет хорошо, отличная техника. Оставь ее, пусть будет счастлива, пусть…, - он заставил себя спуститься в сад. Присев на скамейку, он спросил у Иосифа: "Как вы к этому Фальку сходили?"

Мужчина покраснел. Джон усмехнулся: "Да уж говори. Куда-то ехать вам надо?"

— В Иерусалим, на два года, — нехотя ответил Иосиф. "Ты не волнуйся, пожалуйста. Мы будем писать, и вообще…, Там есть раввин, Исаак Судаков, он друг Фалька, поможет нам. Потом в Амстердам вернемся".

Федор вдохнул запах жасмина. Открыв один глаз, посмотрев на Иосифа, он рассмеялся: "Тоже родственник, я эту фамилию на родословном древе видел. Сейчас Марта его в порядок приведет, возьмите с собой копию, у него, наверняка такой нет".

— Марта, — зло повторил Джон. "Они, наверное, в Дувре переспят, если не раньше. Если не прямо здесь. Прекрати, — велел он себе, — прекрати немедленно".

— Вот что, — Джон смешливо потер нос, — вы тогда в Ливорно через Париж езжайте. Теодор с Мартой за вами там присмотрят. Джо никогда еще на континенте никогда не была, хоть Новый мост увидит, дворец Тюильри, и все остальное.

— С нами мой друг еще, — Иосиф покраснел, — Аарон Горовиц, я вам рассказывал…

Марта закончила сюиту, и, выйдя на террасу, решительно сказала: "Отлично, отправимся все вместе. Вы с Аароном комнаты снимете, а Джо у меня поживет, подруга и подруга. Так удобней будет".

— Правильно, — согласился Федор. Джон, поймав его взгляд, вздохнул: "Дорогие мои, пора и за работу". Питер спустился в сад. Развалившись на скамейке, он улыбнулся: "А я вот — в воскресенье отдыхаю, а Иосиф — в субботу. Вам бы тоже так".

— Мы и работаем для того, чтобы вы отдыхали, — желчно заметил Джон, застегивая сюртук. "Одевайтесь, господа, — велел он Марте и Федору, — у нас работы столько, что мы вряд ли до вечера закончим".

Когда они уже вышли на Ганновер-сквер, Джон распорядился: "Сундуки у тебя завтра увезут, мои люди. И ты тоже, — он взглянул на Федора, — собирайся. Багаж вас будет ждать в Дувре".

На Ладгейт-Хилл было тихо. Джон, проходя в открытую привратником дверь, попросил: "Хэдли, кофе заварите нам, и проследите, чтобы никто не мешал".

Он подтащил к своему столу два табурета. Присев, обложившись папками, Джон сказал: "Начнем".

Федор искоса взглянул на бронзовые, стянутые узлом волосы, на темные, длинные ресницы женщины: "Надо шампанского завтра купить, этого, от Моэта. Устриц нет уже, лето, а жаль. Ничего, в Париже поедим, осенью. В театр сходим, свожу ее в Булонский лес, по Сене покатаемся. Молодец все-таки Джон, обещал, что придумает и придумал".

— Теодор! — услышал он голос Джона, и, вздрогнул: "Все правильно. Особое внимание надо обращать на месье д’Аржанто, австрийского посла при французском дворе. Он близок с королевой, поэтому любые сведения, сообщаемые им — очень важны. Вы в карты играете, Марта? — он повернулся к женщине.

— Разумеется, — удивилась та.

— В прошлом году, — Джон порылся в папке, — королева проиграла сто семьдесят тысяч франков. Она у нас страстная картежница, так что ваши умения, миссис де Лу — вам понадобятся.

Марта вздохнула. Взяв со стола простую, деревянную линейку, она почесала затылок: "Я же просила, мистер Джон — Марта. Дайте мне, пожалуйста, лист бумаги, и перо. Я буду вас слушать, и записывать свои вопросы, а потом — их задам. Так дело пойдет быстрее".

— Марта, — подумал Федор, и, на мгновение, закрыв глаза, увидел ее распущенные волосы, падающие на белые, как молоко плечи. "Завтра, — усмехнулся он про себя, и вслух проговорил: "А теперь я вам расскажу о том, кто из святых отцов нам наиболее интересен".

Полуденное солнце заливало Стрэнд теплым светом. Марта, остановившись, подождав Джо, хихикнула: "Необязательно заходить в эту кофейню с черного хода, мы обе в сюртуках".

Джо оглядела себя: "В Париже хоть платья пошью, будет, в чем в Иерусалим приехать". Они вошли в большую, с закрытыми кабинками, кофейню. Марта, послушав жужжание голосов, доносившихся из-за деревянных, хлипких стенок, решительно велела: "Вон туда!"

Устроившись за столом, она сказала официанту: "Кофейник и бутылку мальвернской воды, только холодной".

Подождав, пока принесут заказ, Марта подмигнула Джо. Закрыв дверцу, она скинула треуголку.

— Кури, — разрешила она. Джо, чиркнув кресалом, затягиваясь, улыбнулась: "Так хорошо, что ты с Аароном познакомилась".

— Он же семья, — подняла бровь Марта. "Я вчера полночи родословное древо рисовала, вы с собой в Иерусалим возьмете копию, покажете этому Исааку Судакову. И я в Париж заберу, мало ли кого встречу. А ты этого отца Джованни видела? — Марта подперла подбородок кулачком.

— Он меня только исповедовал, — рассмеялась Джо. "Ты же слышала, Аарон рассказывал — ему лет сорок. А мистеру Джованни сейчас было бы двадцать шесть, так что это не он. Да и все говорят, что он погиб.

— Мало ли что говорят. О Теодоре тоже думали, что он погиб, — пробурчала Марта. Забрав у Джо сигарку, девушка затянулась. "Крепкие они у тебя, — сказала она, и рассмеялась: "Еще и Ратонеро с нами едет, вот маленький мой порадуется".

— Марта, — Джо повозила ногой в сапоге по полу, — а это тяжело, когда дети?

Женщина отпила кофе: "Ты не забывай, я на плантации жила, в Виргинии. У меня одних нянек — с десяток было. Но не волнуйся — зеленые глаза нежно заблестели, — Иосиф на тебя надышаться не может, так что у вас все будет хорошо. И не тяжело совсем".

— Еще два года, — мрачно сказала Джо, выпустив клуб дыма. "Как там, на Святой Земле, все сложится?"

— Просто отлично, — уверила ее Марта. Кинув на стол серебро, она поднялась: "Пойдем, провожу тебя до Брук-стрит, и пойду чай пить".

Она потянулась за наброшенным на спинку стула сюртуком. Джо увидела маленький пистолет, у нее за поясом.

— Марта, — тихо спросила девушка, — а почему ты с оружием?

— Я же сказала, — тонкие губы усмехнулись, — иду пить чай. Там может понадобиться пистолет.

Марта застегнула пуговицы сюртука. Покрепче стянув волосы, надев треуголку, она вышла из кабинки.

Марта сидела, опираясь на спинку стула красного дерева, держа в руках бокал с шампанским. "Голову немного выше, — велел Федор, быстро набрасывая очертания женской фигуры. "В Париже я вас на холсте напишу, это так, черновая работа".

Она отпила и озорно спросила, оглядывая пустые книжные шкафы и чистый рабочий стол в гостиной: "А где же коллекция минералов, вы мне ее обещали показать?"

— Уже в Дувр едет, — хохотнул Федор. "Думаю, вас тоже — люди нашего общего знакомого на рассвете разбудили".

Марта томно рассмеялась и расстегнула маленькие, жемчужные пуговицы на воротнике рубашки. Изумруды на кресте засверкали. Женщина, поведя носом, сказала: "От вас порохом пахнет, Теодор".

— Раз уж я рано поднялся, — он зажал в зубах карандаш и стал пальцем растушевывать ее волосы, — пошел в Гайд-парк, верховой ездой позаниматься, а потом — в тир. Вы хорошо стреляете, кстати? — Федор взглянул на нее: "До вечера не отпущу. Черт, две ночи в неделю мне будет мало, думаю, и ей тоже. Глаза как блестят. Восемнадцать лет, — он почувствовал, что краснеет.

— Отлично, — Марта все потягивала шампанское. "Я на фактории выросла, в лесах, на волков и медведей охотилась, Теодор. В Париже — она посмотрела на него из-под опущенных ресниц, — возьмете меня на охоту?"

— И на охоту, — он усмехнулся, любуясь завитками волос, что спустились ей на шею, — и в театр с вами сходим, а то у меня все времени не было, и вообще — будем жить в свое удовольствие, Марта.

Женщина незаметно посмотрела на приоткрытую дверь спальни. Кровать была застелена и она увидела только край темного, шерстяного покрывала. "У вас хороший вкус, — сказала Марта, — я вижу, отличный портной вас одевает. Только очень строго, — она рассмеялась. Федор невольно улыбнулся: "У нас так принято, я же все-таки не придворный, а ученый. Но вам, — он посмотрел в зеленые глаза, — я, конечно, буду покупать шелк и кружево, Марта".

— Обожаю кружево, — она потянулась за бутылкой моэта. Федор, поднялся: "Позвольте мне". Он взял из нежных пальцев серебряный бокал и заметил, как колышется тонкий лен рубашки на маленькой, девичьей груди. "Она весь Париж с ума сведет, — подумал мужчина, наливая шампанское. "Кокетка, каких поискать. Вот и славно, она будет привлекать нужных людей, а уж работать с ними мы будем вместе".

— А что вам еще нравится? — он наклонился над маленьким ухом.

— Белое бордо, устрицы, французские сыры и эссенция жасмина, — она повернулась и посмотрела на него снизу вверх. "И еще изумруды, Теодор".

— Я запомню, — пообещал он, подхватывая ее на руки, поднося к ее губам бокал. "Какая она легкая, как ребенок, — понял Федор. Марта выпила. Обняв его, она шепнула: "И еще кое-что, Теодор — тоже запомните".

— Что? — спросил он и почувствовал холод пистолета, что упирался ему в висок.

— Я никогда не стану вашей любовницей, — услышал он ледяной голос. "А теперь — поставьте меня на пол, будьте добры".

Он недовольно пробормотал что-то сквозь зубы и с тяжелым вздохом подчинился.

Они сидели друг напротив друга. Марта, усмехнулась: "Не стоит, правда. Не надо смешивать работу и все остальное, Теодор. Тем более, — она потянулась и набросила на плечи сюртук, — вы меня не любите, я вас — тоже, так что…, - женщина махнула рукой и не закончила.

— Ешьте сыр, — хмуро сказал мужчина. "Это хороший, я для вас покупал".

— Спасибо, — она взялась за серебряную, тонкую вилочку.

Федор подошел к окну. Глядя на проезжающую мимо карету, он вдруг спросил: "А вы любили? Вашего покойного мужа".

— Он был меня много старше, — коротко ответила Марта, вспомнив стойкий, резкий запах табака, жесткую, царапающую ее плечи бороду, и его спокойный голос: "Не будешь делать то, что я скажу, милочка — пожалеешь об этом".

— Я не хочу о нем говорить, — вздохнула Марта. Поднявшись, она встала рядом с Федором: "Я понимаю. Майкл мне рассказал, о вас, когда мы с ним играли. И о матери своей покойной. Мне очень, очень жаль".

— Я ее очень любил, Марию, — он помолчал. "Потом, как думал я, что умерла она, там разное было, — Федор повернулся к ней. Женщина, протянула ему кружевной платок: "Вот и не надо такого больше, Теодор. Вы полюбите еще, обязательно, так, как вы ее любили. Я вам обещаю".

— У нас в России, — он усмехнулся, — говорят: "Ваши бы слова, да Богу в уши". Посмотрим. И называйте меня на "ты", мы же будем в одной постели спать.

— Ты, — со значением сказала Марта, вернувшись за стол, — будешь спать в гардеробной, на кушетке. И не спорь со мной.

— Во мне росту, — Федор рассмеялся, — шесть футов пять дюймов, это очень жестоко, Марта. Тебе чаю налить-то? — мужчина потрогал серебряный чайник: "Еще теплый".

— А что, — она подняла бронзовую бровь, — ты все-таки чаю заварил, как обещал?

— Ну, — Федор развел руками, — раз минералы увезли, надо было хоть что-то оставить из того, что предлагал.

Марта звонко рассмеялась, и протянула ему через стол маленькую руку. "Друзья, — сказал Федор. Он подумал: "А ведь она права. Ну и голова у этой малютки, даром, что ей восемнадцать лет".

— Сейчас поедим, — Марта ловко раскладывала сыр по тарелкам, — а потом ты мне расскажешь об аббате Корвино и вольных каменщиках. Я уже просмотрела те папки, что мне Джон дал, но ведь их с утра забрали.

— Угу, — кивнул Федор, забирая у нее тарелку, и заметил: "Имей в виду, я много ем".

— Прокормлю, — пообещала Марта, окидывая его оценивающим взглядом.

У подъезда дома Кроу стояла карета, запряженная парой гнедых. Федор подал руку Марте. Вглянув на солнце, что вставало над кронами деревьев, на пустую Ганновер-сквер, он, недовольно сказал: "Все равно, хоть у нашего общего знакомого и подстава приготовлена, часов пять протащимся, не меньше. Тут семьдесят миль, до Дувра".

Марта кинула треуголку на бархатное сиденье и поинтересовалась: "А что, когда пар будет крутить колеса — это будет быстрее?"

— За два часа можно будет добраться, поверь мне, — пообещал Федор. Он тихонько постучал в дверь бронзовым молотком.

— Завтрак, — с порога сказала мистрис Джонсон, — и не спорьте даже. В карету я сверток отнесу. Тедди спит пока, но потом встанет и есть захочет. Я его соберу, миссис Марта, — она коснулась руки женщины, — вы проходите.

В столовой вкусно пахло кофе и жареным беконом.

— Дядя Теодор! — Майкл слез со стула и радостно бросился к мужчине.

— Тоже, как я — Питер пожал руку Теодору, — рано проснулся. Мне-то в контору, а он тебе хочет показать рисунки свои, придумал что-то.

— Мы тогда с тобой в детскую поднимемся, посмотрим — Теодор взял ребенка за ладонь и они вышли.

— Я вам родословное древо принесла, — улыбнулась Марта, принимая от Питера фарфоровую чашку с кофе. "Как и обещала — перечертила и в порядок привела, так что теперь мы все знаем. Одна копия в Иерусалим поедет, а вторую — я в Париж беру. Вот, — она протянула мужчине свернутый лист бумаги.

Питер присел на край стола. Рассматривая ее четкий почерк, он тихо сказал: "Я понимаю. Теперь я понимаю, Марта. А что…, - он вскинул лазоревые глаза. Посмотрев на девушку, покраснев, он вздохнул: "Простите".

— Это есть только на вашей копии, и я была бы вам очень обязана…, - Питер поднял ладонь и остановил женщину: "Даже и разговора быть не может. Считайте, что это, — он похлопал рукой по бумаге, — уже лежит в моих сейфах, в Банке Англии".

— Когда Тедди подрастет, — она сидела в кресле, закинув ногу на ногу, рассматривая носок черной, украшенной серебряными пряжками туфли — я ему расскажу. И, — она помолчала, — я знала, что могу вам доверять, Питер.

— Всегда, пока мы живы, — просто сказал он, накладывая ей бекон. Поешьте, пожалуйста, у вас впереди долгая дорога. А где Холланды? — Питер поставил на стол третий прибор.

— Еще вчера утром отправились, — рассмеялась Марта. "Джон с детьми, Иосиф и Аарон. Джо их обещала на боте покатать, на прощанье. Мы с ними уже в Дувре увидимся".

— Вы берегите себя, — Питер все смотрел в зеленые глаза женщины. "И маленького тоже. Впрочем, с вами Теодор, а него можно полагаться, во всем".

— Конечно, — Марта отложила вилку. Вытерев губы льняной салфеткой, она оглядела тканые, шелковые обои в комнате, серебряный сервиз на столе розового дерева, пышные кусты цветущего жасмина за окном: "Как я и хотела — Тедди во Франции будет расти. Война скоро закончится. Дэниел же говорил, в Бостоне еще, — они сильнее британцев. На суше, не на море, но все равно — сильнее. За папу я тоже — отомщу, рано или поздно Мэтью вернется сюда, в Европу".

— А вы потом, как перемирие подпишут, приезжайте в Париж. Я вам поиграю, обязательно, — она взглянула на Питера.

— Или вы сюда, — тихо ответил он, и вздрогнул — дверь в столовую открылась.

— Я все показал, — гордо улыбнулся Майкл, стоя на пороге. "Дяде Теодору очень понравилось, папа!"

— Он у нас молодец, — Федор ласково потрепал мальчика по голове: "Сын. Господи, да что это я? Оставь, и не вспоминай больше".

— Ну, — он устроился на чуть заскрипевшем стуле и посадил Майкла к себе на колени, — а теперь мы как следует, поедим, дорогой мой будущий инженер.

Марта высунулась из окна кареты. Помахав мужчине и мальчику, что стояли на каменных ступенях особняка Кроу, она велела: "Давай мне Тедди, ты же почитать хотел".

Федор передал ей спящего ребенка. Порывшись в кармане сюртука, он сказал: "Та самая икона. Смотри. Ее подновляли, конечно, но, судя по всему — это того же времени, что и портрет. Редкий мастер рисовал, сразу видно".

Бронзовые, непокрытые волосы спускались на стройные плечи в белой рубашке. Прозрачные, зеленые глаза твердо и прямо взглянули на Марту. Женщина, едва дыша, прикоснулась пальцем к золотому фону: "Из Италии ее твой дед привез. Мы еще узнаем — как она туда попала".

Марта покачала ребенка и Федор велел: "Рядом устраивайся, закрой глаза, и спите оба. Я вам почитаю". Он достал из саквояжа тетрадь. Открыв ее, погладив мальчика по каштановым волосам, Федор начал: "Принцип действия новой паровой машины заключается в том, что пар из котла поступает через золотники в цилиндр. Золотники позволяют подавать пар то с одной стороны поршня, то с другой, создавая тем самым необходимое давление на поршень…"

Марта зевнула. Успев увидеть, что карета миновала Лондонский мост, привалившись к плечу Федора, она заснула — крепко, спокойно.

Бот накренился и, зачерпнув бортом морскую волну, встав в галфвинд — пошел на юг.

Ратонеро отряхнулся, и весело залаял. Джон предостерегающе сказал сестре: "Эй, мы не договаривались плыть в Кале!"

— Твоя сестра, — Иосиф подставил лицо летнему солнцу, — стояла за штурвалом в такой шторм, что я думал — мы вот-вот ко дну пойдем. Так что не волнуйся.

— Покачало чуть-чуть, и все, — краснея, пробормотала Джо, пригладив темные, отросшие волосы. Она завернула промокшие рукава рубашки. Взглянув на удаляющийся берег, девушка заметила: "Пару миль, не больше. Право, совсем не хочется болтаться у гавани, там и ветра никакого нет".

Аарон погладил Ратонеро. Тот, лизнув ему руку, устроился на дне лодки. "Господи, — вдруг подумал юноша, — как далеко. В Париж поедем, оттуда — в Ливорно, там могила отца Иосифа, а там уже на корабль сядем, что до Святой Земли идет. Еще хорошо, что все мы с пистолетом обращаться умеем. Там ведь как у нас, в Карибском море — тоже пираты есть".

— Оружие я вам все проверил, — будто услышав его, заметил Джон, — вы, пока в Париже будете — в тир сходите. Из лука ты лучше меня стреляешь, — он завистливо посмотрел на Аарона, — я, когда с индейцами жил, все хотел пуму убить, или хотя бы рысь, но так и не встретил их.

Потянувшись за сигаркой, Аарон развел руками: "Теперь-то я охотиться больше не буду, не положено у нас. А ты тоже, — он улыбнулся юноше, — учиться идешь. Долго это у вас?"

— Три года, — Джон посмотрел на сестру, и, покраснев, отвел глаза. Она устроилась на скамейке рядом с Иосифом, одной рукой придерживая руль. Мужчина что-то шепнул ей на ухо. Джо, оглянувшись, опустила пальцы вниз. Иосиф взял ее ладонь: "К осени уже в Святой Земле будем, как раз — праздники пройдут. Мы же все равно — сможем встречаться, хотя бы на улице. Просто гулять вместе".

Джо крепко пожала его сильные пальцы: "Надо потерпеть, любимый. И все равно — я боюсь, на меня там тоже — косо смотреть будут".

— Что ты, — Иосиф незаметно погладил ее руку, — что ты, счастье мое. Там все не так, обещаю тебе. И подруги у тебя там появятся, вот, как Марта.

— Когда вернемся в Амстердам, — мечтательно сказала Джо, — надо будет ее навестить. Ты там писал, в Париж, я видела? — поинтересовалась девушка.

— У меня там знакомый, доктор Жан-Поль Марат, — объяснил Иосеф, — он придворный врач графа д’ Артуа, младшего брата короля. Когда мой отец еще был жив, он меня привозил в Париж. Папа в Отель-Дье консультировал, это самый большой госпиталь в городе. Там мы с Жан-Полем и познакомились. Так что встретимся, — Иосиф улыбнулся: "В Иерусалиме надо, как следует заняться арабской медициной. Другого шанса у меня не будет, незачем время терять".

Он вдохнул запах соли. Подтолкнув Джо, Иосиф озорно сказал: "Еще пару миль, чтобы твой брат совсем позеленел".

— Держитесь, — велела девушка. Вскочив на ноги, переложив парус, она повела шлюпку почти вровень с водой. Над ботом кружились, клекотали чайки. Джо, вскинув голову вверх, чувствуя крепкую руку Иосифа, что поддерживала ее — широко улыбнулась.

На набережной было шумно. Марта, посмотрев на темные очертания Дуврского замка на холме, на белые, меловые утесы, что поднимались над гаванью, хмыкнула: "Десятого июля, говоришь, все начнется? Две недели осталось, вовремя мы уезжаем, ничего не скажешь".

Федор присел и показал Тедди корабль: "Видишь? "Майская королева", на ней мы и поплывем до Кале. Погода хорошая, скоро уже будем во Франции".

— Багаж уже погружен, — вспомнила Марта, — только зачем Джон мой пистолет забрал? Сказал, встретимся у оружейника, — она вытащила из жилетного кармана изящный, золотой хронометр. Щелкнув крышкой, девушка попросила: "Погуляй с Тедди тут, пожалуйста, я скоро вернусь. Можете к морю спуститься".

— Море! — мальчик захлопал в ладоши. Федор улыбнулся, провожая взглядом тонкую, стройную фигуру женщины. "Мы, старина, — сказал он мальчику, — сейчас с тобой босыми ногами по воде пошлепаем, она теплая совсем".

Тедди улыбнулся, показывая крепкие зубки. Прижавшись к Федору, мальчик обхватил его пухлыми ручками. "Вот и сын тебе, — усмехнулся мужчина, идя по деревянной лестнице. "И Майкл, у Питера — тоже сын. Скажи спасибо, Федор Петрович, что хоть так получилось".

Он снял с мальчика чулки и стал водить его по мелкой, прозрачной воде.

Марта увидела его издали — Джон стоял, прислонившись к деревянному ограждению набережной. Светлые, коротко стриженые волосы шевелил ветер. Из кармана сюртука, — присмотрелась Марта, — торчала рукоятка пистолета.

Джон, так и не поворачиваясь, усмехнулся: "Я с собой оружие не брал. Слава Богу, для того я и работаю, чтобы по стране можно было ездить спокойно".

— А Шотландия? — поинтересовалась Марта. "Хотя да, вы же там всех горцев депортировали, в том числе и к нам, в колонии".

— И будем продолжать, — Джон пожал плечами, — у нас одно государство, и для всех существуют одни законы, вне зависимости от того, где они живут — в Англии или в Шотландии. Пусть уезжают в колонии, если им тут не нравится, ирландцы, — он кивнул на запад, — уже давно к вам стали перебираться. Скатертью дорога, как я говорю.

Он внезапно улыбнулся и, взглянул в зеленые глаза женщины: "Нет, она не такая. Она Теодора на место поставила, и правильно. Молодец девочка".

— Я решил вам сделать подарок, — Джон протянул ей пистолет. Марта прикоснулась к золотой табличке: "Semper Fidelis ad Semper Eadem. A.D. 1600". "Вечно верной, от вечно неизменной", — прочла она.

— Королева Елизавета, — Джон почему-то откашлялся, — подарила миссис де ла Марк пистолет, когда той пятьдесят лет исполнилось. Потом миссис де ла Марк передала его своей внучке, герцогине Экзетер, ее Белла звали.

— Дочь Ворона, — Марта кивнула. "Я помню". От него пахло лесом и дымом. Девушка, на мгновение, опустив ресницы, глубоко вздохнула.

— C тех пор, — Джон повертел в руках пистолет, — он и был у нас в семье. Он очень старый, — герцог улыбнулся, — из них сейчас уже не стреляют. А у вас — он ласково погладил изящную, с резьбой по слоновой кости рукоятку, — отличный образец.

— Это работы Дерринджера, — Марта вспомнила, что ей говорил Дэвид, — у нас в Виргинии, в Ричмонде есть такой оружейник. Мой покойный…, - женщина запнулась, — отец Теодора, с ним дружил. Еще, — Марта посмотрела на Джона, — из этого пистолета Мэтью убил моего отца. А я — убью из него Мэтью, я обещала.

— И выполните свое обещание, — Джон вложил оружие в ее руку. "Я велел снять табличку и перенести ее на ваше оружие. Вы все-таки…"

— Я ее потомок, — Марта легко улыбнулась. "Как Питер. Седьмое колено. А вот вы, мистер Джон — восьмое".

— Зато у нас с Питером есть кровь Ворона, а у вас и Теодора — нет, — Джон вскинул бровь и велел: "Пойдемте, вон, молодежь наша возвращается, я их бот вижу".

— Спасибо вам, — внезапно сказала Марта. "За все спасибо".

Он вдохнул запах жасмина: "Хоть с ними отправляйся. Да что это ты, — одернул себя Джон, — совсем разум потерял".

— Квартира тебе снята, — сухо продолжил Джон, — на рю Мобийон. Это за две улицы от Теодора, он на площади Сен-Сюльпис живет, прямо рядом с церковью. Святые отцы, — тонкие губы улыбнулись, — не хотят его выпускать из-под присмотра. О комнатах твоих позаботилось посольство, но в остальном, помнишь, как я тебе говорил — мы сами по себе. Так безопасней.

Марта внезапно остановилась. Из-под треуголки выбилась бронзовая прядь. Женщина накрутила ее на палец: "А вас когда ждать, мистер Джон?"

— Приеду, — пообещал он ворчливо: "Пошли, нас ждет истинно английский обед, такого на континенте вы не попробуете — пирог с почками, лимонад из одуванчика с лопухами и земляника со сливками".

Марта рассмеялась. Убрав пистолет, она зашагала к причалу — рядом с Джоном.

Маленький Джон помахал рукой "Майской королеве". Он положил руку на оправленный в золото медвежий клык, что висел у него на шее: "И крест свой Джо — тоже сняла. Да какая разница — она как была мне сестрой, так и останется".

Он искоса взглянул на отца, — тот стоял, засунув руки в карманы темного сюртука, смотря на медленно удаляющиеся паруса корабля.

— Каждая лодка в море, — вдруг подумал герцог, — как это он там писал, — каждая лодка на море, — будто звезда в небе. Они идут своим курсом, повинуясь воле человека, а нам, тем, кто стоит на берегу, остается только следить за ними. Он, конечно, был прав.

Мужчина повернулся к сыну, и обнял его: "Хочешь на меня немного поработать, до Кембриджа? А то я тебя днями не вижу, и скучаю, Джон. Но предупреждаю, — будешь бумаги разбирать, или гонцом побегаешь.

— Папа, — юноша прижался щекой к его плечу, — ты еще спрашиваешь. Не грусти, мы Джо увидим, через два года.

— А ее? — спросил себя герцог. "Да оставь, ничего из этого не выйдет".

— Клык тебе Джо отдала, — заметил Джон, когда они уже шли к постоялому двору. Сын покраснел. Герцог, улыбнувшись, потрепал его по голове: "Будь его достоин. Пошли, попьем кофе. Мне еще с комендантом порта надо встречаться — будем укрепления осматривать, на всякий случай. И ты, конечно, тоже с нами, — усмехнулся Джон, увидев глаза сына.

Уже приоткрыв дверь таверны, Джон посмотрел на восток, — темная туча вставала над морем, кусты в палисаднике шумели под ветром. Взглянув на белые лепестки, что кружились в воздухе, он подумал: "Вот и жасмин отцвел".