В уборной пахло розами, пудрой, гарью от потрескивающих свечей в серебряных подсвечниках. Тео сидела у зеркала, медленно, аккуратно закалывая шпильками высокий, громоздкий парик.

смешливо пробормотала она.

— От маркиза де Лануа, — Жанна просматривала письма, что лежали на подносе севрского фарфора. "Я потерял покой и сон…, дальше как обычно. Предлагает тебе стать его содержанкой".

Тео полюбовалась собой. Откинув голову, девушка вздохнула: "Он, и еще половина Парижа. Сегодня у нас обедает, этот юный гений, месье Моцарт. И граф д’Артуа".

— Он скоро к нам переселится, — хихикнула Жанна. "Когда ты ему уже откажешь?"

— Он младший брат короля и лучший друг ее величества, — гранатовые губы улыбнулись. "Я буду привечать его, дорогая моя, это полезно для карьеры. Ты же знаешь, — Тео наклонилась и ласково поцеловала белый лоб, — мне никого другого, кроме тебя, не нужно. Обед в полночь. Ты езжай после второго акта, посмотри, чтобы все было в порядке, хорошо?"

Жанна кивнула и прижалась щекой к смуглым, длинным пальцам.

— Люблю тебя, — тихо сказала Тео. Жанна, услышав звук гонга — перекрестила ее.

Тео остановилась за кулисой. Вдыхая запах пыли, слушая, как оркестр, настраивает скрипки, как усаживаются на свои места зрители, она закрыла глаза.

— Решенье принято, мой добрый Терамен, — пробормотала она, — покинуть должен я столь милый мне Трезен…". Она прислонилась к колонне. Переплетя унизанные перстнями пальцы, она стала ждать уже таких знакомых слов: "Ваш выход, мадемуазель Бенджаман".

В ложах бенуара было шумно, дамы переговаривались друг с другом через барьеры, шуршали пышные, шелковые юбки. В открытые двери были видны мальчишки, что шныряли по коридорам театра, разнося лимонад, апельсины, конфеты и записочки.

— Боже! — ахнула одна из дам, рассматривая в инкрустированный перламутром бинокль, мужчину, что, открывая дверь ложи напротив, пропустил вперед свою спутницу. "Глазам своим не верю, это же месье Корнель! Первый раз вижу его в театре".

Ее соседка томно обмахнулась веером: "Я ходила на его публичную лекцию, с химическими опытами. Только я, как и все дамы на галерее, смотрела не на опыты, а на него. Какой он все-таки красавец! И герой, говорят, когда он работал на шахтах в Германии, он спас людей из-под завала". Дама подалась вперед: "Неужели он женился? Посмотри, Франсуаза".

Молоденькая женщина в роскошном платье темно-зеленого шелка, отделанном каскадом брюссельского кружева, с высокой прической из бронзовых волос — переплетение кос было украшено жемчужными нитями, качнула изящной головой. Рассмеявшись, поманив к себе мужчину, она что-то шепнула ему на ухо.

— Держу пари, что это не жена, — тихо сказал своему приятелю один из молодых людей, что стояли в партере, разглядывая дам. "Уж больно она ослепительна, даже глаза болят. У меня друг слушает курс у этого Корнеля. Он сейчас в Лондон ездил, должно быть ее оттуда привез. Повезло ему, ничего не скажешь".

Марта развернула веер и едва слышно сказала Федору: "Боюсь, я разбила надежды твоих поклонниц, дорогой. Все дамы смотрят на меня с ненавистью".

— А все мужчины, — с обожанием, — он осторожно откинулся на спинку бархатного дивана, и, щелкнув пальцами, принял от мальчишки программку: "Так и надо. Наш друг аббат прислал записку — через пару дней будет в Париже".

— С удовольствием встречу его, — Марта оскалила мелкие зубы. Очистив апельсин, она вытерла пальцы шелковой салфеткой: "Слугам, конечно, этот Корвино платить будет, рано или поздно. Ничего, шифры я помню наизусть, дома ничего подозрительного нет. А что я в парке Тюильри с Тедди буду гулять два раза в неделю, с одиннадцати утра — так я же мать, мне положено, — женщина усмехнулась. "Уж с кем я столкнусь там, в толпе — это вообще никак не проверить".

— А кто играет? — поинтересовалась Марта. "Я даже на афиши не успела посмотреть".

— Восходящая звезда, мадемуазель Бенджаман, — ответил Федор, передавая ей программку. "Говорят, за ней ухаживает младший брат короля, граф д’Артуа. Граф ее увидел в Версале, когда она читала монологи Федры их величествам, и влюбился, с первого взгляда".

— Мадемуазель Тео Бенджаман — прочла Марта и замерла. "Пойду к ней в уборную, после спектакля, — решила женщина. "Господи, два года мы не виделись".

— Третий гонг, — заметила Марта. Закинув ногу на ногу, услышав начало увертюры, она взяла свой бинокль.

— Но зная, что на смерть осуждена я роком,

Ты не тревожь меня ни стоном, ни упреком,

Не отговаривай, не вздумай помешать

И гаснущий костер не тщись раздуть опять, -

высокая женщина откинула назад голову, на смуглых щеках заиграл румянец. Она, величественным жестом отстранив Энону, подойдя к рампе, застыла. Зал взорвался аплодисментами, на сцену полетели букеты цветов. Марта, хлопая, незаметно взглянула на Федора. Он сидел, закрыв глаза, и вдруг спросил: "Где там этот мальчишка? Позови его, Марта, пожалуйста".

— Невозможно, — сказал себе Федор. "Господи, да бывает ли такая красота? Она, как те статуи, что я в Летнем саду видел. Как будто все померкло перед глазами, и нет никого, кроме нее. Белые розы, — сказал он вслух и Марта вздрогнула: "Что?"

— Мне нужен букет белых роз. Я сейчас, — Федор вышел из ложи. Марта, проводив его глазами — едва заметно улыбнулась.

Он вернулся с цветами. Опустившись в свое кресло, мужчина тяжело, болезненно вздохнул. "Побледнел-то как, — поняла Марта.

Она была одна на сцене театра, она играла для него, для него одного и знакомые слова Расина тоже, — были написаны только для него. "Так с Марьей было — я только на нее смотрел, и никого другого вокруг не видел, — подумал мужчина. "Тео ее зовут. Какое имя красивое. Тео. Хоть бы никогда этот спектакль не кончался".

Когда она, сильным, низким голосом простонала:

— Уж небо и супруг, что так поруган мною,

От глаз туманною закрыты, пеленою, -

То смерть торопится во мрак увлечь меня,

Дабы не осквернял мой взор сиянья дня…, -

и упала на руки прислужнице, когда Тесей закончил свой монолог, когда она выходила к публике, — улыбаясь, раскланиваясь, купая ноги в букетах, что лежали на подмостках, когда бархатный, тяжелый занавес задернули, Федор уже знал, что любит ее. Что будет любить всегда.

— А цветы? — услышал он голос откуда-то издалека. Марта стояла. Он, покраснев, поднявшись, наклонив голову, — ложи были низкими, — тихо сказал, все еще смотря на сцену:

— Да это так, ерунда. Тебе их подарю. Все равно…, - он махнул рукой. Марта, рассмеявшись, велела: "Идите за мной, месье Корнель".

У двери уборной стояли два совершенно одинаковых, крепких парня в темных, распираемых мощными плечами, сюртуках.

— Нельзя, — сказал правый, делая шаг вперед.

— Я бы хотела видеть мадемуазель Бенджаман — Марта ослепительно улыбнулась. "Мы давние подруги, месье".

— Всех просителей принимает мадемуазель Жанна де Лу, личный секретарь мадемуазель Бенджаман, — отчеканил левый парень. "Ее сейчас нет в театре, поэтому прошу извинить, — он развел руками.

— Де Лу, — застыв, подумала Марта. "Господи, неужели". Она поймала тоскливый взгляд Федора, устремленный на дверь, и рассмеялась: "А с мадемуазель де Лу мы вообще — родственницы. Вот моя визитная карточка, — Марта вынула из бархатного мешочка на запястье квадратик атласной бумаги, — передайте ее, пожалуйста, мадемуазель Бенджаман.

— Мадам Марта де Лу, рю Мобийон, 7, - недоверчиво пробурчал левый парень и велел: "Робер, присмотри тут".

Он исчез за дверью. Марта смешливо подумала: "Даже охрану завела, ее наверняка — посетители осаждают".

— Господи, — Федор посмотрел на цветы у себя в руках, — что я ей скажу? Что полюбил ее с первого взгляда? Ей это все говорят, должно быть. Да и кто я рядом с ней? Ну, ученый, вторая книга выходит, а она — великая актриса, — он вздохнул и услышал тихий шепот Марты: "Просто подари цветы, и все. Не бледней так, пожалуйста".

— Марта! — раздался восторженный голос. "Марта, милая моя, ты в Париже!"

Запахло розами. Федор едва не пошатнулся — она уже сняла грим, и была совсем рядом, — высокая, смуглая, с темными волосами, падающими тяжелой волной на плечи. Глаза ее — чудные, огромные, черные, — сияли золотистыми искорками.

— Как звездное небо, — еще успел подумать мужчина, а потом они оказались в уборной. Марта, оторвавшись от Тео, лукаво кивнула в его сторону: "Позволь тебе представить, мой лучший друг, месье Теодор Корнель. Он преподает в школе Дорог и Мостов".

Он едва успел промолвить: "Мадемуазель Бенджаман…, - как Тео, приняв цветы, улыбнулась гранатовыми губами: "Мои любимые, месье Корнель, спасибо вам большое".

— Завтра же в цветочную лавку, — велел себе Федор, — и пусть ей каждую неделю присылают белые розы. Буду их дарить, пока я жив.

— Вы должны у меня пообедать, — Тео наклонилась. Обняв Марту, актриса всхлипнула:

— Господи, я ведь и не чаяла уже. Я ведь тоже, месье Корнель, — она вытерла глаза кружевным платком, — из колоний, как и Марта. Я ее еще до замужества знала. Мы сегодня ждем месье Моцарта, этого юного композитора из Австрии, он сейчас гостит в Париже, и графа д’Артуа. Так что поехали"

— Мы, — с болью в сердце подумал Федор. "А что ты хотел — она наверняка, с кем-то живет. Все равно, — вдруг разозлился он. "Мне бы только рядом с ней быть, и ничего мне больше не надо".

— Мы совсем близко, — Тео посмотрела на визитную карточку, — на набережной Августинок. У меня отличный вид на реку и Нотр-Дам. Со мной живет моя секретарь, — она улыбнулась, — мадемуазель Жанна. Она и моей гардеробной заведует.

— А это кто? — Марта озорно кивнула за дверь.

— Робер и Франсуа, — Тео усмехнулась, — мои охранники. Раньше другими делами промышляли, как понимаешь, — она подняла ухоженную бровь.

— Месье Корнель, — она повернулась к Федору, — я украду Марту, ненадолго. Мы отправимся в моей карете. Нам надо поговорить, мы давно не виделись, — Федор увидел, как блестит золотой крестик на смуглой, нежной коже в начале груди. Он, покраснел: "Что вы, мадемуазель Бенджаман, я понимаю. И спасибо за приглашение на обед".

— Просто Тео, — она протянула руку. "И запомните — друзья Марты, — мои друзья".

Он прикоснулся к горячим пальцам. Вздрогнув, не в силах отвести от нее взгляда, Федор проговорил: "Спасибо, мадемуазель Тео".

— Граф д’Артуа, — подумал Федор, усаживая женщин в карету. "Очень хорошо, что он там будет. Граф, хоть и шалопай изрядный, но много знает — близок к королеве. Только ведь я сейчас ни о чем, ни о чем другом думать не могу, кроме нее".

Он проследил за охранниками, что встали на запятки. Федор свистнул наемному кучеру: "Ты поезжай за ними, и жди нас там. Я пешком пройдусь, тут недалеко".

— Хоть голова проветрится, — Федор усмехнулся и посмотрел в темное, уже ночное небо. "Ну, сделаю я ей предложение, так ведь она его не примет. И потом, в Россию я возвращаться пока не могу. Да и не поедет она в Россию, что ей там делать? Пошло оно все к черту, — мрачно сказал себе Федор, — как будет, так и будет. Я просто не могу жить без нее, вот и все".

Стало чуть легче. Он, улыбаясь, засунув руки в карманы сюртука, — направился к набережной Августинок.

В карете пахло розами. Тео, найдя руку Марты, горько сказала: "Я же тебе записку оставила, тем утром, когда убегала из усадьбы, предупредила о Мэтью".

— Меня тогда доктор опиумом накачал, не сомневаюсь, — вздохнула женщина, — когда я проснулась, никакой записки уже не было. Ну и вышла, — у тонких губ легла складка, — за Мэтью. У алтаря стояла с ним, а брачную ночь провела с мистером Дэвидом. А дальше, — Марта махнула рукой, — тоже…, И вспоминать не хочу. Зато Тедди у меня замечательный малыш. Ты придешь ко мне и увидишь.

— Значит, Мирьям так и пропала, — Тео смотрела на факелы, что горели на стенах домов. "Господи, бедная девушка, она же мне тогда так помогла. Потом Дэниел и Хаим обо мне позаботились, и миссис Франклин тоже. А Хаима уже нет, — Тео стерла слезинку. Марта мрачно вздохнула: "Его Кинтейл убил, скальп с него снял. И он же — Мирьям похитил. Теперь и не найти его, наверное".

— Как и Мэтью, — Тео переплела свои смуглые пальцы с белыми, нежными пальцами Марты. "Мне так жаль, так жаль, милая, твой отец…, И эти несчастные, которых Мэтью убил…".

— Мэтью я найду, — Марта раздула тонкие ноздри. "Я обещала, и я это сделаю. Зато Салли, — она оживилась, — сбежала, я ее до Бостона довезла. Она повенчалась с Натаниэлем".

— Слава Богу! — Тео перекрестилась. "Хоть кто-то счастлив. Впрочем, ты, — она подмигнула Марте, — тоже счастлива, наверняка. Такой красавец этот месье Корнель, и ученый известный. Я о нем от мистера Бенджамина Франклина слышала, они друзья".

— Вот и мы, — Марта подтолкнула ее, — с месье Корнелем — просто друзья. Мы в Лондоне познакомились. А что с твоим сердцем? — она испытующе посмотрела на Тео.

Та вспомнила темную каюту и ласковый, нежный шепот Меира: "Ты самая лучшая, самая красивая, Тео, спасибо, спасибо тебе".

— Она поймет, — подумала женщина. "Не может не понять".

— Я люблю Жанну и она меня, — просто ответила Тео. "Только это…, - она внезапно покраснела. Марта мягко сказала: "Я и не слышала ничего. А вы с Жанной приходите ко мне, познакомитесь с Тедди, устроим девичий завтрак, — Марта рассмеялась. Тео, обняв ее, шмыгнула носом: "Мы с тобой в четыре руки поиграем, как в старые времена. Месье Моцарт обещал новые ноты принести".

— Я Жанне наше родословное древо покажу, — добавила Марта, — раз она де Лу, то значит — наша родственница. Я в Лондоне со своей семьей познакомилась.

— Да, — Тео улыбнулась, — она мне говорила, что ее предок — как раз из Квебека во Францию приехал.

— Анри де Лу, — уверенно сказала Марта, вспомнив записи. Тео добавила: "Мать ее, не поверишь, была английская леди, леди Анна Пули".

— Вот оно, значит, как — усмехнулась женщина: "Вот все и нашлись. Кинтейл тоже — родственник нам, кто бы мог подумать. Иосиф и Джо еще на Святой Земле посмотрят — что там за семья. А мы с этой Жанной в пятом колене кузины".

Карета остановилась у изящного, трехэтажного дома, выходящего окнами на Сену. Тео, указав на большой балкон, рассмеялась: "Приведешь к нам маленького, будем сидеть там, пить кофе и болтать".

В окнах уже горели свечи. Тео сказала: "Сегодня суп холодный, из спаржи, форель под белым соусом и земляника. Такая жара, что не хочется ничего тяжелого. И вино, конечно, у меня отличный погреб".

— Вот и Теодор, — Марта помахала рукой мужчине: "Не стану ему говорить. Не мое это дело, да я Тео обещала — тайну хранить. Пусть будет, как будет".

На белоснежной, кружевной скатерти бегали, метались отблески свечей — окна были распахнуты. Теплый, легкий ветер с Сены заставлял пламя чуть колебаться.

— Вы можете быть совершенно спокойны, месье Корнель, — граф д’Артуа выпил вина, — никто не собирается атаковать Британию и разорять научные коллекции в музеях. То, что мы объявили войну — не более, чем жест поддержки наших союзников, колонистов. Все действия будут вестись в Северной Америке.

— Надеюсь, не в моем родном Квебеке, — вздохнула Марта и отложила вилку. "Я ведь до трех лет была подданной Франции, ваша светлость. Это потом Акадия отошла Британии".

— Нет, нет, — младший брат короля поднял холеную ладонь, — начнем с того, что мы просто ответили на демарш короля Георга. Он ведь первым объявил нам войну, еще в марте. Во-вторых, мы пока посылаем в колонии только флот. Если Британия решит его перехватить, — его светлость развел руками, — тогда мы, конечно, будем сражаться.

— Из Бреста? — поинтересовался Федор, спокойно глядя в серые глаза д’Артуа. "В Лондоне, знаете ли, ваша светлость, ходят слухи о высадке французских солдат. Я ведь вернулся оттуда за две недели до начала войны".

— Флот выйдет из Бреста, да, — рассеянно сказал брат короля. "Дней через десять, по-моему. А десант, — он вдруг расхохотался, — мы решили не переправляться через Па-де-Кале. Пусть Британия живет спокойно. Мы возьмем свое на полях морских сражений".

— Не сомневаюсь, ваша светлость, — уверенно заметила Тео. Она поймала спокойный, испытующий взгляд зеленых глаз Марты. Женщина слегка покраснела: "Месье Корнель, я понимаю, почему вы так беспокоитесь о научных коллекциях. Мне мадам де Лу рассказала — у вас вторая книга выходит, по геологии".

— Да, — Федор внезапно понял, что не слышит ничего вокруг, кроме ее голоса, — да, мадемуазель Бенджаман, я как раз, вернувшись из Лондона, сдал рукопись в типографию. Только это, наверное, никому, кроме нас, инженеров и ученых, — неинтересно.

— Отчего же? — граф д’Артуа поиграл серебряным ножом. "Я читал о паровых машинах Уатта — за ними будущее, месье Корнель. Они уже сейчас работают на шахтах, так что нас ждет революция в производстве. Нам надо догонять англичан".

— Он, конечно, шалопай, — Марта усмехнулась про себя, — но голова у него неплохая. Что там, в досье было? — она, незаметно, прикрыла глаза. "Его женили в шестнадцать лет, на этой дурнушке, Марии-Терезии Савойской, она еще и старше его была. Сейчас ему двадцать один, двое сыновей, с женой живет раздельно. "Многие красавицы к нему благосклонны, — вспомнила Марта тихий голос Джона и усмехнулась:

— Ваша светлость, я уверена, что Франция станет колыбелью многих научных открытий. В конце концов, именно эта страна подарила миру Декарта, Лагранжа и Бюффона.

— Лагранж работает в Берлине, — заметил Федор, — я занимался с ним, когда жил в Германии.

— Его величество, — граф д’Артуа улыбнулся, — непременно озаботится тем, чтобы обеспечить месье Лагранжу достойный прием, когда он решит вернуться во Францию. В конце концов, он — наше национальное достояние. А вы интересуетесь наукой, мадам де Лу, — одобрительно добавил он.

— Разумеется, — Марта подняла бровь. "Одна из женщин моей семьи была натуралистом, описывала флору и фауну Акадии. Вот, — она выложила на стол, переплетенный в старую, потрепанную кожу томик, — это ее труды. Они изданы в Париже, в 1620 году".

— Хорошо, что я их у Питера в библиотеке увидела, — вдруг подумала женщина, — вот и пригодились.

— Месье М.Л., - протянул граф д’Артуа.

— Мари де Лу, — улыбнулась женщина. "Мы с мадемуазель Жанной родственницы, только дальние". Марта посмотрела на девушку, что сидела на противоположном конце стола: "Она тоже — никого кроме не Тео, и не видит. Господи, вот же их угораздило".

— Я могу одолжить эту книгу? — попросил брат короля. "Я бы хотел, мадам де Лу, показать ее их величествам — они непременно заинтересуются. Это сейчас женщины стали издаваться, а в те времена — такое редко случалось".

— Я буду польщена, ваша светлость, — ласково сказала Марта.

Слуга открыл дверь. Они услышали веселый, звонкий мужской голос: "Прошу прощения, прошу прощения, публика не отпускала. Впрочем, вы, мадемуазель Бенджаман, с этим знакомы не понаслышке".

Невысокий, легкий, белокурый юноша оглядел стол. Щелкнув пальцами, он велел: "Две чашки кофе на фортепиано, и чтобы все, — голубые глаза заискрились смехом, — все меня слушали. Пока я ехал сюда, я кое-что придумал".

Он выпил залпом поднесенный слугой кофе и махнул рукой: "Представимся потом, ненавижу терять время на светские условности. Музыка важнее".

— Месье Вольфганг Амадей Моцарт, — зачарованно, тихо, сказала Тео, глядя на то, как он устраивается за фортепиано палисандрового дерева. "Ты ведь играла его сочинения?"

— Да, — едва слышно ответила ей Марта. "Только никогда не слышала его самого…"

— Когда он там, — Тео указала глазами на фортепиано, — даже и не думаешь о том, что можно самой за него сесть. Не представляешь.

Федор слушал, закрыв глаза: "Как будто рассвет. Самое раннее, самое нежное утро. Как будто просыпаешься и видишь ее рядом с собой. Целуешь ее глаза, еще закрытые, ресницы дрожат, и она обнимает тебя — сонная, теплая, вся, вся твоя".

— Это анданте моей новой симфонии, — Моцарт, закончив, так и не отрывал пальцы от клавиш, — она называется "Париж". Ее уже исполняли, но я кое-что доработал. А теперь, мадемуазель Бенджаман, — он расхохотался, — дайте мне хотя бы земляники, если я опоздал к супу.

Жанна проводила гостей. Закрыв дверь, вернувшись в гостиную, она прислонилась к косяку двери — Тео стояла у большого окна, глядя на еще темный силуэт Нотр-Дам.

— Ты с ней кокетничала, — злым, обиженным голосом сказала девушка. "Я видела, не отрицай. Вы переглядывались за моей спиной. Нашлась тоже родственница на мою голову, хоть бы она и не приезжала из своего Квебека!"

Тео устало вздохнула. Подойдя к Жанне, поцеловав ее, женщина улыбнулась: "Марта моя лучшая подруга, милая. Вот и все. И она знает о нас, знает, и никогда ничего не скажет. Ей можно доверять, любые тайны. Я тебя очень люблю, тебя одну, и так будет всегда. Не ревнуй".

Жанна потянулась и обняла ее: "Ты такая талантливая, умная, и Марта тоже — зачем я тебе нужна. Уходи к ней".

Тео расхохоталась и стала вынимать шпильки из красиво уложенных, белокурых волос Жанны:

— Вот я ей — точно не нужна. В этом смысле, конечно. А ты у меня — самая красивая, — она зарылась лицом в пахнущие лавандой кудри: "Пойдем в постель, любовь моя, я уже, и соскучиться успела. На следующей неделе навестим Марту и познакомимся с ее мальчиком, Тедди его зовут".

— Ты меня никогда не бросишь? — жалобно, спросила Жанна, чувствуя, как Тео распускает шнурки у нее на корсете.

— Я всегда буду с тобой, — Тео подняла ее на руки: "Не протестуй, я, когда еще прислужницу в "Федре" играла, мне все эти толстухи в объятья падали — каждый день. Попробуй не удержи, сразу жаловаться побегут. А ты у меня легкая, как птичка".

Жанна счастливо улыбнулась и прижалась головой к ее плечу: "Люблю тебя!".

Карета медленно ехала по набережной Августинок. Марта зевнула:

— Месье Моцарт играет у меня на следующей неделе. Пригласи своих приятелей из масонских лож, а я приглашу Тео — она позаботится об актрисах. Всегда приятно, когда в доме много красивых женщин. Тео на американцев работает, кстати, — безмятежно добавила Марта.

Федор даже закашлялся.

— Не так, как мы, — тонкие губы улыбнулись, — однако, она мне говорила, что хорошо знакома с Франклином. Он все-таки посол колоний во Франции. Впрочем, нас это не интересует, Джон велел узнавать только то, что касается непосредственно Британии и Европы.

— Именно, — сварливо сказал Федор, — только почему-то ты вбила себе в голову, что этот самый отец Джованни в Картахене — тот самый Джованни ди Амальфи. Я же помню, ты всю дорогу от Кале сюда об этом жужжала. Вот это точно — ни Британии не касается, ни Европы.

— Это касается семьи, — спокойно сказала Марта, разглядывая серую, предрассветную Сену. "А то, что ты мне говорил, мол, повесили его — так посмотри, и об Иосифе думали, что он мертв, и о тебе — а вы оба живы, здоровы и в женщин влюбляетесь, — Марта подтолкнула Федора в плечо.

— Ладно, — он вздохнул, — попробую что-нибудь узнать у аббата, когда он появится. И о том, что с моим братом случилось — тоже.

Они вышли на рю Мобийон. Федор, расплатился с кучером: "Езжайте, я отсюда пешком доберусь".

Он проводил Марту наверх. Та подняла бровь: "Наверное, на набережную Августинок вернешься".

Федор покраснел: "Пройдусь, подышу воздухом". Марта только улыбнулась и перекрестила его.

Дома было тихо, слуги спали. Марта, пройдя через анфиладу золоченых комнат, заглянула в детскую — Тедди сопел, уткнувшись в подушку, няня дремала на кушетке у окна.

В ее спальне пахло жасмином. Джо лежала, пристроив темноволосую голову на сгибе руки. Она зевнула, приподнимаясь: "Мы гуляли, с Иосифом и Аароном, целый день и вечером тоже. Тут так красиво, Марта, как в раю".

— Вот и спи, как в раю, — женщина наклонилась и поцеловала белый лоб. Джо натянула на себя парчовое одеяло и свернулась в клубочек. Марта прошла к туалетному столику орехового дерева, расписанному цветами. Открыв фарфоровую шкатулку, она взяла тонкую сигарку.

В гардеробной она скинула платье, завернувшись в шелковый халат. Распустив прическу, собрав волосы на затылке, Марта прошла на кухню.

Сварив себе кофе, она закрыла дверь кабинета. Распахнув створки окна, устроившись на широком, каменном подоконнике, она посмотрела на рю Мобийон. Марта выпустила клуб дыма. Залпом, осушив чашку, придвинув к себе серебряную чернильницу, взяв лист бумаги, женщина стала покрывать его рядами цифр.

Закончив, она взглянула вниз — черная, закрытая карета с багажом на крыше завернула за угол улицы, направляясь к площади Сен-Сюльпис.

— Вот, должно быть, и аббат Корвино, — задумчиво пробормотала Марта, обхватив колени руками, щурясь от солнца, что вставало над крышами Парижа.

Хозяин тира снял картонные мишени. Разложив их на деревянном прилавке, он одобрительно улыбнулся: "Просто отлично, месье, если бы вы мне не сказали, что вы врач, я бы подумал, что имею дело с офицером".

Иосиф вытер руки холщовой салфеткой и сказал невысокому, некрасивому человеку, что стоял, прислонившись к прилавку: "Вот видишь, Жан-Поль, а ты мне не верил. Мы, когда с месье Горовицем по джунглям бродили, пришлось еще из лука стрелять научиться. Порох надо было беречь".

В тире пахло гарью, свежими опилками, сквозь деревянную, щелястую крышу светило полуденное солнце.

— Помотало тебя немало, конечно, — Марат присвистнул, — и опять куда-то едешь. Обосновался бы уже на одном месте, Жозеф.

Иосиф хмыкнул и взял у хозяина свой сюртук: "Сейчас вернемся со Святой Земли и осядем в Амстердаме, вернусь личным врачом к штатгальтеру, и в университете начну лекции читать, как раньше".

Они вышли на посыпанный песком двор, и Марат, принимая от слуги поводья, неодобрительно заметил: "Я думал, ты в колониях останешься. Сейчас это единственное место, где евреи имеют такие же гражданские права, как и все другие. Я слышал, они даже в армии служат".

— Моя сестра, Эстер, — Иосиф вскочил в седло, — была замужем за капитаном Хаимом Горовицем, он был военный медик. Погиб в битве при Саратоге. Так что, — он вздохнул, — она там будет жить, в Америке. А я обещал своей невесте не увозить ее от семьи.

— Когда-нибудь, — задумчиво сказал Марат, трогая свою лошадь, — и у нас будет так же, обещаю. Тут, во Франции. Евреи станут полноправными жителями страны, смогут воевать, голосовать…

— За кого голосовать? — Иосиф расхохотался, — у вас же монархия. У вас даже парламента нет, мой друг.

— Это пока, — темные глаза Марата блеснули холодом, — пока, Жозеф. Очень скоро тут все изменится.

— Все революции, — сказал Иосиф, когда они выехали на широкую, полную всадников, тенистую аллею, — заканчиваются одним и тем же — кровью. Впрочем, — он повернулся и посмотрел на упрямое лицо Марата, — ты это знаешь, я думаю. Ваши разговоры у "Прокопа", — мужчина махнул рукой, — я там пару вечеров посидел, — это просто болтовня. Лучше уж лечить людей, или как мой друг, Корнель — в шахтах работать. Познакомить вас?

— Спасибо, — изысканно, ядовито ответил Марат, — мы знакомы. Я делал доклад в академии наук и позволил себе критику некоторых утверждений Ньютона. Корнель потом встал и сказал: "Господа, я не понимаю, почему мы теряем время на то, чтобы слушать человека, пойманного на подтасовке научных опытов".

— Да, — вспомнил Иосиф, — Теодор же мне рассказывал. Марат пригласил его и Франклина в лабораторию, — утверждал, что резина проводит электричество. А Теодор в этой резине потом нашел иголку. Лучше бы Жан-Поль оставался врачом, право слово, доктор он отменный.

— Вообще, — прервал молчание Марат, — я чувствую в себе призвание трибуна, народного вождя, а вовсе не натуралиста. Вот увидишь, когда третье сословие возьмет власть в свои руки, я оставлю медицину ради политики.

Иосиф придержал коня: "Очень надеюсь, что это случится, как можно позже, Жан-Поль. Очень надеюсь".

Марат только сжал губы. Он тихо заметил, оглядывая блистающую шелками и парчой череду колясок, где сидели дамы: "Когда будешь ехать в Ливорно, Жозеф, не поленись, загляни в пару деревень. Люди едят желуди и траву, а эти, — Марат сочно выругался, — на доходы от своих поместий покупают бриллианты. Долго так продолжаться не может".

— А, — Иосиф приподнялся в стременах, — вон и мадемуазель Жозефина с месье Горовицем, поехали.

— Хорошо, — вдруг подумал Иосиф, — что я ему не стал говорить о титуле Джо, а то бы он и ее стал называть паразитом. И вообще, — не надо никому знать, что она англичанка, все-таки война идет, мало ли что.

— Как вы постреляли? — лукаво спросила Джо, — в платье аметистового шелка, — поравнявшись с ними. "Теперь наша с месье Горовицем очередь, подождете нас тут?"

— Ваш жених, мадемуазель, — ответил Марат, спешиваясь, — один из самых метких стрелков, что я когда-либо встречал в своей жизни.

— Это, — Джо надменно подняла бровь, — вы еще меня не видели, месье Марат. И месье Горовица тоже. Поехали, Аарон, — велела она по-испански.

Иосиф проводил ее глазами: "Сегодня она к этой мадемуазель Бенджаман переезжает. Марта сказала — аббат Корвино рано или поздно ее посетит, незачем ему Джо видеть. И правильно. Господи, быстрей бы уже пожениться, и как я только еще два года вытерплю".

Ведя за собой лошадь, он положил руку на плечо Марату: "Вон там есть отличная лужайка, можно посидеть на солнце".

Федор прошел по рю Фоссе-Сен-Жермен и толкнул тяжелую, деревянную дверь кофейни Прокопа. Из-за столиков поднимался сизый табачный дым, пахло кофе, шуршали газеты. Он не сразу увидел в углу знакомую, коротко остриженную рыжую голову.

— Сан с себя сняли, святой отец? — хохотнул Федор, усаживаясь за стол, оглядывая темный, строгого покроя сюртук аббата Корвино.

Тонкие, бесцветные губы улыбнулись. Пьетро, закинув ногу на ногу, поиграл трубкой: "Я получил особое разрешение Его Святейшества, мой дорогой месье Теодор".

— Не сомневаюсь, — ехидно сказал мужчина, заказывая кофе. "Не зря вы полгода в Риме болтались, даже больше".

— У меня были дела, — Пьетро закурил. Помолчав, он заметил: "Я тут позволил себе послушать разговоры, пока вас ждал. Жили бы вы в другие времена, Теодор — на костер бы пошли. Это я вашу вторую книгу имею в виду. Ее все обсуждают, хоть она еще и в типографии. Там, говорят, есть глава, где вы спорите с Библией. Это я об окаменелостях — Корвино поднял бровь и посмотрел на Федора зеленоватыми, прозрачными глазами.

Федор достал сигару. Обрезав ножом кончик, прикурив от свечи, он усмехнулся: "В семинарии, вас, разумеется, такому не учили, святой отец".

— Называйте меня просто Пьетро, — прервал его аббат.

— Инкогнито в Париже, — Федор принял от официанта кофейник. Отпив из серебряной чашки, он добавил: "Я к вам в теологию не лезу, а вы — не лезьте в геологию. И в другие науки тоже. Сделайте одолжение. Не забудьте, — он рассмеялся, — со времен Джордано Бруно и Галилея — много времени прошло".

— А ведь этот Бруно — тоже родственник, — озорно подумал Федор. "Жалко, что не кровный. Питер — его прямой потомок, надо же".

Пьетро вздохнул. Оглядев Федора с ног до головы, аббат хмыкнул: "Поездка в Лондон вам на пользу пошла. Отец Анри, — я с ним завтракал, — говорит, что еще никогда не видел вас таким отдохнувшим".

— А у вас — круги под глазами, — мстительно заметил Федор. "Право, Пьетро, раз уж вы тут без сутаны — возьмите лошадь, прокатитесь в Булонский лес, лодку наймите. Живите в свое удовольствие. Как ваша воспитанница, Анна? — внезапно спросил мужчина.

Бледные губы растянулись в подобие улыбки. "Я скоро отвезу ее в пансион, в деревне. Для слепых сирот. Девочке там будет хорошо".

— Так, — Федор вынул часы, — у меня опыт идет в лаборатории, мне надо туда вернуться. Держите, — он порылся в кармане сюртука и протянул аббату конверт, — это материалы из Лондона. Остальное, думаю, вам отец Анри уже рассказал. Мы с ним обычно встречаемся раз в неделю.

— Материалы из Лондона, — смешливо подумал Федор, глядя на довольное лицо аббата. "Руки его светлости герцога Экзетера. Пусть орден читает, пусть думает, что им передали что-то правдивое".

— Раз уж вы были в Риме, — Федор затянулся сигарой, — вам удалось что-то узнать о моем брате, а, Пьетро?

— Изабелла пропала вместе с ним, с этим Стефаном — подумал Корвино, убирая бумаги в конверт. "В одно и то же время. Сбежали они, что ли, куда-то? Непонятно. Но Теодору говорить об этом не стоит, конечно".

— Орден его ищет, — сухо сказал Пьетро. "Вы можете быть уверены — мы приложим все усилия, чтобы найти вашего брата, Теодор. Вы ведь — один из нас".

Федор затушил сигару. Понизив голос, он зло сказал: "Я не один из вас, святой отец. Я от вас деньги получаю, и поставляю вам за это информацию. Хорошую информацию, — он допил кофе: "Не думайте, что я приму сан. Хотя у вас есть способные инженеры, я слышал. Например, этот брат Джованни, — Федор пощелкал пальцами, — он, кажется, в Южной Америке работает, в Картахене. Только я забыл его фамилию".

— Как побледнел, — нахмурился Федор. "И глаза забегали. С чего бы он так?"

— Я такого не знаю, — коротко ответил аббат и закрыл глаза.

— Нет, они там все с ума сошли! — кардинал-префект Конгрегации Римской и Вселенской Инквизиции, Карло Реццонико потряс перед носом Пьетро какой-то бумагой. "Почему тебе только надо уезжать в Париж? Я бы тебя туда отправил, навести у них порядок!"

— Куда? — поинтересовался Пьетро, рассматривая свои отполированные ногти.

— В Лиму, — мрачно ответил кардинал. "Только что получил от них донесение — Реццонико опустился в кресло. Взглянув в окно, за которым курлыкались, толкали голуби, полюбовавшись куполом собора святого Петра, он усмехнулся. "Считают себя святее его Святейшества, видите ли. Лучшего инженера вашего ордена, брата Джованни — посадили в монастырскую тюрьму".

— Нарушение обета целомудрия? — спокойно поинтересовался Пьетро. Священник напомнил себе: "Надо будет по дороге домой купить те кружева, что Еве понравились. Господи, какое счастье, что она меня любит, я и не думал даже…"

— Он какой-то блаженный, в обычной жизни, — отмахнулся Реццонико, — от него не стоит такого ждать. Нет, спрашивал — чем провинились евреи, за что мы их жжем?

— Он Евангелия не читал? — смешливо поинтересовался Пьетро. Он увидел разъяренный взгляд серых, в красных прожилках, глаз кардинала.

— Да хоть бы он и сам был евреем, — сдерживаясь, сказал Реццонико, — он нужен ордену. Он нужен церкви. Кто будет строить мосты и соборы? Кто, в конце концов, будет соперничать со светскими учеными? Ты, я, или эти дармоеды в Лиме, — кардинал грохнул кулаком по столу, — которые до сих пор считают, что Солнце вращается вокруг Земли?

— А разве нет? — невинно поинтересовался Пьетро. Оба священника расхохотались.

— Нам хорошо шутить, — желчно заметил Реццонико, — мы видели паровые машины и телескопы. Эти дураки в колониях не понимают простых вещей — если церковь не раскроет объятья для ученых, то мы проиграем, Пьетро.

— Вызовите его в Рим, — Корвино сложил кончики пальцев, — и держите под присмотром. Пусть строит здесь, пусть пишет свои труды. Так будет лучше для всех.

— Умен, — одобрительно заметил Реццонико. "Так и сделаю".

Корвино расплатился: "Я очень доволен, Теодор. Будем встречаться тут, раз в неделю. Держите, — он протянул Федору бархатный мешочек.

— Благодарю, — Федор посмотрел на часы: "Теперь мне и вправду пора идти. Школа Дорог и Мостов взлетит на воздух, если у меня пробирки перегреются. Вы где остановились? — спросил Федор, когда они уже оказались на улице.

— Снял квартиру на площади Сен-Сюльпис, — сладко улыбнулся Пьетро, — мы теперь с вами соседи. Он чуть не добавил: "Дорогой кузен".

— Всего хорошего, — Федор пожал ему руку. Глядя вслед рыжей голове, он мрачно пробормотал: "Держу пари, он уже на следующей неделе все о Марте разузнает. Да и черт с ним, пусть хоть под половицы в ее квартире залезет — ничего не найдет".

Он взвесил на руке мешочек, и, довольно хмыкнув — пошел к Школе.

Федор закрыл "Considérations générales sur la nature des acides et sur les principes dont ils sont composés" Лавуазье, и устало потер глаза:

— Конечно, Кавендиш был прав. Это вовсе не тот элемент, что обнаружили Пристли и Шееле. "Горючий воздух" — это совсем, совсем другое. Узнать бы теперь, что выделяется при его горении. Надо письмо написать, Лавуазье, по поводу разведки месторождений селитры. Я бы и сам этим с удовольствием занялся. Господи, — он взглянул на настенные, большие часы, — девять вечера. Как меня еще сторож терпит — непонятно. Завтра, — Федор с тоской взглянул на заставленный ретортами, заваленный образцами минералов стол, — все завтра.

Он посмотрел на свою грязную, пропотевшую, прожженную рубашку. Рассмеявшись, накинув сюртук, высоко неся рыжую голову, Федор спустился по широкой, мраморной лестнице. Сторож дремал на стуле. Федор, наклонился к его уху: "Можете закрывать, месье Николя. Извините меня, что я вас задержал".

— Вас дама спрашивала, — зевнул сторож. "Она во дворе ждет".

— Тео, — почему-то подумал Федор. "Это должна быть она, должна. Господи, я сейчас на колени перед ней опущусь — прямо здесь".

Во дворе шелестели платаны. Он увидел высокую, тонкую женщину, что стояла у ворот, повернувшись к нему спиной.

— Мадам… — неуверенно начал Федор. Женщина обернулась. Он услышал почти забытый, низкий голос: "Здравствуйте, месье Теодор. Это я, Ева Горовиц. Мне надо с вами поговорить".

Федор и не помнил, как добрался до рю Мобийон. Марта вышла в переднюю. Бросив один взгляд на его лицо, она велела служанке: "Мари, сварите кофе и принесите в мой кабинет".

— Тедди уже спит, — сказала она, передав Федору чашку, запирая дверь на ключ. "Джо сегодня к Тео перебралась. Так безопасней. Мало ли, вдруг аббат меня навестит, раз он приехал".

— Да что случилось? — Марта остановилась перед ним.

Федор поднял голубые глаза, — он сидел, рассматривая узор паркета на полу, — и глухо сказал: "У меня есть сын".

— Расскажи мне все, — потребовала Марта, опускаясь рядом с ним на кушетку.

Он вдохнул запах жасмина. Покраснев, Федор начал говорить. Марта смотрела на его большую, с коротко остриженными ногтями, руку: "Опять обжегся в лаборатории, видно же. Перчатки не надевает, когда с химикатами работает".

— Ему два месяца, — мрачно закончил Федор и вздрогнул — Марта застонала, поднявшись.

— Ты же умный человек! — она прошагала к столу. Распахнув створки окна, женщина устроилась на подоконнике. Она была в домашнем платье, — бежевого, расшитого цветами шелка. "Теодор, ты ученый, скептик! Как ты мог поверить первой попавшейся тебе на дороге авантюристке! Что она вообще тут делает? — требовательно спросила Марта.

— Она ведет хозяйство аббата Корвино и ухаживает за его воспитанницей, — устало ответил Федор.

— Иными словами, — ядовито заметила женщина, рассматривая купол церкви Сен-Сюльпис, — она спит с аббатом и растит его незаконнорожденного ребенка. Как ты думаешь, зачем она сюда приехала?

Федор молчал.

— За тобой, — коротко сказала Марта. "А святой отец у нас, — тонкие губы улыбнулись, — не более чем средство передвижения. Она его бросит, как только ты ее пальцем поманишь. Не зря мадемуазель Ева не поленилась притащиться из Моравии в Париж, с остановкой в Риме".

— Я еще там, в Брно…, - Федор замолчал и Марта вздохнула: "Договаривай уже".

— Она мне клялась, что это у нее в первый раз, — Федор усмехнулся. "Я ей ответил — фрейлейн Ева, кому-нибудь другому эти сказки рассказывайте. Я пока еще могу отличить проторенную дорогу от девственной тропинки".

— Мило, — протянула Марта. "Я надеюсь, ты ей обо мне не говорил?".

Федор вспомнил свой жесткий голос: "Мадемуазель Ева, я вас не люблю. Я люблю другую женщину, ее зовут Марта де Лу. Я с ней живу, поэтому будьте добры — оставьте меня в покое". "И тогда она мне сказала о сыне, — вздохнул про себя мужчина.

— Говорил, — он все смотрел на паркет. "Мне надо было хоть как-то от нее отделаться, Марта. Она мне собиралась отдаваться прямо во дворе Школы".

Марта внезапно рассмеялась: "Ну, теперь я за свою жизнь и ломаного гроша не дам. Как говорил Конгрив: "Nor hell a fury like a woman scorned".

— Да шучу я, — она подошла к Федору и поцеловала его в лоб. "Справимся мы с твоей Евой, не волнуйся. Никакого сына там нет, поверь мне".

— Она сказала, что ребенок в деревне, у кормилицы, — мрачно заметил Федор.

— Разумеется, — хмыкнула Марта, допивая кофе, — тебе покажут рыженького младенца двух месяцев от роду. Ты расплачешься, и предложишь матери своего ребенка руку и сердце. Младенец потом умрет, какое несчастье. Маленькие дети недорого стоят, поверь мне. На том берегу, — Марта махнула рукой, — их можно на любой вкус купить. Сделаем так, — она повертела в руках перо.

Федор внимательно слушал. Потом, он улыбнулся: "Ну и голова у тебя, Марта".

Она устроилась на краешке стола: "Переночуешь здесь, рубашки твои и одежда в гардеробной висят. Завтра у меня прием, так что тебе надо хорошо выспаться. Я тебе даже кровать уступлю, — она погладила его рыжие волосы. Женщина потянула носом: "Мари сейчас ванну тебе приготовит, и сразу отправляйся в постель".

Он лежал, закинув руки за голову, смотря на полоску света под дверью гардеробной.

— Марта! — позвал Федор. "Не спишь?"

— Я сегодня виделась с графом д’Артуа, он мне книгу отдал, — донесся до него голос женщины, — и мы с ним поболтали, о том, о, сем. А ты встречался с их величествами, кстати?

— Мы ездили туда с Лавуазье, — зевнул Федор, — показывали им химические опыты. Весной еще. Марта, — он помолчал, — а мадемуазель Бенджаман…, она любит кого-нибудь?

— Пусть она сама тебе об этом скажет, — он услышал, как Марта вздохнула.

— Спокойной ночи, — добавила она. Федор закрыл глаза: "Все равно. Пусть ее весь Париж осаждает, — мне все равно. Я ее люблю, и так будет всегда".

В маленькой, уютной комнатке горела свеча. "А потом, — закончила Ева, сидя на постели, — принц и принцесса поженились, и жили долго и счастливо. Доброй ночи, милая".

— Я буду принцессой, — зевая, сказала девочка. "Да, тетя Ева?"

— Ты уже принцесса, — чуть не ответила девушка, глядя на тусклый блеск золотого медальона на белой, приоткрытой воротом рубашки, детской шее. "Ты сильнее, чем армия и флот, чем короли и полководцы. У тебя в руках гнев Господень, Анна, — вся его мощь".

— Конечно, — Ева наклонилась и поцеловала девочку в лоб.

Та подождала, пока закроется дверь. Положив руку на медальон, Ханеле тихо сказала: "Здравствуй, папа".

Там было утро, — она увидела, как отец собирается на работу, как он, достав из-за книг красивую, с золоченой рукояткой саблю, показывает ее жене. Это была жена, Ханеле знала, — голова у нее была укрыта платком, а под просторным платьем виднелся выступающий живот.

— Не надо, — попросила она отца. "Папа, не надо, пожалуйста. Зачем ты так, это же не моя мамочка. Я скоро доберусь до тебя, и мы всегда будем вместе — только ты и я". Отец улыбнулся и, поцеловав женщину, — вышел во двор. Ханеле увидела летнее, жаркое, прозрачное небо, едва встающее над горизонтом солнце: "Что же это за город?". Язык был незнакомым — не французский, не итальянский, который она слышала в Риме, не немецкий.

— Надо туда добраться, — спокойно сказала себе Ханеле. "Вот подрасту еще немного — и поеду. Сбегу от них, — она посмотрела невидящими глазами в сторону двери. "Петля, — подумала Ханеле. "И много крови, поток, заливает все вокруг. Не хочу это знать, не буду".

Она вспомнила того человека, чье лицо ощупывала еще давно, почти год назад. "Вот у него, — Ханеле улыбнулась, — все светлое. Он сам светлый. Как папа, — она вдруг нахмурилась и пошарила в воздухе рукой.

— Не ухватить, — вздохнула девочка.

Ханеле заснула, попросив Бога показать ей мамочку.

Вместо этого она увидела раскачивающуюся на балке петлю, женщину, — покрытую ранами и синяками, с растрепанными, грязными волосами, скорчившуюся в углу какой-то пустой, мрачной комнаты, еще одну женщину — та стояла к ней спиной, а, когда повернулась, — лицо ее потекло вниз, обнажая кости. Она слышала звук выстрела, купала руки в потоке крови, и все били, били молнии, — огромные, холодные, беспощадные, освещающие белым, мертвенным светом стены того города, где жил ее отец.

Она подняла веки: "Не надо больше, пожалуйста. Не надо, прошу тебя".

— Он тут, — радостно подумала Ханеле. "Теперь все, все будет хорошо. Спасибо, Господи". Его рука была теплой и крепкой. Он присел на постель и ласково запел что-то, чуть покачивая ее, убаюкивая.

Ханеле так и заснула, прижавшись к нему, вдыхая запах свежего дерева, слушая колыбельную на незнакомом, красивом языке.

Ева стояла у окна спальни, глядя на низкий, багровый закат, висевший над церковью Сен-Сюльпис. — Марта де Лу, — спокойно подумала она. "Так тому и быть. Сначала избавлюсь от нее, потом — от Пьетро. Куплю какого-нибудь младенца, покажу его Теодору и мы обвенчаемся. Отвезу девчонку папе. После этого мы с Теодором всегда, всегда будем вместе. До конца наших дней. И у нас будут дети, обязательно".

— Любовь моя, — услышала она тихий, вкрадчивый голос сзади. "Счастье мое, как ты тут, я так скучал, так скучал, весь день я тебя не видел…"

Она почувствовала, как его ласковые руки расплетают ей косы. Повернувшись, глядя в зеленоватые, прозрачные глаза, Ева поцеловала его.

— Голубка моя, — шептал Пьетро, — нежная моя, моя милая девочка…

— Он все-таки меня очень любит, — спокойно подумала Ева, опускаясь на большую постель, положив руки на его рыжую голову. Он встал на колени, целуя ее ноги: "Она для меня словно Мадонна. Господи, только бы она была счастлива, я ведь жизнь за нее отдам. И никогда, никогда она не узнает, о том, другом — она чистая, святая душа. Я ее никогда не оскорблю подобным".

Пьетро почувствовал, как она задрожала, как отвернула голову, прикрывшись рукавом рубашки. Он тихо попросил: "Не стесняйся, любовь моя, пожалуйста. Ты такая красивая, как ангел Божий".

— Отлично все в Риме получилось, — усмехнулась про себя Ева, оказавшись у него в объятьях.

— Рыдания, крики, кровь — не зря я курицу днем разделывала, — я даже, кажется, прямо из спальни собралась тогда на постриг отправляться, свой грех замаливать. Он ползал передо мной на коленях и умолял не бросать его. Ах, Пьетро, Пьетро, вроде и умный мужчина, но, как папа говорил — если уж они теряют голову, то можно ими вертеть, как хочешь.

Она потянулась к его губам. Прижав его к себе, Ева шепнула: "Сегодня можно, милый мой".

— Даже плачет, — смешливо хмыкнула про себя девушка, глядя на расписанный цветами потолок спальни, гладя его по спине. "Ему недолго жить осталось. Конечно, — она вдруг вспомнила ранее утро в замке, и чуть не застонала вслух, — конечно, ни Теодору, ни папе он в подметки не годится".

Ева услышала его тяжелое дыхание. Она слабо, жалобно, прошептала: "Я тебя люблю!".

Уже потом, нежась в его руках, положив голову ему на плечо, Ева рассмеялась: "Я сегодня ходила в лавки и видела этого инженера, Корнеля. Того, что ты в замок привозил, помнишь?"

— Конечно, — Пьетро приподнялся на локте и поцеловал ее глаза — большие, серые, блестящие серебром в свете свечей.

— Он был с дамой, — Ева блаженно, нежно улыбнулась. "Я потом спросила у кружевницы, она у нее тоже — постоянная покупательница. Мадам Марта де Лу ее зовут, эту женщину. Я подумала, может, тебе будет интересно".

— Очень, — Пьетро взял ее лицо в ладони. "Спасибо тебе, любовь моя. Спи, у меня еще кое-какие дела есть".

— Ночью? — зевнула Ева. Чувствуя, как он подтыкает вокруг нее шелковое одеяло, девушка довольно подумала: "Не зря я всю его переписку читаю. Теодор на него работает, с осени еще. Пьетро еще в Риме это все обсуждал — они боялись, что к Теодору подошлют кого-нибудь, женщину. Вот и подослали. Теперь мадам де Лу мне больше не помеха, Пьетро о ней позаботится. А я позабочусь о Пьетро, устрою ему несчастный случай".

Ева нашла его руку, и поднесла к губам. Пьетро, наклонившись, перекрестил ее: "Какая она красивая, Господи. Утром сделаю завтрак и принесу ей в постель".

Он вышел на площадь. Обогнув церковь Сен-Сюльпис, священник взглянул в небо — луна была огромной, бледной. Пьетро увидел в ее сиянии черные силуэты летящих птиц.

Пьетро постучал в дверь дома причта и увидел в прорези заспанные глаза отца Анри.

— Что же вы мне не сообщили, — ядовито сказал Пьетро, — что наш с вами подопечный обзавелся дамой сердца? Вы тут сидите, и ничего не делаете, а я два дня, как приехал из Рима, и уже, как видите, выяснил это.

— Клянусь, он мне ничего…, - забормотал отец Анри.

— Так разузнайте, — зло велел Пьетро. "Мадам Марта де Лу. Она, скорее всего тут, неподалеку где-то живет, их вместе на улице видели".

Он повернулся и направился к своему дому — высокий, тонкий, в темном сюртуке. Свет луны упал на него. Пьетро, на мгновение, остановился и поднял голову к небу. "Господи, грех так и думать, — пробормотал отец Анри, вспомнив свое деревенское детство, — но ведь словно оборотень. Так и ждешь, что сейчас завоет".

Он захлопнул прорезь, и, перебирая четки — перекрестился.

— Вот тут, — сказал Иосиф Аарону, остановившись у двухэтажного дома, напротив церкви Сен-Сюльпис. На булыжниках набережной толкались голуби, ставни лавок были уже открыты, пахло свежим хлебом, медленно, размеренно бил колокол.

— Ты думаешь, она нас впустит? — недоверчиво спросил Аарон. Тут же, отвернувшись, он стал рассматривать купол церкви. Иосиф увидел высокого, рыжего мужчину, что выходил из парадного подъезда: "Вот и аббат Корвино, точно такой, как его Теодор описывал. Очень хорошо, незачем нам встречаться".

— А чего бы ей нас не впустить? — хмыкнул Иосиф, краем глаза следя за Корвино, — тот, не оглядываясь, свернул на рю Гарансьер и пошел к Люксембургскому дворцу. "У меня на руках предписание из госпиталя Отель-Дье, с печатью главного врача. По распоряжению префекта Парижа, проверка здоровья гостей города. Боимся эпидемий. Тем более, они из Италии приехали, там до сих пор чума случается".

— Так если младенец в деревне, как она говорит, — отозвался Аарон, — мы его и не найдем в квартире. А если ты ее спросишь, — она тебе соврет, что никакого ребенка у нее не было.

Иосиф погладил ухоженную, короткую бороду. Он похлопал рукой по саквояжу: "Мне соврет, а инструментам — нет, дорогой друг. Пошли, — он осмотрел темный сюртук и белый, шелковый галстук Аарона, — из тебя тоже отличный врач получился".

— Как это мне Джо еще в Картахене говорила, — вспомнил Аарон, когда они поднимались по прохладной лестнице, — это тебе не джунгли, тут люди хуже ягуаров. Господи, быстрей бы уже до Святой Земли добраться. Там все по-другому будет, я уверен.

Дверь открыла высокая, тонкая, очень красивая девушка. Каштановые волосы были заплетены в толстые косы, монашеского покроя платья прикрывал холщовый фартук.

— Кто там, тетя Ева? — раздался звонкий, девичий голос. Маленькая, черноволосая девочка, тоже в фартучке, медленно, осторожно вышла из кухни. Она уцепилась за косяк двери.

— Тепло, — счастливо подумала Ханеле. "Это он, он, тот, кто во сне приходил. Я помню его песенку, я ему сейчас спою. И второй тоже, — она нахмурилась и помотала головой, услышав крики людей, ржание лошадей, — нет, этого не скажу ему. Не надо".

Девочка поискала рукой в воздухе и внезапно улыбнулась: "А вот это скажу. Он порадуется".

— Здравствуйте, мадемуазель, — Иосиф поклонился. Девочка, стоя у косяка, смотрела на него беловато-серыми, невидящими глазами. "Детская катаракта, что ли? — подумал мужчина. "Ее за полчаса снять можно, сразу видно — на ребенка им тут всем наплевать". На шее девочки поблескивал золотой медальон.

— По распоряжению префекта города Парижа, — улыбаясь, продолжил Иосиф, — мы врачи из госпиталя Отель-Дье, проводим санитарный контроль приезжих. Вот наши документы, — он подал Еве бумаги, — разрешите вам задать несколько вопросов.

— Ребенка тут совершенно точно нет, — подумал Аарон, оглядываясь. "Хорошо, что Марта нас предупредила об этой Анне, — я с собой игрушки взял. Только почему она так смотрит?"

Девочка оторвалась от косяка. Прошагав к ним, она ловко дернула Иосифа за полу сюртука. "Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют ее, — сказала она, ощупывая лицо мужчины, нагнувшегося к ней.

— Простите, — девушка покраснела, — я работаю у аббата Корвино, экономкой. Это его воспитанница, Анна. Она, к сожалению, слепа и слаба разумом, не обращайте внимания на ее слова.

— Какая красавица, — вдруг подумал Аарон. "Теодор же рассказывал нам, — она дочь этого отступника, Александра Горовица. Христиане, — он заметил простой, серебряный крестик на шее Евы. "Но ведь сказано же — еврей, даже согрешивший, всегда остается евреем. Надо поговорить с ней, увещевать…"

— Пойдемте, мадемуазель, — Иосиф оглянулся на девочку. Она стояла, улыбаясь. Мужчина вздохнул: "Забрать бы ее отсюда. Простая же операция, ее еще египтяне делали. А сказала она все правильно, конечно. Я Джо со вчерашнего дня не видел и уже одиноко мне". Он добавил: "Не волнуйтесь за Анну. Мой коллега побудет с ней, пока я провожу осмотр. В Италии до сих пор бывает чума, к сожалению. Мне надо удостовериться, что вы совершенно здоровы".

Аарон проводил их глазами и ласково сказал девочке: "Я тебе принес кое-что".

Ханеле быстро ощупала деревянную игрушку: "Крокодил!"

— Откуда ты знаешь? — удивился Аарон и посмотрел в ее глаза: "Господи, она же слепая. Как она…"

— Я все знаю, — отмахнулась девочка. Она протянула руки к его лицу и счастливо вздохнула про себя: "Это он. Теперь все, все будет хорошо".

— Ты будешь петь им песню, — шепнула Ханеле, гладя его по щеке. "Много, очень много. И все разные. Красивые. А песня такая".

Аарон замер, услышав ее голос.

— Durme, durme

mi alma donzella

durme, durme

sin ansia y dolor — Ханеле пела, наклонив голову. Потом, прикоснувшись губами к его щеке, она шепнула: "Без горя и несчастий, Аарон. Без горя и несчастий".

— Все в порядке, — раздался с порога голос Иосифа. "Мадемуазель Ева совершенно здорова, большое вам спасибо".

— Sin ansia y dolor, — повторила девочка, подходя к Еве, беря ее за руку. Иосиф едва заметно вздрогнул и они попрощались.

— Она назвала меня по имени, — сказал Аарон, когда они уже вышли на площадь Сен-Сюльпис. "Эта девочка, Анна. И она пела песню, на ладино, колыбельную. Я ее с детства помню, от мамы моей".

— Я слышал, — вздохнул Иосиф. "Мне ее тоже — мама пела. Что-то не так с этой девочкой, поверь мне, узнать бы — что. А ребенка там, конечно, никакого не было. Мадемуазель Ева не рожала".

Аарон обернулся и увидел бледное лицо девочки — она стояла, прижавшись к окну, глядя им вслед.

— Очень красивая эта мадемуазель Ева, — вдруг сказал он, искоса глядя на Иосифа. "И она ведь тоже — еврейка".

— Вот только не вздумай к ней ходить еще раз, — жестко велел ему мужчина. "Судя по тому, что Теодор рассказывал — этот аббат шутить не любит. Мы сделали свое дело, больше нас ничего не интересует. Ты игрушку у нее забрал, надеюсь?"

— Забрал, — вздохнул Аарон, запустив руку в карман сюртука. "Только все равно — я их еще увижу, обеих, — пообещал себе он, выходя с площади.

— Вам записка, мадам, — Мари внесла серебряный поднос с конвертом. Марта устроилась на стуле, позируя Федору, что стоял у мольберта. "Еще немного осталось, — пробормотал он, прописывая тяжелый узел бронзовых волос.

— Спасибо, Мари, — Марта улыбнулась. "Стол накройте на двадцать персон, и не забудьте — граф д’Артуа сидит рядом со мной. Цветы привезли?"

— Сейчас украшают гостиную и столовую, мадам, — присела Мари. "Белые розы".

— У фортепьяно тоже поставьте, — велела Марта, — месье Моцарт будет нам играть, после обеда. Я потом пройду в столовую, и все проверю".

Дверь закрылась. Марта, распечатала записку: "От Иосифа. Как мы и думали — никакого ребенка там и в помине не было. Сожги, пожалуйста, — она протянула Федору листок бумаги. Тот пробежал его глазами, и поднес к пламени свечи: "Вот же дрянь! И как от нее теперь избавляться? Я, кстати, говорил с аббатом о Джованни — он утверждал, что не знает такого, но глаза у него при этом бегали".

— Надо проследить, — задумчиво протянула Марта. "Ты же читаешь научные статьи — поищи в королевской библиотеке старые публикации Джованни. Тех времен, когда он еще в Россию не поехал. Если сейчас появится что-то похожее — значит, это его пера. Так мы его и найдем".

— Посмотри, — Федор отступил от мольберта. Марта взглянула на холст: "Отлично получилось, спасибо тебе большое".

Изящная, стройная, маленькая девушка в черном сюртуке сидела на камне у ручья, в тени большого дуба. Она смотрела из-за плеча, голова была чуть повернута, бронзовые волосы блестели в лучах заходящего солнца. Она лукаво, одними губами, усмехалась.

Федор перевернул картину и быстро написал: "Мадам Марта де Лу, Париж, 1778".

— А свою подпись оставить? — Марта стала собирать кисти.

— Да ну, — Федор махнул рукой, снимая передник. "Я же не художник, это так, безделка".

Марта поманила его к себе, и, поднявшись на цыпочки — поцеловала в щеку.

— Насчет мадемуазель Евы, — она пожала плечами, — думаю, она уже успела аббату на меня нажаловаться. Твой друг Пьетро скоро тут появится — проверять, кто я такая. Не волнуйся, если что — я сама объясню ей, где ее место".

— С пистолетом в руках, не иначе, — Федор полюбовался картиной: "Можешь в гостиной поставить пока. Пусть все видят, как я тебя балую".

— Некоторым, — со значением ответила женщина, — только с пистолетом и можно что-то объяснить, мой дорогой месье Корнель. А насчет холста — так и сделаю.

Федор покраснел и расхохотался.

В дверь постучали: "Мадам Марта, маленький проснулся".

— Так мы его ждем! — Марта присела и распахнула объятья. Тедди — толстенький, кудрявый, мальчик в синем, под цвет глаз, бархатном платьице, подбежал к ней. Увидев картину, он звонко сказал: "Мама красивая!"

— Очень, старина, — Федор взял его на руки. На балконе было тепло, внизу, на рю Мобийон, цокали копыта лошадей. Тедди, внимательно посмотрев на мужчину, спросил у матери: "Папа?".

— Друг мамы, — улыбнулась Марта. Она тихо сказала Федору: "С парком Тюильри все просто отлично получается, они меня сами в толпе находят. Все же так лучше, потому что оставлять донесения на улице, в тайниках — опасно".

— Друг, — рассмеявшись, повторил Тедди и погладил Федора по щеке. "Друг".

В золоченой, обитой затканным цветами шелком, гостиной, было шумно.

— Месье Корнель, — граф д’Артуа рассматривал картину, — я бы никогда не подумал, что вы так хорошо владеете кистью. Немного в духе этого живописца, умершего молодым, месье Ватто его звали. Как вам, мадемуазель Бенджаман? — он улыбнулся.

Тео, — в роскошном платье гранатового шелка, с рубиновыми браслетами на смуглых, обнаженных по локоть руках, качнула высокой, напудренной прической. "Чудесно, ваша светлость, — она рассмеялась, — месье Корнель, оказывается, интересуется не только окаменелостями".

Федор покраснел — она стояла совсем рядом, и пахло от нее — розами. Большая грудь была едва прикрыта тонким, золоченым кружевом.

— Если вы когда-нибудь захотите, мадемуазель Бенджаман, — он откашлялся, — для меня будет честью написать вас.

Двери столовой открылись. Тео, подав руку графу д’Артуа, кивнув Федору, прошла мимо.

— Молодец, — услышал он рядом шепот Марты, — отличных людей пригласил. Теперь веди меня к столу и постарайся хотя бы изредка смотреть не на мадемуазель Тео, а в мою сторону.

Потом, слушая музыку, наблюдая за медленно, неслышно двигающимися слугами, что разносили кофе, Федор подумал: "Все равно я ее добьюсь. Даже если она любит другого — рано или поздно, она полюбит меня. Иначе мне просто жить незачем — если мы не будем вместе".

Моцарт закончил сонату, и Марта, захлопала:

— Господа, пером месье Моцарта, воистину, водит сам Господь. Однако даже гении нуждаются в поддержке. Через неделю я устраиваю благотворительный вечер, месье Моцарт нам поиграет, мадемуазель Бенджаман прочтет монологи из "Федры" и "Аталии", а месье Парни, — она улыбнулась невысокому, стройному юноше в изящном, сером сюртуке, — представит нам свои новые стихи, Les Poésies érotiques.Билеты я вам разошлю, — Марта поднялась. Взяв у слуги кофе, облокотившись о фортепьяно, она наклонилась: "Весь сбор пойдет вам, месье Моцарт, разумеется. С мадемуазель Тео и месье Эваристом я уже договорилась".

— Мадам Марта, — он покраснел.

— Не возражайте, — твердо шепнула Марта. "Я так решила. Сыграйте, нам, пожалуйста, анданте из вашей парижской симфонии — месье Корнель его очень любит".

— Я вам что-нибудь посвящу, — внезапно улыбнулся Моцарт, положив руки на клавиши. "Принесу это на следующий прием. А теперь — слушайте".

Музыка наполнила комнату. Федор вздохнул, глядя на трепещущие, длинные, темные ресницы Тео: "Хоть бы раз обнять ее, хотя, наверное, я сразу же и умру от счастья".

Марта приняла у служанки чашку шоколада: "Передайте няне, когда Тедди позавтракает, я пойду гулять с ним в парк Тюильри. Потом приготовьте мне платье для верховой езды, мы с месье Корнелем отправляемся в Булонский лес".

У двери раздалось какое-то шуршание. Слуга сказал из передней: "Мари, тут посетитель к мадам де Лу".

— Полдень, — зевнула Марта. "Посмотрите, кто там, Мари". Когда дверь закрылась, Марта спокойно оглядела спальню — пахло эссенцией кедра, в фарфоровой пепельнице лежал окурок сигары, на обитое шелком кресло был наброшен мужской сюртук.

— Мадам Марта, к вам аббат Корвино, — присела Мари, — он пришел с благотворительной миссией, собирает деньги на сирот.

Марта устроилась удобнее на кружевных подушках. Отставив шоколад, закалывая волосы серебряными шпильками, она велела: "Пусть зайдет".

— Он на Теодора похож, только плечи поуже, — подумала она, улыбаясь, глядя в прозрачные, зеленоватые глаза. "Надо же, сутану надел. Теодор же говорил, он обычно в сюртуке ходит".

Пьетро повел носом: "Кедр. И верно, Теодор тут ночевал. Должно быть, ушел недавно".

— Мадам де Лу, — голос у аббата был тихий, вкрадчивый, — мне к вам порекомендовал обратиться отец Анри, из церкви Сен-Сюльпис.

— Слушаю вас, святой отец, — она наклонила изящную голову и посмотрела на него изумрудными глазами. Шелковая рубашка спустилась с белого, как снег плеча, на шее блестел крохотный, золотой крестик.

— Я опекаю, приют для сирот, в деревне, — начал аббат. "Бедные дети потеряли зрение. Мы за ними ухаживаем, учим их, зарабатывать себе на хлеб, — по мере сил. Но, — Пьетро вздохнул, — нам отчаянно не хватает добрых людей, — таких, как вы, мадам, — людей, которые бы помогли несчастным обрести покой в нашей уединенной обители. Я уверен, если бы вы навестили наш пансион…"

— Конечно, святой отец, — искренне ответила женщина. "Это богоугодное дело, — заботиться о бедных детях. Я с удовольствием к вам приеду. Скажем, — она подумала, — завтра, к обеду".

— Мадам, — Пьетро прижал руку к сутане, — я лично встречу вас и покажу наших воспитанников. Это в Венсене, я могу воспользоваться вашей чернильницей и пером? Я бы вам оставил адрес…

— Разумеется, — Марта указала ему на стол.

Пьетро наклонился. Открывая крышку чернильницы, он увидел записку. "Не хотел тебя будить, мое счастье. Заеду за тобой днем, прогуляемся в Булонском лесу. Твой Теодор". Пьетро прочитал следующую строчку и почувствовал, что краснеет.

— Вот, — он отдал Марте адрес. "Я буду вас там ждать, мадам де Лу, и спасибо, спасибо вам, за то, что…"

Марта подняла нежную ладонь. "Это мой христианский долг, святой отец, — серьезно проговорила она.

Когда Пьетро ушел, Марта пробормотала: "Что там аббат говорил об этой Анне? "Отвезу ее в пансион для слепых сирот, в деревню". Ну что ж, — она повертела в руках записку: "Венсен, рю Жирар, 4". Вот и посмотрим, — сказала себе Марта, допивая шоколад, — что там за пансион".

Солнце еще не поднялось над площадью Сен-Сюльпис, когда Пьетро, тихо, неслышно стал одеваться. Ева спала, закинув руку за голову, каштановые волосы рассыпались по подушке, в вырезе рубашки была видна маленькая, девичья грудь.

— Уехал по делам, вернусь завтра. Не скучай, любовь моя, — Пьетро положил на стол записку. Улыбнувшись, священник придавил ее жемчужным браслетом.

— Сейчас я навсегда избавлюсь от девчонки, — облегченно подумал он, выходя в коридор, — и Ева родит мне сына. Они будут жить тут, в Париже. Я буду их навещать, у меня будет семья, наконец-то, как у всех людей. Господи, она меня любит, какое счастье.

Анна тоже спала — Пьетро, остановившись над ней, посмотрел на заплетенные, черные косы.

— Отлично сработали эти пилюли, что я ей вечером дал, — он поднял девочку на руки. "До обеда она не проснется, а потом маркиз о ней позаботится. И пусть хоть сотня молний ударит в Венсене — это не мое дело".

Пьетро раздул ноздри: "Маркиз обещал подготовить то, что мне так нравится. Господи, я знаю, это грех, так нельзя, но я ничего, ничего не могу с собой сделать".

Откинувшись на спинку сиденья, устроив Анну рядом, он закрыл глаза. Рыжие ресницы задрожали.

— Ты хороший послушник, Пьетро, — услышал он тихий голос отца Фрателли. За низким окном монастыря Сан-Джорджо свистел ветер, зимняя, серая вода лагуны билась о деревянную пристань, дождь поливал мокрые лодки.

Подросток покраснел: "Я стараюсь, святой отец, спасибо вам".

— Однако, — отец Фрателли сложил тонкие, костлявые пальцы, и внимательно посмотрел на Пьетро, — святой Игнатий Лойола, как ты знаешь, умерщвлял свою бренную плоть для того, чтобы достигнуть единения с Иисусом и Его святыми, для того, чтобы отринуть все земное. Готов ли ты для этого, Пьетро?

Подросток сглотнул, и кивнул: "Да, святой отец".

В церкви было холодно. Пьетро, раздевшись до пояса, дрожа, встал перед огромным распятием. Иисус, опустивший голову под тяжестью тернового венца, смотрел ему прямо в глаза. "Я выдержу, — пообещал себе Пьетро. "Ради вящей славы господней, я выдержу".

Отец Фрателли подал ему плеть: "Повторяй молитву святого Игнатия, сын мой. Я послежу за тобой. Только не оборачивайся".

Душа Христова, освяти меня.

Тело Христово, спаси меня.

Кровь Христова, напои меня.

Вода ребра Христова, омой меня, -

Пьетро шептал молитву, плача, ударяя себя по плечам, слыша сзади тяжелое дыхание священника.

Страсти Христовы, укрепите меня.

О благий Иисусе, услыши меня:

В язвах Твоих сокрой меня.

Не дай мне отлучиться от Тебя.

От лукавого защити меня, -

Пьетро зарыдал от боли. Он почувствовал горячую, свежую кровь, что текла вниз по его спине.

— Не останавливайся, — сквозь зубы сказал отец Фрателли.

В час смерти моей призови меня,

И повели мне прийти к Тебе,

Дабы со святыми Твоими

восхвалять Тебя

во веки веков.

Аминь, — он выронил плеть и опустил голову в руки, ощущая что-то еще у себя на плечах — теплое, липкое.

— Тоже кровь, — подумал Пьетро.

— Я горжусь тобой, мой милый, — после долгого молчания сказал священник. "Пойдем, я помогу тебе добраться до кельи и поухаживаю за тобой".

— Не оборачивайся, — повторил Пьетро, глядя из окна кареты на предрассветный Париж. "А потом я обернулся. И мне понравилось, то, что я увидел. И то, что делал потом — тоже понравилось. Но Ева никогда об этом не узнает, клянусь. Она мой ангел, мое спасение, моя чистая голубица".

Пьетро улыбнулся. Он вспомнил ее неловкие, неумелые поцелуи, ее смущение, то, как она краснела — всем телом.

— Счастье мое, — он удовлетворенно вздохнул и задремал. Карета мчалась к Венсену.

Тедди, лежа на персидском ковре, блаженно смеясь, гладил короткошерстную, рыжую собаку. Полуденное, жаркое солнце отражалось в Сене, в раскрытые, большие окна вливался свежий, речной ветер. Ратонеро, зевая, перекатился на спину, и подставил Тедди живот.

— Смотри, — Марта показала Жанне запись на родословном древе. Обе женщины сидели, сбросив туфли, на бархатной кушетке. "Вот наши с тобой общие предки, видишь, месье Мишель и мадам Мари. А вот и Анри де Лу, их сын. А твоего отца тоже — Мишель звали?

— Барон, — хихикнула Жанна и тут же, озабоченно, попросила: "Но этого ты не пиши, пожалуйста!"

— Не буду, конечно, — Марта погрызла перо. "А матушка твоя, она отсюда, от сэра Роберта Пули. Дочка мадам Мари, Анна, вышла замуж за Джона Гудзона, а она в девичестве была — леди Анна Пули. Король Яков наделил их сына тем же титулом".

Жанна зачарованно оглядела большой лист бумаги: "Столько родственников! И в Англии, и в колониях. И даже на Святой Земле".

— Это Иосиф и Джо, как окажутся там, выяснят, — Марта зевнула: "Теодор, ты его совсем замучил!"

— Собака! — восторженно сказал мальчик. "Большая!"

— Говорит как хорошо — заметила Жанна. "Он у тебя такой толстячок, здоровенький, так и хочется поцеловать".

— Он рано начал говорить, — Марта нежно посмотрела на сына, — еще года ему не было. Знаешь, — она помолчала и взяла тонкую руку Жанны, — у вас ведь тоже — дети могут быть. Потом, конечно, не сейчас.

Девушка покачала изящной, украшенной серебряными гребнями прической: "Это ведь надо…, - она не договорила и Марта увидела жесткую складку в углу ее рта. "Вряд ли я захочу этим заниматься, — Жанна глубоко вздохнула. Найдя пальцы Марты, она улыбнулась: "Я очень рада, что вы теперь будете в Париже. Смешно сказать, — она понизила голос, — но я Тео к тебе ревновала даже, когда тебя увидела".

Марта расхохоталась. Подняв сына, подбрасывая его на коленях, женщина ответила: "Не стоит! Да, дорогой мой?"

— Не стоит, — радостно согласился Тедди. Марта вдруг, на мгновение, вспомнила запах леса, дыма и его пристальные, светло-голубые глаза. "Нет, нет, — сказала она себе, — даже не думай об этом. Он герцог, а ты кто такая? То ли вдова, то ли замужняя. Жена мерзавца, убийцы, по которому петля плачет. И вообще, — она тихонько вздохнула, поцеловав мягкие волосы Теодора, — я тоже — вряд ли захочу этим заниматься".

Дверь передней хлопнула. Они услышали веселый голос Тео: "Джо не удержалась, прямо в новом платье пошла!"

— Какая красота! — ахнула Жанна, рассматривая шелковое, цвета незабудок, платье, отделанное серебристыми кружевами. "Очень идет к твоим глазам".

— Жалко, что на улице надо парик носить, — Джо покрутилась посреди гостиной, — волосы пока все еще — короткие.

— К Иерусалиму отрастут, — уверила ее Тео, снимая высокие, до локтя, кружевные перчатки.

— А там ты как раз — сможешь надеть весь этот шелк и бархат. Там же, наверняка, будут какие-нибудь приемы, обеды…

— Наверное, — неуверенно сказала Джо. Марта, поднявшись, передав сына Жанне, взяла Джо за руку: "Я тебе помогу переодеться".

Оказавшись у нее в комнате, Марта закрыла дверь и шепнула: "Надевай сюртук и бери пистолет. Ты с каретой справишься, там пара лошадей?"

Джо только закатила глаза и усмехнулась. "Куда мы? — коротко спросила она, надевая бриджи и высокие сапоги. "Все еще по делам аббата Корвино? Мне Иосиф рассказал".

— Угу, — Марта подняла подол своего платья. Она затянула потуже кружевную ленту, что удерживала пистолет. Джо завязала шнурки у ворота рубашки. Встряхнув отросшими по плечи, темными волосами, спрятав оружие во внутренний карман сюртука, она нажала на ручку двери.

— Мы поедем в Булонский лес, покатаемся, — Марта поцеловала задремавшего Тедди. "Присмотрите пока за ним, хорошо?"

— Конечно, — улыбнулась Тео. Выйдя вместе с Жанной на балкон, она помахала рукой карете. Ратонеро весело залаял. Марта, высунувшись из окошка, крикнула: "Мы скоро!"

— В Венсен, — коротко велела Марта. Джо, махнув кнутом, свистнув — погнала по набережной Августинок к Новому мосту.

— Очень уединенно, — одобрительно сказал Пьетро, наливая себе вина, разглядывая пахнущую пылью, уставленную старинной мебелью гостиную.

— Тут лес рядом, — невысокий, изящный мужчина лет сорока, с ухоженной, белокурой бородкой, усмехнулся. "Чрезвычайно удобно. Вообще смешно, конечно, — я сбежал из Венсенского замка, а прячусь по соседству. Но эти дураки у себя под носом ничего не видят. Как зовут девочку?"

— Анна, — Пьетро выпил. "Осенью ей три года. По ней никто не будет плакать, Донатьен, к тому же — она слепая".

— Прекрасно, прекрасно, — маркиз поиграл пальцами: "А по той женщине, что должна приехать — плакать будут? Не то, чтобы меня это интересовало, конечно,…Ты не волнуйся, я ее сам встречу, после того, как развлекусь с маленькой Анной".

— Мне надо задать ей пару вопросов, — задумчиво ответил Пьетро. "А уж что случится после этого, — он развел руками, — меня не касается".

Маркиз встал, и, наклонившись над его креслом — глубоко, долго поцеловал мужчину в губы.

— Дрожишь, — одобрительно сказал он. "За что я тебя люблю, Пьетро, — так это за то, что ты принимаешь боль, как лучший подарок. Я сейчас, пишу маленький диалог, между священником и умирающим либертином. Тот убеждает святого отца, что праведная жизнь — не так уж и привлекательна. А ты как считаешь?"

Пьетро почувствовал его руку. Жадно целуя ее, он всхлипнул: "Не мучь, меня, пожалуйста!"

— Тебе же нравится, — удивился маркиз, беря со стола кресало, откидывая искусно вделанную в половицы дверцу, что вела вниз. "Спускайся, — холодно велел он, — я за тобой".

Пьетро посмотрел в ледяные, спокойные серые глаза, и встал на колени. "Не надо, — его губы задрожали, — я прошу вас, не надо, оставьте, оставьте меня, мне больно…."

Мужчина грубо пригнул его голову вниз, и повторил: "Спускайся". Пьетро, дергая плечами, плача — повиновался. Маркиз проследил за ним. Усмехнувшись, подхватив со своего кресла плеть, он скрылся в темном провале подпола.

— Тут, — сказала Марта, сверившись с запиской. Дом стоял на окраине леса, рю Жирар больше напоминала деревенскую, уединенную тропинку.

— Жди меня тут и не убирай далеко оружие, — велела Марта Джо, спускаясь на дорогу. "Пансион, — хмыкнула она, разглядывая заколоченные досками окна, заросший крапивой и сорняками сад.

Она открыла покосившуюся калитку, и, держа в руках пистолет — ступила на дорожку.

— Нет! — услышала она детский, пронзительный крик. "Нет! Не хочу!"

Марта навалилась плечом на рассохшуюся дверь, доски затрещали. Она, пролетев через темную переднюю, чувствуя, как рвется шелк платья — остановилась на пороге гостиной.

— Отпусти ее, мерзавец! — велела она мужчине, что отступал к окну, прикрывшись обнаженной, плачущей маленькой девочкой. Марта увидела блеск золотого медальона на хрупкой шейке. У нее потемнело в глазах от ярости. Она, направив пистолет вниз — прострелила мужчине ногу.

Тот жалобно закричал. Марта, вырвав ребенка у него из рук, ударив его по щеке пистолетом, велела: "Двинешься — получишь пулю в лоб! Джо! — позвала она.

Пьетро очнулся от шума наверху. Тело, исхлестанное плетью, болело. Прислушавшись, узнав знакомый голос, он похолодел: "Нельзя, нельзя, чтобы меня тут видели. Дверцу не найдут, она вровень с половицами. Мне совершенно не улыбается объяснять — как я сюда попал. Да и Еве не стоит все это знать. Побуду тут, пока все утихнет, а потом выберусь".

Ханеле отчаянно рыдала, прижавшись к груди незнакомой, теплой женщины. От нее пахло цветами, как в саду. "Хорошо, — подумала девочка, вздрагивая, успокаиваясь. "С ней хорошо. Она сильная, она меня спасет".

— Тихо, — женщина покачала ее. "Меня зовут Марта, милая, со мной ты в безопасности. Ты ведь Анна?"

— Теперь можно, — поняла Ханеле. "Теперь все будет, так, как надо".

— Меня зовут Хана, — твердо сказала она, и, пошарив рукой в воздухе, — ощупала лицо женщины. Марта увидела, как девочка улыбается. Та, обвив ее шею руками, шепнула: "Жасмин расцветет, тетя Марта".

Джо привязала ругающегося сквозь зубы человека к креслу. Марта, завернув девочку в шаль, вздохнула: "Я за префектом. Ты не стесняйся тут, если что".

— Я истеку кровью, — завизжал мужчина ей вслед. Джо вынула свой пистолет. Приставив его к белокурому виску, она мрачно ответила: "Человечество от этого ничего не потеряет. А теперь молчи, иначе у меня дрогнет рука".

Она достала из кармана сюртука сигарку. Прикурив от свечи, девушка выпустила ему в лицо клуб дыма.

Марта прошагала к зданию префектуры — торговцы на главной площади Венсена оглядывались на ее порванное платье и растрепанную прическу. Отстранив рукой охранника, она открыла дверь кабинета.

— Вы тут сидите и пьете кофе, — гневно сказала Марта толстенькому, пожилому человеку, — так и, держа на руках завернутую в шаль девочку, — а в это время невинное дитя чуть не подверглось, неописуемому насилию. У вас под носом!

Марта покачнулась. Префект, вскочив, растерянно пробормотал: "Мадам, прошу вас, садитесь! Принесите нюхательных солей! — закричал он, высунув голову в коридор.

Женщина поднесла к носу флакон: "Немедленно пошлите солдат на рю Жирар, дом четыре. Там мой кучер, слава Богу, он был вооружен. Ему удалось ранить этого мерзавца. Я поеду с вами и лично удостоверюсь, что его арестовали".

— Этот дом заброшен, — префект нахмурился, — там никто не живет. А вы как там оказались, мадам…? — он ожидающе склонил голову.

Марта покачала Ханеле. Протянув префекту визитную карточку, глядя на него большими, прозрачными глазами, она всхлипнула: "Марта де Лу. Мне прислали письмо, приглашали навестить приют для слепых сирот. Я сама мать, ваше превосходительство, христианка, я не могла отказать…"

— Вот же дура, — вздохнул про себя префект. Он сердито, заметил: "Это очень неосторожно, мадам де Лу, пожалуйста, больше так не делайте. Не стоит доверять каждому полученному приглашению".

— Но ведь сироты…, - пробормотала женщина. Префект, помогая ей встать, сварливо ответил: "Просто послушайте мужчину, мадам, и делайте так, как он говорит. Экипаж готов".

Джо услышала шум в прихожей и вскочила. "Мадам, — кинулась она к Марте, — мадам, с вами все в порядке?"

— Я привезла префекта, Жозеф, — Марта незаметно ей подмигнула.

— Ах, вот оно как, — зловеще протянул мужчина, разглядывая белокурого человека в кресле. На его чулке расплывалось пятно крови. Он слабо дрогнул ресницами: "Я умираю…"

— Обыскать тут все, — велел префект солдатам. "Все рукописи и остальное, — он брезгливо поморщился, — снесите в карету. И дайте мне наручники".

Она развязал мужчину и грубо сказал:

— У вас царапина, а то, что вы кровь потеряли — ничего, отойдете. Надо же, мы вас по всей Франции ищем, в каждой префектуре ваше описание лежит, а вы за три мили от Венсенского замка устроились, господин маркиз. Ничего, как из него бежали, так обратно и вернетесь — только уж теперь в строгую камеру. В подвал, — сочно добавил префект, — без солнечного света. Быстро вон отсюда! — он передал заключенного солдатам и повернулся к Марте: "Повезло вам, мадам, и девочке — тоже. Вы бы отсюда живыми не вышли".

— Да кто это? — изумленно спросила Марта, провожая глазами белокурую голову заключенного.

— Маркиз Донатьен Альфонс Франсуа де Сад, — отчеканил префект, — самый опасный человек во Франции. Он сумасшедший, уже который год либо в ссылке, либо в тюрьме. Теперь он до конца дней там просидит.

— О девочке я позабочусь, — тихо сказала Марта, когда префект провожал ее до кареты. Она быстро, мгновенно оглянулась на дом. Поймав взгляд Джо, Марта покачала головой.

Уже сидя на козлах, Джо нагнулась к окошку: "А что же аббат Корвино? Где он?"

— Да его тут и не было, — устало ответила Марта, — это просто ловушка для меня. Он привез ребенка и уехал. Этот де Сад, наверняка, должен был у меня выпытать — кто я такая на самом деле.

Джо подстегнула лошадей. Марта пробормотала: "Отличная прогулка в Булонский лес, ничего не скажешь".

Она прижала к себе Ханеле: "Ты теперь ничего не бойся, милая, мы с тобой".

— Я знаю, — донесся до нее слабый голос девочки. Она поворочалась под шалью, и, уцепившись за руку Марты — задремала.

Тедди спокойно спал, раскинувшись на кровати в комнате у Джо. Марта прикрыла его шелковым одеялом: "Не кричи. У меня не было времени посылать тебе записку. Тем более, что ты был в Арсенале, у Лавуазье".

— Больше никогда так не делай, — вздохнул Федор. "Ты же знала, что это ловушка. Еще и Джо потащила туда".

— У нас были пистолеты, — Марта отпила вина и прислушалась. "Пойдем, — велела она, — Иосиф вернулся, из госпиталя".

Тео стояла в передней, взяв Жанну за руку, комкая кружевной платок. "Она в спальне, — растерянно сказала женщина, — мы только дали ей попить, но не кормили, как вы и велели. Вы уверены, что…"

Иосиф передал саквояж Аарону: "Иди, все приготовь. Значит, так, — он повернулся к женщинам, — мне нужна будет горячая вода, комнату надо затемнить и зажечь свечи. Потом она пару дней полежит с повязкой на глазах, и все будет хорошо. Я эту операцию десятки раз делал. Аарон мне поможет, у него ловкие руки. Только разденьте девочку, пожалуйста".

— Я ей дала Тедди платьице, — вздохнула Марта, — она, хоть и старше его на вид, но хрупкая. Высокая, правда. Ей года три, наверное, или около того.

Ханеле лежала, смотря невидящими глазами в потолок.

Иосиф присел рядом с кроватью: "Хана, я тебе сейчас дам выпить одно снадобье, и ты заснешь. Потом я полечу твои глаза, и ты будешь видеть".

— Я уже вижу, — удивилась девочка. "Я все вижу". "Лошади, — подумала Ханеле, — гром, пахнет порохом, кровь, много крови. И его друг, лучший друг. Как брат ему. Бедный. Не буду ему говорить".

Она почувствовала запах роз где-то у себя над головой: "И ей ничего говорить не буду, не надо. Только хорошее, помни, только хорошее".

Теплая рука коснулась ее щеки. Ханеле улыбнулась: "Двое их будет, — сказала она тихо. "Опять кровь, — горько подумала девочка. "Пепел, все сожжено, голод, люди умирают".

— Что она говорит? — шепнула Жанна Аарону, помогая ему раскладывать инструменты. "Не знаю, — пожал плечами тот. "В тот раз, когда мы приходили на квартиру к аббату Пьетро, она меня назвала по имени. И спела мне колыбельную, ту, что моя мама пела".

— Песенку! — капризно потребовала девочка, приподнимаясь на постели. "Песенку хочу!"

Тео аккуратно раздела ее. Иосиф попросил: "Снимите и медальон тоже".

— Нельзя! — закричала Ханеле, вырываясь из рук женщины. "Нельзя это трогать! Вам нельзя! Смерть!".

— Нет, она точно не в себе, — подумал Иосиф, глядя на закатившиеся, беловато-серые глаза. "Может, это у нее от слепоты, катаракта врожденная, к полугоду эти дети уже ничего не видят. Снимем — и она оправится".

— Он тут, — вдруг поняла Ханеле. "Тот, светлый. Ему можно".

— Что тут такое? — раздался с порога голос Марты.

— Пытаемся снять медальон, — вздохнула Тео, — но малышка не позволяет.

— Это он, — вдруг подумал Федор, глядя на большую, под балдахином, кровать. "Я его уже держал в руках, в Санкт-Петербурге, когда в первый раз аббата встретил. Я тогда Степана увидел, на одно мгновение".

— Ему можно! — Ханеле вытянула ручку. "Только ему!".

Федор осторожно снял с шеи девочки медальон и нажал на крышку. "Не верю, — подумал он, глядя на испещренный странными буквами и неумелыми, кривыми рисунками, пожелтевший пергамент. "Не верю, этого быть не может, нет!"

— Давайте снадобье, — велел Иосиф. Он поднес серебряную ложку к губам девочки. Та, выпив, откинувшись на подушки, тихо спросила: "Что…, ты видишь?"

Федор закрыл медальон и сжал его в руке.

— Своего брата, — в наступившем молчании ответил он.

— Это… — пролепетала Ханеле, — мой…, отец. Песенку…, - едва слышно попросила она.

Федор постоял несколько мгновений, слушая тихий голос Аарона, что, держа за руку девочку, пел колыбельную. Развернувшись, так и не выпуская медальона, он вышел из спальни.

Марта чиркнула кресалом и зажгла свечи. Он сидел, откинувшись на спинку кресла, опустив веки. Она взглянула на бледное лицо мужчины и, кашлянула: "Операция прошла отлично. Анна…, Хана…, она отдыхает сейчас. Иосиф через два дня снимет повязку. Она будет совершенно здорова. Тео с Жанной в театре уже, мы тебе оставили обед, пойди, поешь".

Федор пошевелился: "Только подумать, что я эту бумажку, — он указал на медальон, — видел в детстве, она в столе у моего отца валялась. Стефан…, Степан, если по-русски, мой брат младший, — он ее забрал, когда в море уходил, гардемарином, шутки ради. Тут одна половина, а вторая — у него".

— Откуда ты знаешь? — похолодев, спросила Марта. Она присела на ручку кресла и посмотрела на медальон, лежащий в большой ладони.

— Я все теперь знаю, — невесело улыбнулся Федор. "Я же тут не зря все это время пробыл. Мой брат…, - он помолчал, — живет в Иерусалиме. Он потерял кисть правой руки, я видел нашу семейную саблю — она у него. Он женат. Жена у него ребенка ждет, на сносях уже. И медальон он носит, так что он тоже, меня видел. Я, правда, все это время, сидел, закрыв глаза. Вряд ли Степан понял, где я. Он стал евреем, — добавил Федор, поднимаясь.

Марта отступила к двери.

— Теодор, — твердо сказала она, — не смей! Не смей в это верить! Это шарлатанство, чушь, вроде эликсира бессмертия, который, якобы пьет этот алхимик, граф Сен-Жермен! Ты же ученый, Теодор.

— Ученый, — он устало потер покрасневшие, голубые глаза.

— Плакал, — поняла Марта.

— Я тебе расскажу, — он подошел к окну. Отдернув бархатную гардину, Федор посмотрел на медленно темнеющее небо над Сеной. "Я уже видел своего брата — три года назад. Недолго, правда".

Марта тихо слушала. Потом, взяв его за руку, она проговорила: "Поэтому ты поверил Еве — то, что она тебе о сыне говорила. Но ведь Хана…, может быть, она просто не в себе, и все".

— Там, в Брно, в соборе, она сказала "Найдешь". Я тогда подумал, что это о сыне. Теперь понятно, она Степана имела в виду. Вот и нашел, — Федор помолчал: "А сын? Это в Гарц надо ехать. Не буду, не буду этого делать, не хочу больше ту дрянь видеть — никогда".

— Я отвезу вас домой, — он все смотрел в окно, — и пойду к себе — собираться. За Ханой ведь присмотрят? — спросил он. "За моей, — мужчина вдруг ласково улыбнулся, — племянницей"

— Конечно, Джо тут, и Тео, и Жанна. Иосиф все им объяснил. Не волнуйся, — Марта прикусила губу. "А как же работа?"

— Я осенью вернусь, — Федор взял со спинки кресла свой сюртук. "Увижу брата, и вернусь. Школа сейчас все равно на каникулах, ты сама тут справишься. Аббат, думаю, тебя больше не обеспокоит, тем более, — мужчина усмехнулся, — он меня сейчас будет искать".

— Это семья, — подумала Марта. "Да, я бы тоже — так поступила".

— Все будет хорошо, — она перекрестила мужчину. В дверь поскреблись. Джо, робко, сказала: "Теодор, Хана очнулась. Вас зовет".

Он присел на постель и погладил ее по руке, рассматривая повязку на глазах: "Ты ничего не бойся, милая. Я твой дядя, меня зовут Теодор, я старший брат твоего отца. Сейчас я надену тебе медальон, и ты его увидишь".

Федор застегнул цепочку на нежной шейке. От нее пахло какими-то травами, она лежала — маленькая, бледные губки зашевелились: "Моя мамочка была очень красивая. Кто она была, дядя?"

— Не знаю, милая, — вздохнул Федор. "Вот привезу тебя папе — и все узнаем. Спеть тебе песенку? На русском, мы ведь с твоим папой из России. Она про котика".

Ханеле закивала. Найдя его руку, девочка положила в нее свою ладошку. "Хочу про котика, — она улыбнулась.

Марта остановилась за дверью спальни и замерла. "Это Майкл мне пел, в Лондоне, — поняла женщина. "На русском. Он сказал — ему отец эту песню поет". Она все слушала, прислонившись к двери, чувствуя, как в глазах закипают горячие слезы.

Ева взяла шкатулку с драгоценностями. Поставив ее на аккуратно уложенные платья и белье, она захлопнула защелку. Девушка положила руку на серебряный медальон, что висел у нее на шее. Покачнувшись, уцепившись за стол, она услышала голос отца:

— Не волнуйся, ангел мой. Маленькая в порядке, я ее видел. Господь услышал наши молитвы. Скоро обе части амулета встретятся, на Святой Земле, в Иерусалиме. Ты должна быть там, милая, рядом со мной. Я уже выезжаю.

— Папа, — улыбаясь, прошептала девушка. В квартире было прибрано. Она, оглядела спальню: "Нам понадобится Пьетро. Так будет легче, он сделает все, что я ему скажу. Потом папа его убьет, и мы с Теодором всегда будем вместе. Пьетро за мной куда угодно поедет, хоть в преисподнюю".

Она присела к столу и быстро написала: "Прости меня, Пьетро, но я больше не могу жить в грехе. Только на Святой Земле, в Иерусалиме, приняв постриг — я смогу раскаяться и вернуться на стезю праведности. Не ищи меня, и знай, что я всегда тебя любила. Твоя Ева".

Девушка вышла на площадь Сен-Сюльпис. Вдохнув теплый, вечерний воздух, она свернула на рю Гарансьер. Ломбард был еще открыт.

— Все это, — решительно сказала Ева, ставя шкатулку на прилавок.

Ювелир стал рыться в бриллиантовых кольцах, нитях жемчуга, золотых браслетах. Достав простой крестик, он рассмеялся: "Дешевка, мадам. На что он мне, возьмите, — он подвинул крестик к Еве.

Девушка вскинула каштановую бровь. Блеснув серыми глазами, Ева усмехнулась: "Он мне больше не понадобится, месье".

Потом она дошла быстрым шагом до конторы почтовых карет. Дождавшись своей очереди, Ева сказала: "Одно место в первом дилижансе до Лиона, будьте добры".

В книжной лавке приятно пахло свежей бумагой и типографской краской. Марта посадила Тедди в большое кресло и строго велела: "Не балуйся, милый!"

— Он у нас хороший мальчик, — хозяин, месье Реню, выйдя из-за прилавка, потрепал Тедди по пухлой щеке.

— Повязку сегодня снимают, — думала Марта, роясь в плетеной корзине с книгами, — и сегодня же они уезжают, карета на вечер заказана. В Лион, а оттуда — в Ливорно. Там трое взрослых мужчин, присмотрят и за Джо, и за Ханой. Но где, же аббат? Теодор говорит — в городе его не видел. Стучаться к ним в квартиру опасно, мало ли что.

— А где книга месье Корнеля? — озорно спросила Марта, разгибаясь. "Что-то я ее не вижу, месье Реню".

Хозяин расхохотался:

— Мадам де Лу, вчера только ее из типографии привезли, вчера же все и продал. Академия наук сейчас на каникулах, однако, осенью, как они вернутся — непременно ее обсуждать будут. Я вчера пролистал, — хозяин поднял бровь, — месье Корнель пишет, что не все животные и растения образовались одновременно, как Библия учит. Он считает, что окаменелости могут пролить свет на историю Земли.

— И очень правильно, — Марта вытащила из бархатного мешочка серебро. "Еще граф де Бюффон, в своей "Естественной истории" выдвинул тезис, что возраст нашей планеты — не менее семидесяти тысяч лет. Пришлите все это ко мне на квартиру, месье Реню, — улыбнулась она, оглядывая стопку книг и нот. "Всего хорошего".

— Увидимся, мадам, — лавочник поклонился ей вслед: "Вот же повезет кому-то, молоденькая вдовушка, красавица, с деньгами, да еще и умная. Эх, не в мои годы, и не при моей лысине".

Марта дошла до рю Мобийон, держа за руку Тедди. Она вспомнила быстрый шепот того человека, что столкнулся с ней в парке Тюильри: "Наш общий друг очень доволен".

— Щеки-то как горят, — сердито подумала женщина, поднимаясь по лестнице. "Конечно, жарко на улице".

— Ванну, — потребовал Тедди, подняв каштановую голову.

— Ванну и спать, — согласилась Марта, передавая его няне.

Она зашла в кабинет. Взглянув на свой портрет, присев к столу, Марта повертела в руках книгу. "Réflexions sur l'âge de la Terre", — улыбнулась женщина. Открыв обложку, она прочла: "Моему другу Марте, с уважением и любовью".

Отпечатанные на атласной бумаге билеты уже лежали на серебряном подносе.

Марта взяла перо. Положив перед собой стопку листов, она начала писать: "Уважаемый месье Франклин! Как и обещала, посылаю вам билет на мой благотворительный вечер. Весь сбор будет направлен в поддержку нуждающихся артистов. Очень надеюсь увидеть вас, примите уверения в моем совершенном почтении, мадам Марта де Лу".

Она, на мгновение, отложила перо и потянула носом. "Жасмин расцветет, — усмехнулась Марта. Подперев руку щекой, она посмотрела на парижские крыши. "Да нет, милая, — тихо сказала женщина, — прошло то время".

Марта встряхнула высокой прической и вернулась к работе.

На соборе Парижской Богоматери били к вечерне.

— Так, — деловито сказала Жанна, указывая на сундуки, — я тут вам провизии положила, до Лиона должно хватить, а там уже и до Ливорно близко. А вы, месье Иосиф, потом проверяйте, чем вас на постоялых дворах кормить будут, не дай Господь — тухлое подсунут.

— Непременно, мадемуазель Жанна, — рассмеялся мужчина. Взяв Джо за руку, он шепнул: "До самого Иерусалима тебя никуда не отпущу, там-то уже так часто не увидимся".

Ратонеро лаял, то запрыгивая в карету, то выскакивая из нее.

Ханеле стояла, зачарованно смотря на играющее закатными красками небо. Утром ей сняли повязку — медленно, аккуратно. Человек с мягким голосом, — дядя Иосиф, — напомнила себе девочка, — ласково сказал: "Теперь можешь открыть глаза, милая".

Ханеле и не знала, что мир — такой красивый. У женщин были яркие, как цветы, платья, камни на их пальцах переливались, играли в солнечном свете. К ней привели познакомиться мальчика — младше ее. Его тоже звали Теодор — как дядю. Ханеле посмотрела на него: "Белое и черное. Бедный, как ему плохо будет. Не надо говорить".

Она погладила большую, теплую ладонь: "Надо, чтобы сказал. Он на нее смотрит, и не говорит. Я пойду, поиграю".

Аарон присел рядом с ней: "Тут есть крокодил, попугай и еще кое-что".

— Корабль, — обрадовалась Ханеле и Аарон подумал: "Она же никогда корабля не видела, даже на картинке". Девочка положила ручку на медальон и важно добавила, разглядывая Аарона дымными, серыми глазами: "К папе поплывем, на корабле".

Она стояла совсем рядом. Федор, наконец, подняв голову, тихо сказал: "Мадемуазель Бенджаман…"

— Мне сегодня розы доставили, — она куталась в кашемировую, цвета гранатов, расшитую золотом шаль. "Белые розы, месье Корнель".

— И будут, — Федор внезапно улыбнулся, — будут доставлять, каждую неделю. Она, было, хотела что-то ответить, но Федор поднял руку: "Вы вправе жить прежней жизнью, мадемуазель Бенджаман. Я не смею чего-то просить. Просто знайте, что я вас люблю, и буду любить всегда, пока я жив. И, конечно, у вас нет более преданного слуги".

Ветер ерошил его рыжие волосы. Тео, взглянув в голубые глаза, вздохнула: "Спасибо, месье Корнель. Возвращайтесь к нам, Париж будет вас ждать".

— А вы? — хотел спросить Федор, но, вместо этого, подхватив на руки племянницу, велел: "Все, садимся".

— Ну, хоть так, — подумала Ханеле и вслух спросила: "Дядя Теодор, а от вас, чем пахнет?"

— Я еще успел с утра в лаборатории побывать, вот сейчас тебе все и расскажу! — он подошел к Марте. Та, перекрестив его, велела: "Ну, с Богом, осенью жду тебя".

Джо все махала им, пока карета ехала по набережной Августинок. Потом экипаж исчез из виду, и Тео грустно сказала: "Вот мы и одни остались. Переночуешь у нас с Тедди, раз сегодня спектакля нет?"

Марта кивнула, все еще глядя в сторону Нового Моста. Жанна, забирая у нее ребенка, улыбнулась: "Я его уложу, а потом в карты поиграем. Холодная куропатка у нас есть, сыры тоже, и шампанского выпьем".

Пьетро открыл глаза и огляделся, ожидая услышать рядом дыхание Евы, ее шаги — где-то неподалеку. Он добрался до Парижа только ранним утром — ее не было, на столе лежала записка. Прочитав ее, Пьетро сел, и, уронив голову в руки, заплакал.

— Знай, что я всегда тебя любила, — повторил священник. "Господи, счастье мое, ну зачем ты так, зачем? Я поеду за тобой, сделаю все, что ты хочешь — только не бросай меня".

Он поднялся. Тщательно вымывшись, надев сюртук, он стал собираться. Укладывая сутану и пистолеты, Пьетро подумал:

— Ну, какая из нее монахиня? Господи, да если она мне скажет, — я сложу с себя сан, брошу карьеру, стану евреем, магометанином, да кем угодно — только бы Ева была со мной.

Идя к дому причта, по утренней, еще пустынной площади, Пьетро обернулся и посмотрел на окна квартиры Корнеля — они были задернуты тяжелыми портьерами.

— Я уезжаю, по делам ордена, — сухо сказал Пьетро, передавая ключ отцу Анри. "Присматривайте тут за нашим подопечным".

— Он появлялся, не далее, как вчера, — захлопотал отец Анри. "Сказал, что по заданию Школы отправился искать месторождения селитры. В Пиренеях, до осени. Мол, осенью увидимся".

— Хоть бы он там голову себе свернул, дорогой кузен, — с неизвестно откуда взявшейся злостью подумал Пьетро. Он прошел к неприметной таверне рядом с аббатством Сен-Жермен де-Пре.

Пьетро присел на деревянную скамью. Слушая, как шелестят листья тополей над головой, приняв у хозяина стакан вина, он сказал: "Вот, что дружище. Мне нужна самая быстрая лошадь, какая только есть в этом городе. Ради вящей славы Господней, разумеется, — Пьетро поднял рыжую бровь. Достав из кармана сюртука туго набитый кошелек, он попытался передать его кабатчику.

Тот, усмехнувшись, отстранил деньги: "Вы пейте, святой отец, это за счет заведения".

Пьетро сидел, закрыв глаза, незаметно перебирая четки, пока его не тронули за плечо. Он легко вскочил в седло гнедого, кровного жеребца. Пристроив свою суму, наклонившись, Пьетро велел ему: "А теперь — в Ливорно".