В маленькое, забранное решеткой окошко под каменным сводом подвала был виден кусочек синего, яркого неба.

Тяжелая, железная дверь со скрипом отворилась. Невысокий, белокурый человек, что сидел у простой конторки, отложил перо.

— Доброе утро, Поль, — сказал он вежливо. Охранник что-то пробурчал. Поставив на конторку медный поднос с завтраком, тюремщик с отвращением покосился на стопку исписанной бумаги.

— Все равно, — Поль занес в камеру деревянное ведро с водой и старую швабру, — у вас это, — он указал на конторку, — заберут. Комендант запретил вам передавать на волю рукописи, сами слышали.

Узник рассмеялся. Подвинув к себе поднос, он брезгливо поболтал грубой ложкой в каше. "Поль, — он поднял голубые глаза, — а что комендант делает с моими сочинениями? Я тут уже пару книг успел написать".

— Использует на растопку для камина, — ядовито ответил тюремщик, скребя шваброй по полу. "Доедайте, ваше превосходительство, и я вам отдам почту".

— Почту, — маркиз де Сад погладил элегантную бородку, — неужели мне еще кто-то пишет, Поль? Я уж думал — обо мне все забыли. А что, — он медленно, изящно ел, — мои письма вы тоже просматриваете?

— Разумеется, — Поль сильными руками выжал тряпку, — по распоряжению его величества короля Людовика. Впрочем, — он остановился у двери, — мы не можем отказывать вам в тех правах, которыми пользуются другие заключенные…

— Однако, — прервал его маркиз, вытирая губы холщовой салфеткой, — мне уже два года, как запретили гулять, даже во дворе замка.

— Даже, — передразнил его Поль. "Это за побег наказание было, господин маркиз. Подайте прошение господину коменданту, может быть, он пересмотрит свое указание. К тому же, вам разрешены посетители, не моя вина, — ехидно добавил тюремщик, забирая поднос, кладя на конторку маленький, сиреневый конверт, — что вас никто не хочет видеть".

Де Сад повертел в руках вскрытое письмо, глядя на широкую спину тюремщика:

— Вам, Поль, нравится бить вашу жену, правда ведь? Я видел ссадины у вас на костяшках пальцев и царапины на шее. Сначала вы ее бьете, потом насилуете, она сопротивляется. Вы вдыхаете запах крови и разъяряетесь еще сильнее. Мой вам совет, Поль — заведите для нее плеть.

Дверь с грохотом захлопнулась. Де Сад звонко рассмеялся.

Письмо было написано на тонкой, дорогой бумаге, летящим, красивым почерком. Маркиз раздул ноздри. Вдохнув запах лаванды, он стал читать.

— Ваше превосходительство! Слухи о вашем заточении дошли и до моего уединенного уголка Европы. Выражаю вам свои соболезнования, и надеюсь, что вскоре справедливость будет восстановлена.

Если вам разрешено принимать посетителей, я бы принес вам кое-какие свои сочинения, для того, чтобы получить ваше просвещенное мнение о моих скромных талантах.

В частности, ваше превосходительство, если вы следите за новостями, вы могли видеть мое творение два года назад, на страницах газеты Kjøbenhavnske Danske Post-Tidender, что издается в Дании. Остаюсь вашим преданным слугой и почитателем, русский дворянин Волков.

Мой адрес — ящик 41. Главный почтамт города Парижа.

Де Сад повертел в руках письмо. Задумчиво повторив: "Ящик 41", — он потянулся за пером. Маркиз несколько мгновений сидел, смотря на чистый лист бумаги, а потом начал покрывать его комбинациями цифр.

— Кровь, — наконец, пробормотал он. "Простой шифр. Два года назад, в Копенгагене". Он нахмурился: "Это же в La Gazette, было, той осенью, как меня поймали. Девушка с вырезанными глазами, насмерть забитая плетью".

Узник взял еще один листок и начал писать. Закончив, маркиз посыпал бумагу песком. Пройдясь по камере, взглянув на лоскуток глубокой лазури в окне, он прислушался.

— Листья шелестят, — ласково сказал де Сад. "Птицы улетают. Пора и мне за ними, на юг. Там меня никто не найдет".

Он вернулся за конторку и, усмехаясь, засучил рукава потрепанной рубашки.

— А сейчас, — де Сад очинил перо, — мы попросим коменданта восстановить для меня прогулки. Смиренно попросим, искренне. Потому что мы раскаялись. Мы хотим, например, причаститься, исповедоваться. В общем, что-нибудь мне, да разрешат. Об остальном позаботится этот Волков, — де Сад замер и опять вдохнул запах лаванды.

— С большим вкусом человек, — одобрительно сказал маркиз и окунул перо в оловянную чернильницу.

Библиотекарь спустился с деревянной стремянки. Прижимая к груди книгу, он заглянул в боковую каморку. Двое мужчин, — помладше и постарше, — сидели, обложившись раскрытыми тетрадями.

— Вот, — библиотекарь подошел к ним, — как вы и просили, тот экземпляр Корана, по которому работал сам Пти де ла Круа. С его пометками, — благоговейно добавил библиотекарь, осторожно кладя книгу на стол.

Мужчина помладше, — в сером сюртуке, — даже не поднял напудренной, русой головы. Он что-то писал, — медленно, то и дело, сверяясь со своими заметками. Тот, что постарше, одними губами сказал: "Спасибо". Библиотекарь, пятясь, вышел.

— Вот, — Дэниел стер пот со лба, — честное слово, месье Карстен, воевать — значительно проще. Он подвинул наставнику тетрадь.

— Проще, — пробормотал месье Нибур. Потянувшись за пером, профессор стал исправлять ошибки. Дэниел покраснел: "Глаза бы закрыть".

— Смотри и запоминай, — ворчливо велел его учитель. "Скажи спасибо, что я в Париж приехал, поработать в Королевской библиотеке, а так бы — сидел в Геттингене, преподавал бы, и мы с тобой — не встретились. Что воевать проще, я знаю. Я, когда в Йемене жил — тоже воевал, немного, правда. Я тогда был молодой дурак, считал, что саблю в руках легче держать, чем перо".

— Он был в Египте, на Аравийском полуострове, в Бомбее, в Персии, в Багдаде, в Константинополе, — зачарованно подумал Дэниел. "Господи, я по сравнению с ним — юнец совсем".

— Вот задание на следующий раз, — Нибур отдал ему тетрадь. "Текст, сегодняшний, переведи заново, — он упер карандаш в бумагу, — и упражнения сделай. Говоришь ты довольно бойко, а вот грамматикой надо как следует позаниматься. Султан Сиди Мохаммед — знаток Корана, арабской поэзии, просвещенный человек. Это тебе не на рынке торговаться, — Нибур коротко улыбнулся. "Коран возьми, посмотри на записи Пти де ла Круа, они тебе пригодятся".

Дэниел собрал тетради, и подхватил книгу. Нибур рассмеялся: "Торопишься. На свидание, что ли, опаздываешь?"

— Почти, — радостно ответил Дэниел. "В сад Тюильри иду".

Он сбежал по широкой, каменной лестнице. Раскрыв тяжелую, дубовую дверь, Дэниел увидел Теодора и Констанцу, что стояли на противоположной стороне улицы. Констанца вертела в руках рыжий лист, и внимательно слушала мужчину.

Она была в темно-синем, шерстяном платьице и такой же накидке. На руке висел аккуратный, маленький портфель телячьей кожи. "Марта ей подарила, — усмехнулся Дэниел, помахав им рукой. "Как раз для ее блокнота и карандашей".

— Вот дядя Дэниел, — сварливо сказал Федор, завидев мужчину, — он сейчас отведет тебя в парк, на ослике покатаешься.

Девочка скосила глаза и высунула язык. "Такой и останешься, — добродушно пообещал Федор. "Ну что тебе еще, Констанца — лабораторию я тебе показал, химические реакции — тоже…"

— Я хочу посмотреть, как делают порох, дядя Теодор, — упрямо ответила девочка. "И встретиться с месье Лавуазье, он великий ученый. Как мистер Франклин, — горячо добавила она.

— В Арсенал не пускают гражданских лиц, — сердито проговорил Федор, — тем более — малолетних девочек.

Темные глаза Констанцы яростно заблестели. "Или мальчиков, — торопливо поправил себя Федор. "В общем, детей. А с Лавуазье я тебя познакомлю. Он на следующей неделе участвует в этом научном вечере, что мадам Марта устраивает".

Констанца вздохнула. Подождав, пока мужчины обменяются рукопожатиями, пошаркав ногой по земле, она сказала: "Хорошо, дядя Теодор, спасибо и на этом".

Мужчина расхохотался и потрепал ее по рыжему затылку.

— Все, — повернулся он к Дэниелу, вынув из жилетного кармана серебряные часы, — у меня лекция начинается. Увидимся, — он улыбнулся. Дэниел вспомнил слова Меира: "Непонятно, на кого он работает".

— Да ни на кого он не работает, просто ученый, — хмыкнул про себя мужчина, ведя Констанцу мимо Люксембургского дворца к реке.

— Месье Стефан Корнель проектировал этот сад, — раздался звонкий голосок девочки. "Я на родословном древе запись видела. Он был сыном того Теодора, что в Венеции строил. Дядя Дэниел, — Констанца взглянула на него, — а вы в Марокко разыщете тетю Изабеллу Корвино? Ту, что пираты в плен взяли? Мне дядя Теодор говорил, она его кузина".

— Очень постараюсь, — серьезно ответил Дэниел. "Мы же все — одна семья, Констанца". Он пропустил карету. Увидев на той стороне улицы цветочную лавку, мужчина попросил Констанцу: "Подожди меня тут, я быстро".

Девочка присела на гранитную тумбу. Открыв портфельчик, достав блокнот, Констанца покусала карандаш.

— Элемент будущего, — она стала быстро писать. "Оксид мурия, недавно открытый немецким химиком Шееле, в ходе лабораторных работ, проведенных в Арсенале, под руководством месье Лавуазье и месье Корнеля, показал потрясающие свойства…" Констанца задумалась. Исправив "потрясающие" на "выдающиеся", девочка опять склонилась над блокнотом.

Она и не заметила невысокого, изящно одетого мужчину в лилово-сером сюртуке, с фиолетовым галстуком. Тот, изучая афишу Comedie Francais, искоса рассматривал Констанцу.

— Девчонка из Бостона, — хмыкнул Мэтью. "Она и пригодится маркизу, я-то совсем маленьких не люблю, — он облизал губы и заставил себя не вспоминать о Тео. Он уже видел ее — толкаясь на галерке театра, вдыхая запах пота и чеснока.

Внизу, в ложе сидела его жена — блистающая изумрудами, с высокой, увитой жемчугом прической. Она поманила к себе мощного, рыжеволосого мужчину. Улыбаясь, Марта что-то сказала ему на ухо. Мэтью проследил за ними. Карета Тео было окружена поклонниками, и он не решился попадаться ей на глаза. Он увидел, как эти двое вошли в подъезд дома на рю Мобийон, в спальне — понял он, — зажгли свечи. Мэтью, презрительно сплюнув: "Шлюха!" — вернулся в свою каморку, в глубине трущоб, вокруг Бастилии. Тут он был немцем, герром Матиасом, из Эльзаса, рабочим.

— Месье Корнель, ученый, — напомнил себе Мэтью. Он поиграл золотой печаткой на мизинце, и спрятался за угол. Брат вышел на улицу. Взяв девочку за руку, Дэниел направился к Новому мосту. "Морщины у него уже, — удивился Мэтью, — а ведь ему двадцать пять только. Хотя он воевал"

Мэтью подождал, пока русая голова Дэниела скроется из виду. Обаятельно улыбаясь, он толкнул дверь цветочной лавки.

— Месье, — предупредительно сказал хозяин.

Мэтью стер пот со лба. Еще шире улыбнувшись, он выдохнул:

— Успел. Тут сейчас был мой брат старший, месье Дэниел Вулф. Он, наверняка, посылал цветы нашей матушке, она живет на рю Мобийон. Только он всегда забывает, что матушка не переносит запаха роз. Не хотелось бы, чтобы у нее болела голова. Проверьте, пожалуйста, если он сделал ошибку — я заменю букет.

— Матушка меня простит, упокой Господи ее душу, — смешливо подумал Мэтью, перебирая длинными, красивыми пальцами орхидеи, что стояли в фаянсовой, дельфтской вазе.

Лавочник показал ему запись в большой конторской книге: "Розы-то розы, только не на рю Мобийон, а на набережную Августинок. Адрес известный, туда половина Парижа цветы отправляет. Для мадемуазель Бенджаман, нашей звезды театра, — хозяин восторженно закатил глаза.

— Большое вам спасибо, теперь я спокоен, — Мэтью выбрал себе бутоньерку. Расплатившись, весело насвистывая, мужчина пошел на другой берег реки — к почтамту.

На мраморный пол умывальной были брошены шелковые, влажные полотенца. "Ты слышала, — Тео томно потянулась, — на той неделе, на обеде, наш посол в Стамбуле рассказывал о турецких банях? Вот бы и нам их завести".

Женщины сидели в большой медной ванне. Марта, взяв с комода фарфоровую миску, стала размазывать по смуглым плечам подруги какую-то пасту. Запахло розами. Тео зевнула: "Потом я тебе спину разотру, эти флорентийские средства очень хороши для кожи".

Марта прополоскала руки и заколола повыше влажные, бронзовые волосы: "Когда Жанна из Лиона возвращается?"

— Через месяц где-то, — Тео чуть слышно застонала: "Вот так, хорошо. Теперь ты поворачивайся".

Она посмотрела на худую, с выступающими лопатками спину Марты: "Ткани надо заказывать прямо на мануфактурах. Так дешевле, и у Жанны отличный вкус. Сейчас там как раз столпотворение, в Лионе показывают образцы того, что будут носить следующим летом. Так что не беспокойся — она и нас оденет, и тебя, и даже Теодора".

— Маленького Теодора, — Марта почувствовала сильные пальцы подруги и блаженно улыбнулась. "Большой Теодор предпочитает английские ткани".

— Помяни мое слово, — сказала Тео, растирая ее, — тощие еще долго будут в моде. Это у нас, в театре, публика за свои деньги хочет видеть грудь и бедра, а так, — она стала поливать Марту теплой водой, — королева костлявая, как ты, и все ей подражают.

— Теперь ложись на кушетку, — велела Марта, когда они вылезли из ванны. Она взяла серебряный флакон и хмыкнула: "Сахар, уксус и вода. Очень простая вещь, научи Жанну, когда она вернется. Еще нужны полоски бумаги. Только ноги, или руки тоже?"

— Все, — Тео закрыла глаза. Она посмотрела из-под ресниц на подругу: "Когда вернется Жанна. Господи, что я ей скажу, бедной девочке? Она там ткани для меня покупает, а я…, Но я не могу, совсем ничего не могу сделать".

Башни собора Парижской Богоматери купались в расплавленном золоте заката. Тео, запахнув кашемировую шаль, допивая кофе, исподтишка посмотрела на Дэниела. Он стоял, прислонившись к перилам балкона: "Смешно. Мы с тобой четыре года не виделись, а ты совсем не изменилась, только еще похорошела".

— Хотя куда же еще, — мужчина любовался темными, неприкрытыми волосами, рассыпавшимися по ее плечам, изящной ногой в атласной, домашней туфле, что виднелась из-под подола ее шелкового платья.

— Франклин, — Дэниел откашлялся, — тобой очень доволен. Говорит, лучшего теневого посла и придумать нельзя было.

Смуглые щеки Тео покраснели. Она, глядя куда-то вдаль, ответила: "Меня Меир хорошо подготовил, когда мы сюда плыли. Так он на сестре Иосифа женился? — Тео ласково улыбнулась. "Он мне очень понравился, Иосиф, и Джо тоже, и Аарон. Они, наверное, тоже — повенчались уже в Иерусалиме. Иосиф у меня тут, — она махнула рукой в сторону квартиры, — операцию делал племяннице месье Корнеля".

— Он мне рассказывал, — Дэниел помолчал и неловко спросил: "А ты — замуж не собираешься, Тео?"

Девушка вздохнула: "Я же актриса. У нас есть, конечно, замужние в труппе, но они все с актерами живут, так легче. Обычным мужьям, — она поиграла жемчужным браслетом, — не нравится, когда жена на сцене, Дэниел".

— В Америке, — он присел напротив и внимательно взглянул на нее, — театра нет, Тео. А так хочется, чтобы был!"

Его зеленовато-голубые глаза заблестели: "Я, когда с Теодором и Мартой на "Федру" пошел, с тобой в главной роли, сидел и просил про себя — только бы это никогда не закончилось".

Тео рассмеялась: "Я сейчас "Аталию" репетирую. Как раз вернешься в следующем году из Марокко — и мы выпустим премьеру".

— Да что это со мной? — сердито подумала девушка, чувствуя, как горит у нее лицо. "Ты же обещала себе, — напомнила она, — обещала, не смотреть на мужчин. Все равно — ты урод, и ничего из этого не выйдет. И Жанне будет больно, зачем это делать?"

— Я бы, — тихо сказал Дэниел, наливая себе кофе, — если бы у меня была такая жена, как ты, — никогда бы не ревновал. Я бы просто приходил каждый вечер в театр и любовался ей. И был бы горд, что она выбрала меня.

Длинные, смуглые пальцы Тео скомкали край шали. Она почувствовала, как бьется ее сердце — часто, прерывисто. "Это же Дэниел, — напомнила себе девушка. "Вы росли вместе, вместе учились".

Он стал совсем другим. Красивое, загорелое лицо больше не было юношеским — перед ней сидел мужчина. Тео заметила тонкие морщины в уголках его глаз: "А тебя сколько раз ранили, Дэниел?"

— Три, — он усмехнулся. "Но я очень надеюсь, что больше этого не случится — хватит уже воевать. Надо заниматься мирными делами, — заботиться о финансах страны, идти дальше, на запад, — он чуть помрачнел. Тео вздохнула про себя: "Бедная Мирьям, не говорит он об этом, но видно — ему все еще тяжело".

— И открывать театры, — закончил Дэниел. Тео невольно рассмеялась: "С этим можно и подождать".

— Вовсе нет, — немного обиженно ответил он. "Так и вижу перед собой афишу — мисс Тео Бенджамин в роли "Аталии", в Нью-Йорке, Филадельфии и Бостоне".

— В Нью-Йорке пока что англичане сидят, — заметила Тео. Дэниел уверенно отозвался: "Выбьем. Скажи мне, — он замялся, — а тот салон, что у Марты…"

Тео внезапно потянулась и коснулась его руки — мужчина вздрогнул. "Против своей страны она не работает, и никогда не будет, — тихо сказала девушка. "А остальное, Дэниел — черные ресницы дрогнули, — вы же все — одна семья, не ссорьтесь друг с другом из-за этого".

— А я — не семья, — горько подумала Тео, — и никогда ей не стану. Даже Жанна — и то им всем родственница. Я, — она вздохнула про себя, — так, приживалка. Бывшая рабыня, никто".

— Не будем, — он кивнул: "Тем более, что я вообще — дипломат, я таким не занимаюсь, Тео".

Внизу, на набережной Августинок было уже сумрачно, зажигались масляные фонари. Дэниел тихо проговорил: "Семья. Знаешь, я же столько лет один живу, Тео. Вот сейчас сидим с тобой — и мне отчаянно не хочется возвращаться к мистеру Франклину, там неубрано и все табаком пропахло, — он замолчал.

Тео, ничего не сказав, поднявшись, — вдруг схватилась за кованые перила балкона. Его рука была твердой, теплой, надежной. Тео, отвернув голову, шепнула: "Спасибо, Дэниел. Извини, просто голова отчего-то закружилась".

Она ушла в комнаты, а Дэниел все стоял, глядя ей вслед.

Марта повертелась перед зеркалом: "Все-таки мне очень идет этот шелк — старая медь. Так, — она взглянула на бронзовые часы, — я в парк Тюильри, заберу Теодора и Констанцу. Дэниел просил пораньше прийти, у него дела какие-то"

— Да, — Тео посмотрела в угол передней, избегая прямого, твердого взгляда зеленых глаз. "А что Констанца, приедут за ней из Лондона? — спросила девушка.

Марта вздернула ухоженную бровь. "Весточку я отправила. Но, сама понимаешь, обычные корабли сейчас в проливе не ходят, война. Так что надо ждать. Давай, — она поднялась на цыпочки и поцеловала подругу в щеку, — у тебя же сегодня нет спектакля, ложись и спи.

В дверь постучали. Марта впустила посыльного из цветочной лавки: "Очередной поклонник, только в этот раз — алые розы".

Тео послушала, как цокают ее каблучки по лестнице. Дав мальчику на чай, она спрятала пылающее лицо в огромном букете.

— А месье Корнель, как и обещал, — каждую неделю белые розы присылает, — отчего-то подумала девушка. "Впрочем, он всегда делает то, что обещал, месье Теодор".

Позвонив, она велела служанке: "Поставьте в столовой, пожалуйста. Я сегодня ужинаю с месье Вулфом, вдвоем. Когда накроете на стол — можете быть свободной".

Горничная присела. Тео, пройдя в свою спальню, закрыв дверь, — бросилась на огромную, с шелковыми подушками, кровать. Она перевернулась на спину, и, глядя на кружевной балдахин, сплела длинные пальцы: "Один раз, один только раз. Наверняка, я опять ничего не почувствую. Но, Господи, как, же мне хочется, чтобы стало иначе…"

Девушка закрыла глаза. Глубоко, отчаянно, вздохнув, она повторила: "Один раз".

В саду Тюильри пахло влажной землей, — ночью шел дождь, — и каштанами. Марта медленно шла по песчаной дорожке, раскланиваясь со знакомыми, вдыхая запах последних, увядающих, осенних цветов.

Она вспомнила аромат жасмина тем жарким, лондонским летом, два года назад: "Наверное, Питер сам приедет за Констанцей, все же его племянница. Хотя опасно это, надо на рыбацкой лодке добираться. А его светлость обещал навестить, и забыл. Хотя, конечно, у него, кроме нас, других забот хватает. Работа делается, донесения посылаются, а остальное…, - она вздохнула. Помахав рукой, Марта услышала крик Тедди: "Мама пришла!"

Он сидел в большой деревянной тележке, с другими детьми. Маленький, мышиного цвета ослик, повел ушами и бодро зашагал по кругу.

Марта опустилась на скамейку рядом с Дэниелом и Констанцей и поинтересовалась: "А ты почему не катаешься?"

— Это для маленьких, тетя Марта, — возмущенно сказала девочка. "Вы знаете, что дядя Теодор и месье Лавуазье проводят опыты с оксидом мурия? Это смертельно ядовитый газ! — важно добавила Констанца.

— Очень надеюсь, что они надевают маски, — пробормотала Марта. Дэниел сидел, улыбаясь, глядя на детей в тележке.

— Теодор мне говорил, — мужчина посмотрел на невестку, — что маленького уже верховой езде учит. Мой племянник скоро и стрелять начнет, мне, — Дэниел запнулся, — отец в пять лет пистолет подарил.

Около рта Марты легла жесткая складка. Дэниел отругал себя: "Кто тебя тянул за язык! Вообще не упоминай при ней об отце, зачем это?"

Женщина внезапно рассмеялась, проследив глазами за каштановой, кудрявой головой сына: "Маленький Тедди тоже — будет стрельбой заниматься. Она посмотрела на изящные, золотые часы, привешенные к браслету, и, перехватила взгляд Дэниела: "Месье Корнель подарил весной, на рождение мое, как он в Святую Землю уезжал. Очень тонкая работа, часовщики только недавно научились такие делать. Пора, Констанца, — она потормошила девочку, — придем домой, Тедди отправится спать, а мы позанимаемся".

— Тетя Марта отлично знает математику, — с достоинством сказала Констанца, поднимаясь, — вы знаете, дядя Дэниел, она ведь расчеты делает, для Арсенала.

— Как это Теодор сказал, — усмехнулась Марта, заправляя за ухо бронзовую прядь, — сейчас выигрывает тот, на чьей стороне наука. Делаю расчеты, узнаю сведения о вооружении армии, и отправляю их в Англию. Джон ведь написал: "Ни один уважающий себя ученый не будет пользоваться чужими достижениями, уж такие они люди, поэтому просто передавай мне цифры. Господь с ними, с этими химическими открытиями".

Мальчик слез с тележки и подбежав к Марте, уткнулся головой в ее шелковую юбку. "Ты же мой хороший, — заворковала женщина, — попрощайся с дядей Дэниелом и пойдем. Тебя дома ждет ванна".

— Брат, — подумал Дэниел, целуя пухлую, еще по-летнему загорелую щечку. Мальчик оправил свое бархатное платьице. Он грустно сказал, подергав Дэниела за полу сюртука: "Приходи к нам. С моими солдатиками поиграем. Я буду скучать, когда ты уедешь".

— Я тебе помогу, Марта, провожу до рю Мобийон, у меня еще есть время, — Дэниел поднялся и, подхватив брата, подбросил его. Тедди блаженно засмеялся. Обняв мужчину, ребенок прикорнул у него на плече.

Они шли к выходу. Дэниел рассматривал изумрудную сережку в нежном ухе женщины: "Все-таки она живет с месье Корнелем. Он там ночует, в ее квартире, два или три раза в неделю. Они бы и поженились, только вот Мэтью…, Хоть бы с ним что-нибудь случилось, а то жалко — видно, что Марта и Теодор друг друга любят. И с мальчиком он возится, как с собственным сыном".

— В Лондоне, — важно сказала Констанца, выходя из ворот, — у меня будет учителя математики, химии и английского языка. Когда я вырасту, я буду писать о науке. Мне надо в ней хорошо разбираться, тетя Марта, правда, ведь?

— Конечно, — рассмеялась женщина, — а то почитаешь La Gazette и за голову хватаешься — репортеры все, что угодно переврут. Но ты, — она наклонилась и поцеловала рыжую голову, — будешь не таким журналистом, Констанца, я уверена.

Они и не обратили внимания на невысокого человека в холщовой куртке мастерового, с коротко остриженными, золотистыми волосами. Он стоял напротив выхода из сада, рассматривая витрину книжной лавки.

— Сучка, мерзавка, — застонал про себя Мэтью, — гадина проклятая. Я же своими глазами похороны этого ублюдка видел, и могилу тоже. Теперь и в Лондон не поедешь, за деньгами, — надо опять от дорогого брата избавляться. И от нее. Хватит, зажилась моя жена на белом свете. Так, — он потер нос и вспомнил полученное на почтамте письмо, — это все подождет. Сначала узнаю, зачем мой старший брат послал пять десятков роз нашей милой сестрице Тео, — он ласково погладил свою суму и услышал сухой голос нотариуса:

— Разумеется, месье Бенджамин-Вулф, эта дарственная имеет силу на территории Франции. Вы иностранный подданный, штата Виргиния. Вы имеете полное право забрать свою рабыню назад, она — ваша собственность.

— Собственность, — раздув ноздри, повторил Мэтью. Он зашагал к набережной Августинок. "Если Дэниел с ней переспит, и я ему скажу, что Тео — наша сестра, он в петлю полезет, — смешливо размышлял Мэтью, проталкиваясь через толпу на мостовой.

Был ранний, теплый осенний вечер, с реки дул легкий ветер. Мэтью, остановившись у лавки зеленщика, купил спелую, сладкую грушу.

— Полезет — повторил он, вытирая с губ сок, выбрасывая огрызок в Сену. "Он, как наша матушка — совестливый. Она ведь повесилась, когда узнала, что папа со своей сестрой жил. Не зря я кое с кем из старых надсмотрщиков в имении поговорил. Золото быстро языки развязывает. Так что ни младшего брата у меня не будет, ни старшего, — Мэтью ухмыльнулся. Сняв со спины удилище, прикрыв золотистую голову суконной шапкой мастерового, он устроился ловить рыбу прямо напротив дома сестры.

Стол был накрыт на двоих. Тео, сидя напротив Дэниела, весело сказала: "Ты пей, это моэт, из того ящика, что граф д’Артуа прислал. В Марокко магометане, там вина уже не достанешь. Мистер Франклин мне рассказывал о договоре, что ты едешь заключать. Сложно будет? — девушка отложила серебряную вилку. Подперев смуглый подбородок рукой, она посмотрела на Дэниела.

— Господи, — подумал он, — какие у нее глаза. Как самая черная ночь, с золотистыми звездами. И ресницы такие длинные.

— Непросто, — он улыбнулся, поливая устрицы лимонным соком, — все-таки, это наше первое соглашение о дружбе. Надеюсь, что султан Сиди Мохаммед проявит к нам благосклонность. Но это дело долгое, — вздохнул Дэниел, — вряд ли я раньше следующей весны вернусь.

Когда Тео внесла тыквенный пирог, он рассмеялся: "Совсем как дома. Спасибо тебе большое".

— Я подумала, — девушка стала разливать кофе, — что тебе будет приятно поесть нашей еды.

— Жареного опоссума, — расхохотался Дэниел. "Дедушка Франсуа его любил, я помню. Или рагу из белок, тут и не достать такого. Впрочем, в Бостоне тоже этого не едят. Только у нас, в горах, на юге".

— Я так рада, что у Салли и Ната все хорошо, — Тео смотрела на колеблющиеся огоньки свечей, — и матушка его на свободе, и дочка у них родилась. Счастливые.

— А ты бы — хотела детей, Тео? — тихо спросил Дэниел. "Я смотрю на Марту, дочку Фрименов, на маленького Тедди, и думаю, — а у меня, когда-нибудь, будут дети?"

— Хотела бы, — после долгого молчания ответила девушка. "Но мало у кого в театре есть семья, это сложно — возвращаться на сцену после такого. У меня была наставница, мадемуазель Ленорман, бывшая актриса, она умерла тем годом, — она ушла из театра, когда у нее дитя появилось. Только ведь, — тоскливо проговорила Тео, — я бы хотела сначала полюбить, Дэниел. Я ведь и не любила никого.

— Я думал, что любил, — он поднялся, и, расстегнув сюртук, прислонился к косяку двери, что выходила на балкон. "Кто-то рыбу удит, — подумал Дэниел, — надо же, как поздно. Господи, не могу я так. Она ведь тоже — не любит меня, опять все будет — из-за одиночества. Не надо, не надо".

— Думал, — повторил он. "Мирьям покойную, и еще одну женщину, она замуж вышла потом. Не за меня, — усмехнулся мужчина.

— Меня любил один человек, — шелковое платье зашуршало рядом с ним, запахло розами. Она оказалась рядом — высокая, вровень ему. "То есть, я ему нравилась, — Тео покраснела: "А месье Корнель? Но я его не люблю, совсем, он просто — хороший друг. И Жанна — это иное, совсем иное".

— Я тебе хочу рассказать кое-что, — тихо сказала Тео. "Я об этом никогда, никому не говорила, Дэниел".

Он слушал. Потом, взяв смуглую, изящную руку, прижавшись к ней губами, Дэниел шепнул: "Я его сам, Тео — убью. Обещаю тебе. Пусть он мой брат, он мерзавец, каких поискать, преступник, нельзя его жалеть".

На ее ресницах повисла алмазная слеза. Девушка всхлипнула: "Я тебя не просто так пригласила на ужин, Дэниел".

— Я понял, — смешливо сказал он, все еще не отрываясь от нежной кожи. "А я не просто так сказал, что хочу увидеть первый американский театр, и тебя в нем. Тео, — он поднял глаза, — Тео, не плачь, пожалуйста…"

В его объятьях было уютно, от него пахло чем-то теплым, пряным. Положив голову ему на плечо, тихо, прерывисто дыша, она сказала: "Прости меня. Я боюсь, Дэниел. Боюсь, что все будет не так, как надо. Боюсь, что тебе будет со мной плохо…."

— Это все потом, — отмахнулся Дэниел, и нежно взял ее лицо в ладони: "Ты только скажи мне — ты выйдешь за меня замуж?"

Тео помолчала. Прикусив гранатовые губы, девушка робко ответила: "Нельзя. Я хоть и свободный человек, но все равно — цветная. В колониях нас не поженят, Дэниел".

— Это будет следующая вещь, которую мы отменим, после рабства — уверил ее мужчина. "Мы можем пожениться тут, в Париже, а жить в Пенсильвании — у них разрешены такие браки, хотя я клянусь — мы избавимся от этой дикости и мракобесия во всей Америке, Тео".

— Тебе будет со мной плохо, — упрямо добавила девушка, вздохнув про себя: "И мне тоже".

— Давай я сам решу, — Дэниел привлек ее к себе. У нее были мягкие, покорные, сухие губы. Тео, откинув голову, шепнула: "А если я не захочу бросать театр, Дэниел?"

— Не надо, конечно, — он легко поднял девушку на руки, атласные туфли упали на каменные плиты балкона. Она, прижавшись к нему, услышала ласковый голос: "Не надо, Тео. Мы будем жить тут, в Париже. Я каждый вечер буду сидеть в ложе, и любоваться тобой".

— Тебе надоест, — хихикнула Тео.

— Никогда, — уверенно ответил Дэниел и понес ее в спальню.

Рыбак внизу вытащил из реки удилище: "Вот завтра и навещу родного брата. Он в "Прокопе" кофе пьет, после обеда. В комнаты к нему приходить опасно — там этот Франклин, еще наткнусь на него. А в кафе Дэниел меня не убьет, побоится. Да что это я — он вообще меня не убьет, рука не поднимется".

Мэтью взял плетеную корзину с уловом и бодро зашагал к Новому мосту.

— Хозяину отдам, — подумал мужчина, — пусть зажарит. Значит, завтра с утра — в Венсенн, к маркизу, надо будет с собой русские документы взять. Не зря я за них, столько заплатил, пусть работают. Потом повидаю старшего брата, а там и до младшего дело дойдет. Париж меня надолго запомнит, — он перекрестился на башни собора и пошел дальше.

Тео проснулась от запаха кофе. На серебряном подносе лежало несколько алых роз. Она блаженно улыбнулась, и услышала голос Дэниела: "Ты спала, а я тобой любовался, все не мог глаз отвести".

— Скоро слуги придут, — озабоченно сказала девушка, оглядывая разбросанные подушки и простыни. "Надо все это убрать, а то неудобно получится". Она вдруг спрятала глаза и пробормотала: "Дэниел, я не знала, что, так…что так бывает".

Он забрал у нее чашку с кофе. Поставив поднос на персидский ковер, Дэниел обнял ее: "Теперь так будет всегда, любовь моя". От нее пахло розами, на смуглой, нежной шее виднелись синяки, темные, спутанные волосы упали ему на плечо.

— Так хорошо, — простонала Тео, оказавшись сверху, наклонившись, целуя его. "Еще, еще хочу, Дэниел!". Он прижал ее к себе и шепнул на ухо: "Потом я тут все приведу в порядок и пойду заниматься, а ты — будешь спать. Вечером я увижу тебя в театре, а завтра мы отправимся к священнику".

— Тут католики, — тяжело дыша, чувствуя его руку, успела выговорить Тео.

— Да хоть бы и магометане, — усмехнулся он, гладя ее по голове, и сам — еле сдерживая крик. "Так, как ночью…, - умоляюще попросила девушка. "Пожалуйста…, мне так нравится, так нравится…"

— Господи, — подумала она, распростершись на постели, хватаясь раскинутыми руками за шелковое покрывало, — спасибо тебе. Со мной все хорошо, все хорошо. А Жанна? — внезапно подумала она. "Бедная моя, она же плакать будет. Как я могу ее бросить, она меня так любит. Но что, же делать, я ведь семью хочу, детей…., - Тео откинула голову назад, и, закричав, — привлекла мужчину к себе.

— Это другое, — Дэниел целовал ее смуглые плечи, тонкую, выступающую косточку ключицы, большую, тяжелую, сладкую грудь. "Другое. Тогда, с Эстер — это было от одиночества, а мы с Тео любим друг друга. Господи, я не верю…, - он ощутил ее нежные пальцы и рассмеялся: "Скоро мы поженимся, и тогда уже можно будет ничего такого не делать, любовь моя. Можно будет сразу начинать думать о детях".

Тео заметно покраснела. Укладывая его на спину, наклонившись, закрывшись растрепанными, длинными волосами, что спускались ей на бедра, она пообещала: "Обязательно. А сейчас, отдыхай, милый мой".

— Будем жить тут, — счастливо сказал себе Дэниел. "Вернусь из Марокко и попрошу, чтобы меня оставили в Париже. Франклин же говорил, что он хочет домой поехать, устал, да и лет ему много. А мне двадцать пять, — он улыбнулся, — и Тео двадцать один. У нас все впереди".

Потом они лежали, обнявшись, зевая. Дэниел, поглаживая ее по плечу, велел: "Спи. У тебя спектакль, тебе надо отдохнуть. Я тебя люблю".

— Я тебя тоже, — ласково потянулась к нему Тео. Мужчина, целуя длинные ресницы, еще раз повторил: "Спи".

Уже выйдя на набережную Августинок, он остановился — раннее утро было тихим, над островом Сен-Луи всходило солнце, в Сене лениво плескала какая-то рыба. Дэниел посмотрел на ее окна, и улыбнулся: "Люблю тебя".

Мэтью оглядел себя перед большим, в резной оправе зеркалом, и остался доволен — напудренный парик скрывал коротко остриженные волосы, серо-лиловый сюртук был украшен бутоньеркой. Он положил руку на эфес шпаги — черненого серебра: "Я смотрю, слуги маркиза держат эти комнаты в полном порядке".

Де Сад передал ему ключи от квартиры — неподалеку от рю Мобийон. Мэтью вспомнил голубые, пристальные глаза маркиза и его тихий голос: "Мне разрешили прогулки, месье Волков. Каждый день, после завтрака, во дворе замка. Так что жду вас, чем скорее, тем лучше".

— Дом я снял, — Мэтью оскалил в улыбке красивые зубы, — там же, в деревне, рядом с Венсенном. Будем развлекаться вместе, маркиз с этой девчонкой, а я — с Тео. Потом избавлюсь от жены с ребенком — и в Лондон, вступать в права наследства. А потом домой, — он раздул ноздри, и не выдержал, — расстегнулся. Он смотрел на себя в зеркало и вспоминал маленький домик, что он купил под Санкт-Петербургом, вспоминал девушку, — исхлестанную плетью, с окровавленной повязкой на глазах, стоявшую на коленях, покорно открыв рот. Потом он сорвал повязку. Любуясь изуродованным лицом, Мэтью, ласково сказал по-французски: "Ты такая красивая, любовь моя, такая красивая. Иди сюда".

Девушка мелко задрожала. Она говорила только по-русски, Мэтью купил ее и вторую, — ту, что сейчас умирала в подвале, с разорванным животом и выколотыми глазами, — за пятьдесят рублей.

— Сущие копейки, — подумал он, резко рванув девушку к себе.

— Хорошо, — медленно сказал Мэтью, потянувшись за ножом. Ножи были отличной, немецкой работы, он купил их в Гамбурге. Укусить его она не могла — все зубы он вырвал еще давно. Держа ее одной рукой, Мэтью легким, точным движением вырезал язык. Изо рта девушки хлынул поток крови. Мэтью, застонав, почувствовав ее жаркое, сладкое тепло — закрыл глаза.

Он еще долго стоял, тяжело дыша. Потом, почистив зеркало, застегнувшись, посмотрев на легкий румянец у себя на щеках, Мэтью закрыл дверь. Сбежав по лестнице, он пошел к рю де Фоссе-Сен-Жермен, к "Прокопу".

Дэниел сидел, переводя отрывок из Корана на французский, изредка отхлебывая уже остывший кофе. "Хоть бы не курили так здесь, — подумал он, — вся одежда уже пропахла. Впрочем, что это я — Франклин тоже курит. Говорят, в Марокко кальяны, вот его я бы попробовал. Там табак с ароматическими маслами. С розами".

Подумав о розах, он сразу же вспомнил Тео, и сердито велел себе: "Еще полчаса. Закончишь этот отрывок, закажешь горячего кофе, и думай о ней, сколько хочешь. Впрочем, нет, тут же люди вокруг, — мужчина улыбнулся. "Все равно, мы скоро поженимся".

— Добрый день, — услышал он сверху вежливый, знакомый голос. Дэниел поднял глаза. Брат стоял, наклонив голову набок, смешливо рассматривая его.

— Пистолета у тебя нет, — сказал Мэтью, доставая из-за отворота сюртука какую-то бумагу. "Не принято, дорогой брат, в кафе с пистолетом ходить. И шпаги — он усмехнулся, — тоже нет".

— Мерзавец…, - Дэниел встал и увидел, как люди вокруг замолкли. "Не устраивай сцен, дорогой брат, — спокойно посоветовал ему Мэтью. Сев, он щелкнул пальцами: "Свежего кофе, месье".

Он достал из кармана плоскую шкатулку розового дерева. Откусив кончик сигары, выплюнув его на покрытый опилками деревянный пол, Мэтью закурил.

— Как отец, — вспомнил Дэниел. "Господи, о чем это я — он же убийца. Он троих на тот свет отправил. Мне Марта говорила, что в Копенгагене — тоже труп девушки нашли".

— Ты почитай, — лениво посоветовал Мэтью, принимая от официанта кофейник. "Это нотариально заверенная копия части завещания нашего дорогого отца, упокой Господи его душу. У нас, Дэниел, сестра есть".

Дэниел смотрел на лист бумаги. Буквы запрыгали перед его глазами. Он едва успел разобрать: "Тео Бенджамин-Вулф, 1759 года рождения…признаю законной дочерью…, назначаю выплату в 300 футов…, пожизненно".

— Сумма не такая большая, — сказал Мэтью, выпуская клубы дыма, — но Тео обрадуется, думаю. Ты ей это отнесешь? — он похлопал ладонью по бумаге.

— Ого, как постарел, — присвистнул про себя Мэтью, увидев наполненные страданием глаза брата. "Не думал я, что люди так быстро могут меняться. Наверняка, в петлю полезет".

Дэниел едва заставил себя встать. Он пошатнулся: "Нет, нет, я не могу. Как после этого жить? Кто этот человек? — он взглянул на изящного мужчину с ореховыми глазами, что сидел напротив.

— Или разум потеряет, — Мэтью проводил глазами брата, что выбежал из кофейни. "Мне все равно, главное, что я от него избавлюсь". Он подозвал официанта и велел: "Вы сложите вещи месье Вулфа, хотя я не думаю, что он вернется".

Мэтью затушил сигару: "И этот кофейник поставьте в его счет, пожалуйста".

В комнатах Франклина никого не было. Дэниел прошел к себе. Едва взглянув на заваленный бумагами рабочий стол, он достал шкатулку с пистолетами. Руки, — он посмотрел на свои пальцы, — тряслись.

— Надо записку оставить, — вдруг, горько приказал он себе. "Для нее. Иначе нельзя. Господи, нет мне прощения, нет, и не может быть". Он вспомнил ее горячий шепот ночью. Потом перед его глазами встала она, — в костюме Федры, — и Дэниел услышал:

— На мне лежит вина.

По воле высших сил была я зажжена

Кровосмесительной, неодолимой страстью…

— Это не Тео, — Дэниел уронил голову в руки, — это я, я во всем виноват.

Он вытер слезы с лица, и, проверив пистолет, положив его рядом — начал писать.

Марта закрыла дверь кабинета. Присев к столу, она распечатала письма. Их передавали в саду Тюильри — разные люди, то пожилая, похожая на няньку или служанку, женщина, то разносчик лимонада, то шарманщик.

Она отложила записку для Теодора, и взяла свой конверт.

— Дорогая Марта, — читала она, — я сам хотел приехать за Констанцей, но его светлость мне запретил — незачем, как он сказал, зря рисковать. Ее заберет надежный человек, который скоро появится в Париже. Твой адрес он знает. Передай ей, что ее кузен Майкл с нетерпением ждет знакомства. Также вкладываю послание от моего стряпчего, мистера Бромли для мадемуазель Тео Бенджаман, я знаю, что вы знакомы. Он прочитал в газете о том, что мадемуазель Тео — актриса Comedie Francais, и сразу попросил меня как-то с ней связаться. Жду тебя и маленького Тедди в Лондоне, и остаюсь твоим преданным слугой, мистер Питер Кроу.

Марта повертела в руках конверт с вытисненной надписью "Бромли и сыновья, поверенные в делах", и, хмыкнув, — позвонила.

— Мари, — сказала она горничной, — я выйду ненадолго, прогуляюсь. Если дети проснутся — подайте им шоколад с вафлями.

— Мадемуазель Констанца, — улыбнулась служанка, — сказала, что только малыши спят после обеда. Она занимается, мадам, читает.

— Хорошо, — Марта натянула тонкие, вышитые замшевые перчатки и положила конверт в бархатный мешочек. "Принесите мне шляпу, Мари, — попросила она.

Полюбовавшись каскадом перьев, что спускались с тульи, Марта подхватила шелковые юбки и спустилась по лестнице.

— Она уже и встала, наверное, давно, — женщина взглянула на полуденное, еще теплое, осеннее солнце, — хотела же, раньше лечь спать.

— Мадмуазель Тео завтракает в постели, — сказала ей служанка на Набережной Августинок, — я сейчас доложу.

В спальне пахло чем-то теплым, пряным. Марта, наклонившись над Тео, целуя ее в щеку, заметила шелковый шарф, обмотанный вокруг шеи девушки.

— Горло берегу, — покраснев, объяснила Тео, — а то что-то кашляла, как проснулась.

— А, — только и сказала Марта, устраиваясь в ногах кровати.

— Сандал, — поняла она, принюхавшись. Марта вытащила письмо. "Мой поверенный в Лондоне тебе пишет, — усмехнулась женщина, — уж не знаю, что ему понадобилось, война же идет".

Тео недоуменно подняла брови, и, приняв конверт, — вскрыла его. Она сидела, шевеля губами, а потом вскинула на Марту огромные, черные глаза.

— Мистер Дэвид, — Тео помолчала, — оставил мне пожизненное содержание, триста фунтов в год. Поверенный пишет…, пишет, — Тео справилась с собой, — что они не знали, где меня искать, и только потом прочли в газете, что я здесь, в Париже, что я актриса…, Марта…, - Тео закусила руку, — Марта….

— Так это же хорошо, — бодро сказала женщина, — видишь, совесть у него заговорила, а вам с Жанной эти деньги не лишние будут.

— Марта…, - крупные, блестящие слезы поползли по лицу Тео, — мистер Дэвид же не просто так мне их оставил…Он признал меня своей законной дочерью, Марта…

Она все не понимала. Тео увидела, как она улыбается, как говорит что-то, услышала имя Дэниела. Девушка вспомнила колеблющийся свет свечей, запах роз и сандала, его губы, его ласковый голос, что шептал ей что-то быстрое, нежное, вспомнила свой стон, свою голову у него на плече — и разрыдалась, отбросив письмо.

Шарф сполз с шеи. Марта, увидев синяки, встряхнула Тео за плечи. "Он…, - глотая ртом воздух, сказала Тео, — он был тут, ночью. Мы хотели пожениться, Марта…Господи, это я, я во всем виновата, нет мне прощения…"

Марта, погладив ее по голове, шепнула: "Никто не виноват, милая моя. Вы же не знали. Умывайся, одевайся, и пойди к Дэниелу. Расскажи ему все. Никто ничего не узнает, никогда, ты не бойся. У тебя теперь будет старший брат. И ты Тедди старшая сестра, — Марта привлекла ее к себе.

— Я знала, — мрачно сказала Тео, потом, опуская руки в серебряный таз с водой, пахнущей розами, сморкаясь, принимая от Марты шелковое полотенце, — знала, что делаю дурное. За спиной у Жанны…, - она поморщилась и обернулась, придерживая волосы на затылке. "Я просто хотела…, После Мэтью, был человек, которому я очень нравилась. И мы с ним, один раз, — Тео покраснела, и стала расчесывать волосы. "Я ничего не почувствовала. А вчера…, - она застыла с гребнем в руке.

— А вчера почувствовала, — ворчливо сказала Марта, усаживая ее в кресло, забирая гребень. "И потом почувствуешь, как встретишь мужчину, что больше жизни тебя любит".

— Теодора, — чуть не добавила она.

— Но это, же мой брат! — горько покачала головой Тео. "И Мэтью тоже…"

— О Мэтью и не вспоминай, нет его на свете, — жестко сказала Марта, причесывая ее. "А что тебе хорошо было…".

Она внезапно остановилась и раздула ноздри. "Думаешь, мне с твоим отцом в постели не нравилось? Я себя Тео, ненавидела за это, и до сих пор, — Марта сглотнула, — как подумаю, так тошнота к горлу подступает. Я, Тео, жила с мерзавцем, который моего отца искалечил, с убийцей, и все равно — каждую ночь, лежа под ним, кричала, плакала даже, от счастья…, - тонкие губы искривились и Марта повторила: "Ненавижу себя. Другая бы на моем месте застрелила его, и все, а я…"

— У тебя отец был на руках, и ребенок, — Тео прижала ее ладонь к щеке. "Не вини себя, милая, пожалуйста".

— Вот и ты — не вини, — Марта взялась за шпильки. "Такими нас Господь сотворил. И Жанне ничего не говори, Бога ради, незачем ее расстраивать. Что было — то прошло".

— Я с тобой пойду, — сказала Марта, когда Тео уже натягивала перчатки, — постою там, на улице. Мало ли что.

Уже на лестнице она взяла смуглую руку Тео: "Ты же знаешь, месье Корнель тебя одну любит, и будет любить всегда?"

— Он мне говорил, — грустно отозвалась Тео, — еще, когда племянницу свою в Святую Землю отвозил. Нет, Марта, и не проси меня, — девушка покачала головой, — я больше на мужчин и смотреть не буду, после такого. Он мне друг, вот и все.

— Друг, — тихо отозвалась Марта. Распахнув тяжелые двери, она велела: "Пошли".

Дэниел запечатал письмо и написал на конверте: "Передать мадемуазель Тео Бенджаман". Тяжелые, бархатные гардины были задернуты, в комнате было полутемно. Он взглянул на свои вещи: "Я же у "Прокопа" Коран оставил. Надо попросить, чтобы его забрали. И предупредить, что Мэтью здесь. Надо Марте записку оставить, она все сделает".

Потянувшись за пером, Дэниел замер — дверь заскрипела.

— Ты не заперся…, - Тео увидела пистолет на столе. Подойдя, девушка положила руку на оружие: "Дэниел, не надо. Не надо, пожалуйста…"

Мужчина поднял глаза и Тео подумала: "Господи, как будто старик. Да кто же ему сказал?"

— Я все знаю, — Тео внезапно, ласково погладила его по русым волосам. "Мне пришло письмо от поверенных. Наш отец, — девушка запнулась, — оставил мне деньги. Пожалуйста, Дэниел, не делай этого, мы ни в чем не виноваты".

Она опустилась на колени рядом с креслом. "Мне Мэтью сказал, — Дэниел уронил голову в ладони, — он здесь, в Париже. Я видел его, в кафе…, и не смог, не смог его убить…, Прости меня, Тео".

— Его убьют, — уверенно ответила девушка. "Тебе не надо рисковать, Дэниел, езжай в Марокко и делай свое дело. Для нашей страны". Она обняла Дэниела: "Я очень рада, что у меня есть старший брат. И младший — тоже. У меня есть семья. А все остальное — ушло, и мы не будем об этом вспоминать. Прошу тебя, Дэниел".

— Сестра, — подумал он. "Господи, у меня есть сестра. Младшая. Думал ли я?"

— Все будет хорошо, — шепнула ему Тео. "Все будет хорошо, братик. Приходи сегодня в театр, тебе ведь скоро уезжать надо, я помню. Только Марта должна знать, что Мэтью здесь. Это ведь опасно для нее и для Тедди".

— Я его в Арсенал отправлю, — раздался голос с порога комнаты. "На квартиру месье Корнеля. Она маленькая, правда, но несколько дней Тедди с няней сможет там пожить. Там безопасно".

Дэниел поднялся: "Вы с Тео должны быть особенно осторожны, пожалуйста. Пусть месье Корнель за вами присмотрит, раз я уезжаю".

Зеленые глаза женщины блеснули холодом: "Я обещала убить Мэтью, и я это сделаю. Из этого пистолета". Дэниел увидел золотую пластинку на рукоятке слоновой кости.

— Semper Fidelis ad Semper Eadem, — прочел он: "Всегда верная. Это о ней, да. О Марте".

Трещали свечи, в ложе пахло гарью, немного — жасмином. Федор, наклонился к уху Марты: "Никогда она еще так не играла. Она сегодня себя превзошла".

Марта кивнула и взглянула на Дэниела — тот сидел, комкая в длинных пальцах платок. "Она великая актриса, — подумал Дэниел, — ведь, как она может, после такого выйти на сцену? Какая тишина в зале, они же каждое ее слово ловят. Господи, пусть моя сестричка будет счастлива, пожалуйста".

— В Арсенале все в порядке, — шепнул Федор Марте, — маленькому там нравится, я его сводил посмотреть, как порох делают. Сейчас мы найдем этого Мэтью, убьем его, и можно будет зажить спокойно, — он усмехнулся: "Я нанял карету, для мадемуазель Бенджаман. У кучера записка для нее, он ее довезет прямо до дома и проводит наверх, а там ее Робер и Франсуа встретят. Так что бояться нечего".

— Хорошо, — кивнула Марта и одними губами добавила: "Спасибо тебе".

В его голубых глазах заиграли золотистые искорки: "Ты же знаешь…., - он не закончил. Марта, легко прикоснувшись к его большой, с заметными следами от ожогов, сильной руке, согласилась: "Знаю".

Тео упала на руки прислужнице, театр взорвался в овации, на сцену полетели цветы. Марта услышала крики с галерки: "Божественная! Великая мадемуазель Бенджаман!"

— Браво! — крикнула женщина. Она увидела, как Тео, раскланиваясь, — смотрит на их ложу. Актриса нагнула отягощенную париком, изящную голову: "Сегодняшний спектакль я посвящаю своей семье, потому что без нее — я не могла бы ни играть, ни жить, господа".

Марта вынула из руки Дэниела платок. Потянувшись, она вытерла слезы с его лица.

— Совершенно не о чем беспокоиться, — устало сказала Тео, протягивая одному из охранников записку. "Это рука месье Корнеля, вы ее знаете не хуже меня. Поезжайте на набережную Августинок и ждите меня там".

Франсуа шмыгнул носом и мрачно приказал: "Робер, отправишься с мадемуазель Бенджаман, и смотри там в оба".

Тео внезапно усмехнулась: "Франсуа, а почему вы все время распоряжаетесь тем, что Робер должен делать? Вы же близнецы".

— Он меня на четверть часа младше, — угрюмо ответил мужчина, — так что я в своем праве, мадемуазель Тео. Идите, — он выглянул в коридор. Поморщившись, Франсуа крикнул охраннику, что сидел у служебного входа: "Пьер, сколько там народу?"

— Половина Парижа, — сочно ответил тот. "Но карета прямо напротив, вам три шага пройти надо, и все".

Тео перекрестилась. Робер, взял ее под руку: "Ничего, мадам, не в первый раз. Но вы сегодня играли, — мужчина повертел коротко остриженной головой, — ух! Даже мурашки по коже забегали".

Дверь распахнулась. Тео пробежала по расстеленной дорожке к открытой дверце кареты. Обернувшись, она помахала рукой: "Спасибо, Париж!"

Публика удовлетворенно зашумела, вслед карете стали бросать цветы. Тео, удобно устроившись на бархатном сиденье, счастливо сказала Роберу: "Ну вот, десять минут — и мы дома".

— Я бы не стал, — раздался знакомый, спокойный голос из темноты, — делать такие поспешные выводы, сестричка.

— Что за черт! — выругался Робер. Загремел выстрел, в карете запахло порохом. Тео отчаянно закричала и бросилась к дверце. Мэтью железной рукой перехватил ее. Ударив раненого охранника по затылку пистолетом, он прижал к лицу сестры влажную тряпку.

Тео обмякла в его руках. Мэтью, осторожно усадив ее на пол — поднял сиденье. Рыжеволосая, связанная девочка, казалось, спала.

— Ах, месье Корнель, — грустно сказал Мэтью, укладывая потерявшего сознание охранника рядом, — подделать ваш почерк, было проще простого — приглашаете девочку в Арсенал. А уж застрелить нанятого вами кучера — тем более. На козлах один из слуг маркиза, а мы едем, — Мэтью усмехнулся, — в одно забавное место. Так что нечего было, дорогая, — обратился он к девочке, — радоваться и прыгать. Впрочем, маркиз с удовольствием покажет тебе более интересные вещи. Тебе понравится.

Он устроил Тео на скамье. Присев рядом, коснувшись губами смуглой щеки, Мэтью пообещал: "И тебе тоже, сестричка".

Двое мужчин медленно прогуливались по пустынному, ухоженному двору Венсенского замка. Де Сад оглянулся на охранника, что следовал поодаль: "Благодарю вас, месье Волков, за ваш милый подарок. Я вам очень обязан. А что с тем человеком, которого вы ранили?"

— Я его сбросил в Сену, — Мэтью посмотрел в сторону ворот: "Сейчас, ваше превосходительство. Никого вокруг нет, засов я подпилил, лошади ждут".

Зазвонил колокол. Поль лениво крикнул: "Ваше время вышло!"

Мэтью усмехнулся. Обернувшись, мгновенно выхватив, маленький, изящной работы пистолет он выстрелил в охранника. Поль схватился за пробитое пулей горло, и, не успев даже вскрикнуть — повалился вперед.

Де Сад уже бежал к воротам. Мэтью прислушался, и кинулся вслед за ним. Двое мужчин навалились на деревянные створки, и они, заскрипев, поддались. "Свобода, — подумал де Сад, вдыхая теплый, южный ветер. Со стен замка раздались крики, Мэтью услышал выстрелы, но лошади уже рванулись с места, раскидывая во все стороны рыжие, осенние листья.

Только оказавшись на лесной тропинке Мэтью, отдышался и, остановил своего жеребца: "Это тут, недалеко. Дом очень уединенный, охотничий павильон. Он заброшен, конечно, но ведь нам с вами там недолго оставаться. Они в подвале".

— Не убегут? — де Сад спешился и, наклонившись над ручьем, выпил сладкой, ломящей зубы, чистой воды. Он посмотрел на легкий румянец, что играл на щеках Мэтью: "Я смотрю, вам можно доверять, месье Волков. Дайте-ка мне пистолет".

Мэтью покорно протянул маркизу оружие. Тот, повертев его в руках, внезапно сбросил с головы Мэтью парик. "Так лучше, — сказал де Сад, притягивая мужчину к себе. "Так мне больше нравится. А что нравится тебе? Ты, конечно, никакой не русский, у тебя язык без акцента".

Мэтью почувствовал на себе тяжелый, холодный взгляд и, сглотнул: "Я из колоний…, У меня были рабы, негры…, И у моего отца — тоже. Однажды, я был еще ребенком, я случайно увидел отца в постели…, с мужчиной, с рабом. Тот негр, он кричал от боли. Я все ждал, когда отец сделает, со мной такое…Я не знаю, — он внезапно смутился, — зачем я это говорю…"

— Все они одинаковы, — подумал де Сад, подняв его за подбородок рукояткой пистолета. "Смотри мне в глаза и скажи, чего ты хочешь, — приказал он Мэтью.

Тот облизал губы и стал говорить. "Все они одинаковы, — повторил маркиз, расстегиваясь. Он ударил Мэтью по лицу и приказал: "На колени!". "И Пьетро тоже, — вспомнил маркиз, — в первый раз кричал, плакал, умолял: "Не надо, отец Фрателли, не надо, я прошу вас! Мне же больно!" А потом руки мне целовал".

Мужчина внизу поперхнулся, закашлялся, и маркиз велел: "До конца. Покажи мне, как ты меня любишь. Веселье только начинается, милый мой". Ореховые, красивые глаза взглянули на него и маркиз чуть не рассмеялся: "Да он здесь готов раздеться, но не надо рисковать. Сейчас доберемся до этого домика, и я с ним как следует, развлекусь".

Потом он грубо толкнул Мэтью: "Ну, что застыл! Глотай и показывай дорогу".

Тео застонала и попыталась повернуться. "Связана, — подумала она. "Это Мэтью, без сомнения, я слышала его голос. Бедный Робер, что с ним случилось?"

Она подняла отяжелевшие веки, — голова болела, — и вгляделась во тьму вокруг. Пахло гнилыми овощами, сыростью. Тео неуверенно позвала: "Есть тут кто-то?"

— Тетя Тео…, - раздался ослабевший от слез, детский голосок. "Тетя Тео, это вы? Это я, Констанца. Тетя Тео, этот плохой человек — тоже вас похитил?".

— Когда он пришел на рю Мобийон, Констанца? — спокойно спросила девушка.

Из темноты донеслось шмыганье носом.

— Тетя Марта, месье Корнель и дядя Дэниел уехали в театр. Еще до этого месье Корнель отвез Тедди с няней в Арсенал. Я тоже просилась, но меня не взяли, — девочка вздохнула. "Потом я уже хотела ложиться спать, но пришла Мари и сказала, что привезли записку, месье Корнеля — мне разрешили жить в Арсенале. Я очень обрадовалась. Там, на лестнице ждал человек, — невысокий, у него глаза были, как орех. Со шпагой и в парике. Он сказал, что месье Корнель меня ждет. Ну вот, — горестно закончила Констанца, — мы спустились по лестнице, а больше я ничего не помню. Тетя Тео, а меня не будут ругать?

— Никто никого не будет ругать, — уверенно ответила Тео, и попыталась сесть. Она охнула: "Констанца, нам надо отсюда выбираться. Поэтому прислонись к стене и начинай перетирать веревки".

— У меня тут бочка, — радостно сказала Констанца. "Бочка с обручами. Так быстрее будет. Тетя Тео, а зачем этот человек нас похитил? Из-за денег, чтобы мой дядя заплатил выкуп?".

Тео вспомнила голос Марты, что гладила по голове маленькую, черноволосую, спящую девочку: "Бедное дитя, надеюсь, она и не запомнит ничего. А этот де Сад — вернулся в тюрьму и больше никогда оттуда не выйдет".

— Нет, — похолодев, сказала себе Тео, — нет, не может быть. Он же в Венсенском замке. Тут только Мэтью, а с ним я справлюсь".

— Нет, — откашлявшись, подползая к стене, сказала Тео. "Не из-за денег, милая. Чем быстрее мы отсюда сбежим, тем лучше".

Констанца поерзала: "Тут что-то лежит, тетя Тео. Рядом с бочкой. И пахнет. Крыса, наверное, она дохлая".

— Не надо ее трогать, — велела Тео. Закрыв глаза, чувствуя, как пропитывается влагой тонкий шелк платья, как царапает запястья камень, она попросила: "Господи, сделай так, чтобы там действительно — была крыса. Ведь можешь же ты".

Федор затушил окурок сигары в пепельнице: "Если бы ты, Дэниел, застрелил его там, у "Прокопа", ничего бы этого не случилось. Как он вообще подделал мой почерк?"

— Незачем кричать, — устало заметила Марта, выходя на балкон. Башни собора Парижской Богоматери были окутаны предутренним туманом. Она плотнее запахнула кашемировую шаль: "Он и почерк моего отца подделывал, я тебе рассказывала, он отлично с таким справляется. И знаешь, — она обернулась, — не так-то просто убить человека, тем более — своего брата".

— Ну, — процедил Федор, наливая себе холодного кофе, разгоняя рукой табачный дым, — мне он не брат, так что у меня рука не дрогнет. Он что, ради выкупа их похитил? — недоуменно спросил мужчина. "Я понимаю — Констанца, у нее дядя — один из богатейших людей Англии, как-то он об этом узнал. Но мадемуазель Бенджаман ему зачем, тем более, — Федор поднял бровь, — она, же его сестра единокровная".

Он перевел взгляд с упрямого лица Марты — та стояла, прислонившись к перилам балкона, дымя сигаркой, на Дэниела, — он сидел у изящного, орехового дерева стола, вертя в руках пистолет. Федор тихо, угрожающе заметил: "Знаете, мне не нравится, когда от меня что-то скрывают".

— Это не наша тайна, — Марта, выпустив дым, перегнулась через перила балкона. "Франсуа бежит, должно быть, узнал что-то".

Оказавшись в передней, охранник подышал себе на руки: "Холод собачий. Мадам Марта, если вас не затруднит, налейте мне стопочку виноградной".

— Я принесу, — Дэниел прошел на кухню.

— Жив мой брат, — сказал Франсуа, опрокинув рюмку. "Был бы мертв, я бы того, — он выругался, — сам, лично убил. А так — он парень сильный, отлежится. В госпиталь его не надо, — Франсуа покачал головой, — он у нас в одном хитром месте, там и лекари свои. Пуля в ребрах и голова помята. Помнит только, — тот, что в карете был, мадемуазель Бенджаман "сестричкой" называл.

— Это и так ясно было, — мрачно заметил Федор. "А где Робера нашли?"

— Он сам из Сены вылез, — усмехнулся Франсуа. "Как оказался в ней, так сразу и очнулся — уже осень на дворе, вода стылая. В Берси, там, где склады винные, оптовые".

— По дороге в Венсен, — Марта взяла у Дэниела бутылку: "Сейчас мы все выпьем. Потом, ты, Франсуа, возвращайся к брату, мы все сами сделаем. Только нам лошади нужны, хорошие".

— Через час будут, мадам Марта, — кивнул Франсуа.

— Я на рю Мобийон, переодеться, — Марта оглядела мужчин. "Пойдемте, по дороге обсудим, — что нам дальше делать".

Уже на улице, слушая, как цокают ее каблуки по влажным булыжникам, Дэниел осторожно сказал: "Марта, может быть, ты не поедешь…"

Она обернулась, и, горько, усмехнулась: "Я, кажется, знаю — с кем Мэтью встречается в Венсенне".

Федор побледнел: "Он же в замке, в тюрьме".

— Боюсь, что уже нет, — коротко заметила женщина. Она быстро пошла дальше, шурша платьем, пропадая в сером тумане, что поднимался с реки.

Комендант Венсенского замка посмотрел на троих мужчин и развел руками: "Господа, я понимаю, что у вас пропала сестра и племянница, но, право, я ничего не могу сделать. Я, разумеется, послал солдат, за ними в погоню, но, сами видите, — он привстал из-за стола и махнул рукой в сторону стен крепости, — у нас тут лес под боком, в нем множество заброшенных домов…"

— Значит так, — сказал маленький, изящный, зеленоглазый юноша в охотничьей куртке, высоких сапогах и вязаной шапке, что прикрывала его волосы. "Месье Вулф, брат мадемуазель Бенджаман, сейчас останется здесь. Вы ему дадите два десятка солдат, карту окрестностей, и они будут прочесывать лес. Не беспокойтесь, — юноша поднял ладонь, — месье Вулф воевал в колониях, он капитан в отставке, он свое дело знает.

— Хорошо, — вздохнул капитан. Марта шепнула Дэниелу: "Мы с Теодором отправимся вперед, иначе там все затопчут, если уже не затоптали. Ты с ними тут не церемонься".

— Не буду, — пообещал Дэниел.

Уже идя по каменному коридору, Марта спросила у Теодора: "А что за флягу ты себе в карман положил? Та, что ты из своих комнат принес?"

— Хлор-водород, — лениво улыбнулся Федор. "Фляга стеклянная, достаточно просто разбить. Кашель, удушье, боли в глазах, ожоги. За такими веществами — будущее, военные за ними в очередь соберутся, надо просто наладить промышленное производство. Этот газ, — он похлопал по карману, — Пристли выделил, восемь лет назад, а мы с месье Лавуазье как раз занимаемся опытами с ним. Так-то его получать просто, — он помог Марте сесть в седло, — надо воздействовать витриолом на поваренную соль, при слабом нагревании".

— Все упирается в то, — Марта направила лошадь к разбитым задним воротам, — что вы никак не можете открыть недорогой способ выработки витриола.

— Откроем, — пообещал Федор. "Но на твоем научном вечере ничего такого опасного не будет. Всего лишь красивые реакции и опыты с электричеством, их Франклин покажет".

— А вот за электричеством, — сказала Марта, перегнувшись в седле, внимательно рассматривая изрытую, копытами землю, — совершенно точно — будущее, месье Корнель. Они на восток поехали, вот смотри, — указала Марта, — в самую гущу леса.

Вокруг пахло грибами, палыми листьями, наверху, среди рыжих крон деревьев играло солнце. Федор вспомнил тайгу вокруг прииска. "Мы с Марьей по грибы ходили, как раз по осени, — вздохнул он про себя. "Господи, да вернусь ли я когда-нибудь домой? Степа-то на Святой Земле останется, а я? Тянет же, ничего не сделаешь, тоскую. Бывает, и снится мне Россия. Пять лет уже, как я уехал. Сбежал, — поправил он себя.

— Может, прийти в посольство, с повинной? Не отправят же меня на каторгу. Хотя нет, — он хмыкнул, — это придется о Степане рассказывать. Не надо никому знать, где Селинской ребенок. Все же дело государственной важности. А все равно, — он вскинул голову и посмотрел на летящих к югу птиц, — все равно — домой хочется.

Он почувствовал прикосновение маленькой, сильной руки. Марта мягко сказала: "Все устроится, Теодор".

— А этого, — он пригляделся к лужайке у ручья, — ты знать не можешь, Марта. Спешиваемся, там трава примята.

— Не могу, — согласилась она, соскакивая на землю, — но уверена — так и будет. Вот тут они лошадей привязали, — Марта достала лупу и указала на ободранную кору дерева, а вот тут стояли…, - она опустилась на колени и стала рассматривать траву.

— Возьми, — женщина протянула ему лупу, — скажи мне, это то, что я думаю?

Федор всмотрелся и почувствовал, что краснеет.

— Свежее, — безучастно сказала Марта. "Но крови нет, странно. И тут было только две лошади, карета не проезжала. Не знала за Мэтью такого, — она коротко усмехнулась. Федор велел: "Поехали вверх по ручью, вон их следы".

Тео вздрогнула и замерла. Дверь наверху заскрипела и стала открываться. "Тетя Тео, — раздался голосок Констанцы, — кто это?"

— Тихо, — шикнула на нее девушка, — сиди тихо. Как веревки?

— Скоро поддадутся, — успела сказать девочка и затаилась. "Как мышка, — горько подумала Тео. "Сейчас Мэтью меня развяжет, и я ему глаза выцарапаю, обещаю. Пусть что хочет, то и делает, пусть бьет, стреляет — мне надо защитить Констанцу".

Она пошевелила затекшими кистями — веревки были крепкими, и увидела неверный огонек свечи.

— Пусть полежит, — усмехнулся про себя маркиз, осторожно спускаясь по лестнице, держа в руках большой ящик. "Полежит, отдохнет, с девочкой я и без него справлюсь. Потом можно будет взять ее с собой, дочь и дочь. А он легкий, этот Матье".

— Тебе нравится, милый? — маркиз наклонился и приблизил губы к щели в ящике. "Я оставлю тебя наедине с твоей сестрой, ты только голоса не подавай. Пистолет у тебя есть. Как только она начнет выпутываться из веревок — просто вставай, гвозди тут на честном слове держатся. Получится очень весело".

— Спасибо, — раздался слабый голос из ящика. Де Сад усмехнулся: "Как это он кричал? "Еще, бей меня еще, я люблю тебя!". И плакал, конечно, тоже — у него же это в первый раз. Не в последний раз, конечно, перед отъездом я ему разрешу меня развлечь".

Он поставил ящик на землю, и вежливо, подняв свечу, сказал: "Здравствуйте".

— Я его никогда в жизни не видела, — Тео взглянула на невысокого, белокурого мужчину лет сорока, в простом сюртуке. "Где Мэтью?"

— Что вам нужно? — вслух спросила она. "Кто вы такой?"

— Вы задаете, — маркиз поводил свечой, и Тео увидела за бочкой труп крысы, — слишком много вопросов. Побудьте пока в одиночестве, дойдет очередь и до вас. Вставай, милая, — де Сад, было, хотел протянуть руку Констанце. Девочка, увернувшись, выплюнула: "Вы урод, и вас казнят, непременно! Отрубят голову!"

— Какая непокорность, — рассмеялся мужчина. Нагнувшись, он подхватил связанную девочку. Та попыталась вцепиться зубами ему в щеку.

— Оставьте ее! — велела Тео. "Пожалуйста… — она посмотрела на мужчину, — меня зовут Тео Бенджаман, я актриса, если вам нужен выкуп за девочку, его заплатят…"

Он усмехнулся. Одним быстрым, легким движением маркиз разорвал ее платье спереди. "Будете болтать, — ответил де Сад, — отрежу все это, — Тео почувствовала холод кинжала у своего соска, — и еще язык. Я всегда считал, что женщинам он ни к чему".

— Деньги меня не интересуют, мадемуазель Бенджаман — коротко добавил де Сад. Удерживая отчаянно бьющуюся Констанцу, маркиз понес ее наверх.

Дверь со скрежетом захлопнулась. Тео, закусив губу, почувствовала, как горячие слезы, текут по ее щекам.

— Лошади, — тихо, пригнувшись, раздвинув кусты, сказала Марта. "Две. Вот мы их и нашли". Она спрыгнула на землю, и, достала пистолет: "Если там хоть кто-то есть, — сразу кидай свою флягу, Теодор. Нечего раздумывать".

— Тихо! — велел ей мужчина. "Слушай!"

— Нет! — донесся до них пронзительный, отчаянный детский крик. "Нет! Пустите меня, пустите!"

Марта побледнела и бросилась к заколоченному окну домика, пытаясь его открыть. "Дай, — Федор одним движением сорвал рассохшуюся доску. Бросив флягу внутрь, он приказал: "Стреляй, этот газ не огнеопасен".

Марта всадила пулю в замок на двери. Федор, высадив ее ногой, крикнул: "А ну оставь ребенка, мерзавец!"

— Дядя Теодор! — завизжала Констанца. "Он убегает!". Из темной комнаты раздался кашель.

— Прижми шапку ко рту, — Федор подтолкнул Марту, — и выноси Констанцу, немедленно.

Он прицелился и выстрелил — в углу промелькнула какая-то тень. Раздался жалобный крик. Марта, одной рукой, закрывая рот шапкой, второй — подхватила девочку — ее платье было разорвано. Быстро выбежав в заброшенный сад, она устроила Констанцу на земле. Девочка тяжело, прерывисто дышала. Марта обернулась на дом и спросила: "Он тебя не тронул, милая?".

— Трогал…, - темные глаза закатились. Констанца побледнела и ее стошнило. Она откашлялась и, заплакала: "Тетя Тео в подвале, ее надо спасти! Он меня пальцами трогал, тетя Марта, — Констанца отвернула голову. Марта, придерживая ее за плечи, шепнула: "Все, все закончилось, милая. Где тот человек, что тебя похитил?"

Констанца отдышалась: "Не знаю, я его не видела. Тетя Марта! — внезапно крикнула она. "Там пожар, смотрите!"

— Сиди тут, — велел Марта. Наведя пистолет на дом, она позвала: "Теодор!". Доски затрещали. Марта увидела очертания невысокой фигуры в проеме двери.

— Ну, все — Марта сжала зубы и, прицелилась: "Руки за голову, стоять на месте! Сделаете хоть шаг вперед — стреляю".

Констанца мелко затряслась: "Тетя Марта, он нас всех убьет…., Я не могу, не могу на него смотреть…"

— Не смотри, — ответила женщина. "И никого он не убьет, у него нет оружия". Она выстрелила, пуля вонзилась в косяк двери. Марта заметила: "Это чтобы вы знали — я не шучу. Где ваш подручный, Мэтью, он вас из крепости вытащил?"

— Понятия не имею, дорогая мадам, — раздался ленивый, спокойный голос. Марта внезапно поняла, что все еще держит в руке шапку. Натянув ее на голову, убрав волосы, она крикнула: "Не лгите, тут две лошади!"

— Можете меня пристрелить, — пожал плечами маркиз, — не знаю.

— Он ящик принес, — зашептала Констанца сзади, — в подвал. Перед тем, как меня…, меня…, — она разрыдалась. Марта услышала голос де Сада: "Тут жарко, дорогая мадам, дом уже весь пылает".

— Стойте, где стояли, — приказала женщина: "Ну, где же Теодор? Ерунда, не мог Мэтью быть в том ящике, наверняка — пешком отсюда ушел".

Тео услышала выстрелы. Она закричала, срывая голос: "Пожалуйста, спасите Констанцу, этот мерзавец ее забрал!"

Кто-то сбежал вниз по лестнице. Она почувствовала запах пороха, дыма, каких-то химикатов, и еще успела подумать: "Месье Корнель…Господи, только бы Констанца спаслась…"

— Это я, мадемуазель Бенджаман, — он нагнулся и легко подхватил ее на руки. "Констанца в безопасности. Вы спрячьте лицо у меня на плече. Там наверху, немного жарко, этот маркиз свечу уронил и начался пожар. Я его ранил, так что никуда он не уйдет".

— Только не смотри туда, — приказал себе Федор. Платье на ней было разорвано, темные волосы растрепались, и он, — как ни старался отвести взгляд, — все же увидел большую, высокую, смуглую грудь.

— Нашел время, — обругал себя мужчина. Он услышал слабый голос: "Констанца…с ней все в порядке?"

— Он не успел, — мрачно ответил Федор, неся ее вверх по лестнице, — а вас он не тронул?

— Только платье разорвал, — всхлипнула Тео. "А Мэтью где?"

— Не было его наверху, — коротко ответил Федор. Он прижал ее поближе: "Я вам волосы рукой закрою. Я привык к ожогам, ничего страшного".

Он пронес Тео через пылающую комнату. Оказавшись на крыльце, так и удерживая ее одной рукой, он достал пистолет. Приставив его к спине маркиза, Федор велел: "А ну двигайся и помни — ты на прицеле у двух отличных стрелков".

Марта облегченно перекрестилась, увидев рыжую голову. Обернувшись, она услышала голос Дэниела: "Это тут!". Из-за деревьев донеслось ржание лошадей.

Связанного де Сада устроили в седле, Он внезапно, облизав тонкие губы острым языком, усмехнулся: "В мужском наряде вам лучше, дорогая мадам. Еще увидимся, обещаю".

Федор выругался себе под нос и спросил у Марты: "Что случилось?"

Ее большие, зеленые глаза смотрели на пылающий дом: "Де Сад ящик в подвал принес, перед тем, как Констанцу забрать…, Надо проверить, может, в нем Мэтью…"

Федор схватил ее за руку и удержал на месте: "Ну, какой ящик, там уже крыша проваливается! Я посмотрю, — он покраснел, — как там мадемуазель Бенджаман. Дэниел повел Констанцу умываться".

Он наклонился над Тео, и едва слышно позвал: "Мадемуазель Бенджаман!"

Черные, длинные ресницы дрогнули. Девушка, собирая остатки платья на груди, шепнула: "Месье Корнель…, спасибо, спасибо вам…"

— Ну, что вы, — ласково сказал Федор, — все это прошло и более никогда не вернется. И Мэтью ваш наверняка — либо сгорел, либо задохнулся. Сейчас я вас отвезу домой и будете отдыхать, — он посмотрел на смуглые щеки: "Не надо меня благодарить, я просто выполнил свой долг, мадемуазель".

Марта стояла, засунув руки в карманы куртки, глядя на пылающие, рушащиеся балки дома, вдыхая острый, щекочущий ноздри запах гари.

Она потянулась и стерла пепел с лица Федора: "Поехали, у тебя ожог на руке — надо его перевязать".

Марта оглядела гостиную и, повернулась к горничной: "Цветы доставят после обеда. Когда полотеры закончат в передней, пусть переходят сюда, а потом растворите окна — до вечера запах выветрится".

— Хорошо, мадам, — присела Мари и Марта, пройдя в столовую, проверив хрусталь и фарфор на столе, пробормотала: "Вроде все в порядке. Пятнадцать мужчин, пять дам — отлично".

— И я! — раздался сзади голосок Констанцы.

Марта наклонилась и поцеловала ее в лоб: "На демонстрации экспериментов ты, конечно, посидишь, месье Корнель ведь обещал познакомить тебя с месье Лавуазье, а потом — отправишься спать. Мы только к полуночи за ужин сядем".

Констанца скорчила рожицу. Подергав рукава своего шелкового, цвета желудей платьица, девочка осторожно спросила: "Тетя Марта, а этот плохой человек — больше никогда из тюрьмы не сбежит?"

— Никогда, — уверила ее Марта. "А второй, тот, что тебя похитил — сгорел в пожаре, так что больше бояться нечего. Видишь, и Тедди уже дома. Он проснется — сходите с няней, погуляете. Ты какую книгу сейчас читаешь? — Марта села на золоченый стул и пристроила девочку к себе на колени.

Констанца вдохнула запах жасмина: "Так хочется маму. Тетя Эстер замуж вышла, у нее теперь свои дети родятся, и тетя Марта тоже — наверное, обвенчается. Дядя Питер мне, как отец будет, но все равно- хочется маму".

— Джона Уэсли, об американской революции, мне дядя Дэниел ее дал, — Констанца поболтала ногой: "Тетя Марта, а вы хотите выйти замуж? Месье Корнель вас любит, и вы его тоже".

— Вот, — усмехнулась про себя Марта, — даже детей и то, — в заблуждение ввели.

— Месье Корнель мой друг, — улыбнулась она. Констанца закатила глаза: "Да, да, так всегда говорят, тетя Марта. А тетя Тео — с ней все хорошо?"

— Конечно, — Марта пощекотала девочку. "Она вчера уже и на сцену выходила, а сегодня — будет на вечере. Пойдем, Тедди, наверное, и проснулся уже".

Пока дети одевались, Марта зашла в гостиную. Мельком посмотрев на головы полотеров, она вернулась к себе в кабинет.

Марта присела к секретеру, и, взяв перо, написала: "Уважаемые господа! Сегодняшний вечер посвящен достижениям двух великих наук — физики и химии…"

От двери раздался кашель. Мужской голос сказал: "Мадам…."

Марта повернулась. Перо выпало из ее рук. Он стоял, прислонившись к двери, в рабочей, холщовой куртке, светлые волосы были коротко острижены, голубые глаза улыбались.

— Питер мне написал, — Марта заставила себя поднять перо, — что приедет надежный человек…за Констанцей.

— Мне кажется, — смешливо пожал плечами герцог, — что я, в общем, отвечаю этому описанию". Он закрыл дверь и добавил: "На будущее — не надо нанимать первых попавшихся на дороге людей. Это я себя имею в виду, конечно. Твоя горничная даже не спросила, как меня зовут".

— Мы брали работников через того подрядчика, с которым уже имели дело, — вскинула голову Марта. "Там кто-то заболел, скорее всего, поэтому вас и взяли так быстро".

— Полотер заболел, кучера застрелили…, - Джон подошел к окну и осмотрел близлежащие крыши. "А в результате получается пальба, пожары и, в общем — беспорядок. Я уже встречался с месье Корнелем, на рассвете, он мне все рассказал". Марта вдохнула запах ветивера и почувствовала, что у нее закружилась голова.

— Работаете вы с ним хорошо, — сварливо заметил герцог, — отлично работаете. Только надо быть осторожней. Верни Тедди в Арсенал, сегодня же.

Марта поднялась и встала рядом с ним.

Джон посмотрел на уложенные в высокую прическу, заколотые золотым гребнем волосы, на тонкую, белоснежную руку, украшенную синим алмазом. Платье на ней было темно-лиловое, шелк был расшит бронзовым кружевом.

— Мэтью сгорел, — твердо ответила Марта. "Сгорел, или задохнулся. Так что опасаться нечего".

Герцог посмотрел на часы, что стояли на камине, и велел: "Во-первых, не спорь со мной. Немедленно отправь Тедди с няней в Арсенал, прямо сейчас. Во-вторых, прикажи своей Мари открывать дверь только лично знакомым ей людям, и никуда не выпускать Констанцу. В- третьих, — надевай мужской костюм, бери лупу. Через час я буду ждать тебя на улице с лошадьми. Поедем, посмотрим — что случилось на том пожаре".

Он повертел в руках красивую китайскую вазу: "Никогда не надо делать поспешных выводов, Марта".

Джон искоса посмотрел на нее — на белых щеках играл легкий румянец. Она часто, взволнованно дышала, крохотный, золотой, играющий изумрудами крестик, висел среди жемчужных ожерелий, на стройной шее.

— Ты с ума сошел, — одернул себя герцог, — забыл, сколько тебе лет? Ты ее в два раза старше. Найди Мэтью, убей его, забери Констанцу и отправляйся домой. Нечего тебе тут больше делать. Пусть за этого Вулфа замуж выходит, когда война закончится — молодой парень, красивый, умный. Наверняка отличную карьеру сделает там, у них, в правительстве.

— А пол? — вдруг, дерзко, спросила Марта. Она улыбалась. "Как же пол, в гостиной, мистер Джон?"

— Месье Жан, — сварливо поправил ее герцог. "Готово там все, я руками тоже, — он помолчал, — умею работать. Собирайся, — он вышел. Марта, опустившись на кушетку у окна, посмотрела на утреннее, еще неяркое солнце, что вставало над крышами Левого берега. Звонили, перекликались колокола — Сен-Жермен-де-Пре, Сен-Сюльпис, и Марта вздохнула: "Видишь, по делам он здесь. Вот и все, и больше ничего не будет".

Она ощутила запах леса, — дымный, сухой, острый запах. В сердцах стукнув по обитому бархатом подлокотнику, Марта повторила: "Больше ничего не будет".

Джон привязал лошадь к дереву. Подождав, пока Марта спешится, герцог присвистнул: "Тут все дотла сгорело!"

— Когда мы уезжали, — мрачно сказала Марта, — она была в бриджах и охотничьей куртке, с убранными под шапку волосами, — уже крыша провалилась. Подвал, правда, камнем выложен, — она подобрала какую-то палку и брезгливо поводила ей по пепелищу.

Джон засучил рукава рубашки: "Сейчас я спущусь вниз и проверю, — что там осталось. Если найду какие-то кости — принесу".

Марта посмотрела на черный провал в середине пожарища: "Может, я с вами…"

— Ты последи, — Джон взглянул на пистолет в ее руке, — мало ли, вдруг твой муж действительно — выжил и где-то рядом еще бродит. Маркиза, кстати, собираются из Венсенского замка в Бастилию переводить — оттуда, никто еще не сбегал.

— И очень правильно, — угрюмо отозвалась Марта, провожая глазами его прямую спину.

Она присела на пенек и услышала грустные, далекие клики журавлей. Лес пылал золотом, в ярком, голубом небе не было ни облачка. Марта вспомнила осень в Акадии. "Вот так мы с папой охотились, — тихо сказала она. "Господи, накажи ты Мэтью, пожалуйста. Хватит людям страдать".

— Наказывать его придется нам, — раздался сверху сухой голос герцога. "В подвале чисто, туда огонь не дошел. Ящик валяется, взломанный. Ты очень вовремя ребенка с рю Мобийон услала. Такие люди, как твой муж, дорогая моя, — всегда выживают".

— Не называйте его моим мужем, — зло велела Марта, поднимаясь. "Он им никогда не был. Его отец, покойный, мистер Дэвид велел Мэтью жениться на мне — для вида. А сам жил со мной, и Тедди — от него родился. Я не могла ничего сделать — у меня был искалеченный отец на руках. Все, — она сжала губы, и помолчала: "Вам надо руки вымыть, тут ручей рядом".

— Подержи, — велел ей Джон, снимая через голову рубашку. Марта вдохнула запах дыма. Она отвела глаза: "У меня салфетка есть, потом вытереться можно. Только вода холодная".

— Это не страшно, — рассмеялся Джон. Марта сидела на берегу ручья, комкая его льняную рубашку, смотря куда — то вдаль, на рыжие листья деревьев.

— Давай свою салфетку, — он стоял совсем рядом. Марта увидела блестящие капельки воды на еще по-летнему загорелых плечах.

— В Италии был, — перехватив ее взгляд, объяснил Джон. "Там погода теплая".

От ее волос, выбившихся из-под вязаной шапки, рассыпанных по потрепанной, замшевой куртке — пахло жасмином. Зеленые глаза посмотрели на него: "Я сама, ваша светлость".

Он почувствовал прикосновение нежной руки, и сглотнул: "Не надо, Марта".

— Почему? — нежные губы улыбнулись. "Вам не нравится, мистер Джон?"

— Мне слишком нравится, Марта, — он поцеловал ее прямо в эту лукавую улыбку.

Маленькое колесо, прикрепленное к штативу, начало вращаться — сначала медленно, а потом — все быстрее и быстрее. Констанца первой захлопала в ладоши, и в гостиной раздались аплодисменты.

— Все это, — указал Франклин на стол, — происходит из-за действия электростатических сил, господа. Как правильно заметила наша очаровательная хозяйка, — он поклонился Марте, что сидела в первом ряду, — электричество — это будущее науки и техники.

— И газы, месье Франклин, — добродушно добавил Антуан Лавуазье. "Благодаря просвещенной поддержке наших монархов, — он взглянул на графа д’Артуа и тот улыбнулся, — наши ученые не знают нужды.

— Так будет всегда, — уверенно отозвался младший брат короля. "Мы понимаем важность науки, господа, поэтому я, глубоко благодарен мадам де Лу за устройство сегодняшнего вечера".

— А сейчас, — Марта поднялась, и мужчины тут же встали, — к столу, господа. После ужина мадемуазель Бенджаман и ее подруги сыграют нам сцены из "Лекаря поневоле" месье Мольера. Надеюсь, месье Пеллетан, — Марта бросила смешливый взгляд в сторону профессора Сорбонны, — не в обиде за выбор пьесы.

— Что вы, мадам де Лу, — усмехнулся медик, подавая ей руку, — я сам люблю Мольера. Разрешите повести вас к столу. Месье Корнель, как я вижу, занят, нельзя упускать такой возможности. А вы нам поиграете?

— Непременно, — Марта склонила изящную голову. "Месье Моцарт как раз прислал мне новые ноты из Зальцбурга". Она вспомнила звуки клавесина и едва слышно вздохнула.

У него были сухие, сильные губы. Марта, закрыв глаза, услышала его голос: "Прости…, Я не должен был".

Джон выпустил ее из своих рук. Женщина, наклонившись за упавшей на рыжие листья шапкой, пряча пылающее лицо — ничего не сказала. Только подойдя к лошади, отвязывая ее от дерева, уже вскочив в седло, она спросила: "И что сейчас?"

Герцог помолчал: "Сейчас ты поедешь и будешь дальше готовить свой вечер, а я встречусь кое с кем, и постараюсь узнать — где сейчас мистер Бенджамин-Вулф, — отчеканил он.

— На всякий случай — если будешь выходить на улицу — бери с собой пистолет. Пусть мадемуазель Бенджаман у тебя переночует. И Теодор тоже. Так безопасней.

— Хорошо, — Марта ехала впереди. "Надо было ему сказать, — горько подумала она, — сказать правду. Сказать, что я его люблю, что ждала — когда он приедет. Я испугалась, а теперь — уже поздно. Господи, какая же я дура".

— Конечно, — Джон, сорвав золотой, сухой лист дуба, повертел его в руках, — зачем ты ей нужен? Старик. Не мог себя сдержать, — он стиснул зубы. Сочно выругавшись про себя, Джон повторил: "Зачем ты ей нужен?"

Уже в Берси он сказал Марте: "Я тебя провожу до дома, заберу лошадей, и займусь делом. Потом, как найду его — пришлю тебе записку, через этого Франсуа, охранника мадемуазель Бенджаман. Я навел справки — им можно доверять, этим близнецам, — Джон усмехнулся.

— Я хочу, сама его убить, — упрямо сказала Марта. "Я прошу вас…"

Бронзовый локон выбился из-под вязаной шапки. Джон, было, поднял руку. Тут, же опустив ее, он коротко ответил: "И убьешь. Я всегда выполняю свои обещания".

— Спасибо, — Марта посмотрела на серую, осеннюю воду Сены и пришпорила свою лошадь.

Констанца благоговейно подошла к столу, где были расставлены реторты, и остановилась чуть поодаль. Федор обернулся: "Вот, Антуан, сама горячая твоя поклонница- мадмуазель Констанца ди Амальфи".

Синие глаза Лавуазье ласково взглянули на девочку. Он, склонился над рукой Констанцы: "Спасибо вам большое, мадмуазель. Ваш покойный отец был выдающимся математиком. Очень жаль, что он погиб таким молодым".

Констанца отчаянно покраснела: "Я просто хотела сказать, месье Лавуазье, что вы — великий ученый, и я обязательно о вас напишу. Я хочу стать журналистом, когда вырасту".

— Буду ждать, — он взглянул на рыжие косы: "А если вы захотите изучать химию, мадмуазель Констанца, — ведь чтобы писать о науке, надо хорошо в ней разбираться, — я всегда к вашим услугам".

— Я запомню, — пообещала Констанца. Обернувшись на Мари, что уже стояла в дверях гостиной, девочка вздохнула: "Мне пора спать, месье Лавуазье, но я надеюсь — мы еще встретимся".

Она присела, склонив изящную голову. Федор подумал: "Как покончим с этим Мэтью — надо будет просмотреть новые статьи по математике, сравнить их с давнишними трудами Джованни. Может, Марта и права".

— Ты бы женился, Теодор, — сказал, понизив голос, Лавуазье, когда они уже входили в столовую. "Поверь мне, как женатому человеку — так гораздо лучше. Тем более, твоя Марта — он улыбнулся, — станет отличным помощником, как моя Мари-Анн. Она мне и с английского переводит, и лабораторные журналы ведет. Марта отлично считает, сам знаешь, незачем упускать такую возможность. Да и красавица, каких поискать, — смешливо добавил Лавуазье.

Федор взглянул на бронзовую, высокую прическу женщины, на сливочную, нежную кожу в глубоком вырезе декольте: "Может быть, и женюсь когда-нибудь".

Тео сидела на противоположном конце стола, рядом с графом д’Артуа, который что-то тихо ей говорил. Федор увидел, как чуть покраснело маленькое, смуглое, отягощенное бриллиантами ухо. Он вспомнил, как ее темноволосая голова лежала у него на плече.

— Даже и не думай об этом, — горько велел он себе. Сев рядом с Мартой, он услышал ее голос: "Вы сегодня все тут ночуете. И ты, и Тео, и Дэниел. Так безопасней".

Слуги уже начали разносить закуски. Марта, взяв хрустальный бокал с шампанским, звонко проговорила: "За торжество науки, господа!".

Она лежала на кровати, вытянувшись, глядя в украшенный лепниной потолок. За окном уже светлело. Марта, приподнявшись на локте, посмотрела на Тео — та спокойно спала, уткнувшись лицом в сгиб локтя. В гардеробной, — она прислушалась, — тоже было тихо. Бронзовые часы на камине едва слышно пробили пять утра.

— Час только, как разошлись, — Марта потерла руками лицо и поднялась. Осторожно двигаясь, она открыла дверь в гардеробную. Потянув дверцы шкапа, Марта взяла мужскую одежду.

Прикрыв волосы шапкой, положив в карман куртки пистолет, она вышла в переднюю. Наклонившись над охранником, дремавшим в кресле, Марта позвала: "Франсуа!"

Тот, даже не пошевелившись, открыл один темный глаз. "Пойдемте, — велела Марта. "Тут месье Корнель и месье Вулф, — мадемуазель Тео в безопасности".

На улице было свежо, курлыкали голуби. Франсуа, подышав на руки, затянул вокруг шеи грубошерстный шарф: "Что такое, мадам Марта?"

— Надо найти одного человека, — спокойно ответила та. "Сейчас я расскажу".

Он внимательно, склонив голову, слушал. Потом охранник усмехнулся: "Сначала на рынке кое с кем словечком перемолвимся, заодно супу поедим, холодно на дворе. Там и узнаем — где он".

Марта кивнула, и они повернули к реке.

Под низкими, каменными сводами было накурено. Джон, выпив сразу полстакана красного вина, принял от хозяина глиняный горшочек с луковым супом: "Два десятка лет я к тебе хожу, и ничего не меняется".

— И не изменится, я тебе обещаю, — крупный, еще нестарый, смуглый мужчина устроился напротив. Наполнив грубые стаканы, подмигнул: "Votre santé! Я своего сына уже на кухню поставил, приучаю, потом дело к нему перейдет. И ты своего Жана привози, хоть увижу его".

— У меня скоро и внуки родятся, — Джон окунул оловянную ложку в золотистое, пахнущее сыром и луком варево. Попробовав, он застонал: "Только у тебя его варят, как следует, только у тебя".

— Со времен короля Генриха, — хозяин усмехнулся. "Так что, Жозефина замуж вышла?"

— Летом еще, — Джон пробормотал: "Черт, я же проголодался, оказывается. Они в Амстердаме будут жить, рядом".

— Насчет того человека, — хозяин оглянулся и понизил голос, — ты же знаешь, тут Арсенал неподалеку. У меня рабочие оттуда обедают. Видел я такого, как ты говорил — волосы, как сено, глаза карие. Хотя он вроде эльзасец, по акценту — мужчина нахмурился. "Ты приходи к полудню, я тебе его покажу".

— Эльзасец, — выругался про себя Джон. "Конечно, у него, наверняка, и немецкие документы имеются. Оказывается, не только полотеров с улицы берут, но и оружейников. Что там Теодор говорил, его квартира в отдельном крыле, куда рабочим хода нет. Все равно опасно, незачем это затягивать. Убить Мэтью, забрать Констанцу и уехать в Англию. Больше мне тут делать нечего".

Он вспомнил бронзовые волосы, тонкий запах жасмина, нежные, мягкие губы, и, опустив глаза к столу — налил себе еще вина.

— О, — хозяин привстал, — смотри-ка, малыш Франсуа. Бедняга, чуть брата не потерял, какой-то ублюдок его в Сену сбросил. А это кто с ним?

Джон замер. Она стояла на пороге — маленькая, хрупкая, в той же потрепанной куртке, волосы были убраны под шапку. Зеленые глаза оглядели зал. Женщина, улыбнувшись, сказала что-то Франсуа.

Хозяин посмотрел на лицо Джона: "Сейчас второй горшок принесу, и больше ты меня не увидишь. Ну, сегодня".

— Это не… — попытался ответить Джон. Мужчина напротив, усмехнулся: "Я еще не ослеп, дорогой Жан. А ты дурак будешь, если отсюда уйдешь один, понял?"

— Дурак, — пробормотал Джон, вставая, потянувшись за чистым стаканом. Марта присела на грубую, деревянную скамью. Выпив залпом вино, не отводя от него твердого, прямого взгляда, она проговорила: "Я пришла сказать вам, что я была дура там, в лесу. Я два года этого хотела и ждала вас, а потом — растерялась. Простите меня. Я хочу исправить свою ошибку".

Она перегнулась через стол и поцеловала его — мягко, ласково. "Господи, — подумала Марта, — как хорошо. Вот сейчас надо успеть, а то уже суп несут".

— Я вас люблю, — добавила она и уселась на место. Хозяин поставил перед ней закопченный горшочек, Загадочно улыбаясь, он водрузил на стол запыленную бутылку зеленого стекла. "Это, — он поднял бровь, — белое бордо, времен деда нашего доброго короля Луи. От заведения, — добавил он, увидев, как Джон достает кошелек.

— Мое любимое вино, — сказала Марта, обжигаясь, с жадностью втягивая горячий, дымный суп.

— У тебя сыр на носу, — ласково проговорил Джон, закуривая, беря ее тонкую, белую руку. "Я тебя люблю, Марта де Лу, — он почувствовал, как улыбается, — широко, счастливо.

Марта смешно повела носом. Он, все не в силах отпустить ее пальцы, велел: "Сейчас ты поешь, а кофе будем пить у меня. И вино — тоже заберем. Нам здесь надо только к обеду появиться".

Она опустила ложку в горшочек и томно посмотрела на него: "Так у нас много времени".

Джон потянулся, и снял остатки сыра с ее носа: "Нет. С тобой мне никогда не будет его хватать — этого самого времени".

Марта порылась в кармане куртки, и, положила что-то на стол: "У меня в семье так принято. Когда-то давно, месье Мишель подарил своей жене синий алмаз. Вот он, — она кивнула на кольцо. "Положено отдать его тому, кого ты любишь".

Джон взял кольцо. Полюбовавшись сиянием камня, протянув руку, он накрутил на палец бронзовую прядь, что выбилась из-под ее шапки. "А если бы ты меня тут не нашла? — спросил герцог.

Марта хмыкнула: "Я бы все равно — рано или поздно вас разыскала. У Франсуа хорошие знакомства, а мне упорства — не занимать".

— Это я знаю, — ласково сказал Джон и, глядя в зеленые глаза, улыбнулся: "Ты станешь моей женой, Марта?"

— Конечно, — она покраснела. Джон, взяв ее пальцы, склонившись над ними, целуя каждый — надел ей кольцо.

Марта отставила горшочек. Достав кожаный футляр, подперев подбородок кулачком, она закурила сигарку.

— А почему мы должны появиться тут только к обеду? — поинтересовалась она.

Джон вздохнул: "Не след от нее такие вещи скрывать. Да все сегодня и закончится, я его живым больше оставлять, не намерен".

— Ты только не волнуйся, — осторожно сказал Джон, — но, как мне донесли, мистер Мэтью успел устроиться рабочим в Арсенал.

Марта сдавленно выругалась, и, затушила окурок: "Я смотрю, в Арсенал тоже — кого попало нанимают. Что, обедают они тут? — она повела рукой в сторону медленно пустеющего, — рыночные торговцы расходились открывать свои лавки, — зала.

— Угу, — Джон поднялся и потянул ее за руку: "Пошли. Я тебе обещаю, до вечера мистер Бенджамин-Вулф не доживет".

— А ты всегда выполняешь свои обещания, — повторила Марта, когда они выбрались в утреннюю суету рынка.

— Конечно, — Джон все еще держал ее за ладонь. "Только у меня совсем маленькая каморка, — он внезапно остановился, — тут, рядом, по дороге к Бастилии. Я там и не был еще. Жак мне объяснил, как идти, и ключ дал".

Марта рассмеялась и забрала у него бутылку. "Выпусти меня, все-таки люди вокруг, а я в мужском наряде. Это тебе не у "Прокопа" сидеть или у Сен-Жермен де Пре прогуливаться, там к такому привыкли".

— Я незаметно, — жалобно попросил Джон. Марта вспомнила примятую траву в Венсенском лесу. "Я тебе кое-что расскажу о Мэтью, — она замедлила шаг, — только у меня нет прямых доказательств".

Джон слушал ее, а потом вздохнул:

— Дела это не меняет, разве что только, — он внезапно остановился, и быстро толкнул Марту за угол, в кучу отбросов. Отвернувшись к заплеванной стене, покачиваясь, он помочился, и, незаметно повернул голову. Джон увидел, как невысокий, изящный, золотоволосый человек нырнул в каменный проем, что вел во двор дома по соседству.

— Пики козыри, — Констанца раздала карты: "Тетя Тео, а почему вы не знали, что дядя Дэниел — ваш брат?"

Девушка покраснела. Дэниел улыбнулся: "Я тоже — не знал, дорогая Констанца. У меня и Тео один отец, так бывает". Тео посмотрела в свои карты: "Жанна говорит, у меня все на лице написано, мне не стоит за игру садиться. Ты ведь дождешься ее? — она взглянула на Дэниела. "Я хочу, чтобы вы познакомились".

— Конечно, — Дэниел посмотрел в сторону золоченой двери, что вела из малой гостиной в кабинет Марты, и вспомнил слова Теодора: "Нет причин для волнения. Франсуа вернулся, когда я только встал, и сказал, что она — с надежным человеком".

— С кем? — поинтересовался Дэниел, наливая себе кофе.

Мужчина только пристально поглядел на него: "Не стоит вам сейчас встречаться. Все-таки война идет, мало ли что. Как перемирие заключат, тогда и познакомитесь".

— Ты же ученый, — изумленно заметил Дэниел. Теодор чиркнул кресалом. Раскурив сигару, он согласился: "Ученый. Химик, геолог, горный инженер. А остальное, — он усмехнулся, — я делаю в свободное время. Сейчас съезжу в Арсенал, проверю, как малыш, и займусь работой".

Дэниел увидел, как он все еще улыбается: "Вроде и не похожи они с Меиром, тот его на две головы ниже, а повадка — одна и та же. Глаза словно лед, еще обрежешься. Никогда бы я не смог разведкой заниматься, не для меня это".

— Съешь булочку, — примирительно сказал Дэниел. "Я больше ни одного вопроса не задам, обещаю. Только о вчерашних опытах. Или вот еще о чем… — ему внезапно пришли на ум рассказы старых охотников, что он слышал ребенком, еще в Виргинии.

Федор прошелся по столовой, дымя сигарой: "Что у вас там уголь есть — это, несомненно. Как тут, — он указал рукой на север, — во Фландрии. Я все хочу туда съездить, в отпуск, побродить там, поговорить со старожилами. Тут, конечно, не как у нас на Урале, — по руде ногами ходишь, — но все равно, дело это прибыльное".

Дэниел откинулся на спинку изящного стула: "Скучаешь ты по России, я вижу. А я — по Америке тоскую".

Федор осмотрел себя в зеркало, и, пробормотав:

— Вроде неплохо галстук завязал, — повернулся к Дэниелу. В голубых глазах было сочувствие:

— Ты же дипломат, — вздохнул мужчина, — так что придется привыкнуть. Я уже привык, — он потушил окурок и похлопал Дэниела по плечу: "Может быть, и до вашей Виргинии доберусь, раз домой мне вернуться не суждено".

Дэниел выложил свои карты на стол. Констанца, сладко улыбнулась: "Вы проиграли, оба. Это потому, что у меня с математикой хорошо. Жаль только, — она стала тасовать колоду, — что у меня теперь ни брата, ни сестры уже не будет. Один Майкл, сын дяди Питера, а он мне кузен. Еще и младший, — Констанца подняла темную бровь.

— А ведь она красавицей вырастет, — подумала Тео. "Только уж очень она бойкая. За такими девочками глаз да глаз нужен".

— Мы с дядей Дэниелом постоим на балконе, раз такой день теплый, — он поднялась, шурша утренним, светлым шелковым платьем, расшитым изящными бутонами роз. Констанца тяжело вздохнула: "Могли бы просто услать меня в детскую, и все".

— Ты бы обиделась, — Дэниел нагнулся и поцеловал ее в лоб. "Ты, если хочешь, пока напиши что-нибудь о вчерашнем вечере. Месье Лавуазье знает редактора из La Gazette, он мне за ужином обещал — замолвить за тебя словечко".

Девочка открыла рот. Она постояла так, не сводя глаз с мужчины. "Я сейчас, — наконец, пообещала Констанца, — прямо сейчас сяду, и все сделаю. Все опыты у меня в блокноте есть…, - Констанца, забыв о картах, побежала в детскую.

Тео перегнулась через кованые перила балкона и посмотрела на рю Мобийон.

— Так мерзко, — она скривилась, — мерзко прятаться от этого Мэтью. Марта мне рассказывала — он в Лондоне пытался отравить Тедди. Нашего брата, — она улыбнулась. Дэниел, встал рядом: "Тео…, Если ты можешь — пожалуйста, прости отца. Когда он умер, — мужчина помолчал, — я плакал. Я сам от себя такого не ожидал, после всего, что было".

Темные косы развевал легкий ветер. Она молчала, а потом, коснувшись жемчужного ожерелья на шее, ответила:

— У Мэтью до сих пор есть та дарственная, я уверена. Руки нашего отца, в которой он меня, — алые губы дрогнули, — отдает своему сыну, моему брату, — Тео раздула ноздри, — как игрушку. Я, наверное, должна быть благодарна мистеру Дэвиду, что он решил меня сам не насиловать, — выплюнула женщина. Обернувшись, увидев его лицо, Тео добавила, сжав пальцы: "Я бы хотела, Дэниел. Иисус нам заповедовал прощать своих обидчиков. Но я не могу, не могу, — Тео внезапно заплакала, уткнувшись лицом в его плечо. Дэниел гладил ее по голове и повторял: "Ну что ты, сестричка. Я больше никогда об этом не буду говорить, никогда…"

Потом она успокоилась, и Дэниел протянул ей платок: "Наш младший брат вырастет, и освободит всех рабов, это я тебе обещаю. Землю продавать не будем, иначе там опять, — Дэниел поморщится, — кто-нибудь плантации устроит".

— Так и будет пустовать? — Тео высморкалась. "Может, лучше предложить неграм взять ее в аренду, тем, кто хочет? А кто не хочет — как матушке Фримен, выплатить денежную компенсацию, и пусть в городах устраиваются".

— Я посижу, — пообещал Дэниел, — подумаю, как это лучше сделать, с точки зрения законов. Все равно, пятнадцать лет должно пройти, — он развел руками, — Тедди сейчас только три года.

— Не хочу брать эти деньги, — брезгливо заметила Тео, запахивая шаль, — они все потом и кровью негров политы. Когда война закончится, напишу Бромли в Лондон, пусть он их сразу в театр присылает — я собираюсь стипендию для девочек учредить.

Дэниел помолчал: "Тео, может быть, у тебя еще дети будут…, Или у…, - он не закончил, и покраснел: "Вообще, это не мое дело, конечно, прости".

— Ты же мой брат, — Тео поцеловала его в лоб. "Я тебе и так рассказать хотела, а видишь, — она рассмеялась — ты и сам догадался. Нет, — она покачала изящной головой, — у нас детей не будет, Дэниел. Как я уйду со сцены — может, воспитанницу возьмем, — Тео коротко вздохнула. В гостиной зазвучал звонкий голос Констанцы: "Я все написала, идите сюда, и слушайте!"

Марта стряхнула с рукава куртки картофельные очистки и принюхалась — одежда пахла мочой.

— Конечно, — смешливо подумала она, — мимо этой кучи всю ночь гуляки шатались.

Джон подождал, пока проедет телега: "Он в тот дом зашел, доставай пистолет, и за мной".

Марта вскинула голову вверх: "По крышам тут не убежать, слишком далеко надо прыгать. Значит, мы его сейчас застанем врасплох".

— Не делай поспешных выводов, я же тебе говорил, — одернул ее Джон. Мягко, неслышно открыв рассохшуюся дверь, он замер на пороге.

Деревянная, узкая лестница воняла засохшей, кислой рвотой. Откуда-то из темноты появилась одноглазая, облезлая кошка и выскользнула наружу.

— Тихо, — одними губами сказала Марта.

Джон наклонил голову. "Как будто зверя выслеживает, — подумала женщина. "Так оно и есть".

— Третий этаж справа, — наконец, шепнул он. "Только не надо шуметь".

Они неслышно поднялись по заплеванным ступеням. Марта, наконец, различила два голоса, что раздавались из-за низкой двери каморки.

— Мэтью там не один, — она тронула Джона за плечо. "Я уже понял, — пробормотал тот. Опустившись на колени, он осторожно приник к щели в двери.

— Посмотри, — наконец, сказал он. "Что ты там говорила — Мэтью в таком замечен не был? Полюбуйся".

Марта наклонилась и почувствовала, что краснеет. Джон быстро поцеловал ее в щеку. Подтолкнув Марту к лестнице, он велел: "Будь внизу".

— Но разве ты не собираешься…, - она нахмурила бронзовые брови и указала глазами на пистолет в его руке.

— Я уже не в том возрасте, когда ногами вышибают двери, — ядовито ответил герцог, убирая оружие, прислоняясь к стене. "Я просто подожду, пока кто-нибудь выйдет".

— А если они оба выйдут? — поинтересовалась Марта, все еще не спускаясь вниз.

— На этот случай, — Джон развернул ее, — у меня есть ты. Но, скорее всего, — он усмехнулся, — нам даже не придется пускать в ход пистолеты. Пока, — добавил он, и коснулся ее руки: "Скоро все будет кончено, обещаю тебе".

Марта посмотрела в спокойные, светло-голубые, прозрачные глаза и кивнула. Устроившись на нижней ступеньке, она кое-как почистила свою запачканную куртку: "Жена. Как странно. У него дети — на два года младше меня. Никакая я им не мачеха, конечно, Марта, и все. А у Тедди отец будет, — она подперла щеку рукой. Еще сильнее зардевшись, ощутив локтем бутылку вина в кармане, Марта тихо рассмеялась: "Шли-то совсем не за этим. Господи, сделай так, чтобы все получилось, пожалуйста".

Подняв зеленые глаза наверх, к деревянным, источенным балкам, она стала ждать.

В крохотной каморке пахло потом, какой-то кислой грязью. Мэтью, незаметно, брезгливо отодвинув рваную, в пятнах простыню, положил голову на плечо мужчине.

— Так ты проведешь меня в то крыло? — спросил он, улыбаясь. "Уж больно охота посмотреть, как инженеры живут".

Он говорил с резким, простонародным акцентом: "Устал уже язык ломать. Ничего, покончу с младшим братом, а дальше — будет легче. Дэниел, надо же, сильным оказался, не стал вешаться. Значит, застрелю его. И с этими двумя сучками развлекусь — сестрицей и женой".

— Конечно, милый, — мужчина потянулся и, посмотрев на часы, — перевернул Мэтью на бок. "Еще успеем, — пробормотал он. Мэтью, сладко застонал: "Вернусь домой, и заведу себе негра для этого. Уж больно хорошо".

Он раздул ноздри и пообещал себе: "А сестрицу и жену вдвоем в постель уложу. Вдоволь налюбуюсь, когда им пистолет к виску приставишь — они на все готовы. Жаль, что у меня нет таких талантов, как у маркиза. Он же мне рассказывал об этой книге, что в крепости писал. Я бы тоже, — Мэтью невольно усмехнулся, — оставил о себе память".

Старая кровать скрипела. Мэтью услышал задыхающийся голос сзади: "Когда придешь на свою смену, спускайся ко мне в подвал, я тебя в то крыло отведу".

— Как все просто, — усмехнулся про себя Мэтью. "Не зря я себе еще и немецкие бумаги купил — взяли в Арсенал, даже глазом не моргнув. Очень вовремя — потому что я видел, как туда братца моего привезли. Меня-то никто не заметил, а я все замечаю. И этот, — он нашел руку мужчины и крепко сжал ее, — достаточно было просто держать уши открытыми, и все. Слухи, — Мэтью улыбнулся, — оказались правильными".

— Я у тебя останусь, можно? — спросил он потом. "Уж больно спать хочется. Отсюда до работы ближе".

— Конечно, — мужчина ласково поцеловал его. Мэтью, свернувшись в клубочек, накрывшись грубым, шерстяным одеялом — помахал ему рукой.

Дверь тихо закрылась. Он, посмотрев на свои испачканные ладони, зевнул: "Перед сменой помоюсь. А там все легко будет — пристрелю этого щенка и поминай, как звали".

Мэтью закрыл глаза и увидел перед собой маленький, уединенный дом на поляне леса. Он так и заснул — слыша мольбы о помощи, представляя себе изуродованные, окровавленные лица женщин.

Джон легко взбежал на пролет выше. Взглянув вслед неприметному мужчине в одежде рабочего, он усмехнулся: "Тоже, наверняка, из Арсенала. Ничего, сейчас мы навестим мистера Мэтью".

Марта, что вовремя выскочила во двор, подождала, спрятавшись за трухлявым сараем, откуда доносился крик петуха. Поднявшись к Джону, женщина тихо спросила: "Он там один?"

— Думаю, да, — кивнул герцог и взял ее за руку. Марта чуть покачнулась, почувствовав его сильные пальцы. Джон, приблизил губы к ее уху: "Сейчас все это закончится, мы с Теодором привезем маленького домой, собирайтесь и поедем".

— В Англию? — ее губы улыбались.

— Это на Рождество, — смешливо ответил герцог. "Будет очень красиво — зимнее венчание. Мне надо замок в порядок привести, для медового месяца, и вообще — он поцеловал бронзовый висок, — получить отпуск. А сейчас я тебя и малыша кое-куда отвезу, на пару дней".

— К себе в каморку? — поинтересовалась Марта.

— Увидишь, — пообещал герцог. Порывшись в кармане холщовой куртки, он достал отмычку.

Замок мягко щелкнул. Они, неслышно ступая, вошли в комнату. Джон наложил засов на дверь и кивнул в сторону кровати.

Марта увидела золотистый, коротко стриженый затылок. Справившись с подступившей к горлу тошнотой, женщина вынула пистолет.

Мэтью, сквозь сон, почувствовал в комнате какое-то движение, и открыл глаза.

— Тихо, — велел знакомый, сухой голос. Он забился, ощутив, как твердые руки прижимают его к постели.

— Тихо, — повторил Джон, встряхнув его.

— Она, — подумал Мэтью. "Надо бежать, выпрыгнуть из окна…, У нее пистолет, отцовский, тот самый, из которого я мистера де Лу застрелил".

Марта уперла дуло оружия ему в лоб: "Вот мы и встретились, Мэтью. Я пришла отомстить за своего отца".

Мэтью почувствовал что-то теплое между ногами, в комнате резко запахло мочой. Он, плача, отведя взгляд от зеленых, холодных глаз женщины, провыл: "Ты не сможешь, …не сможешь меня убить, Марта".

Он, было, попытался вырваться, но Джон коротко проговорил: "Даже и не думайте. Я не люблю, когда меня обманывают, мистер Бенджамин-Вулф. Марта, — он посмотрел на женщину, — возьми подушку, так будет меньше шума".

— Я знаю. Так он застрелил моего отца, — спокойно сказала женщина. Мэтью, трясясь, всхлипывая, пробормотал: "Не убивайте, не убивайте меня!"

— Это не убийство, — поправила его Марта. "Это казнь".

Она прижала к виску мужчины подушку и выстрелила. Кровь хлынула на простыни, тело дернулось. Марта, спрятав пистолет, покачнулась. Она опустилась на заплеванный пол и заплакала — тихо, горестно, пряча лицо в руках.

Марта почувствовала его руки, — сильные, крепкие. Джон, прижав ее к себе, чуть покачивая, ласково сказал: "Все, все, любовь моя. Все это закончилось и больше никогда не вернется. Мы теперь будем вместе, — маленький, ты, и я. Не надо, не надо…"

Женщина тяжело вздохнула. Встряхнув головой, сбросив шапку, Марта распустила теплые, бронзовые косы. В свете восходящего солнца они играли золотыми искрами. Джон, поднявшись, потянув ее за руку, — подвел к окну каморки.

Они так и стояли, обнявшись, глядя на солнце, что всходило над крышами Парижа — яркое, спокойное солнце ранней осени.

Мальчик проснулся рано утром. Сладко зевая, потерев глаза, он оглядел незнакомую, уютную комнату.

— Не Арсенал, — понял Тедди. Там было интересно — пахло порохом, из больших, каменных зданий что-то шумело — даже по ночам. Няня ворчала, а мальчик спокойно задремывал — дядя Теодор приходил к нему вечером и пел что-то — на незнакомом языке, ласковое.

— Про котика, мама мне говорила, — Теодор повозился в кроватке и принюхался — пахло жасмином. "Мама тут! — обрадовался он. Вечером, когда они приехали сюда, он уже почти спал — и не успел все как следует осмотреть.

Окно было приоткрыто. Мальчик услышал, как где-то поблизости поют птицы. Журчал фонтан. Он, улыбаясь, сев, позвал: "Мама!"

— Тихо, старина, — мужчина, что спал на стоящем в гардеробной диване, поднял светловолосую голову. "Мама устала, не надо ее будить".

Он встал, и, присев на кровать к Тедди, устроил его у себя на коленях. Мальчик прижался к нему — пахло осенним лесом, — и посопел: "Гулять пойдем?"

— А как же, сыночек, — Джон поцеловал каштановые, теплые кудри. "Сейчас приведем себя в порядок, я тебе завтрак приготовлю, на лошади покатаю…"

— На большой лошади! — утвердительно сказал Тедди.

— Других тут нет, — рассмеялся Джон. "Дома у тебя пони, конечно, будет. Давай, — он поднял мальчика на руки. Тот, посмотрев на него лазоревыми, красивыми глазами, неуверенно проговорил: "Папа?"

— Именно так, — Джон потерся носом об его щеку: "Господи, я уже и забыл — какие они, маленькие". Теодор завертелся и серьезно попросил: "Ногами. Я же не малыш, папа".

— Ты уж мне разреши, старина, — улыбнулся Джон, — немножко тебя на руках подержать.

Он заглянул в соседнюю комнату — Марта спала, бронзовые косы рассыпались по кружевным подушкам и Джон вздохнул: "Бедная девочка. Она еще в седле носом клевала. Кто угодно вымотается от всего этого. Пусть отдыхает, мы с Тедди сами управимся".

— Сначала в умывальную, — сказал он ребенку, — а потом — все остальное. Тедди все-таки слез на паркет и зашагал рядом — держась мягкой, детской ручкой за пальцы Джона. Герцог тихо закрыл дверь спальни: "Булочки мы из Парижа привезли, а за молоком сейчас сходим. Тут ферма неподалеку есть".

Уже когда они вышли на каменную террасу, Тедди обернулся: "Это твой дом?"

Джон взглянул на изящные, спускающиеся в небольшой сад, лестницы, на колонны и кованый балкон второго этажа, и усмехнулся: "Друга, старина. А мы с тобой и мамой, — он пощекотал ребенка, — будем жить в замке, далеко отсюда".

— Вернее, Марта и Тедди будут жить, — поправил себя герцог, когда они уже шли к воротам. "Маленький Джон в Кембридже, я — то в Лондоне, то на континенте…, Нет, — он покачал головой, — не в замке. Слишком уж далеко. В Саутенде, там и Тедди будет хорошо, все-таки морской воздух. Сорок миль до Лондона, за день можно обернуться".

— Ну, — потянул его за руку мальчик, — пошли, папа, а то я голодный!

Он улыбнулся, и потрепал сына по голове: "Нам с тобой еще и обед надо будет приготовить, старина, здесь слуг нет. Сейчас в деревне рыбы купим, свежей, Сена рядом".

— Я тебе помогу, — важно сказал ребенок, идя рядом, и добавил: "Папа".

Констанца ворвалась в столовую, держа в руках газету. Девочка с порога крикнула: "Меня напечатали! Напечатали!"

— Ну-ка, дай посмотреть, — Федор приподнялся и взял у девочки La Gazette: "Поздравляем, тебя, месье Констан".

— Все равно, — недовольно заметила девочка, садясь на свое место, отрезая хороший кусок паштета, — пришлось мужской псевдоним взять. Ничего, — Констанца набила рот хлебом и неразборчиво продолжила, — я теперь всегда его буду использовать.

— Если бы ты писала светскую колонку, милая — Тео отпила вина, — можно было бы это делать и под женским именем.

Констанца презрительно фыркнула: "Скорее я умру, тетя Тео, чем буду отираться по гостиным, собирая сплетни. Нет, — девочка зажала в руке нож и воинственно продолжила, — я буду посещать лаборатории ученых, мануфактуры, спущусь в шахту…"

— Для этого тебе придется поехать в Германию, — добродушно заметил Федор, внимательно просматривая мелкий шрифт внизу газетного листа. "Или в Англию. Во Франции пока нет глубоких шахт, милая, все рудные разработки ведутся открытым способом".

— Поеду, — Констанца отхлебнула сидра и подозрительно спросила: "А почему тетя Марта и маленький Тедди в деревню отправились?"

— Отдохнуть, милая, — Дэниел скосил глаза на газету и велел Федору: "Дай-ка".

— Загадочное происшествие у Бастилии, — прочел он. "В бедняцком квартале обнаружен труп рабочего Арсенала, эльзасца, месье Матиаса Лаута. Недавно принятый в Арсенал мастер был убит выстрелом из пистолета в висок. Префектура Парижа ведет расследование".

В столовой повисло молчание. Констанца, пережевывая ветчину, сморщила нос. "Очень сухо написано, — заметила девочка. "Неинтересно. Вот какой надо заголовок: "Кровавая драма в трущобах Парижа". Она обвела глазами взрослых и недоуменно спросила: "А что, этого месье Лаута, — знал кто-нибудь?".

— Нет, — тихо ответил Дэниел, складывая газету. "Мы его не знали, милая".

Он стоял на балконе, глядя на Тео, что вела за руку Констанцу. Сестра обернулась и помахала Дэниелу рукой. "В Тюильри гулять пошли, — раздался сзади голос Федора. "Теперь это безопасно. Держи, — он протянул мужчине зажженную сигару.

— Да я не…, - было, сказал Дэниел и, осекшись, — затянулся. "Хорошие сигары, — наконец усмехнулся он. "Наш отец их курил".

Федор проводил взглядом темную и рыжую головы. Наклонившись, он поднял с каменного пола балкона желтый лист: "Я съезжу в префектуру, заберу тело. Мой патрон, — он криво улыбнулся, — отец Анри, отслужит поминальную мессу. Похоронить на кладбище Мадлен можно. Ты…, вы, — поправил себя Федор, — пойдете? Ну, на отпевание и потом…, - он повел рукой в воздухе.

— Тео не пойдет, — Дэниел все смотрел на улицу. "Я схожу потом, как из Марокко вернусь. Спасибо тебе, Теодор".

— Оставь, мы же семья, — хмыкнул мужчина. Дэниел взглянул в упрямые, голубые глаза. Он стоял, чуть наклонив красивую голову, рыжие волосы шевелил легкий ветер. Дэниел, собравшись с духом, спросил: "Ты ведь любишь Тео, я прав?"

— И буду любить всегда, — просто ответил Федор. "Пока мы с ней живы".

Он поднял руку, увидев, как Дэниел открыл рот: "Я все знаю, что ты мне хочешь сказать. Ты просто помни — я за твою сестру жизнь отдам. Так что не беспокойся, — он похлопал Дэниела по плечу, — езжай и делай свое дело. Ладно, — Федор взглянул на карманные часы, — мне на лекцию пора, а потом — в префектуру. Я все устрою".

Он вышел. Дэниел, затянувшись сигарой, вспомнив нежную, мимолетную улыбку на жестком лице, пробормотал: "Как это там, в Песни царя Соломона? Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь. Так оно и есть, — он посмотрел на башни церкви Сен-Сюльпис, и перекрестился: "Господи, упокой их души — отца моего, брата моего. Прости их, пожалуйста, прими их в лоно свое".

Дэниел потушил окурок и. Тяжело вздохнув, он долго стоял, слушая звон колоколов — начиналась обедня.

Марта присела у клавесина и обернулась: "Тедди не проснется, он крепко спит, хоть из пушек стреляй. Я тебе Баха сыграю, того, что в Лондоне играла".

За окнами маленькой гостиной полыхал закат. Марта положила руки на клавиши: "Не проснется, конечно. Набегался, на лошади накатался, на лодке — прямо за столом заснул. Да что это я, краснею, что ли?"

Огни свечей чуть дрожали, Джон сидел, с бокалом вина в руке, глядя на ее тонкий, красивый профиль, на убранные, заколотые шпильками волосы, вдыхая запах жасмина. Она играла, прикусив нежную губу и, закончив концерт, глубоко, прерывисто задышала: "Я и не думала, что…."

— Это я не думал, — Джон поднялся, и, наклонившись над ней, провел губами по нежной шее. Марта вздрогнула, крохотный, золотой крестик закачался, заблестел изумрудами. "Я в тебя влюбился прямо там, — он рассмеялся, — в передней, когда ты на меня пистолет наставила".

— Ты не говорил…, - она почувствовала его сильные, нежные руки. Глубоко вздохнув, Марта откинулась назад — прямо в его объятья.

— Не говорил, — согласился он. "Я боялся, со мной тоже такое бывает. Я тебя на два десятка лет старше, не красавец, и вообще, — он ощутил прикосновение ее губ, и попросил: "Иди сюда, Марта, пожалуйста…"

— Что ты делаешь? — почти испуганно спросила она, когда Джон, устроив ее в кресле — опустился на колени. "Зачем?"

Он поднял глаза и ласково сказал: "Сейчас увидишь, любовь моя".

— Так…разве можно…, - задыхаясь, прошептала женщина, — я…, не знала.

— Так нужно, — ответил Джон. От нее пахло жасмином, она была теплой, нежной. Джон зажмурил глаза: "Не бывает такого. Она вся светится, как будто солнце встает — летним, тихим утром".

— Я люблю тебя! — Марта вцепилась пальцами в ручки кресла, мотая растрепанной головой, теряя шпильки.

Джон, на мгновение, оторвался от нее. Марта, наклонившись, целуя его, простонала: "Еще…"

— Вся ночь впереди, — мужчина усмехнулся и поднял ее на руки: "Эта, и все остальные ночи — пока мы с тобой живы".

Он прижал ее к стене. Марта, снимая с него рубашку, порвав шнурки на вороте, услышала шорох шелка — ее юбки упали на пол.

— Прямо здесь…, - велел Джон, — я больше не могу терпеть, совсем не могу.

— Я тоже…, - она уронила голову на крепкое, загорелое плечо, волосы хлынули вниз, — тяжелой, бронзовой волной. Она, опустившись на паркет, прижала его к себе: "Я все еще не верю…"

Он провел губами по белой, белее снега, тонкой щиколотке. Взяв ее лицо в ладони, целуя ее, Джон еще успел проговорить: "Ты моя жизнь, Марта, и так будет всегда".

— Как музыка, — подумала женщина. "Господи, так вот как это бывает — когда любишь". Она обняла его — всем телом, и Джон услышал ее шепот: "Я твоя, вся, вся твоя…"

Уже потом, в постели, устроившись рядом, Марта серьезно спросила: "А что же теперь будет, — она еле сдержала смех, — с моим любовником?"

Джон погладил ее пониже спины, и, улыбнувшись — закинул руки за голову. "Месье Корнель за два года приобрел устойчивую репутацию серьезного человека — благодаря тебе. Святые отцы его больше проверять не будут. Тем более, он в самом Риме знакомства завел. Можешь его бросать — со спокойной душой".

Марта почесала нос. Подвигавшись, она протянула: "Тогда пусть он в декабре довезет нас троих до Кале — меня, Теодора и Констанцу. Там я его и брошу, — она расхохоталась: "А ты туда приедешь, хорошо? — Марта ахнула. Джон, удерживая ее, ответил: "Не волнуйся, дорогая жена. А теперь сиди, я сам все сделаю".

Потом она укрылась в его руках, и зевнула: "Завтра, …то есть сегодня утром, я тебя разбужу. Даже и не жди, что выспишься".

— Я и не собирался, — Джон взял ее руку и смешливо шепнул: "Это тебе — спать не придется, вот, убедись".

-Ça commence par un baiser, ça finit par un bébé, как говорят у нас в Квебеке, — она скользнула вниз и подняла невинные, зеленые глаза. "Или ты не хочешь?"

Джон застонал и рассмеялся: "Больше всего на свете хочу, любимая. А еще у вас говорят, — он перевернул ее на спину, — chaque chaudron trouve son couvercle. Вот к Рождеству и увидим — что у нас получилось, в этом самом, — он нежно раздвинул стройные ноги, — горшочке.

Марта прижала его голову к себе, и еще успела сказать: "Ты хорошо…знаешь наши пословицы".

— Я вообще способный, — донеслось снизу. Марта, поискав пальцами, найдя кружевную подушку — закусила ее угол.

Потом, обнимая ее, Джон проговорил: "Но я тебя, Марта де Лу, не намерен освобождать от работы, ты не думай. Будешь для меня отчеты писать — это днем".

— Или ночью, — Марта рассмеялась. Поерзав, она серьезно добавила: "Нет, судя по всему — ночью я буду другим заниматься".

— Будешь, — пообещал Джон, окуная лицо в распущенные, мягкие волосы. Она тихо, прерывисто задышала, и, услышав его шепот: "Люблю тебя!", так и заснула — вдыхая запах леса, чувствуя его ласковую, твердую руку.

В большой, светлой гостиной на набережной Августинок пахло розами. Констанца сидела на ковре, разложив перед собой счетные палочки.

— Два и два, — важно сказал Тедди, почесав каштановые кудри, — будет четыре. Хочу еще, — он потянулся к шкатулке красного дерева.

Женщины устроились за круглым столом. Жанна, распахнув большой альбом с образцами тканей, улыбнулась: "Сейчас я вам все расскажу — что весной и летом носить будут. Как раз к Пасхе все и привезут, что я заказала, — она нашла под столом руку Тео и погладила ее.

— Господи, — подумала Тео, — как я ее люблю. Девочка моя, вчера прямо в передней стала меня целовать…, Я так скучала, так скучала.

Жанна качнула белокурой, изящной причесанной головой: "Но ты же, Марта, от нас уезжаешь. Так что ткани, те, что для тебя и Тедди — будут лежать, ждать".

— Я приеду, — Марта привстала и прижалась щекой к ее щеке. "Обязательно приеду, милые мои".

— Выглядишь хорошо, — невинно заметила Жанна. "Деревня тебе на пользу пошла, дорогая моя".

Женщины рассмеялись. Констанца наклонила голову: "Стучат. Это, должно быть, дядя Теодор и дядя Дэниел, карета уже приехала".

— Я открою, — Жанна поднялась. Марта, проводив глазами стройную спину в синем шелке, шепнула Тео: "Ты ей ничего не говори".

— Нет, конечно, — смуглые щеки чуть зарделись. "Незачем ей об этом знать. Я ей сказала, что Мэтью умер, и все. Жанна с Дэниелом очень подружились, так хорошо, — Тео взглянула на корзину белых роз, что украшала гостиную. Марта, еще тише, проговорила: "Теодор для тебя все сделает, ты же знаешь".

— Знаю, — Тео, на мгновение, опустила длинные ресницы. Вставая, улыбаясь мужчинам, она весело велела: "За стол, за стол! Жанна привезла отличное божоле, купила его по оптовой цене, — Тео вскинула бровь, — андулет…"

— Свиные кишки, фу, — громко сказала Констанца.

— Я съем твою долю, — пообещал Федор, наклоняясь, целуя детей.

— И засахаренные каштаны, — закончила Тео.

— Прямо с них и начну, — пообещала Констанца: "Как я вам завидую, дядя Дэниел, в Марокко, наверное, так интересно".

— Приеду, — мужчина подал ей руку, — и все вам расскажу.

— А мы, — Жанна тоже взяла его под руку, — тебе еще в карету кое-какие припасы собрали, до самого Марселя хватит. И ты непременно должен узнать, как там, в Магрибе, готовят. Когда ты вернешься, мы устроим прием в твою честь".

Марта проводила их глазами. Подав руку Федору, она усмехнулась: "У тебя осталось еще три месяца, дорогой любовник. После этого мы расстанемся"

— Нет, — он подхватил маленького Тедди и тот блаженно рассмеялся, — мы же семья, Марта, мы теперь — всегда рядом будем. И, — он понизил голос, — я за вас очень рад, за тебя, и за Джона. Будьте счастливы. Дэниел постарается узнать в Марокко что-нибудь о моей кузине, он обещал.

— Ты, — велела Марта, заходя в столовую, — не забудь о работах Джованни, все равно, — она тихо вздохнула, — мне кажется — жив он.

— Не забуду, — Федор отодвинул для нее стул. Посадив рядом ребенка, он улыбнулся: "Сначала откроем шампанское, мадемуазель Бенджаман, мадемуазель де Лу. Выпьем за то, чтобы вашему брату, — он устроился напротив Дэниела, — все удалось".

— Непременно, — уверенно отозвался Дэниел. Марта, приняв хрустальный бокал, поймав ласковый взгляд Тео, сказала: "Все будет хорошо".

 

Эпилог

Марокко, декабрь 1780

Загонщики удерживали на бронзовых цепях пару гепардов. Головы животных были закрыты кожаными, вышитыми колпаками. Дэниел, перегнувшись в седле, спросил: "А это зачем, Малик-ага?"

Малик погладил темную, с проседью бороду: "Только при его величестве меня так не называйте, Даниял, я все-таки его подданный, а не оттоманского султана. Глаза гепардам прикрывают для того, чтобы они раньше времени не сорвались в погоню. Сейчас их отпустят, собаки уже окружили антилоп, — Малик приставил ладонь к глазам и коротко, гортанно крикнул: "Вперед!"

Дэниел покраснел. Малик, заметив это, потрепал его по плечу: "Ничего, вы, сразу видно, у знающего человека арабскому языку учились. Просто здесь, у нас, на западе, он немного другой. Но вы быстро схватываете. Поехали! — темные глаза советника султана жадно, яростно заблестели. Он, хлестнув плетью гнедого коня, бросился вслед за гепардами.

— Как молния, — восхищенно подумал Дэниел, пришпоривая своего берберского жеребца. Гепарды неслись широкими скачками. Он увидел, как пара зверей валит на землю тяжело дышащих, стройных газелей.

— Вот и все, — Малик посмотрел на то, как загонщики оттаскивают гепардов от добычи: "Это, конечно, славная охота, разгоняет кровь, но я предпочитаю ловчих соколов. Его величество Сиди Мохаммед — большой мастер обучать птиц. Завтра мы с вами поедем в его летнюю резиденцию, там уже лежит снег…"

— Снег? — удивился Дэниел, оглядывая бесконечную, дышащую жаром равнину, что простиралась вокруг. На горизонте виднелись голубые, дрожащие в полуденном мареве очертания гор.

— Сейчас зима, — улыбнулся Малик, — у нас, Даниял, тоже бывает снег. А летом там, — он указал на горы, — значительно прохладней. Так что мы с вами полюбуемся и на охоту с птицами. А сегодня, — он посмотрел на загонщиков, что разделывали антилоп, — нам приготовят таджин, с изюмом и миндалем.

Пол шелкового, просторного шатра был устлан драгоценными коврами. Низенький, смуглый повар внес серебряное блюдо с закусками. Дэниел, почувствовав запах специй, улыбнулся: "Что там Жанна говорила? Узнать, как тут готовят? Да тут одних пряностей сотня, всей жизни не хватит, чтобы научиться".

Малик взял свежеиспеченную лепешку, и повел рукой: "Не стесняйтесь, Даниял. Его величество Сиди Мохаммед будет рад, если вы почувствуете себя, как дома".

За ковром, что разделял шатер, раздались нежные звуки. Малик рассмеялся: "Отличный собеседник, хорошая еда, да еще и музыка — что может быть приятней. Вам идет наша одежда, — добавил советник.

— Она очень удобна, при здешней жаре, — Дэниел прикоснулся к гладкому, прохладному шелку своей просторной рубахи. "Но если в горах лежит снег, наверное, надо что-нибудь более теплое…, - неуверенно продолжил он.

— Нас будут ждать, — Малик стал разливать по серебряным стаканам чай с мятой. "Слуги из резиденции его величества, они привезут меха. Сегодня, — Малик приподнял крышку шкатулки, что стояла рядом с ним, — приехал гонец, — он протянул Дэниелу бумаги, — его величество велел вам передать, договор с его пометками".

Дэниел быстро просмотрел документы: "Тут еще одна рука, Малик- ага".

— Это доверенный советник его величества, — Малик поднял красивую бровь. "Очень, очень, разумный человек".

Дэниел взглянул на поля договора — резкий, уже знакомый ему почерк султана Марокко кое-где перемежался быстрыми, изящными пометками.

— Я все прочитаю, — Дэниел поклонился, — и, надеюсь, буду иметь честь лично обсудить с его величеством те изменения и дополнения, о которых идет речь. Этот советник, он тоже будет присутствовать на переговорах?

Тот ничего не ответил, и приподнялся: "А вот и таджин, с кускусом! Мясо антилоп несколько часов томили на медленном огне, Даниял, это гордость нашей кухни".

— Ничего прямо не скажут, — усмехнулся про себя Дэниел, вдыхая тонкий аромат. "Все намеками, все недомолвками, все надо узнавать окольными путями. Не спрашивать же у него — уважаемый Малик-ага, может быть, вы слышали о девушке по имени Изабелла Корвино, которая попала в плен к берберским пиратам, пять лет назад? Двадцать два года ей сейчас, — посчитал про себя Дэниел. "Господи, да она куда угодно могла деться — продали куда-то дальше, умерла, или…"

Когда принесли похожий на свернувшуюся кольцами змею пирог — из тончайшего, слоеного теста, неуловимо пахнущий розами, Дэниел, вытирая пальцы шелковой салфеткой, небрежно спросил: "Малик-ага, а у вас есть гарем?"

Советник султана расхохотался, показывая крепкие, белые зубы. "Все европейцы об этом спрашивают, Даниял, первым делом. Я удивлен, что вы продержались, целую неделю. Удовлетворю ваше любопытство, — Малик взял пучок свежей мяты, и, порвав его, — залил чаем.

— В жару очень хорошо, — он наклонился над чеканным кувшином и заварил чай: "У меня четыре жены, как заповедовал наш пророк. Наложницы, конечно, тоже есть. Семь сыновей, девять дочерей, сейчас вот семнадцатый ребенок должен родиться".

— И все они отсюда, из Марокко? — Дэниел отпил чаю. Он увидел, как глаза Малика, на одно, неуловимое мгновение, похолодели. "Из разных мест, — ответил мужчина и хлопнул в ладоши: "По поручению его величества султана, Даниял, я хочу преподнести вам скромный подарок. Окажите нам честь и примите его".

Повара, суетясь, убрали остатки еды, шелковая завеса заколыхалась и перед ними появилась невысокая, закутанная с ног до головы фигурка.

— Это она играла, — коротко сказал Малик-ага. "Вы, Даниял, наш гость, мы знаем — как надо угодить гостям, тем более представляющим такую великую страну. Пусть она развлечет вас, пока вы здесь. Если хотите, потом заберете ее домой. Ей пятнадцать лет, — Малик щелкнул пальцами: "Подними покрывало".

— Не надо, — остановил его Дэниел. "Вы же помните, Малик-ага, я вам рассказывал — в моей стране скоро не будет рабства. Так что, я вынужден отклонить подарок его величества — с сожалением в сердце, — добавил мужчина, — и с благодарностью за его добрую заботу обо мне".

Малик рассмеялся. "Редко увидишь франка, у которого слова не расходятся с делом. Как сказал пророк Мухаммад, благословенна память его: "Имеется три признака лицемерия человека…"

— Разговаривая с кем-то, он лжет, не сдерживает своих обещаний, и не сохраняет в неприкосновенности то, что ему доверили другие люди, — завершил Дэниел. Малик, с уважением посмотрев на него, заметил: "Вы хорошо изучили священный Коран, Даниял".

— Что вы, — пожал плечами Дэниел, — я только в начале пути.

— Иди ко мне в шатер, — велел Малик девушке. Когда та выскользнула наружу, советник усмехнулся: "Давно я не имел дела с девственницами, мой друг. Тоже, — он потянулся, — разгоняет кровь. Спокойной ночи, Даниял, завтра на рассвете мы едем в горы".

Дэниел сидел, разложив вокруг себя листы договора, вперемешку со своими тетрадями. "Кто бы ни был этот советник, — пробормотал он себе под нос, — и вправду, у него хорошая голова. Как это он тут пишет: "Граждане американских штатов должны находиться под защитой его величества султана, и, в случае, если они окажутся в качестве пленных на территории Марокко — должны быть немедленно освобождены, с возвратом принадлежащего им имущества. А мы только о торговле, и о торговле. Я, то есть, — он отложил перо, и отодвинул полог.

Над равниной висели крупные, яркие звезды, чуть шелестел ветер, жара спала. Дэниел посмотрел на играющее созвездиями небо: "Господи, и все равно — одиноко. Хоть и сестра теперь есть, и брат, а все равно — хочется встретить ту, ради которой на край света отправишься".

Он вздохнул, и, задернув шелк, вернулся к работе.

Тонкая, украшенная кольцами рука протянулась к вырезанной из мрамора белой королеве. Девушка, передвинув шахматную фигуру, рассмеялась: "Мат, ваше величество, сдавайтесь, ваша армия повержена".

Сиди Мохаммед откинулся на шелковые подушки, вдыхая приятный аромат кедра. В медной жаровне, что стояла на полу, тлели угли. Он, прикоснулся ладонью к теплому камню: "Отопление под полом. Какая все-таки Зейнаб умница, отличная получилась резиденция".

Девушка, — она была в расшитом серебром халате тончайшего, серо-зеленого шелка, накинула на плечи соболиный мех. Поднявшись, подхватив с пола ухоженного, угольно-черного кота, она рассмеялась: "В Эс-Сувейре жарко, он совсем разленился, спал целыми днями, папа. А тут холодно, Гато, — Изабелла потерлась щекой о спину кошки, — да? Холодно, — она сунула изящные ноги в сафьяновые, украшенные жемчугом туфли, и откинула бархатную занавесь: "Видишь, Гато, даже снег не растаял, с ночи. Иди, погуляй, — она выпустила кота в сад и повернулась к султану.

— Папа, — Изабелла присела рядом и, взяв сильную, еще не старческую руку, поцеловала ее, — что случилось? С этим договором что-то не так?

— Все так, — улыбнулся Сиди Мохаммед. "Ты извини, что я тебя со стройки привез, милая, просто ты мне тут нужна. Твоя умная голова, — он ласково прикоснулся губами к нежному лбу, — мне очень поможет. А когда мы все закончим, — вернешься обратно".

— Лет через пять, — Изабелла потянулась за планами, — у тебя будет лучший порт в Африке, папа. Только надо будет нанять инженеров в Европе, с отоплением виллы я могу справиться, — она озабоченно нахмурила брови, а вот гавань углублять — это уже сложнее.

— Наймем, конечно, — Сиди Мохаммед заглянул через ее плечо и с интересом спросил: "А это что, милая?"

Изабелла покраснела. "Те рабочие, которых привезли с юга, говорят — у них там есть месторождения какие-то, золото и серебро. Надо разведать, папа, я тут карту начертила, но грубую, — девушка пожала плечами, — сам понимаешь, с рабочими разговаривают десятники, с десятниками — евнухи…, - она не закончила и рассмеялась.

— Давай-ка мне эту тетрадь, — велел султан, поднимаясь, — мы, как следует, во всем разберемся. Если там и вправду драгоценные металлы, — это очень хорошо. Иди к себе, одевайся, прогуляемся перед обедом, лошади уже готовы.

Он проводил глазами стройную фигуру, и, оставшись один — тяжело вздохнул. "Они уже и приехать должны были, — пробормотал султан, почесав в седой, пахнущей сандалом бороде. Он хлопнул в ладоши и велел неслышно появившемуся евнуху: "Посмотри, где там Малик и подай нам чаю. Та кобыла, которую я хочу подарить ее высочеству принцессе — с ней все в порядке?"

— Она здорова и весела, — поклонился евнух. "Белая, как горный снег, быстрая, как ветер пустыни, ваше величество".

— Хорошо, — султан откинул полог и прислонился к мраморной арке. Птицы толкались, щебетали на краю фонтана, кот лениво раскинулся на каменных ступенях. Деревья стояли, покрытые кружевом изморози. Сиди Мохаммед, на мгновение, закрыв глаза, улыбнулся. "Спасибо Аллаху, — подумал он, — за то, что я больше никогда не буду одинок. Семьдесят лет. Лет двадцать я еще протяну, увижу внуков от Зейнаб, повожусь с ними…"

— Ваше величество, — раздался сзади тихий голос.

Сиди Мохаммед обернулся: "Как вы устроились? Ему нравится?"

— Ему все нравится, — развел руками Малик. "Если бы он не был франком, я бы подумал — юноша из правоверной семьи, хорошего воспитания. От рабыни он, кстати, отказался".

— А я тебе что говорил, — сварливо заметил Сиди Мохаммед. "Ты же мне его показывал, еще в Марракеше. Я тебе сразу сказал — незачем даже и проверять его, сразу видно — не такой. И он, не юноша, — евнух поставил на низенький, выложенный мозаикой столик поднос с чаем, — он мужчина, ему двадцать пять лет. Тем более он воевал, был ранен…"

Малик разлил чай: "Ваше величество, все-таки не надо ничего говорить принцессе Зейнаб, пока…, Вдруг он откажется, этот Даниял".

— Он не откажется, — хохотнул, Сиди Мохаммед, — но девочке, я, конечно, и словом об этом не обмолвлюсь. Потом, как все решено будет — только тогда. Надо будет им дворец отдельный построить, тоже здесь, в горах. Все-таки детей лучше на природе растить.

— А если ее высочество не захочет выходить замуж? — поинтересовался советник. "Она очень к вам привязана, вы же знаете".

— Именно поэтому Зейнаб согласится, — Мохаммед поиграл перстнями на пальцах. "Я же не зверь, Малик, девочке двадцать два года, у нее должна быть семья …, А с кем ей тут жить? — он обвел рукой комнату.

— Ты меня прости, но людей, с которыми она сможет поговорить — во всем султанате по пальцам пересчитать можно. Я бы ее за Мулая отдал, он единственный из моих сыновей, кто на меня похож. Но у того уже есть две жены, Зейнаб такое не подойдет. Я не хочу, чтобы моя жемчужина страдала, — он помолчал: "Этот Даниял — все же человек тамошнего воспитания, им будет хорошо вместе. Завтра поедем охотиться с птицами, — султан поднялся, — я на него посмотрю еще раз. Проведем переговоры, закончим все с этим соглашением, и можно будет их поженить.

Уже у шелковой завесы Мохаммед обернулся: "Я отобедаю с ее высочеством, а вы с Даниялом пока подготовьте все нужные бумаги, после охоты сядем за работу".

Когда султан вышел, Малик поскреб в бороде и сказал себе под нос: "Так, конечно, будет лучше всего. Его величество еще долго проживет, но все равно — пусть Зейнаб будет защищена, а, то мало ли что кому в голову придет, после его смерти".

Черный кот степенно зашел в комнату, и, присев, стал умываться. "А ты растолстел, Гато, — присвистнул Малик. Наклонившись, он погладил мягкие уши. Гато блеснул желтыми, умными глазами и мягко заурчал.

— Принц Марокко, — усмехнулся Малик, — муж ее высочества. Повезло Даниялу, ничего не скажешь. Ему, конечно, надо будет стать правоверным, как и Зейнаб, но с этим затруднений не будет. Не будет? — спросил он кота. Тот, мяукнув, потерся о ноги советника.

— Вот и хорошо, — удовлетворенно сказал Малик. Позвав евнуха, он велел: "Накрывайте обед в нашей вилле".

Изабелла лежала на спине, вытянувшись, рассматривая потолок спальни. "Все равно, — подумала она, — если бы я сейчас эту резиденцию строила — по-другому бы сделала. Каждый год что-то новое узнаешь. Взять хотя бы тот альбом с персидскими миниатюрами, что мне папа подарил — я бы на основе их рисунки для мозаики выполнила".

Сильные руки немой служанки растирали ее узкие ступни, аргановое масло блестело золотом на белой коже. Изабелла махнула рукой и, собрав в тяжелый узел каштаново-рыжие волосы — перевернулась на живот.

Иногда ей снилась Венеция — зимняя, с мрачным, нависшим над городом, серым небом, с зеленой, бурной водой лагуны. Она открывала глаза, и, слушая размеренное дыхание Гато, что спал рядом с ней, — вздыхала. Сворачиваясь в клубочек, Изабелла заставляла себя не плакать. "У тебя никого нет, — напоминала себе девушка, — тебя никто не любит, только отец любил и папа Мохаммед. Пьетро на тебя никогда внимания не обращал, да и вообще…, - она подтягивала к себе Гато, тот лизал ее в щеку и девушка успокаивалась.

Днем была работа — занятия с учителями, — султан выписал ей наставников из университета Аль-Азхар в Каире, была стройка, были чертежи, планы, и большая, во всю комнату модель Эс-Сувейры — с портом, торговыми кварталами, крепостью, виллами и садами.

Была охота, книги, шахматы, музыка. Когда приезжал Сиди Мохаммед — разговоры с ним, иногда до рассвета. "Как я мало еще знаю, — удивлялась Изабелла. Султан, смеясь, отвечал: "Для этого я здесь, милая — чтобы отвечать на твои вопросы. И чтобы ты никогда не чувствовала себя одинокой".

Еще два года назад Изабелла осторожно спросила: "Папа, а ведь твою дочь — ее тоже звали Зейнаб?"

Он долго молчал. Потом, погладив ее по щеке, султан улыбнулся: "Я не хотел, чтобы ты знала, милая, думал — ты на меня обидишься".

Девушка уткнулась лицом в его плечо. Вдыхая запах сандала, она всхлипнула: "Как я могу обидеться, папа! Ты для меня столько всего делаешь, сколько мой покойный отец не делал". Мохаммед вытер ей слезы. Прижав Изабеллу к себе, он поцеловал теплые волосы надо лбом: "Вы с ней очень похожи, доченька. Мать Зейнаб — тоже итальянка была. Видишь, как оно получилось, — он взял девичью руку, — в пятнадцать лет я свою жемчужину потерял, а потом Аллах мне тебя даровал, когда я уже и не чаял…"

— Он меня освободил, — подумала тогда Изабелла, — возвел в ранг принцессы, признал своей приемной дочерью…, А когда я ему сказала, что пока не готова принимать ислам — только плечами пожал: "Все в свое время, милая, в таком деле нельзя торопиться. Вы же тоже — люди книги, мы верим в ваших пророков".

— Почему она умерла, — спросила Изабелла, — принцесса Зейнаб?

Темные глаза похолодели, и султан ничего не ответил. "Прости, папа, — пробормотала девушка, — я больше не буду…, Я вижу, тебе тяжело об этом вспоминать".

— Очень, — просто ответил Мохаммед. Изабелла, привалившись к его боку, глядя на багровый закат на море, — ее вилла стояла на самом берегу, — просто сидела, взяв в ладони его сильную, большую руку.

Служанка накинула на нее ночной, светлого шелка халат, и заплела длинные, густые волосы в косы. В резную дверь постучали. Изабелла весело сказала: "Заходи, папа!"

Мухаммад, наклонив голову, переступил порог, и, как всегда, подумал: "Какая же она красавица". Серо-зеленые, большие глаза были окружены длинными ресницами, на белых щеках играл чуть заметный румянец. Она стояла, улыбаясь — невысокая, стройная. Султан, взяв ее руку, ворчливо заметил: "Все равно — у тебя все пальцы в пятнах, даже после ванны. Смотри, что я тебе принес, — он достал из-за спины том: "Reflections sur l’age de la Terre".

Султан, устраиваясь на диване, подвинул к себе кальян: "Хорошая книга, тебе понравится. Французский ученый написал, месье Корнель".

Тонкий, серый дым пах розами. Сиди Мохаммед, искоса взглянув на лицо девушки, — она внимательно просматривала книгу, откашлялся: "Зейнаб, доченька, тебе уже двадцать два года…"

— Очень интересно, — не слушая его, пробормотала Изабелла. "Он тут пишет о возрасте Земли, папа". Девушка подняла голову и недоуменно повторила: "Двадцать два. Спасибо за лошадь, — она улыбнулась, — я ее назвала Бинт-аль-Хава, она и вправду — дочь ветра, такая быстрая".

— Она же ничего не знает, — понял Мохаммед. "Аллах милосердный, может, не надо все это затевать? Девочка счастлива, девочка рядом со мной, пусть так и будет — всегда".

— Зейнаб, — он замялся, — я тебя все не спрашивал, ты прости…, Может быть, ты хочешь выйти замуж?

Серо-зеленые глаза наполнились слезами, — мгновенно. Она, прикусив губу, помотала изящной головой: "Если я тебе надоела, папа, ты меня лучше продай, — дрожащим голосом сказала Изабелла.

— Да ты что! — испугался Мохаммед. "Что ты, доченька, что ты, счастье мое…, Как ты могла подумать такое? — он обнял девушку. Та, вытерев мокрые щеки, мрачно сказала: "Я же никого не люблю, папа, кроме тебя. И не полюблю, никогда. Таких мужчин, как ты, или мой отец покойный — их и не бывает вовсе. Не говори мне больше об этом, пожалуйста".

— Но ведь дети…, - попытался продолжить Мохаммед. "Ты ведь совсем не видела мужчин, милая, не надо судить так поспешно".

Изабелла вдруг поднялась и прошлась по отшлифованным, мраморным плитам. Она присела, и, погладила кота: "Я видела мужчин, папа. В Италии. Они не обращали на меня внимания, никто. Я не хочу детей, я и не знаю — что с ними делать, — она посмотрела на свои руки и улыбнулась: "Я лучше буду строить, папа".

— Все равно, — сказал себе Мохаммед, расставляя шахматные фигуры, — надо поговорить с этим Даниялом. Он умный мужчина, он поймет, и не будет препятствовать Зейнаб, заниматься любимым делом. А для детей — даже если сотня служанок ей понадобится, мне ради Зейнаб ничего не жалко. Когда она увидит Данияла, из-за перегородки, конечно, — он ей непременно понравится. Если Зейнаб станет его женой — я буду спокоен.

— Сегодня я играю белыми, — ворчливо заметил султан. Девушка, рассмеявшись, пожала плечами: "Как хочешь, папа, но все равно — я тебя сильнее".

Она двинула вперед свою пешку и попросила: "Папа, почитай рубаи, ты так хорошо это делаешь".

— Лесть, — рассмеялся Мохаммед, — тебе не поможет, Зейнаб. Он опустил веки и начал читать, — сильным, красивым голосом:

— Вот снова день исчез, как ветра легкий стон,

Из нашей жизни, друг, навеки выпал он…,- Изабелла подхватила:

— Но я, покуда, жив, тревожиться не стану

О дне, что отошел, и дне, что не рожден.

Дэниел остановил свою лошадь на горном склоне: "Отсюда, кажется, видно море, ваше величество. Поверить не могу, — он указал на побитую инеем траву, — что на равнине в это время такая жара"

На ветвях деревьев лежал снег. Мохаммед, наклонившись, улыбнулся: "Смотрите, Даниял — тут ночью побывали медведи. Вы говорили, в Америке они тоже есть?"

— И медведи, и волки, — ответил мужчина, — вот только львов у нас не найдешь, ваше величество. Но встречаются пумы, они поменьше. Мой покойный отец очень любил охоту, я ведь тоже — в горах вырос.

— Действительно, — подумал Сиди Мохаммед, исподтишка разглядывая своего спутника, — воспитанный юноша, можно его за правоверного принять. Он не такой, как европейцы, те все — лицемеры. А этот — честный, прямой. Правильно я сделал, что решил с Америкой договор о дружбе заключить, у их страны — большое будущее.

— Ну вот, — султан мягко тронул своего гнедого коня, — мы с вами, Даниял, договорились о тексте соглашения. Так что теперь езжайте, пусть его утверждают в вашей стране, и возвращайтесь — будем подписывать.

Дэниел вздохнул и развел руками: "Подписывать буду уже не я, ваше величество, а первый посол Континентального Конгресса в вашем королевстве. Я пока даже не знаю его, мы с ним в Париже встречаемся, весной. Я просто юрист, делаю, так сказать, черновую работу, — он улыбнулся. Султан, погладив красивую, закрытую колпачком голову ловчего сокола, что сидел у него на руке, спросил: "А вы куда потом?"

— Остаюсь там, во Франции, — ответил Дэниел, направляя свою лошадь по узкой тропинке. "Не сегодня-завтра британцы окончательно уйдут из колоний. Надо будет готовить мирный договор, я буду этим заниматься. И вообще — учиться искусству дипломатии, я ведь еще совсем молод, — он встряхнул русоволосой головой: "Спасибо вам за эту прогулку, ваше величество. Я как будто очутился дома, в Виргинии, зимой".

— Мне очень приятно, что вам у нас нравится, — ласково сказал Мохаммед. Дэниел, глядя на резкий очерк смуглого, бесстрастного лица султана, хмыкнул: "Семьдесят лет. Если бы не седина — больше пятидесяти ему не дашь. Отец тоже — такой был".

— Вы же мне говорили, что не женаты, да? — старший мужчина приставил ладонь к глазам:

— Малик нам от шатра машет. Должно быть, баранина уже готова. Называется — танжия, это как таджин, только готовится не в печи, а прямо в земле, под костром.

— Не женат, — Дэниел задел головой ветку кедра, что висела над тропинкой, и стряхнул хлопья снега с мехового воротника суконного, теплого халата. "У меня есть младший брат, и младшая сестра, они оба — в Париже живут".

Сокол забеспокоился. Мохаммед, вскинул голову: "Журавль. Посмотрите, Даниял, какой красавец. Пусть летит, — он удержал птицу на руке.

Журавль захлопал крыльями, кружась над вершинами кедров. Дэниел тихо сказал: "Мне наставник говорил, еще в Париже. В Индии есть великая поэма, называется "Рамаяна". Ее автор, как говорят индусы, стал писать стихи, когда увидел, как журавль оплакивает свою убитую подругу".

— Какая трогательная легенда, — вздохнул султан. Дэниел решил: "Вот сейчас, пока мы до шатра не доехали. Лучше о таком наедине спрашивать".

— Ваше величество, — осторожно начал он, — скажите, возможно, ли узнать что-то о судьбе человека, если он был захвачен берберскими пиратами? Пять лет назад, — Дэниел взглянул на султана.

Тот недовольно поморщился: "Вы, Даниял, наверное, не представляете себе — что такое работорговля".

— Очень хорошо представляю, ваше величество, — спокойно ответил мужчина, — у нас в Америке она тоже есть, к сожалению. Я просто дальний родственник этого человека, и у нее, — это девушка, — есть семья, она волнуется, хочет узнать о ее судьбе. Ее звали Изабелла Корвино, венецианка, ей тогда было семнадцать лет, — Дэниел помолчал. "Ее привезли в Рабат".

— Не надо ему говорить о том, что Теодор — ее кузен, — подумал Дэниел. "И о том, что брат Теодора спасся — тоже не надо. Мало ли что".

— Ее, скорее всего, продали дальше, — безмятежно отозвался султан, — но я попрошу Малика разузнать — как там все обстояло. К вашему отъезду, думаю, мы получим какие-то сведения.

— Большое вам спасибо, — горячо проговорил юноша. Султан, спешился: "Раз наши страны теперь дружат — за ваших соотечественников можете не волноваться. Буде они попадут в рабство, их немедленно освободят".

— Это все ваш советник, — Дэниел ловко спрыгнул на землю, и взял лошадей под уздцы, — он внес в договор это пункт.

— Советник, — усмехнулся султан, оправляя свой отделанный соболями, бархатный халат. "У него умная голова, Даниял. Ну, — Мохаммед повернулся к Малику, — корми нас, а то мы проголодались на таком морозе.

— Вы не волнуйтесь, — успокоил его Сиди Мохаммед, входя в шатер, — Малик у нас, как говорится, песчинку в пустыне найдет.

Он посмотрел в сине-зеленые, красивые глаза юноши и ласково потрепал его по плечу.

Над горами вставал золотой закат, небо на западе было окрашено в глубокий, темно-синий цвет. Снег в саду искрился под заходящим солнцем.

— Ее высочество уже по дороге в Эс-Сувейру, — султан, что стоял на каменных ступенях, бросая семена птицам, — обернулся. Малик низко поклонился: "Я ей сказал, что у вас неотложные дела, и вы ее нагоните завтра. С ней пять десятков человек охраны, евнухи, — она в совершенной безопасности".

— Да, — пробормотал Сиди Мохаммед, глядя на щебечущих птиц, — воистину, Аллах сжалился над нами, Малик. Очень хорошо, что мы не дали им встретиться.

— Ваше величество, — Малик помялся, — Даниял может не доехать до побережья…, Если вы прикажете.

— Зачем? — султан поморщился и стянул с пальца перстень с крупным алмазом. "Мне нужен этот договор. Вернее, он нужен Марокко. Если убить этого Данияла — подписание затянется. Мы только согласовали текст, а в случае его смерти опять начнутся какие-то заминки. Отдашь ему кольцо — в знак любви и приязни и скажешь, что Изабелла Корвино умерла, пять лет назад. От лихорадки, — сам не зная зачем, добавил султан.

Серая, красивая голубка запорхала над его головой. Он, улыбнувшись, кинул птице зерен: "Так будет лучше для всех".

— Я все сделаю, ваше величество, — прошелестел Малик, склоняясь в поклоне.

— Она и вправду, — сказал себе султан, оставшись один, — умерла, эта Изабелла. Ее больше нет, и никогда не будет.

Голубка села на заснеженную, качающуюся ветвь дерева, и, отряхнувшись, застыла. Мохаммед полюбовался ей. Тихо ступая, стараясь не спугнуть птицу, он вернулся в дом.