Осколок ядра вонзился в стену дома. Эстер, вскрикнув, прикрыв руками большой живот, выглянула в сад. "Ничего страшного, просто штукатурка осыпалась, — она повернулась к мужу. "Меир, может быть, ты все-таки не пойдешь?".

Он завязал перед зеркалом галстук. Вздохнув, мужчина поцеловал ее в лоб: "Адмирал Родни передает губернатору де Граафу условия сдачи острова. Мне надо быть в резиденции. Но я вернусь, — он прикоснулся ладонью к ее животу: "Как там маленький?"

— Уже скоро, — попыталась улыбнуться Эстер. "Меир, но это, же опасно, они стреляют…"

— Они третий день стреляют, — хмыкнул муж. "Не волнуйся, видишь, десант не высадили пока, и, надеюсь, высаживать не будут. И вообще, — он, на мгновение, обнял ее, — от пули умереть значительно проще, чем от ядра. Тут двести футов пройти надо, за деревьями. Вряд ли в меня попадут. Я скоро, — он вдохнул запах трав и коснулся губами белой щеки.

Посмотрев на разбитую ядром ограду, Эстер помахала мужу рукой. Британский флот окружил гавань, заперев в ней сотню торговых судов. "Тут на три миллиона фунтов товара, — вспомнила она слова Меира. "Господи, только бы без крови обошлось, и так уже — адмирал Родни послал фрегаты в погоню за теми кораблями, что раньше ушли, и расстрелял их, говорят. Адмирал голландский там погиб".

Рядом с торговцами виднелся обугленный остов военного корабля "Марс". Эстер взглянула на лохмотья голландского флага, на развевающиеся под теплым ветром, виднеющиеся вдалеке британские штандарты. Сжав руки, она села на кровать.

Ребенок задвигался. Эстер грустно сказала: "Бедный ты наш. Тебе не нравится, когда стреляют? Никому не нравится. Колыбельку уже сделали, все готово. Давай, — она погладила живот, скрытый просторным, светлым платьем, — папа и мама ждут, появляйся на свет".

Эстер потянулась за оправленным в серебро зеркальцем. Сняв чепец, встряхнув вороными косами, она стала разглядывать свое лицо.

— До прошлого месяца тошнило, — пробормотала женщина. "Конечно, Меиру противно и смотреть на меня. Как спали в разных комнатах, так и спим. Он же не по любви на мне женился, — Эстер, подвинув к себе шкатулку, взяла единственное дошедшее до Синт-Эстасиуса письмо брата.

— Милая моя сестренка! — стала читать она. "Посылаем вам с Меиром наши поздравления. Я очень рад, что скоро стану дядей. Мы с Джо как раз на Хануку вернулись из Святой Земли, и потихоньку устраиваемся в Амстердаме. Ей тут очень нравится. Я вернулся к практике, в том числе, конечно, и к своему старому пациенту — его высочеству штатгальтеру. Он доволен, что ты тоже живешь на голландской земле. Не волнуйтесь, война скоро прекратится. Все говорят, что британцы вот-вот уйдут из колоний…"

Эстер вздрогнула от свиста ядра, что пронеслось над крышей. Женщина мрачно пробормотала: "Вот-вот. Что они там знают, в Старом Свете. Если остров сдадут британцам, нас интернируют, как подданных военного противника. Попробуй потом отсюда выберись".

Аккуратно сложив письмо, она спрятала его. Поморщившись, женщина глубоко подышала. "Это еще не схватки, — подумала Эстер, — просто тело готовится к родам. Хватит сидеть, надо обед готовить. Война, не война, а муж не должен быть голодным".

Она зашла на просторную, прибранную кухню. Засучив рукава, взяв корзину со свежей рыбой, водрузив ее на стол, она стиснула зубы.

— Что-то часто, — Эстер счищала чешую, подбрасывала дров во вделанный в стену очаг. "Сварю этот суп, как на Ямайке делают, острый. Меиру он нравится".

Женщина готовила, стараясь не обращать внимания на боль. Потом, прислонившись к беленой стене, стирая пот со лба, Эстер измученно сказала: "Где же он, обещал, что быстро обернется…"

Она прислушалась и замерла — бомбардировка прекратилась.

Губернатор де Грааф посмотрел на людей, что сидели вокруг стола. В открытые окна доносился запах гари, с улицы слышались чьи-то голоса. Он сухо сказал: "Пока жертв нет. Разрушения тоже… — голландец вздохнул, — небольшие. Однако помощи нам ждать неоткуда, французский флот сейчас только подходит к Мартинике".

— Это двести миль, — пробормотал кто-то. "Они не успеют".

— Не успеют, — согласился губернатор. "После гибели "Марса" и тех кораблей, что вел покойный адмирал Круль, — де Грааф перекрестился, — у нас не осталось здесь вооруженного флота".

Меир молчал, сцепив пальцы, глядя на усеянную британскими кораблями, бирюзовую воду залива.

— У них четыре тысячи солдат, судя по донесениям, господин губернатор, — наконец, вежливо заметил Меир. "А у нас меньше, тысячи поселенцев, и половина из них — это женщины, дети…, Если адмирал Родни высадит десант — погибнут люди. Сколько у нас есть времени? — Меир поднял серо-синие глаза.

— Два часа, — де Грааф внезапно замялся. "Господин Оливер, британцы пишут, что не собираются атаковать остров. Адмирал Родни обещает оставить город в целости и сохранности. Местные жители будут интернированы до конца войны, а грузы на торговых судах — перейдут в собственность короны".

— С этим уже ничего поделать нельзя, — пожал плечами Меир. "Надо сдаваться, ваше превосходительство. Жаль, конечно, но война, наверняка, скоро закончится. И он больше не выдвигает никаких условий? — удивился Меир.

Губернатор передал ему украшенный печатями лист бумаги.

Меир пробежал его глазами и поднялся: "Как я понимаю, тот британский конвой, что ждет внизу — его за мной прислали?"

Де Грааф, покраснев, кивнул: "Господин Оливер…"

— Ничего, — Меир улыбнулся. "Бывает, ваше превосходительство. Я все понимаю — война есть война. Я зайду домой, попрощаюсь с женой, а потом…, - он посмотрел в сторону британских кораблей и протянул губернатору руку: "Мы с вами отлично работали. Жаль, что все это так… — Меир поискал слово, — заканчивается".

Он поклонился. Не оборачиваясь, открыв тяжелые, дубовые двери, мужчина вышел.

В комнате наступило молчание. Наконец, кто-то откашлялся: "Видимо, он очень насолил британцам, этот господин Оливер".

— Капитан Меир Горовиц, — вспомнил де Грааф. "Только я тут знаю, кто он такой на самом деле. Интересно, — подумал он, — а жена его — понимает, за кем она замужем? Или он ей тоже Оливером представлялся? Красивая женщина, жаль ее — на сносях вдовой останется".

— Видимо, — сухо проговорил де Грааф. "Подайте мне бумагу и перо, я напишу о нашем решении".

— А что сделают с этим Оливером? — услышал он, посыпая чернила песком. "Расстреляют?"

— В конце концов — да, — коротко ответил губернатор. Запечатав конверт, голландец размашисто написал на нем: "Синт-Эстасиус принимает условия сдачи".

— Готовьте белый флаг, — приказал он, вставая. "Я лично передам наш ответ адмиралу Родни, когда он высадится в порту".

На кухне пахло, — Меир принюхался, — рыбным супом. Три британских солдата, неотступно следовавшие за ним по пятам, остановились на пороге. Он смешливо спросил: "Господа, может быть, вы мне дадите возможность попрощаться с женой наедине? Вы пока можете перекусить, — он поднял крышку котелка, — это ямайский суп, острый. Очень вкусный".

— Адмирал Родни приказал ни на мгновение не выпускать вас из виду, господин Оливер, — хмуро сказал один из солдат.

— Вы меня уже обыскали, — вздохнул Меир, — забрали и пистолет, и кинжал. Моя жена ждет ребенка. Она, наверняка, сейчас отдыхает. В спальне нет никакого оружия, можете проверить.

Эстер открыла глаза, услышав какой-то шорох, и ахнула — дверь распахнулась. Двое солдат в алых мундирах встали у входа.

— Простите, мадам, — поклонился третий, — нам надо проверить комнату. Поднимитесь, пожалуйста.

Она увидела глаза мужа и дрожащим голосом сказала: "Я не понимаю, господа…, Я жду ребенка, у меня схватки…"

— Поднимитесь, — повторил британец. Эстер с трудом слезла с кровати, и попыталась подойти к Меиру. — No me llames por su nombre, — спокойно предупредил муж на ладино. Эстер кивнула и натолкнулась на скрещенные штыки.

— Говорить только на английском, — велел один из солдат. "Иначе мы прекратим свидание". Его товарищ, что обыскивал комнату, кивнул. Британец приказал Меиру: "Заходите. У вас есть пять минут, дверь не закрывать".

— Что такое? — одними губами спросила Эстер.

Она услышала, совсем рядом со своим ухом, тихий шепот: "Ты прости меня, я не мог иначе. Родни поставил условие — если я сдамся, они не будут высаживать десант. Ты не волнуйся, — Меир обнял ее, — я сбегу, разумеется. С тобой ничего не сделают, интернируют, и все. Я вас найду, с маленьким, и уедем отсюда".

— А если Родни обманет? — ужаснулась Эстер. "Если это ловушка для тебя?"

— Не обманет, — успокоил ее муж. "Как маленький?"

— У меня схватки, — слабым голосом отозвалась Эстер. "Частые. Я тогда к миссис де Грааф пойду, она обещала мне помочь. Других-то акушерок, кроме меня, тут нет. А если мальчик? — спохватилась она. "Ты ведь должен быть на обрезании".

Меир внезапно потерся носом о ее щеку. "Хаимом назови, как хотели. А девочку — Дворой, ладно? Я вернусь, обещаю. Просто, — он помолчал, — сразу не получится, наверное. Пойдешь в синагогу, они все устроят".

Он, на мгновение, выпустил ее из объятий. Открыв крышку сундука, сняв изящный, светло-серый сюртук, Меир надел затрепанную холщовую куртку. "Хорошо, что я ее постирала, как он с рыбалки вернулся, — отчего-то подумала женщина.

Эстер увидела, как муж бережно положил во внутренний карман куртки какой-то конверт. Она оглянулась на дверь: "У меня пистолет есть. За чулком. На всякий случай положила, как ты ушел. Дать тебе?"

Меир махнул рукой: "Меня все равно еще на корабле обыскивать будут. Не рискуй, милая".

Он взял ее лицо в ладони и повторил: "Вернусь. Ты просто жди меня". Эстер потянулась к его губам и почувствовала мимолетный, быстрый, нежный поцелуй.

— Наш первый, — поняла она, а потом в спальню вошли солдаты. Меир, весело сказал: "Я готов, господа".

Меир оглянулся, уже миновав ворота сада, — она стояла на каменных ступенях крыльца — маленькая, с укрытой чепцом головой, придерживая обеими руками живот. Она не махала, не кричала что-то ему вслед, — просто стояла, не отрывая взгляда от каштановой головы мужа. "Когда вернусь, — пообещал себе Меир, садясь в британскую шлюпку, — скажу, что я ее люблю. Прямо в передней, первым делом. Хватит откладывать".

Он посмотрел на уходящий вверх, утыканный пушками борт британского флагмана и глубоко вздохнул: "Могу ведь и не вернуться. Что бы там ни было — от меня они ничего не узнают, даже имени моего".

С корабля сбросили трап. Меир, карабкаясь вверх, между двумя солдатами, хмыкнул: "Можно было бы прямо сейчас в воду прыгнуть. Но меня пристрелят, на месте, тут семь фрегатов вокруг стоят. И потом, не зря же я письмо капитана Мартина Кроу с собой взял — мало ли, вдруг его сын тут".

Он ступил на палубу. Подняв голову, мужчина уперся глазами в холодный, ненавидящий взгляд адмирала, — британец был много выше его.

— Господин Оливер, должно быть? — поинтересовался Родни.

Меир только кивнул.

— А как вас зовут на самом деле? — Меир ощутил запах вина, что исходил от адмирала, и отвернулся.

— В трюм его, — приказал Родни, прижимая к глазу подзорную трубу. "Губернатор де Грааф поднял белый флаг, спускайте мою шлюпку. Сейчас я приму капитуляцию голландцев, а потом — займусь вами, господин Оливер, — по складам, издевательски, протянул адмирал.

Меир вздернул подбородок и почувствовал толчок штыком в спину. Он в последний раз взглянул на бесконечное, просторное небо, и отчего-то улыбнулся.

За окнами губернаторской резиденции полыхал багровый, тревожный закат.

— Ветер завтра будет, — подумала Эстер, опираясь на изящный туалетный столик госпожи де Грааф, тяжело, с присвистом дыша. "Больно-то как, но ничего, вроде справляюсь".

Голландка зашла в спальню, неся в одной руке ведро горячей воды, другой — придерживая стопку чистых, холщовых полотенец.

— Караул поставили у дверей, — угрюмо сказала она. "Всех мужчин интернировали, согнали в бараки портовые, на склады".

— Там же…, товары были…, - простонала Эстер.

Госпожа де Грааф махнула рукой: "Они их еще с полудня, как мы капитулировали — начали в свои трюмы перегружать". Она мягко посадила женщину на кровать. Эстер заметила следы слез у нее на лице. "А ваш муж, госпожа де Грааф? — внезапно спросила женщина. "Он где?"

— Тоже там, — голландка яростно терла руки мылом. "Его с мальчиками увели. Якоб так плакал, — ее голос, на мгновение задрожал, но женщина справилась с собой, — ему всего десять, зачем его было забирать…, С детьми воюют, — она встряхнула укрытой чепцом головой. Встав на колени, женщина добавила: "Еле девочек уложила. Магде три годика, цепляется за меня и рыдает: "Хочу к папе! Где папа!"

Она взглянула на лицо Эстер и пробормотала: "Простите, госпожа Оливер…"

Женщина только помолчала: "Ну, что там? Я чувствую — потуги уже скоро".

— Все хорошо, — улыбнулась жена губернатора и вздрогнула — снизу, с улицы донеслись чьи-то пьяные голоса и звуки выстрелов.

— Мама, — раздался девичий голос, — Магда проснулась, плачет. Голландка вздохнула и велела старшей дочери, что стояла в одной ночной рубашке: "Поноси ее по коридору, Аннеке, видишь же — госпожа Оливер родит вот-вот. Покачай, спой колыбельную".

— Горит что-то, — измученно сказала Эстер, превозмогая боль. "Чувствуете, госпожа де Грааф?"

Голландка выглянула в окно: "Они на берегу костры разжигают, ничего страшного. Там на складах вино было, — она горько усмехнулась, — наверняка всю ночь гулять будут".

В коридоре, за распахнутой дверью, послышались тяжелые шаги. Детский голос неуверенно сказал: "Нас уже обыскивали, господа, тут нет мужчин, нет оружия…, - Аннеке прервалась и отчаянно крикнула: "Не надо!"

Ребенок зарыдал. Эстер, сжав зубы, велела: "Госпожа де Грааф, дайте мне мешочек, что я принесла".

Эстер достала заряженный пистолет. Глаза голландки расширились: "Не надо, госпожа Оливер…, Вы же слышали — адмирал Родни велел расстреливать на месте всех, у кого найдут ружья или пистолеты…".

— Мама! Мамочка! — рыдала Аннеке. Эстер, отстранив жену губернатора, с трудом встав на ноги, вышла в коридор.

Маленькая Магда тихо плакала, укрывшись в углу. Эстер бросила один взгляд на солдат, что сгрудились вокруг Аннеке. Та стояла, согнувшись, прикрывая руками еще плоскую, детскую грудь, что виднелась из-под разорванной рубашки. Под глазом девочки набухал синяк.

— Всем немедленно отойти, — гневно приказала Эстер и выстрелила в потолок. Госпожа де Грааф взвизгнула. Аннеке, подхватив сестру, ринулась в детскую.

— Заприте их, — Эстер, раздув ноздри, выпрямила спину: "Стыдитесь, господа! Адмирал Родни обещал защиту всем женщинам и детям, а вы вместо этого — нападаете на девочку тринадцати лет! Вон отсюда!

— Что такое? — раздался строгий голос с порога. Высокий, красивый мужчина с перевязанной рукой, в старом, прожженном морском мундире, велел: "Всем спуститься вниз!"

— У нее пистолет, капитан, — хмуро сказал один из солдат. "Адмирал Родни приказал…"

— Я слышал, — оборвал его мужчина. У него были каштановые, выгоревшие на концах до темного золота волосы, и лазоревые глаза. Он подождал, пока солдаты, толкаясь, не высыпали на лестницу. Мужчина поклонился: "Я приношу вам свои извинения, мадам. Отдайте мне оружие, и я клянусь честью британского офицера — вас больше никто не обеспокоит, — он увидел живот Эстер. Покраснев, смешавшись, капитан пробормотал: "Простите, пожалуйста, я не думал…, Я сейчас уйду, разумеется".

Эстер протянула мужчине пистолет и еще успела увидеть блеск золотого эфеса его шпаги. Дверь на лестницу захлопнулась. Она, мотая головой, опустившись на четвереньки, простонала: "Вот и все, госпожа де Грааф… Я не дойду…, до спальни…"

— Сейчас, сейчас, — голландка погладила ее по спине и всхлипнула: "Госпожа Оливер, как мне вас благодарить…, Вы ведь жизнью рисковали, ради моих девочек…"

— Мне рассказывали легенду…, - Эстер, было хотела закричать, но одернула себя: "Там дети, они и так напуганы, — моя родственница, давно еще, рожала. В это время в дом, где она была — молния ударила. Ничего, — она раскрыла рот, — родила. И мы родим, госпожа де Грааф, несите воду и холсты.

Эстер подползла к стене. Опираясь на нее, разведя ноги, она поглядела на свой живот: "Папа тебя еще возьмет на руки. Правда, маленький мой. Он обещал, и он вернется".

Она почувствовала страшную, выворачивающую ее наизнанку боль. Выгнувшись, Эстер услышала голос госпожи де Грааф: "Головка, госпожа Оливер. Теперь помедленнее надо, потерпите".

— Я знаю, — Эстер еще смогла улыбнуться и добавила: "Все будет, как надо".

Эстер дрогнула ресницами. Зевнув, не открывая глаз, она шепнула: "Тоже спишь, маленький Хаим?"

Мальчик дремал у ее груди, — чистенький, вымытый. Эстер тихо рассмеялась: "Ресницы у тебя — такие длинные".

Госпожа де Грааф пошевелилась в кресле и ахнула: "Только не вставайте, госпожа Оливер, не надо. Полежите с мальчиком, отдохните. Аннеке козу подоит, молока вам принесет, а я трав заварю ваших".

— За восемь фунтов, — Эстер довольно взвесила сына на руке. "Большие — они спокойней будут". Хаим завертел головой, и недовольно запищал. Госпожа де Грааф наклонилась над ними: "Как знал".

Она присела рядом с Эстер. Посмотрев на то, как мальчик сосет, женщина аккуратно сняла с него чепчик.

— Да он светленький, — ласково заметила голландка. "У господина Оливера мать блондинка была, — ответила Эстер. Мальчик открыл серо-синие, большие глаза и сонно взглянув на женщин — опять припал к груди матери.

— Сыночек на вашего мужа похож, — госпожа де Грааф нежно прикоснулась к белой щечке. "На Хаима, — поняла Эстер. "Как странно — и вправду, Хаима напоминает".

В окне висел сизый дым. Она спросила: "Что там, госпожа де Грааф?"

Голландка подошла к окну. Помолчав, вцепившись пальцами в раму, она сглотнула: "Ничего. Пожар".

— Что там? — требовательно повторила Эстер.

Жена губернатора повернулась и дернула щекой: "Ваш дом сожгли, госпожа Оливер. Дотла".

Адмирал Родни подошел к открытому окну конторы порта, и взглянул на торговые корабли: "Через три дня нам надо сниматься с якоря, иначе французы успеют дойти сюда, от Мартиники. Незачем рисковать людьми и добычей".

— Может быть, послать им навстречу мой "Неустрашимый", — предложил капитан Кроу. "И еще с десяток кораблей, мы перехватим те суда, что идут в авангарде".

Родни поморщился: "Нет смысла, капитан. Не надо бросаться в бой, лучше как можно скорее довезти добычу до Плимута. Моряки рвутся домой, им золото жжет карманы. Займитесь-ка лучше этими дровами, — он указал на разоренные корабли, — их надо вывести из гавани и сжечь, прямо сегодня".

Стивен повертел в длинных пальцах простую, медную подзорную трубу: "Мы все-таки воюем, адмирал, а не занимаемся грабежом. Вряд ли Адмиралтейство обрадуется, если французы отобьют у нас Синт-Эстасиус".

— Как раз для того, чтобы не отбили, вы и останетесь здесь, капитан Кроу, — холодно ответил адмирал Родни. "В чине губернатора, с любыми полномочиями, которые вам потребуются, и двумя десятками фрегатов".

Стивен поднялся. Положив руку на эфес шпаги, он склонил непокрытую голову: "Надеюсь, что оправдаю ваше доверие, адмирал Родни".

— Оправдаете, конечно, — мужчина потрепал его по плечу и нахмурился: "Дайте-ка вашу подзорную трубу. Что это там, на холме?".

— Похороны, — отозвался Стивен. "Там еврейское кладбище, у них большая община, на Синт-Эстасиусе".

— За те пять дней, что мы тут — это уже седьмые, кажется, — ядовито хмыкнул Родни. "Что-то они мрут, как мухи, эти сыны Израилевы".

Стивен пожал плечами: "Все же мы три дня обстреливали остров, адмирал, а здесь нет военных, только гражданские лица. Старики, дети…"

Из передней раздалось хныканье ребенка. Солдат, вытянувшись, доложил: "К вам некая госпожа Оливер, ваше превосходительство!".

Родни усмехнулся. Поиграв массивным золотым перстнем, сверкающим бриллиантами, он велел: "Зови!"

Стивен посмотрел на невысокую, худенькую женщину, в темном, большом ей платье. Она стояла у косяка двери, держа на руках ребенка, из-под чепца выбивались вороные локоны. На тонких пальцах он увидел два простых кольца — серебряное и золотое.

— Госпожа Оливер, — адмирал шутовски поклонился, — чем могу быть полезен? Я слышал, ваш дом сгорел, какое несчастье! — он разлил по хрустальным бокалам вино. Эстер устало подумала: "Это губернаторские, я их узнаю".

Эстер пристроила удобнее спящего младенца. Стивен понял: "Это же она, та, у которой я пистолет забрал. Жена Оливера. Адмирал говорит, что он молчит, упрямый парень. Его уже и расстреляют скоро, незачем все это затягивать".

— По какому праву вы приказали сжечь наш дом, адмирал? — услышал он высокий, ломкий голос. "Вы же обещали, что город не будет разрушен".

— А он и не разрушен, — Родни вскинул бровь. "Что касается вашего дома, госпожа Оливер, — он пожал плечами, — несчастные случаи происходят сплошь и рядом. Во время обыска кто-то из солдат уронил свечу, такое бывает. К сожалению, мы не можем выплатить компенсацию — ваш муж подозревается в шпионаже. По законам военного времени это карается смертной казнью, меня просто не поймут в Адмиралтействе, если я начну тратить деньги на вдов преступников".

Эстер сглотнула: "Я еще не вдова, адмирал Родни".

— Скоро будете, — уверил ее британец и распахнул дверь: "Всего хорошего, госпожа Оливер".

— Я не за этим пришла, — упрямые, черные, большие глаза взглянули на британца. "Нашему сыну пять дней, адмирал Родни — Эстер ласково погладила простой, холщовый чепчик мальчика, — через три дня ему надо делать обрезание, по нашим законам, в синагоге. Отец должен при этом присутствовать, это заповедь. Я прошу вас, — она помолчала, — отпустите моего мужа на церемонию. Пусть под конвоем, но он хотя бы увидит своего сына. Пожалуйста".

Родни побагровел. Медленно, сдерживаясь, он повертел в руках бокал с вином. Адмирал допил остатки залпом и проговорил: "Через три дня приходите за телом своего мужа, госпожа Оливер. Это я могу вам устроить! Пошла вон отсюда! — внезапно заорал британец.

Мальчик проснулся и заплакал. Стивен осторожно сказал: "Ваше превосходительство…"

Эстер, прикусив губу, укачивала ребенка. Стивен увидел большую слезу, что повисла на ее длинных, черных ресницах. Адмирал, разглядывая кольца на ее пальцах, пробормотал: "Золото. Какие мы были дураки…, А ну раздевайтесь! — приказал он.

— Что? — Эстер непонимающе подняла голову.

— Снимайте платье! — велел адмирал. "У вас там, наверняка, драгоценности припрятаны".

Женщина сжала зубы и дрожащим голосом сказала: "Это кольцо моего первого мужа — он погиб в битве при Саратоге, это — второго. Вы его сейчас держите взаперти, пытаете, и собираетесь расстрелять. Мой дом сгорел, мой сын останется сиротой. У меня нет никаких драгоценностей, кроме этих, адмирал Родни. Можете отрубить мне пальцы и забрать их, только сначала…, - она приподнялась на цыпочках и отвесила британцу хлесткую пощечину.

— Сначала, — повторила Эстер в наступившем молчании, — я сделаю это. Пока у меня еще цела рука.

Она повернулась. Не поклонившись, хлопнув дверью, женщина вышла.

— Сучка! — выругался Родни, потирая щеку. "Грязная, мерзкая еврейская шлюха. Бери солдат, Стивен, и отправляйся на кладбище — пусть разроют все свежие могилы. Я больше чем уверен, что в гробах золото, у этих евреев его хоть лопатой греби".

— Нет, — спокойно ответил капитан Кроу и поднялся. "Я не буду пачкать руки осквернением кладбища, адмирал. Я офицер, а не грабитель. С вашего разрешения, я навещу господина Оливера".

Родни раздул ноздри: "Думаешь, он тебе что-нибудь расскажет? Ну, иди, кулаки у тебя покрепче, чем у многих, хотя этот Оливер, как молчал, так и будет молчать".

Он проводил взглядом прямую, мощную, в старом мундире спину, и добавил себе под нос: "Чистоплюй!"

— Хойт! — крикнул адмирал, и велел появившемуся адъютанту: "Бери три десятка солдат, и пойдем на кладбище — нас ждет развлечение".

Родни выглянул из окна. Посмотрев на ряды аккуратных, белых, под черепичными крышами домов, на каменные колонны синагоги, на большие, в мелких переплетах окна губернаторской резиденции, он сплюнул на булыжники двора. "Ну, — сказал адмирал, надевая треуголку, — если мы что-то найдем, вам несдобровать, жидовня проклятая".

Стивен приставил ладонь к глазам и свистнул своему боцману: "Перкинс, давайте шлюпку!"

Вода в заливе была тихой, бирюзовой, чуть шелестели листья пальм. Стивен увидел, как маленькая женщина, устало опустив голову, устроилась у разбитой ядрами ограды. Она поднесла ребенка к груди, и набросила на плечи старую, заштопанную шаль. Сзади нее поднимались серые, обгорелые стены дома. Стивен, садясь в шлюпку, вздохнул: "Хоть скажу ему, что у него сын родился. И что с женой его — все в порядке. Бедная женщина, надо будет ее найти потом, денег дать".

Капитан, подняв голову, хмыкнул — белый, красивый альбатрос кружил над гаванью. Присев на мачту, птица сложила крылья.

— К счастью, — вспомнил Стивен. "Господи, хоть бы война быстрее закончилась, устал я. У Питера за это время уже успел сын появиться, а я все один и один. А ведь тридцать лет тем годом исполнилось. Вот как подпишем мир с колониями — сразу и женюсь".

— Кто там? — закричал вахтенный матрос на флагмане.

— Капитан Стивен Кроу, с поручением от адмирала Родни, — ответил Стивен и стал ловко взбираться по сброшенному в шлюпку трапу.

В углу темной каморки настойчиво, злобно пищала крыса. Меир пошевелился, и, сжав зубы, попытался подвигать пальцами. Наручники лязгнули, крыса замолчала. Он усмехнулся разбитыми в кровь губами: "Нечего мешать мне думать".

— А что думать, — он повел плечами и принюхался — пахло засохшей кровью, нечистотами, сырой гнилью корабельного трюма. "Думать нечего, меня заставят идти по доске с завязанными глазами. Я, конечно, спрыгну в воду, если мне до этого в спину не выстрелят. Или Родни вообще прикажет меня на рее вздернуть. Эстер, Эстер…, - он закрыл глаза и вспомнил ее прохладную руку у себя на лбу.

— Это всего лишь простуда, — сказала жена, вытирая его потное, горячее лицо. "Незачем делать вид, что ты умираешь, капитан Горовиц".

Меир приоткрыл один глаз: "А ты откуда знаешь?"

За окном шуршали волны, по белому песку прохаживались чайки, небо играло розовым закатом. Эстер, наклонившись, на мгновение прижалась щекой к его пылающей щеке. "Сам же говорил, теперь документы можно не прятать, перед уборкой".

Она усадила его удобнее: "Раз ты болеешь, я ханукальные свечи сама зажгу, как наш папа умер, я тоже всегда это делала".

— А Иосиф? — он одновременно закашлялся и, схватив с кровати холщовый носовой платок — высморкался.

— Иосиф, — жена принесла из гостиной тяжелый серебряный канделябр, — раньше не верил в Бога. Сейчас, наверное, — она стала устанавливать свечи, — верит, раз он свою невесту в Иерусалим повез.

Она присела на кровать. Меир, взяв ее руку, улыбнулся: "Уже и до обрезания недолго". Он провел ее ладонью по выступающему животу. Эстер рассмеялась: "Там, может, девочка еще. Если что, я и сама могу обрезание сделать, кстати. Иосиф меня научил. Но не понадобится — моэль тут есть. Устроим праздник".

Он все не отпускал белоснежные, тонкие пальцы. Эстер недоуменно спросила: "Что такое?"

— Ничего, — пробормотал Меир: "Я, конечно, покраснел, но я ведь болею. Она ничего не заметит".

Жена поднялась. Зажигая свечи, она запела благословение — чистым, высоким, красивым голосом.

— Надо было раньше, — поморщился Меир, — крыса опять начала пищать, — раньше ей сказать, что я ее люблю. Что я за дурак такой — все лето и осень проворочался один в постели, а бедная девочка тоже — лежала за стеной одна. А теперь и не знаю, когда мы встретимся.

— Встретимся, — твердо велел он себе, и вздрогнул — кто-то снимал замок с двери каморки.

Он увидел колеблющийся огонек свечи. Высокий, красивый мужчина в форме морского офицера повесил фонарь на переборку. Он позвал: "Господин Оливер!"

— Ого, как его отделали! — присвистнул Стивен Кроу. "И все равно держится. Крепкий парень".

Мужчина в кандалах пошевелился: "Что, уже пора на расстрел? Адмирал Родни говорил, что еще со мной не закончил".

— Нет, — Стивен невольно улыбнулся, — я видел вашу жену, господин Оливер. С ней все в порядке, у вас сын родился. Поздравляю, — зачем-то добавил он.

Серо-синие, заплывшие от побоев глаза открылись. Пленник вздохнул: "Это очень хорошие новости. Спасибо вам…, - Меир взглянул на офицера и тот наклонил голову: "Кроу. Капитан Стивен Кроу, господин Оливер".

— У меня к вам есть просьба, — спокойно сказал Меир. "В моей куртке, во внутреннем кармане, письмо — прочитайте его, пожалуйста. Там кровью не испачкано, все чисто. Только осторожней, оно старое, ветхое.

Стивен недоуменно пожал плечами. Наклонившись над Меиром, пробормотав: "Простите…, - он достал конверт.

Он развернул пожелтевший листок и замер: "Откуда это…"

— Читайте! — велел Меир, и устало закрыв глаза, добавил: "Я думаю, вы об этом не знали". Он увидел, как капитан Кроу опускается на деревянную скамью. Положив листок на большую ладонь, Стивен бережно, аккуратно разгладил его.

Он дочитал. Капитан долго сидел, молча, глядя на ровные строки. "Мой отец… — сказал Стивен, — когда уходил в тот рейс, в Бостон, сказал мне — что это его последний. Я тогда не понял, почему. Он и вправду, последним оказался. Мне было восемь лет, — он, опустившись рядом с Меиром, все еще держа в руках письмо отца, попросил: "Расскажите мне все".

Меир говорил, изредка прерываясь, глядя на суровое, жесткое лицо. "Так, — наконец, сказал капитан Кроу и еще раз повторил: "Так. А где теперь этот, — он помедлил, — Кинтейл?"

— Где-то на западе, говорят, — Меир пожал плечами. Капитан повторил: "На западе". Он длинно, витиевато выругался.

— Мне надо съездить на "Неустрашимый", — он поднялся, — сделать кое-что. Потом…, - он вздохнул, — в общем, мы с вами, скоро увидимся, господин Оливер. Я не прощаюсь".

Меир проводил его глазами и хмыкнул: "А ты что думал — он тут расплачется, и принесет тебе ключи от наручников? Говорили же — человек без жалости. Плевать он хотел и на сестру, и на племянницу"

Он внезапно вспомнил синие, веселые глаза Мирьям: "Вот и не останется больше Горовицей, хоть Эстер мальчика воспитает под нашим именем".

Крыса опять запищала. Меир, опустив избитое лицо в руки — застыл, сидя в углу темного трюма.

Адмирал Родни прошелся между поставленными на булыжники гробами. Подняв из одного холщовый мешок, британец взвесил его на руке.

— Золото…, - протянул он и повернулся к бывшему губернатору де Граафу, что стоял между двумя британскими солдатами: "Это ведь ваша затея, не так ли? Тут не только деньги сынов Израилевых — он указал на группу людей, в наручниках, — тут и деньги других торговцев, наверняка. Умно, — Родни позвал: "Хойт!"

— Да, ваше превосходительство! — вытянулся перед ним адъютант.

— Конфисковать имущество и сжечь дома всех здешних евреев, — коротко приказал Родни. Он задумался: "Аашу резиденцию, мистер де Грааф, я трогать не буду — новому губернатору надо будет где-то жить".

— Даю вам три дня на сборы, — адмирал остановился перед еврейскими торговцами, — и прощание с семьями. После этого вы все будете депортированы отсюда на Сент-Китс и другие острова, принадлежащие короне. Там вас отправят на каторжные работы, как преступивших закон.

— И я тоже, — де Грааф сделал шаг вперед.

— Что — "вы тоже"? — обернулся адмирал. Бывший губернатор засунул руки в карманы своей старой холщовой куртки и вскинул светловолосую голову. "Мистер Оливер, ваше превосходительство, еврей — пожертвовал своей жизнью ради жизней голландцев нашего острова. Моя честь не позволяет мне остаться здесь. Я должен быть с теми несчастными, которых вы лишаете свободы".

Во дворе было тихо. Родни подумал: "Альбатрос. Надо же, как далеко к северу забрался. И все кружит над гаванью, не улетает".

— Ради Бога, мистер де Грааф, — развел он руками, — я не могу запретить вам сдохнуть от лихорадки на плантациях. Уведите их, — крикнул он солдата. Усмехнувшись, адмирал развязал мешок. "Все эти нытики в Парламенте, — Родни запустил руки в золото, — все хлюпики, вроде герцога Экзетера, — сразу заткнутся. С деньгами никто не спорит".

— Ваше превосходительство, — услышал он сзади знакомый голос.

Капитан Кроу, в парадной форме, с поклоном протягивал ему простую, стальную шпагу.

— Это не его, — понял Родни, — это офицерский клинок. У него же эта, шпага Ворона. Он какой-то его потомок, кажется.

— В чем дело, капитан? — недоуменно спросил Родни. "Вы поговорили с этим Оливером?"

— Поговорил, ваше превосходительство, — Стивен окинул взглядом наполненные холщовыми мешками гробы. "Бедные, — вздохнул он, — Родни им этого не простит, сейчас от города выжженная пустыня останется".

— Я прошу отставки, — глаза небесной лазури взглянули на адмирала — прямо и твердо. Стивен помолчал и продолжил: "Я не могу больше оставаться в рядах британской армии, адмирал, иначе я превращусь в бесчестного человека. У меня была сестра, — он, на мгновение, сцепил, зубы, — ее убил человек, сражавшийся под этим же флагом, — Стивен указал на британское знамя над крышей губернаторской резиденции. Дул нежный, теплый ветер, кричали чайки. Родни раздраженно ответил: "Не порите чушь, капитан, что за сантименты! Возвращайтесь на "Неустрашимый" и займитесь тем, о чем я вам говорил — надо сжечь торговые суда. Хойт с солдатами уже пошел конфисковать имущество евреев, потом поможете ему — там три десятка домов надо сравнять с землей".

Стивен положил шпагу у ног адмирала. Выпрямившись, капитан внезапно усмехнулся: "Я, в общем, предвидел такой ответ, ваше превосходительство. Я, к сожалению, не могу вернуться на "Неустрашимый", он больше не находится в составе вашей эскадры, — синие глаза заблестели. "Я поговорил со своими офицерами и матросами, адмирал Родни — никто из них более не согласен служить под британским флагом, — капитан развел руками.

— Мерзавец! — полное лицо Родни налилось кровью. "Ты что, подбил на бунт экипаж военного фрегата! Где "Неустрашимый?"

Стивен обернулся и взглянул на горизонт. "По дороге к Мартинике, ваше превосходительство, где он соединится с французским флотом".

— Тебя расстреляют, — отшвырнув шпагу ногой, сказал Родни. "Расстреляют, вместе с этим Оливером. В наручники его! — приказал адмирал адъютанту, и, засучив рукав мундира — со всей силы ударил капитана Кроу.

Тот покачнулся. Устояв на ногах, капитан сплюнул кровь: "Это будет честь для меня". Стивен поднял голову и посмотрел в небо — над городом уже висел серый, тяжелый дым пожара.

Меир очнулся от прикосновения к своему плечу. "Видите, — сказал капитан Кроу, устраиваясь рядом, на влажной соломе, — я же сказал, что я вернусь. Я всегда выполняю свои обещания, господин Оливер".

Меир посмотрел на запекшуюся кровь на губах мужчины и велел: "Не улыбайтесь, вам больно".

— Потерплю, — весело ответил Стивен. Откинувшись к переборке, он усмехнулся: "Расскажу вам кое-что".

Меир зачарованно слушал, а потом спросил: "А ваш "Неустрашимый", он, правда, — к Мартинике пошел?"

Стивен вскинул красивую бровь. "Нет, разумеется. Ребята нас ждут в надежном месте. Я тут пять лет плаваю, знаю все закоулки".

Меир поскреб распухшими пальцами обросший каштановой щетиной подбородок и задорно проговорил: "Может, так оно и лучше — сначала делать, а потом думать".

Капитан Кроу покраснел: "Я думал, видите, даже шпагу поменял. Не стану же я свой родовой клинок этому мерзавцу отдавать. Нас завтра и расстреляют уже, наверное. Вешать не будут, я все же офицер".

— Я тоже, — вдруг сказал Меир. "Капитан Меир Горовиц, Континентальная Армия. Простите, — он вздохнул, — руки подать не могу".

— Погодите, — Стивен нахмурился, — мне же писал, мой кузен, Питер, осенью еще. Моя родственница, — я ее, правда, никогда не видел, — Эстер, она из Амстердама, еврейка — вышла замуж за Меира Горовица, в колониях.

— Это я, — смешливо сказал Меир. "Так что вы мою жену — уже встречали".

— Родни приказал сжечь еврейские дома, — помолчав, проговорил Стивен. "За то, что община укрывала золото. Ваш — уже сожгли, кстати. Всех мужчин, евреев, депортируют, через три дня. Вашему мальчику как раз через три дня надо будет обрезание сделать, Эстер приходила к адмиралу, просила вас отпустить".

— И что он ей ответил? — горько усмехнулся Меир.

— Что через три дня она может забрать ваше тело, — нехотя ответил Стивен. "Но вы…, ты…, не волнуйся, Меир, я этого не допущу. Побываешь на обрезании, а потом — увезем отсюда Эстер и маленького. Отправимся к вам, в колонии".

— А потом? — после долгого молчания спросил Меир.

— А потом я найду Кинтейла и убью его, — спокойно ответил капитан Кроу.

Над морем поднимался нежный, призрачный рассвет. Флагман покачивался на тихой волне, с берега тянуло дымом. Родни, взяв у адъютанта подзорную трубу, всмотрелся в пожарище. "Отлично, — пробормотал он. "Сколько человек мы депортируем, Хойт?"

— Восемьдесят, — отрапортовал адъютант, — вместе с бывшим губернатором. "Беллона" пойдет на Сент-Китс, мы их в трюм загоним. Они сейчас в том бараке, — моряк указал на окруженное солдатами, покосившееся здание.

Два плотника вынесли узкую, длинную доску и стали приколачивать ее к борту корабля. Родни взглянул на экипаж флагмана, что выстраивался на палубе и приказал Хойту: "Барабанщиков сюда!"

Внизу, в трюме, было тихо. Меир, склонив голову, прислушался: "Кажется, сейчас за нами придут. Хорошо еще, что наручники сняли, — он стал разминать опухшие запястья: "Пятьдесят футов до воды. Господи, помоги".

— Ты все запомнил? — Стивен плеснул в лицо водой из кувшина и усмехнулся: "Хоть бы побриться дали. Я за эти два дня оброс, как пират, да и ты тоже".

— Запомнил, — Меир охнул. С трудом поднявшись, опираясь о переборку, он продолжил: "Надо плыть в открытое море, и только там — появляться на поверхности".

— Осадка у флагмана, — хмыкнул капитан Кроу, — двадцать футов, надо проплыть под килем, и потом еще — тысячу футов под водой. Вынырнешь — добирайся до той бухты, о которой ты мне говорил, к северу от города. Там встретимся".

— Но на воде, же не будет крови, — недоуменно сказал Меир. "Они поймут, что мы выжили".

Капитан Кроу закатил глаза. "Сразу видно, ты в морском сражении никогда не был. Тут течение, дорогой Меир, тут воды столько, что она все мгновенно унесет — и кровь, и тела. Никто ничего не заподозрит, тем более, что…, - он замолчал и хмуро закончил: "В общем, я уже такое видел".

— Выходите, — раздался грубый голос снаружи. Стивен, перекрестившись, подтолкнув Меира, улыбнулся: "Ты тоже — скажи что-нибудь, не помешает. Псалмы же у вас говорят, я помню".

Меир прошептав что-то, заметил: "Не помешает, это точно". Он вздохнул и последовал за капитаном Кроу.

На палубе гулял свежий, резкий ветер, пахло солью. Меир даже пошатнулся — утреннее солнце било прямо в глаза. Родни махнул рукой, барабанщики остановились. Начали читать приговор. Меир искоса взглянул на берег — британские солдаты стояли цепью вдоль набережной, сдерживая толпу женщин.

— Мужчины в бараках, — вспомнил Меир, — их оттуда не выпускают. Господи, хоть бы Эстер там не было. Не надо ей на это смотреть, да еще и с маленьким. Хаим, — он внезапно, нежно улыбнулся. "Интересно, на кого он похож — на меня или на нее? Скоро и увижу, спрячемся в лесу, а ночью в город проберемся. Это если выживем, конечно, — напомнил себе мужчина.

Капитан Кроу наклонил непокрытую голову. Меир усмехнулся: "Шесть футов три дюйма, он же говорил. А я- на фут ниже, со мной затруднений не будет".

Стивену помогли подняться на доску. Меир заставил себя не смотреть в ту сторону. "Огонь!" — крикнул адмирал Родни. Загремели мушкетные залпы, Меир услышал сдавленный, оборвавшийся крик и плеск воды где-то внизу, за бортом корабля.

— Теперь вы, господин Оливер, — ухмыльнулся Родни. "Раскинуть руки, — напомнил себе Меир, чувствуя, как повязка закрывает глаза. "Подождать, пока он велит стрелять. Только после этого — прыгать. Головой вниз, не отталкиваясь".

Он едва удержался на ногах — ветер выл. Меир еще успел подумать: "Сейчас сдует меня отсюда, и прыгать не понадобится".

— Огонь! — раздался сзади голос Родни. Меир, сорвавшись с края доски, упал в пятидесятифутовую пропасть.

По булыжникам двора гулял, завивался серый, легкий пепел. Эстер поправила шаль, где лежал ребенок и госпожа де Грааф, взяла ее за руку: "Милая, давайте я с вами пойду. Пожалуйста".

— Надо его похоронить, — черные, распухшие от слез глаза женщины посмотрели куда-то вдаль. "Пока депортации еще не было, госпожа де Грааф. Завтра всех увезут, на "Беллоне", и никто не сможет проводить Меира, — Эстер покачнулась, и посмотрела на спокойное личико мальчика: "Тринадцать лет. Еще тринадцать лет, пока он сможет кадиш сказать".

Маленькая Магда, что держалась за руку матери, всхлипнула: "Почему папа уезжает?"

— Потому, — госпожа де Грааф помолчала, — что он — человек чести, Магда, и нам надо гордиться его поступком. Хотя бы дайте мне маленького, — решительно велела она женщине, — не стоит его к этому Родни, — губы голландки искривились, — носить. Он сытый, мы тут погуляем.

— Погуляем, — повторила про себя Эстер, вдыхая запах гари. "Господи, кладбище все осквернили, по могильным плитам стреляли. Хоть синагогу не тронули, будет, где обрезание сделать".

— Спасибо, — тихо сказала она, и, сняв шаль — зашла в контору порта.

Адмирал Родни сидел, развалившись в кресле, положив ноги в грязных сапогах на стол, подсчитывая что-то на захватанном жирными пальцами листе бумаги.

Он погрыз карандаш и поднял серые, налитые кровью глаза: "Чего явились?"

Эстер шагнула в комнату и поморщилась от дыма: "Я знаю, что моего мужа расстреляли утром, адмирал Родни. Я пришла за его телом, мне надо похоронить господина Оливера".

— Ничем не могу помочь, — развел руками британец. "Мы не вылавливаем трупы казненных, если его выбросит на берег — хороните, сколько хотите, — он скрипуче рассмеялся.

— Но ведь это может быть…, - попыталась сказать Эстер. Родни, оборвав ее, заметил: "Меня это совершенно не интересует, госпожа Оливер. Идите, ищите тело своего мужа, хоть весь год бродите — я вам не запрещаю".

Эстер постояла, глядя поверх его головы куда-то в окно, на мачты кораблей: "Хотя бы разрешите завтра, до отплытия "Беллоны" сделать обрезание нашему сыну. Тот человек, который должен провести церемонию — выпустите его из бараков, пожалуйста. Это быстро, не займет и…"

— Не выпущу, — Родни стал ковыряться карандашом в зубах. "Я сказал, что все мужчины-евреи будут депортированы, значит, так оно и случится. Не надоедайте мне, милочка, иначе тоже — попадете в трюм "Беллоны". Ублюдок ваш сдохнет по дороге, а вас на Сент-Китсе — отправят на плантацию, если не куда похуже, — адмирал расхохотался: "А я ведь здесь остаюсь, за губернатора. Она ничего, худая только. Будет, с кем развлечься".

Он поднялся, и, пройдя мимо Эстер — наложил засов на дверь.

— Адмирал Родни! — она отступила к стене. Британец открыл ящик стола, и, кинув ей золотое кольцо, опустился в кресло: "Иди сюда. Если будешь себя хорошо вести — останешься в живых, милочка. Я знаю, — он усмехнулся, — ты только что родила, поэтому пока ртом поработаешь".

Эстер почувствовала, что бледнеет. Она стиснула зубы. Прошагав к столу, женщина плюнула в лицо британцу.

Родни вскочил. Заломив Эстер руку за спину, протащив по пыльному коридору, он сбросил ее со ступеней крыльца. "Когда будешь подыхать от голода, — Родни ударил женщину в поясницу, — на коленях приползешь, и станешь под матросов ложиться".

Эстер вытерла рукавом запачканное лицо, дверь захлопнулась: "Господи, хорошо, что госпожа де Грааф на берегу гуляет, не видела этого. Сейчас умоюсь, и к ним пойду".

Голландка сидела на песке, ребенок спокойно дремал в шали, Магда шлепала босыми ножками в прибое.

Эстер опустилась рядом, и грустно погладила Хаима по мягкой щечке: "Придется мне самой делать обрезание, госпожа де Грааф, завтра".

— А похороны? — помолчав, спросила жена губернатора. "Когда похороны, госпожа Оливер?"

— Он сказал, — Эстер мотнула головой в сторону порта, — что тело унесло в море, и чтобы я сама его искала, на берегу.

Госпожа де Грааф потянулась и взяла ее руку. Эстер почувствовала тепло женской ладони, и, глядя на зевающего, просыпающегося мальчика, добавила: "А если не найду — навсегда останусь вдовой. Такие у нас законы".

Она положила укрытую чепцом голову на колени. Эстер заплакала — тихо, неслышно, чтобы не побеспокоить сына.

Меир почувствовал, как его кто-то хлопает по щекам. С усилием открыв глаза, он едва успел повернуть голову набок — его вырвало морской водой.

— С возвращением, капитан Горовиц, — услышал он веселый голос. "Нахлебался ты изрядно, но сейчас уже все в порядке".

На белом песке горел костер, Стивен сидел рядом с ним, поворачивая над огнем насаженную на прутик рыбу. Меир взглянул на серые скалы, поднимающиеся вверх, на густой лес, что подступал к самому обрыву. Подышав, справившись с тошнотой, он сел.

— Это та самая бухта? — спросил Меир, поморщившись — спина болела. "Тебя по камням протащило, — сказал Стивен, — пока ты без сознания был. Ничего, заживет. Бухта та самая — уж не знаю, как ты сюда доплыл, — он помолчал, — я тебя из воды полумертвым вытаскивал".

Он положил рыбу на плоский камень, и, набрав в ладони соленой воды — полил ее.

— Рома нет, — вздохнул Стивен. "Когда доберемся до "Неустрашимого" — выпьем с тобой, как следует, вам ром можно".

— Можно, — согласился Меир. Голова была легкой, звонкой. Он вдруг, удивленно, подумал: "Выжил. Господи, спасибо тебе. Забрать Эстер, маленького — и домой. До Бостона их довезти, мне-то надо продолжать работу".

— "Неустрашимого" я вам отдам, — сказал капитан Кроу, разделывая рыбу. "То есть нам, — он усмехнулся красивыми губами. "Парням я сказал — кто хочет, пусть остается на корабле, или на сушу сходит. Я-то за этим Кинтейлом отправлюсь. Думал, что один, но Перкинс, боцман мой, — мы с ним пять лет плаваем, и еще пара ребят — тоже вызвались. Так что мы его найдем".

— Я с вами поеду, — просто сказал Меир. "Только Эстер и малыша в Бостоне сначала оставлю. Ты видел моего сына? — мужчина отчего-то покраснел. "На кого он похож?"

Стивен улыбнулся: "На младенца. Он спал, даже глаза не открыл. Ты его скоро увидишь, не волнуйся, — он потянулся и закинул руки за голову. Алый закат висел над тихим морем. Стивен пробормотал: "Надо бы потом шлюпку достать, "Неустрашимый" на севере острова, по морю туда будет быстрее добираться".

Меир вымыл руки и пробормотал благословение: "Ты давно в море, Стивен?"

— Семнадцатый год, — хохотнул тот. "Как мне четырнадцать исполнилось — ушел из школы, из Мерчант Тэйлор. Мой дядя Майкл, Питера отец, разрешил мне юнгой наняться на корабли Ост-Индской компании. В Бостон я тоже плавал — семь лет назад, когда вы чай в гавань сбрасывали, — Стивен подмигнул Меиру и помрачнел: "Знал бы я тогда…"

— Мой брат старший, первый муж Эстер, — Меир снял с камней высохшую куртку и осторожно оделся, — он там был, в гавани. И друг его, Дэниел Вулф, тоже — ты с ним еще познакомишься. А Кинтейл — мужчина помолчал, — Кинтейл и брата моего убил, скальп с него снял, и сестру. Так что правильно — мне надо с вами на запад идти.

Стивен поднял с песка какую-то палочку и начертил грубую карту. "На озерах, у вас флота нет, — утвердительно сказал он. "То есть у нас, тьфу ты, никак не запомню".

Меир покачал головой. Капитан, похлопав себя по карманам, кисло заметил: "Доберемся до "Неустрашимого", сразу закурю. У меня там шкатулка, в капитанской каюте. Ты таких сигар и не пробовал никогда. Значит, — он рассмеялся, — теперь, у вас там корабли появятся, капитан Горовиц. Это я тебе обещаю".

— А потом что? — спросил Меир, глядя на линии, прочерченные во влажном песке, подперев подбородок кулаком.

— Потом, — Стивен подбросил плавника в костер, — как перемирие подпишут, вернусь в Англию. Раньше не стоит, а то под трибунал пойду, как один из наших предков, капитан Николас Кроу, сын Ворона. Заработаю денег и поплыву искать Ледяной Континент. Или Северо-Западный проход.

— Ни того, ни того, — сочно заметил Меир, — не существует, дорогой родственник.

— А то ты знаешь, — рассмеялся капитан Кроу. "Ты четыре года в тропиках деньги считал, и на море только пассажиром плавал. Стрелять ты умеешь? — внезапно спросил Стивен.

— Я все-таки офицер, — обиженно заметил его собеседник, — умею, конечно. Просто редко это делать приходится. Да у нас и пистолетов нет, кузен. А у тебя, на "Неустрашимом"? — он поднял глаза.

— У меня там полно оружия, — Стивен зевнул. Заливая костер водой, он пробормотал: "Может, так оно и лучше — без пистолетов. Безопасней. И, — он устроился на песке, — в город я пойду".

Меир открыл рот. Капитан Кроу поднял руку: "У тебя жена, сын, а я холостой и бездетный. Сейчас поспим, — он вынул из кармана мундира поцарапанный, тусклый золотой хронометр. Прислушавшись, Стивен довольно сказал: "Семнадцатый год со мной в море купаются, и ничего. Это моего отца, как я плавать уходил — дядя Майкл его мне отдал. Работы мастера Карона, из Парижа".

— Мартину от Майкла, — прочитал Меир, изящно выгравированные на крышке буквы.

— Поспим пару часов, — Стивен растянулся на песке, — и я тебя растолкаю. Нам еще по дороге надо шлюпку увести. Пришвартую тебя за теми скалами, что к северу от порта. Оттуда все отлично видно, будешь сидеть, и ждать нас". Он снял мундир, и, свернув его, подложил под голову: "В рубашке пойду, хорошо еще, что тут круглый год тепло. Спокойной ночи, кузен".

— Спокойной ночи, — Меир устроился на боку, — так меньше болели ссадины на спине. Глядя на еще слабые, мерцающие звезды, слушая шорох воды, он сам и не заметил, как заснул.

Ему снилось море — огромное, уходящее за горизонт. На мелкие камни берега набегали легкие волны, у нового, еще пахнущего смолой причала — покачивался бот со свернутыми парусами. Стивен, присев, набрав в ладонь воды, попробовал ее.

— Она тут пресная, — с удивлением хмыкнул капитан. Проведя пальцами по ладони, он улыбнулся: "Вроде все занозы вынул".

Он обернулся и довольно взглянул на дом — большой, стоявший на холме, среди высоких, вековых сосен. Серые скалы отражались в глубокой синеве воды.

— Корову надо привести, — сказал себе он. "Где у нас тут коров берут? В Питтсбурге, сто двадцать миль. Все равно я туда собирался, надо ткацкий станок купить, книг…, И корову, дети еще маленькие, им молоко нужно".

Две девочки — помладше и постарше, — шлепали по озерной воде. Стивен помахал им рукой, и крикнул: "Вылезайте, обедать пора!"

Он подхватил деревянное ведро со свежей рыбой. Закинув на плечо удочку, капитан стал подниматься по аккуратной, врезанной в склон холма лестнице — к своему дому.

Уже с порога пахло жареным мясом, на столе, накрытом на четверых, стояла румяная индейка. Он, опустив ведро на пол, пройдя к сундуку, порывшись в нем, усмехнулся: "Вина надо привезти, а еще лучше, капитан Кроу — ставь-ка ты в сарае тот самый аппарат. Слава Богу, кукуруза тут отлично растет".

Он выглянул из окна на чистый, прибранный задний двор — квохтали куры, из загона блеяли овцы. Стивен услышал сзади нежный голос: "После обеда твою рыбу засолю".

Запахло травами, мягкие волосы упали ему на плечо. Он, сдерживаясь, ответил: "После обеда девчонок за ягодами отправим, а сами другим займемся, любовь моя".

Она рассмеялась. Стивен, открыв глаза, увидел перед собой низкую, бледную луну, что висела над морем: "Дочки, значит. Это хорошо. А ее лица так и не показал мне Господь, жалко, — он улыбнулся. Взглянув на часы, капитан стал будить крепко спящего Меира.

Эстер стояла на пороге синагоги, держа на руках ребенка. "Госпожа де Грааф с мужем прощаться пошла, — грустно сказала она. "Беллона" отплывает уже. Господи, увидятся ли они еще?".

В узкие арки прикрытых деревянными решетками окон проникали легкие лучи утреннего солнца. Пол был покрыт белым, мелким песком. Эстер, взойдя на биму, положив мальчика на стол, вспомнила: "Это же в память о конверсо. Они в Испании тоже — посыпали пол там, где молились, чтобы шагов слышно не было".

Хаим начал просыпаться. Женщина, улыбнувшись, открыла потрепанный, кожаный футляр с инструментами. "Хоть это из бараков разрешили передать, — пробормотала она. Наклонившись, Эстер поцеловала сына: "Все будет очень быстро, милый. Жалко, что вина нет, но ничего не поделаешь".

Эстер распеленала ребенка — он лежал, потягиваясь, толстенький, беленький, со светлыми, уже длинными кудряшками. Серо-синие глазки распахнулись. Эстер, завидев это, сказала: "Сейчас все сделаем, а потом грудь тебе дам".

— Нечего оттягивать, — велела она себе и взяла стальной, с ручкой слоновой кости нож.

— Благословен Ты, Господь, Бог наш, Царь Вселенной, освятивший нас Своими заповедями и повелевший нам совершать обрезание! — Эстер твердой рукой сделала надрез. Ребенок отчаянно заплакал, и она не услышала, как захлопнулись тяжелые, дубовые двери синагоги.

Мальчик обиженно рыдал. Эстер, вздохнув, продолжила: "Благословен Ты, Господь, Бог наш, Царь Вселенной, освятивший нас Своими заповедями и повелевший нам ввести тебя в союз Авраама, отца нашего! Благословен Ты, Господь, Бог наш, давший нам жизнь и поддержавший нас, и давший нам дожить до этого времени!".

Она привела в порядок ранку. Погладив ребенка по голове, женщина шепнула: "Да наречется твое имя в Израиле — Хаим, сын Меира".

Женщина быстро запеленала мальчика. Опустившись на скамью, расстегнув платье, Эстер дала ему грудь. Хаим сосал, всхлипывая. Эстер улыбнулась: "Вот и все, счастье мое. И мы с тобой не одни — у тебя дядя есть, и тетя, в Амстердаме. И кузены появятся, наверняка".

В синагоге было тепло и тихо. Эстер опустила веки, и устроилась на песчаном полу: "Как будто у моря. Хаим уже дремлет. Сейчас отдохнем и пойдем к госпоже де Грааф, барак этот в порядок, приводить, в который ее с детьми переселили. Адмирал Родни, — Эстер горько усмехнулась, — теперь в резиденцию губернаторскую переехал".

Она задремала, положив рядом с собой мальчика, и не услышала стук молотка, что доносился от дверей.

Адмирал Родни полюбовался крепко приколоченными досками. Обернувшись к адъютанту, он спросил: "Их всех на палубу "Беллоны" выгнали?"

— Так точно, ваше превосходительство! — вытянулся Хойт. "С воды все отлично видно!"

Родни посмотрел на резные, изогнутые буквы над входом и вдруг спросил: "А что тут написано, Хойт, вы не спрашивали?".

— Знай, перед кем стоишь, — отрапортовал моряк. "Знаю, — пробормотал британец, и крикнул солдатам, что окружили синагогу: "Бросайте!"

Зажженные факелы полетели в окна, огонь начал лизать ставни и решетки. Люди, сгрудившиеся на палубе "Беллоны", увидели, как над крышей синагоги поднимается столб пламени.

Стивен выскочил из шлюпки на белый песок и замер: "Что это?" Над городом висел тяжелый, серый дым, пахло пожаром. Он велел Меиру: "Сиди тут!".

— Это синагога, — застывшими губами сказал мужчина. "Хонен Далим. Господи, сегодня же обрезание мальчику должны были делать. Они все там, наверняка. Пусти меня, — он попытался выйти из шлюпки. Стивен жестко сказал: "Я сам. Жди меня".

Капитан Кроу едва успел подняться вверх по тропинке, что вела к городу, как услышал отчаянный, пронзительный женский крик: "Госпожа Оливер!".

Высокая, светловолосая, в сбитом набок чепце женщина подбежала к пылающей синагоге, и наткнулась на скрещенные штыки солдат. "Мама! — крикнула ей старшая дочь, что держала на руках сестру. "Мамочка!"

— Адмирал Родни! — жена губернатора кинулась к британцу, что стоял, рассматривая в подзорную трубу удаляющуюся "Беллону". "Адмирал Родни, как вы смеете! Там госпожа Оливер, с ребенком, она пошла, делать обрезание!".

— Там никого не было, — Родни сплюнул ей под ноги. "Идите, госпожа де Грааф, не мешайте нам делать свою работу".

— Убийца, — женщина хлестнула его по лицу. Родни, достав пистолет, выстрелил.

Стивен увидел, как она падает на землю, как маленькая девочка, вырвавшись из рук старшей — бросается к телу. Повернувшись, быстро спустившись в бухту, капитан приказал: "Уходим отсюда. Родни сжег синагогу, вместе с Эстер и вашим сыном".

Меир бросил один взгляд на лицо капитана Кроу. Поднявшись, сжав зубы, мужчина шагнул в воду.

Он еще успел услышать крик с марса какого-то корабля: "Шлюпка курсом норд-вест! Огонь!", а потом над их головами просвистело ядро, раздался треск дерева, и наступила темнота.

— Тихо, тихо, — услышал он голос сверху. "Тихо, Меир". Он попытался подвигаться и застонал. "У тебя ребра сломаны, — сказал капитан Кроу, поднося к его губам фляжку с ромом. "Обломками от шлюпки. Еще хорошо, что Перкинс додумался нам навстречу пойти, а то я бы тебя далеко не утащил, один".

Меир почувствовал во рту обжигающий вкус спиртного. Помолчав, стараясь не дышать глубоко, — каждое движение отзывалось пронзительной болью в груди, он спросил: "Где мы?".

— Идем под отличным ветром на север, — вздохнул капитан Кроу. Намочив тряпку в медном тазу, он протер покрытое ссадинами лицо Меира. "Мне очень жаль, — сказал Стивен. "Очень, очень жаль. Я не знаю, как…"

— Я его так и не увидел, — вдруг понял Меир. "Так и не увидел маленького Хаима. Моего сына. Так и не сказал девочке, что я ее люблю, так и не…, - он схватил пальцами угол грубого, шерстяного одеяла. Капитан Кроу, положив сверху свою большую руку, ласково велел: "Ты поспи. Поспи, капитан Горовиц. Сейчас я вахту стою, все будет хорошо. Смотри, — он достал из внутреннего кармана куртки что-то. Меир, глотая слезы, подумал: "Я не верю".

— Ребята сшили, — улыбнулся Стивен, поднимаясь. "Пока нас ждали, из британского флага. Неохота под свои пушки попадать, знаешь ли".

Меир все смотрел на красно-белое, полосатое знамя. Потом, сглотнув, он сказал: "Я сюда вернусь, Стивен. Вернусь, найду Родни и убью его".

— Вернемся вместе, — ответил капитан Кроу. Накрыв его одеялом, он попросил: "Отдыхай, пожалуйста, тебе больше моего досталось".

Он осторожно закрыл дверь каюты. Нащупав пальцами, эфес шпаги, капитан поднялся на палубу. "Неустрашимый" шел под полными парусами. Стивен, вдохнув запах соли, посмотрел на темный горизонт впереди. "Прямо в шторм идем", — озорно подумал он, и крикнул: "Мистер Перкинс! Собирайте экипаж, будем поднимать флаг!".

Красно-белое полотнище забилось в брызжущем каплями воды вихре, заскрипели мачты. Стивен, обнажил шпагу: "Равнение на знамя, господа офицеры и моряки!".

Он посмотрел на эфес — закатное солнце, пробившись меж туч, сверкнуло ярким золотом. Капитан Кроу, высоко вскинув голову — встал к штурвалу своего корабля.

 

Пролог

Саутенд, май 1781 года

Два мальчика копошились на мелком песке. Старший ребенок, — темноволосый, изящный, с чуть раскосыми глазами, важно сказал: "Видишь, Тедди, это будет канал. По нему поплывут корабли". Он отряхнул холщовую курточку: "Теперь будем строить замок".

Младший, — кудрявый, толстенький, в аккуратном платьице, вздохнул: "Хочу папу. И братика Джона".

— Они скоро вернутся, — Майкл Кроу погладил по голове Тедди. "У твоей тети Джо, в Амстердаме, должен родиться мальчик. Или девочка. У тебя будет кузина, как у меня, — Майкл закатил лазоревые, глаза, — Констанца.

— У меня еще один братик будет, — Тедди, разбрызгивая воду, набирал в пухлые ладошки мокрый песок. "Мама с нами гулять, не пошла, дома осталась. Он в животе у нее живет, братик. Скоро мы его увидим".

Девочка, что сидела поодаль, склонившись над блокнотом, усмехнулась: "Может быть, там сестричка, Тедди".

— Ни за что на свете, — отчеканил по слогам ребенок. Подойдя к ней, мальчик заглянул через плечо.

— Любопытство сгубило кошку, — сладко сказала Констанца. Захлопнув блокнот, она всмотрелась в уходящий на север, плоский берег. "Дядя Питер идет, — радостно заметила девочка, — рыбы наловил".

Он шел, шлепая босыми ногами по кромке прибоя. Улыбаясь, Питер чувствовал, как восточный, резкий ветер ерошит его каштановые волосы.

— Все будет в порядке, — сказал себе Питер. "Она же совсем молодая, двадцать один год. Как вернемся, к вечеру, уже и родит. Может, и хорошо, что Джон еще из Амстердама не приехал — он бы, конечно, больше всех переживал. И у Джо с Иосифом тоже ребенок. Вот и славно, — Питер переложил в другую руку ведро с макрелью и взглянул на головы детей, что виднелись вдали.

Северное море блестело под солнцем. Приставив ладонь к глазам, он увидел парус на горизонте: "Дети. А ведь тебе уже двадцать восемь, Питер Кроу. Что Майкл у тебя есть, и Констанца, — он усмехнулся и покрутил головой, — за это Бога благодарить надо, но ведь как одиноко, все равно".

Он опустился на песок и вспомнил тихие, лондонские вечера, когда он сидел с детьми, слушал их рассказы об уроках. Потом Питер читал Майклу главу из Библии, укладывал их спать, и спускался в свой кабинет. Он работал, изредка потирая уставшие глаза, протягивая руку за чашкой с кофе.

— Одиноко, — повторил Питер и заставил себя не думать о тепле тела рядом, в его постели. О той, что устроится в кресле у камина, напротив него. Она подопрет кулачком острый подбородок, и будет говорить с ним — долго, пока большие нюрнбергские часы не пробьют полночь, пока он не наклонится над ней, и, вдыхая запах жасмина, не поцелует бронзовый, теплый затылок.

— Не смей, — приказал он себе. "Забудь, забудь, она жена твоего друга. Не смей, Питер Кроу". Дети бросили свой замок и прыгали на песке.

— Папа! Папа! Дядя Джон! — услышал Питер голоса Теодора и Майкла и с ужасом подумал: "Они же все измазались, по уши. Хороша, из меня нянька получилась. Мистрис Джонсон с Мартой осталась, помочь акушерке".

Герцог выскочил в мелкую воду. Улыбнувшись, пригладив короткие, светлые волосы, он крикнул Питеру: "А вот и два нарушителя границы вернулись! У меня внук, дорогой мой!".

— Что, — слабым голосом спросил его старший сын, поднимаясь со дна бота, — уже Саутенд, папа?

Маленький Джон умылся забортной водой: "Когда я уже излечусь от морской болезни? Вроде и не мальчишка, девятнадцать лет этим годом".

Юноша спрыгнул вслед за отцом в море. Шлепая сапогами по воде, он раскинул руки: "Иди сюда, братишка!"

Тедди захохотал. Джон подкинул его несколько раз в воздух: "Сейчас разгрузим лодку, там есть подарки от дяди Иосифа и тети Джо!"

Герцог заглянул в ведро. Он одобрительно поглядел на макрель: "Вечером зажарим. Мальчишка отличный, почти десять фунтов, Иосиф сам принимал. Давидом назвали, как раз третьего дня обрезание сделали. Темненький паренек, и глаза такие же — в отца. Джо уже бегает. А что у нас? — он поглядел вокруг. "Марта с вами не пошла, что ли? — недоуменно спросил герцог.

— У мамы живот с утра болел! — звонко проговорил Теодор, вожделенно глядя на какие-то ящики, что стояли на палубе бота. "Она в постели осталась!".

— Ты только не волнуйся, — начал, было, Питер. Джон, пробормотав что-то, велел сыну: "Присмотрите тут за детьми".

Он быстро пошел к виднеющемуся вдали, на невысоком холме над морем двухэтажному особняку серого камня, под черепичной крышей. Питер, глядя ему вслед, подумал: "Все будет хорошо, не может не быть".

— Давай лодку разгружать, — улыбнулся ему Джон и велел детям: "А вы все — нам поможете!".

Марта стояла над конторкой, держась руками за поясницу. Она посмотрела на развернутый лист с родословным древом: "Умерла, значит, эта Изабелла Корвино. Марта подышала. Шурша просторным, изумрудного шелка платьем, она потянулась за шкатулкой с письмами: "Все равно, надо кому-то в Марокко съездить, еще раз. Вот хотя бы, — она порылась в шкатулке, — Теодору".

— Дорогая моя бывшая любовница! — Марта усмехнулась, — у нас все хорошо. Дэниел вернулся из Марокко, с готовым договором, но, к сожалению, ему там сказали, что моя кузина скончалась, еще пять лет назад. Что касается научных публикаций — я за ними слежу, не волнуйся. Как только появится что-то, похожее на работы Джованни, непременно стану с этим разбираться. Летом, я, наконец-то еду во Фландрию и Арденны, Питеру я написал отдельно. Скорее всего, на землях наших родственников, де ла Марков, есть залежи каменного угля, так что я бы на месте Виллема не оставался в Бомбее, а вернулся бы сюда, и открыл концессию по его разработке. Хотя, в любом случае, сначала надо закончить воевать…"

— Питер тоже шахты купил, — вспомнила женщина. "В Корнуолле, в Уэльсе и на севере".

— Мадемуазель Бенджаман и мадемуазель де Лу целуют тебя. Все мы желаем тебе счастливого разрешения от бремени. Твой любящий кузен, Теодор".

Марта свернула письмо. Чуть охнув, она убрала родословное древо.

— Вы бы не ходили, ваша светлость, — раздался с порога ласковый голос акушерки. "С шести утра на ногах, а сейчас уже полдень. Частые схватки?"

Марта замерла и прислушалась к себе: "Каждые две минуты, миссис Хэдли. Мистер Кроу не вернулся еще, с детьми?"

— Мистрис Джонсон им корзинку дала, для пикника, с собой, — акушерка усадила ее на большую, под кружевным балдахином, кровать, застеленную шелковыми простынями. "До вечера мы их не ждем, а к вечеру, — акушерка быстро вымыла руки и ощупала ее, — к вечеру вы и родите уже, ваша светлость. Схватки сильные, дитя небольшое, лежит правильно, — она рассмеялась. Марта, широко открыв рот, подышала: "Вот сейчас — уже очень сильные, миссис Хэдли".

— Как ты? — раздался обеспокоенный голос с порога. Джон увидел ее изумрудные глаза: "Господи, как я скучал, как скучал. Все-таки почти месяц нас не было".

— Я вас позову, миссис Хэдли, — Марта подмигнула акушерке. Та, взглянув на герцога, ворчливо сказала: "Только вставать ее светлости герцогине не разрешайте, пожалуйста, хватит уже".

Он начал целовать розовые, сладкие губы, не успев дождаться, пока закроется дверь. "Как там Джордж? — смешливо спросил Джон, положив руку ей на живот. "Или Элизабет? Не терпится увидеть родителей? Я так спешил, так спешил, — он устроился рядом, и нежно обнял жену, — и вот, успел. У нас внук есть, дорогая моя, Давидом назвали".

— Дедушка, — протянула Марта, укрывшись в его руках. Она рассмеялась. Джон, подышав ей в ухо, шепнул: "Я тебе кое-что привез, с континента. Потом посмотрим".

— Отчеты из Германии, держу пари, — она подняла бронзовую, красиво изогнутую бровь. "По Франции все сведения готовы. Гонец от его величества приезжал той неделей, забрал".

— Отчеты, — согласился Джон, наклонив голову, проводя губами по прикрытой брюссельским кружевом груди. "Но не только". Он вдохнул запах жасмина и вздрогнул — Марта сильно сжала его руку.

— Позови… — она широко открыла рот, — миссис Хэдли…и не уходи, пожалуйста…

— Ну что ты, что ты, — Джон поцеловал высокий, белый лоб и увидел, как она кладет пальцы на свой золотой крестик.

— Миссис Хэдли! — закричал он, придерживая Марту. Жена застонала — длинно, протяжно. Акушерка, войдя в комнату, спокойно сказала: "Давайте-ка, ваша светлость, время ребенку на свет появиться".

— Господи, — подумал Джон, обнимая ее за стройные плечи, шепча на ухо что-то неразборчивое, чувствуя, как ее ногти вонзились ему в ладонь, — Господи, я прошу тебя — пусть все будет хорошо. Сохрани всех нас.

Он вспомнил заснеженный двор деревенской церкви, серый шпиль, поднимающийся в голубое, яркое небо, и птиц, что вились над крышами. "Как их много, — восхищенно сказал маленький Тедди, что, вместе с Майклом, нес кружевной шлейф матери. "Это к счастью, мама".

— Я тогда ей напомнил: "Вот видишь, я же тебе говорил, в Париже еще — посмотрим, что там в горшочке получилось". А она улыбнулась, — лукаво так: "С первого раза все вышло, ваша светлость".

Он вытер пот с ее лица шелковой салфеткой: "Еще немножко, милая. Все хорошо, все хорошо".

Марта помотала головой: "Больно! Очень больно!". Джон увидел крупные, ползущие по щекам слезы. Внезапно испугавшись, он взглянул на акушерку. Та стояла на коленях между раздвинутыми ногами женщины. "Еще чуть-чуть, — ободряюще улыбнулась та. "Один раз, ваша светлость, головка уже видна. Белокурый будет, — добавила женщина, смеясь.

Джон твердо взял ее за плечи: "Я люблю тебя, Марта, люблю тебя, — он закрыл глаза, и повторил: "Люблю".

На песке горел костер. Маленький Джон откинулся к борту лодки: "Ветчина просто отличная, а макрель нам Питер так зажарил, что даже в Амстердаме бы позавидовали".

Питер лежал, блаженно улыбаясь, отхлебывая вино из серебряной фляжки. "Селедка, в Амстердаме, тоже вкусная — Констанца облизала пальцы. "Тетя Эстер тоже ребенка ждала, я помню. Дядя Джон, там не получали письма — кто у нее родился?".

Джон покачал головой и развел руками: "Она ведь на Карибах, милая, на Синт-Эстасиусе. Оттуда долго письма идут, тем более война сейчас".

Он поймал предостерегающий взгляд Питера и опустил веки. "Мерзавец, — яростно подумал Джон, — какой мерзавец этот адмирал Родни. Депортировать невинных людей, сжечь их дома…Папа пытался узнать — что с Эстер и ее мужем, но Родни написал, мол, никаких Горовицей на острове не было. Наверняка врет, выслал их на Сент-Китс, или еще куда-нибудь".

Майкл, что лежал, обнявшись с младшим мальчиком, под боком у отца, сонно зевнул: "Когда война закончится, отвезешь нас на континент, папа? Я хочу с дядей Теодором позаниматься, в его лаборатории".

— А меня, — Констанца вздернула подбородок, — приглашал учиться химии сам месье Лавуазье, понял?

— Ты опять задаешься, — уже в полудреме, пробормотал Майкл. Питер рассмеялся: "Поедем, конечно, милые мои. И в Париж, и в Амстердам". Он взглянул на солнце, что заходило над уже зеленеющими полями, и добродушно поинтересовался: "Так и отказываешься стать крестной, Констанца?"

Девочка вздохнула. Помогая Джону убраться, она ответила: "Я не верю в Бога, дядя Питер, вы же знаете. Тетя Тео написала из Парижа, что с радостью будет крестной. Джон за нее в церкви постоит. А крестным, — она рассмеялась, — опять вы".

Питер поднялся и погладил рыжие косы: "Ну, как знаешь, милая".

Констанца собрала кости от рыбы, и завернула их в салфетку: "Пойду, выброшу". Она шла по белому песку — высокая для своих лет, стройная, в темно-синем, тонкого сукна платье. Питер, оглянувшись на спящих мальчиков, вздохнул: "Тяжело ей, конечно. Я все-таки не отец, да и матери у нее нет".

— Если бы ты женился…, - начал Джон. Он порылся в карманах куртки и, отойдя поближе к воде, — закурил сигарку. Питер усмехнулся, посмотрев на тихую гладь моря: "Это по любви надо делать, милый мой. Как сестра твоя, как отец твой, как ты сам. Да и я тоже, с Марией покойной".

— Все еще будет, — уверенно отозвался Джон, и положил руку на крепкое, в льняной рубашке, плечо Питера: "А я уже через два года на континент отправлюсь, как только учиться закончу. В Испанию, папа сказал. К тому времени мы с колониями мир подпишем, конечно. Скорей бы уже".

— Будет, — отозвался Питер, и поймал за руку возвращавшуюся племянницу: "Пока малыши спят, посмотрим, что за книги его светлость привез, ладно?"

Констанца пожала его пальцы и Питер повторил: "По любви. Просто жди, и она еще придет. А Марта, — он тихонько вздохнул, — Марта — твой друг, и так будет всегда".

— Смотри, — сказал Джон, — там кто-то машет нам, у дома.

Младенец звонко, весело кричал, вертя белокурой, изящной головой. Глаза у ребенка были цвета морской воды. Марта, все еще тяжело дыша, откинулась в руки мужа: "Все-таки, наверное, потом зеленые станут, как у меня…"

— Мои красавицы, — Джон обнял их обеих. Миссис Хэдли улыбнулась, подав Марте девочку: "Шесть фунтов, ваша светлость. Просто куколка, такая миленькая. Поздравляю вас".

Джон спустил кружевную рубашку с белого плеча жены. Смотря, как дочь жадно потянулась к груди, он шепнул: "Все вместе будем спать, даже и не спорь. Я велю колыбель в нашу опочивальню поставить. Сам буду тебе приносить нашего ангела".

Дочь подняла на него глаза. Марта усмехнулась: "Ангел, думаешь? Ты же моя сладкая, — она покачала девочку. Джон, все еще держа их в руках, тоже рассмеялся: "Смотрит — точно, как ты, любовь моя. Леди Элизабет Холланд, — он коснулся белой щеки. Девочка, поморгав глазками, посопев, не выпуская груди — успокоилась.

Джон все сидел, целуя теплый, бронзовый затылок, нежную шею жены. Потом, устроив ее с дочкой в постели, выйдя на цыпочках в коридор, он потрепал сына по плечу: "Сестра у тебя, милый мой. Леди Элизабет. Дети спят уже?"

Джон кивнул. Заглянув в приоткрытую дверь опочивальни, юноша восхищенно сказал: "Маленькая такая!"

— Вырастет, — уверил его отец. Потянувшись, он улыбнулся: "Пошли, с Питером шампанское откроем".

Когда они спускались по лестнице, Маленький Джон остановился: "Тебе сейчас больше тридцати и не дать, папа. Чудеса, да и только".

— Я уже дедушка, не забывай, — усмехнулся Джон. Поцеловав сына в щеку, засунув руки в карманы куртки, что-то насвистывая, он вошел в отделанную серым мрамором столовую. Усевшись под "Подвигом сэра Стивена Кроу в порту Картахены", Джон велел лакею: "Позовите мистера Питера, и принесите моэта, Шарп. Пять бутылок, а там посмотрим. Пусть на кухне сообразят что-нибудь перекусить, а то я проголодался".

Он закрыл глаза, и услышал близкий шум моря. Лучи закатного солнца осветили его лицо и Джон подумал: "Спасибо тебе, Господи".

 

Интерлюдия

Северная Америка, лето 1781 года

Парус заполоскал на ветру. Капитан Кроу сварливо крикнул: "Мистер Перкинс, следите за курсом, хватить смотреть по сторонам".

Боцман почесал в коротко стриженых, темных волосах. Он весело отозвался: "Так вслепую идем, капитан Кроу, карты нет. Только на ваше чутье и полагаемся".

— Чутье, — пробормотал Стивен, оглядывая бесконечную, золотящуюся под солнцем водную гладь. Он погрыз карандаш, и записал что-то в потрепанном блокноте. "Течение тут хорошее, — подумал Стивен, — славное течение. И глубина отличная, мы проверяли. Можно было бы и с большей осадкой корабли строить. Корабли, — он хмыкнул и оглянулся, пересчитав паруса. "Десять, — вздохнул Стивен. "И на том спасибо, хоть пушек дали с ядрами".

Меир, что сидел у мачты, изучая какие-то бумаги, поднялся. Свернув их, засунув в карман куртки, он подошел к капитану. "Это, конечно, старые сведения, двухлетней давности, — сказал он тихо, — но ты, же слышал сам, что миссис Онатарио говорила. Он встал постоянным лагерем на западном берегу озера, после того, как с гор вернулся".

Стивен сочно выругался: "Вот ты скажи мне — раз вы это еще два года назад знали, какого черта вы сюда не послали пять сотен человек с ружьями и пушками? От этого Кинтейла и следа бы не осталось. Он же приговорен к смертной казни, причем и нами, и британцами, — обветренные губы усмехнулись.

— Во-первых, — Меир стал загибать пальцы, — два года назад я был на Карибах, во-вторых, два года назад на суше у нас не было преимущества. Мы просто не могли себе позволить снять с фронта пять сотен человек и отправить их сюда, а в-третьих…, - мужчина помолчал и рассмеялся: "Два года назад ты еще против нас воевал, капитан Кроу, а без тебя, — Меир обвел рукой озеро, — ничего бы этого не было.

Он посмотрел на упрямое, загорелое лицо капитана — Стивен стоял, рассматривая в простую, подзорную трубу легкие волны. Рукава потрепанной, пропотевшей рубашки были закатаны до локтей. Меир увидел заживающие царапины у него на ладонях.

— Сам же все строил, — подумал мужчина. "Как это он Вашингтону тогда сказал?".

Мелкие переплеты окна были залиты бесконечным дождем. Меир поежился: "Апрель, а какой холод. Ну что за весна такая?"

— Мы вам очень благодарны, капитан Кроу, — сказал Джордж Вашингтон, пожимая ему руку, наклонив напудренную голову. "И за спасение капитана Горовица, и за военный фрегат. "Неустрашимый" сейчас на верфях. Проследите за его ремонтом, и выходите в море — война еще не закончена".

— С вашего разрешения, — Стивен улыбнулся, — я предпочту, чтобы для "Неустрашимого" подобрали другого капитана. Экипаж на нем отличный, командовать будет одно удовольствие, даю вам слово.

— А вы? — недоуменно посмотрел на него Вашингтон.

Стивен спокойно развернул карту: "Капитан Горовиц свел меня с индейцами — союзниками Континентального Конгресса. Эта река, — палец твердо уперся в бумагу, — ее называют Буффало, судя по всему, вполне судоходна. Она впадает в озеро Эри на востоке. Мы поставим верфь, в месте, куда добралась экспедиция генерала Салливана, в прошлом году. Построим суда и пойдем на запад".

— Невозможно! — раздраженно крикнул кто-то из членов военного совета. "По озерам нельзя плавать на кораблях, только на каноэ".

— Еще сто лет назад, — вздохнул Меир, — шевалье де ла Саль ходил по озерам на своей бригантине, "Грифон". Той самой, что пропала по дороге в Ниагару, под командованием капитана Теодора де Лу.

— Я не знаю такого слова, — угрюмо добавил капитан Кроу, — "невозможно". Я знаю, что здесь, — он положил большую ладонь на карту, — лежит ключ к освоению западных территорий. Или вы считаете себя слабее французских вояжеров, господа? — усмехнулся он, оглядывая комнату.

— Они ведь еще в прошлом веке дошли до западных берегов озер. Так же сделаем и мы. И разгромим отряды Кинтейла, конечно. Более того, — Стивен распрямился и весело посмотрел на совет, — поверьте мне, о мирной жизни надо начинать думать уже сейчас. Нам будут нужны поселения, торговые пути…

Мирно потрескивал камин, пахло сандалом, и Меир подумал: "Тихо-то как. Дождь закончился". В окнах было видно прозрачное, высокое небо начала весны. Он незаметно поднялся, и, приоткрыв раму, — вдохнул запах свежей земли и распускающихся листьев.

— Даже в синагогу не успею сходить, — понял Меир. "Ладно, когда вернусь. Кадиш я и сам читать могу, читаю ведь уже. Надо будет потом в Ньюпорте, рядом с могилой Хаима, надгробия поставить — в память Мирьям, Эстер и маленького. После войны займусь этим.

— А деньги? — услышал он голос Вашингтона и внезапно, широко улыбнулся. "Ваше превосходительство, нам не понадобится ни доллара. Суда мы строим за свой счет, а все участники экспедиции — добровольцы. Более того, — Меир поднял бровь, — мы не забираем солдат у Континентальной Армии, с нами вызвались идти те, кто уже в отставке. Например, сержант Фримен, если вы его помните".

Кто-то рассмеялся: "Не только помним, но и останавливаемся на его постоялом дворе. Лучшая кухня в Бостоне".

— Хорошо, — Вашингтон вздохнул и отпил кофе, — раз так, отправляйтесь, капитан Кроу, капитан Горовиц. Постарайтесь найти Кинтейла. Говорят, он с запада золото привез, оно нам сейчас очень понадобится.

— Найдем, — жестко ответил капитан Кроу. "Не только из-за золота, ваше превосходительство. Спасибо вам, — они с Меиром вышли, поклонившись. Кто-то присвистнул: "Не ожидал я от него такого, он ведь был одним из лучших командиров у британцев. Что это он на нашу сторону перешел?"

Вашингтон присел к столу, и, порывшись в бумагах — надел очки.

— Слушайте, — велел он, разворачивая какую-то пожелтевшую брошюру.

— Лорд Кинтейл приказал солдатам отправляться вслед за беглянкой. Найдя Юджинию в лесу, они выстрелили женщине в спину, а потом, принеся ее в лагерь — повесили. Пули разбили ей позвоночник, и она не могла подняться на ноги, поэтому лорд Кинтейл собственноручно накинул ей, лежащей на носилках, петлю на шею, — Вашингтон помолчал и добавил: "Это была сестра капитана Кроу, господа".

— Дымки над лесом, — Стивен передал Меиру подзорную трубу:

— Женщин я на берег не пущу. Я знаю, что миссис Онатарио не хуже меня из лука стреляет, но одной — за пятьдесят, а второй — восьмой десяток идет. Пусть ранеными занимаются, мы сюда их будем относить, Фримен за это отвечает.

Меир посмотрел на легкое, серое облачко над вершинами густого, соснового леса. Положив руку на пистолет, он шепнул: "Прикажи сворачивать паруса, дальше пойдем на веслах".

— В тот залив, — капитан Кроу почесал гладко выбритый подбородок. "Островок там — как раз, будто для нас придуман. Вообще, — он рассмеялся, — мне тут нравится, Меир. Один бот швартуем там, ребята во главе с тобой и со мной высаживаются на сушу, а остальные Перкинс ведет к берегу, — Стивен приставил ладонь к глазам, — и ждет нашей команды, чтобы начинать обстрел.

— Двадцать пушек всего лишь, — горько сказал Меир. "Ну что ими можно…"

— Не ной, — оборвал его капитан Кроу. "Многое можно. Лучше двадцать пушек, чем ни одной. Перкинс, — обернулся он к боцману — десяток парней на весла, убирайте паруса и передайте по эскадре — пусть делают то же самое".

— Эскадра, — хмыкнул Меир, но, заметив яростные, лазоревые глаза капитана — не стал ничего говорить вслух. Боты неслышно заскользили в уединенную бухту. Стивен, бросив якорь, первым шагнул в озерную воду.

Мэри взяла костяной гребень: "Сиди спокойно, Мораг, надо косички заплести, и будет совсем, красиво".

Мораг поджала белые, маленькие ножки. Взглянув на сестру темными, большими, глазами, засунув пальчик в рот, девочка отозвалась: "И бусы! На шею!".

— Конечно, — Мэри стала расчесывать длинные, шелковистые, угольно-черные волосы. Обе девочки были в замшевых юбочках, в вигваме было тепло и уютно, пахло сухими травами. Мэри, встряхнув мелкими кудряшками, улыбнулась: "Красные бусы, твои любимые".

Сквозь щели между шкурами просвечивало летнее солнце. Мэри заплетала сестре тонкие косички: "Сейчас за ягодами пойдем, их вокруг лагеря много. Хочешь за ягодами?"

— Ага, — весело отозвалась Мораг и тут же застыла — у входа в вигвам послышались чьи-то тяжелые шаги. Мэри побледнела, и оглянулась: "Кинжал в тайнике, он его не найдет".

Кинтейл, наклонив голову, шагнул внутрь и взглянул на стоящих рядом девочек. "Собирайся, — щелкнул он пальцами в сторону Мэри. "За тобой приехали, с запада".

Нижняя губа девочки задрожала. Она, всхлипнув, пробормотала: "Вы же говорили, когда мне будет двенадцать…"

— А решил, что лучше не тянуть, — Кинтейл взглянул в наполненные слезами, зеленые глаза девочки. "Смотрит, как та сучка, мать ее, — вздохнул он. "Слава Богу, сбыл ее с рук. Пятьдесят фунтов золота, сотня лошадей, и вечный мир с потаватоми. Пусть она там хоть сдохнет, меня это не интересует. Мораг тоже потом продам".

— Ну! — угрожающе сказал отец и хлестнул Мэри по смуглой щеке. "Давно плети не отведывала? Теперь тебя муж бить будет, готовься".

— Ты плохой! — закричала Мораг, пытаясь оттолкнуть отца. "Мэри хорошая, ты плохой"

Кинтейл рассмеялся. Отпихнув младшую дочь, он легко бросил девочку в угол вигвама. Мораг тихо зарыдала, скорчившись, закрыв голову маленькими ручками. "Хорошо, папа, — спокойно сказала Мэри. "К вечеру я буду готова".

— Давно бы так, — буркнул Кинтейл. Наклонившись над Мораг, он проговорил: "Ты переедешь к нам в вигвам и будешь прислуживать своему старшему брату, как, и положено, поняла?"

Он вышел. Мэри, присев рядом с сестрой, обняла ее: "Мы сейчас умоемся, и все равно пойдем за ягодами. Не плачь".

— Сбежим, — подумала девочка, поднимаясь на цыпочках, доставая кинжал из вшитого в шкуры тайного кармана. "Надо все время идти туда, откуда восходит солнце. Лето только началось, до морозов мы успеем. Доберемся до белых, и все будет хорошо".

— Хочу к тете Мирьям, — сказала Мораг, все еще всхлипывая. "Где она?"

Мэри ничего не ответила. Вытерев хорошенькое личико сестры, она стала заплетать Мораг косы.

В большом вигваме было шумно. Кинтейл, пройдя на свое место во главе, расстеленной на земле шкуры, похлопал по плечу сидевшего рядом индейца. "Вечером можешь забирать свою невесту, — сказал Кинтейл, снимая кожаную, расшитую бисером куртку, обнажив сильные, покрытые татуировками руки. "Она еще не доросла до брачного ложа, но с этим, — он оскалил острые зубы, — ты сам разберешься, мой друг".

Смуглое, грубое лицо расплылось в улыбке. Индеец передал ему крепкого, белокожего мальчика, с заплетенными в косичку темными волосами, что играл с маленьким, костяным кинжалом.

— Папа! — радостно сказал Менева. Кинтейл усадил его себе на колени, и, потрепав по голове, потянулся за мясом: "Хочешь?"

Мальчик стал бойко жевать едва обжаренную, истекающую кровью оленину. Индеец подмигнул Кинтейлу: "Отличный у тебя сын, вождь".

— Скоро получит коня и лук, — ласково сказал Кинтейл. "Моя старшая дочь — тоже родит тебе хороших детей, обещаю. Осталась еще младшая, ровесница Меневы. Ее я попозже замуж выдам, как в возраст войдет".

Индеец облизал пальцы, и наклонился к Кинтейлу: "Дорога была длинной, друг мой. Если бы ты дал мне перед отъездом женщину, я был бы тебе благодарен".

— Разумеется, — отмахнулся Кинтейл. "У меня, правда, сейчас всего одна рабыня для воинов. В лагере, как ты знаешь, мало людей. Все отправились в походы по окрестностям, так что выбирать будет не из кого, — он развел руками.

— Это ничего, — индеец вытер засалившиеся губы и рассмеялся: "Твою дочь я не могу трогать, до брачной церемонии, а это будет у меня в стане, еще неделя пути на запад. Надоело терпеть. Где она? — спросил мужчина, поднимаясь.

— В яме, как обычно, — спокойно отозвался Кинтейл. "За лагерем, ты там увидишь".

Индеец вышел. Кинтейл, оглядев тех, кто сидел, в шатре, усмехнулся: "То золото, что он привез за мою дочь — половина его будет разделена между вами, мои друзья. Менева всегда выполняет свои обещания".

— Вождь! — раздались восторженные крики. Кинтейл услышал звонкий голос сына. "Вождь! — благоговейно повторил мальчик, попросившись к нему на руки. Он обнял отца и приник темноволосой головой к его плечу.

— Сыночек мой, — нежно подумал Кинтейл и шепнул ему на ухо: "Ты тоже, маленький Менева, будешь вождем".

— Буду, — уверенно кивнул мальчик, взяв в детскую ручку кинжал. "Буду как ты, папа".

Маленький отряд, неслышно двигаясь, шел по зеленому, сияющему солнечными лучами, лесу. Натаниэль вдохнул запах теплого мха и свежих листьев: "У нас такой глуши и не найдешь больше. Везде фермы, деревни, плантации, даже мануфактуры стали строить. Красиво тут, — он оглянулся и вспомнил ласковый шепот жены: "Конечно, поезжай, милый мой, мы тут с матушкой справимся. Это же у тебя, — темно-красные губы улыбнулись, — не первое путешествие, дорогой мой проводник Подпольной Дороги".

— Ты об этом тише, — велел Нат, потягиваясь, положив ее голову себе на плечо. В распахнутое окно был слышен шорох океанских волн, и он взглянул на звезды: "Три десятка человек уже на север отправил, на свободу. Вот и отлично".

— Куда уж тише, — отозвалась Салли, обведя рукой их спальню. "А так, — она поцеловала мужа в щеку, — даже матушка не знает, уехал по делам, и уехал. Ты только осторожней, — озабоченно велела она, — возвращайся к нам, живым и невредимым".

— Вернусь, — рассмеялся Нат. Устроив Салли на боку, он стал целовать мягкие, стройные, цвета темной карамели плечи. От ее распущенных, кудрявых волос пахло солью. "Все будет хорошо, капитан Горовиц лучший разведчик в армии, а капитан Кроу, говорят — опытней его моряка и не найти, хоть он еще и молодой совсем". Прижавшись к его губам, жена озорно сказала: "Тогда я спокойна, сержант Фримен".

— Надо Марте что-нибудь привезти, — Нат вспомнил быстрый шепот дочери: "Я буду скучать, папочка, очень-очень!". Он оглянулся и, увидев глаза капитана Горовица, застыл на месте.

— Тихо всем! — одними губами велел Меир. Он достал пистолет и скрылся за деревьями. Натаниэль посмотрел ему вслед и вздохнул: "Бедный. Так недолго с миссис Эстер прожил, и овдовел уже, еще и сына потерял. Ему же двадцать четыре только, а выглядит — на все тридцать, уже и морщины вокруг глаз. Когда уже эта война закончится?"

Меир прижался к стволу дерева — две девочки, смуглая и белокожая, копошились, собирая землянику. Они были в индейской одежде. Меир, принюхавшись, уловил запах жареного мяса, лошадей, горящих костров. "Совсем близко от стойбища, — понял он. "Ребят мы предупреждали — женщин и детей не трогаем, мужчин — только если они атакуют первыми. Нечего уподобляться этому самому Кинтейлу".

Старшая девочка взяла за руку младшую, и, — не успел Меир опомниться, — оказалась рядом с ним. Зеленые, большие глаза взглянули на него, и она тихо спросила: "Вы ведь белый?"

Меиру только и оставалось, что кивнуть. "Меня зовут Мэри, — спокойно сказала девочка, — это моя сестра Мораг. Нам нужно убежище. Мы можем заплатить, — она порылась в мешочке на шее, и протянула Меиру маленький, в детскую ладошку, кинжал.

Он взглянул на золотую голову рыси, что украшала рукоятку, на крохотные изумруды глаз. Меир помолчал: "Это ведь не твое оружие, Мэри".

Девочка, не удивившись, кивнула: "Тети Мирьям".

— А что с ней? С тетей Мирьям? — Меир почувствовал, что бледнеет. "Она там, в стане?"

Красивые губы сжались в тонкую линию.

— Вы тут не один? — не отвечая, спросила Мэри.

— Пойдемте, — вздохнул Меир. Взяв Мораг на руки, — она сначала недоверчиво отстранилась, а потом все-таки прижалась к нему, — мужчина повел их обратно в чащу леса.

Мораг сидела на коленях у Ната, играя с кинжалом. Мэри посмотрела на мужчин, что окружили ее, и, отряхнула испачканные соком ягод руки: "Наш отец — Менева. Он сейчас в лагере. Там мало воинов, не больше трех десятков. Все в походы ушли. Только мы не хотим с ним жить, он злой и бьет нас, поэтому мы убежали. Мы идем на восток".

Стивен все смотрел на мелкие, тугие кудряшки, на ее зеленые, блестящие глаза. Она замолчала. Капитан Кроу, присев, рядом с девочкой, взял ее руку: "А как звали твою маму, Мэри?"

— Мамочка Юджиния, — голос девочки задрожал. "Он… — она махнула рукой в сторону лагеря, — убил мою мамочку, повесил. Меня тетя Мирьям и дядя Джон спасли, только его тоже потом убили".

— Не убили, — улыбнулся Меир. "Он жив, дядя Джон".

— Ой, как хорошо! — Мэри захлопала в ладошки и тут же покраснела: "Простите, я не буду, надо тихо. Маму Мораг — звали Гениси, она ее родила и умерла. У Мораг еще брат есть, тоже Менева, но мы его и не видим вовсе, он с ним…, с вождем живет. Меня должны сегодня замуж выдать, — грустно добавила Мэри, — с запада за мной приехали, золото привезли, лошадей. Мы поэтому и ушли".

— Замуж, — медленно, сдерживаясь, повторил капитан Кроу. Он улыбнулся, так и не выпуская детской ладони: "Меня зовут Стивен Кроу, Мэри. Я — старший брат твоей мамы, Юджинии. Мы сюда пришли с востока, за вами".

— За мной? — всхлипнула Мэри. "За мной и Мораг? Значит, вы мне дядя?"

Стивен кивнул. Девочка, спрятавшись у него в руках, заплакала — тихо, отчаянно, дергая худенькими плечами. "Тише, моя хорошая, не надо, не надо, — он покачал ребенка, — все кончилось. Сейчас тебя с Мораг отведут на корабль, и вы там нас подождете".

Он взглянул поверх головы Мэри на отряд — кое-кто из мужчин, опустив глаза, зачем-то проверял оружие. Меир сглотнул, и погладил Мораг по черным косичкам: "Гениси. Вот сейчас миссис Франклин свою правнучку и увидит".

— Так, — велел Стивен, — сержант Фримен, берите девочек и возвращайтесь в бухту. Передадите их миссис Онатарио и миссис Франклин.

Мэри потормошила Мораг: "Это твоя бабушка, миссис Онатарио, сестра твоего дедушки, Скенандоа. Видишь, как хорошо!"

Меир забрал у малышки кинжал и услышал тихий голос капитана Кроу: "Что с твоей сестрой, где она?"

Мужчина обернулся и посмотрел на девочек, что уже шли рядом с Натом по тропинке, ведущей к берегу. "Мэри не говорила, — он помолчал, — а я не стал спрашивать, все-таки ребенок". Меир спрятал оружие и достал из-за плеча лук: "Сейчас все и узнаем, капитан Кроу".

Стивен засучил рукава рубашки, и напомнил ему: "Сигнал для Перкинса — одна стрела". Он обернулся к отряду: "Ружья наизготовку, господа".

Меир вскинул голову и увидел чаек, что кружили над вершинами сосен. Подул легкий, теплый ветерок. Они, рассыпавшись по лесу, стали окружать стойбище.

Темнота. Боль. Она рванулась, придерживаемая за руки, и простонала: "Дайте! Дайте ребенка!". Она услышала чей-то испуганный шепот, слабый, высокий крик, и заставила себя открыть глаза. В вигваме пахло кровью. "Дети спят, — подумала она. "Хорошо". Индианки расступились. Она увидела то, что лежало на шкуре. "Убрать, — пронеслось в ее голове. "Унести. Подождать, пока умрет, и зарыть в лесу. Потом выпить то снадобье, я его уже сварила. Только бы он не увидел. Поздно, — она услышала тяжелые шаги у входа.

Он зашел, держа перед собой факел. Испещренное шрамами лицо было бесстрастным, холодным. Он, щелкнув пальцами, велел женщинам отойти. Смола капнула на шкуры, факел затрещал. Он, подняв ногу — наступил на уродливую голову ребенка. Она, рванувшись вперед, ощутила его железные пальцы у себя на шее. Он ткнул ее лицом в окровавленные останки и сказал: "Сейчас ты это уберешь. Потом пойдешь в яму. Начинай".

Вернувшись в вигвам, она еще успела найти флягу из тыквы и выпить темный, горький настой — до дна, давясь и захлебываясь, кашляя от отвращения. Он схватил ее за руку, и, отрезав кинжалом волосы, на глазах у всего лагеря, протащил к яме, окруженной острыми кольями. Она полетела вниз, к рабыням, — худым, с остриженными головами, сгрудившимся в углу.

— Дети, — подумала она. "Господи, кто теперь за девочками присмотрит?". А потом она погрузилась во мрак — спокойный, тихий мрак вечной полуночи, вечного безмолвия.

Она лежала, раздвинув ноги, чувствуя тяжесть мужчины на себе, слыша его частое дыхание, не открывая глаз. Потом он ушел, а она, присев на землю, обхватив себя руками, опустила голову на костлявые колени. Она застыла, покачиваясь в своей колыбели — там, где никогда не всходило солнце.

Капитан Кроу положил руку на плечо Меиру: "Стреляй". В стойбище было тихо, только из большого вигвама доносился возбужденный шум голосов.

— Погоди, — Меир покачал головой и указал глазами на индейца, что возвращался от границы лагеря. Он зашел в шатер. Меир, обведя взглядом прижавшихся к земле людей, чиркнул кресалом.

Он привстал на колено и легким, красивым движением отправил горящую стрелу прямо в небо.

— Сейчас Перкинс выпустит с десяток ядер, — подумал Стивен, — и тогда уже появимся мы. Он услышал свист над верхушками деревьев и удовлетворенно улыбнулся.

В вигваме жевали, смеялись, что-то кричали. Кинтейл внезапно, властно, крикнул: "Тихо!"

— Пушки, — понял он. "Господи, откуда тут пушки? Патриоты? Но как, по озеру сюда никто никогда не плавал, а по суше — мы бы их заметили".

Ядро, разорвав шкуры, упало прямо посреди вигвама. Кинтейл, вскочив на ноги, прижав к себе сына, велел: "Забираем золото и уходим отсюда!"

— Но женщины…, - попытался сказать кто-то.

Кинтейл ударил его, и выплюнул: "Найдем еще! По коням!". Он наклонился к индейцу, и передал ему ребенка: "Спаси его, брат. Если со мной что-то случится…"

Темные, узкие глаза заблестели, смуглое лицо, на мгновение, дрогнуло. Тот ответил: "Я выращу его достойным тебя, Менева".

Кинтейл услышал ружейный огонь. Схватив свой мушкет, он толкнул индейца: "Уходи, немедленно! Держи, — он кинул ему кожаный, тяжелый мешок. Проводив глазами темную голову сына, Кинтейл еще успел услышать его крик: "Папа! Папочка!"

Мужчина сцепил, зубы и заставил себя не смотреть в ту сторону. "С ним все будет хорошо, — сказал себе Кинтейл, и, отстреливаясь на ходу, побежал к лошадям: "Это не патриоты, они не в мундирах. Но где шайка бандитов могла достать пушки?"

Он успел вскочить на коня, и, пришпорив его, — понесся по узкой, лесной дороге вслед за своими людьми.

— Не смей! — крикнул капитан Кроу, но Меир уже бежал к коновязи. "Нет, — злобно подумал мужчина, доставая пистолет, — я тебе так просто уйти не дам".

Капитан Кроу оглядел дымящуюся траву, и крикнув отряду: "Женщин и детей не трогать, под страхом смертной казни!", — сорвал с коновязи висящую на ней веревку из тонкой кожи.

— Он отличный наездник, — подумал Стивен, — не то, что я. Конечно, он маленький, легкий. Ничего, сейчас догоним этого Кинтейла.

Он поравнялся с Меиром, и, бросив ему веревку, крикнул: "У тебя рубашка в крови!". Меир только отмахнулся, и, пригнувшись в седле, гикнув — вырвался на бесконечную, покрытую зеленеющей травой равнину, по которой, удаляясь, мчались всадники.

Кинтейл обернулся и выстрелил. Меир твердой рукой удержал своего коня. Раскрутив над головой веревку, бросив ее, он выругался сквозь зубы. Пуля просвистела у него прямо над ухом, и Меир почувствовал горячую кровь у себя на щеке.

Кинтейл, опутанный веревкой, упал на землю, его лошадь поскакала прочь. Меир, спешившись, слушая брань, которой его осыпал пленник, подобрал с земли выпавшее у него из рук ружье. Он наставил на Кинтейла пистолет:

— Меня зовут капитан Меир Горовиц, Континентальная Армия. Очень вам советую не предпринимать никаких необдуманных поступков, лорд Кинтейл. У меня в кармане лежит ваш смертный приговор, так что любые мои действия будут оправданы.

Меир устало вытер кровь с лица. Кинтейл посмотрел вдаль, — всадники уже скрылись из виду: "Менева в безопасности. Ему обо мне расскажут, мой сын вырастет таким же, как я. Слава Богу".

— Я не признаю ваших смертных приговоров, — ощерился Кинтейл. Голубые, холодные глаза блестели злобой. "Шайка самозванцев…"

— Король Георг, — Меир подтолкнул его сапогом, — в этом случае согласен с решением Континентального Конгресса, сэр Джеймс. Изредка мы сходимся во мнении с вашим монархом. Вставайте! — велел Меир, натягивая веревку. "И помните, я, в отличие от вас, стреляю без промаха".

— Горовиц…, - процедил Кинтейл. "Брат, значит".

— Брат, — кивнул Меир. Не убирая оружия, он приказал: "Вперед!"

Капитан Кроу прошелся по разоренному вигваму и оглянулся: "Что там, сержант Фримен?"

— Девочки на боте, — улыбнулся Нат. "Женщины и дети, здешние, с места снимаются. Сказали, на восток пойдут. И ребята там сейчас мешки с золотом таскают — два десятка, если не больше".

— Вот и Менева, — процедил Стивен, вглядываясь в лесную тропинку. "Сержант, берите капитана Горовица, перевяжите его — там стрела в плече и все лицо кровью залито".

Кинтейл споткнулся о выступающий поверх тропинки корень дерева, но, покачнувшись, устоял на ногах.

Стивен, не обращая на него внимания, подошел к Меиру. Взяв у него конец веревки, всмотревшись в его лицо, капитан хмыкнул: "Шрам будет, на виске. Ничего, под волосами не видно. Иди, — он ласково подтолкнул мужчину, — Фримен о тебе позаботится. С девочками все в порядке".

Он повернулся к Кинтейлу: "Это Юджиния его так изрезала, мне же Меир рассказывал. Господи, бедная моя сестричка".

— Здравствуйте, сэр Джеймс, — нарочито вежливо сказал Стивен, — я — капитан Кроу, Континентальный Флот. Вы, должно быть, обо мне слышали, мы с вами раньше под одним флагом сражались.

— Предатель! — разомкнул сухие губы Кинтейл. "Грязный, мерзкий изменник!"

— Пойдемте, — Стивен кивнул на вигвам, — вам надо кое-что сделать. Где ваш сын, кстати? — поинтересовался мужчина.

— Вам его не найти, — скрипуче рассмеялся Кинтейл. Стивен, сжав зубы, крикнул: "Принесите мне бумагу и карандаш, кто-нибудь!"

Он усадил Кинтейла на прожженные шкуры, и развязал ему руки: "Пистолет я не опускаю, сэр Джеймс. Пишите, я буду диктовать".

— Я, сэр Джеймс Маккензи, лорд Кинтейл, — размеренно сказал Стивен, — признаю законнорожденными своих дочерей, Мэри, семи лет от роду….

— Я не хочу, — услышал Стивен звонкий, высокий голос. Мэри стояла за ним, с ненавистью глядя на Кинтейла. "Я не хочу носить его имя, дядя Стивен, я хочу быть Кроу — как вы. Пожалуйста. Пусть Мораг станет леди, мне не надо".

Мэри раздула ноздри. Подойдя к отцу, девочка тихо добавила: "Надеюсь, что ты сгоришь в аду. Убейте его, дядя Стивен".

Она вдруг покраснела: "Простите…тут же недалеко, я знаю дорогу к озеру. С Мораг все хорошо, не волнуйтесь. Я тут помогу, я с миссис Онатарио вернулась".

Девочка вышла. Стивен, сжав кулаки, наклонился над Кинтейлом: "Твоя дочь, а моя племянница, просит тебя убить, слышал? Так я и сделаю".

— Племянница? — тихо проговорил Кинтейл.

— Ты повесил мою сестру, — Стивен помолчал, — только сначала выстрелил ей в спину. Я — не ты, поэтому ты получишь пулю в лицо. Пиши, — он указал на бумагу, — признаю законнорожденной свою дочь Мораг Маккензи, двух лет от роду…

Когда он закончил, Стивен свернул листок: "Где мисс Мирьям Горовиц?".

Кинтейл молчал. Капитан, связав ему руки, выведя из вигвама, увидел Меира — тот сидел с перевязанной головой, привалившись к стволу сосны. Индианки складывали шкуры. Стивен наклонился к Меиру: "Я сам все сделаю. Ты сиди, ты же ранен".

Тот только опустил веки и выдохнул: "Спасибо".

Они ушли в лес. Меир, прислушавшись, вздрогнул — из-за деревьев раздался звук выстрела. Стивена долго не было, а потом Меир увидел его, — он возвращался по тропинке, отряхивая руки.

— Там и зарыл, — хмуро сказал Стивен, присаживаясь рядом. "И даже молитву прочитал, — он хмыкнул. "Он так и не сказал — где твоя сестра".

— Я вам покажу, — Мэри стояла перед ними. "Покажу, дядя, пойдемте".

— Подожди, — Меир попытался приподняться. Капитан Кроу вздохнул: "Сиди, пожалуйста". Он взял Мэри за руку. Та, крепко сжав его пальцы, подняв зеленые глаза, спросила: "Дядя Стивен, а можно я вас папой называть буду? И Мораг тоже, но если вы не хотите, то мы не…"

Он остановился, и, присев, обнял девочку: "Так и надо, моя хорошая. И ты моя дочка, и Мораг, и так будет всегда".

— Там, папа, — указала Мэри на яму, окруженную острыми кольями. Над ней кружились мухи. Мэри, помотав головой, шепнула: "Она там раньше была, тетя Мирьям. А потом он…увидел, как я ей еду приношу, и меня плетью избил. Я боюсь, папа, я не знаю, что с ней…, - Мэри подышала, сжав его ладонь. Стивен спокойно сказал: "Ты иди в лагерь, доченька. Я сам все сделаю. Не надо бояться".

Он подождал, пока Мэри скроется из виду. Заглянув вниз, побледнев, Стивен процедил: "Увидел бы я раньше это, лорд Кинтейл, — вы бы у меня не от пули умерли. Ладно, — он подтащил к калитке, прорубленной в кольях, веревочную лестницу, что валялась на траве, — хватит болтать, капитан Кроу, займись делом".

Они шли в хвосте отряда. Меир, уперев глаза в землю, сказал: "Она меня не узнала, Стивен".

Капитан Кроу нес ее на руках, — легкую, маленькую, завернутую в шкуру. Он погладил выстриженную клочьями голову, что лежала у него на плече: "Господи, как птичка, со сломанными крыльями. Бедная девочка, да как же она там выжила".

— Ты бы тоже не узнал, — сварливо сказал Стивен. "Мисс Мирьям оправится, и все будет хорошо, поверь мне. Ты сразу спускайся в каюту и ложись, ты много крови потерял".

Он шел, подгоняя людей, и все шептал: "Это ничего, мисс Мирьям, ничего. Сейчас вам надо спать и есть. Все это закончилось, и больше никогда не вернется. Просто отдыхайте".

Женщина подняла истощенное, серое, лицо и посмотрела на него — запавшими, синими, как озерная вода, глазами.

Капитан Кроу прижал ее к себе поближе, и пошел дальше — туда, где в бухте уже виднелись белые, развернутые паруса кораблей.

На откосе холма, над бесконечным, синим пространством воды, шелестели кроны сосен. Свежий, озерный ветер гулял на лужайке. Серые скалы спускались вниз, к белому, песчаному берегу небольшой бухты. Стоявший на якоре бот, со свернутыми парусами, покачивался на волнах.

Две женщины, в индейской одежде, высокие, молча, смотрели на берег. Миссис Франклин перекинула на спину седую косу: "Оправится она, Джейн. Видишь, и с братом разговаривает, и с девочками, и с нами тоже. А что одна ночует — так она два года в яме провела, бедное дитя. Понятно, что ей кошмары снятся, кричит она — незачем детей пугать".

Мужчина и женщина сидели на мелком песке. Меир повертел в руках шпагу, с золотым эфесом: "Стивен решил ее в Питтсбург не брать, от греха подальше. Все, сестричка, — он погладил кудрявые, отрастающие волосы, — осенью вернемся с тобой домой, будешь практиковать, все будет хорошо…, Да и война скоро закончится".

Мирьям стругала кинжалом какую-то палочку. Отложив ее, она взяла руку брата: "Бедный ты мой. Так жалко, и Эстер, и ребеночка…".

Меир привлек ее к себе, и обнял: "А ты, сестренка, обязательно замуж выходи, хочу племянников своих увидеть".

Тонкие пальцы задрожали, острый подбородок застыл. Мирьям, напрягшись, сжав зубы, подавила крик. Она просыпалась каждую ночь, видя покрытые кровью, уродливые останки, выныривая из кромешной черноты, где была пахнущая нечистотами яма, грубый, мужской смех, нависшие над ней смуглые, одинаковые лица. Она сидела в своем маленьком, стоящем поодаль вигваме, трясясь от страха, закрываясь руками, уткнув голову в колени — пока над лужайкой не вставало утреннее солнце, пока не начинали петь птицы.

Ничего не ответив, она встряхнула головой: "Миссис Онатарио и миссис Франклин тут остаются, с девочками".

— Стивену же помощь нужна, — ласково проговорил брат. "Тем более миссис Онатарио, сама знаешь, на одном месте не сидит, ездит она. За Мэри и Мораг ты не волнуйся, у них теперь настоящий отец есть, такой, как надо".

Меир посмотрел на свои исцарапанные, в следах от заноз, ладони. Смеясь, он поднялся: "Сейчас вернется капитан Кроу, и будет меня ругать за то, что я дерево для причала не распилил. Никогда бы не подумал, что из меня плотник выйдет. Плохой, конечно, это все, — он зачарованно взглянул на очертания большого, крепкого дома, что были видны на откосе холма, — Стивена рук дело, я так — помощник".

— Девчонки идут, — нежно сказала Мирьям, убирая кинжал в привешенные к поясу ножны.

Они шли, шлепая босыми ножками по мелкой воде. Мэри, подняв кожаный мешок, крикнула: "Мама Мирьям, земляника, очень много!"

— Мамой ее называют, обе, — подумал Меир, забирая нанизанную на прутик свежую рыбу. Сестра, держа девочек за руки, взбиралась на холм по узкой, вьющейся тропинке.

— Стивен говорил, что лестницу сделает, — хмыкнул Меир, вдыхая теплый ветер с юга. "Назовет это место Эри, как озеро. Бухты тут удобные, не зря французы за тем мысом еще давно форт построили. Он сейчас заброшен, конечно, но мы его восстановим. И реки есть, и вообще, — он улыбнулся, — хорошо тут.

Он поднял с камней рыбу и почувствовал, что проголодался. Сестра подошла к краю холма, и звонко крикнула ему: "Все есть хотят!"

— Я тоже, — рассмеялся Меир и стал карабкаться вверх.

Костер уже догорал. Меир, поднявшись, заметил: "Спасибо вам большое за обед, надо все-таки пойти, досками заняться".

— Что это там, — миссис Франклин нахмурилась, — девчонки кричат что-то?

Мэри бежала по лесной тропинке, таща за руку младшую сестру. "Папа вернулся! — восторженно, задыхаясь, сказала девочка. "У него столько всего, столько всего. Даже индейки, только в клетке".

— Она же куриц никогда не видела, — понял Меир. Он оглянулся — сестры уже не было у костра. Миссис Онатарио, увидев его глаза, только покачала головой.

— Телега дальше не проедет, — услышал Меир веселый голос капитана Кроу, — поэтому всем придется мне помогать, и моим сладким девочкам, — он усадил Мораг себе на плечо, и та восторженно завизжала, — тоже!

Стивен обвел глазами поляну, где стояло два вигвама — большой, женский и поменьше, для них с Меиром, и горько подумал: "Конечно, она же всегда уходит, в лес. Не говорит со мной, не смотрит на меня. Зачем я ей вообще нужен? Они сейчас с Меиром тут лето проведут, и уедут в Бостон. Я не еврей, старше ее, да еще и живу в глуши какой-то".

— Папа! — ахнула Мэри, глядя на спокойно стоящих за телегой животных, — а это кто?

— Корова и овцы, — рассмеялся капитан Кроу. "Вам же надо молоко, вы еще маленькие. Бабушка Франклин велела обязательно корову купить, она вас доить научит".

— И сыр будем делать, — коротко сказала миссис Франклин, снимая с телеги какой-то ящик. "Молодец, — заметила она Стивену, открывая крышку, — и тетради привез, и чернила, и карандаши. Книга, правда, одна только, — она вздохнула.

— Все, что в Питтсбурге было, — развел руками мужчина, — Библия, миссис Франклин. Все равно — Мэри уже надо читать учиться, а математикой я сам с ней заниматься буду". Он наклонился и поцеловал темные кудряшки "Куриц будешь кормить, моя хорошая?"

— А это разве не индейки, папа? — Мэри все смотрела на клетку. "Они не улетят?"

— Не улетят, — рассмеялся Стивен. Меир, распрягая лошадей, подумал: "Того процента, что мы с ним от золота Кинтейла получили — еще нашим внукам хватит. Тут и деньги тратить не на что, все свое, — он взял коней под уздцы и услышал голос Стивена: "И еще семена. Кукуруза, табак, фасоль — устроим настоящий огород".

Он подмигнул Меиру и вытащил из телеги еще один ящик. В нем что-то зазвенело. Капитан Кроу рассмеялся: "Ром и сигары. Так что, капитан Горовиц, мы с тобой еще посидим, перед тем, как вы уедете. Я вас, в любом случае, до тех индейских деревень доставлю, на востоке, на реке Буффало. Незачем вам кружным путем домой отправляться. Оттуда до Бостона ближе".

Он вдруг поморщился, и, глубоко вздохнул: "Вы тут разгружайте все, стойла и курятник давно готовы, а мы с Меиром наверх пойдем".

В доме пахло свежей смолой. Стивен, задрав голову, сказал: "Осталось нам с тобой крышу сделать, полы настелить, а потом за мебель примемся. И причал, конечно, надо построить".

Меир посмотрел на загорелое, обветренное лицо капитана: "А зачем ты у меня узнавал — есть ли в Питтсбурге мировой судья?"

— Так, — отмахнулся Стивен, — спрашивал кое-что. Раз уж я теперь американский гражданин, надо знать свои законы. Он подхватил молоток и, забравшись на недостроенный второй этаж, озорно добавил: "Паспорт мне выписать не забудьте, как только о печати договоритесь".

— Уже второй комитет заседает, обсуждает рисунок, — успокоил его Меир, поднимаясь вслед за ним, по приставной лестнице, — рано или поздно получим свои паспорта, капитан Кроу.

Меир выглянул наружу и улыбнулся — Мирьям, гладя по спине овцу, что-то говорила девочкам. Она стояла, — тонкая, невысокая, в длинной замшевой юбке, и стянутой кожаным шнурком, вышитой безрукавке. Белые руки были усыпаны веснушками, каштаново-рыжие волосы падали на стройную шею. Овца заблеяла, девчонки рассмеялись. Стивен, угрюмо отвернувшись, велел: "Давай работать".

На тихой воде озера лежала лунная дорожка. "Вот, — таинственным голосом сказал Стивен, — а потом мы увидели огромный, золотящийся в лучах солнца айсберг, вокруг которого плавали киты…"

— Большие киты, папа? — Мэри положила ему голову на колени и зевнула. Мораг давно спала, уткнувшись лицом ему в плечо, посапывая.

— Очень, — ответил он, и застыл, — из-за мыса послышался плеск воды.

— Это, — Мэри покрутилась, и прижалась к нему поближе, — мама Мирьям…, купается…, Расскажи еще, папа…

Стивен погладил дочь по теплым волосам и улыбнулся — девочка уже дремала. Он осторожно уложил дочерей рядом на песок. Прикрыв их своей курткой, капитан устроился на прибрежном камне.

Он закурил, чиркнув кресалом, и долго сидел, глядя на залив, в котором отражались крупные звезды. Потом плеск стих, и он услышал вдалеке, на тропинке, ее легкие, быстрые шаги.