Маленький отряд выехал на вершину холма. Кто-то из индейцев сказал, глядя на долину реки Джеймс: "Йокереньен".

— Снег идет, — предводитель, — высокий, черноволосый мужчина, с обезображенным шрамами лицом, посмотрел на спешивающихся всадников. Он резко велел: "Тхатесотат, будьте тише. Я уйду, вы переночуете здесь, и отправимся дальше".

— Кавахсе? — осторожно спросили у него.

Мужчина усмехнулся. Он почесал красный, извилистый шрам на щеке: "К другу. Вон, — он показал на черепичную крышу красивого дома белого камня, окруженного заснеженным парком, — туда. Потом доберемся до Вильямсбурга и свернем на север. Нас ждут в Трентоне".

Он пришпорил коня и стал спускаться вниз.

— На юге его называют Менева, великий воин, — заметил кто-то из индейцев, глядя на широкие плечи в меховой куртке.

— А я его называю Мачитенев, — буркнули сзади, — человек со злым сердцем.

— Добрый он, или злой, — присвистнул первый индеец, — но на мушкеты, порох и пули не скупится. И развязывает нам руки — припасы и женщины всегда пригодятся.

Он обернулся. Увидев, как остальные натягивают кожаные полотнища палаток, индеец поторопил своего собеседника: "Давай, а то без убежища останемся, зима в этом году холодная".

Лорд Кинтейл подъехал к воротам поместья: "В самую глушь забрались, патриотов тут точно ждать не стоит". Он постучал рукояткой плети и крикнул в открывшуюся прорезь: "К мистеру Бенджамин-Вулфу!"

В библиотеке жарко горел камин. Кинтейл скинул куртку. Погрев руки над огнем, он принял от плантатора бокал с вином.

— На западе такого нет, — Дэвид рассмеялся, — так что наслаждайтесь, ваша светлость, пока вы у меня гостите. Не хотите остаться до Рождества?

Кинтейл уселся в большое, просторное кресло: "Завтра ночью мне надо быть в Вильямсбурге, гонец доставил записку — приехал какой-то посланец от его Величества. Потом мы уходим к Нью-Йорку, выбивать оттуда силы Вашингтона".

— А что индейцы? — поинтересовался Дэвид, глядя на медленно падающий снег за окном. "Я слышал, те, что на севере — помогают патриотам".

Кинтейл поднял пересеченную шрамом верхнюю губу: "Мы это запомним, Дэвид. Те индейцы, которые лояльны короне — получат от нас награду. Уже получают. Те же, кто переметнулся на сторону бандитов — отплатят за свое предательство. А я, — он допил вино, — неплохо провел время на западе, смею вас заверить. В Трентоне на нашей стороне будет пара тысяч индейских воинов".

— Очень, очень хорошо, — Дэвид погладил черную бороду: "Слава Богу, что чернокожие никогда не поднимут восстания. У них просто разума на это не хватит, они же немногим отличаются от животных. Послушайте, — плантатор поднялся и прошелся по толстому, скрадывающему шаги, ковру, — раз вы едете в Вильямсбург…"

— Да? — Кинтейл отставил бокал. Забросив руки за голову, он потянулся: "Я, кстати, рассчитываю на обед, Дэвид. И дайте мне на ночь женщину, у индейцев я жил монахом, не хотелось портить с ними отношения. Они к такому строго относятся".

— Разумеется, хоть двух, — отмахнулся его собеседник. "Мой сын, Мэтью, он учится в колледже Вильгельма и Марии, будущий юрист. Он у меня умный мальчик, знает языки, и может быть вам полезным, — Дэвид поднял бровь, — понимаете, о чем я".

Кинтейл налил себе еще бургундского вина и задумчиво ответил: "Понимаю. А ваш, — он замялся, — второй сын — он не почует что-то? Все-таки вы с ним в ссоре…"

— Я, а не Мэтью, — рассмеялся плантатор. "Разве вам не хочется узнать о планах генерала Вашингтона, ваша светлость? Ходят слухи, что Дэниел отирается у него в адъютантах, стал капитаном, — плантатор нехорошо улыбнулся, — уж не знаю за какие заслуги. Мэтью умеет входить в доверие к людям, поверьте мне. Тем более, он недавно женился, вот вам и повод для встречи братьев".

— Ему же всего девятнадцать, — удивился Кинтейл.

Дэвид развел руками. "Дети были очень влюблены. Да и потом, моя невестка, урожденная де Лу, вы ее помните, наверное, так вот — у девочки случилось страшное несчастье. Ее отца разбил паралич, мы о нем заботимся. Когда Мэтью пришел ко мне, — мужчина вздохнул, — я не мог ему отказать, понятно было, что без Марты он жить не может. Вы ее увидите, за обедом. Весной, — Дэвид улыбнулся, — мы ожидаем счастливого события".

— Поздравляю, — Кинтейл внезапно помрачнел. "Мне придется отложить женитьбу до конца войны, к сожалению".

— Да и кто за тебя пойдет? — холодно подумал Дэвид, разглядывая воспаленное месиво шрамов. "Ни гроша за душой, да еще и уродом стал. Молодец эта покойная Юджиния, кто бы ожидал — вроде тихоня была, воды не замутит, а рука не дрогнула. Кто же ту статью написал, в мерзком сборнике? Редактировал Дэниел. Наверное, он и автор. Слог похож, только уж больно слезливо".

В дверь постучали и робкий голос сказал: "Мистер Бенджамин-Вулф, миссис Марта прислала передать, что обед накрыт".

— Зайди, — коротко велел Дэвид.

Высокая девушка лет пятнадцати встала на пороге, опустив черноволосую, кудрявую голову: "Да, мистер Дэвид".

— После обеда приготовишь комнату его светлости лорду Кинтейлу, — приказал плантатор, — и вечером придешь туда разжечь камин.

— Хорошо, мистер Дэвид, — тихо сказала девушка. "Велите прибрать в библиотеке?"

— Да, — он обернулся. "Пойдемте, ваша светлость, у нас сегодня отличная оленина, мы с невесткой вчера поохотились". Когда они уже шли по коридору, Дэвид понизил голос: "Она не девственница, так что хлопот не будет".

— Очень хорошо, — сладко потянулся Кинтейл, — я две недели был в седле, мне нужен отдых.

Он встряхнул черной косой. Уже у столовой мужчина добавил: "Насчет Мэтью — я передам ваше предложение посланцу его величества. Это разумно".

Дэвид внезапно подумал: "А ведь Салли уже может ждать ребенка, от меня. Но Кинтейлу какая разница? Интересно, у меня никогда не было дочерей. Три десятка детей — и все мальчики. И Марта, наверняка, родит мальчика. Одна только дочь, — он, на мгновение, приостановился, — и той уже нет. Куда же ты делась, Тео, где Дэниел тебя спрятал? Никогда и не узнаем, наверное".

Негры в ливрее распахнули высокие двери столовой. Дэвид услышал ласковый, девичий голос: "Ваша светлость! Какой приятный сюрприз!"

Мужчина окинул взглядом невестку — она была в шелковом, цвета свежей травы, платье, в чепце брюссельского кружева. Марта присела: "Папа уже поел, батюшка, так что мы с вами будем обедать втроем. А потом я вам поиграю".

Кинтейл поднес нежную руку к губам. Он заметил, посмотрев на уставленный фарфором стол: "Даже не верится, мадам, что где-то на свете есть война. Спасибо, что приютили солдата, хоть и на одну ночь".

— Мой дом всегда открыт для слуг его Величества, — уверил его Дэвид. Лакеи, неслышно двигаясь, стали разливать по серебряным тарелкам черепаховый суп.

— Возьмите терновый соус к оленине, ваша светлость, — тонкие губы улыбнулись. "Я сама его делала".

— Очень, очень вкусно, мадам Марта, — похвалил Кинтейл. Щелкнув пальцами, он подставил слуге бокал. "У вас отличное бургундское, Дэвид, — он подмигнул, — я так понимаю, вы нашли способ обойти блокаду побережья? Или это из довоенных запасов?"

— Эти бутылки — да, — плантатор поковырялся в зубах серебряной вилкой, — а вообще, ваша светлость, у меня хорошие отношения с теми, кто плавает в морях южнее наших. На Карибы привозят отменные вина, испанцы знают в них толк.

— Кстати о Карибах, — Кинтейл промокнул губы салфеткой, — пора снести с лица земли это змеиное гнездо на Синт-Эстасиусе. Тамошние поселенцы совсем обнаглели. Открыто привозят оружие в наши северные порты. Наш флот этим займется, будьте уверены.

— Я слышал в Чарльстоне, что там еще и сынов израилевых предостаточно, на этом острове. И туда пролезли, — мрачно заметил Дэвид. "Но ведь, ваша светлость, Синт-Эстасиус принадлежит штатгальтеру. Мы, же не воюем с Голландией".

— Если надо, — резко ответил Кинтейл, — то будем воевать. Его величество распорядился топить те французские и голландские корабли, которые выглядят подозрительно.

— То есть все, — заключил Дэвид. Расхохотавшись, он увидел, как девушка встает. Мужчины тут же поднялись.

— Боюсь, что разговоры о политике — не для моего ума, — Марта вздохнула. "Скажите, лорд Кинтейл, а патриоты не повернут сюда, на юг? Не хотелось бы, чтобы тут шла война. Я слышала от батюшки, — она кивнула в сторону Дэвида, — что Вашингтон собирается переправляться через реку Делавер".

— Никогда в жизни ему это не удастся, — высокомерно оборвал ее Кинтейл, — лед так и не встал. Пешком ему не перейти, а лодки мы увидим, даже ночью. У нас там полторы тысячи человек, в Трентоне, к нам присоединятся индейские силы, артиллерия…, Не волнуйтесь, мадам, вы здесь в полной безопасности.

— Спасибо, ваша светлость, — девушка опустила изящную голову: "Я пойду, проверю, как там отец. В музыкальной комнате уже приготовлены портвейн и сигары, господа".

Кинтейл посмотрел вслед шуршащим, пышным юбкам: "Жаль, конечно, что я тогда ее упустил. Может, с этим Мэтью что-нибудь случится, и она останется богатенькой вдовушкой".

Дэвид положил ему руку на плечо: "Портвейн у меня тоже — еще довоенный, вы нигде больше такого не попробуете. Марта нам поиграет Моцарта, это молодой австрийский композитор. Мне той неделей доставили целый пакет нот из Чарльстона".

В комнате отца пахло кельнской водой. Салли, что сидела у изголовья, читая вслух "Путешествия Гулливера", отложила книгу. Встав, она поклонилась: "Мистер Теодор в порядке, госпожа".

Марта закатила зеленые глаза: "Ну, сколько раз тебе говорить!"

Она увидела, как дрожит нижняя губа девушки. Поманив ее к себе, Марта шепнула: "Приходи меня причесать, как я им поиграю".

Салли шмыгнула носом. Кивнув, комкая в руках платок, негритянка вышла в коридор. Марта, наклонившись, поцеловала отца в щеку. Заперев дверь на ключ, девушка достала с полки книжного шкафа тяжелую, переплетенную в кожу Библию. Девушка вытащила из тайника в переплете таблицу с алфавитом, и взяла руку отца: "Давай сам, папа, у тебя хорошо получается".

Мизинец задергался, указывая на буквы. "Как…, дитя…, - прочла Марта и встряхнула головой: "Хорошо. Завтра приедет доктор Макдональд, он и тебя тоже осмотрит. И я кое-что с ним передам, — девушка подмигнула, — в Вильямсбург, а оттуда дальше — на север".

Лазоревые глаза Теодора чуть погрустнели. Рука поползла дальше. "Не…, рискуй, — повторила Марта и усмехнулась: "Помнишь, что сказал Плиний Старший, отправляясь спасать людей от извержения Везувия? Аudentes fortuna iuvat, папа. Судьба любит смелых людей. Не сидеть же мне тут просто так. Тем более лорд Кинтейл приехал. Так что патриоты получат сведения о его планах".

— Осторожней…, с…, этим…мерзавцем… — велел отец.

— Он тут на одну ночь, — губы Марты искривились. "Спи спокойно, папа. Мне надо идти, играть им, — девушка вздохнула.

— Как…, ты…, справляешься…, - указал мизинец, — это же…, невозможно.

— Impossible n'est pas français — вздернула подбородок Марта. "Завтра опять будем делать ту гимнастику для руки, что я придумала, так что готовься".

Теодор закрыл глаза: "Ничего нельзя предпринимать, пока дитя не родится. А если будет девочка? Он же ее в покое тогда не оставит. Господи, быстрей бы уже встать. Хотя, если за пять месяцев у меня только мизинец стал двигаться — это надолго. Марта правильно все делает, она молодец. Бедная моя доченька".

Мужчина коротко вздохнул. Подняв веки, он стал смотреть на оплывающие, догорающие свечи в массивном, серебряном канделябре.

Салли сидела на бархатной кушетке, сгорбившись, уткнув в ладони заплаканное лицо. Марта медленными, ласковыми движениями расчесывала ей волосы. "Он велел пойти к этому…, - горько сказала девушка. "Миссис Марта, я не могу, не могу…"

Марта отложила гребень. Опустившись на колени, она встряхнула Салли за плечи: "Ты хочешь, чтобы тебя плетью забили? Хочешь никогда в жизни больше не увидеть своего Натаниэля?"

— Он мне не простит, — мрачно шепнула Салли. "Надо было мне с ним бежать, в сентябре, ничего бы этого не было. Тео бежала, она смелая, а я… — девушка обреченно махнула рукой.

— Вдвоем бежать всегда сложнее, — Марта намочила в серебряном тазу платок и вытерла девушке лицо. "Твой Натаниэль — умный парень, он поймет. Тем более, он тут вырос, и знает, что такое- девушка усмехнулась, — мистер Дэвид".

— А этот…со шрамами? — ноздри Салли дрогнули. "Что я за шлюха получаюсь, миссис Марта, сначала хозяин, потом он…"

— А ты не рассказывай Натаниэлю, — посоветовала Марта, погладив кудрявый затылок. "Потом, когда все это закончится, встретитесь с ним, и все будет хорошо. И мать свою он найдет, раз ее в Массачусетс продали. Обязательно найдет".

— Пойду, — Салли поднялась, — чего тянуть. Спасибо вам, миссис Марта, вроде легче стало.

Девушка поднялась на цыпочки и поцеловала смуглый лоб. "И запомни, — велела Марта, — что мы не по своей воле делаем, так в том дурного нет".

Она перекрестила рабыню. Когда дверь будуара закрылась, Марта подошла к зеркалу, всматриваясь в тонкую, еле заметную морщинку, между бронзовыми бровями. "Я тоже папе не все рассказываю, — вздохнула про себя девушка. Она нажала на резную, слоновой кости, ручку двери, что вела в опочивальню.

Свекор уже лежал в постели. "Что-то ты долго, — недовольно сказал он, затушив сигару в нефритовой китайской пепельнице. "Видишь, не курю при тебе, раз врач сказал, что это нехорошо для ребенка".

— Простите, — Марта медленно развязывала кружевные ленты на вороте рубашки.

Дэвид усмехнулся и похлопал рукой по шелковой простыне: "Иди сюда. Как там мой сын?"

— Растет, — протянула Марта, рассыпав волосы по его плечу. Он перевернул невестку на бок. Прижимая ее к себе, вдыхая запах жасмина, Дэвид поцеловал острые лопатки: "После Рождества поеду в Чарльстон. Найду пару андалузских кобыл для Фламбе, от него будет отличное потомство. И на аукционы загляну, может, привезу еще кого-нибудь для дома. Надо будет купить нянек. А ты, какой подарок хочешь? — он усадил девушку наверх.

Марта подвигалась и томно сказала, положив руку на живот: "У меня уже есть, спасибо".

— Думаю, — заметил мужчина, наклоняя ее к себе, — изумрудное ожерелье тебе будет к лицу.

Марта вдохнула запах табака. Раздув ноздри, прикрыв глаза, чувствуя его сильные руки, она напомнила себе: "Сначала он. Потом Мэтью. И не торопись. Помни, что сказал Брут: "sic semper tyrannis", такой будет судьба всех тиранов".

Девушка прижалась губами к его уху. Она сладко, едва слышно прошептала: "Еще!"

 

Вильямсбург

Покосившееся, старое здание таверны стояло на берегу реки Джеймс. Кинтейл посмотрел на темную воду и недовольно пробурчал себе под нос: "Могли бы и в городе встретиться, в кофейне хотя бы. Тут же одна шваль отирается".

— Согласен, — раздался смешок сзади. Мужчина резко обернулся, потянувшись за спрятанным кинжалом. Невысокий, коротко стриженый, светловолосый человек, в потрепанной куртке ремесленника и грязных сапогах, с грубошерстным шарфом вокруг шеи, наклонил голову. Рассматривая Кинтейла пронзительными, светло-голубыми глазами, он сказал: "Semper fidelis".

— Semper eadem, — отозвался лорд Кинтейл. Не, протягивая руки, он презрительно осмотрел мужчину: "До чего мы докатились, премьер-министр Норт доверяет деликатные миссии всяким оборванцам".

Тот почесал нос. Порывшись в кожаной суме, достав флягу, незнакомец передал ее Кинтейлу. "Пейте, это хороший ром, я только что с Кариб. Хоть согреетесь. Вот, — он подпорол ногтем подкладку сумки и протянул Кинтейлу письмо, — читайте".

Светловолосый мужчина, отойдя к мокрому бревну, присел: "Как закончите — я тут".

Джон затянул потуже шарф и подышал на руки:

— Господи, хоть бы одного найти. "Черную стрелу" расстрелял этот француз, Этьен. Сволочь, судя по всему. Расстрелял и пропал. Джо бы выплыла, она сильная. На Синт-Эстасиусе ее никто не видел, ни живой, ни мертвой. Значит, она на корабле у этого Этьена. Или, — Джон нашел в кармане трубку и закурил, — у кого-то другого. Маленький Джон где-то тут, в соединениях Кинтейла, судя по записям. Я мальчика домой привезу, — он обернулся на Кинтейла и хмыкнул: "Разукрасили его славно, конечно".

— Простите, ваша светлость, я и не мог себе представить…, - раздался сзади голос Кинтейла.

— В кофейне мы с вами не сидим потому, что нечего объявлять всему Вильямсбургу, что сэр Джеймс Маккензи, лорд Кинтейл, тут проездом, — сварливо сказал Джон. "У вас теперь лицо приметное, полковник, уж не сердитесь. Рассказывайте".

Джон слушал. Потом, прервав Кинтейла, он поморщился: "Какая чушь. Совершенно незачем отправлять на Синт-Эстасиус военную эскадру и оголять побережье. Опять же, нам не с руки пока ссориться со штатгальтером. Там всем заправляет один человек. Уберете его, и поставки оружия замедлятся, если не прекратятся вовсе".

— А что же вы его не убрали? — хмуро спросил Кинтейл, взяв какую-то палочку, строгая ее кинжалом.

— Я там был не для этого, — коротко ответил Джон. "Кстати, этого посланца патриотов все зовут Ягненком. Я помню, по донесениям, был какой-то шпион, вы его все ловили, и не могли поймать…"

— Так вот куда она сбежала…, - процедил Кинтейл. "Сучка, мерзавка, я ее вот этими руками повесить намеревался".

— Она? — удивился Джон. "На Синт-Эстасиусе я видел молодого человека. Изящный юноша, каштановые волосы, синие глаза. Серо-синие. Представляется господином Оливером. Настоящее его имя, я, к сожалению не узнал".

— Это девка, — Кинтейл сплюнул. "Уж поверьте мне".

— Я как-нибудь отличу юношу от девушки, — ехидно заметил Джон. "А ну говорите, что там у вас было".

— Господи, — Джонс слушал и глядел на реку, — они что тут, совсем все с ума сошли? Вовремя я приехал, ничего не скажешь.

— Полковник, — он повернулся и взглянул в голубые глаза Кинтейла, — вы что, до сих пор мучаетесь тем, что вашему предку, и моему родственнику, лорду Кеннету, его величество король Яков отрубил голову за излишнюю мягкотелость? Хотите доказать, что вы умеете убивать и насиловать? Вы это видели? — Джон порылся в сумке и вытащил на свет тонкую брошюру.

— Жизнь в оковах, — прочел Кинтейл. Он сцепил, зубы: "Это отвратительная ложь, она сама виновата…"

— Сама виновата в том, что хотела бежать из рабства, — сочно заметил Джон. "Вы хоть понимаете, что прочтя это, — он похлопал рукой по обложке, — любой здравомыслящий человек содрогнется от ужаса?"

— Он похож на того парня, — Кинтейл внезапно похолодел. "Господи, нет. Джон Холланд, граф Хантингтон, герцог Экзетер. Не может быть такого".

— А вашему предку король Чарльз отрубил голову за государственную измену, — ядовито сказал Кинтейл.

— Давайте не меряться казнями, — вздохнул Джон, — это дело долгое и непривлекательное. Расскажите мне, куда делась эта девушка, что называла себя Ягненком. И не лгите, — Джон сомкнул тонкие губы, — вы же дворянин, лорд Кинтейл.

Мужчина опустил голову: "Ей помог бежать мой рядовой, и сам вместе с ней — дезертировал. Его потом заочно приговорили к расстрелу, за убийство троих солдат".

Джон поймал в ладонь тающую снежинку и долго смотрел на нее. Над дальними горами лежала тусклая полоска зимнего заката.

— Как его звали? — спокойно спросил герцог.

— Клянусь честью, ваша светлость, я не знал…, - забормотал Кинтейл. "Я бы сразу отправил его домой, разумеется. Джон Холланд, ваша светлость, — почти неслышно добавил полковник.

Джон встал и поправил суму. "Моему сыну еще не было пятнадцати, — холодно сказал мужчина, — он прибавил себе лет, чтобы попасть в армию. Он приехал сюда, чтобы найти свою сестру, лорд Кинтейл. Спасибо за то, что вы показали ему, как должен воевать солдат его Величества". Джон застегнул куртку: "Я очень рад, что мой сын дезертировал, полковник. Незачем служить бесчестным целям. Всего хорошего".

— Погодите, — крикнул Кинтейл, побежав вслед за Джоном по узкой тропинке, — я не мог иначе…

Мужчина гневно обернулся: "Могли. Но не хотели. Какой мерой мерите, такой вам измерено будет, лорд Кинтейл. Всего хорошего, мне пора".

— Я должен вам рассказать о человеке, который поможет нам узнать планы патриотов, — умоляюще сказал Кинтейл. "Очень надежный юноша, вы не пожалеете, ваша светлость…"

Джон коротко вздохнул: "Ну!"

— Мэтью Бенджамин-Вулф, он студент, тут, в колледже Вильгельма и Марии, — зачастил Кинтейл, — его брат, по слухам, — адъютант Вашингтона. Простите, ваша светлость, я и вправду не думал, что Джон — ваш сын…

— А если бы он не был моим сыном? — устало спросил герцог. "Или вы думаете, что наша кровь краснее крови других людей? Все, — он поморщился, — езжайте к себе в Трентон, и чтобы я вас больше не видел".

Кинтейл, было, протянул руку. Джон, пожав плечами, развернувшись, пошел по грязной, в ямах, дороге к входу в таверну.

Внутри было шумно, темно, пахло вареной капустой и потом. Джон присел к стойке. Хозяин зорко поглядел на него: "Дружище, так не пойдет. Уходил ты веселый, а вернулся, — краше в гроб кладут. Что случилось?"

— Так, — Джон махнул рукой, — переночую, завтра еще по деревням поброжу, упряжь коням починю, и махну на север. Налей-ка мне этого вашего, кукурузного, полный стакан.

— Зря ты из Англии приехал, — заметил кабатчик, — в самую войну попал. А то оставайся. Тут, в Виргинии, хорошие мастера всегда нужны. Опять же, — хозяин подмигнул, — у нас тут весело. В субботу танцы будут. Ты же говорил, что вдовец. Может, познакомишься с кем-нибудь. А дети-то есть у тебя?

Джон выпил залпом стакан виски. Хмуро ответив: "Нет", он пошел к деревянной лестнице, что вела на чердак таверны.

Джон нагреб под бок соломы. Потушив свечу, глядя на бледную луну, что светила в прорехах туч, он приказал себе: "Не смей. Вернутся, оба, просто надо ждать".

Ему снилась Тео. Она лежала, привязанная к столбикам кровати, темные, тяжелые волосы разметались по шелковой простыне, смуглое тело отливало бронзой. Он наклонился. Увидев страх в больших глазах, Мэтью ласково улыбнулся.

— Я всегда тебя любил, — сказал он, чуть поглаживая ее грудь плетью, — всегда, милая. С тех пор, как мне было четыре года. Так не убегай от меня, все равно, — Мэтью раскурил сигару и, повертев ее в руках, показал девушке, — все равно, Тео, ты далеко не убежишь. Поставлю тебе клеймо, — он рассмеялся, и резко приложил сигару к нежному, гладкому бедру.

Девушка закричала, забилась, пытаясь вырваться, запахло горелым мясом. Мэтью услышал сзади одобрительный голос: "Хорошо, очень хорошо". Мужчина — изящный, с тронутыми сединой волосами, в шелковом халате, погладил его золотистые кудри. Он усмехнулся: "А ты сам, Матье, хочешь попробовать, что такое боль? Держу пари, тебе понравится". Мэтью взглянул в пристальные, серые глаза и, сам того не ожидая, — кивнул.

— Приснится же такое, — недовольно сказал Мэтью, открыв глаза, вглядываясь в ярко-голубое, утреннее небо за окном. Он приподнялся на локте, зевая. Взяв серебряную чашку с кофе, юноша крикнул: "Джимми!"

— Да, хозяин, — невысокий, чернокожий парнишка просунул голову в дверь.

— Ванну, — коротко приказал Мэтью. "И оседлай мне лошадь. Я хочу проехаться верхом перед лекциями".

Он сел в пахнущую лавандой, теплую воду, и, блаженно опустил веки: "Вот же мерзавец этот Натаниэль. Как чувствовал, что я его хотел отправить в "Дом радости", сбежал. Ничего, там все убрано. Трупы уже давно в реке, а к следующему лету привезу новых постояльцев. Можно Джимми туда отправить, кстати. К следующему лету я уже буду отцом, — Мэтью озорно улыбнулся, — придется приехать в поместье к родам, иначе нельзя".

Вытираясь, юноша ворчливо сказал слуге: "Неси костюм для верховой езды. Приведи тут все в порядок, — Мэтью указал на гостиную, где были разбросаны пустые бутылки вина, и стояла стопка фарфоровых тарелок с объедками.

— Фи-Бета-Каппа, — хмыкнул он, посмотрел на серебряный ключик, что висел на цепочке от часов. "Правильно, масонской ложи у нас пока нет, только разговоры ходят о ее создании. Так хоть мы, студенты, в тайное общество объединились".

Мэтью отпер большую шкатулку черного дерева и посмотрел на склянку с лауданумом. "Нет, — встряхнул головой юноша, — нельзя. Потерпи до вечера". Он, было, протянул руку к склянке, но, одернув себя, развернувшись на каблуках — спустился вниз, во двор. Он принял от Джимми поводья красивого, белого жеребца. Вскочив в седло, посмотрев на небо, Мэтью улыбнулся.

Юноша выехал на устланную палой листвой дорожку университетского парка. Он оглянулся, и погладил по холке коня: "Через два года я уже буду адвокатом. Утрем нос Дэниелу. Это если его раньше не убьют, конечно".

Мэтью ехал легкой рысью, и что-то насвистывал. Остановившись над обрывом, полюбовавшись широкой рекой, он услышал сзади стук копыт.

Невысокий, светловолосый, изысканно одетый мужчина выехал на поляну. Придержав коня, он вежливо спросил: "Мистер Бенджамин-Вулф, если не ошибаюсь?"

— С кем имею честь? — высокомерно ответил Мэтью.

— Красавец, — хмыкнул Джон, глядя на золотистые, пышные, словно сено, волосы. "Блестящий студент, профессора на него не нахвалятся. Президент этого их тайного общества. Таким кто только в молодости не увлекался, юнцы обожают всякие секреты. Вот и прекрасно".

— Можете называть меня мистер Джон, — мужчина спешился. "Давайте прогуляемся, мистер Бенджамин-Вулф, у меня есть к вам деловое предложение. Я представляю интересы его Величества в колониях. Негласно, конечно".

— Разумеется, — Мэтью сглотнул: "Ну и глаза. С этим господином точно — шутить нельзя".

— Я прочитал ваше эссе о Юлии Цезаре, — сказал Джон, когда они медленно пошли по тропинке вдоль берега. "Очень изящный слог, латынь у вас отменная. Впрочем, ваш старший брат — тоже хорошо пишет".

— На другие темы, — ореховые глаза заблестели смехом.

— Верно, — согласился Джон. "Вы сколько языков знаете, мистер Бенджамин-Вулф?"

— Просто Мэтью, — запротестовал юноша. Он обаятельно улыбнулся: "Немного. Французский — он у меня как родной, у меня был наставник-креол, из Нового Орлеана, немецкий, испанский, итальянский. Ничего, — Мэтью развел руками, — экзотического".

— Да, — задумчиво проговорил Джон, — китайский нынче только иезуиты и учат. Впрочем, как и русский. Вот что, Мэтью, — он приостановился, — я не буду ходить вокруг да около. Вы из семьи лоялистов, — он поднял ладонь, увидев, что юноша открыл рот. "Ваш старший брат, — усмехнулся Джон, — меня в данный момент не интересует, и вообще, — мужчина поморщился, — я не хочу вас использовать для таких мелких дел, для этого есть военные. Вы, кажется, женаты? — Джон поднял бровь.

— Да, — Мэтью кивнул, — мы с Мартой знакомы с детства. Она очень милая, домашняя девушка. Я ее, разумеется, ни во что не посвящать не собираюсь.

— Очень правильно, — Джон потер подбородок. "Вы мне потом понадобитесь в Европе, Мэтью. А сейчас спокойно учитесь, получайте диплом".

— Я даже не сказал, что согласен, — промелькнуло в голове у юноши. Он наклонился, и поднял золотой лист дуба: "Мне, наверное, надо что-то подписать, мистер Джон?"

Мужчина махнул рукой. "Дорогой мой Мэтью, в нашем деле — чем меньше оставляешь за собой следов, тем лучше. Особенно бумажных. Вас найдут, когда придет время". Джон помолчал: "Уверяю, у вас будет такая увлекательная жизнь, что лауданум вам больше не понадобится".

Юноша покраснел: "Откуда вы…"

— Не мог же я не проверить ваши комнаты, — пожал плечами Джон. "Ну, — он подал руку юноше, — всего хорошего, вам пора на лекции. Рад был познакомиться".

— Я тоже, мистер Джон, — тихо ответил Мэтью.

Джон пришпорил коня. Уже подъезжая к воротам университета, он подумал: "Лауданум. В конце, концов, его в Лондоне налево и направо прописывают. Ее Величество от бессонницы его принимает. Безобидное средство".

Он в последний раз оглянулся на белокаменный шпиль церкви. Вдохнув свежий ветер с реки, Джон пробормотал: "А теперь к Делаверу. Мы там проиграем, несомненно, несмотря на все усилия Кинтейла и остальных. Надо уходить, пока еще есть возможность — с честью, а не то нас, вышвырнут отсюда. Да только лондонские упрямцы меня как три года назад не слушали, так и сейчас — не послушают".

Джон посмотрел на ясное, чистое небо — от вчерашних туч не осталось и следа. Он повернул коня на северную дорогу.

 

Река Делавер

Тяжелые, серые льдины ворочались под сильным ветром с запада. Уже темнело. Высокий, с заметной сединой человек, в голубом, потрепанном мундире Континентальной Армии, присев, потрогал снежную кашу, что летела на низкий берег реки.

— Ваше превосходительство, — раздался молодой голос сзади, — давайте отойдем, гессенцы могут вас увидеть и начать стрелять.

— Тут восемьсот футов до противоположного берега, — сварливо сказал Джордж Вашингтон своему адъютанту, — ни одна пуля не долетит. Что там у нас с переправой?

— Пригнали сорок даремских лодок, плоскодонки с усиленными бортами, — отрапортовал Дэниел, — мы их уже спрятали в камышах, около дома паромщика.

— Надо еще две баржи, а лучше — три, — велел генерал, поворачивая к низкому, каменному зданию таверны Мак-Конки. "Восемнадцать пушек, — посчитал Вашингтон, стряхивая снег с мундира, — и лошади. Вода такая, что если кто-то в нее упадет — тут же и замерзнет. Плавать у нас почти никто не умеет. Но другого пути нет, — он обернулся. Взглянув на тусклые огоньки лагеря британцев, еле видные в поднявшейся метели, генерал спросил:

— А что скауты, подтверждают те сведения, которые доставили из Виргинии? Индейцы там?

— Там, — тихо сказал Дэниел. "И лорд Кинтейл с ними. Ваше превосходительство, а что это за разведчик, в Виргинии? Кто-то знакомый?"

— Даже если бы я знал, — хохотнул Вашингтон, — я бы тебе не сказал. Это донесение сюда через десяток рук пришло, капитан Вулф. Кстати, твой дружок, капитан Горовиц — отлично работает в Чарльстоне. Это была прекрасная идея — отправить его свататься, никто ничего не заподозрил".

— Он и вправду — усмехнулся Дэниел, — сватается. Там же больше евреев, чем на севере. У них рано женятся, ваше превосходительство, да и война скоро закончится.

— Твоими бы устами, — пробормотал Вашингтон. Открывая тяжелую дверь таверны, генерал приказал: "Иди, проверь, как там у нас идет выдача мушкетов. Потом поспи хоть немного, мы тут пока, — он кивнул на плавающий слоями сизый табачный дым, — перекусим, и начнем военный совет. Два часа у тебя есть".

— Ваше превосходительство, — Дэниел, тяжело, глубоко вздохнул, — а что там с моим рапортом?

— Ты сначала руку вылечи, — буркнул Вашингтон, — хоть и левая, а все равно — пуля в локте, это не шутки.

— Но капитан Горовиц…, - Дэниел посмотрел в серые, внимательные глаза генерала, — он, же написал…

Вашингтон помолчал, разглядывая адъютанта. "Может, и отпустит, — успокоил себя Дэниел, — два месяца я у него служу, с тех пор, как из госпиталя вышел. Хватит, с рукой все в порядке, пора в строй".

— Капитан Горовиц, — ехидно заметил Вашингтон, — даже если тебе голову оторвет, — чего, я надеюсь, не случится, — напишет в рапорте, что ты годен к службе. Ладно, — генерал усмехнулся, — бери свой массачусетский батальон, воюй.

— Спасибо, ваше превосходительство! — облегченно сказал Дэниел. Вашингтон вдруг спросил: "А что это ты там сидишь при свече, по ночам? Дневник, что ли, ведешь?"

Юноша покраснел. "Я же юрист, ваше превосходительство, когда-нибудь нам понадобятся законы, конституция…"

— Сначала нам понадобятся деньги, — Вашингтон прислушался к голосам из таверны. "Впрочем, Ягненок неплохо справляется. Да и Франклин пишет из Парижа, что там будут нам помогать. Посмотрим, — коротко заключил генерал. "Ну, иди. Вернулся Фримен из Массачусетса, нашел свою мать?"

— Пока нет, — помрачнел Дэниел. "Я уже и сам не рад, что его отпустил, все-таки он беглый…"

— Он не беглый, а сержант Континентальной Армии Натаниэль Фримен, — оборвал его генерал. "Ничего, все с ним будет хорошо, он парень лихой".

Дэниел приложил руку к треуголке: "Разрешите идти, ваше превосходительство, обратно в батальон".

— Беги, — Вашингтон развернул его за плечи и подтолкнул. "Завтра вечером чтобы все были готовы".

Дэниел заглянул в палатку: "Тепло-то как! Уходил — угли еле тлели". В переносной чугунной печурке горел огонь, пахло жареным беконом и свежим хлебом.

Юноша взглянул на сидящего с поджатыми ногами на койке изящного, чернокожего парня: "Сержант Фримен, разве так положено встречать начальство?"

Натаниэль перекусил зубами нитку. Отложив мундир Дэниела, он весело ответил: "А я еще час в отпуске, мистер Вулф. Я вам тут прибрал немного, и поесть приготовил".

Дэниел уселся рядом с ним. Блаженно протянув ноги к огню, он проворчал: "Ты же не денщик мне, Натаниэль. Иди в свое отделение".

— Вот сейчас мундир в порядок приведу и пойду, — парень встряхнул кудрявой головой. "Не сердитесь, капитан Вулф, старые привычки, я все-таки неплохой слуга. Как отвоюем — он улыбнулся, — и Салли сюда привезу — постоялый двор хочу открыть".

Дэниел помолчал и осторожно спросил: "Нашел ты миссис Бетси?"

Натаниэль посмотрел на него темными, красивыми глазами. Он кивнул: "Под Спрингфилдом матушка моя, в имении. Живется ей неплохо, кормилица. Дитя родила от хозяина, да умерло оно, а так сестра бы мне была. Она же молодая у меня, мистер Дэниел, еще тридцати пяти не исполнилось. Говорил я ей, что бежать надо…"

— Не надо бежать, — прервал его Дэниел. Заметив удивление в глазах юноши, он твердо добавил: "Хватит бегать. Рабство так не прекратишь, Натаниэль. Надо, — он потянулся и взял тетрадь, — все делать по закону".

— Так нет такого закона, чтобы рабов не было, — удивился юноша. "Везде, мистер Дэниел, и тут, и в Нью-Йорке и на юге — везде рабы".

Дэниел открыл тетрадь: "Все люди рождаются свободными и равными, имея определенные природные, существенные, и неотъемлемые права, среди которых право защиты их жизни и свободы…"

— Что это? — тихо спросил сержант.

— Конституция, — задумчиво ответил Дэниел. "Основной закон нашей страны. Ну, — он улыбнулся, — будущий, конечно. Так что миссис Бетси мы освободим, Нат, — так, как надо, в суде, публично. Не волнуйся, — он взял мундир и велел: "Все, отправляйся в свое отделение. Скоро уже, и строиться будем, проверять, как вы к переправе готовы. Спасибо тебе".

Он проводил взглядом юношу. Устроив на колене оловянную тарелку, облизав пальцы, — бекон был горячий, — Дэниел усмехнулся: "А капитан Горовиц, наверное, в Чарльстоне на серебре обедает. Что он там говорил, эта мисс Линдо — дочь одного из самых богатых торговцев на юге? Вернется уже женатым, наверное".

— А сейчас — спать, — Дэниел вытянулся на койке. "Хотя бы час, и чтобы никто не мешал". Он закрыл глаза: "Господи, только, пожалуйста, не надо снов. Завтра ведь в бой".

Мирьям стояла на берегу огромного — без конца и края, моря. Каштановые волосы шевелил ветер, усталые, чуть припухшие глаза смотрели куда-то вдаль. Она повернулась, искусанные губы зашевелились. Девушка, махнув рукой, побрела, осторожно, тяжело ступая по камням, постепенно исчезая в белесом, густом тумане.

Дэниел перевернулся. Уткнув лицо в сгиб локтя, чуть морщась от вернувшейся боли в заживающей ране, он едва слышно заплакал.

Лодки медленно продвигались, лавируя между льдинами, в кромешной тьме, на пронзительном, несущем колючий снег, ветру. Дэниел, стоя на носу, вгляделся в метель: "Так, ребята, генерал уже почти на берегу, поднажмем".

В свисте вьюги, сзади, было слышно ржание коней и приглушенные людские голоса. "Возьмите, капитан, — Натаниэль протянул ему аккуратно свернутое знамя.

Дно челна заскрипело по песку. Дэниел выскочил в мелкую воду. Над его головой забился красно-белый, флаг. Обернувшись к своему батальону, юноша приказал: "За мной!"

 

Атлантический океан

Эстер взяла Констанцу за руку. Та, водя пальцем по золоченым буквам на борту шлюпки, громко прочитала: "Hoppen".

— Это значит — надежда, — Констанца подняла темные глаза. Капитан ван Леер улыбнулся: "Три года тебе, а уже так хорошо читаешь. Что же дальше будет?"

— Дальше я буду ученым, — серьезно ответила девочка. Эстер погладила ее по голове: "Непременно, милая. Беги, начинай складывать игрушки, сама же ты спустишься по трапу?"

— Конечно, — гордо ответила Констанца. Эстер посмотрела вслед рыжей голове. Понизив голос, она спросила капитана: "Думаете, тут, южнее, не будет британцев?"

— Все их силы сейчас у Нью-Йорка, — ответил моряк, — так что не волнуйтесь. Хоть в Чарльстоне и нет патриотов, но торговые корабли англичане не трогают. Если они уже в гавани, я имею в виду, — пояснил капитан. "При таком ветре мы уже через пару часов увидим берег Южной Каролины".

— Спасибо, — Эстер откинула с лица, бьющиеся на ветру черные косы. Она вгляделась в бесконечный, темно-синий простор океана.

— Тепло как, — подумала девушка, подставив лицо солнцу. "В Амстердаме грязь, сырость, а тут — будто лето. Мы же смотрели на карте — этот Чарльстон на той же широте, что и Святая Земля. Синагога там есть, не зря мы рекомендательные письма от раввина взяли. Интересно, ведь кузен Питера, капитан Кроу, тоже где-то тут плавает, он ведь военный моряк".

— Что задумалась? — услышала она ласковый голос брата. Иосиф потянулся и закинул руки за голову: "Матросы, как я посмотрю, геморроем не страдают. Десяток вырванных зубов, перелом руки, несварение желудка — в общем, ничего примечательного".

— А ты бы переоделся — велела Эстер, глядя на пропотевшую, грязную рубашку мужчины. "Я тебе в каюте все уже приготовила. И бороду надо подстричь".

— Это уже в Чарльстоне, — зевнул Иосиф. "Отдохнем там немного и отправимся на север, в Филадельфию. Оставлю вас на попечении у кого-нибудь, а сам пойду хирургом в армию".

— На попечении, — обиженно сказала Эстер. "Мне двадцать три года, я дипломированная акушерка, училась в Париже…"

— Пока ты не замужем, — отрезал Иосиф, — ты не можешь жить одна, это неприлично.

Эстер только тяжело вздохнула: "Стоило ехать в Новый Свет, чтобы здесь слышать то же самое, что и в Амстердаме. Еще, наверняка, и сватать начнут, сразу же, как мы в Чарльстоне появимся".

— А вот ты, дорогой брат, взял бы — и женился, — девушка подтолкнула его в плечо. "Тогда я могла бы жить с твоей женой, и ты был бы спокоен".

— Змея, — нежно отозвался Иосиф. "И всегда такой была". Он рассмеялся и поцеловал ее в затылок: "Смотри, парус".

"Стремление" шло полным ходом, чуть наклонившись под ветром с востока. Капитан Стивен Кроу, опустив подзорную трубу, велел: "Пушки к бою! Там голландец, наверняка, с Синт-Эстасиуса".

— Слишком уж близко к берегу, — почтительно возразил помощник. "Обычно они не подходят на такое расстояние к земле, капитан, опасаются".

— А этот обнаглел, — Стивен пригладил коротко стриженые, темного каштана, волосы. "Так мы его накажем, — усмехнулись лазоревые глаза.

Он проверил пистолет и сбежал вниз, на орудийную палубу. "Сто двадцать пушек, — удовлетворенно подумал Стивен, — они сразу выбросят белый флаг, как только нас завидят. Мушкеты, порох и пули мы у них конфискуем, а экипаж и пассажиры пусть посидят в тюрьме, в Чарльстоне, чтобы неповадно было".

Капитан Кроу услышал залп и холодно спросил: "Кто там тратит ядра впустую? Мы в двух милях от противника, кошки давно не отведывали?"

— Это не мы, капитан, — вытянулся второй помощник. "Посмотрите сами".

Стивен увидел на горизонте черные паруса. Он коротко приказал: "Разворачиваемся. Тут нам больше делать нечего, сейчас от голландца одни щепки останутся. Потом вернемся, подберем выживших".

— Если они будут, — пробормотал кто-то из пушкарей, глядя быстро идущий наперерез голландцу корабль.

Стивен оглянулся, стоя на корме — над морем вился серый, пороховой дым. Он, вздохнув, положил руку на золоченый эфес шпаги: "Нельзя. У тебя есть обязанности, вот и выполняй их. Нечего рисковать людьми и кораблем, и ввязываться в ненужный бой".

— Прибавьте парусов, — крикнул он матросам на мачтах. "Стремление" заскрипело, паруса заполоскали. Британский фрегат направился к северу.

Эстер пригнулась. Встав на колени, она закрутила сильными руками жгут на плече раненого. Над палубой свистели ядра, с юта доносился запах гари. Девушка почувствовала, как ее трясут за плечо.

— Немедленно вон отсюда, — приказал Иосиф. "Сейчас для тебя и Констанцы спустят шлюпку, под парусом ты ходить умеешь, до берега десять миль. Все время на запад, — он наклонился, и, подхватил стонущего моряка: "Давайте-ка в трюм, и быстро. Ну, — мужчина обернулся к сестре, — что застыла?"

— Я никуда не уйду, — упрямо сказала Эстер. "Тут раненые".

— Нет, это я никуда не уйду, — Иосиф перехватил человека удобнее. Достав пистолет, прицелившись, он выстрелил. С "Молнии" раздался чей-то крик и плеск воды. "Все, — он поцеловал сестру в лоб, — я вас найду, обещаю".

— Иосиф…, - девушка закусила губу.

Он вздохнул: "Мы отвечаем за Констанцу, поэтому давай, — мужчина подтолкнул сестру, — поторапливайся. В Чарльстоне вам помогут, в синагоге".

— А как же вещи? — ядро пронеслось над их головами и врезалось в фок-мачту. Иосиф чуть не застонал: "Какие вещи, нет времени на это. Констанца внизу, я сейчас ее приведу".

Эстер, даже не думая, вытерла окровавленные руки о подол простого, серой шерсти платья. Она услышала сзади голос капитана: "Все, девочка уже здесь. Пойдемте к трапу".

— Капитан Ван Леер, — умоляюще сказала Эстер, — пожалуйста…

Голландец, поморщившись, держа в руке мушкет, второй — встряхнул ее за плечо. "Это же пираты, — злым шепотом сказал он. "Вас не пощадят, мадемуазель. Или вы хотите закончить свои дни в портовом борделе? Все, чтобы я вас больше не видел. Вас кто-нибудь подберет — рыбаки, или береговая охрана британцев".

Констанца стояла у проломленного борта, маленькая, в накинутой на плечи кашемировой шали, которая закрывала ее до самых туфелек. "Я взяла, — серьезно сказала девочка, подняв на Эстер темные глаза. "Вдруг там снег, все-таки зима. Тетя Эстер, а дядю Иосифа не убьют?"

— Никого не убьют, — Эстер сжала зубы. Подхватив одной рукой девочку, она стала осторожно спускаться по трапу. На юте уже поднимались языки пламени.

— Уже убили, — грустно пробормотала Констанца, устраиваясь на деревянной лавке. "Я видела, в трюме. Они под парусом лежали".

Эстер ничего не ответила. Засучив рукава платья, она взялась за весла. "Надо отойти подальше, — подумала девушка, — а потом уже ставить парус. Так нас не заметят".

Палуба "Надежды" уже пылала. Эстер, обернувшись, увидела, как с "Молнии" к борту корабля протягиваются абордажные крюки.

— Господи, — прошептала Эстер, возясь с парусом, — только бы он уцелел, Господи.

Она подняла мачту. Ловко завязав узлы, Эстер велела Констанце: "Иди, садись на руль, я тебе покажу, как надо править".

— Тетя Эстер, — сказала девочка, приподнимаясь, не отводя глаз от океана, — смотрите!

Девушка прищурилась и увидела, как "Надежда" медленно клонится на бок. Черные паруса "Молнии" надулись ветром. Корабли, расцепившись, стали медленно дрейфовать в разные стороны. Обшивка "Надежды" задрожала, раздался взрыв. Корабль, перевернувшись разломанным килем вверх, стал погружаться в воду.

— Иосиф! — крикнула девушка. Опустившись на дно лодки, она горько сказала: "Да что же это такое, Господи!"

— Стреляют, — Констанца подергала ее за платье. "Они по людям стреляют, тетя, по головам. Сейчас в нас выстрелят".

— Не выстрелят, — зло, стирая слезы с лица, кладя лодку в галфвинд, ответила Эстер. "Мы сейчас исчезнем из виду. Давай на руль".

Она стояла у мачты, глядя на рыжие косы Констанцы, и безостановочно повторяла: "Он жив, жив, он не мог погибнуть. Мой брат жив".

Лодка накренилась и пропала за темно-синими, высокими волнами, идя на запад, туда, где над еще не видной полосой берега играл темно-золотой закат.

Капитан Стивен Кроу, сидя на носу шлюпки, хмыкнул: "И точно, никого нет". Он обернулся и приказал: "Еще круг обойдем, и пора сниматься отсюда, незачем терять время".

Море было усеяно обломками дерева. Кто-то из матросов, перекрестившись, тихо проговорил: "Капитан, смотрите, тут не то, что никого живого — никого целого не осталось, один мусор. Похоже, у них пороховой трюм взорвался".

— Дайте-ка багор, — велел Стивен, и, ловко подцепив качавшийся на воде сундучок, — сбил замок. "Корабельный журнал, — хмыкнул он. "Тут все на голландском языке. Ну-ка, мистер Сандерс, — он протянул тетрадь первому помощнику, — вы же у нас до войны под их флагом плавали".

— Из Амстердама корабль, — Сандерс пролистал журнал, — называется "Надежда", шел в Чарльстон с грузом тканей, еще всякие индийские товары. Вот и список пассажиров. Трое, двое, наверное, муж с женой, под одной фамилией. Еще ребенок, трех лет, странно…,-Сандерс нахмурился, — фамилия другая. Иосиф и Эстер Мендес де Кардозо и Констанца-Софи ди Амальфи.

Стивен похолодел и потребовал: "Дайте сюда!".

— Правильно, — подумал он, глядя на четкий почерк незнакомого, уже мертвого капитана. "Никакой ошибки, все черным по белому. Господи, да зачем они сюда подались — Иосиф с Эстер? И маленькая Констанца, Джон же мне написал, что она круглой сиротой осталась".

Капитан глубоко вздохнул. На мгновение, закрыв глаза, он вспомнил пышные, рыжие волосы и ее веселый голос: "Вот вернешься со своих морей, Стивен, и тогда поговорим о помолвке".

— А я еще усмехнулся, — подумал Стивен, — поднимаясь по трапу, и спросил: "А если не вернусь?". Да, как раз ей четырнадцать было, а мне — восемнадцать, я в Кейп уходил, а оттуда — в Индию, первым помощником.

— Курс на Нью-Йорк, — сухо велел он, оказавшись на палубе. "Я сейчас приду".

Стивен спустился в свою каюту, и оглядел ее, — неуютную, пропахшую табачным дымом и порохом. Сев к узкому столу, он очинил перо кинжалом. Поболтав оловянной чернильницей, капитан отставил ее: "Если бы я вернулся, ничего бы этого не было. Сто двадцать пушек, от пирата и следа бы не осталось. Господи, это я виноват, я. Надо написать ему, обо всем".

Мужчина достал из старой шкатулки красного дерева чистую бумагу. Тяжело вздохнув, он начал писать: "Дорогой Питер!.."

Эстер вытащила шлюпку на белый песок. Изнеможенно дыша, она опустила руки: "Новый Свет. Вот, мы и тут, Констанца".

Девочка спала на дне лодки, свернувшись в клубочек, укрывшись шалью. Эстер оглянулась и услышала в сумерках журчание ручейка. Она долго пила, стоя на четвереньках, а потом, вытерла пот со лба: "Завтра, все завтра. Завтра доберемся до Чарльстона".

Эстер подхватила Констанцу, — та только недовольно поворочалась. Она устало опустилась на укрытую мягким мхом землю, у подножия большой сосны. Девушка устроилась между выступающими из-под песка корнями. Прижав к себе спокойно дышащую Констанцу, натянув на плечи шаль, Эстер мгновенно заснула.

Море тихо колыхалось, ночь была темной и беззвездной. Кто-то осторожно шел по берегу.

Мужчина поднял масляный фонарь: "А я вам говорю, мистер Мак-Карти, она не могла далеко уйти. Надсмотрщики клянутся, что ее подстрелили. У нее будет кровь на платье, давайте спустим гончую".

— Вот же привязался, — зло подумал охотник за рабами. "С постели меня поднял, не терпится ему". Мак-Карти обернулся к запыхавшемуся, толстенькому человеку: "Да не волнуйтесь вы так, мистер Джеффрис, до утра найдем вашу беглянку".

Мак-Карти ласковым, тихим свистом подозвал к себе собаку: "Искать, милая!".

Рыжий, большой пес на мгновение застыл, принюхиваясь, и, подняв голову вверх — ринулся к сосновой роще.

 

Чарльстон, Южная Каролина

В саду пахло цветущими азалиями. Ухоженный, зеленый газон был обрамлен большими клумбами, веял тихий, теплый южный ветер. Мисс Абигайль Линдо покрутила на плече кружевной зонтик: "Все-таки вы очень смелый человек, капитан Горовиц. Вас же могут арестовать, в любой момент".

— А чего ради меня арестовывать? — смешливо отозвался Хаим. Они сидели на мраморной скамейке, выходящей к маленькому пруду. Он взглянул на темную воду, где лениво плескались золотые рыбки: "Я тут в штатском, как видите, документы мои подозрений ни у кого не вызвали, а уж причина, почему я в Чарльстоне — тем более".

Мисс Линдо опустила длинные ресницы и покраснела. "Все равно я его уговорю переехать после войны сюда, на юг, — подумала девушка. "В Бостоне темно, холодно. И папа не хочет меня отпускать. Тут, в Чарльстоне, Хаим сможет стать самым модным врачом, папа даст ему денег, чтобы открыть практику".

Чернокожая служанка в накрахмаленном фартуке и наколке присела: "Велите подавать чай, мисс Абигайль?"

— Да, накройте в беседке, — девушка махнула холеной рукой: "А кто вам прислуживает на войне, капитан Горовиц? У вас есть денщик?"

— У нас же не британская армия, — Хаим посмотрел в карие, красивые глаза мисс Линдо. "У нас все идут добровольцами и сражаются наравне. Да и зачем мне денщик, я и сам все умею, — он помолчал: "А ваш отец не хочет освободить своих рабов?"

— А зачем? — мисс Абигайл пожала стройными плечами и расправила складки шелкового платья. "У наших предков, в Святой Земле, тоже были рабы — Тора нас так учит. И наш раввин говорит, что это — Божья воля, вы же сами слышали, на проповеди. Господь создал негров для того, чтобы они служили белым людям, а иначе, зачем они нужны?"

— У меня нет рабов, — коротко сказал Хаим. "И никогда не будет, мисс Линдо. И вообще, — он задумался, — вы же слышали, что наш народ, в Европе — тоже страдал от унижений. Как же мы можем обрекать на такую судьбу создания Божьи?"

Мисс Линдо незаметно зевнула, прикрыв рот ладошкой. Поднимаясь, она ответила: "Не буду же я сама готовить, убираться и ухаживать за детьми, капитан Горовиц, — девушка внезапно зарделась. Встряхнув убранной белыми цветами, темноволосой головой, она решительно продолжила: "Не знаю, как у вас там, на севере, а здесь, на юге, без рабов нельзя. Давайте, — она указала в сторону беседки, — выпьем чаю, и вам же надо идти к миссис Сальвадор, вы говорили?"

— Да, — хмуро ответил Хаим, следуя за девушкой, — я ей привез деньги, что мы, офицеры, собрали.

— Вот у нее — нет рабов, — улыбнулась мисс Линдо. "Покойный мистер Сальвадор был этим… — девушка сморщила гладкий лоб.

— Аболиционистом, — помог Хаим, смотря куда-то вдаль. "Я знаю, я с ним виделся несколько раз".

— И вообще, — мисс Линдо остановилась перед входом в изящный, в греческом стиле, павильон, — они бедные. Мистер Сальвадор слишком увлекался политикой, а потом у них индейцы сожгли ферму, вот они и остались без гроша, — девушка звонко рассмеялась: "Холодный чай с мятой, капитан Горовиц, или вы, там, на севере, все еще его не пьете? Боретесь с британцами и за столом?"

Хаим, ничего не ответив, прошел внутрь.

На улице было шумно, фермерские повозки поднимали пыль. Хаим, обернувшись на колонну британских солдат в красных мундирах, незаметно пересчитал их: "Пора и домой. Незачем больше рисковать, я все узнал, что надо. Конечно, хорошо бы посмотреть планы движения войск, но в штаб меня никто не пустит, а ночью он охраняется. Со сватовством этим пора заканчивать, — он поморщился, — понятно, что ничего не получится. Извинюсь и уеду".

Он свернул в узкую улицу. Сверившись с записной книжкой, поднявшись на крыльцо деревянного, невидного дома, Хаим постучал в дверь.

На покрытом истертым ковром полу гостиной были разбросаны игрушки. Мальчик, лет трех, поднял серьезные, темные глаза, и вежливо сказал: "Здравствуйте".

— Моше, ты пойди к себе, милый, поиграй пока там, — миссис Сальвадор, — маленькая, худенькая, в траурном платье, — наклонилась и поцеловала ребенка в лоб. Мальчик тихо вышел. Хаим увидел в углу почти пустой гостиной старую колыбель.

— А это тоже Фрэнсис, — голос женщины задрожал. Она, присев за стол, положила перед собой руки, сцепив тонкие пальцы. "Отца его в августе убили, а он, — миссис Сальвадор кивнула на колыбель, — в октябре родился, как раз после праздников". Женщина тяжело вздохнула и замолчала.

— Миссис Сальвадор, — Хаим все смотрел на мирно спящего младенца, — мне очень, очень жаль. Вы же знаете, как Фрэнсиса любили в армии. Вот, — он достал из внутреннего кармана сюртука конверт, и положил перед ней, — мы вам собрали немного. Генерал Вашингтон обещал, что вы непременно будете получать пенсию, как только закончится война.

Женщина тихо повторила: "Как только закончится…, Спасибо, капитан Горовиц, — она быстро вытерла слезу. Поднявшись, махнув рукой: "Не вставайте!", — женщина взяла с камина шкатулку.

— Вот, — миссис Сальвадор развернула листок, — это мне полковник Томпсон написал, после того, как Фрэнсис…, - она не закончила, и, пробормотав что-то, вышла из комнаты.

— Дорогая миссис Сальвадор! — начал читать Хаим, — с глубоким прискорбием вынужден вам сообщить, что ваш муж, доброволец Фрэнсис Сальвадор, погиб первого августа этого года в стычке с британскими войсками. После того, как он сообщил мне, проскакав за одну ночь тридцать миль, что британцы, вкупе с индейцами, начали грабить и жечь отдаленные фермы, я немедленно отправился навстречу противнику.

К сожалению, во время ночного боя, Фрэнсис был ранен. Индейцы обнаружили его раньше наших санитаров, и сняли с него скальп. Он скончался на моих руках, миссис Сальвадор, и перед смертью спросил, как закончился бой. Когда я сказал ему, что мы победили, и британцы обратились в бегство, он пожал мне руку и, закрыв глаза, шепнул: "Уже скоро". Он умер через несколько мгновений, миссис Сальвадор. Я от своего лица и от имени всех моих солдат и офицеров, приношу вам искренние соболезнования. Пусть Господь упокоит душу Фрэнсиса в Своем присутствии.

С уважением, полковник Континентальной Армии, Уильям Томпсон.

Хаим отложил письмо и услышал из колыбели зевок. Он осторожно взял на руки просыпающегося мальчика. Покачав его, глядя на маленький, выцветший американский флаг, что висел над камином, он тихо сказал: "Вырастешь, Фрэнсис Сальвадор, и мама тебе все расскажет. А ты, — он улыбнулся, глядя на нежное личико, — будь счастлив, милый".

— Да что вы, — он услышал озабоченный голос женщины, — давайте я, капитан Горовиц.

Хаим рассмеялся: "Я же врач, миссис Сальвадор, я не только пули вынимать умею. Не волнуйтесь".

Она убрала письмо: "Это были те индейцы, что с лордом Кинтейлом потом на север ушли, в Виргинию, а оттуда — к Трентону. Не знаете, как там у них? — она кивнула головой за окно.

Хаим передал ей младенца: "Вот сейчас вернусь и узнаю. Но, думаю, генерал Вашингтон их разгромил и Кинтейл уже болтается на каком-нибудь дереве".

— Я читала, — темные глаза миссис Сальвадор заблестели гневом, — про эту бедную женщину, Юджинию. Какой стыд, капитан Горовиц, какой позор. Фрэнсис же был избран делегатом на Континентальный Конгресс, но эти стычки начались, и он сказал, что его долг — остаться здесь. А так бы он выступал за отмену рабства, конечно.

— Умер, — миссис Сальвадор помолчала, — так и не узнав, что приняли Декларацию Независимости. Меня больше всего это мучает, и еще то, — она покачала сына, — что Моше только через десять лет сможет кадиш по отцу сказать.

Хаим обвел глазами комнату и осторожно спросил: "Миссис Сальвадор, а как же община? Помогают вам?"

— Фрэнсиса похоронили и Моше потом будут бесплатно учить, — ответила она. "А так, — она помедлила, — вы же видели, капитан Горовиц, какие у них особняки. Оттуда и не заметишь, что у нас, бедняков, в жизни случается".

Дверь передней чуть приоткрылась. Хаим улыбнулся: "А вот и мой добрый хозяин, доктор да Сильва, я ему сказал, что у вас буду".

Женщина поднялась и, держа на руках сына, попросила: "Вы только осторожней, капитан Горовиц, пожалуйста".

Он поклонился. Глядя на ее милое, с морщинками на лбу, усталое лицо, Хаим ответил: "После войны, миссис Сальвадор, обязательно встретимся. И чтобы у вас все было хорошо!"

Хаим прикоснулся кончиками пальцев к мезузе на косяке двери. Выйдя во двор, он услышал старческий голос: "Я, конечно, ее и детей лечу бесплатно, я же тут дураком слыву".

Юноша засунул руки в карманы сюртука. Встряхнув светловолосой головой, он ядовито сказал: "Лучше уж я буду дураком, чем мерзавцем, доктор да Сильва. Закончили вы свои вызовы?"

Старик поправил на голове черную шляпу. Передав Хаиму потрепанный саквояж, он усмехнулся: "Пойдем, посмотришь изнутри — что такое рабство. Никогда не был в аукционных бараках?"

— Откуда мне? — помотал головой Хаим.

— Вот и увидишь, — да Сильва развернулся и пошел вниз, к порту. Юноша поспешил за ним.

В маленькой, душной комнате назойливо жужжали мухи. Аукционист раздраженно обмахнулся грубо напечатанной афишей:

— Мистер Джеффрис, не предъявляйте ко мне претензий. Ищите свою рабыню и дальше. Эта девушка, которую вы обнаружили с мистером Мак-Карти — во-первых, ниже ростом, а во-вторых, — мужчина усмехнулся, — девственница. А у вашей беглянки, — он положил руку на газету, — двое детей уже родилось. Всего хорошего.

Плантатор стер пот со лба и сально улыбнулся: "А когда будет аукцион, на котором ее будут продавать? Я бы поторговался".

— Не сегодня, — холодно заметил аукционист. Поднявшись, он со значением добавил: "У меня дела, мистер Джеффрис".

— Поторговался бы, — хмыкнул мужчина, разглядывая толстую спину, обтянутую потрепанным сюртуком. "Да если ты последнюю рубашку продашь — у тебя на нее денег не хватит. Господи, какая удача".

Он закрыл дверь. Отперев шкап, мужчина достал оттуда тетрадь. На обложке было написано: "Модная торговля".

— В конце концов, — пробормотал аукционист, покусывая перо, — можно ее продать вместе с девчонкой. Ребенок красивый, здоровый, белокожий — на такого сразу польстятся. Подумаешь, небольшая надбавка к цене.

Он открыл дверь. Высунувшись в заплеванный коридор, аукционист велел: "Приведите мне эту Эстер, и живо".

Оказавшись в кабинете, девушка, откинув черноволосую голову, зло посмотрела на него:

— Я не понимаю, почему я со своей воспитанницей все еще здесь, мистер Диббл. Я же вам ясно сказала — мы плыли из Амстердама, на наш корабль напали пираты, мой брат погиб, а мы спаслись. Я вас просила послать к местному раввину, в синагогу. Община о нас позаботится.

— Акцент у нее и вправду есть, — Диббл приспустил тяжелые, опухшие веки. "Она знает языки, я сам проверял. Может, и не врет. А может — креолка с островов, с того же Синт-Эстасиуса, или Гваделупы. В любом случае, никакого раввина, а то золото уплывет из рук. Его будет много, очень много — мистер Бенджамин-Вулф прислал записку, что приедет днями, он ее точно не упустит".

Он сложил перед собой длинные пальцы. Покачав ими туда-сюда, аукционист стал незаметно оглядывать девушку. "Маленького роста, но фигура отличная, — подумал Диббл, — конечно, непонятно пока, плодовита она, или нет. Все равно, наши завсегдатаи, чувствую, из-за нее передерутся".

Эстер раздула ноздри. Заметив его взгляд, девушка устало закрыла глаза.

Собака злобно лаяла. Констанца, прильнув к Эстер, испуганно спросила: "Что такое, тетя?"

Девушка прижалась к стволу дерева, взяв на руки ребенка, укрывая его шалью. Она услышала грубый голос: "Я же вам говорил, мистер Мак-Карти, она бы далеко не убежала! Вот, — в глаза Эстер ударил свет фонаря, — и платье кровью испачкано!"

— Кто вы такой? — гневно спросила девушка. "Что вам надо?"

Собака, все еще рыча, подбежала ко второму мужчине — высокому, с коротким мушкетом в руках и пистолетом за поясом.

— Ваша рабыня, мистер Джеффрис? — спросил он.

Толстенький человек помялся: "Не похожа. И ребенок у нее откуда-то, рыжий. У моей девчонки двое детей было, однако я их обоих продал давно".

— Ты кто такая? — медленно, раздельно выговаривая слова, спросил Мак-Карти. "Откуда бежала?"

— Я не бежала, — спокойно ответила Эстер: "Господи, они же при мне разговаривали, как будто я вещь какая-то".

— Меня зовут Эстер Мендес де Кардозо, — продолжила она, перекрикивая лай гончей. "Мы плыли из Амстердама, на наш корабль напали пираты. Я помогала раненым, поэтому у меня кровь на платье. Это моя воспитанница, Констанца. Я еврейка, поэтому, — Эстер попыталась улыбнуться, — мне надо попасть в синагогу в Чарльстоне, к раввину".

— Вот же придумала, — расхохотался Джеффрис. "Давно я таких сказочниц не встречал".

— Акцент у нее не местный, — едва слышно заметил Мак-Карти, наклонившись к уху плантатора.

— Так она с севера, — отмахнулся тот.

— В первый раз слышу о рабыне с севера, которая бежит на юг, — недоверчиво подумал Мак-Карти. Он велел: "А ну пойдемте! Сейчас отвезем вас в Чарльстон, а потом разберемся".

Эстер вздернула голову и шепнула Констанце: "Все будет хорошо, не бойся".

— Я не боюсь, — блеснул из-под шали темный глаз. "А почему, они тут на людей с собаками охотятся, тетя Эстер?"

Девушка только вздохнула. Почувствовав плечом дуло мушкета, она медленно пошла впереди мужчин.

— И вот уже третий день мы тут сидим, — она рассматривала бесстрастное лицо Диббла. "Бедные люди, те, кто в бараках — они же там вповалку набиты. Я видела, когда мы во двор выходили. Констанца молодец, не плачет. Уже и друзей завела, вместе играют".

Диббл, будто очнувшись, откашлялся. "Вот вы, мисс Эстер, — усмехнулся он, — говорите — Амстердам, Париж, плыли вы сюда…, а как я это проверю".

— Я вам могу все рассказать, — измучено сжала губы девушка. "О Старом Свете…"

— Я вам тоже многое могу рассказать, — оборвал ее Диббл. "У вас ничего за душой — ни паспорта, ни писем каких-нибудь. Я подозреваю, что вы сбежали откуда-нибудь. Ребенок не ваш, — он тонко улыбнулся, — должно быть, какая-нибудь подруга вам его доверила. Черные так часто делают".

— Вы что, ослепли! — закричала Эстер. "Вы не видите, что у меня и девочки белая кожа?"

— Я продавал рабынь с кожей белее вашей, — лениво отозвался аукционист. "Вам надо доказать, что вы рождены свободной женщиной, иначе — он развел руками, — прошу меня простить, следуя нашим законам…"

— Ei incumbit probatio qui dicit, non qui negat, — выплюнула Эстер. "Невиновен, пока не установлено обратное. Или у вас тут этот принцип не действует? Позовите сюда раввина, и я вам все докажу…"

— Вам нужен — вы и зовите, — пожал плечами Диббл. Он добавил, все еще не сводя с Эстер глаз: "Не докажете — я вас через пару дней выставлю на аукцион, вместе с вашей девочкой. Видите, — он поднялся, — я поступаю очень человечно, мисс Эстер. В афишке будет написано, что вы по отдельности не продаетесь.

— А почему, — девушка отступила на шаг, — не на тот аукцион, что будет завтра? Я же слышала…, И как я пошлю за раввином, отсюда же не выйти?

— А это, — не отвечая на первый вопрос, рассмеялся Диббл, — уже ваши заботы, мисс Эстер, а не мои. Всего хорошего. Встретимся, когда у меня в руках будет молоток.

Когда ее увели, Диббл налил в бокал вина. Подойдя к мутному, засиженному мухами зеркалу, он отсалютовал себе: "Лучшая сделка года. Я так и знал, что закончу его с большой прибылью".

Констанца взяла палочку и строго сказала двум чернокожим ребятишкам: "Смотрите! Сейчас научу вас цифрам, до пяти".

— Как пальцев на руке, — грустно вздохнул высокий мальчик с клеймом на плече. "Мне мама показывала, я помню".

— А где твоя мама? — заинтересовалась Констанца, написав в пыли цифры. Дети сидели у колодца в центре двора, обнесенного каменной, высокой стеной. Деревянные ворота, ведущие на улицу, были закрыты и перегорожены цепями. Из низких бараков несло нечистотами и потом.

— Той неделей продали, — объяснил мальчик: "Ты не отсюда, я слышу. С севера, наверное".

Констанца задумалась, вспомнив карту. Девочка тряхнула рыжими косами: "Да, с севера. Моя мама умерла, и папа тоже".

— Лучше так, — заметила девочка лет шести, заглядывая к ней через плечо. "Когда их не помнишь. Плачешь меньше. Один и один будет два".

— Правильно! — обрадовалась Констанца и помахала рукой: "Вон и моя тетя. Я ее так называю, — объяснила девочка. "Еще у меня есть дядя, он в Индии. Он приедет сюда и нас заберет".

— Все так говорят, — сочно заметил мальчик с клеймом. "Только никто не приезжает. О, врачи пришли, — он указал на открывающиеся ворота.

Эстер посмотрела на старика и молодого мужчину, что входили во двор. Девушка похолодела: "Еврей. У него кипа. Господи, помоги мне, а если он не понимает ладино? Тогда попробую на идиш. А на английском нельзя говорить — не поверят. Хотя он должен знать святой язык, не может не знать".

Эстер медленно спустилась с крыльца конторы. Она пошла вслед за мужчиной — высоким, светловолосым, в простом сюртуке.

Уже у входа в барак Хаим обернулся, почувствовав чье-то дыхание сзади. Маленькая, изящная девушка вскинула огромные глаза. Быстро, глядя прямо на него, она выпалила: "Ана, таазор ли, ани йехудия".

Он все стоял, не в силах что-то ответить, любуясь ее лицом. Хаим услышал шепот да Сильвы: "Mozotros te ayudaremos".

— Gracias, — кивнула она и добавила: "Mi nombre es Esther".

— Хаим, — успел сказать юноша и пробормотал, провожая глазами ее черные локоны: "Доктор да Сильва, ну как же это…, Что она тут делает? Мы ей поможем?"

— Ты же слышал, я сказал, что поможем, — ворчливо ответил старик. Почесав в бороде, он подтолкнул Хаима: "Сначала осмотрим тех, кто завтра пойдет на аукцион".

— Я сейчас, — юноша поставил саквояж в пыль. Он догнал девушку и спросил: "Usted habla Inglés?"

— С акцентом, — ее губы, — темно-красные, свежие, чуть улыбнулись.

— Это все равно, — отчаянно сказал Хаим. "Мисс Эстер, — он посмотрел сверху вниз на тяжелые, заплетенные в косы волосы, — верьте мне, я сделаю все, все, чтобы вас отсюда высвободить".

— Верю, — ответила девушка, глядя в серые, большие глаза. "Верю, мистер Хаим".

В деревянном, с выкрашенными под мрамор колоннами, здании синагоги было прохладно. Хаим, присев на скамью, посмотрел на Ковчег Завета. Он вспомнил, как отец, стоя рядом с ним, поправляя очки, шепнул: "Ты только не волнуйся, мой мальчик, и все будет хорошо".

— До сих пор ведь могу ту главу наизусть прочитать, что на бар-мицве читал, — усмехнулся Хаим. Встав, чуть поклонившись, он протянул руку: "Спасибо, что согласились со мной встретиться, раввин Майер".

— Пойдемте, пойдемте, — радушно сказал высокий, с полуседой, ухоженной бородой, мужчина. "Пойдемте ко мне в кабинет, мистер Горовиц. Я так понимаю, — раввин открыл тяжелую дверь, — мы с вами будем говорить о радостном событии? Наверное, вы не захотите долгой помолвки, все-таки война…, - он чуть вздохнул.

— Я не для этого пришел, — Хаим опустился в кресло. "Раввин Майер, — он взглянул на мужчину, что устроился за большим дубовым столом, — я сегодня с доктором да Сильва был в аукционных бараках, в порту. Мы осматривали там, — Хаим поморщился, как от боли, — рабов. Туда случайно попала девушка, еврейка. Ее зовут мисс Эстер Мендес де Кардозо, она из Амстердама. Если вы сходите в контору аукциона, и подпишете заявление о том, что она рождена свободной, — ее сразу выпустят".

В кабинете наступило молчание. Хаим поправил кипу и посмотрел на тикающие часы, с еврейскими буквами на циферблате. "Ее и ее воспитанницу, — добавил юноша, — девочку трех лет от роду. Они плыли сюда из Старого Света и на них напали пираты".

Майер откинулся на спинку своего кресла: "Мистер Горовиц, у вас там, на севере, в Бостоне, в Филадельфии, — он пощелкал пальцами, — свои правила, а у нас — свои. Как я могу быть уверен в том, что эта девушка та, за кого она себя выдает?"

— Поговорите с ней, — недоуменно заметил Хаим. "Вы же из Германии, я помню. Она знает голландский язык, французский, немецкий. Идиш, ладино, и святой язык — тоже".

Раввин поднялся. Подойдя к окну, посмотрев на розовый закат, что освещал Чарльстон, он коротко ответил: "Я не могу подписать заявление, не увидев ее паспорта. Или хоть каких-то бумаг".

— Ну, какие бумаги! — взорвался Хаим. "Их корабль пошел ко дну, понимаете? Она потеряла старшего брата, она совсем одна на свете, у нее ребенок на руках…, дальняя родственница".

— Тоже еврейка? — раввин повернулся к нему.

— Нет, — хмуро ответил юноша. "Я же сказал — дальняя родственница".

— Тем более я не буду хлопотать за иноверцев, — Майер покачал головой, — у нас и своих забот хватает. Простите, — он посмотрел на часы: "Вынужден откланяться, мне надо зайти за миссис Майер и детьми, перед службой, скоро Шабат. Вы же помните, мы приглашены на обед к мистеру Линдо, отцу вашей невесты".

— Она мне не невеста, — резко отозвался Хаим, вставая. "Раввин Майер, а как же заповедь о том, что мы должны помогать пришельцам, потому что сами были пришельцами в Земле Египетской?"

— Мы и тут пришельцы, мистер Горовиц, — раввин распахнул перед ним дверь. "Поэтому я вас прошу — когда вы завтра будете выступать, на службе, — никакой агитации за патриотов. Я не хочу неприятностей. Чарльстон все-таки подчиняется британской администрации".

— Слово офицера, — мрачно сказал Хаим, выходя на ухоженный двор синагоги. "Извинитесь за меня перед мистером Линдо, пожалуйста. У меня неотложные дела. Счастливой субботы, завтра увидимся".

Раввин посмотрел ему вслед: "А что делать? Мы только получили разрешение на строительство постоянного здания, не рисковать же им. И зарплату мне не этот юнец платит, а мистер Линдо и другие здешние богачи. Капитан Горовиц не сегодня-завтра отсюда уедет, а мне тут жить".

Он запер калитку и пошел вверх по улице к своему каменному, изящному дому.

На круглом столе орехового дерева, в закапанных воском подсвечниках горели две свечи. "Как миссис да Сильва умерла, — старик разрезал курицу, — так пришлось самому научиться готовить, милый мой. Тут же и слуг не наймешь — только рабы, больше никого нет".

Хаим подпер подбородок кулаком: "У нас сестра моя подсвечники чистила, а теперь…, - он махнул рукой.

— Найдется, — да Сильва разлил по бокалам изюмное вино: "Это тоже — сам ставил. Найдется Мирьям, — уверенно повторил он. "А ты вот что — сейчас пообедаем, и садись у меня в кабинете. Книги, что тебе нужны — я на столе оставил. Там же и перо с бумагой. Садись и работай, Хаим Горовиц, раз уж решил проповедовать, — да Сильва почесал седую бороду.

— Я-то думал, что хоть тут Шабат соблюдать буду, — горько сказал юноша. "В армии-то понятно, как ни старайся — а нарушишь. Да и вообще, сами знаете, у нас, врачей, с этим тяжело".

— Так написано же, — старик развел руками — спасение жизни важнее, чем Шабат. Тебе завтра надо так выступить, чтобы две жизни спасти, мальчик мой.

Хаим повертел в руках вилку: "Думаете, даст ваша община денег, чтобы их выкупить? Чтобы, — он скривился, — не было этого аукциона?"

Да Сильва помолчал: "Не знаю".

Хаим закрыл за собой дверь кабинета. Присев к столу, взяв Танах, он нашел нужные строчки: "Не оставайся равнодушным к крови того, кто близок тебе, — шепнул он. Потянувшись, Хаим снял с полки том Маймонида.

— Дэниела бы сюда, — усмехнулся юноша — у него голова светлая, из него бы отличный раввин вышел. Ладно…, - он окунул перо в чернильницу, и стал быстро писать.

Деревянная галерея синагоги была заполнена женщинами в шелковых, пышных платьях. Чуть покачивались шляпки, снизу доносилось пение кантора. Мисс Абигайль Линдо шепнула подружке: "Вон мистер Горовиц, видишь, светловолосый? Он красивый, правда?"

— Очень, — вторая девушка разглядывала мужчин на биме. "Он уже говорил с твоим отцом?"

— Со дня на день, — мисс Линдо полюбовалась своими отполированными ногтями: "Интересно, какое кольцо он мне подарит? Семья у них небогатая, конечно, — папа навел справки, — но очень уважаемая, из тех, кто первыми в колонии приехал. Бриллиант, наверное".

— О, — зевнула она, — закончили Тору читать. Сейчас мистер Горовиц выступать будет, слушай. Хотя, — мисс Абигайль улыбнулась, — надеюсь, это будет не о революции, уж очень скучно.

Мужчины вернулись на свои места, зал стал постепенно затихать. Хаим, оставшись на биме, подумал: "Господи, помоги".

Он оглядел ряды деревянных скамей и увидел, что доктор да Сильва чуть улыбается. "Папа так делал, — вспомнил Хаим. Помолчав, юноша начал: "В Талмуде сказано — кто спасает одну человеческую жизнь — тот спасает весь мир. Я хочу попросить вас, господа, спасти не одну, а две жизни — нашей соплеменницы, еврейки и невинного ребенка, которые сейчас находятся в смертельной опасности…"

Когда он закончил, в зале наступила тишина. Хаим услышал вверху, на женской половине, шуршание и всхлипы.

— Как хорошо он говорил, Абигайль, — девушка поморгала ресницами. "Господи, бедная мисс Эстер, нам, конечно, надо ей помочь".

— Хорошо говорил, — повторила Абигайль. Ее карие глаза некрасиво сузились. Она взглянула вниз, но Хаим уже вернулся на свое место. Девушка, дернув краем изящного рта, незаметно вздохнула.

— Мистер Горовиц! — услышал Хаим голос за своей спиной. Мистер Авраам Линдо положил руку ему на плечо. В синагогальном дворе было безлюдно, служба закончилась. Из деревянной пристройки доносился голос кантора, читавшего благословение на вино.

— Я вам дам денег, — коротко сказал мистер Линдо. "Столько, сколько надо".

Хаим открыл рот. Торговец поднял ладонь: "Знаете, когда моя жена умерла, там, в Лондоне, и мы с Абигайль сюда приехали — ей тринадцать лет было. Мы ведь тоже, мистер Горовиц, — мужчина вздохнул, — через океан плыли. Мало ли что могло случиться, да Господь был милостив, — он улыбнулся и добавил: "Пойдемте, перехватим по куску халы, и проводите меня домой. Абигайль в гости идет".

Когда они уже шли по Брод-стрит, Линдо почесал черную бороду: "Вы вот что. Завтра с утра идите к Дибблу, дайте ему задаток, и скажите: "Для модной торговли".

— Откуда он знает? — покраснел Хаим. Промолчав, он кивнул головой. "Я хотел, чтобы без аукциона…, - замялся юноша.

— Диббл своего не упустит, — сочно ответил торговец, — без аукциона у него не бывает. Вы не волнуйтесь, там всякая шваль, цену они не перебьют. Кроме Бенджамин-Вулфа, моего, — Авраам коротко усмехнулся, — конкурента. Он сюда как раз приезжает. Но это тоже — не страшно. Со мной бы он торговался до последнего, просто из желания насолить, а с вами не будет.

— Да он меня и не вспомнит, этот мистер Дэвид, три года назад дело было, — решил Хаим, когда они поворачивали к стоящему на холме особняку Линдо. Негры подстригали кусты роз в саду.

— И сразу, туда же, — Линдо поднял смуглый палец, — вызовите стряпчего, чтобы приехал уже с документами об освобождении. Это формальность, но так надо, чтобы у мисс Эстер и девочки были положенные бумаги. Распишетесь, и она будет свободна.

— Спасибо вам, — горячо поблагодарил его Хаим, — спасибо, мистер Линдо. Я даже не знаю, как…

— Что, — лукаво спросил торговец, — вам эта мисс Эстер по душе пришлась? Вижу, что да, не краснейте так.

Хаим посмотрел на яркое, голубое небо, где вились какие-то птицы: "Мисс Абигайль замечательная девушка, но…"

— Но южане пусть женятся на южанах, — рассмеялся Линдо, — вы, мистер Горовиц, не в обиду будь сказано, совсем другие люди, там, на севере. Ничего страшного, на вас свет клином не сошелся.

Хаим широко улыбнулся. Линдо пожал ему руку: "Заходите вечером за деньгами, после Шабата".

— Непременно, — кивнул головой юноша. Повернувшись, он быстро пошел прочь по Брод-стрит.

— Чуть ли не летит, — подумал торговец, глядя ему вслед. "Все мы такими были, в двадцать один. Дай ему Господь счастья".

Линдо закрыл глаза. Вдохнув запах цветов, он немного постоял в воротах, чувствуя на лице теплое, декабрьское солнце.

Красивая, золоченая карета, запряженная парой белых лошадей, остановилась у ворот особняка. Ннегр в ливрее распахнул дверцу. Мисс Линдо подхватила подол светлого шелкового платья: "Полковник Брэдли! Вы меня прямо здесь встречаете!"

— Такой почетный гость…, - командир британского гарнизона в Чарльстоне склонил напудренную голову над унизанной кольцами рукой. "Пойдемте, мисс Линдо, я купил для жены нового садовника, ей не терпится показать вам его работу. А потом будем пить чай!"

В беседке было шумно, негры, неслышно двигаясь, разносили серебряные подносы со сладостями. Абигайль взяла хрустальный бокал с холодным чаем:

— Не по душе я ему пришлась! Да кого ему надо — эту нищенку, в рваном платье. Она, наверняка, себя просто выдает за еврейку. Ну и дурак. Впрочем, мужчины все дураки. Даже папа, он ему денег дает, чтобы эту самозванку выкупить. Увезет ее на север, скатертью дорога. Хотя…, - она обернулась: "Посмотрите, какие чудесные розы, майор Вильямсон. Миссис Брэдли обещала со мной поделиться саженцами, это французские".

— Рядом с вами, — высокий, широкоплечий офицер поклонился ей, — меркнет любой цветок, мисс Линдо.

Девушка чуть покраснела и заправила за ухо прядь темных волос. Вильямсон незаметно, холодно оценил ее бриллиантовые серьги: "Денег там много, очень много. Но — дочь израилева. Если ее соблазнить, она, конечно, сбежит ко мне и крестится. Хотя тогда мистер Линдо не даст ей и цента, а зачем нужна нищая жена?"

— Майор Вильямсон, — услышал он капризный, нежный голосок, — пойдемте, прогуляемся, — девушка кивнула на аллею вокруг пруда, — мне надо с вами поговорить.

Мужчина и девушка медленно шли по дорожке. "Знаете, — сказала мисс Линдо, разглядывая кусты жасмина, — вот вы говорите, что Чарльстон в полной безопасности, а тем временем у вас под носом орудует шпион патриотов".

Вильямсон покровительственно улыбнулся. "Мы тщательно проверяем документы всех приезжих, мисс Линдо. Сюда и мышь не проскочит, уж поверьте мне".

Девушка остановилась, и, полюбовалась садом:

— Есть такой человек, Хаим Горовиц, врач, северянин. Живет у доктора да Сильвы. Он не тот, за кого себя выдает, майор Вильямсон. Если вы его как следует, допросите…, - девушка подняла тонкую бровь, и помолчала: "Этот мистер Горовиц сегодня после обеда будет на аукционе у мистера Диббла. На закрытом аукционе, — со значением добавила Абигайль, посмотрев на Вильямсона.

Тот положил руку на эфес шпаги: "Мисс Линдо, спасибо вам…"

— Это мой долг, как подданной его Величества, — свысока заметила девушка. "Ну, все, — она вздохнула, — мне пора. Папа ждет меня к обеду".

— Может быть, — сказал неуверенно Вильямсон, — вы разрешите вас проводить, мисс Линдо…

Абигайль прикусила пухлую губку: "Он мне пригодится, когда я выйду замуж, этот Вильямсон".

— Я буду рада, — она склонила красивую голову, со сложной, в гребнях и перьях, прической. С океана дул нежный, соленый ветер. Мисс Линдо, садясь в карету, опираясь на руку британца, успокоила себя: "Ведь не расстреляют же его? Не расстреляют. Посидит в тюрьме, а за это время ее успеют продать. И очень хорошо".

Чернокожий кучер цокнул языком. Мисс Линдо, откинувшись на бархатную спинку сиденья — счастливо, удовлетворенно улыбнулась.

— Это что еще такое! — гневно сказала Эстер, разглядывая холщовую рубашку, что лежала на покосившейся, старой кровати. "Я вас спрашиваю, мистер Диббл, — она повернулась к аукционисту.

— Так принято, — он стоял, прислонившись к косяку двери, чистя щепочкой в зубах. Диббл откашлялся и, сплюнул коричневую, табачную слюну: "Видите, я даже голой вас не выставляю, хотя мог бы. И девочка ваша будет в платье. А вы наденете это — он кивнул на рубашку. "Поторапливайтесь, — аукционист посмотрел на карманные часы, — скоро начнем".

Он вышел. Эстер, приложив к себе рубашку, хмыкнула: "Тут же все напоказ, и грудь, и ноги". Она вспомнила маленькую записку. Негр, что приносил еду, подмигнул, передавая ей свернутый клочок бумаги.

— Донья Эстер, пожалуйста, ни о чем не волнуйтесь, я все устроил, — прошептала девушка: "Донья Эстер. Совсем как в той песне, о Вороне".

Она встряхнула головой. Распустив косы, Эстер потянулась за простым, деревянным гребнем. "Тетя, — Констанца стояла на пороге, — а вы верите в Бога?".

— Я же тебе говорила, что да, — Эстер обернулась. "Иди сюда, переодеваться тебе не во что, так хотя бы причешу".

Констанца села на ломаный табурет. Болтая ногами, девочка мрачно сказала: "А я — нет. Потому что Бог такого, — она обвела рукой комнату, — не допустил бы. Я верю в людей. Когда-нибудь, — Констанца помолчала, — они это все прекратят".

— Конечно, — погладила ее по голове Эстер. Присев, она взглянула в темные глаза: "Ты только ничего не бойся, это просто…"

— Постоять и походить, я знаю, — отмахнулась Констанца. "Мне уже все Маргарет рассказала. Ее в четвертый раз продают, а лет ей шесть".

Эстер только вздохнула. Стянув платье, надев рубашку, не доходившую до колен, она заглянула в глубокий вырез.

— Придется, — смешливо, подумала она, — мистеру Хаиму мной полюбоваться, наверное.

Констанца слезла на пол и недоверчиво спросила: "Что это вы покраснели, тетя Эстер? И дышите…"

— Дышу, как обычно, — сердито отозвалась девушка. Взяв Констанцу за руку, презрительно взглянув на появившегося аукциониста, Эстер вышла в узкий, жаркий коридор.

— Иди сюда, красавица, — Дэвид Бенджамин-Вулф потрепал по холке изящную, серебристую кобылу. Обернувшись к хозяину постоялого двора, он велел: "Почистить их обеих как следует. Я сам присмотрю, за тем, как их будут кормить".

Он еще раз взглянул на пару лошадей: "Белая и вороная. А Фламбе — гнедой. Будет славное потомство, на всем юге нет такого жеребца, как мой".

— Так, — Дэвид достал шкатулку для сигар. Негр поднес ему свечу: "Обед подайте, когда я вернусь с аукциона. Начинайте грузить мои вещи, завтра утром я уезжаю в Виргинию. Вот этих рабов, — он передал хозяину записку, — посадите в те возки, что идут в Вильямсбург. Остальных отправьте пешим ходом на плантации".

— Все будет сделано, мистер Дэвид, — поклонился хозяин, и вздохнул: "Жалко, что такой гость нечасто приезжает. Снимает целый этаж, бургундское вино ящиками, устрицы, лобстеры, лучший сыр…, Богаче Бенджамин-Вулфа мало кого на юге найдешь".

Дэвид подождал, пока еще один слуга, опустившись на колени, закончит чистить ему сапоги. Вскочив на подведенного жеребца, он выехал на Брод-стрит.

Плантатор спешился у двери ювелира. Оглядев себя в витрине, Дэвид усмехнулся:

— Невестка мне пошла на пользу. Больше сорока никогда не дашь. Все-таки нет ничего лучше молодого тела в постели, царь Давид тоже не дурак был. Интересно, кого это там Диббл сегодня продает, в записке было сказано: "Редкая жемчужина". Цену набивает, конечно, но если светлокожая — я ее куплю. Марта весной рожает, — он склонил черноволосую, с легкой сединой голову, — а этот доктор Макдональд сказал, что лучше ей самой кормить. Придумают тоже, но с врачом не след спорить. Ладно, посмотрим, что там за товар у Диббла, — он оправил отлично сшитый, темно-синий сюртук с жемчужными пуговицами и шагнул в лавку.

— Мистер Бенджамин-Вулф, — ювелир отложил лупу и приподнялся. "Все готово, как я и обещал".

Дэвид посмотрел на открытый бархатный футляр — изумруды цвета свежей травы переливались в полуденном свете, бриллианты играли яркими огоньками. "Электрум, — благоговейно сказал ювелир.

— К ее волосам, — подумал Дэвид, коснувшись рукой металла цвета старой бронзы. "Надо же, как хорошо получилось. Я и не знал, что серебро и золото дают такой цвет".

Он оплатил счет и забрал футляр: "Ваш конкурент, наверное, локти кусает. Но я бы к нему и не пошел, к этому еврею. У вас, я смотрю, в Чарльстоне все кишит сынами израилевыми".

Ювелир только вздохнул и закатил глаза. Дэвид покровительственно потрепал его по плечу: "У меня весной родится внук. Приеду, куплю что-нибудь в подарок для невестки".

Уже выходя из лавки, он остановился: "Мальчик так никогда и не узнает, что я его отец. Ладно, воспитывать его все равно — я буду, не Мэтью. Ничего страшного, пусть считает меня дедом. Надо будет завещание изменить, в его пользу, а то Мэтью, — Дэвид поморщился, — промотает все на свои забавы. Да и не останется он тут, наверняка, в Старый Свет уедет. Так будет правильно, а Марту — в опекуны. У нее голова хорошая, только приумножит мое богатство".

Улыбнувшись, сев в седло, Дэвид сказал жеребцу: "Сейчас в порт заглянем, ненадолго, а завтра уже и домой!"

— Вот только это ожерелье пусть и наденет, — Дэвид пришпорил коня, — и больше ничего. Ей пойдет, — он вспомнил бронзовые волосы, рассыпанные по плечам, чуть подрагивающие, белые веки, темные ресницы и запах жасмина, что стоял в ее опочивальне.

Дэвид повертел в руках плеть: "Надо сегодня женщину взять. Хотя бы эту, что Диббл продает, а то я две недели уже, как из дома уехал, и еще долго туда добираться".

Он отдал коня слугам и зашел в высокие ворота аукционного двора.

Хаим сидел в углу зала, опустив глаза, не глядя на возвышение, рядом с которым стояла трибуна. Диббл уже продал трех темнокожих девушек, — их выводили на помост обнаженными.

— Вот за эту я буду торговаться, — услышал Хаим шепот впереди.

— За шестилетнюю девчонку? — удивился кто-то. "Ее же Бог знает сколько кормить надо, а пользы от нее пока никакой".

— Я не для себя, — усмехнулся изящно одетый мужчина. "Заказ, сами понимаете. Люди с такими вкусами предпочитают не демонстрировать их прилюдно".

Хаим положил руку на пистолет в кармане сюртука. Юноша сжал пальцы: "Терпи. Ты тут не для этого".

Он посмотрел на маленькую мулатку. Девочка стояла, опустив голову на помосте. Раздался тягучий голос Диббла: "Продано за пять сотен долларов господину под номером "8".

— У всех номера, — подумал Хаим, — тут и фамилий-то не говорят. Темно, как в склепе, все ставни закрыты. Мистер Дэвид, если тут появится, никогда в жизни меня не узнает.

Дверь сзади тихо отворилась. Черноволосый мужчина опустился в кресло рядом с ним и взял рукописную афишку: "До вот этой "Жемчужины" не дошли еще?"

— И не пересесть, — понял юноша. Откашлявшись, он ответил: "Нет, вот сейчас, будет".

— Ну, так я вовремя, — хохотнул мужчина. От него пахло кельнской водой и табаком. Дэвид Бенджамин-Вулф раскинулся в кресле. Прикурив от свечи, он выпустил клуб дыма: "Двадцать три года и девственница. Rara avis".

Хаим поднял голову и увидел сияющий, неземной блеск ее кожи. Черные волосы отливали вороновым крылом. "Не смотри, — велел себе он, краснея, отводя глаза. "Нельзя, это грех". В глубоком вырезе рубашки была видна высокая, белая, как молоко, грудь.

— Бедра узковаты, — его сосед сплюнул на пол. "И задница могла бы быть круглее, но да, — Дэвид помахал табличкой с номером, — она хороша.

— Тысяча долларов от номера "пять", — улыбнулся Диббл. "Кто больше, джентльмены?"

Хаим потянулся за табличкой.

— Тысяча двести пятьдесят — голос Диббла был похож на мед. "Этот юнец, пожалуй, обойдет мистера Дэвида, — подумал аукционист. "Немудрено — по лицу видно, что он совсем голову потерял".

Когда ставка дошла до шести тысяч, Дэвид сердито решил: "Хватит. Еще и девку эту лишним ртом навязывают. Пусть мальчишка покупает. Интересно, откуда у него столько денег? Наверное, какой-то британский офицер, из богатых".

Диббл три раза, громко стукнул молотком: "Продано за шесть тысяч долларов номеру "два", господа. Благодарю вас за прекрасный аукцион, встретимся в следующем месяце".

Двери зала распахнулись. Высокий человек в алом мундире, следуя за нарядом солдат, велел: "Всем оставаться на своих местах!"

— Покиньте зал, майор Вильямсон — холодно отозвался Диббл, сходя с трибуны. "Это мероприятие проводится по приглашениям. Оно уже закончилось, в любом случае".

Майор прошел в центр зала и громко спросил: "Кто здесь мистер Хаим Горовиц?"

Диббл усмехнулся, собирая бумаги: "Мы предпочитаем номера, майор. Для сохранения коммерческой тайны, знаете ли".

Дэвид повернулся и внимательно посмотрел на своего соседа. "Ах, вот оно как, — протянул плантатор, — я же его помню, этого дружка Дэниела. Без кипы сюда пришел, прячется. Вот же эти патриоты, — лицемер на лицемере. Одной рукой пишут статейки об ужасах рабства, а другой — покупают рабынь. Дэниел тоже, держу пари, с Тео живет".

— Мистер Хаим Горовиц, — мужчина лениво поднялся, — сидит рядом со мной. Вот этот светловолосый молодой человек, майор. Уж не тот ли это Хаим Горовиц, который — Дэвид почесал бороду, — при осаде Бостона три дня героически заменял командира своим подразделения, а? Капитан Континентальной Армии, — он наклонился к застывшему в своем кресле Хаиму: "Что, на севере постыдились себе шлюху выбирать, капитан? К нам приехали, думали, — не узнаем мы вас?"

— Стрелять нельзя, — отчаянно подумал Хаим, вставая, чувствуя тяжесть пистолета в кармане. "Я еще не отдал деньги, не подписал бумаги…"

Он взглянул на возвышение, — Эстер держала за руку девочку, смотря прямо на него — черными, мерцающими в огоньках свечей глазами. Хаим услышал голос Диббла: "Сделка еще не закончена, майор Вильямсон, позвольте…., - он бесцеремонно отодвинул британца и велел Хаиму: "Пойдемте в мой кабинет, стряпчий ждет".

— Этот человек подозревается в шпионаже! — возмутился Вильямсон. "Вы не имеете права…"

— Очень даже имею, — Диббл подтолкнул юношу к двери. "Хоть бы он был приговорен к смертной казни — по законам Южной Каролины, майор, это не имеет никакого значения. Даже заключенные могут владеть рабами. Я несколько таких лично знаю, — Диббл улыбнулся, показав мелкие, острые зубы. Он сердито шепнул Хаиму: "Ну, что замерли? Дайте мне уложить ваше золото в шкап, подпишите нужные бумаги и проваливайте на все четыре стороны. У меня под окном кабинета лошадь привязана".

Хаим только кивнул головой, глядя на потное лицо Диббла. "Я не люблю аболиционистов, — едва слышно сказал аукционист Хаиму, выйдя в коридор, — но британцев я люблю еще меньше. Только вам придется через стену перескочить, ворота закрыты".

Вильямсон, что шел вслед за ними, принял от солдата наручники: "А ну стойте!"

— Ему подписаться надо, — обернулся Диббл, — вот все сделает, и наденете на него кандалы. Прошу вас, — он распахнул дверь кабинета и крикнул слуге: "Приведите сюда Жемчужину с девчонкой! Стряпчий должен удостовериться, что это они!"

— Я тоже буду присутствовать — британец решительно шагнул внутрь.

— Будьте моим гостем, — поклонился Диббл и приказал невидному, в черном сюртуке, мужчине: "Оформляйте бумаги".

— Принято от мистера Хаима Горовица, — стряпчий пролистал массачусетский паспорт, — врача, проживает: Бостон, Бикон-хилл, собственный дом, в уплату за рабыню по имени Эстер, называемую "Жемчужиной" и ребенка женского пола трех лет от рода, Констанцу — шесть тысяч долларов.

Хаим снял с плеча кожаную суму и водрузил ее на стол.

— Будете пересчитывать, мистер Диббл? — осведомился стряпчий. Аукционист услышал тяжелый вздох прислонившегося к стене майора Вильямсона и махнул рукой: "Давайте остальные бумаги".

Эстер стояла, прижимая к себе Констанцу. Девочка шепнула: "Тетя, а где мистер Горовиц взял такие большие деньги?"

— Не знаю, — ответила та. Стряпчий подвинул ей документы: "Вот тут надо поставить крестики, за тебя и девочку".

Девушка яростно вырвала из его рук перо и написала, с росчерком: "Эстер Мендес де Кардозо".

— И я тоже — потребовала Констанца. Взобравшись, на табурет, пыхтя, девочка вывела: "Констанца ди Амальфи".

Стряпчий смотрел на них, открыв рот. "Теперь вы, мистер Горовиц, — наконец, очнулся он, — а потом передайте мисс Мендес де Кардозо свидетельство об освобождении. Из рук в руки, так положено. Мистер Диббл и майор Вильямсон, раз уж он здесь, — стряпчий взглянул на медленно багровеющее лицо британца, — будут свидетелями".

— Заканчивайте этот фарс, — буркнул майор, щелкнув курками пистолета.

Хаим наклонился к ней. Отдав бумаги, он прошептал на ладино: "Запомните. Тут, в Чарльстоне — доктор да Сильва. В Бостоне — миссис Франклин, акушерка, собственный дом, Бикон-Хилл. Они о вас позаботятся. Я вас люблю, донья Эстер. Я вас найду, — он вздохнул, и еще успел подумать: "Жалко, что даже прикоснуться к ней нельзя. Ну, есть ради чего жить дальше".

Он увидел, как нежные пальцы сжали документы, как расширились ее черные глаза, как она привлекла к себе ребенка. Хаим быстрым, незаметным движением достал пистолет. Обернувшись, выстрелив в правую руку Вильямсона, он шагнул в открытое окно.

— Вот это да! — громко, восхищенно сказала Констанца, вывернувшись из рук Эстер. Девочка подбежала к окну и крикнула: "Смотрите, он через стену прыгает!"

— Давай, милый, — Хаим пришпорил коня, — тут четыре фута всего лишь, это для нас с тобой ерунда.

Раздался треск мушкетных залпов, но вороной жеребец, взвившись в небо, перескочив стену, уже мчался прочь от порта. Эстер посмотрела ему вслед и услышала ядовитый голос аукциониста: "Очень сожалею, майор Вильямсон, придется вам и дальше ловить этого шпиона. А вы, мисс — он поклонился Эстер, — совершенно свободны. Желаю вам и девочке всего самого наилучшего".

Британец сочно выругался, зажимая рукой окровавленный мундир. Проводив глазами черные косы женщины, он прошипел: "Я у вас конфискую эти деньги, Диббл, вы все это подстроили!"

— В таком случае, майор Вильямсон, я вас по судам затаскаю, — ехидно ответил Диббл, прощаясь со стряпчим, — вы последнюю рубашку продадите, чтобы со мной расплатиться, обещаю. И вам тоже — он распахнул дверь, — всего хорошего.

Оставшись один, Диббл посмотрел на брызги крови на стене. Откупорив бутылку вина, отхлебнув из горлышка, аукционист нежно погладил рукой суму. "Шесть тысяч долларов, — усмехнулся он, — из воздуха. Я же говорил, что год будет удачным".

Доктор да Сильва заглянул в гостиную: "Милые дамы, дети услышали все сказки, что я знал, позвольте откланяться".

— Спасибо вам, — Эстер поднялась, — огромное, огромное спасибо.

— Я помню статьи вашего отца, — старик вздохнул, — Давида Мендес де Кардозо. Он был отличный врач, мисс Эстер. Насчет вашего брата не беспокойтесь — я сам по нему буду кадиш читать. А вы, — он посмотрел на девушку, — отдохните тут, и мы вас отправим с кем-нибудь надежным на север. Спокойной ночи.

Миссис Сальвадор закрыла дверь за врачом. Вернувшись к столу, она взяла руку девушки. "Ну как мне вас благодарить…, - Эстер покачала головой, — я ведь в одном платье к вам пришла, миссис Сальвадор…"

— Сара, пожалуйста, — женщина потянулась и поцеловала ее в белую щеку. "Это же заповедь, милая, как я могла иначе?"

В бедной гостиной было уже полутемно, в простом медном подсвечнике горели свечи. Миссис Сальвадор осторожно сказала: "Вы, наверное, в Старый Свет теперь захотите вернуться, донья Эстер, раз так все получилось…"

— Это отчего же? — темно-красные, красиво вырезанные губы улыбнулись. "Это теперь моя страна, донья Сара, здесь мне и жить". Эстер поднялась. Подойдя к колыбели маленького Фрэнсиса, покачав ее, она добавила: "Мне и моим детям".

— А за капитана Горовица не волнуйтесь, — вздохнула женщина, — он выберется.

— Я знаю, — тихо ответила девушка и пожала ей руку.

Уже лежа в узкой, жесткой кровати, Эстер вытянулась на спине и вспомнила его серые, в темных ресницах глаза. "Хаим Горовиц, — прошептала она. "Вот, мы и встретились".

Девушка перевернулась на бок и заснула — все еще улыбаясь.

 

Атлантический океан

Корабль шел, тяжело переваливаясь с борта на борт, зарываясь носом в волны. На горизонте сверкали молнии, дул резкий ветер с севера. Высокий, тонкий мальчишка, что стоял у штурвала, подозвал к себе одного из моряков: "Вот так и держи, не отклоняйся от курса. Сейчас я там разберусь кое с чем, и вернусь".

Мальчишка засунул руки в карманы куртки. Стуча сапогами по трапу, он спустился вниз. Дверь капитанской каюты была закрыта на висячий замок. Паренек прислушался и, вздрогнув, отпрянул — из каюты донесся выстрел. Пуля вонзилась в дверь. Мальчишка, выругавшись, пробормотал: "Досками, что ли, забить? Он же так все разнесет".

Парень провел рукой по коротко стриженым, темным волосам. Достав из кармана холщовых штанов ключ, он пошел по коридору на корму корабля, к своей каморке.

Он взял с переборки масляный фонарь. Присев на высокую, узкую койку мальчишка осторожно потрогал тряпки на голове лежащего человека.

Мужчина открыл темные, красивые глаза. Парень облегченно вздохнул: "Наконец-то! Я уж боялся, мистер, что вы и не проснетесь".

— Где я? — мужчина непонимающе посмотрел на него. Приподнявшись на койке, поморщившись, он коснулся неумелой повязки. "Это кто еще меня тут бинтовал?"

— Я, — парень покраснел. "Я не умею…"

— Оно и видно, — мужчина, чуть пошатываясь, встал, — он был высоким, широкоплечим. Парень подумал: "Вот же вымахал, головой потолок подпирает".

— Меня зовут Джо, — хмуро сказал мальчишка. "Вы на корабле, называется "Молния", им командует Черный Этьен. Обычно. А сейчас, — Джо покраснел, — я, временно".

— "Молнию" я помню, — сердито отозвался мужчина, разматывая тряпки. "Вы напали на наш корабль, "Надежда".

— У вас пороховой трюм взорвался, — Джо повесил фонарь обратно и погрыз ноготь. "Мы вас из воды выловили. Я видел, что вы раненых перевязывали, до этого. Вас как зовут?"

— Иосиф, — мужчина обернулся. У паренька было загорелое, тонкое лицо и прозрачные, большие, светло-голубые глаза. "Где-то я их видел, — понял Иосиф. Он взял дешевое зеркальце в медной оправе. Рассмотрев рану, он велел: "Принесите мне стакан рома, ножницы, и нитку с иголкой".

— Вы что, пить собрались? — с каким-то испугом спросил мальчишка.

— Я собрался промыть себе рану и зашить ее, — ядовито ответил Иосиф. "А вы подержите зеркало. Моряк из вас, может быть, и хороший, а вот лекарь — нет".

Джо следил за его ловкими пальцами. Уже когда мужчина заново сделал перевязку, парень шмыгнул носом: "Мистер Иосиф, может быть, вы пойдете, посмотрите на капитана? С ним плохо. Раз вы врач".

Когда они уже шли по узкому, низкому коридору, — Иосиф все время нагибал голову, — он спросил у парня: "Вы видели, там, во время атаки — с "Надежды" шлюпку спустили? Что с ней случилось?"

— Ушла себе спокойно на запад, — отмахнулся Джо. "Так мне сказали, я в это время, — он отчего-то вздохнул, — в трюме был".

— Хорошо, — облегченно подумал Иосиф. "Выберусь от этих бандитов и найду Эстер с Констанцей" Мужчина остановился перед расщепленной дверью каюты. Посмотрев на висячий замок, он решительно приказал: "Открывайте".

— У него там пистолет, — предупредил парнишка. "То есть три. И шпага. И кинжал". Иосиф вдохнул запах перегара и табака, что доносился из- за двери. Взглянув на медвежий клык, что болтался на шее у парня, рядом с крестом, он сердито повторил: "Открывайте, ну!"

Иосиф шагнул в каюту, и едва успел толкнуть парнишку себе за спину — пуля оцарапала ему левое плечо.

— У вас кровь, — пробормотал сзади Джо.

— Va te faire foutre, trouduc! — заорал полуголый человек, со всклокоченной головой. Он стоял, покачиваясь, на столе, зажав в одной руке бутылку рома, а в другой — пистолет. Капитан соскочил на пол каюты и навел на Иосифа оружие: "Черт, черт, уйди от меня…"

— А у вас, — не оборачиваясь, заметил Иосиф, — проблемы, юноша. Принесите мне веревку, таз и ведро холодной воды, можно морской.

— Он вас убьет, — испуганно сказал Джо, коснувшись рукой окровавленной рубашки Иосифа. "Давайте я вас сначала перевяжу".

— Нет уж, — хмыкнул тот, — вам я не дамся, мне еще жизнь дорога. Ну, что встали, идите.

Черный Этьен посмотрел на Иосифа бессмысленными глазами. Отпив еще рома, капитан "Молнии" выстрелил в потолок каюты: "Casse toi!"

— С удовольствием, — Иосиф бросил взгляд на заваленный объедками стол, — когда вы протрезвеете, месье. Вот и лауданум, — он забралшкатулку. Услышав шаги Джо, Иосиф спросил: "Давно месье в запое?"

— Сутки, — вздохнул паренек, — с тех пор, как "Надежду" вашу атаковал. А кроме него и меня, — парень помолчал, — тут никто не знает навигации. Когда он такой — Джо кивнул на капитана, — я верчусь, как белка в колесе.

— Черти! — заорал Черный Этьен, потянувшись за шпагой. "Сейчас я вас отправлю в ад, там, где вам место!"

Иосиф спокойно выбил клинок из его рук. Вывернув капитану пальцы, забрав у него пистолет, он силой усадил Этьена в продавленное, залитое ромом кресло. "Привязывайте его, и покрепче, — приказал он Джо. "Я буду держать".

Капитан попытался вырваться. Потом, уронив голову на грудь, бессильно выругавшись, Этьен заплакал. Иосиф облил его холодной водой: "Быстро уберите отсюда все спиртное и оружие. Кстати, — он протянул парню бутылку темного стекла, — ваш капитан еще и опиумом балуется".

— Он не мой капитан, — мрачно сказал парень, сгребая бутылки. "Мой капитан… — мальчишка прервался и махнул рукой. "А что сейчас будет с Черным Этьеном? — спросил он, остановившись на пороге.

— Его будет тошнить, будет ходить под себя, видеть чертей, — Иосиф усмехнулся, — называется "ирландская трясучка", а по латыни — delirium tremens. Это из-за того, что мы у него спиртное забрали.

— Трясущееся безумие, — кивнул парень и пробурчал: "Я знаю латынь, немного. Только я с ним не могу сидеть, мне корабль вести надо".

— А зачем вам с ним сидеть? — Иосиф подставил таз и одобрительно сказал мужчине: "Вот так, месье Этьен, видите — сейчас вам станет немного лучше".

В каюте запахло рвотой и мочой. "С ним, — засучив рукава рубашки, моя руки в ведре, сказал Иосиф, — буду сидеть я. Потому что я врач".

Парень помялся: "Спасибо". Он вышел, закрыв дверь. Иосиф, вздохнув, намочив какую-то тряпку, вытер лицо капитана. Тот злобно, пьяно выругался.

— Геморроя же у вас нет, месье Этьен? — почти весело спросил Иосиф, снимая рубашку, смывая засохшую кровь у себя с плеча. "Вот и славно".

В каморке Джо пахло солониной. "Держите, — парень протянул Иосифу оловянную тарелку, — я вам оставил. С припасами у нас не очень хорошо. Ничего, сейчас дойдем до Кубы, там свиней настреляем. Как Черный Этьен?"

— Спит, — Иосиф посмотрел на тарелку и решительно ее отодвинул: "Мне этого нельзя, я еврей. Дайте какую-нибудь галету, есть же у вас? И вообще, — он присел к столу, — я же вижу, вы не из этих. Как вы сюда попали?"

Мальчишка зарделся. "Я юнгой был, на британском капере. Черный Этьен нас у Синт-Эстасиуса расстрелял. Взял меня в плен. Потом, как понял, что я навигацию знаю — стал держать при себе. Он, если не в запое, то хорошо соображает".

Иосиф сгрыз галету и сердито спросил, слушая плеск воды за бортом: "Зачем вы тут сидите? Бежали бы".

— Я не могу, — мальчишка хмуро, исподлобья, посмотрел на него. "Теперь не могу. Я хотел, да…, - он не закончил. Взяв фонарь, Джо поднялся: "Пойдемте".

Они долго спускались вниз, по узким трапам, в пахнущую солью и гнилью черноту. Под ногами пищали крысы. "Пригнитесь, — угрюмо велел Джо, — тут совсем низко, это грузовой трюм".

Мальчик прошел в самую глубь. Иосиф, прислушавшись, уловил за ревом океана его неожиданно тихий, нежный голос: "Капитан Фэрфакс, это я, Джо. Как вы?"

Иосиф пошел на слабый огонек фонаря. Парень стоял на коленях. Иосиф не сразу увидел человека, что лежал на груде мокрой соломы. "Вот, — сказал Джо, — это мой капитан. Только он без сознания". Мальчишка ласково коснулся седой головы. Иосиф опустился рядом. Принюхавшись, размотав пропитанные засохшим гноем и кровью, тряпки, он помолчал: "Кто его так?".

— Этьен, — мальчишка внезапно закусил губу. "Он сначала просто тут его прикованным держал. Потом, как мы бежать хотели, тем месяцем, — мне руку прострелил, а капитану, — мальчишка подышал, — ногу. У меня-то быстро зажило, а у капитана…, - Джо посмотрел на Иосифа блестящими, наполненными слезами глазами. "Я не могу, не могу его бросить, мистер. И пулю вытаскивать я боялся".

— Очень хорошо, что боялся, — ласково сказал Иосиф. "Не плачь, пожалуйста, я твоего капитана вылечу".

— Правда? — совсем по-детски спросил мальчишка.

— Пуля в кости, — подумал Иосиф. "И гангрена, полным ходом. Инструментов тут, конечно, нет".

— Когда Куба? — коротко спросил он.

— Два дня, при таком ветре, — Джо посмотрел на него снизу вверх. "Мистер Иосиф…"

Мужчина вздохнул и потрепал его по голове, — парень отчего-то вздрогнул.

— Придется, конечно, ампутировать ступню, — тихо сказал Иосиф, — но ты не волнуйся. Пока твой капитан не оправится, — я никуда не денусь. Давай, неси сюда ром, тряпки и воду — я приведу рану в порядок. На Кубе достану инструменты, как-нибудь, и сделаю операцию.

— Спасибо, — сглотнул парень. "Я сейчас".

Джо быстро взбежала по трапу. Тяжело дыша, она прислонилась к переборке. Щеки горели. Девушка коснулась ладонью коротких, просоленных волос: "Вот здесь. Здесь он меня потрогал. Господи, да что это со мной?"

Она встряхнула головой и поспешила дальше. Корабль, взбираясь на волны, шел на юг, — подгоняемый сильным ветром.