Изящный, беломраморный минарет мечети Хаджи Али разрезал ало-золотое небо. Питер Кроу приподнялся в лодке и посмотрел на острова — над Башнями Молчания кружились ястребы, паруса кораблей, стоящих в гавани, были свернуты. На колокольне собора святого Фомы били к вечерне.

Над мощными, коричневыми стенами крепости развевался британский флаг, поблескивали пушки. Питер спросил Виллема де ла Марка: "А что ты из форта переехал, на этот остров, Парель?"

Виллем опустил весла и рассмеялся: "Зачем детей в крепости растить. Ни побегать им, ни поиграть, как следует. В Пареле у нас сад огромный, с прудом, с павлинами — ты же сам видел. Ну, — он обернулся, — рыбы мы с тобой столько наловили, что хоть гостей приглашай. Так и сделаем, наверное".

— Хорошо тут, — сказал Питер, садясь рядом с ним. "Дай-ка, — он засучил рукава рубашки, — тоже, поработаю напоследок, а то там, — он махнул рукой на темную полоску континента, — ни в Дели, ни в Агре — уже на лодке не походишь".

— Там река, Джамна, — ответил Виллем, — но с океаном ее, конечно, не сравнить. А что, — заинтересованно спросил мужчина, — в Кантоне тебе не понравилось?

Питер поморщился и сдул с загорелого лба прядь каштановых волос. "Кому понравится, когда тебя никуда не пускают? Там же нельзя путешествовать — император запрещает. Я хотел в Пекин поехать, тайно, но подумал и решил не рисковать головой".

— Очень правильно, — одобрительно заметил Виллем, постучав себя по бронзовым, чуть выгоревшим кудрям. "Она у нас одна, другой не дадут. И вообще, — он расхохотался, показав белые, крепкие зубы, — мы с тобой слишком молоды, нечего вот так, по-дурацки погибать. Тем более, у меня дети".

— А ведь он мой ровесник, — подумал Питер, привязывая лодку у пристани на Пареле, помогая Виллему сложить рыбу в плетеные корзины. "Двадцати пяти не было еще, а уже двое детей, и Луиза третьего ждет. Не побоялась сюда отправиться, из своей деревни".

Виллем взвалил корзинку на плечо, и они зашагали по узким улицам торгового квартала. "Дела мы с тобой все сделали, — на ходу сказал мужчина, — душу, ты из меня над торговыми книгами вынул, склады проверил. Теперь встретимся с шахом Аламом, поохотимся на тигров, покажу тебе Тадж-Махал — и провожу на шлюпке до корабля".

— Избавиться хочешь, — хохотнул Питер, на ходу заглянув в какой-то храм. "Как-то ведь они тут уживаются, — вздохнул мужчина. "Индийцы, магометане, христиане, парсы. Виллем говорил — евреи тоже есть, из Багдада сюда приехали".

— Конечно, — широко улыбнулся Виллем, сворачивая к европейской части Пареля, — ты же с проверкой сюда явился, дорогой кузен. Присматривать за тем, как я опиум в Китай перевожу.

— Отлично перевозишь, — Питер взглянул на широкую дорогу, что вела к докам: "Они у вас тут не хуже, чем в Портсмуте, молодцы".

— Знаешь, — Виллем опустил корзину на землю и остановился у высоких, резных ворот особняка, — мы тут навсегда обосновались, Питер. Нет смысла начерно строить.

— Да, — вспомнил его собеседник, идя вслед за Виллемом по ухоженной дорожке сада, — сколько его семья тут живет? Больше чем полтора века, если Барбадос тоже считать. Но ведь и это колония.

— Папа! Папа! — услышал он восторженные крики. Мальчик с девочкой сбежали им навстречу по широким, каменным ступеням террасы.

Виллем передал Питеру корзину. Присев, он обнял детей: "Я очень грязный, но ничего — вечером и вы помоетесь, и я тоже".

— Давайте рыбу, — невысокая, изящная женщина в муслиновом платье и кружевном чепце сошла вниз, вслед за детьми. Луиза де ла Марк заглянула в корзину: "Придется гостей звать. Я отнесу, Питер, вы идите. Устали, наверное".

— Еще чего, — мужчина поднял корзинку и обернулся на Виллема — тот сидел на каменной скамейке у пруда, держа детей на коленях, что-то им рассказывая. "Нечего вам тяжести таскать, кузина Луиза, — он взглянул на небольшой живот, что выступал из-под платья. "А вы мальчика хотите, или девочку? — лукаво спросил Питер, идя вслед за ней к черному ходу.

Женщина обернулась, и он увидел в синих глазах искорки смеха. "У нас уже и мальчик, и девочка есть, кузен Питер. Кого Господь даст, тому и рады будем".

— Очень правильно, — он поставил корзину на мраморный стол. Оглядев безукоризненно чистую кухню, где пахло пряностями, Питер усмехнулся: "У вас в Нижних Землях по-другому готовят. Привыкли уже к местной еде?"

Луиза засучила рукава платья и надела холщовый передник. "У нас — да, — она улыбнулась, доставая рыбу, раскладывая ее на столе, — я ведь с юга. Виллем меня в деревне нашел, рядом с Мон-Сен-Мартеном. У нас до моря далеко, кузен Питер, у нас все больше охотятся".

— Я помню, — он стоял, прислонившись к столу, любуясь белокурой прядью, что спускалась из-под чепца. "Мы туда ездили с отцом моим, как он еще жив был, он мне замок показывал. Жалко только, что от него уже и не осталось почти ничего".

— Так сколько воевали, — вздохнула Луиза. "А так — она, на мгновение, приостановилась, — я бы никогда не подумала, что за нашего сеньора замуж выйду. Хоть и давно это было — но все равно, мы де ла Марков всегда сеньорами своими считали".

— Вы же католики, — удивился Питер и тут же покраснел: "То есть семья ваша".

— Конечно, — Луиза стала чистить рыбу, — конечно, мы с Виллемом у протестантов венчались. Но знаете, — розовые губы улыбнулись, — у нас так все перемешалось — в одной семье и католики, и протестанты. У моего брата жена — тоже из гугенотов. А что де ла Марки — протестанты, так это еще со времен адмирала пошло, нам-то все равно, — сеньор он и есть сеньор. Карри сделаю, — она взяла плетеную корзинку с овощами, — такое, как в Гоа едят. Пробовали вы его?

— Нет, — осторожно сказал Питер. "А что, острое? В Китае тоже острые блюда подают, конечно…"

— Виллем мне рассказывал о Кантоне, — тонкая бровь поднялась вверх. "Гораздо, гораздо острее, кузен Питер. Вы готовы к такому? — она усмехнулась.

— Готов, — обреченно сказал мужчина, вытирая пот со лба.

Выйдя в парадную часть дома, он остановился перед портретами, что висели в красивой, убранной коврами передней. Высокий, широкоплечий, мужчина с бронзовыми волосами и седыми висками, стоял, положив руку на шпагу. "Виллем де ла Марк, Сурат, A.D. 1641, - прочитал Питер на медной табличке, что была врезана в роскошную раму.

— Это уже после того, как он с Барбадоса вернулся, — раздался сзади голос кузена. "За год до того, как…, - Виллем не закончил и помрачнел.

— Да уж договаривай, — ядовито сказал Питер. "За год до того, как один наш родственник вырезал семью другого нашего родственника. Ее брат, — он кивнул на портрет красивой, смуглой женщины, с чуть раскосыми глазами, окруженной детьми.

— Анита де ла Марк, — было написано на раме. Виллем вздохнул: "Я тебе так скажу — гражданская война, — похуже войны религиозной. Вот они — дядя был на стороне круглоголовых, племянник, граф Ноттингем — на стороне роялистов. Хорошо еще что она, — Виллем кивнул на портрет, — до этого не дожила, на Барбадосе умерла, родами.

— Анита же его вторая жена была, да? — Питер посмотрел на портрет, что висел справа. "Анна де ла Марк, — прочитал он. "1597–1618". Хорошенькая девушка в шелковом, пышном платье цвета старой бронзы лукаво улыбалась, держа на коленях младенца.

— Да, первая как раз в Сурате скончалась, — Виллем помолчал, — на сына ее собака бешеная напала, она его защищала, и вот — от укуса и умерла. Потом Анита сюда приехала, ей семнадцать лет было тогда. Повенчалась с моим прапрадедом, сына его вырастила, еще пятерых родила…, - Виллем улыбнулся: "Тоже, как Луиза моя — не побоялась. Когда любишь, Питер — то ничего не боишься".

— Да, — сказал Питер Кроу, все еще глядя на картины, — это ты прав. У нас, в Лондоне, после пожара, только его матери, — он указал на мужчину, — портрет и остался. Миссис де ла Марк, жена адмирала. Красавица, у меня в кабинете висит. Ее в мужском костюме написали. Ей к той поре уже седьмой десяток шел, а все равно — глаз не отвести.

— Они же в море погибли, оба? — спросил Виллем, когда они уже поднимались по широкой, дубовой лестнице в спальни. "Я помню, отец мне говорил".

— Да, — Питер приостановился, — они в Ольстер плыли, семью навестить. Был шторм, и корабль ко дну пошел. Надеюсь, — хмыкнул мужчина, — когда я буду возвращаться в Лондон, со мной такого не случится.

— Ванны готовы, господин, — поклонился слуга-индиец, что незаметно появился за их спинами.

— Не случится, — успокоил его Виллем. "Раз уж ты сюда добрался и почти три года тут плавал, без приключений, то и на обратном пути все будет спокойно. Обед в девять, как обычно, из-за этой жары, — он усмехнулся. "У нас тут всего два сезона — сухой и влажный. Ты, наверное, уже привык".

— Привык, — подтвердил Питер, заходя в свою спальню.

В умывальной он разделся и, сев в пахнущую какими-то благовониями, теплую воду — с наслаждением закрыл глаза. "Заеду по дороге за Констанцей, вернусь в Лондон и женюсь, — пробормотал Питер. "Хватит, хочу семью, детей хочу. Чтобы все было, как у людей. Как у Виллема".

— Так, — он раскрыл тетрадь, что лежала на резном табурете, — что это я сижу без дела? Шах Алам, он же Джалал эд-Дин Абул Музаффар Мухаммед Али Гаухар, — ничего, — Питер широко зевнул, — после китайских имен я теперь что угодно могу выговорить, — Великий Могол, император Индии. Сидит в своем Дели, под охраной штыков наемных войск, враждует с сикхами. Уступил нам право сбора налогов в Бенгалии, за что мы ежегодно выдаем ему два с половиной миллиона рупий, на развлечения. А получаем мы, сколько от Бенгалии? — Питер взял перо и погрыз его.

— Правильно, там двадцать миллионов жителей, — он отложил тетрадь. Закинув смуглые, сильные руки за голову, мужчина сладко потянулся. "Отличная сделка, — Питер все еще сидел с закрытыми глазами, — все-таки Аллахабадский договор — вершина карьеры моего отца. Я в Кантоне тоже зря времени не терял. И тут не потеряю, — он улыбнулся и, взглянув в распахнутое окно — полюбовался багровым, уже догорающим над Бомбеем закатом.

Питер восхищенно посмотрел на огромный, разделенный тремя воротами, сухой док: "Вот это да! Мистер Вадия, — обернулся он к парсу, — я такого даже в Портсмуте не видел, на военных верфях".

Смуглое лицо старшего мастера расплылось в улыбке. "Я очень рад, что вам нравится, мистер Кроу, — с достоинством сказал он. "Мы одновременно можем работать над тремя кораблями, ваша "Гордость Лондона", — Вадия указал на док, — первая в очереди".

— В каком она состоянии? — озабоченно спросил Питер, вдыхая запах свежего дерева и гари, доносившейся из кузниц. "У нас был не самый спокойный переход через Бенгальский залив".

— Потрепало вас изрядно, — парс покачал головой. "Но вы не волнуйтесь, мистер Кроу. Мы заменим некоторые части обшивки, канаты — используя кокосовое волокно, оно очень крепкое. До вашего возвращения из Дели будет все готово".

Мастер поклонился: "Мы в следующем году закладываем "Британию", самый большой корабль компании. Мистер да ла Марк мне говорил, что это благодаря вашей настойчивости нам передали этот заказ. Вы ведь даже не видели нашей работы".

— Ну отчего же? — Питер все любовался доком. "Я видел корабли, которые вы строили, мистер Вадия, у нас, в Лондоне. Так что я сразу понял — с какими мастерами здесь встречусь".

Вадия покраснел и Питер понял: "Он молодой еще совсем, чуть старше меня".

— Спасибо, — мужчина вздохнул. "Мой отец умер в прошлом году, жаль, что вы его не застали. У него золотые руки были. Мы же из Сурата сюда приехали, когда руководство компанией в Бомбей перевели. Там у нас тоже — верфи стояли, но, конечно, поменьше этих. Ну, — Вадия подал ему руку, — позвольте откланяться, работа не ждет".

Он ловко взобрался по трапу на "Гордость Лондона", и Питер услышал его спокойный голос, что-то объясняющий на маратхи.

— Он отлично говорит по-английски, — Питер смотрел на темную голову парса. "Интересно, откуда".

— На складах все готово, — Виллем положил ему руку на плечо, — пошли, проверим все по описи, и пусть начинают грузить. Мы же только подарки шаху везем, что ему понравится — то я потом в Дели и отправлю. Сначала в Агре остановимся, это по дороге, а там уже по реке поплывем.

— Слушай, — спросил Питер у кузена, когда они уже вышли во двор верфи, — а почему этот Вадия так хорошо английский знает? Он же парс. Отменный мастер, кстати, таких умельцев и в Лондоне — поискать еще.

Виллем подставил лицо утреннему солнцу. "Слушай легенду, — таинственным голосом начал мужчина. "Помнишь эту историю со Смоллами, теми что, в Дептфорде жили?"

Питер присел на бухту каната. Развязав шнурки у ворота рубашки, он угрюмо ответил: "Как не помнить. Предок герцога Экзетера из-за этого на плаху лег, потому, что пытался их спасти. Но их, же сожгли, всех. Был судебный процесс, их в колдовстве обвиняли — сначала мать и дочь, а потом уже — и всю семью. Никто не выжил".

Виллем поднял палец: "Отец мне говорил, что кого-то из сыновей там все-таки из Тауэра вытащили. Отправили сюда, в Индию, в Сурат. Ну, вот и…, - он кивнул на здание верфей.

— Он же парс, этот Вадия! — удивился Питер. "Огнепоклонник. А они к англиканской церкви принадлежали. Если не считать этого обвинения в колдовстве, потому что наверняка их просто оговорили".

Виллем пожал плечами: "Тут уже я не знаю, что, правда, а что — вымысел. Но то, что верфи в Сурате сначала не было, а потом — кто-то ее построил, это, — он улыбнулся, — я тебе совершенно точно могу сказать".

Питер взглянул на открытые двери складов и решительно поднялся: "Пошли, там хотя бы не так жарко. Странно, океан у вас рядом — и все равно, духота. А как в Дели? — он приостановился на пороге и оглядел чистый, пахнущий специями, уходящий вверх зал.

— Там, — Виллем присел к столу и разложил бумаги, — может быть холодно. Столица севернее и горы рядом. Но ты не беспокойся, у компании отличная резиденция, с каминами и меховыми полостями в опочивальнях.

Питер стер пот со лба. Потянувшись за бутылкой белого бордо, что стояла в ведре с морской водой, он разлил вино по бокалам.

— Уже нагрелось — попробовал он. "А ведь всего девять утра. Давай, — он придвинул к себе большой, исписанный аккуратным почерком Виллема лист бумаги и начал, монотонным голосом:

— Часы каминные, серебро с золотом, работы мастера Карона, Париж.

— Есть, — отозвался Виллем, ставя отметку мелом на шкатулке красного дерева. "У тебя, я смотрю — тоже Карона хронометр".

— Это еще отца моего, — нежно улыбнулся мужчина, — видишь, тут написано — "Майклу от Мартина". Они друг другу часы подарили, на совершеннолетие. У Стивена — такой же, — Питер погладил золотую крышку: "Не отвлекайся. Часы карманные работы мастера Лепина, Париж, — десять штук…"

— Есть, — кивнул Виллем, берясь за еще одну шкатулку. "Упаковано отлично. Давай дальше".

Виллем обнял детей и серьезно сказал: "Не балуйтесь, слушайтесь маму, и я вам привезу шкуру тигра!"

— А живого тигренка? — капризно попросила русоволосая, синеглазая Маргарита. "Пожалуйста, папочка! — она обхватила отца за шею толстенькими ручками.

— Или хоть обезьянку, — грустно добавил маленький Виллем. "Мы ее в саду поселим".

— Посмотрим, — рассмеялся отец и обернулся к Питеру, что уже сидел в лодке: "Справимся мы, кузен, с обезьяной на обратном пути?"

— Постараемся, — расхохотался тот и серьезно сказал: "Мы скоро вернемся, кузина Луиза, месяца через два. Не скучайте тут".

— Да как с ними скучать? — женщина взяла за руки детей. Потянувшись к мужу, поцеловав его, она шепнула: "Вы там осторожней".

— Все будет хорошо, — улыбнулся Виллем. Спрыгнув в лодку, он отвязал канат. Парус надулся ветром. Виллем, помахал семье, что стояла на пристани: "И все равно — хоть я и много езжу, в Мадрас, на Коромандельский берег, на плантации — не люблю их оставлять".

Питер вздохнул. Переложив руль, он направил лодку в сторону континента: "Вот вернусь в Лондон, женюсь, и никуда больше не буду плавать, хватит. Пусть Стивен по морям бродит, за нас двоих. Он же сейчас воюет, там, в колониях. Боюсь, это у них надолго затянется. А Индия, — он зорко взглянул на кузена, — не собирается бунтовать?"

— Индия, — твердо проговорил Виллем, глядя на острова Бомбея, — всегда будет нашей.

Перед ними вставал, освещенный полуденным солнцем, бесконечный, удаляющийся за горизонт берег. На востоке виднелись едва заметные в жаркой дымке очертания гор, зеленые, округлые холмы поднимались вверх. Питер внезапно подумал: "А ведь в Дели, очень мало англичан бывало. Только наши, из компании, и все. Посмотрим, что там за Великий Могол".

Дно лодки заскрипело по камням. Виллем, потрепал его по плечу: "Вот и наши лошади. До Агры — верхом, а дальше на баржах".

Маленький отряд выехал на северо-восточную дорогу и, поднявшись на холм, — вскоре исчез из виду.

 

Агра

Безукоризненный купол отливал золотом в лучах рассветного, еще неяркого солнца. Питер прошел по саду, — цвели нарциссы, листья на деревьях тихо шелестели под легким ветром. Он остановился, подняв голову, разглядывая стройные минареты.

— Я же читал эту книгу Тавернье, — вспомнил мужчина, — "Шесть путешествий". Он был первым из европейцев, кто видел его. Но, конечно, книга — это совсем другое.

Мавзолей возвышался над ним, весь белый, сверкающий искусно вырезанными узорами из камней. Питер, оглянувшись, опустившись на траву — прислонился к стволу дерева. "Меня туда и не пустят, сказал Виллем, я же не магометанин. И не надо, — он почувствовал, что улыбается.

— Отсюда полюбуюсь. Четырнадцать детей было у этой Мумтаз Махал, и вот, — Питер посмотрел на легкое, будто летящее здание, — что ей Шах-Джахан построил. Господи, как же он ее любил. А я? — Питер потянулся и сорвал цветок. "Неужели так никого и не встречу? Женюсь, потому, что время подошло? Хочется же по-другому, хочется, — Питер еще раз взглянул на мавзолей и поднялся, — чтобы вот так, как здесь".

Он повертел в руках нарцисс и рассмеялся:

— Даже если я не женюсь в Лондоне — я же в Санкт-Петербург собирался поехать. Там и найду кого-нибудь. Тавернье тот же самый — шесть раз Россию навещал. И вообще, — Питер пристроил цветок за ухом и пошел к внешним воротам сада, — семья моя оттуда. Давно, правда, — он засунул руки в карманы, — но все равно, с русскими сейчас выгодно торговать. В колониях война, меха оттуда не привозят.

Питер отвязал свою лошадь: "Виллем решил еще поспать, все равно сегодня целый день будем погрузкой на баржи заниматься. Сто двадцать миль до Дели, недалеко совсем. Как это он вчера сказал: "Я его уже четыре раза видел, а ты — поднимись еще до рассвета, не пожалеешь. И прав оказался, — Питер обернулся. Завидев сверкание купола среди крон деревьев, он, отчего-то, вздохнул.

Питер спешился у пристани на Джамне. Ведя в поводу лошадь, он вгляделся в плоскодонные баржи, что стояли на коричневой, широкой реке. Полуголые грузчики сновали по деревянным сходням.

Виллем что-то крикнул на хинди и обернулся к нему: "Велел осторожнее с теми ящиками, где хрусталь. Пошли, — он показал на каменную террасу, над которой бился на ветру шелковый балдахин, — нам уже обед накрыли. Гости приехали, из Дели, император нас уже тут встречает".

— А что за гости? — поинтересовался Питер, отдав слуге коня, вымыв руки в серебряном тазу. "Мавзолей, кстати, стоит того, чтобы встать до рассвета, Виллем. Однако ночью, при полной луне, — он, наверное, еще красивее".

— Да, — согласится кузен, чуть прикрыв карие глаза. "А гости — сейчас увидишь, они к столу придут".

Питер устроился на бархатных подушках, и взглянул на медный поднос с плоскими лепешками, овощами, жареным, свежим мясом. "Тут же ни говядины, ни свинины, да, Виллем? — спросил он, принимая от слуги бокал с шербетом.

— Я уже от них и отвык, — ответил ему кузен. "Видишь, я же тебе говорил — тут гораздо холоднее".

— Холоднее, — пробормотал Питер, сгребая кончиками пальцев рис и мясо. "Все-таки в Китае, с палочками — удобнее, — сказал он. "А что касается погоды, — знаешь, Виллем, мне кажется, тут везде так жарко".

— Это вам в горы надо съездить, — раздался от входа смешливый голос. Высокий, мощный, смуглый мужчина лет пятидесяти, в простом черном халате и шароварах, поднялся на террасу. "На севере, месье Питер, — там все время снег лежит. Вальтер Рейнхардт, к вашим услугам, — он поклонился и замахал рукой: "Не надо, не вставайте. Я сам к вам присяду".

Рейнхардт ловко опустился на подушки. Поймав взгляд Питера, он принялся за целиком жареного ягненка: "Я тут тридцать лет живу, привык. Во-первых, его величество приказал передать вам вот это, — Рейнхардт щелкнул пальцами. Слуга с поклоном поднес Питеру мраморную, выложенную полудрагоценными камнями шкатулку.

Питер заглянул внутрь. Он поднял на Рейнхардта лазоревые глаза: "Очень щедро со стороны его величества императора. Надеюсь, я смогу отблагодарить его лично".

— Это кашмирские, — Рейнхардт кивнул на сапфиры, — а такие шкатулки тут делают, в Агре. Вам не даем, — он похлопал Виллема по плечу, — вы же у нас не гость, а такой же индиец, как и я. А императора, — он налил себе шербета из лепестков роз, — конечно, сможете Меня как раз его величество, и прислал — вас проводить до Дели.

Питер подумал: "Интересно, у него даже оружия нет. У нас с Виллемом пистолеты, кинжалы…"

— Меня и еще сотню человек из моей армии, — лениво сказал Рейнхардт. "Всего у меня пять тысяч. Они в Дели расквартированы. Я же говорю, — он погладил темную бороду и снял чалму, — я тут долго воюю. А вообще я из Страсбурга. Это, конечно, давно было".

Когда от ягненка остались одни кости, Виллем спросил: "Как здоровье его величества?"

— Отменное, — улыбнулся Рейнхардт. "Это мне шестой десяток пошел, а ему еще пятидесяти не было. Опять же, — он поднял бровь, — новая жена, седьмая. Двадцать лет ей, говорят, красавица, тоже — с севера ее привезли откуда-то. Я, конечно, ее не видел. В женскую часть дворца, сами понимаете — он развел руками, — мне хода нет".

На ступенях террасы раздались быстрые шаги. Легкий, белокожий парнишка, тоже — в простом халате, всунулся к ним в шатер. "Все готово, Вальтер, — сказал он по-французски с акцентом, оглядев стол, — кинь мне какую-нибудь лепешку, и можно отплывать". Голова мальчика — невысокого, изящного, — была прикрыта темным, без украшений тюрбаном. За поясом халата торчал кривой меч с серебряной рукоятью.

Рейнхард протянул парню мясо, завернутое в кусок тонкого хлеба. Тот откусил: "Ешьте десерт, господа. Я и солдаты будем ждать вас на реке".

— Это ваш помощник? — поинтересовался Питер, когда им принесли халву и сладости.

— Это? — Рейнхард откинулся на подушки и облизал пальцы, — нет, мистер Кроу, это моя жена — Фарзана. И помощник, конечно, тоже, — он окунул руки в поднесенный таз, где плавали цветки лотоса: "Теперь нам пора в Дели. Его величество не любит ждать".

Уже когда они спускались к пристани, Питер шепнул Виллему: "Раз у шаха новая жена — ему обязательно захочется ее побаловать".

— И мы, — так же тихо ответил Виллем, — ему в этом поможем, не сомневайся.

Флаг Британской Ост-Индской компании и зеленое, с львом и солнцем, знамя Великих Моголов заполоскались под свежим ветром. Баржи медленно пошли вверх по реке.

 

Дели

Свежий, чистый поток журчал в мраморном ложе, наполняя большой, выложенный бирюзой бассейн. По золоченому потолку вились буквы, складываясь в слова: "Если и есть рай на свете, то он здесь, он здесь".

Женщина опустила белые, как молоко, ступни в серебряный таз с благоуханной водой. Почувствовав прикосновение умелых рук служанки, закрыв глаза, она откинулась на шелковые подушки.

— Простите, Мариам-бегум, — раздался шелестящий голос евнуха, — я привел господина Мунира пожелать вам спокойной ночи.

Мальчик, — невысокий, изящный, в расшитом парчовом халатике, вывернулся из рук евнуха и бойко заковылял к ложу.

— Мамочка, — он потерся каштановой головой о ее руку. На смуглом, нежном личике блестели чуть раскосые, голубые глаза. Женщина поцеловала его в обе щеки: "Пусть Аллах хранит твои сны, моя радость".

— Кушать, — Мунир выпятил губку и протянул пальчики к едва прикрытой тонким шелком, высокой груди.

— Ты ведь уже большой мальчик, — мать погладила мягкие кудри. "Скоро сядешь на коня, тебе надо есть мясо. А тут, — она вздохнула и поставила его на пол, — уже ничего нет".

— Пойдемте, господин, — склонился к нему евнух, — я вам расскажу сказку.

— О джиннах! — потребовал Мунир, и помахал матери рукой, выходя из зала. Марья незаметно перекрестила его и одними губами сказала: "Мишенька".

— Окрестить бы его, — подумала женщина, распуская белокурые, длинные волосы, слушая шуршание гребня служанки. "Да негде. В Бухаре ни одной церкви не было. Тут, я спрашивала, есть христиане, но ведь они у моря живут, на юге".

Марья положила руку на крест и золотой медальон, что висели у нее на шее. Она вспомнила жесткий голос бухарского купца: "Тебе надо его отлучить. Ты же понимаешь, что любой мужчина будет хотеть от тебя детей — ты здоровая, красивая женщина, у тебя есть уже сильный сын. Пока тебя везут в Дели — отлучи".

— Но в дороге, — попыталась сказать Марья, — так удобнее. И Мунир еще маленький, ему только весной будет два годика.

— Скажи спасибо, — буркнул купец, — что я вас продаю вместе. И помни, какой я тебя купил — нищенкой на сносях. Я тебя кормил весь этот год, и даже больше. Сейчас я хочу получить прибыль. Все, иди, караван отправляется на следующей неделе.

— Мариам-бегум, позвольте, — служанка осторожно сняла с нее шелковый халат и стала втирать в белую кожу благоуханное масло.

— Он о тебе позаботится, — Марья вспомнила ласковый голос Салавата и ощутила, как на глаза наворачиваются слезы. "Позаботится, — горько, про себя повторила она. "Он мне приставил кинжал к горлу на следующий же день. Я его на коленях молила, говорила, что это грех, что я ношу дитя. Он только рассмеялся, — мол, я, как была шлюхой, так и осталась. Изнасиловал, а потом забрал все золото и продал меня первому же бухарскому каравану. Только икону и медальон не увез".

— Ты любовь моего сердца и моей жизни, да хранит тебя Аллах, Мариам, — зашевелились губы женщины. Служанка, что массировала нежную, будто светящуюся спину, озабоченно спросила: "Что-то не так, Мариам-бегум?"

— Нет, нет, — она вздохнула и заставила себя не плакать, — все хорошо.

— У тебя есть сын, — напомнила себе Марья. И еще будут дети, наверное, — розовые губы горько усмехнулись. "От этого. Так и доживу здесь жизнь, раздвигая ноги, рожая. Состарюсь и умру. Мишеньке только расскажу об отце его, как вырастет. Вот и все, и больше мне жить не для чего".

За стеной зенаны, где-то во дворе, нежно, протяжно зазвучал ситар, закричали павлины. Марья увидела в распахнутые, резные окна женской половины дворца, как восходит над Лал-Килой низкая, полная луна.

Служанка ушла, поклонившись. Она вытянулась на ложе, обнаженная, чувствуя всем телом прохладу шелка.

Шах Алам стоял в дверях, разглядывая женщину в свете свечей, что горели в мраморных фонарях вдоль стен.

Он огладил темную бороду: "Очень, очень удачная покупка. Пусть рожает, от нее будут хорошие сыновья, сильные".

Мужчина шагнул в комнату. Усмехнувшись, он увидел, как она становится на колени, опустив белокурую голову. "Надеюсь, тебе понравилась эта комната, — он обвел рукой выложенные узорами стены, — и та, что я велел отвести твоему сыну".

— Спасибо вам, мой господин, я очень счастлива, — услышал он нежный голос. Шах почувствовал, как ее руки развязывают пояс халата: "И арабский язык успела выучить в своей Бухаре. Вряд ли у персидского шаха есть европейские женщины. У султана, в Стамбуле, — наверняка, конечно. И у меня теперь есть".

Ощутив прикосновение ее губ, шах закрыл глаза. Потом он уложил женщину на подушки, и, полюбовался белой, как снег, кожей, мерцающей в свете свечей: "Глаза — как горные озера, что я видел в Кашмире, как сапфиры. И молчит, все время молчит. Говорит, только когда к ней обращаешься. Хорошо ее вышколили, ничего не скажешь. Ненавижу болтливых женщин".

Марья почувствовала тяжесть его тела. Отвернув голову, застонав, она услышала тихий голос у своего уха: "Можешь не стесняться. Все знают, что я с тобой сейчас делаю, во дворце нет секретов".

— Делай так, как ему нравится, — сказала себе женщина, и ее губы шевельнулись. "Федя, — сказала она неслышно, комкая пальцами шелк. "Федя, господи, любимый мой". Шах Алам услышал ее крик и удовлетворенно, победно улыбнулся.

Потом, перевернув ее на четвереньки, он провел рукой по стройной спине: "На днях приезжают английские купцы с побережья, я тебе выберу какой-нибудь подарок".

— Вы очень щедры, — шепнула она, раздвигая ноги, пряча белокурую голову в подушках.

— Не более, чем ты заслуживаешь, — мужчина рассмеялся: "Ты правильно встала. Видела когда-нибудь, как тигр догоняет свою жертву?"

— Нет, мой господин, — неслышно ответила она. "Я тебя возьму на охоту, — улыбнулся шах, наклоняясь, царапая жесткой бородой нежные плечи. "Он делает вот так, — Марья вздрогнула от укуса: "А теперь не двигайся. Я хочу, чтобы ты родила мне тигра, Мариам".

Она сжала руку в кулак. Застонав, Марья увидела перед собой темные глаза Салавата. "Прощай, — он поднял руку, и, развернув коня, пропал среди серых камней ущелья.

— Даже плачет, — смешливо подумал шах, пригибая к ложу белокурую голову женщины. "Нет, нет, она стоит тех денег, что я за нее отдал".

Марья лежала на животе. Шах, тяжело дыша, вставая, похлопал ее пониже спины. "Надеюсь, в следующем месяце услышать хорошие новости, — он оделся, и, добавив: "Не мойся сегодня", — вышел из комнаты.

Женщина потянула на себя легкий шелк. Она застыла, не стирая слез с лица, слушая крики павлинов в дворцовом саду.

Питер спешился и восхищенно присвистнул: "Вот это да!"

— Лал-Кила, — гордо сказал ему кузен. "Дворец Великих Моголов. Это еще Шах-Джахан построил, в прошлом веке. Мы его называем — Красный Форт".

Питер взглянул на мощные стены, на изящные, будто кружевные башни: "Вот эти ворота, как я понимаю, — для тех, кто приехал на слоне". Огромные, резные створки были наглухо закрыты.

— Да, — Виллем отдал слуге лошадей, — но, как ты понимаешь, все это, — он обвел рукой, лежащий на берегу Джамны дворец, — держится на штыках наемников и на деньгах нашей компании.

— А ими оплачиваются эти штыки, — расхохотался Питер. Спустившись к реке, он оглядел свое отражение в чистой, тихой воде. "Никогда бы не подумал, что мне так идет индийская одежда, — подумал он, рассматривая отлично скроенный, темно-синего шелка, короткий халат. "Да и Виллему тоже. Надо будет с собой в Лондон взять халаты, дома в них гораздо удобнее".

Виллем поправил на кузене белую, украшенную сапфиром чалму: "Молодец, что успел камни от шаха в дело пустить, ему понравится".

— Там еще на ожерелье осталось, — Питер поднял руку с золотым перстнем. "Его я жене подарю". Он погладил чисто выбритый, смуглый подбородок: "Вообще та политика "разделяй и властвуй", за которую выступал мой покойный отец — единственно правильная для Индии. Маратхи подпирают шаха с юга, сикхи — с севера, а мы платим и тем, и другим. Еще и Великому Моголу. И от всех получаем доход, — мужчина звонко рассмеялся.

— У маратхов, в их междоусобице, — сказал Виллем, когда они уже шли к воротам Лахор, — только деньги и делать. Там все раджи интригуют, один против другого. Шах Алам, — он приостановился, — живет так, как будто нет завтрашнего дня. Подумал бы лучше о том, что случится после его смерти с Павлиньим Троном.

Они прошли мимо гомонящих торговцев серебром и коврами. Питер, вдохнув запах цветов, посмотрел на зеленую поляну, на которой стоял низкий павильон:

— Павлиний Трон Надир-шах увез в Персию, как ты помнишь, когда разграбил Дели. Чем меньше думают здешние правители, тем лучше для нашей прибыли, дорогой кузен. Тут же, надеюсь, не надо падать ниц? — поинтересовался мужчина.

— Нет, нет, — Виллем остановился: "Подожди, вон, Рейнхардт с охраной, нас встречают. Достаточно просто поклониться".

— Человеку, которого мы содержим, — поморщился Питер и вздохнул: "Ладно, чего не сделаешь ради денег. Он же говорит на хинди, ты переведешь?"

— Он, — сказал Виллем, оправив свой халат, — скорее умрет, чем заговорит на языке идолопоклонников, как сам понимаешь. Пришлось выучить арабский, — он усмехнулся, и пожал руку Рейнхарду: "Мы готовы".

Питер посмотрел на полного человека, что, брезгливо оттопырив губу, сидел на серебряном, чуть потускневшем, выложенном мелким жемчугом троне. Мужчина низко поклонился: "Ваше императорское величество, я рад, что вы согласились принять наши скромные подарки, в знак нашего глубочайшего уважения и почтительности к вам".

— Глаза, как у Мариам — внезапно подумал Шах Алам, исподтишка разглядывая невысокого, стройного, холеного мужчину. "Смотри-ка, маленького роста, но видно — он сильный. Такие солдаты хороши в бою, выносливей".

Питер подождал, пока кузен переведет: "Благодарю вас за прекрасные сапфиры, это воистину бесценный подарок".

— У меня такого добра много, — скрипуче рассмеялся Шах Алам, поднимаясь с трона. "Пойдемте, — он щелкнул пальцами, — расскажете мне, что вы привезли".

В беломраморном, прохладном зале нежно журчал ручей.

— Называется, — Великий Могол остановился, — Райский Источник. Он проходит по всем помещениям дворца, так гораздо приятней в жару. Ну, — он повел рукой в сторону сундуков и шкатулок, что были разложены на коврах, — говорите.

— Я про часы, — шепнул Питер Виллему, — а ты про все остальное. Если мне удастся получить у него комиссию для Карона и остальных мастеров в Париже — это будет золотое дно.

Шах слушал, вертя в руках хронометр, а потом щелкнул крышкой:

— Наши ученые принесли вам математику. Да что там, — вот эти цифры, — он указал на часы, — вы взяли от нас, а теперь, смотрите — ваши мастера преуспевают в таких вещах. Я хочу сто штук, для подарков сановникам. Только они очень простые, — недовольно сказал Великий Могол, — такие даже стыдно вручать кому-то.

— Если ваше величество желает, — Питер склонил голову, — мы можем украсить их любыми драгоценными камнями.

— Возьмете у моего казначея, — коротко велел шах Виллему. "Теперь вот что, — он оглядел торговцев, — мне нужен подарок для женщины. Ничего особенного, какая-нибудь милая безделушка".

Мужчины незаметно переглянулись. Питер, скрыв улыбку, поднес шаху открытую шкатулку. "Гм…,- рассмеялся шах, — я вижу, вы не зря возите отсюда в Китай слоновую кость. Очень, очень мило, мастерски сделано. Они теперь стали добиваться большего сходства с оригиналом, так сказать, — он поднял бровь и погладил бороду. "Сколько?"

— Мы будем рады, если вы примете это в дар, ваше императорское величество, — вежливо сказал Питер.

— Ей понравится, — подумал шах Алам, — а самое главное — понравится мне.

— Ну что ж, — он усмехнулся, — тогда мы с вами обо всем договорились. Мне пора на молитву, а потом — приглашаю вас к обеду.

Мужчины поклонились. Дождавшись, пока шах выйдет, Питер одними губами сказал кузену: "Отлично, вечером посидим, посчитаем доходы. Я эти часы беру по бросовой цене, европейский рынок ими завален. В Париже сейчас много молодых мастеров появилось. Ты к казначею пойдешь?"

Виллем кивнул: "Погуляй пока, вон Жемчужная мечеть, — он подвел кузена к распахнутым ставням, вон Кхас Махал, — это личные покои императора, там мы будем обедать. Туда, — Виллем похлопал мужчину по плечу, — не ходи, да тебя и не пустят. Видишь, крыши за деревьями. Это зенана, женская половина дворца".

Питер присел на мраморную скамейку и взглянул на тихую, усеянную лотосами гладь пруда. "А вот здесь — и вправду, свежее, — понял мужчина. "Это из-за реки, конечно, и вообще, тут в садах — много воды".

Из-за кустов жасмина донесся какой-то шум. На траву, пыхтя, вылез маленький мальчик в серебристом халатике. Он склонил голову, рассматривая Питера. Тот ласково спросил: "Ты что же, старина, от мамы сбежал?"

Мальчик подошел к скамейке и попытался на нее забраться. Питер подхватил его: "Господи, молоком еще пахнет". Ребенок завозился у него на коленях, а потом, успокоившись, рассмеявшись, шепнул что-то — непонятное.

Питер покачал его на коленях и услышал чей-то возбужденный голос сзади. Мужчина в черном халате кланялся, прижимая ладони к груди.

— Он просит, — Виллем шел к ним по дорожке, — чтобы ты простил господина Мунира, он еще маленький.

— Да ничего, — нежно ответил Питер, гладя мальчика по голове, передавая его евнуху, — ничего страшного.

Ребенок обернулся. Посмотрев на Питера немного раскосыми, синими глазами, он громко сказал: "Аби!"

Евнух быстро унес его. Питер спросил у кузена: "Что это господин Мунир, — он не выдержал и улыбнулся, — мне говорил?

— Отец, — тихо ответил Виллем. Питер, поднявшись, идя к покоям шаха, посмотрел в сторону зенаны — но, ни мальчика, ни евнуха уже не было видно.

Слон покорно опустился на землю. Мунир восхищенно выдохнул: "Большой!".

— Ты ведь уже катался, — Марья присела. Оглянувшись, немного откинув чадру, она поцеловала сына в щеку. "Его величество приглашает нас на охоту, милый".

— Это совершенно безопасно, — раздался сзади ленивый голос шаха. "Сядешь сюда, — он показал на шелковую, закрытую беседку на спине слона, — при тебе будут два евнуха, и погонщик. Сверху все отлично видно". Он наклонился и шепнул женщине: "После охоты, вечером, получишь от меня подарок".

— Спасибо, ваше величество, — она опустила синие глаза, темные ресницы чуть задрожали. Шах Алам, потрепал по голове мальчика: "А скоро и Мунир сядет на коня!"

— Правильно я решил, — он вскочил на ухоженного, вороного жеребца, — что ее надо покупать вместе с ребенком. Торговцы всегда говорят, — мол, у женщины были здоровые дети. Однако пока не посмотришь сам — не убедишься. Красивый был отец у этого Мунира, ничего не скажешь. Кровь с молоком, а не дитя. Лет в шесть надо его оскопить, и продать. Нечего кормить чужое отродье".

Он посмотрел за тем, как женщина с ребенком поднимаются по лесенке на спину слона. Шах велел погонщику: "Не торопись, там только приманку разбросали, тигры еще не появились".

Слон поднялся, беседка чуть заколыхалась, заскрипели створки огромных ворот. Животное, перейдя по мосту, через Джамну — свернуло на северную дорогу.

Шах Алам подхлестнул коня плетью, гончие возбужденно залаяли. Рейнхард перегнулся в седле: "У вас таких нет, называются "салюки", это арабская порода".

Питер взглянул на изящных, поджарых собак. Он направил своего гнедого в ворота: "Мой приятель, лорд Орфорд, — мы соседи по имениям, — сейчас как раз хочет создать клуб, — провести испытания английских борзых. Мы с ними на оленей охотимся. Но и эти, хороши. Что ж, увидим их в поле".

Он подождал кузена. Посмотрев на пестрый кортеж вокруг императора, Питер, недовольно проговорил: "Не думал, что на охоту тут так наряжаются, я себя, — он потрогал шелк простого халата, — оборванцем чувствую".

— Все будут делать загонщики, — объяснил ему Виллем, — и собаки. Его величество потом подъедет, когда тигра окружат, и нанесет последний удар копьем.

Питер положил руку на эфес кривой сабли: "Это и охотой назвать нельзя. Красивый клинок, — он погладил черненое серебро, — у императора хороший арсенал. Мушкет, конечно, — тоже пригодится.

— Стрелять надо в шею, — напомнил ему Виллем, — или в грудь. Если тигра легко ранить — он только разъярится. Это уже моя третья охота, — он улыбнулся, — ты видел шкуру в Бомбее.

— В Лондоне, в моем кабинете, такая тоже будет неплохо смотреться, — пробормотал Питер. Он вытер смуглый лоб: "Только отъехали от реки — и сразу жара. Что ты говорил, приманку на водопое разбрасывают? — они свернули по тропинке, вслед за кортежем, в густой лес. Питер оглянулся: "Слон другой дорогой пошел".

— Погонщик знает, куда его направить, — отмахнулся Виллем. "Отвезли туда пару убитых антилоп, пока тигры будут лакомиться — на них спустят собак".

— А кто там, на слоне? — поинтересовался Питер. "В беседке".

— Кто-то из зенаны, скорее всего, — ответил Виллем. "Из жен шаха Алама. У него же их семеро, и еще наложницы. Чуть ли не четыре десятка детей".

— И господин Мунир, — улыбнулся про себя Питер, — наверное, тоже — наследник его величества. Странно, смуглый — и синеглазый.

Он услышал голос Рейнхардта: "Тут, в шатре, мы и будем ждать сигнала загонщиков".

Питер взглянул на шелковый балдахин, что стоял на деревянной платформе. Встряхнув каштановыми, уже немного выгоревшими на солнце локонами, он лукаво спросил: "Вальтер, а можно туда? — он кивнул на лес. "Все-таки меня приглашали охотиться, а не пить шербет. Ты как, Виллем, со мной?"

— Разумеется, — улыбнулся мужчина. "Вы ведь, Вальтер, сколь я помню — тоже на охоте не на подушках сидите".

— Смотрите, — Рейнхардт поскреб в бороде, — это вам не олени. Он забросил на спину мушкет, и коротко велел: "За мной!"

Беседка чуть покачивалась на спине слона. Один из евнухов вежливо сказал: "Вон и водопой, Мариам-бегум. Сейчас погонщик привяжет слона цепью к дереву. Мы подождем, пока его величество нанесет тиграм решающий удар".

— Мама! — громко проговорил Мунир. "Смотри!"

Из-за деревьев показались рыжие, полосатые спины. "Но ведь еще загонщиков нет, — похолодев, подумала Марья. "Хотя это же слон, ничего страшного. Он с ними справится, раздавит их, сразу. Господи, их как бы ни два десятка".

— Белый, — восхищенно вздохнул кто-то из евнухов. "Белый тигр, Мариам-бегум, взгляните, они редко встречаются". Огромный самец вышел на поляну. Марья увидела лазоревые, холодные глаза животного. Слон начал неуверенно переминаться с ноги на ногу.

— Привяжи его, — прошипел кто-то из евнухов погонщику. "Немедленно!"

— С ума сошли, — тихо отозвался погонщик. "Если он ляжет, тигры сразу на нас набросятся, прыгнут слону на спину".

Белый тигр оскалил клыки и зарычал. Слон дернулся, почувствовав укусы. Зло, мотнув головой, не разбирая дороги, трубя — он ринулся в лес.

Питер остановил коня и насторожился. "Что это там, Вальтер? — спросил мужчина. "Слышите?"

Загонщики заволновались, что-то закричали. Виллем тихо сказал кузену: "Это голос слона. Видимо, тигры на него напали".

Питер, не говоря ни слова, пришпорил коня. Рейнхардт, обернулся к охотникам: "Быстрее!"

Виллем догнал кузена. Придерживая лошадь, он мрачно заметил: "Раненый слон тоже — бежит, куда глаза глядят".

— Там ведь женщины, — просто ответил Питер. Взяв одной рукой мушкет, он наклонился к холке лошади: "Ты не бойся, милый, — смешливо сказал он жеребцу, — мы тут с тобой не одни". Из-за деревьев раздался треск. Слон, преследуемый стаей тигров, вырвался на поляну.

Сухо затрещали мушкетные залпы. Виллем, выстрелив, пробормотал: "Если кто-то сейчас попадет еще и в слона, он может сбросить беседку, из-за боли".

Клубок рыже-полосатых спин завертелся у ног животного. Питер с ужасом увидел, как шелковые полотнища соскальзывают на землю.

Марья прижала к себе сына. Закрыв глаза, она вдохнула запах крови и страха. Беседка скатилась вниз. Слон, махнув хоботом, развернувшись, исчез в лесу.

— Огонь! — крикнул Рейнхардт. "Нет! — Питер спешился, и побежал к куче шелка, что лежала на земле. "Они ведь могут ранить кого-то там, убить!"

— Назад! — приказал ему Виллем. "Там тигр!".

Питер, не слыша его, бросился на землю, защищая своим телом кого-то, кто лежал под шелком. Он почувствовал совсем рядом с собой зловонное, тяжелое дыхание. Питер поднял голову и увидел яростный блеск голубых глаз. "Белый, — еще успел подумать Питер. "Они же очень редкие". Самец оскалил клыки и прыгнул ему на спину.

Питер и сам не понял, как, успев перевернуться, он вонзил в горло тигру свой клинок. Светлый мех окрасился кровью. Мужчина, окунув саблю по рукоять в тело животного — облегченно выдохнул.

Он перекатился набок и, услышал откуда-то снизу детский плач. "Господи, — попросил Питер, — только бы с ребенком ничего не случилось". Мужчина встал на колени. Приподняв шелк, он застыл. Женщина лежала, свернувшись в клубочек, прижимая к себе дитя. Ее чадра сбилась, белокурые, густые волосы, рассыпались по земле.

Мунир отчаянно ревел.

— Тихо, — Питер протянул руки и взял его у женщины. "Все хорошо, все хорошо, милый, — твердо, ласково сказал он, укачивая дитя. Женщина очутилась рядом. Он увидел огромные, синие, будто сапфиры, глаза.

Мальчик крикнул что-то по-арабски. Женщина нежно, привлекла его к себе. Они так и стояли, удерживая ребенка. Потом Питер услышал голоса загонщиков. Женщина опустила голову, прикрыв лицо рукавом шелкового, испачканного халата, и шепнула: "Мариам".

— Питер, — не сводя с нее глаз, ответил мужчина. Встав, вытерев кровь тигра с лица, он оглянулся — женщину уже уводили евнухи.

— Это седьмая жена его величества, — тихо сказал сзади Рейнхардт, — Мариам-бегум и ее сын, Мунир. Вы спасли им жизнь.

Питер помолчал и одними губами повторил: "Мариам".

Он проснулся от шума ветра за окном и, чиркнув кресалом, зажег свечу. Ставни были распахнуты, над низкими крышами города возвышались минареты, дворец лежал черной громадой на берегу Джамны.

Питер накинул халат. Поморщившись, он потер лицо руками: "Но как? Совершенно, совершенно невозможно. Она жена шаха, оставь, уезжай отсюда".

Он присел на деревянный, резной подоконник. Деревья в ухоженном саду шелестели крупными листьями, на темной воде пруда шла рябь, далеко, на востоке, была видна тусклая полоска восхода.

— Мариам, — он опустил каштановую голову в ладони. "Господи, да что же это такое, как наваждение. Я ее один раз видел и больше не увижу".

Питер посидел так несколько мгновений. Потом он зло стукнул кулаком по оконной раме: "И это ты, Питер Кроу? Ты же никогда не сдаешься, забыл? А сейчас — сдашься, исчезнешь? Оставишь ее на милость этого, — он поморщился, — шаха Алама? Одну, с ребенком на руках? Если не по душе ты ей — так тому и быть, пусть она тебе сама об этом скажет. А если по душе?"

Он внезапно, нежно улыбнулся и прошептал: "Мариам".

Взяв свечу, Питер тяжело вздохнул. Выйдя в коридор резиденции, он осторожно нажал на ручку двери соседней комнаты.

— Виллем, — тихо позвал он. "Не спишь?"

Кузен повернулся от стола и чуть слышно рассмеялся: "Кофе горячий. В Бомбее привык рано вставать, затемно еще. Считаю баланс по прошлому году, — он повел рукой в сторону разложенных перед ним бумаг. "Очень хорошая прибыль у нас получается".

— Я не сомневался, — Питер присел. Налив себе кофе в серебряную чашку, он поднял лазоревые глаза: "Виллем, напиши мне записку. На арабском".

— Для торговца какого-нибудь? — удивился кузен. "Так давай я с тобой пойду, переведу — что надо".

Он увидел румянец на смуглых щеках. Отложив перо, мужчина покачал головой: "Даже не думай".

— Виллем! — услышал он умоляющий голос. "Пожалуйста, я прошу тебя…Я не могу, не могу, мне надо с ней встретиться. С Мариам, — добавил мужчина обреченно.

Виллем поднялся и злым шепотом проговорил: "Питер, ты ли это? Ты понимаешь, что ты делаешь? Отрубят голову не только тебе, но и мне тоже, а у меня семья".

Лазоревые глаза холодно блеснули. Питер, откинувшись на спинку кресла, выставил перед собой ладонь.

— Первое, — он загнул палец. "Никто никому не будет рубить голов, потому что никто ничего не узнает".

— Она отнесет шаху Аламу твою записку и тогда нам всем конец! — прошипел Виллем.

Питер, коснувшись фигуры черного короля, что стояла на шахматной доске, — повертел ее. "Второе. Ничего Мариам ему не отнесет, поверь мне, — спокойно сказал мужчина. "Я рискую, конечно…"

— Чем? — ядовито спросил Виллем, прислонившись к мраморному камину.

— Тем, что она не может не разделять моих чувств, — пожал плечами Питер, — но этот риск я предусмотрел. Больше никто ничем не рискует. Я все продумаю, обещаю.

Виллем тяжело, долго молчал. Питер, встав, подошел к раскрытому окну: "Я прошу тебя. Ты ведь тоже — любил, и любишь, Виллем. Я не могу, не могу уехать, не встретившись с ней".

— Любил, — подумал Виллем, искоса смотря на прямую, жесткую, в темном халате спину.

Мраморный купол мавзолея отливал серебром в свете полной луны. Он почувствовал рядом ее руку — маленькую, теплую, и тихо шепнул: "Ты не бойся, Лакшми, я что-нибудь придумаю. Только не уезжай, пожалуйста, не оставляй меня одного. Мы можем…"

Она встала на цыпочки, и, положила голову ему на плечо: "Нет, любовь моя. Мы ничего не можем. Ты христианин, а я — нет, ты богат, а я — бедная девадаси, танцовщица. Наши дороги сошлись на мгновение и разойдутся навсегда. Не ищи меня, — она поцеловала его и, пошла к выходу из сада, шурша сари, чуть позванивая браслетами на тонких, нежных запястьях.

— Восемнадцать мне было тогда, — вспомнил Виллем. "А потом я уехал в Старый Свет, и встретил Луизу. Правильно я ему говорил — когда любишь, то не боишься, — он глубоко вздохнул. Присев за стол, потянув к себе чернильницу с пером, Виллем велел: "Диктуй".

Питер внезапно, ярко покраснел: "Подожди, я лучше напишу, а потом переведешь".

Виллем посмотрел на ровные строки записки: "А почему ты так уверен, что она из Европы?"

— Потому что я видел ее вблизи, — спокойно ответил Питер. "Она наверняка знает французский или немецкий, а значит, — он внезапно, широко улыбнулся, — мы сможем объясниться. Мы бы и так смогли, — добавил мужчина, запечатывая письмо, — просто это бы заняло больше времени".

— А как ты собираешься его передать? — поинтересовался Виллем, наливая себе остывшего кофе. В саду робко распевались птицы, черепичные крыши торгового квартала чуть золотились под встающим солнцем.

— Рейнхардт, — Питер спрятал письмо в карман халата. "Вернее, его Фарзана. Они мне помогут".

— Этот наемник сдаст тебя с потрохами шаху Аламу, — сердито пробурчал Виллем.

Питер усмехнулся.

— Дорогой кузен, если бы я хотел нанять армию Вальтера для охраны моего особняка на Ганновер-сквер, моей конторы в Сити, моих складов в Ист-Энде, моего поместья в Мейденхеде и охотничьего домика в Озерном Краю — я бы мог это сделать хоть завтра. Именно потому, что Вальтер наемник, он и служит тому, кто больше платит. И вообще, — он поднялся и зевнул, — не забывай, жалованье Вальтера и его людей — тоже идет из кармана компании. То есть моего — как члена правления и акционера.

Виллем закинул руки за голову: "А если ты ей не по душе пришелся?".

Питер усмехнулся: "Как говорят в Обществе Ллойда, — мы страхуем от всего, кроме сердечных ран. Посмотрим, — добавил он. "Вот теперь я со спокойной душой могу идти спать, Виллем. Спасибо тебе".

— Ты бы то же самое для меня сделал, — отозвался его кузен. Питер, посмотрел в карие глаза: "Да".

Вернувшись в свою комнату, он подошел к окну. Солнце всходило, город просыпался. Питер, глядя на стены Красного Форта, шепнул: "Потерпи, Мариам. Уже скоро".

Фарзана пощекотала Мунира, и тот зашелся смехом.

— Мальчик, — сказал он, оглядывая тюрбан и шаровары женщины. Та улыбнулась и покачала головой: "Девочка, просто воин. А ты, мой хороший, — она разломила кусочек халвы и дала ребенку, — будешь воином?"

Мунир облизнулся: "Нет. Вот, — он погладил мраморную стену зала, — хочу так".

— Строить будешь? — ласково спросила женщина.

— Ага, — ребенок залез к ней на колени, — они сидели на шелковых подушках у бассейна. Ребенок озабоченно спросил: "Мама?"

— Мама занята, — Фарзана достала из-за пояса кинжал с золоченой рукояткой: "Не надо ей мешать. Посмотришь мой нож?"

Мунир стал вертеть в руках кинжал. Фарзана, обернувшись к ложу, сердито вздохнула: "И что она тянет? Писала бы уже ответ, тут и думать нечего. Если бы не Вальтер, — женщина лукаво усмехнулась, — я бы и сама за таким куда угодно пошла. Тем более, он ей и сыну жизнь спас".

Марья неслышно села рядом, и взяла зевающего ребенка: "Фарзана-бегум, я не могу".

— Не будь дурой, — сердито отозвалась женщина. Улыбнувшись, она положила свою сильную, маленькую руку поверх белых, нежных пальцев: "Прости. Что он тебе пишет?"

Марья вытащила из складок шелка свернутый кусочек бумаги. "Вот, — обреченно сказала она. Женщина прочитала. Подняв на Марью темные глаза, она помолчала: "Ты не бойся. Он что-нибудь придумает, он умный, это видно. Умный и отважный. Уедешь с ним, и забудешь, — она обвела рукой покои, — обо всем этом".

Марья уронила белокурую голову в ладони: "Фарзана, он ведь совсем, совсем ничего обо мне не знает. А как узнает…, - она махнула рукой и не закончила.

Фарзана погладила по голове дремлющего мальчика: "Что ты жена шаха — он это знает. Что у тебя другой муж был, — она кивнула на Мунира, — тоже. Если мужчина тебя любит, Мариам, так это ему все равно. Я тоже, знаешь ли, — она легко поднялась и прошлась вдоль бассейна, — пока Вальтера не встретила, девадаси была. Понятно, чем занималась. Давай, — она принесла резной столик и поставила перед Марьей. "Не уйду, пока не напишешь".

Фарзана посмотрела на пылающие щеки женщины. Взяв спящего мальчика, она покачала его: "Пойду, уложу нашего сладкого, а когда вернусь, — чтобы все готово было".

Марья посмотрела вслед колыхающимся шелковым занавесям и потянула к себе записку.

— Милая, дорогая Мариам! — едва шевеля губами, прочла она. "Надеюсь, с вами и Муниром все в порядке. Меня зовут Питер Кроу, я торговец из Англии, тот человек, что помог вам на охоте. Дорогая Мариам, вы, скорее всего, посчитаете это безумием, но с тех пор, как я вас увидел, я думаю только о вас. Прошу вас, не откажите мне во встрече, хотя бы короткой. Вы можете ответить мне на арабском языке, или, если вы знаете языки Европы — то на них. С искренним уважением и глубокой любовью к вам и маленькому Муниру, ваш Питер Кроу".

Марья приложила ладони к горящему лицу. Наклонив белокурую, непокрытую голову, она стала писать.

Фарзана, что неслышно вернулась в комнату, приняла сложенное письмо. Неуловимым движением, спрятав его куда-то под халат, присев, она положила голову Марьи себе на плечо.

— Не надо плакать, — ласково сказала женщина. "Сядешь с ним на корабль, и уплывете далеко-далеко, у Мунира будет отец. Хороший отец, такой, как нужно, и у вас еще будут дети. Не бойся, Мариам".

Женщина помолчала: "А как же он со мной встретится? Это ведь опасно".

— О, — заметила смешливо Фарзана, — покраснела, дорогая. И задышала, — женщина наклонила голову, — часто. Что, вспомнила, какие у него глаза — лазоревые, — томно сказала женщина, — как небо. А встретиться, — она рассмеялась, — это ты на нас положись, Мариам.

Марья, на мгновение, задержала ее руку: "А что я тебе и Вальтеру? Чужестранка, без рода, без племени…"

Фарзана наклонилась и поцеловала белый лоб. "Вальтер тоже, — поправляя чалму, ответила она, — не как раджа, сюда приехал, а в трюме корабельном. И я в канаве родилась, а то и где похуже, — женщина пожала плечами.

— Как это у вас в Писании сказано — пришельцу помогай, ибо сам ты был пришельцем в земле Египетской. Мы с Вальтером той осенью в Пондишери ездили, в собор Непорочного Зачатия, его строят еще. Там монах был, инженер, брат Джованни — он так говорил хорошо! — Фарзана вздохнула: "Они с Вальтером подружились. Жалко только, что этот брат Джованни потом из Гоа — в Новый Свет отплыть должен был. Редко такого встретишь. А вы с Питером, — деловито добавила Фарзана, — в Бомбее повенчайтесь. Там, у англичан церковь есть. И маленького окрести, ты же хотела".

— Окрещу, — внезапно улыбнувшись, сказала Марья. "Может и ты сама… — она поднялась и шутливо толкнула Фарзану в плечо — женщины были одного роста.

— Подумаю, — та быстро обняла Марью: "Все, жди своего англичанина, скоро увидитесь".

Питер отер шелковым платком лоб: "Что теперь говорит наш добрый друг, — он чуть поклонился, — господин Махди?"

В лавке было душно, пахло шерстью и немного — красками. Снаружи гомонил базар, и Питер подумал: "Все равно, хоть и в тени эти ворота Лахор, а жарко".

Виллем отпил шербета: "Господин Махди клянется, что не может сделать скидку больше, другие торговцы его не поймут".

— Так пусть господин Махди…, - начал Питер, но тут мальчишка в тюрбане всунулся в лавку и сказал по-французски: "Вот вы где. Вам записка, месье".

Фарзана положила в руку Питеру клочок бумаги, и скрылась за коврами, что загораживали проход на улицу. "Покраснел-то как, — усмехнулся Виллем, глядя на кузена. Питер осторожно опустил письмо в карман халата. Поднимаясь, посмотрев на разочарованное лицо торговца, он вдруг рассмеялся: "Виллем, скажи господину Махди, что я беру не десять ковров, а двадцать, и черт с ней, со скидкой!"

Когда они вышли из лавки, Питер остановился: "Ее зовут Мария, она написала мне по-немецки и она согласна со мной встретиться. Виллем, — он поднял глаза, — я самый счастливый человек на свете. Нет, — Питер помотал каштановой головой, — самым счастливым я буду, когда мы с Марией повенчаемся, и все втроем сядем на корабль в Бомбее".

— Светишься весь, — ласково сказал Виллем, когда они шли к резиденции. "А зачем тебе столько ковров?"

Питер приостановился, пропуская телегу с овощами, и загадочно ответил: "Пригодятся".

На серебряных подносах валялись кости, куски лепешек и объедки овощей. Слуги только начали разносить сладости и шербет. Вальтер, незаметно наклонившись к уху Питера, прошептал: "Вот сейчас. Виллем его будет занимать рассказами о Европе, а мы с тобой ненадолго отлучимся. Фарзана ее приведет".

Питер дождался, пока Шах Алам отвернется, — Великий Могол сидел на возвышении, устланном коврами, перед отдельным столиком, — и быстро выскользнул из павильона в жаркую, безветренную ночь. Он поднял голову — небо было усеяно крупными, яркими звездами, и, выдохнул: "Господи, спасибо, спасибо тебе".

— Никогда еще такого не было, — подумал Питер, идя вслед за Вальтером по темному, безлюдному саду. Кончики пальцев у него похолодели. Питер почувствовал, как бьется у него сердце — беспорядочно, шумно. Дыхание перехватило. Он, увидев, как Вальтер отступил в сторону, — оказался перед кустами. Сильно, дурманя голову, пахло жасмином. До него донеслось какое-то шуршание, и женский, сладкий шепот: "Герр Питер, это я, Мария".

— Я сейчас умру, — подумал мужчина, и опустился на колени. "Мария, — выдохнул он — Господи, я не верю…". Он нашел губами мягкую руку. Не в силах оторваться от нее, прижимая ее к щеке, он услышал: "Мне надо вам сказать…"

— Не надо, — Питер поднял глаза. Ее лицо было открыто, в синих глазах сверкало отражение звезд. "Ничего не надо говорить, любовь моя, — попросил он, поднеся ее руки к лицу, наслаждаясь их прохладой. "Я вас люблю, и так будет всегда, — он помолчал, и, сглотнув, продолжил: "Я хочу увезти вас двоих отсюда, милая моя. В Лондон, — добавил он, и, поднимаясь, стоя совсем близко к ней, понял: "Если она меня поцелует, я же сознание потеряю, я и так — еле дышу".

Питер почувствовал прикосновение ее губ к щеке — легкое, мимолетное, — и едва устоял на ногах. "Мария, — спросил он серьезно, — вы поедете со мной? Вы и господин Мунир? — он улыбнулся.

— Его Михаил зовут, как отца моего и брата, — едва слышно сказала женщина. "Я же русская, герр Питер, наполовину".

— Питер, — попросил он. "Пожалуйста, любовь моя".

— Да, Питер, — повторила она, чуть разомкнув розовые губы. "Как сладко, — подумал мужчина, едва дыша, осторожно прикасаясь к ним, медленно, очень медленно привлекая ее к себе. "Как сердце у него бьется, — подумал Марья. "И у меня так же. Мы так с Федей стояли, на Исети, после купальской ночи, на рассвете уже. Он тоже — на колени передо мной опустился, и сказал, что не может жить без меня".

— Я не могу жить без тебя, — Питер поцеловал ее волосы, серебрящиеся в лунном свете. "Не умею просто. Без тебя и маленького. Но мы теперь вместе, навсегда, и все будет хорошо. Теперь послушай, — он стал быстро шептать ей на ухо.

— Я поняла, все поняла, — Марья кивнула. Оглянувшись, она набросила на голову чадру. "Фарзана тебе все передаст, что нужно, — Питер взял ее руку и поцеловал белеющее во тьме запястье. "Господи, да что это, — подумала женщина, — я же упаду сейчас".

— Иди сюда, — Питер обнял ее, — всю. Удерживая ее в своих руках, он добавил: "Я завтра уеду, и буду ждать вас за городом, так безопаснее. Виллем, мой кузен, останется тут, и все сделает. Послезавтра мы встретимся — он улыбнулся и почувствовал рядом ее улыбку, — и больше никогда не расстанемся, моя Мария, радость моя".

Они услышали какой-то шорох. Питер еще успел шепнуть ей: "Поцелуй за меня маленького". Женщина исчезла в кустах. Он все стоял, вдыхая запах жасмина. "Пора, — сказал ему сзади Вальтер, и Питер, ощущая прикосновение его руки, — с сожалением пошел за ним к личным покоям шаха.

Он устроился на своем месте, и, поймал взгляд Виллема: "У меня, наверное, щеки горят. Да тут жарко, и накурено — не заметят".

— Ваше величество, — Питер поднялся, — в знак нашей дружбы и взаимной приязни я хочу преподнести вам еще один подарок.

В зале стоял сладковатый аромат чараса. Шах выдохнул дым. Посмотрев на Питера темными, затуманенными глазами, он медленно спросил: "Что за подарок?"

— Хорошо, что тут не пьют, — вдруг, озорно, подумал мужчина. "Что этот чарас, что опиум — от них так голова туманится, что и не вспомнишь ничего потом. А пьяный проспится, — и может вспомнить. Надо, кстати, Виллему сказать, чтобы погрузил на "Гордость Лондона" пару десятков тюков гашиша. В Лондоне за него дерутся, я любую цену могу назначать".

— Я купил несколько десятков прекрасных ковров, — громко сказал Питер, — персидских, бухарских, афганских, и был бы счастлив, если ваше величество…

— Везите, конечно, — лениво махнул рукой шах. Затянувшись кальяном, щелкнув пальцами, он велел: "Вальтер, присмотри".

Питер едва заметно улыбнулся. Потянувшись за халвой, он рассмеялся про себя: "Нет, я уж лучше сладкого поем".

Когда они уже миновали пустой, ночной рынок у ворот Лахор, Питер повернулся к Виллему: "Все хорошо. Ты не обижаешься, что я тебя тут одного оставляю?"

Мужчина покачал головой: "Ну что ты, я же понимаю. За товары не беспокойся — все будет погружено на "Гордость Лондона". Луиза присмотрит за вами в Бомбее, садитесь на первый корабль до Кейпа и отплывайте. Вадия, на верфях, знает — какие у нас тут самые быстроходные".

— Мы тебя в крестные позовем, следующим годом. Хотя нет, — Питер задумался, — этим уже, наверное. Напишем, в общем. И один сын, — он остановился на мосту и взглянул на стены Красного Форта, — у нас уже есть. Маленький Майкл, — нежно сказал мужчина.

Виллем прислонился к деревянным перилам. Он вдруг положил руку на плечо кузена: "Будьте счастливы".

— А как же иначе? — удивился Питер, и пока они шли к резиденции, незаметно загибал пальцы на руках: "На Ганновер-сквер надо перестроить этаж, чтобы сделать детские, то же самое — в поместье. Надо сразу поехать на склады в Ламбете — выбрать ткань на платья, пригласить портниху, маленькому купить пони, записать его в школу…, Господи, — он усмехнулся, — какой я дурак! Кольцо куплю, сразу же, в первом же городе по дороге. Ну, их, — он посмотрел на свой перстень, — сапфиры от шаха, Виллему их оставлю".

Он заснул сразу, как только его голова коснулась шелковой подушки. Он видел во сне Марию и детей — мальчиков и девочек, темноволосых и белокурых, смеющихся, бегающих по зеленому, низкому берегу Темзы. Два лебедя медленно плавали в заводи, голова Марии лежала на его плече, он спал, — и улыбался во сне.

В ковре было душно. Марья, прижимая к себе заснувшего сына, испуганно подумала: "Не чихнуть бы". Мишенька чуть посапывал. Она вспомнила слова Фарзаны: "Совсем чуть-чуть ему этого настоя дай, маленькую ложку. До вечера он проспит, а там — вы уже далеко будете. Теперь чадра твоя нужна и туфли, и халатик Мунира какой-нибудь".

— Зачем? — спросила Марья, пряча на груди икону.

— В Джамну бросим, — объяснила Фарзана, расстилая на полу чадру, увязывая в нее вещи. А ты записку оставь. Иду к Аллаху, или к Иисусу, или еще куда-нибудь туда".

Марья невольно улыбнулась. Женщины постояли, обнявшись. Фарзана деловито велела: "Ложись, на телеге доедешь до своего англичанина".

— Жаль, что не увижу ее больше, — грустно подумала Марья, слыша голоса охранников у ворот Лахор. Рейнхардт осадил коня: "По приказанию его величества, ковры поменяли. Вы же сами меня пропускали, утром, когда я новые привез. А эти, — он кивнул на телегу, — на свалку отправляем".

Стражник лениво потыкал копьем поверх груды ковров: "Проезжай".

Решетка заскрипела. Марья вдохнула запах пряностей, жарящегося мяса, до нее донесся гомон базара, перезвон колокольчиков на шеях верблюдов. Она чуть слышно чихнула. Улыбаясь, чувствуя теплые слезы на лице, женщина закрыла глаза.

Телега медленно плелась по южной дороге. Виллем, завидев ее, придерживая своего коня — помахал рукой вознице.

Вальтер остановился: "Принимай груз. Хорошее место ты выбрал, — мужчина оглянулся, — такой лес вокруг, что ничего и не заметишь".

Наверху, на ветвях дерева раскачивались, кричали обезьяны. Виллем рассмеялся: "Обещал одну такую детям привезти, чтобы в саду жила. Питер об этом позаботится. Давайте, Вальтер, фрау Мария же там, — он кивнул на ковры, — в самом низу, наверное?"

— Так безопасней было, — пробурчал Рейнхардт. "Мне еще их вещи надо в Джамну бросить". Они стали разгружать телегу. Виллем развернул ковер и увидел маленькую, изящную женщину в мужском халате и шароварах, что лежала, баюкая дитя.

Она блеснула синими глазами, из-под темной чалмы выбилась прядь белокурых волос. Виллем поклонился: "Здравствуйте, фрау Мария, вы меня тоже на охоте видели. Я кузен Питера, Виллем меня зовут. Все закончилось, сейчас я вас отвезу к Питеру, — он на постоялом дворе, тут, неподалеку, и поедете в Бомбей. Лошади хорошие, быстро доберетесь".

— Спасибо, спасибо вам, — женщина робко, нежно улыбнулась. Виллем, погладил каштановую голову ребенка: "Странно, он на Питера похож".

В маленькой, уютной, устланной коврами комнате пахло пряностями. Питер поднял голову от раскрытой тетради, и захлопнул походную чернильницу: "Денег я на этом путешествии сделал столько, что можно было бы его и повторить. Но нет, — он присел на деревянный подоконник. Внизу, на дворе, снаряжался какой-то караван.

— Марко Поло часть своих странствий вот так проделал, на верблюде, — смешливо подумал Питер. "В его время были настоящие купцы, а мы, — он погрыз перо, — на кораблях привыкли плавать, ленимся. Нет, нет, теперь не дальше Италии. Или Марокко, — он тихо вздохнул. "Не след от семьи надолго уезжать. Теперь хорошо, Констанца, маленький Майкл — им вдвоем веселей будет, а там уже и другие дети появятся".

Питер увидел лошадей, появившихся в воротах. Побледнев, подхватив шкатулку с сапфирами, он спустился вниз.

Она стояла, спешившись, держа мальчика — невысокая, стройная, в темном, простом халате и такой же чалме.

— Господи, я не верю, — подумал он. Подойдя ближе, чуть дыша, он коснулся ее руки. "Питер…, - Мария вскинула на него лазоревые глаза. "Я тебя люблю, — сказал он тихо. "Иди, там комната открыта, найдешь в ней все, что нужно. Я сейчас".

— Спасибо вам, — повернулась Мария к Виллему. Тот рассмеялся: "Жене моей привет передавайте, и не забудьте детям обезьяну привезти".

— За это ты не волнуйся, — успокоил его Питер. Проводив взглядом женщину, он передал кузену шкатулку: "Держи, мне они как-то ни к чему. Все, мы тут переночуем и сразу на юг. Хорошо, что Мария арабский знает, удобней будет до побережья добиратья".

— Приезжай еще, — сказал Виллем, пожимая ему руку. "Или я в Старый Свет отправлюсь, замок-то восстанавливать надо, вряд ли они там, — мужчина махнул рукой на запад, — еще воевать будут".

Питер поскреб в темной щетине: "Завтра к цирюльнику схожу. А с замком на твоем месте я бы не торопился, дорогой кузен, пока деньги не тратил. Просто так приезжайте, мы вам всегда рады".

Мужчины обнялись. Питер, прислонившись к створке ворот, долго следил за всадником, пока он не исчез за поворотом дороги. "Опиум, — думал Питер, поднимаясь по лестнице, — гашиш, слоновая кость, ткани, драгоценные камни. Такого, как Тавернье привез королю Людовику, уже не найдешь, конечно. Синий алмаз. Я бы такой Марии подарил, к ее глазам. Все равно, за тот груз, что у меня на "Гордости Лондона" плывет — половину столицы скупить можно".

Она сидела, устроившись на подушках, смотря на дремлющего сына. "Скоро проснется, — сказал Питер, опускаясь рядом, забирая ее руку в свою ладонь. "Пообедаем, переночуем и отправимся дальше".

— Все равно, — внезапно, твердо сказала женщина, — ты должен знать. Ты же мне муж, Питер, как иначе?

— Муж, — согласился он, поцеловав прядь светлых волос. "Хорошо, — Питер тяжело вздохнул и попросил: "Только руку оставь, любовь моя. Я теперь всегда буду тебя так держать и никуда не отпущу".

Она говорила. Питер, наконец, потянувшись, приложил палец к ее губам. "Все, — сказал он, откидываясь к стене, устраивая голову Марии на своем плече. "Все это прошло, и более, никогда не вернется, любовь моя. Сейчас поедем в Лондон, по дороге заберем мою племянницу в Амстердаме. Она круглая сирота, отец ее тоже — в той же смуте погиб, что и твой муж первый. Констанца ее зовут".

— Дочка мистера Джованни! — ахнула Мария. "Он же у нас жил, на заводе Магнитном. Они с моим мужем, Теодором, большие друзья были. Господи, — она прижалась щекой к щеке Питера, — мы мистера Джованни Иваном Петровичем звали, по-русски. Он о дочке своей часто говорил, любил ее очень. Повесили его, — Мария тяжело, глубоко вздохнула. "Я слышала, как тот…Пугачев распоряжался".

Питер привлек ее к себе: "Джон мне в Китай написал, что Джованни погиб, я почту от него в Кантоне получил. От какого-то русского он это узнал, совершенно точно, в Санкт-Петербурге. Как же его звали, этого русского? Нет, Джон бы не стал упоминать его по имени — мало ли что. Бедная моя девочка".

Он поцеловал розовые, мягкие губы: "Там, в саду, я думал — сознание потеряю, когда тебя увидел. Нельзя быть такой красивой, любовь моя".

Женщина лукаво усмехнулась и, подняв бровь, посмотрела в его лазоревые глаза: "Придется привыкнуть. Я впрочем, тоже — еле на ногах удержалась".

— А сейчас? — тихо, сдерживая себя, спросил Питер. "Сейчас — голова кружится, — услышал он шепот Марии, и жалобно проговорил: "Придется терпеть до Бомбея, надо сначала обвенчаться".

— А как же, — в ее сапфировых глазах метался смех. Питер сердито добавил: "Из лошадей будем выжимать все, на что они способны. Я хочу через десять дней стоять с тобой перед алтарем, понятно?". Она потрогала золотой медальон на белой шее: "Майклу потом отдам. Вот, смотри, — она расстегнула халат, и положила на ладонь икону. "Это все, что у меня от России осталось, Питер".

У нее были прозрачные, зеленые глаза и бронзовые, распущенные по плечам волосы. Женщина держала на руках дитя, но смотрела не вниз, а вперед — прямо и бесстрашно, не опуская взгляда. "Матерь Божья, — услышал он голос Марии, — только странно, с головой непокрытой. Это дед Федора, мужа моего покойного, из Италии привез, еще в царствование императора Петра".

— Одно лицо, — понял Питер, вспомнив женщину в мужском костюме, с узлом бронзовых волос, что сидела, полуобернувшись, легко, счастливо улыбаясь. "Это тоже — она".

— Мы с твоим мужем покойным, — задумчиво сказал Питер, прикоснувшись губами к ее теплому виску, — наверное, родственники, только очень дальние. У меня в Лондоне есть портрет этой женщины, — он кивнул на икону, — это миссис Марта Кроу, по первому мужу. А по второму — де ла Марк, поэтому мы с Виллемом говорим, что мы — кузены. Воронцов-Вельяминов была его фамилия, мужа твоего?

Марья кивнула, так и не отводя глаз от иконы. "Надо в архиве порыться, — Питер поцеловал ее, — кажется мне, что я где-то в документах видел это имя. Когда ваш царь Петр гостил в Англии, мой прадед его приветствовал от имени лондонских купцов, император даже обедал у нас в доме, на Ганновер-сквер. Мне кажется, дед твоего мужа тогда в свите Петра был. А твой предок, говоришь, из Германии в Россию приехал, и уже на Москве Вороновым стал?"

— Да, — женщина устроилась в его руках: "Господи, как хорошо. С Федей так было — ничего не страшно, если он рядом". Она повернулась, и, целуя его куда-то в глаз, рассмеялась: "Давно еще, при царе Алексее Михайловиче. Он инженер был, горный".

Питер вспомнил сырую, лондонскую ночь, огонь в камине и тихий голос отца. "Вот, смотри. Уж не знаю, правда ли то, или нет. У Ворона было четверо детей. Мальчики, близнецы, и две девочки".

— Я знаю, — кивнул Питер, — поэтому мы с Холландами родственники, и Эстер с Иосифом в Амстердаме — тоже его потомки. Один сын у него в колониях умер, а второй, отец моей, — юноша задумался, — прапрабабушки, — ушел Ледяной Континент искать и не вернулся.

— Сэр Николас, — отец поморщился и чуть помассировал грудь.

— Ноет и ноет, — пожаловался он. "Ему к той поре — уже шестой десяток шел, а леди Констанца, конечно, с ним отправилась. Так и пропали вместе. И вот их дети, — отец указал на родословное древо. Питер уехал в Квебек, женился там, на Марте, дочери капитана Гудзона, Джордан, в Германию отправился, а Софи вышла замуж за твоего прапрадеда, он Майкл был, как и я".

— Кровь Ворона, — задумчиво сказал юноша, рассматривая пожелтевший, загибающийся на краях лист бумаги.

— Да, — отчего-то вздохнул отец. Тяжело поднявшись, он налил себе ложку темной настойки из хрустального флакона. "Видишь, — он указал сухим пальцем, сестра Майкла Кроу, Юджиния — они двойняшки были, — так и не вышла замуж, старой девой умерла".

— А почему? — Питер поднял лазоревые глаза.

— Она очень увлечена была, — отец сел и стал растирать себе левую сторону груди, — этим самым Питером, старшим сыном Констанцы, а тот ей отказал. Ну вот, — он усмехнулся, — кроме него, она и смотреть ни на кого не хотела. Про Мартина с Мэтью ты знаешь. Они оба были в Тессу Смолл влюблены, по уши. Та предпочла Мартина, а Мэтью пошел и донес на всю семью Смоллов, мол, колдовством они занимаются. Мартин застрелил своего брата, и сам тоже — пулю себе в висок пустил после этого. Восемнадцать лет им всем было, молодые, — отец помолчал, — горячие головы.

— Старый герцог Джон на плаху лег, — юноша стал убирать документы, — из-за всего этого. Папа, — он повернулся к Майклу, — а как же теперь всех их найти, — Питер указал на родословное древо. "Это же весь мир объехать надо, да и, то…"

— И не найдешь сейчас уже никого, — коротко заключил отец и устало закрыл глаза.

Питер погладил ее щеку: "С тобой, дорогая жена, мы тоже родственники, наверное. Приедем в Лондон — покажу тебе наши семейные бумаги. Смотри, — нежно сказал он, — маленький просыпается".

Мальчик зевнул. Обведя комнату синими глазками, увидев их, он улыбнулся. "Аби! — сказал ребенок, протянув ручки.

Питер увидел, как Мария покраснела. Мягко взяв дитя на руки, он обнял мальчика: "Маленький мне уже так говорил, во дворце. Он со мной, — мужчина наклонился и поцеловал смуглый лобик, — первым познакомился, да, мой хороший? А по-английски это "папа".

— Папа, — неуверенно повторил мальчик. Посопев, сев в руках Питера, он повторил: "Папа!".

Мария рассмеялась. Питер поцеловал ее белокурый затылок: "Сейчас я спущусь, велю, чтобы принесли обед, а потом — всем спать. На рассвете мы выезжаем в Бомбей. Поплывем по морю, сыночек, — сказал он Майклу. Тот, хлопнув в ладоши, радостно проговорил: "Море!"

 

Бомбей

Священник осторожно полил каштановую голову ребенка водой. Майкл весело засмеялся. "Слава Богу, — облегченно подумала Мария, глядя на то, как сыну надевают на шею крестик, — вот и все". Двери церкви святого Фомы были раскрыты, из сада тянуло влажным, жарким, напоенным солью воздухом. Питер шепнул ей на ухо: "Мы — следующие, а Луиза с детьми пока там, — он махнул рукой в сторону дверей, — погуляет".

— Тетя Мария очень красивая, — восторженно сказала Маргарита, разглядывая синего шелка, отделанные кружевами, юбки. "Но ты, мамочка — красивее". Луиза де ла Марк улыбнулась: "Господи, бедная женщина, в одном халате сюда приехала. Ничего, в Лондоне ее Питер баловать будет. Как они смотрят-то друг на друга, сразу видно, — налюбоваться не могут".

— Давайте мне крестника, — шепнула она Марии. Женщины, одев Майкла, поставили его на землю. Мальчик потянул Виллема за руку: "Бегать!"

— Вам бы только бегать, — рассмеялась Луиза, — а дома все обезьянку поймать не можете.

Она взяла дочь на руки и пошла к дверям. Питер присел на деревянную скамью: "Обвенчаемся, и я поеду к губернатору Гастингсу. Очень хорошо, что он сейчас здесь, а не в Мадрасе. Оформлю бумаги для Майкла".

— Можно ведь и в Лондоне, — попыталась сказать Мария, но мужчина поднял ладонь: "Конечно, на обратном пути ничего не случится, но, любовь моя, — море есть море. Если что-то произойдет, я хочу, чтобы вы были обеспечены".

— Ничего не произойдет, — она упрямо покачала белокурой, в кружевном чепце головой. Вздохнув, Мария добавила: "Впрочем, тебе решать".

— Я уже решил, — улыбнулся Питер, и встал: "Пора, ваше преподобие?"

— Да, пойдемте к алтарю, — пригласил их священник. Слушая шуршание шелка, он подумал: "Торопится-то как, сегодня венчается, а завтра они и в Кейп уже отплывают, не хотел прямого корабля ждать. Красавицу, конечно, выбрал, глаза какие — будто незабудки. Господи, а ведь я уже десяток лет незабудок не видел — откуда им тут взяться?"

Питер опустился на колени, и взял ее белую руку: "Я люблю тебя".

— И я, — кружево на груди чуть приподнималось от ее дыхания. Мария, потрогала медальон: "Господи, какая фрау Луиза-то женщина хорошая. Платье мне свое дала, сказала, что за Майклом сегодня присмотрит, чтобы мы вместе побыли. Брачная ночь, — она вдруг отчаянно, жарко покраснела.

— Согласен ли ты, Питер, жить с этой женщиной Марией, после божественного таинства брака, любить ее, утешать ее, чтить и поддерживать в беде и в радости, отказываясь от всех других до тех пор, пока вы оба живы? — спросил священник.

— Да, — его лазоревые глаза вдруг заблестели. Он крепко сжал руку Марии. "Все равно не верю, — улыбнулся про себя Питер. "Вот кольцо надену, и поверю".

— Согласна ли ты, Мария, жить с этим мужчиной, Питером, после божественного таинства брака, повиноваться и служить ему, любить, чтить и поддерживать его в беде и в радости, отказываясь от всех других до тех пор, пока вы оба живы? — священник взглянул на розовые губы женщины и услышал твердое, почти без акцента: "Да".

— Английский я выучу, — улыбаясь, сказала себе Мария. "Арабский же выучила, и Питер сказал, что я быстро схватываю. А маленький — тем более".

Питер достал из кармана сюртука простое золотое кольцо: "Первое, какое в лавке у того ремесленника было. Да какая разница, — он едва удержался, чтобы не припасть губами к ее руке.

— Этим кольцом я обручаюсь с тобой и даю тебе это серебро и золото, клянусь почитать тебя и разделять с тобой все имущество, которое есть у меня, во имя Отца, Сына, и Святого Духа, — тихо сказал он. Мария, почувствовав тепло его дыхания, — совсем рядом, — облегченно, на мгновение, закрыла глаза.-Все, — Питер поднялся. Он обнял ее, целуя мягкие, нежные губы: "Все, любовь моя. Мы вместе, навсегда". Когда они вышли в сад, дети со всех ног кинулись к каменным ступеням. Маленький Виллем радостно дернул Майкла за руку: "Папа и мама поженились, понял?". Майкл раскинул ручки. Мария, присев, обняла его. Питер стоял, и на лице его была нежная, едва заметная улыбка. "Я ведь так долго этого ждал, — сказал он жене, наклонившись, целуя Майкла в лоб. "Так долго ждал вас, милые мои". Она едва слышно всхлипнула и, подняла сына: "Мы тогда пойдем с фрау Луизой стол накрывать, а ты возвращайся быстрее, хорошо?" — Конечно, — просто сказал ей муж. "Я теперь всегда буду торопиться домой, Мария, — к вам". Луиза взяла детей за руки. Они, все вместе, пошли по дорожке к высоким воротам, что отделяли церковь от большой, зеленой лужайки, за которой блестела вода залива. Вадия оглянулся. Нагнувшись, он незаметно скользнул в низкий, темный дверной проем. Снаружи, на торговой улице, было шумно, кричали разносчики шербета, мычали коровы. Он, поправив белый, аккуратный тюрбан, устроился на подушках. Человек, что сидел напротив, — в невидном, затрепанном халате, вытер красную слюну с губ. продолжая жевать бетель, откинувшись к стене, он усмехнулся: "Не бойся, друг мой, дальше Мозамбика это корыто не доплывет".-Это быстроходный корабль, — холодно заметил Вадия, сцепив смуглые пальцы. Мастер тут же, широко, улыбнулся: "Был когда-то".-Не понимаю, — человек потянулся за серебряной чашей и сплюнул, — почему бы просто его не прирезать во сне. Хотя бы сегодня. Или на корабле.-Тогда придется и остальных убивать, — возразил Вадия, — а это грех. Ахура Мазда заповедовал нам жить праведной жизнью, и наказывать зло. Вот мы и наказываем, а невинные люди пострадать не должны. Тем более дети господина де ла Марка. Моя семья его предку жизнью обязана, он приютил моего прапрадеда, когда тот приехал в Сурат. — Я уже говорил, — мужчина достал из кармана халата тяжелый шелковый мешочек, — я не хочу, чтобы он умер быстро. Ты привяжешь его к мачте и оставишь одного на корабле, пусть сдохнет от голода и жажды. Берег там близко, доберетесь на шлюпках, — добавил он.-А женщина и ребенок? — поинтересовался его собеседник. Вадия пожал плечами: "Это уже ваше дело, друг мой, меня интересует только мистер Кроу, — он положил на резной столик золото, и, не прощаясь, вышел.-Правильно, — подумал Вадия, проталкиваясь сквозь толпу. "Очень хорошо, что он решил не дожидаться "Гордости Лондона". Это большой корабль, было бы сложно сделать так, чтобы она пошла ко дну, даже мне. И капитан там англичанин, его не подкупишь. Пусть "Гордость Лондона" спокойно возвращается домой, а мистеру Кроу чайки глаза выклюют". Он дошел до каменных колонн храма. Ступив в прохладную переднюю, заметив на гладком мраморе пола отблески священного огня, Вадия устало закрыл глаза и нащупал в кармане халата маленький сверток. Вадия развернул его. Положив на смуглую ладонь четыре щепки, он вдохнул сладкий аромат сандала. Он взял со стены темные от нагара, серебряные щипцы. Закрыв шелком лицо — чтобы не осквернить своим дыханием огонь — Вадия подошел к чаше.-Николас, — прошептал он, протягивая огню жертву. "Марта. Грегори. Тесса". Пламя зашевелилось, заворочалось. Вадия увидел темные, наполненные болью глаза отца.-Я… не смог…, - сказал он, схватив его за руку, задыхаясь, сжав пальцы сына. "Не смог…наказать зло. Твоя очередь, сын".-Пусть будет так, — сказал Вадия, все еще глядя в огонь. "Да исполнится по желанию каждого желаемое, которым по своей воле распоряжается Ахура-Мазда". Он взял серебряную ложку. Зачерпнув горячий, серый пепел, помазав лоб и веки, он застыл, склонившись перед чашей. Питер остановился перед дверью спальни и прислушался — жена пела на незнакомом языке, мягко, ласково. Он улыбнулся: "Русский. Надо, чтобы Мария меня научила, раз я в Санкт-Петербург буду ездить. А вот и по-немецки поет, эту колыбельную о снах, которые с дерева падают". Он оглянулся, и, прислонился к покрытой резными узорами стене, — дом был выстроен по-европейски, но все убранство было местным, индийским, и пахло в нем Индией — сандалом и пряностями: — Отец. Смогу ли я, справлюсь? И Мария, она не говорит мне, но я, же чувствую — она их любила. И первого своего мужа, и отца Майкла. Салават его звали, красивое имя. Майкл в него — смуглый и темноволосый, а глаза — все равно синие. Она меня любит, я вижу это, но… — Питер тяжело вздохнул. Он услышал ласковый голос: "Хочешь пожелать маленькому спокойной ночи?" Жена стояла на пороге, закутавшись в шелковый халат Луизы, белокурые волосы были заплетены в косы, на руке блестело кольцо. Питер, будто очнувшись, кивнул: "Ну конечно хочу". В опочивальне, на мраморном столе, горел медный фонарик. "Мы на верхнем этаже будем спать, — подумал Питер, садясь на большую, под кисейным балдахином кровать. "Луиза сказала — возьмет его к себе, если проснется. Какой он еще маленький, господи". Мальчик поворочался, сонно глядя на него: "Папа". Майкл протянул маленькую ручку. Взяв ладонь Питера, он подложил ее себе под щеку. — Доброй тебе ночи, сыночек, — сказал Питер. Почувствовав, как жена обнимает его сзади, он так и сидел — слушая дыхание ребенка, ощущая на своих плечах ее маленькие, нежные руки. Он нашел пальцы Марии и поцеловал их, медленно проведя губами по белой коже. "Пойдем, — шепнул Питер, поднимаясь, перекрестив ребенка. "Пойдем, любовь моя". На лестнице было тихо и темно, дом уже спал, в раскрытые окна был слышен шум океана. "Острова, — подумала Мария. "И там, в Англии — тоже остров. Господи, да чаяла ли я, за что мне такое счастье? Добраться бы теперь до дома спокойно, детей растить, о Питере заботиться, и больше мне ничего не надо. Нет, — она, на мгновение, замерла в его объятьях, — надо". Дверь спальни легко заскрипела, в саду, под ветром, зашелестели пальмы, его лазоревые глаза были совсем рядом. Мария, вдруг спросила: "Ты был в Венеции?".-Был, — ответил Питер, нисколько не удивившись, расплетая ей косы, окуная лицо в прохладные, белокурые волосы. "Я тебе сейчас все расскажу". Под скользким шелком она тоже — была мягкой, ласкающей руки, покорной. Он стал рассказывать, целуя ее, опускаясь на колени, иногда прерываясь, чувствуя ее руки на своих волосах, слыша ее нежные, приглушенные стоны.-Еще, — попросила Мария. Он, поднял ее на руки: "Теперь же это на всю жизнь, любовь моя. До конца наших дней". Оказавшись на кровати, она приподнялась на локте. Блеснули синие глаза: "Я будто в тюрьме жила все это время, Питер. Только с Майклом говорила, а он же маленький еще совсем. Когда он родился, там, в Бухаре, я лежала ночами, кормила и ему все рассказывала — и об отце его, и о первом муже моем, о России, обо всем…, Ты говори со мной, хорошо, а то я так устала молчать, милый". Питер обнял ее. Устроив жену рядом, опустив голову к высокой, белой, как снег, груди, он тихо ответил: — Я всегда буду говорить с тобой. Буду возвращаться домой из конторы, садиться у камина и все тебе рассказывать, как же иначе? Мой отец так тоже делал, всегда, пока мама была жива. А потом со мной говорил, и с Констанцей, — он внезапно, резко выдохнул и Мария шепнула: — Бедный мой. Я же знаю, что это такое, моего братика на глазах моих убили. Иди сюда, — она нежно покачала его, целуя куда-то за ухо. Питер подумал: "Господи, как я счастлив, только бы ей было хорошо со мной, прошу тебя".-Я тебя люблю, — вдруг, будто услышав его, сказала Мария. Прижавшись к нему всем телом, рассмеявшись, она велела: "А теперь ложись, закинь руки за голову, как тебе нравится…"-Откуда ты знаешь? — удивился Питер.-Я на тебя смотрела, — она удобно устроилась где-то внизу и лукаво добавила: "А ты и не замечал. Ложись и рассказывай мне о грузах на "Гордости Лондона".-Все я замечал, — смешливо сказал муж: "А почему о грузах?" — Потому что я слышала, как ты себе под нос что-то такое бормотал, за завтраком, — ее голос затих. Питер, сквозь зубы, проговорил: "Я не уверен, что смогу это выдержать, любовь моя". Он запустил пальцы в ее рассыпанные волосы, и, улыбнувшись, закрыл глаза. В свете луны она вся была будто выкована из серебра. Он наклонился над ней, и, приникнув к полуоткрытым губам, услышал отчаянный шепот: "Нельзя…, кричать…"-Нет, — согласился он, чувствуя, — всем телом, — ее сладость. "Подожди…, любовь моя…, до Лондона. Я тоже…"-Что? — задохнувшись, откинув голову, цепляясь раскинутыми руками за шелк простыней, спросила Мария.-Люблю, когда громко, — уже не сдерживая себя, ответил Питер, и уронил голову на ее плечо. "Еще хочу, — чувствуя, как беспорядочно бьются их сердца, сказал мужчина. "И буду хотеть всегда". Она пошевелилась под ним, едва слышно застонала, и, одним быстрым движением оказалась сверху. "Я тоже, — одними губами проговорила Мария. Питер, обнимая ее, видя отражение лунного света в ее глазах, вдруг рассмеялся: "Вот сейчас все и повторим, счастье мое, торопиться некуда". Он проснулся первым, и долго лежал, удерживая ее в своих руках, любуясь утомленным, с темными кругами под глазами, лицом. "Хорошо…, - чуть зевнув, дрогнув ресницами, сказала Мария, — что я в мужском наряде поеду. Воротник высокий" Питер прижался губами к синяку на белой шее. Нежно перевернув ее на бок, он согласился: "Хорошо. Вот тут, — он закусил губу, — и останусь, навсегда".-А как же контора? — раздался приглушенный смешок откуда-то из подушек.-Потом, — целуя ее плечи, шепнул Питер. "Все потом, а пока, — он прижал ее к себе близко, совсем близко, — я буду здесь, сколько выдержу".-Долго, — протянула Мария. Он, почувствовав мягкое, нежное тепло ее тела, кивнул: "Очень долго, любимая". Он накрыл ее шелковой простыней, и, взглянув на рассвет за окном, велел: "Спи. Нам только после обеда в порт. Вот до обеда и спи".-Но Майкл…, Завтрак, и вещи надо…, - Мария глубоко, неудержимо зевнула. "Я сказал, спи, — Питер поднес к губам ее руку. "Отдыхай, любовь моя". Она заснула сразу, как ребенок. Питер, сладко потянувшись, прошел в умывальную. Плеснув в лицо холодной водой, одевшись, он, на цыпочках, спустился вниз и нажал на медную ручку двери. Майкл сидел в постели, недоуменно оглядывая спальню. "Как знал, — смешливо подумал мужчина. "Папа! — обрадовано проговорил мальчик. Питер присел на постель, и, поцеловал его: "Так, старина, нам с тобой надо умыться, все тут прибрать, а потом можно спуститься в сад".-Мама? — поинтересовался мальчик, склонив голову набок.-А мама отдыхает, — Питер взял его на руки, и, пощекотал: "Пойдем, сыночек, мы с тобой поиграем, а мама пусть поспит".-Ага! — согласился Майкл, и, смеясь, дернул его за волосы. Мария стояла у окна столовой, глядя на зеленые лужайки сада. Где-то наверху, в пальмах, раскачивалась обезьяна, утреннее солнце отражалось в воде пруда, рядом с которым стоял павлин, распустив хвост, любуясь собой. — Хорошо вам плыть будет, — сказала сзади Луиза, накрывая на стол. "Ветер поменялся, видишь, не так жарко стало. С гор, северный, как раз до Африки быстро дойдете, а там уже и Кейп рядом". Мария увидела мужа, — он шел по дорожке, держа на руках Майкла, что-то ему, рассказывая. Присев, поцеловав ребенка в щеку, он указал на небо. Мальчик кивнул головой и улыбнулся.-Прятки! — потребовали Виллем и Маргарита. "Вы с Майклом ищите нас, дядя Питер".-Будем, — согласился мужчина. Майкл весело повторил: "Будем!" Мария всхлипнула. Луиза обеспокоенно спросила: "Да что ты?". Она подошла и, обняла женщину: "Не надо, не надо милая, все закончилось. У тебя сейчас ничего, кроме счастья, не будет".-У тебя тоже, — сквозь слезы сказала Мария, положив руку на чуть выступающий живот Луизы. "Я поэтому и плачу, милая, — от счастья".-Смеяться надо, — Луиза протянула ей шелковый платок. "Что муж-то твой, не переживает, что косы твои пострижем?" — Переживает, — Мария вытерла лицо и покраснела. "Хотя до Лондона как раз они и отрастут, а в мужском наряде ехать удобнее".-Ну, зови их, — попросила вторая женщина, — все готово уже. Мария вышла на террасу и, подняв голову в небо, застыла — в небе кружился мощный, коричневый ястреб. Птица взмахнула крыльями, и, развернувшись — исчезла из виду. Индийский океан. Над едва колыхающейся гладью воды вставал нежный, ранний рассвет. Корабль, — небольшой, одномачтовый, — медленно дрейфовал на юг. Вокруг не было ничего, кроме едва заметных, легких, темно-синих волн и огромного, розовеющего на востоке неба. Ставни каюты были открыты. Мария, пошевелившись, приподнявшись — взглянула на подвешенную к потолку колыбель. Сын спокойно спал, подложив ручку под каштановую голову. Она улыбнулась и посмотрела на мужа. Темные, длинные ресницы едва дрожали. Мария смешливо подумала: "Какой он красивый. Будто ангел небесный. Господи, как я его люблю". Питер, не открывая глаз, взял ее руку и направил вниз, под холщовую простыню. "Только, — он потерся о белое плечо, — сначала я, любимая, а то я соскучился, с вечера. Иди сюда, — он перевернулся на спину. Улыбаясь, он посмотрел вверх: "Очень красивый вид. Так бы и любовался, но хочется и на вкус попробовать".-У тебя, — Мария вцепилась рукой в переборку, — это очень хорошо получается. Только…, надо тише… — И слова не скажу, — пообещал ей муж. Женщина, почувствовав его губы, прикусив руку, — откинулась назад. Колыбель чуть раскачивалась, ветер усилился. Майкл, чуть зевнув, перевернувшись на другой бок — заснул еще крепче. Мимо ставень промелькнула чья-то темная тень. Капитан "Аль-Садии" поднял голову от карты: "Так. Пять миль до африканского берега и впереди мели. Лучшего места не найдешь. Безлюдно, пустынно — мистеру Кроу никто на помощь не придет. Тут все и сделаем". — А женщина и ребенок? — поинтересовался моряк.-Возьмем с собой, — капитан пожевал бетель и вытер красную слюну рукавом халата, — там, — он махнул в сторону Африки, — продадим, по дороге. Пойдем на север, к Мозамбику, достанем какую-нибудь посудину, и доберемся домой.-Жалко, — помощник погладил борт "Аль-Садии". "Жалко ее бросать". Капитан оскалил редкие зубы. "Мне этот парс столько заплатил, что в Бомбее я снаряжу большой корабль, хороший, с пушками. Погуляем вволю". Он достал из-за пояса халата пистолет, и задумчиво повертел его в руках: "Ты же обыскивал их вещи, пока они спали. Есть у него оружие?" — Есть, — кивнул помощник. "Но они сейчас, — он тонко усмехнулся, — наверняка занимаются тем, чем положено заниматься в медовый месяц. Он и дотянуться до своего пистолета не успеет". Большой, красивый ястреб, покружив над кораблем, сел на мачту. Капитан удивился, подняв голову: "Надо же, как далеко от суши залетел, обычно их тут не увидишь. А вот и чайки". Стайка птиц, — две большие, одна поменьше, — хлопая крыльями, стала устраиваться на реях.-Спускайте шлюпку, — велел капитан, — я пока разберусь с этим англичанином.-Стойте, — помощник указал на восток. "Что это, туча?". Капитан вгляделся в медленно темнеющее небо и услышал хриплый крик ястреба откуда-то сверху.-В жизни не видел, чтобы их столько было, — сказал он, поднимая пистолет. Они летели на запад, — сотни, тысячи птиц, кружась над "Аль-Садией", опускаясь на палубу.-Аллах милосердный, — пробормотал капитан, посмотрев на горизонт, — а вот теперь точно — надо удирать отсюда. Давайте быстрее, — обернулся он к матросам, — не видите, что ли? С севера задул резкий ветер, раздался удар грома, парус заполоскал. Помощник, вздрогнув, спросил: "Да откуда эта гроза? Все же тихо было". Капитан выругался по-арабски: "Бывает такое. Надо уйти от них, — он показал на волнующееся море вдалеке. Помощник вгляделся и увидел три тонкие полоски, что быстро приближались к "Аль-Садие". Парус надулся, корабль рванулся вперед. Моряк тихо сказал: "Не уйдем, они слишком близко". -Когда я вернусь, — капитан поджал губы, — все должны быть уже в шлюпке. Выгребем. А корабль, вместе с англичанином, пусть поднимает водяным смерчем, не жалко. Он ступил на трап и ястреб, расправив крылья — молнией ринулся вниз. Вцепившись острыми когтями в прикрытые халатом плечи, птица ударила клювом в затылок капитана.-Стреляй же! — закричал тот помощнику. "Стреляй в него!" Чайки, злобно клекоча, стали виться над палубой, бросаясь на людей. Ястреб что-то хрипло прокричал и, вцепившись клювом в ухо капитана — стал рвать его, мотая красивой головой. Снизу, из каюты, донесся плач ребенка.-Как качает, — испуганно сказала Мария, беря на руки сына, успокаивая его. "Питер, что же это такое?" — Все будет хорошо, мы близко от берега, — он быстро собрал вещи в кожаный мешок. Проверив пистолет, Питер велел: "Возьми шаль, посади туда Майкла, и пойдем. Даже если это шторм — земля тут совсем рядом, я помню карту". Он вышел в коридор и прислушался — с палубы доносились крики и стрельба. "Нет, — он повернулся к жене, — не надо рисковать. Это могут быть пираты, тут они тоже есть, в Индийском океане. Сейчас вернемся в каюту и закроем дверь на засов".-Папа? — недоуменно сказал Майкл. "Не волнуйся, — он прикоснулся губами ко лбу ребенка, — я же с вами, сыночек, все в порядке". Дверь захлопнулась. Мария сказала: "Шлюпка. Странно, только в ней нет никого. Эта наша, с корабля".-Подожди, — Питер перегнулся наружу. Подхватив канат, он привязал шлюпку к ставне. "Спускайтесь, — велел Питер, глядя на высокие, с белыми гребнями волны. "И вправду, какой шторм, на ровном месте, — подумал он. "Ничего, за ними нас как раз — не заметят" Он подождал, пока Мария устроится в шлюпке. Спрыгнув на дно, Питер взял весла: "Жалко, что паруса нет. Но ничего, ветер такой, что нас и так к земле вынесет". Шлюпка поднялась на гребень волны. Мария ахнула: "А где же второй корабль, если это пираты?" Питер оглянулся и застыл — водяной смерч подхватил "Аль-Садию", и, подняв ее, легко, будто игрушку, закрутив — бросил вниз. Он услышал треск дерева и, взглянул на бледное лицо жены: "Ты не бойся, мы выберемся".-Птичка! — весело крикнул Майкл, указывая на корму шлюпки. "Большая!" Коричневый ястреб покружился над морем, сопровождаемый тремя чайками. Легко встав на крыло, он ушел вверх, исчезнув в огромной стае. Развернувшись над обломками "Аль-Садии", пиццы полетели на восток, в открытое море. Мария тихо сказала: "Смотри".-Займи чем-нибудь Майкла, — попросил Питер. Взяв весло, он подтащил поближе труп, что плавал лицом вниз на воде. Он перевернул тело и, одними губами прошептал: "Вот оно как, значит". Вместо глаз у человека зияли кровавые провалы, лицо было исклевано. Питер перекрестился и оттолкнул труп: "Все, незачем тут болтаться, надо быстрее грести к берегу". На белом песке весело горел костер. Мария насадила на кинжал рыбу: "Жалко, соли нет. Но морской водой полить можно. А как же мы теперь, без шлюпки?" Питер вздохнул, и погладил ее по коротко стриженым, белокурым волосам: "Мы бы все равно на лодке до Кейпа не дошли, это опасно очень. А деревьев тут нет, — он оглянулся и посмотрел на бесконечный, пустой берег. "То есть они растут, но там, — он указал рукой, — дальше, если идти вглубь земли". Майкл дремал, привалившись к мешку, укутанный шалью.-Держи, — женщина положила рыбу на дощечку. "Ешь, — кивнула она мужу, — я потом".-Ничего, — Питер облизал пальцы и удивленно сказал: "Вкусная!". "Ничего, — повторил он, — золото у нас есть, пистолет с порохом — тоже, а потом я лук сделаю. Ты же умеешь из лука стрелять?" — Конечно, — Мария улыбнулась, — я в лесу выросла, на прииске, не забывай. Лошадей бы, — она вздохнула и прижалась к плечу мужа.-Достанем, — уверил ее Питер, подув на кусок рыбы. "Открывай рот, — велел он и поцеловал нежное ухо. "Отсюда пойдем на юг, — он потянулся за кинжалом и быстро начертил на песке карту. "Только не вдоль моря, тут и, правда — пиратов много. На юго-запад, — поправил он себя. Мария поднялась и посмотрела на плоскую равнину, что темнела вдали. "Питер, — она обернулась, — а там был кто-нибудь вообще, до нас?" — Из белых — вряд ли, — спокойно ответил ей муж, вставая рядом, беря ее за руку. "Но это совершенно неважно, я обещал довезти вас домой, и довезу".-Хорошо, — тихо сказала ему Мария, все еще разглядывая бескрайнее, пустынное пространство перед ними.

 

Интерлюдия

Карибское море, февраль 1777 года

В каюте было накурено, пахло ромом. Черный Этьен, вычищая кинжалом, кровь из-под ногтей, велел: "Пей!"

— Мне нельзя, — хмуро ответил Иосиф, отодвигая бутылку. "Я ведь вам говорил уже, месье Этьен, я еврей".

— Не ври мне, — капитан "Молнии" ощупал языком гнилой зуб. "Я жил с девкой, вашей, тоже — с голландского барка ее снял, они семьей в колонии плыли. Так она мне рассказывала, что вам вина нельзя, а ром и кашасу — можно. Потом в бордель ее продал, в Ресифе, кажется, — он нахмурился: "Или в Веракрусе. Не помню, в общем. Так что пей, а то, — Этьен мелко рассмеялся, — я подумаю, что ты меня не уважаешь. А капитана, — он поднял грязный палец, — надо уважать, понял, доктор?"

— Понял, — Иосиф выпил сразу половину стакана и злобно подумал: "Пристрелить бы тебя прямо здесь, конечно, но нельзя, — Фэрфакс мне велел не рисковать".

— Это очень хорошо, — Этьен порезал солонину, — что ты моего старого друга, Генри Фэрфакса — вылечил. Я за ним, доктор, два десятка лет гоняюсь. Он же ссучился, — Этьен поморщился, — завязал, думал, — капитан стал шумно жевать, — что не найду я его. А я нашел, — он вытер губы. Посмотрев мутными глазами на Иосифа, пират усмехнулся: "Ты ему ступню отрезал, а я дальше буду его резать — по кусочкам, пока он мне не скажет, где клад".

Этьен перегнулся через заваленный объедками стол. Дыша на Иосифа перегаром, он оглянулся по сторонам: "Клад Энрикеса, понял? Два клада тут было — Ворона, да тот пропал давно. Остров, у Джеймстауна — вдоль и поперек изрыли, а не нашли. А еще — клад Энрикеса, он его для сына спрятал, того, что ему Черная Джо родила, — толстые, мокрые губы Этьена расплылись в ухмылке. Он добавил, разливая ром:

— Тоже Джо. Только наша — доска, ни кожи, ни рожи, а та, я слышал, красавица была. Энрикесу уже шестой десяток шел, а ей — едва двадцать исполнилось. Она у него помощником плавала, лихая баба, судя по всему. Слышал же ты про Черную Джо? — спросил Этьен. Иосиф, выпив, посмотрев в красные, осовевшие глаза капитана, кивнул: "Слышал".

В библиотеке горел камин. Джон разложил на коленях какие-то бумаги, и оглянулся на дверь: "Только детям об этом знать совершенно незачем, не для их ушей все эти истории. Пока что".

Джованни вздохнул. Налив себе вина, он хмуро сказал: "Я, в общем, о своем прапрадеде наслышан, спасибо. Да и ты тоже, думаю, — он повернулся к Иосифу.

Тот отпил виски, и, погрев в руках серебряный бокал, хмыкнул: "А как же. Только вот вряд ли его светлость герцог Экзетер нас сюда позвал для того, чтобы рассказывать о смерти семьи графа Ноттингема. Это мы и так помним".

Джон подпер подбородок кулаком и, посмотрел в огонь: "Когда король Чарльз казнил моего предка, из-за того дела Смоллов, леди Беллу отправили в ссылку, сюда, в Оксфордшир, с детьми. Впрочем, Вероника уже помолвлена к тому времени была, с графом Лестером. Тот оказался приличным человеком, и помолвку не разорвал, даже после их опалы".

— Было же две сестры, — нахмурился Джованни. "Близнецы. Вторую Джозефина звали, я помню".

Джон вздохнул и откинулся на спинку большого кресла. "Джо сбежала. В Плимут, а оттуда — на Карибы. Вот, рапорт от Уильяма де ла Марка, с Барбадоса, помечено 1632 годом, через год после казни старого герцога. "Капитан Энрикес основал собственное бандитское государство, на одном из островов у побережья Бразилии, и объявил себя его правителем. При нем есть и королева — некая авантюристка, называющая себя Черной Джо. Судя по донесениям, она англичанка, отлично говорит по-французски, и на других европейских языках, знает навигацию, и прекрасно владеет оружием. После того, как мы получим более полные сведения о местонахождении острова, предполагаю его атаковать, чтобы прекратить вылазки пиратов в этом районе Карибского моря".

В библиотеке повисло молчание. Иосиф, неуверенно, сказал: "Может, это и не она была…"

— Чует мое сердце, что она — кисло, заметил герцог: "Потом Энрикес поехал к Генри Моргану, советником. После этого следы их потерялись — и капитана, и этой Черной Джо".

— Вот еще, — он взглянул на Джованни, — о твоем прапрадеде. Леди Вероника Холланд вышла замуж за графа Лестера, родила ему сына, Джеймса, и все было хорошо. Потом началась гражданская война. Мистер ди Амальфи из владельца типографии, где печатались всякие сочинения пуритан, стал правой рукой Кромвеля.

— И? — Джованни поднял бровь.

— И граф Лестер погиб на поле боя, а сын Вероники, подросток, ему двенадцать лет, было — попал в плен, раненый, он с отцом вместе сражался…, - Джон помолчал. "Твой прапрадед делал предложение Веронике, давно, однако она ему отказала. Так вот, — он горько усмехнулся, — мистер Пьетро приехал к ней, сюда, в Оксфордшир, — поместье Лестера сожгли, леди Вероника тут обреталась. Он предложил ей, так сказать — помочь".

Джованни побледнел. Иосиф подумал: "Господи, ну вот только этого ему еще не хватало".

— В общем, — Джон вздохнул и стал собирать бумаги, — леди Вероника вышла за него замуж, а юному Джеймсу Лестеру — все равно отрубили голову. Вероника родила твоего прадеда, его тоже Джованни звали, ну а мистер ди Амальфи, как мы все знаем, погиб в битве при Марстон-Муре, его сыну тогда и года не было. Вот так.

Он встал. Убрав папку куда-то подальше, закрыв на ключ двери шкапа, Джон обернулся: "А вообще — все это быльем поросло, нечего и вспоминать больше".

Этьен сплюнул на пол каюты, и развалился в кресле:

— Как Энрикес умер, Черная Джо одна плавать стала, с сыном их. То ли Исаак его звали, то ли еще как-то. Конверсо они спасали, Энрикес тоже — этим занимался. В Картахене должны были какую-то бабу жечь, из евреев, с детьми. Черная Джо с Исааком собрали целый флот, и туда отправились. Да не повезло им — испанцы их расстреляли. Так что лежит она на дне гавани, и сын ее там же. А клад, — Этьен потянулся за второй бутылкой, — клад они забрать не успели. И эта сука Фэрфакс, — капитан стукнул кулаком по столу и рыгнул, — скажет мне, где он! Давай лечиться, — велел Этьен, выпив.

— Лежит, там, где ее дед, — вздохнул Иосиф, вытирая руки, доставая футляр с инструментами. Он набрал густой жидкости в шприц. Этьен жалобно выругался: "Вот же дрянь! Я ее спрашивал — чистая, мол? Она клялась, что да. И сифилис ты мне тоже вылечишь, — приказал он, застегиваясь.

— Вылечу, — холодно подумал Иосиф, наливая темной настойки в оловянный стаканчик. "У тебя, мерзавца, скоро нос провалится, хотя ты до этого не доживешь".

— Лауданум, — сказал он. Черный Этьен жадно выпил. Устраиваясь на койке, он зевнул:

— Завтра зубом моим займемся, а потом капитаном Фэрфаксом. Я теперь тебя никуда не отпущу. Мне надо, чтобы он жил, а то кто же ему ногу лечить будет? — Этьен расхохотался и захрапел.

Иосиф немного подождал. Обведя глазами загаженную каюту, тихо поднявшись, он забрал со стола связку ключей. Сунув в карман холщовой куртки инструменты, Иосиф неслышно открыл дверь. Пригнувшись, мужчина шагнул в низкий, темный коридор.

Она стояла у трапа, с фонарем в руках.

— Все готово, — не глядя на него, едва слышно сказала девушка.

— Иди на палубу, я сейчас, — ответил Иосиф, исчезая в черной глубине проема, что вел в грузовой трюм. Джо закусила губу, и, что-то пробормотав, — стала подниматься наверх.

Иосиф встал на колени рядом с Фэрфаксом, и отдал ему ключи: "Капитан, пожалуйста, довезите ее до Плимута. Там мало того, что ее брат искать отправился, да еще и отец за ними поехал".

Фэрфакс потянулся. Разомкнув кандалы на ноге, он потер руками лицо. "Довезу, конечно, — буркнул он. "Что там Этьен — спит?"

Иосиф кивнул, и, осмотрел протез: "Отлично получилось, даже не верится, что я операцию не в кабинете делал, а в трюме, во время качки. Зажило отменно". Фэрфакс пошарил в соломе. Найдя костыль, капитан отмахнулся: "Пока и сам могу, дорогой мой. Вахтенный где?"

— Я его в море отправил, уже давно. Там Джо на палубе, — Иосиф помолчал: "Капитан, а как вы все это вдвоем сделаете? Может, мне остаться? Этьен до утра проспит".

— До утра тут все будет закончено, — Фэрфакс взял у врача фонарь. "Молния" стояла на якоре, чуть покачиваясь, в трюме было душно. Капитан, ловко карабкаясь по трапу, заметил: "Нечего тебе тут больше делать. Езжай в эту Йоденсаванну, мы как раз напротив устья реки. Пятьдесят миль вверх, и ты там. А потом в Картахену отправляйся. Там сядешь на корабль, что до Флориды идет. И не лезь на рожон, тебе сестру найти надо".

Они стали подниматься наверх. Иосиф, вдыхая кислый запах пота, услышал храп моряков: "Два десятка человек в команде, отъявленные головорезы, как старик и девчонка с ними всеми расправиться собираются? У Фэрфакс, конечно, рано поседел, так — ему еще шестидесяти нет — но все равно. И на костыле он".

— Девчонка, — Иосиф почувствовал, что краснеет.

В трюме было прибрано, Фэрфакс лежал на чистых, шерстяных одеялах. Иосиф закончил перевязку: "Ну вот, капитан, через пару недель я вас поставлю на протез. Не волнуйтесь, руки у меня хорошие, я в Амстердаме — у настоящих мастеров учился".

— Руки у тебя золотые, — Фэрфакс сел, прислонившись к переборке. Он принял от Джо оловянную флягу с кофе.

— А Джо мне не дается, — усмехнулся Иосиф, — я ему говорил — дай посмотрю, как рана зажила, а он все отнекивается. Скажите ему, капитан, стесняться нечего, мы же все тут мужчины.

Иосиф перевел глаза на парнишку и увидел, как тот зарделся, — мгновенно, густо. "Слепой ты что ли, доктор, — сварливо сказал Фэрфакс, завинчивая крышку фляги, — какой он тебе мужчина. Девчонка это".

Иосиф посмотрел на медвежий клык, что болтался рядом с крестом на стройной шее: "Господи, какой я был дурак".

— Немедленно домой, — он мерил шагами трюм. Забывшись, стукнувшись головой о балку, мужчина сочно выругался.

— Осторожней, — робко сказала Джо, стоя у трапа. "Вы ударитесь".

— Сам разберусь, — ядовито отозвался Иосиф. Он повернулся к Фэрфаксу: "Капитан, я вас прошу — отвезите ее в Плимут. Ей пятнадцати лет еще не было, этой дуре, какой из нее моряк?"

— В общем, неплохой моряк, — заметил Фэрфакс, и чему-то улыбнулся. "Я тоже — в ее годы на марсе стоял, даже помладше был".

— Ее брат ищет, отец…, - Иосиф присел рядом с Фэрфаксом и, помолчал: "Я бы и сам с ней туда отправился, но мне сестру найти надо, и воспитанницу нашу. Мне надо в колонии, в Чарльстон. Я прошу вас, капитан".

— Отвезу, — хмуро сказал тот. "Как только закончим это дело, с "Молнией", — сразу развернемся и пойдем домой. А ты что ее, не узнал, что ли? — он кивнул на Джо.

— Я ее последний раз видел, как ей девять лет, было, — отозвался Иосиф. "Пойдем, — велел он Джо, — мне твой отец и так голову снесет, конечно, но я хоть посмотрю — что у тебя за рана была. У тебя же язык без костей, как известно, врешь и не краснеешь".

Она только низко опустила изящную, коротко стриженую, темноволосую голову.

В ее каморке было темно, пахло солью, за раскрытыми ставнями томно плескалось море. У нее были тонкие, белоснежные плечи и худая, с выступающими лопатками спина. Она стояла, отвернувшись, прижимая к груди куртку.

Иосиф взглянул на круглый, розовый шрам повыше острого локтя и зло спросил: "Ну что ты за дура, Джозефина? А если бы он тебе локоть прострелил? Скажи спасибо, что навылет прошла". Он прикоснулся к ее руке. Осмотрев шрам, — девушка вздрогнула, Иосиф вздохнул: "Одевайся".

— Меня зовут Джо, — буркнула она, натягивая рубашку.

— Тебя зовут дура, — отрезал Иосиф. Он вышел, от души хлопнув дверью.

Фэрфакс остановился у капитанской каюты, — из-за хлипкой двери доносился храп Черного Этьена, и положил руку на плечо Иосифу:

— Запомни — там, в Картахене, дружок мой сидит, дон Фернандо. Кабак в порту держит. Если что — придешь к нему сам, или пришлешь кого-нибудь. Скажешь вот это — Фэрфакс поманил к себе Иосефа и шепнул что-то ему на ухо. "Кому надо — передадут".

— Не смейся, — он заметил улыбку на красивых, обветренных губах, и ласково потрепал Иосифа по темноволосой голове, — со старых времен осталось, пока мы с этим, — он кивнул на каюту, — еще по разным дорогам не пошли. Слова-то простые.

— Иди, мальчик, — он переложил костыль в левую руку. Иосиф увидел, как блеснули сталью его серые глаза. "Иди, а то у нас тут будет сейчас, — Фэрфакс поискал слово, — много работы. Спасибо тебе. Может, и встретимся еще". Они пожали друг другу руки. Иосиф, идя к трапу, успел заметить, как Фэрфакс открыл дверь каюты Черного Этьена.

Он спустился в шлюпку, — Джо уже сидела на веслах, — и, не глядя на нее, велел: "На руль иди, я сам грести буду".

— Да я бы…, - начала девушка. Иосиф, подтолкнув ее к носу, опустившись на скамью, — взялся за весла. Лодка пошла к берегу. Он, подняв голову, посмотрел на блистающий, величественный Млечный Путь: "Правильно. Раз мы уж тут, рядом с Йоденсаванной — надо узнать, что с ними случилось, с этими Горовицами. А потом — на север. Денег у меня нет, конечно. Ничего, справлюсь. Заработаю".

— Я вам золото принесла, — донесся до него голос Джо. "Немного, но…"

— С ума сошла, — поморщился Иосиф. "Убери немедленно, и чтобы я больше об этом не слышал. А, — он приподнялся, — вот и река".

— Суринам, — тихо сказала девушка. "Вам по ней, прямо, на юг. Вы меня тут высадите, — она указала на пристань, что темнела вдали. "Меня подберут".

Иосиф посмотрел на широкое устье реки, — в свете звезд легкие волны отливали золотом. Он, молча, направил лодку к берегу.

— Хотя бы галеты возьмите, — отчаянно попросила Джо. "Пожалуйста, вы же ночью рыбачить не будете. Проголодаетесь ведь до утра".

Иосиф вздохнул и принял от нее холщовый мешочек. "И чтобы сразу же шли в Плимут, — приказал он, когда Джо выпрыгнула на пристань. "Не смей тут болтаться, поняла? Отцу твоему я напишу, как доберусь до Чарльстона".

Иосиф вывел лодку на середину реки. Джо все стояла, засунув руки в карманы куртки, смотря ему вслед. Шлюпка пропала из виду. Она, всхлипнув, вытерев лицо рукавом, загребая сапогами песок, пошла к морю, туда, где виднелся какой-то слабый огонек.

Костер уже почти догорел. Мужчины, что сидели вокруг, завидев ее, стали подниматься. Кто-то столкнул вытащенную на берег шлюпку в воду.

— Aujourd'hui, le mauvais temps, — сказала Джо. Девушка чему-то улыбнулась: "Спасибо, господа, капитан Фэрфакс ждет нас на "Молнии".

Уже взбираясь по трапу, Джо оглянулась: "Да что это ты? Забудь, забудь, ты его больше никогда не увидишь".

Она вспомнила его ловкие, длинные пальцы, темные, красивые, с искорками смеха глаза. Вспомнила, как он чертыхался, забывая нагибать голову, в низких корабельных коридорах. Приказав себе не плакать, Джо до крови закусила губу.

Фэрфакс стоял у штурвала. Он обменялся рукопожатием с одним из мужчин: "Этьен уже рыб кормит. Заканчиваем с остальными и снимаемся с якоря". Моряки пошли вниз. Капитан, взглянув на Джо, что стояла, прислонившись к борту "Молнии", вздохнул: "Так ничего и не сказала ему".

— Да что говорить! — горько выкрикнула Джо, стукнув кулаком по обшивке. "Что говорить, капитан, когда…"

Она отвернулась и почувствовала, как Фэрфакс обнимает ее. От капитана пахло табаком и кофе. Джо уткнулась лицом ему в грудь. Девушка разрыдалась, что-то шепча, — неразборчиво, жалобно.

— Ну, ну, — Фэрфакс погладил жесткие, короткие волосы. "А что бы Ворон на это сказал, а? А твоя, кто она там тебе была…"

— Сестра прапрадеда, — всхлипнула девушка. "Черная Джо".

— Ну вот, — Фэрфакс улыбнулся, — не зря я тебе о ней говорил, юный Джо Холланд. Придумаем что-нибудь, не плачь. Пошли, — он посмотрел на восток, — светает уже. Сейчас от трупов избавимся, и будем сниматься с якоря, пора и дальше.

— Куда? — мрачно спросила Джо, одергивая куртку. "В Плимут, что ли?".

Капитан оперся на костыль: "Посмотрим. Сначала заглянем в одно местечко, заберем там то, что твое по праву, дорогая моя. Клад Энрикеса, — добавил он, и стал спускаться вниз по трапу.

Джо положила руки на штурвал и посмотрела на берег. За белым песком не было видно ничего, кроме широкой, медленной реки и густой, зеленой пены джунглей. "Господи, — шепнула Джо, все еще глядя вдаль, — пожалуйста, сохрани его. Прошу тебя, Господи".

Москиты надоедливо, злобно пищали. Иосиф, отмахнувшись, стерев пот со лба, услышал сзади мягкий голос: "Это новое кладбище, ему лет пятьдесят, а старое там, — Давид Наси показал куда-то за деревья, — пойдемте, я вас проведу".

Поселение было окутано влажной жарой, вдалеке блестела полоска реки, черепичные крыши домов были раскалены солнцем. Мужчина, идя по узкой дорожке, подумал: "И как они тут живут, я бы не выдержал. Круглый год пекло".

— Для сахарного тростника хорошо, — будто прочитав его мысли, обернулся Наси. "Однако люди, уезжают, конечно, в столицу. Сами понимаете, там порт…, - он пожал плечами и поправил кипу. "И вообще — это сейчас тут безопасно, мы и каменную синагогу построили, вы сами видели, а сто двадцать лет назад, — он вздохнул, — поселение, чуть ли не каждый год жгли. Индейцы, испанцы, португальцы. Мы тут между молотом и наковальней, дон Иосиф, — на юге инквизиция, на севере — тоже".

Они вышли на открытую дорогу, что вилась между посадками тростника. "Я смотрю, у вас рабы, — хмуро сказал Иосиф, глядя вдаль, туда, где между стеблями виднелись черные головы рабочих.

— А тут иначе нельзя, — отозвался Наси. "Индейцам мы не доверяем. Да и не пойдут они в поле работать, не умеют они этого. Негров мы покупаем задешево, сейчас очень упали цены на живой товар. А что вы спрашивали насчет документов, так, — мужчина приостановился, — с того времени, прошлого века, — ничего не осталось. Синагога деревянная была, как поселение горело — так и бумаги все вместе с ним".

Иосиф поскреб в темной бороде: "Не зря они синагогу назвали "Браха ве-шалом", "Благословение и мир", мира тут у них как раз не хватало".

— Вот, — Наси остановился и показал на зеленую поляну, усеянную серыми камнями. "Тут мало что осталось, но, если мы обломок надгробия находим — сюда приносим. Походите, дон Иосиф, поищите, а я пока на стол накрою. Была бы жива жена, — он помолчал, — но, сами понимаете, оспа…, Четыре года назад вспышка была".

— Прививались бы, — ничего бы не случилось, — хмуро сказал мужчина, засучив до локтей рукава белой, пропотевшей насквозь рубашки.

Наси всплеснул толстенькими ручками: "Вы верите в это шарлатанство?"

— Верю, — коротко ответил Иосиф. Не оборачиваясь, он зашагал к высоким деревьям. В ветвях кричали, перекликались обезьяны. Наси, рассматривая сильные, широкие плечи, подумал: "Вот же вымахал, ладонь размером с мою голову. И в Картахену его несет, я же ему сказал — опасно это, там испанцы. Сел бы себе на корабль, и вернулся в Старый Свет, а оттуда бы ехал в свой Чарльстон. Упрямец, — плантатор засеменил по пыльной дороге обратно к поселению.

Он нашел их почти сразу. Два старых, поросших мхом камня, маленьких, вросших в землю, лежали рядом друг с другом. Иосиф опустился на колени. Завидев знакомые буквы, достав из мешка за спиной футляр с инструментами, он осторожно начал счищать ножом мох.

Поблизости прыгала какая-то яркая, красивая птица. Мужчина, вдруг, закрыл глаза: "Господи, как далеко. Новый Свет. Как она сюда поехала — одна, с детьми, и не побоялась ведь. Сара — Мирьям".

Он аккуратно сдул остатки мха с камней. "Хана и Дебора Горовиц, 8 лет, 1653 год. Да будут души их связаны в узел жизни у Господа — прочитал он. "Двойняшки, — Иосиф поднялся. "Бедные, скорее всего от этой местной лихорадки умерли. Я читал про нее, "черная рвота" называется. Когда же мы научимся лечить эпидемии? От оспы — и то не хотят прививаться, а сколько еще болезней на свете, — он, подняв какой-то камешек, положил его на могилу девочек.

— Вот так, — вслух сказал Иосиф и подумал: "Кадиш надо прочитать. Я же по отцу читаю, каждый год, хоть и в Бога не верю. А, — он махнул рукой, — все равно".

Он стоял, шевеля губами. Потом, тяжело вздохнув, развернувшись, Иосиф вышел на дорогу.

Обед был накрыт на террасе, спускающейся к реке. Иосиф пригляделся и увидел, как ниже по течению негры грузят на низкие, плоскодонные лодки какие-то мешки.

— У нас тут все свое, — весело сказал Наси, подождав, пока чернокожий слуга разольет по бокалам лимонад.

— Вот, — он подвинул Иосифу серебряный бокал, — тут наш сахар, мы его сами делаем, поставили три мельницы и пресс. Потом мы его отправляем в порт. Если бы тут рос виноград, — Наси жадно выпил, и принялся за курицу, — я бы вас угостил вином, уверяю.

— Я нашел могилы двоих Горовицей, — тихо сказал Иосиф, все еще смотря на реку. "Девочки, двойняшки, умерли в 1653 году. Наверное, эта ваша лихорадка".

— Да, тут ее много, — Наси наморщил лоб. "В следующем году, если мне память не изменяет, поселение атаковали, испанцы. Людей увели с собой, все сожгли дотла….- он вздохнул. "Простите, что вам не удалось больше узнать".

— Я понимаю, — Иосиф отложил вилку: "Все, делать тут больше нечего, надо отправляться в Картахену. Наси обещал мне проводника дать, кого-то из местных. После Шабата и выйдем. Почти тысяча миль, но тут на лодке можно добраться".

— Послушайте, дон Давид, — он взглянул на плантатора, — а почему нельзя по морю плыть? Быстрее же.

Наси покачал головой и стал загибать пальцы: "Во-первых, корабли из Парамбарибо ходят только на Синт-Эстасиус, в нашу голландскую колонию, ну и в Амстердам. В Африку еще, конечно, но вы, же туда не поплывете, — он рассмеялся. "Во-вторых, пираты. В-третьих, дон Иосиф, не в обиду будь сказано, но бумаг у вас никаких нет. Испанцы пристально проверяют тех, кто сходит на берег в порту. Вы же не хотите сидеть в тюрьме?"

— Не хочу, — усмехнулся мужчина. Наси добавил: "В первой же испанской деревне придете в колониальную администрацию, язык у вас отличный, без акцента, скажете — перевернулась лодка, бумаги утонули. Они вам выпишут паспорт. Только придумайте, откуда вы".

— Хосе Мендес, с Кубы, — безмятежно отозвался Иосиф, принимаясь за фрукты. "Мы там долго стояли, так что… — дверь внезапно открылась. Маленький, кудрявый, смуглый мальчик, выбежав на террасу, весело сказал "Папа!"

Иосиф успел увидеть красивую, чернокожую женщину. Она, извинившись, забрала дитя. Наси, медленно покраснел: "Я их освободил, разумеется".

— Разумеется, — холодно отозвался Иосиф и поднялся: "Спасибо за обед. Давайте, я осмотрю больных, как обещал".

— Мы вам заплатим, конечно же, — засуетился плантатор. "И за рабов тоже".

— Рабов я лечу бесплатно, — отрезал Иосиф. Взяв свой мешок, он велел: "Пойдемте".

Нежный, ласковый рассвет едва пробивался через вершины деревьев. Они стояли на лужайке. Наси вгляделся в джунгли: "Вот и Аарон. У него какое-то индейское имя есть, но он себя так зовет, чтобы нам удобнее было".

Невысокий, изящный, темноволосый мужчина выскочил на берег из узкой лодки. Иосиф понял: "Я же его видел, вчера, в синагоге. Он в дверях стоял, а потом — ушел".

Индеец посмотрел на него красивыми, большими глазами. Протянув руку, он сказал, на голландском языке: "Здравствуйте. Или вам удобней испанский, дон Иосиф?"

— Пусть будет испанский, — Иосиф тряхнул головой, — практиковаться-то надо. Спасибо вам, дон Давид, — он пожал руку плантатору.

— А то бы остались, — тоскливо сказал Наси. "Без врача тяжело, вы же видели…"

— Не могу, — Иосиф спустился в лодку. "Я же вам говорил, мне сестру найти надо. Ну, — он помахал рукой, — может, и встретимся еще".

Пирога быстро заскользила по коричневой, прозрачной воде. Иосиф еще долго, оглядываясь, следил за одинокой фигурой, что осталась на берегу.

— Вы на кладбище ходили, — утвердительно сказал Аарон, сидя на носу, ловко орудуя веслом. Пирога шла по усеянной кувшинками протоке, на спускающихся к реке ветвях деревьев сидели какие-то пестрые птицы.

— А я вас там не видел, — недоуменно отозвался Иосиф.

— Меня сложно увидеть, я охотник, — хмыкнул Аарон. Он, склонив голову набок, разглядывал мужчину: "Какой высокий. И большой. Будет тяжело идти, такие люди, как он — очень шумные".

— Вы в джунглях когда-нибудь были? — спросил индеец. "Нет, наверное. Вы только, пожалуйста, слушайтесь меня, я все-таки тут родился. Люди из Старого Света к нашим лесам не привыкли".

— Конечно, — удивился Иосиф. "Как же иначе, вы же проводник. А вы на кладбище бываете?"

— Да, — коротко сказал Аарон. Замолчав, порывшись в кожаном мешочке, что висел у него на шее, он закурил тонкую сигару.

— Ягуар, — сказал Аарон, улыбнувшись. Иосиф увидел рыжую шкуру, что мелькнула за кустами.

— Ночевать у меня дома будем, — Аарон вывел пирогу в большое, мелкое озеро. "Вон крокодилы, — он указал на отмель. "Они нас не тронут, сытые, пекари, — он прищурился, — съели. Кости лежат, видите?"

— Вижу, — тихо сказал Иосиф, рассматривая длинные, блестящие, покрытые чешуей тела. "А тут и змеи есть, ядовитые? — спросил он у индейца.

— Разные змеи есть, — смуглое лицо осветилось улыбкой. "Но вы не бойтесь. Я знаю, какими растениями лечат, у меня отец врачевал".

— Покажете мне? — попросил Иосиф. "Здесь совсем другая медицина, — подумал он, подставив лицо солнцу, — мы, к сожалению, до сих пор не обращаем внимания на эти снадобья, а зря. Арабы, сколько веков прививали от оспы, а в Европе до сих пор — попробуй, уговори родителей привить ребенка. Косность, и больше ничего. Надо будет гербарий собрать, пока мы с ним до Картахены идем".

Солнце уже садилось, когда Аарон ловко подвел лодку к поляне, на которой стояла крепкая, красивая хижина с тростниковой крышей. Иосиф ожидал увидеть детей, но к ним бросилась только рыжая, поджарая, собака с короткой шерстью. "Это Ратонеро, — ласково сказал Аарон, — мой помощник. Он с нами пойдет. Соскучился, мой хороший? — он потрепал пса по голове: "Устраивайтесь. Я сейчас костер разожгу и рыбы наловлю, у нас ее тут, вы видели, — руками из воды брать можно".

— Вы один живете? — спросил Иосиф, оглядывая аккуратный огород, сложенные вдоль стены хижины дрова, шкуры ягуаров на деревянном, чистом полу.

— С родителями жил, — вздохнул Аарон, — да умерли они. А так, — он помолчал и посмотрел на Иосифа темными глазами, — один.

В хижине пахло приятно — немного табаком, немного — какими-то травами. Иосиф опустил мешок на шкуру и увидел книги — они стояли на прибитой к стене полке.

— Никогда бы не поверил, что индеец умеет читать, — хмыкнул он и тут же одернул себя: "Да как ты можешь, он такой же человек, как и ты, сказано же — по образу и подобию сотворил Он их".

Иосиф протянул руку и вздрогнул, коснувшись переплета. Он вытащил старый, пожелтевший, переплетенный в черную кожу томик, и раскрыл его. "Дорогой дочери Элишеве в день ее совершеннолетия от любящих родителей, — прочитал он надпись, что была сделана легким, летящим почерком. "Амстердам, 5408 год". Ниже было выведено, аккуратными буквами: "Элишева Горовиц".

— 1648, - подумал Иосиф. "Двенадцать лет ей исполнилось. Через два года ее родители развелись, мать сюда уехала, а отец — к Шабтаю Цви. Господи, да откуда он это взял? — Иосиф все держал в руках Тору.

— Пойдемте, — раздался тихий голос сзади. "Я вам покажу".

Было уже сумрачно, наверху, в деревьях что-то шуршало, откуда-то издалека доносился отчаянный, тоскливый голос птицы. Они вышли на поляну и Аарон сказал: "Вот. У меня тоже — есть кладбище, дон Иосиф".

Мужчина опустился на колени и погладил старый, серый, растрескавшийся камень со звездой Давида. Вокруг были еще могилы. Иосиф, взглянув на Аарона, тяжело вздохнул: "Простите. Я не должен был…"

— Ничего, — глаза индейца блестели. "Это ничего, дон Иосиф".

Костер весело потрескивал, в реке лениво плескала какая-то рыба. Ратонеро лежал между ними, положив нос на лапы, сладко позевывая.

— Ей было восемнадцать, когда пришли испанцы, — Аарон разгреб угли и вытащил рыбу, завернутую в пальмовые листы. "Она успела убежать сюда, в джунгли, со старшим братом. Хаим его звали. Потом тот отправился на юг, к поселению, узнать — что с остальными, и не вернулся. Погиб, наверное".

— Хаим Горовиц, — вспомнил Иосиф и твердо сказал: "Нет, не погиб. Он выжил, Аарон".

— Тогда хорошо, — улыбнулся индеец. "Она пряталась тут, много дней, а потом пошла обратно — но поселение было сожжено. Мать ее, вместе с остальными детьми — еще четверо их было, — пропала. Ну вот, — он коротко улыбнулся, — и она стала жить дальше. Как могла, тут, — он обвел рукой берег реки. Через десять лет, туда опять приехали евреи, и она пошла к ним — с мужем, с детьми".

Он помолчал и поворошил дрова в костре. "Ей сказали, — Аарон поднял глаза, — что она может остаться. А муж, и дети — нет, — он вздохнул, — я понимаю, они боялись индейцев, очень боялись. Я их не виню, дон Иосиф. В общем, — он поворошил дрова в костре, — так и вышло, что с тех пор — мы тут живем".

Иосиф сидел, не поднимая головы. Наконец, он сжал пальцы в кулак: "Простите, пожалуйста. Мне очень, очень стыдно. За них, — он махнул рукой в сторону поселения.

— Ничего, — Аарон потянулся за фляжкой из сушеной тыквы. "Это из сахарного тростника, — улыбнулся он, — нам можно, пейте. Я сам варю, у меня маленькая делянка есть, в огороде. А так, — он облизал пальцы, — я все знаю, мама мне рассказала. И про еду, и свечи я зажигаю, мне в поселении дают, когда я им шкуры приношу. В синагоге мне постоять разрешают, даже молитвенник дали — мама меня читать научила. Ничего, — он подпер подбородок кулаком, — и я своих детей тоже — научу".

Иосиф стиснул зубы: "Дон Аарон — вам уехать отсюда надо. Я вам расскажу, о своем предке. У меня ведь тоже индейская кровь есть".

Его собеседник, молча, слушал, поглаживая собаку. Потом, Аарон посмотрел на огромные звезды: "Дон Иосиф, зачем? Тут, — он указал рукой на джунгли, — мой дом, тут, — индеец приложил ладонь к сердцу, — мой Бог, а остальное…, - он легко поднялся, — остальное рассудит Мессия, когда придет. Давайте спать, нам до рассвета выйти надо".

Иосиф тоже встал и вдруг улыбнулся: "Дон Аарон, если вы хотите больше знать…"

— Было бы очень хорошо, — обрадовался индеец. Иосиф увидел, как он еще молод. "Младше меня, — понял мужчина и кивнул: "Вот и договорились".

Иосиф подбросил дров в костер. Оглянувшись на шкуру, что закрывала дверь в хижину, повертев в руках Тору, он усмехнулся: "А я ведь с бар-мицвы ее не открывал. Значит, придется вспомнить".

Он поднял голову и посмотрел на небо — созвездия сияли вечным, ярким огнем.

— Как это Кант писал, — тихо сказал Иосиф, — der bestirnte Himmel über mir und das moralische Gesetz in mir, звездное небо надо мной, и моральный закон внутри меня. Моральный закон, — он устроился удобнее и начал читать.

 

Эпилог

Апрель 1777, Виргиния

В хижине было душно, пахло табаком и какой-то кислой грязью. Хаим почесался. Юноша пробормотал себе под нос: "Хорош, же я буду работорговец, весь покусанный клопами". На пороге раздался шорох. Он, подняв голову, потянувшись за пистолетом, услышал тихий голос: "Это я".

Зашуршал шелк, он вдохнул запах жасмина и угрюмо сказал: "Не рисковала бы так. Мэтью приехал?"

— На днях, — она опустилась на нары, придерживая большой живот, и легко рассмеялась:

— Никакого риска, у нас там, — Марта махнула рукой в сторону имения, — полный дом британских офицеров. Они пьют с моим свекром, третий день, на меня никто и внимания не обращает. Они все считают, — девушка положила рядом с Хаимом узел с одеждой, — что если мне вот-вот рожать, то я ничего не соображаю. Держи, — она порылась на груди и протянула ему теплую, свернутую записку, — тут сведения об их планах на лето, они говорят, — а я, — Марта усмехнулась, — слушаю.

— Тут старая одежда Дэниела, я в кладовых нашла, — она похлопала рукой по узлу, — вы как раз одного роста. Ты ему передай, что у него, — Марта чуть было не сказала "брат", но вовремя опомнилась, — племянник скоро родится.

— Или племянница, — в темноте было слышно, как Хаим улыбается.

— Да, — медленно сказала девушка, — или племянница.

Свекор прикусил зубами сигару и недовольно оглядел ее с головы до ног: "Ты имей в виду, дорогая невестка, девочка мне не нужна".

— Сбросите со скалы, как в Спарте? — дерзко ответила Марта. Охнув, она схватилась за щеку, — рука у свекра была тяжелая.

— Тебя к отцу отвести? — Дэвид поднялся и развязал пояс халата. "Мне кажется, твой папа давно не любовался на твои прелести. Раздену, при нем, и будешь делать то, что, вроде бы, — он рассмеялся и поднял ее за подбородок, — уже научилась делать. Ну, — недовольно добавил тесть, — начинай.

— Простите, — она опустилась на колени. Дэвид запустил руки в ее бронзовые волосы. Растрепав прическу, он тяжело задышал: "Девку пусть сама кормит, ни цента ей не оставлю. Пусть хоть в бордель идет, еще одной дочери мне не надо. Тео, — он вдруг поморщился, вспомнив маленькую, смуглую, серьезную девочку, что стояла, засунув пальчик в рот, глядя на него снизу вверх.

Марта подняла прозрачные, цвета травы глаза. Он внезапно поежился: "Не ленись, милочка".

— И вообще, — встряхнув головой, недовольно продолжила Марта, — доктор Макдональд велел тебе побыть тут еще пару недель, все-таки тебе колено прострелили.

— Я сам врач, — Хаим поднялся и походил по хижине. "Видишь, все в порядке. Я тут с февраля сижу, скоро Песах…"

— Предложение не успеешь сделать, — смешливо сказала девушка. "Вам теперь до лета нельзя будет, я помню, ты рассказывал. Скучаешь? — ласково спросила она.

— Дэниел все-таки неправ, — подумал Хаим, прислонившись к стене, глядя на то, как заходит солнце над горами.

— Она очень умная девушка, отважная, а что она за Мэтью замуж вышла, ну, — он вздохнул, — мало ли в кого люди влюбляются. Я же к Макдональду из последних сил приполз, думал, сдохну в какой-нибудь канаве после ранения. По-дурацки подстрелили, конечно. Случайно, эти охотники рабов искали, беглых. Хорошо еще, что я вспомнил, где Макдональд живет.

— Скучаю, конечно, — он улыбнулся. "Вот сейчас найду мисс Эстер, сделаю предложение — и осенью поженимся, после праздников. Потом возьму отпуск в армии и поеду Мирьям искать — не могла же она просто так пропасть.

— Найдется! — горячо сказала Марта. Погладив свой живот, она задумчиво добавила: "Не толкается уже. Макдональд говорит — большой будет, за восемь фунтов".

— В кого бы? — подумал Хаим. "Мэтью ведь невысокий, как и она. Хотя нет, мистер Дэвид крупный, и Марты отец — тоже".

— Как рука у мистера Теодора? — спросил он, разбирая одежду. "Помогли те упражнения, что я показал? У нас много таких ранений, мы, конечно, не все пока умеем лечить…, - он вздохнул.

— Кисть хорошо стала двигаться, правая, — радостно ответила девушка. "Будем дальше заниматься, спасибо тебе".

— Теперь смотри, — она достала из бархатного мешочка документы, — я тебе почерком мистера Дэвида письмо написала, с его печатью, что, мол, ты купил у него рабов, и везешь их в Бостон. Тебя теперь зовут Гарри Смит, не забудь, — Марта, совсем по-детски, прыснула: "Хорошо, что ты светловолосый и глаза у тебя серые — никто ничего не заподозрит. Для Тео я тебе письмо положила — я так рада, что она в безопасности. Переодевайся, — она кивнула на одежду, — я снаружи подожду".

Сапоги были велики. Хаим, нарвав тряпок, прошелся по хижине: "Ничего, до Бостона как-нибудь доберусь". Он в последний раз оглядел темную каморку. Выйдя на залитую низким солнцем поляну, юноша спросил: "А почему тут никто ни разу не появлялся, близко ведь до имения? И негров я ни разу не видел".

— Тут колдун жил, — безмятежно отозвалась Марта, покусывая какую-то травинку. "Старик Франсуа, он пасекой занимался, — девушка обвела рукой ульи. "Мистер Дэвид его в Луизиане купил, давно еще. В январе он умер, и, — губы цвета спелой черешни улыбнулись, — с этой поры сюда никто не ходит, все опасаются, его призрак увидеть".

— Я не видел, — Хаим сладко потянулся. Почесав в голове, он заметил: "Надеюсь, у колдуна не было вшей. Так что, лошадь будет привязана здесь, — он достал из сумы карту, — и там же, в лесу, будут негры ждать?"

— Угу, — кивнула Марта, накрутив на белый палец атласную ленту чепца. "Сможешь ты работорговцем притвориться?"

— Уже притворялся, — мрачно заменил Хаим. Марта, прикусив губу, потрогала рукав его серого сюртука: "Прости. Говорят, Кинтейл летом на запад идет, за горы, будет там индейцев вербовать, чтобы сюда с ними отправиться. Хоть бы его уже повесил кто! — с отвращением сказала Марта и отвернулась.

Салли стояла на коленях перед тазом. Марта, придерживая ее волосы, шепнула: "Потерпи, милая, ты же знаешь, нельзя кричать. Пожалуйста, потерпи".

— Больно, — одними губами сказала девушка. "Господи, больно как! Сейчас умру, миссис Марта!"

— Тихо, — Марта обняла ее сзади. "К утру все закончится, а потом ляжешь в постель. Я скажу мистеру Дэвиду, что у тебя лихорадка. Все будет хорошо, — она ловко поменяла окровавленные тряпки: "Потом в камине сожгу. Господи, бедная девочка".

— Я не могла, не могла, — Салли хватала ртом воздух, — не могла, чтобы от него…

— Да все понятно, — раздался стук в дверь. Марта весело сказала: "А я уже лежу, батюшка! Доктор Макдональд мне велел отдохнуть. Салли мне читает".

Свекор что-то недовольно пробормотал. Марта, услышав его тяжелые шаги, что удалялись по коридору — облегченно выдохнула.

— Повесим, — пообещал Хаим. Он крепко пожал маленькую, сильную руку: "Удачных родов и спасибо тебе, за все, Марта. Ты настоящий патриот".

Она лукаво улыбнулась. Перекрестив его, девушка ойкнула: "Тебе же нельзя, извини!"

— Не помешает, — ухмыльнулся юноша. Свернув на узкую тропинку, он оглянулся — Марта стояла, прислонившись к низкому забору, маленькая, прямая, солнце играло в бронзовой пряди, что спускалась из-под чепца на белую шею. Она все махала ему рукой — пока Хаим не исчез в густом, сосновом лесу.

Марта взглянула на хижину. Все еще улыбаясь, она достала из кармана шелкового, темно-зеленого платья маленький холщовый мешочек. К нитке, что стягивала горловину, была привешена матерчатая куколка — темноволосый, смуглый мужчина.

Марта почти ласково погладила ее: "Дедушка Франсуа — тоже тебя не любил, дорогой свекор. И было за что, он ведь просил тебя, на коленях, — дочь его не продавать. Вот и расплачивайся теперь, — Марта убрала амулет. Вдохнув свежий, чистый вечерний воздух, она пошла по дороге, что спускалась в долину, к имению.

Мэтью бросил поводья слуге. Поднявшись по широким, каменным ступеням, обернувшись, он спросил: "Что, гости у нас?"

Из раскрытых окон столовой доносился стук ножей, звон бокалов, пахло вином. Мэтью услышал голос отца: "Этот тост я поднимаю за нашу доблестную армию, лучших офицеров которой я имею честь видеть за этим столом!"

— Не пьяный еще, — холодно подумал юноша. "Впрочем, что это я — его ящик бургундского с ног не собьет, здоров, как бык. Да мне какая разница, — он отряхнул отлично сшитый сюртук цвета желудей, — рано или поздно тут все моим станет. Пять тысяч рабов, — он раздул ноздри, — и денег столько, что можно половину Юга скупить. На случай, если нам своей земли, не достанет".

— Мистер Дэвид принимает генерала Корнуоллиса со штабом, мистер Мэтью, — поклонился негр.

— Генерала Корнуоллиса, — хмыкнул Мэтью, — того, что зимой бежал со всех ног от Вашингтона. Нет, нет, — он обернулся и сварливо крикнул: "Осторожней с багажом, Джимми, плетей давно не получал?"

— Нет, — повторил он, заходя в просторную, с мраморными статуями и узорным паркетом, переднюю, — хватит тут сидеть. Как только получу диплом — сразу отправлюсь к мистеру Джону, в Лондон. Тут мне делать нечего, пусть патриоты и лоялисты хоть глотки друг другу перегрызают.

Мэтью оглядел себя в большом зеркале, что висело над камином. Погладив чисто выбритый подбородок, он услышал веселый голос отца: "Пойдем, его превосходительство генерал хочет с тобой познакомиться".

Отец обнял Мэтью. Юноша, вдохнув запах табака и вина, шепнул: "Отлично выглядишь, папа".

Дэвид рассмеялся. Склонив чуть тронутую сединой, красивую голову, отец потрепал его по щеке: "Льстец. За стол, за стол, оленина сейчас перестоится".

Он вошел в большой зал и с порога провозгласил: "Господа, а вот и мой единственный сын — Мэтью, наследник всего этого, — Дэвид широким жестом руки обвел стол, уставленный серебром и фарфором. "Более того, — он подмигнул собравшимся, — Мэтью вот- вот, как вы уже знаете, станет отцом!"

— За это надо выпить! — крикнул кто-то из офицеров. Дэвид оглядел бутылки. Щелкнув пальцами, он велел лакеям, что стояли за стульями: "Шампанского! И несите оленя, мы покончили с закусками".

Мэтью сел. Приняв хрустальный, тонкий бокал, он улыбнулся: "Но сначала — за вашу скорую победу, генерал Корнуоллис".

Он вдохнул нежный аромат золотистого вина: "А Дэниел — в палатках вшей кормит. Так ему и надо".

Двери отворились. Четверо лакеев внесли на плечах огромное блюдо с зажаренным целиком оленем. Мэтью посмотрел на ветвистые рога и, бросив взгляд в сторону отца — поднял бровь.

— Шутник, — почти нежно подумал юноша, осушив бокал. "Был бы я обидчивей — непременно бы разозлился. Потом, как он умрет, я Марту быстро в могилу сведу. Думаю, это и года не займет. А сына в пансион отправлю. И все будет хорошо, — Мэтью взялся за вилку с ножом. Почувствовав нежный вкус мяса, он блаженно закрыл глаза.

— Миссис Марта, — осторожно сказала Салли, — может, вы сядете? Или полежите?

Девушка расхаживала по комнате, взявшись за поясницу, чуть постанывая.

— Так легче, — сердито ответила Марта, наблюдая за тем, как Салли открывает ящики в комоде орехового дерева. "Возьми свой грис-грис, — она порылась в кармане и протянула мешочек негритянке, — веришь во всякую чепуху".

— Но вы, же его носили к дедушке Франсуа? — испуганно спросила Салли, спрятав амулет. "Вы простите, что я вас попросила. Мне нельзя, так не положено, ну, по делам этим…, - Салли покраснела, — да и боюсь я туда ходить.

— Носила, — сварливо ответила Марта. "Видишь, погуляла — и схватки сразу начались. Послали за Макдональдом?"

— Томми поехал, — Салли стерла пот с лица девушки и решительно велела: "Давайте-ка переоденемся, миссис Марта, а то у вас воды могут отойти. И это не чепуха, — обиженно добавила негритянка, — дедушка Франсуа сильный колдун был, сказал — Салли понизила голос, — через год он всенепременно умрет, в муках".

— Через год, — тяжело дыша, хмыкнула Марта. "А кто с моим отцом?"

— Мамаша Перл, — девушка разложила на постели кружевную рубашку и стала расшнуровывать Марте корсет. "Она вышивает, а мистер Теодор спит. Вы не волнуйтесь, если что — Томми его и помоет, и покормит. Ну, — Салли замялась, — если затянется".

— Как сильно, — подумала Марта, опираясь на стол. Шелковые юбки с шорохом соскользнули на ковер. Она, чуть застонав, подняла руки: "Все равно ходить буду, не так больно. Что там они, — Марта указала на дверь, — пьют еще?"

— Только сели, — мрачно ответила Салли, отнеся платье в гардеробную. "Сказать мистеру Мэтью, что у вас началось?"

Зеленые глаза блеснули холодом. Марта, встряхнув распущенными по плечам волосами, вздохнула: "Надо. Спустись, и сразу возвращайся. Макдональд должен приехать, скоро".

Салли вышла, оставив дверь приоткрытой. Марта, взявшись за поясницу, улыбнулась: "Торопишься, мое солнышко? Потерпи еще немного, скоро маму увидишь, дедушку Теодора, скоро я тебя на руки возьму, счастье мое".

— Какая разница, — подумала она, выдыхая, превозмогая боль. "Это же дитя, мое дитя, а что у него отец такой — так не виноват мальчик. Или девочка. Все равно — я его выращу, я и папа, вместе со мной. Он обязательно выздоровеет, а то, как же он с маленьким будет возиться".

— Сейчас, — Марта опять оперлась на стол, — я тебе спою. Это мне папа пел, дедушка твой, как я еще маленькая была. По-французски, мы с тобой тоже — будем на нем разговаривать.

— Завтра все будет хорошо, — шепнула Марта, опустив голову, тяжело дыша. "Завтра мы увидим дедушку".

Она выдохнула и улыбнулась — боль немного отступила. Снизу донесся пьяный, нестройный хор:

— Никогда не будут рабами — ехидно сказала Марта. "Будут рабовладельцами". Она подышала и сердито пробормотала: "Ну что там Салли?". Марта, кое-как набросив халат — вышла из спальни.

Салли подождала, пока в столовой закончат петь, и шепнула лакею: "Позови мистера Мэтью, у миссис Марты схватки начались".

Девушка увидела в полуоткрытую дверь, как негр склонился над ухом Мэтью. Тот посмотрел на отца, двинув бровью. Дэвид, поднявшись, шутливо замахал руками, разгоняя табачный дым: "Нет, нет, господа, нас ждут лобстеры, и форель, томленная в белом вине. Я вернусь через мгновение".

Он вышел, и, выпустив на Салли клуб дыма, спросил: "За Макдональдом послали?"

— Томми поскакал, мистер Дэвид, — прошептала та, опустив кудрявую голову. Дэвид пожевал сигару: "Иди пока к ней, а сегодня — у меня спать будешь. За миссис Марту не волнуйся — врач тут переночует".

— У меня крови, — едва слышно, покраснев, сказала Салли.

Дэвид хохотнул: "Вот я и проверю. Иди, что встала, — он подтолкнул девушку к лестнице. Та неловко вывернулась и шлепнулась на персидский ковер.

Плантатор, закатив карие глаза, подтолкнул ее сапогом в спину. "Что расселась, миссис Марту, наверное, одну оставила?"

Он внезапно замолчал. Медленно нагнувшись, мужчина поднял с ковра холщовый мешочек. "Мистер Дэвид, — Салли встала на колени, — это просто так, игрушка, я прошу вас, не надо…"

— Сандерса мне позови, — коротко велел Дэвид лакею. Салли так и стояла на коленях, по ее смуглому лицу ползли слезы.

Старший надсмотрщик вышел из столовой, вытирая салфеткой жирные губы. "Да, мистер Дэвид, — он склонил почти лысую голову.

— В подвал, — велел Дэвид, указывая на Салли. "В ошейник. Вот, — он раскрыл ладонь.

— Сдохнешь на плантации, только до этого — тебе всю спину плетью разорвут, — сочно сказал надсмотрщик. "Что встала, пошли".

— Не трогайте ее! — зазвенел голос сверху. Дэвид вскинул голову и увидел невестку, — она стояла, держась за мраморные перила, в шелковом халате. Наскоро собранные волосы были прикрыты чепцом.

Марта босиком спустилась вниз. Забрав у свекра мешочек, она безмятежно улыбнулась: "Это мое. Хотела научиться куклы шить. Только плохо получилось, — она выбросила куколку в горящий камин.

— Простите, батюшка, — обернулась она.

Куколка корчилась на углях, и, наконец, просев, загорелась. Пламя рванулось вверх. Марта, покачнувшись, уцепившись за руку Салли, почувствовала, как по ее ногам течет что-то теплое.

Дэвид усмехнулся и коротко сказал Салли: "Отведи миссис Марту наверх. Когда приедет Макдональд, явись к мистеру Сандерсу — получишь двадцать плетей. Я же велел — чтобы никаких языческих амулетов я тут не видел, — он указал на камин.

— Простите, мистер Дэвид, — Салли низко опустила голову. Уже помогая Марте подняться на второй этаж, она шепнула: "Спасибо, спасибо вам!"

— Все равно плети, — угрюмо ответила та, сгибаясь от боли.

— Это ничего, — Салли шмыгнула носом, — потерплю. Сами знаете, с плантаций не убежать, там надсмотрщики, с собаками, а тут — она оглянулась и шепнула, — может, вы в Бостон поедете, там же Натаниэль где-то…, Я бы его нашла.

— Поеду, конечно, — Марта опять стала расхаживать по ковру в опочивальне. "Господи, больно как, — вдруг подумала девушка. "Наверное, скоро уже".

— Вот и я, — раздался с порога веселый голос. "Мистер Дэвид мне сказал, что воды уже отошли, так что я вовремя".

Марта взглянула на ласковую улыбку Макдональда, — Томми стоял за ним, держа в руках саквояж, и тихо проговорила: "Томми, вы пойдите, смените мамашу Перл, последите за мистером Теодором, пожалуйста".

Макдональд закрыл дверь, и погладил седоватую бородку: "Что вы тут еще натворили? Ложись, — он кивнул на кровать, — давай, я тебя осмотрю".

— Салли должны плетьми наказать, доктор, — отозвалась Марта, устраиваясь на постели. "Надо ее тут задержать, оттянуть…"

— Да что тянуть, — вздохнула девушка, прибираясь. "Это быстро. Сейчас негров на заднем дворе соберут, кто не занят, Сандерс меня выпорет, и я вернусь. Не волнуйтесь, миссис Марта, — она наклонилась и, поцеловала белый лоб: "Не ходите больше, лежите, пожалуйста".

— Да уж куда ходить, — проворчал Макдональд, сбрасывая сюртук, вымыв руки в серебряном тазу. Он засучил рукава рубашки: "Родишь вот-вот, головка уже близко".

— А не больно пока, — удивленно сказала Марта, устраиваясь с раздвинутыми ногами на краю кровати. Она вцепилась в руку врача и коротко застонала. "Не торопись, — велел Макдональд. "Сердце у ребенка бьется отлично, лежит он правильно, — сейчас все сделаем медленно и аккуратно, потерпи".

Марта почувствовала скручивающую все тело боль. Откинувшись на подушки, она услышала пьяные крики снизу.

— Они гимн поют, — сообщил Макдональд, осматривая ее. "А потом пойдут по мишеням стрелять, там уже мушкеты принесли".

— Много же, — попыталась улыбнуться Марта, — они настреляют, доктор…

Макдональд вытер руки и тоже рассмеялся: "Молодец девочка, все очень хорошо идет, скоро увидишь сына. Может и дочка, конечно, но ребенок крупный, все же, мне кажется, мальчик".

— Теодор…, - подумала Марта. Низко, жалобно застонав, она спросила: "Что это там внизу, доктор? Опять какой-то шум…"

Макдональд выглянул в окно опочивальни, — оно выходило на задний двор дома. Врач спокойно ответил: "Ничего, работники какие-то". Двое негров вынесли из кладовой деревянные козлы и установили их посреди двора.

— Это Салли, — сказала Марта, кусая губы, плача. "Ее сейчас бить будут. Доктор, пожалуйста,…закройте окно".

— Она тут задохнется, — пробурчал себе под нос врач, — весна какая жаркая.

— Хорошо, — он вздохнул. Макдональд захлопнул створки, оставив между ними маленький проем.

— Для воздуха, — сказал он. Встав на колени перед Мартой, доктор велел: "А вот теперь — давай поработаем, девочка, ребенку пора уже появиться на свет".

Пьяная толпа повалила из столовой на ухоженный двор поместья. Мэтью, задержавшись, сказал отцу: "Я сейчас, переоденусь и приду".

Дэвид проводил глазами стройную спину сына, что быстро поднимался по лестнице: "Он этим — еще ребенком занимался. Тео вместо него пороли, а он смотрел. Потом, годам к восьми — уже и не только смотрел. Ну, пусть забирает Салли на ночь. Я себе кого-нибудь другого позову".

Он принял от слуги мушкет. Выйдя на террасу, выстрелив вверх, Дэвид громко крикнул: "Устанавливаю приз за меткость! Лучший из нас получит сто долларов золотом!"

Офицеры восторженно загудели. Кто-то заметил: "Жаль, Дэвид, что у вас только мишени. В Южной Каролине я охотился на беглых рабов, очень разгоняет кровь".

— Да-да, — поддержал генерал, — лучше этого ничего нет.

— Сандерс, — Дэвид свистнул, — приведите нам к мишеням тех троих, что сидят в ошейниках, мы позабавимся на славу.

Надсмотрщик поклонился. Дэвид, обняв Корнуоллиса, закурил: "Сейчас снимем с них кандалы, это провинившиеся негры, возьмем мою свору гончих, и отлично проведем время, мой друг. А потом нас ждет ужин, и, — он подмигнул мужчинам, — я приготовил всем желающим маленькие подарки на ночь".

— Ура мистеру Дэвиду! — закричали офицеры, и ворота имения раскрылись. Мэтью, едва взглянув в ту сторону, подошел к окну, что выходило на задний двор.

— Отлично, — пробормотал он, расстегиваясь. "Все, как на ладони". Салли лежала на козлах. Мэтью, резко выдохнув, облизал губы. Надсмотрщик опустил плеть, девушка дернулась, рыдая. Мэтью, услышав жалобный крик: "Нет! Нет! Больно!", увидев кровавый рубец между лопаток — блаженно закрыл глаза.

Потом он вымыл руки, и, переодевшись в охотничий костюм, спустился во двор. Негры уже разошлись. Мэтью недовольно спросил у надсмотрщика: "Сколько она тут будет лежать?"

— Мистер Сандерс приказал — час, — тот склонил голову. "Мистер Дэвид велел ничего не втирать в раны — иначе ее потом не продать для постели, шрамы останутся".

— Шрамы, — задумчиво повторил Мэтью, разглядывая темно-красные, вздувшиеся рубцы на спине. Девушка тихо, едва слышно плакала. "Пойди, — велел он надсмотрщику, — принеси мне дробовик. Я, — Мэтью рассмеялся — все-таки хочу не только негров пострелять, но и уток тоже".

На заднем дворе, кроме него и Салли, никого не было. Он наклонился над ухом девушки: "Сегодня вечером придешь ко мне постелить постель…"

— Но ваш батюшка, — она помотала головой. "С ним я договорюсь, — улыбнулся Мэтью. Одним легким, быстрым движением, он вцепился зубами в след от плети. "Терпи, — приказал он себе, чувствуя, как кружится голова. "До ночи терпи".

Взяв у надсмотрщика ружье, не обращая внимания на слезы негритянки, насвистывая, юноша пошел к воротам.

Марта протянула руки: "Дайте, дайте его мне, доктор! Какой хорошенький"!

Макдональд завернул отчаянно кричащего мальчика в холщовую пеленку: "Отличный, здоровый паренек, и ты тоже — молодец, думаю, к вечеру уже и встанешь".

Он бросил взгляд в сторону окна: "Родился, как раз, когда эта бедная девочка под плетью рыдала. Господи, и когда уже мы уничтожим этот наш позор?"

Марта приложила мальчика к груди. Погладив еще влажную, каштановую голову, покачивая его, она улыбнулась: "Сейчас отдохнем и пойдем к дедушке, маленький Теодор, познакомишься с ним".

— Миссис Марта, — мамаша Перл просунула укрытую чепцом голову в дверь, — проснулся батюшка ваш, но вы не волнуйтесь, Томми сейчас с ним. Неужели мальчик! — негритянка всплеснула руками. "Господи, радость, какая, миссис Марта, доктор!"

— Больше восьми фунтов, — гордо сказал Макдональд, устраивая Марту в постели. "Миссис Перл, побудьте с ними, пока я мистера Теодора осмотрю, хорошо?"

Мамаша Перл кивнула, и, присев у изголовья кровати, улыбнулась: "Мистер Дэниел тоже — крупный был, а мистер Мэтью — поменьше. Я же их обоих выкормила, они молочные братья моим мальчикам, — красивое, смуглое лицо погрустнело. Марта вспомнила: "Она же пятерых от этого мерзавца, свекра моего родила, и всех он продал".

— А вы спите, — мамаша Перл ласково коснулась головы младенца. "Сейчас я вам спою, и спите, миссис Марта, маленький-то наш тоже дремлет". Марта зевнула. Свернувшись в клубочек, она спросила: "А что там, внизу?"

Мамаша Перл достала из кармана передника пяльцы и поджала губы: "Салли велели еще час на козлах лежать, а остальные пошли к реке, по мишеням стреляют. Как миссис Тео, покойница, благослови Господь душу ее, — негритянка перекрестилась, — рожала, так мистер Дэвид тоже — на охоту уезжал, или с гостями пил. Потом придут они с мистером Мэтью, посмотрят на мальчика". Мамаша Перл помолчала и добавила: "Не мужское это дело — дети, миссис Марта, так искони заведено".

Она запела что-то тягучее, тихое. Марта, прижимая к себе сына, услышала, как ровно, размеренно, бьется его сердечко. Она сладко, мгновенно заснула.

Доктор Макдональд наклонился над кроватью, и позвал: "Марта!" Девушка открыла глаза. Присев в постели, покачав дремлющего сына, она взглянула за окно — над горами висел медный диск заходящего солнца.

— Все хорошо, — Макдональд погладил ее по голове. "Вы отлично выспались, я тут ночую, — беспокоиться незачем". Марта посмотрела на столик орехового дерева. Коротко усмехнувшись, она спросила: "Что, мой муж тут был?"

— Муж и свекор, — Макдональд протянул ей бархатную коробочку. Марта открыла ее. Увидев блеск камней на броши, девушка вздохнула: "Положите обратно, пожалуйста".

— Мне две тысячи долларов дали, — Макдональд устало потер руками лицо. Оглянувшись на дверь, он добавил: "Я все-таки пойду, Марта, в столовую — они сейчас все перепились, нельзя пропускать такую возможность, я бы послезавтра уже и сведения на север отправил".

— Хорошо, — она посмотрела на сонное личико ребенка: "Маленький на папу моего похож, как две капли воды. Вот и славно".

— Насчет той прививки от оспы, что ты говорила, — врач стал застегивать сюртук, — как мальчик подрастет, мы ее и сделаем. В год, скажем.

— Да, и мне тоже, — Марта аккуратно положила сына рядом, и, заплетя косы, добавила: "Следующим летом Мэтью получает диплом, мы приедем в Вильямсбург, там и встретимся".

— Договорились, — улыбнулся Макдональд. Марта холодно подумала: "Правильно. Незачем рисковать чужими жизнями. Так будет хорошо".

В дверь постучали. Томми, блестя зубами, весело сказал: "Миссис Марта! Мы тут решили кресло опробовать, что я для вашего батюшки смастерил! — он вкатил в комнату кресло на колесиках. Отец сидел, укрытый по пояс пледом. Марта, посмотрела в его глаза: "Спасибо, Томас. Я потом вас позову, хорошо?"

Дверь закрылась. Девушка, оставшись вдвоем с отцом, взяв мальчика, опустилась на ковер. "Внук, папа, — всхлипнула она. "Смотри, какой большой, наш Теодор, он на тебя похож, папочка!"

Правая кисть задергалась, заползала по пледу. Марта опустила просыпающегося ребенка на колени больного. "Милые мои, — подумал Теодор, — все, все будет хорошо. Обещаю вам, — он напрягся и коснулся пальцем мягкой щеки внука.

Мальчик открыл большие, синие глаза, и улыбнулся — сонно, ласково. Теодор почувствовал слезы у себя на щеках. Он услышал тихий голос дочери: "Все будет хорошо, папа".

Она встала на колени, и, обняв их обоих, баюкая сына, — запела колыбельную. Ее бронзовые волосы сияли, переливались в свете заката. Мальчик, покрутив головой, вдохнув сладкий запах матери, опять задремал.

 

Пролог

Африка, лето 1777 года

Две лошади, — рыжая и гнедая, паслись у ручья. Марья посмотрела на костер. Перевернув ветку, с насаженным на нее мясом, она улыбнулась: "Хватит уже плескаться, милый".

— Водичка! — восторженно сказал Майкл, шлепая по мокрым камням. "В небе водичка! — он показал на облако, что стояло над равниной. Издалека слышался ровный, размеренный грохот. "Господи, — подумала Марья, — я же на Урале видела водопад, но чтобы он такой огромный был — и представить себе не могла. Больше мили шириной и двести футов высотой, Питер говорил".

Она потянулась за деревянной миской. Быстро замешав тесто, женщина стала печь лепешки в наскоро сделанном очаге.

— Сейчас папа вернется, — Марья, подозвав мальчика к себе, подула на кусочек мяса. "Поедим, переночуем и дальше двинемся".

Она поморщилась. Заведя руку за воротник халата, женщина почесала шею. "На Урале тоже — Марья зевнула, — как слепень укусит, так долго еще болит. И опухает, как тут".

Майкл устроился в ее руках. Прожевав мясо, подняв синие глаза, мальчик озабоченно сказал: "Тепло".

— Так Африка, милый, — рассмеялась женщина. "В Индии — тоже тепло было". Она приложила ладонь ко лбу: "Вправду, горячий. Наверное, продуло, как мы ночью в речке купались, — Марья мгновенно покраснела.

— Папа! — Майкл вывернулся из ее рук. Ловко перейдя ручей, ребенок со всех ног бросился к Питеру. "Папа пришел!"

— Пришел и есть хочу, — он подхватил сына и, поцеловал его куда-то в каштановые кудри: "Сейчас все узнаете, и я вам что-то вкусное принес!"

— Мед, — ахнула Марья, принимая от него большой кусок соты. "Садись, — она захлопотала, — все готово уже". Питер сбросил старый, в пятнах халат. Подставив солнцу смуглые плечи, он облизнулся: "Там меня, конечно, — он махнул рукой в сторону водопада, — накормили, кашей какой-то, но я еще хочу, — он завернул мясо в лепешку. Марья, дав сыну флягу из сушеной тыквы, попросила: "Водички папе набери".

Майкл побежал к ручью. Питер, прожевав, сказал: "Называется все это — Моз-оа-Тунья. Если я того старика правильно понял — "Гремящий дым".

— Как же ты с ним объяснялся? — удивилась Марья.

Муж поднял изящные пальцы и повертел ими. "Вот так, как же еще?"

Майкл принес флягу и потянул его за руку: "Папа! Лошади полосатые!"

— Спасибо, сыночек, — Питер отпил. Он улыбнулся, глядя на маленький табунок, что пасся под огромным деревом с толстым стволом: "Ты же видел их уже. И этих, с длинными шеями, — жирафов, о которых Плиний еще писал — тоже видел".

— И львов, — тихо сказала Марья, глядя на восхищенное лицо мальчика. "И в реке, как мы через нее переправлялись — крокодилов, но эти и в Индии есть".

— Плоды их едят, мне старик показал, — Питер махнул рукой в сторону дерева. "Называется — мавуи. Листья тоже — из них суп варят. Так вот, он говорит — еще месяц пути, и будут горы, а за горами — большая вода.

— Может, озеро? — нахмурилась Марья. "Нет, — Питер протянул ей лепешку и велел: "Ешь", — озера тут на севере, он мне целую карту начертил, на земле".

Солнце стояло в зените. Марья, прибираясь, взглянула на сына, что спал, свернувшись, рядом с ручьем. Женщина опять зевнула: "Я бы тоже легла".

— Ну и ложись, — усмехнулся муж, сладко потянувшись, закинув за голову загорелые руки. "Выспитесь, как следует, а завтра на рассвете отправимся дальше. Как твоя голова? Поменьше болит?"

— Вроде да, — Марья скинула свой халат. Прикрывшись им, она устроилась рядом с ребенком. "Это что еще такое? — озабоченно спросил ее Питер, опустившись на колени, трогая опухоль на белой, нежной шее.

— Укусил кто-то, — отмахнулась женщина. "Ничего страшного, скоро пройдет". Она быстро заснула. Питер, порывшись в кармане халата, достав кожаный мешочек — высыпал на ладонь серые, скучные камни.

— На юге, — пробормотал он, — если верить старику, их, хоть лопатой греби. Правильно, я же говорил с голландцами в Кейпе, там тоже слухи ходят, что на севере есть страна, где алмазы чуть ли не под ногами лежат. Вот через нее мы и пойдем. Надо будет карту сделать. Хорошо, что я тетрадь успел прихватить с корабля.

Он присел рядом с женой и сыном. Взяв из мешка, притороченного к седлу, тетрадь и карандаш, мужчина стал медленно, аккуратно рисовать грубую карту.

Закончив, Питер посмотрел на небо, — солнце уже клонилось к закату. Он поиграл с проснувшимся мальчиком. Поставив легкую палатку из шкур, наклонившись над женой, нежно поцеловав ее, Питер велел: "Перебирайся туда, и спи дальше".

— Покормить вас надо, — едва слышно, не открывая глаз, ответила Марья.

— Сами поедим, — рассмеялся он, устроив жену внутри. "Ты отдыхай, хоть и на лошадях мы едем, а все равно — устаем".

Он шел, посадив Майкла себе на плечи. Остановившись перед тем самым, огромным деревом, он услышал сверху голос ребенка: "Большое!"

— Конечно, — Питер спустил его на землю. Оглянувшись, найдя камень, он велел: "Отойди-ка, сыночек".

Мужчина прицелился, из кроны дерева вспорхнули какие-то птицы, плод закачался и упал вниз. "И вправду, — сказал Питер, попробовав, — вкусно. На апельсин похоже, или грушу. Давай, Майкл — он усадил мальчика рядом, и они принялись за еду.

На обратном пути Питер остановился и посмотрел на играющий золотом туман, что стоял над водопадом. "Вот тут, — сказал он сыну, — красиво. Как в Индии, там, где мавзолей, только там — руки человеческие строили, а тут — Господь".

— Я буду строить, — Майкл вложил ладошку в его руку и вскинул на отца синие глаза. "Ногами, папа! — потребовал он.

— Устанешь, — хмыкнул Питер и тут же улыбнулся: "Ну, давай ногами".

Он уложил мальчика. Зевая, прижавшись к нежной спине жены, Питер взглянул на еще неяркие звезды. Он тихо сказал: "Я люблю тебя. Спишь? — он поцеловал отрастающие, мягкие, белокурые волосы. "Спи, милая".

Он шел через анфиладу пустых комнат в своем особняке на Ганновер-сквер. Где-то вдали слышались детские голоса. Питер, остановившись, склонив голову, улыбнулся: "Играют". Он нажал на ручку двери и застыл — два белокурых ребенка, сидя к нему спиной, рассматривали что-то.

— Покажите и мне, милые, — попросил Питер. Один из детей медленно повернулся, и мужчина едва сдержал крик — мертвое, синее лицо, с черными провалами вместо глаз чуть улыбалось. В грязных волосах шевелились черви. "Папа, — сказал мальчик — он был в старых, изодранных панталонах и курточке. "Мой папа!"

— Нет, мой! — услышал Питер капризный голос. Девочка поднялась. Держа за волосы отрубленную голову, повертев ее перед мальчиком, она добавила: "Видишь, это мой папа!"

Питер проснулся. Стерев пот со лба, перекрестившись, он прошептал: "Господи, и приснится же такое!"

Он оглянулся — Майкл спокойно сопел, жены рядом не было. Питер быстро оделся. Откинув полог палатки, он увидел темную фигуру на берегу ручья.

— Выспалась? — ласково спросил он, садясь рядом с Марьей.

Она подняла запавшие, лихорадочные глаза. Пробормотав что-то неразборчивое, поднявшись, женщина стала быстро ходить по берегу. Питер поймал ее за руку, и усадил рядом. "Не могу спать, — задыхаясь, сказала Марья. "Днем хочется, а ночью не могу".

— Тише, — он покачал ее и устроил у себя на плече. "Ты просто устала. Вон, лоб, какой горячий, — Питер зачерпнул воды из ручья и умыл ее. "Посиди, я тут, я рядом, ничего не бойся".

Она застучала зубами и уткнулась лицом ему в грудь. Питер посмотрел на восток — над бесконечной равниной вставал еще тусклый, еле заметный закат.

— Холодно, как холодно…, - Марья оглянулась и ахнула — на горизонте возвышалась огромная, уходящая вверх стена льда. Яркое небо было пронзительно голубым — так, что резало глаза. Она застучала зубами и услышала ласковый голос сзади: "Иди сюда".

Женщина, — некрасивая, смуглая, с умными, в тонких морщинках, темными глазами — распахнула меховую парку. Марья нырнула туда и почувствовала горьковатый, свежий запах. В рыжих косах женщины мелькала седина. Над пустой палубой корабля вились птицы. Марья, прищурившись, увидела вдалеке, на берегу, среди камней — несколько деревянных крестов.

Женщина погладила ее по голове. Покачав Марью, она шепнула: "Не плачь, девочка, не надо".

— Не хочу, — пожаловалась Марья, приникнув к ней. "Почему так? У меня ведь ребенок, и Питер…, Мы так недолго вместе были".

Женщина помолчала, поглядев в бесконечное пространство льда. Потом она вздохнула: "Да кто же знает, девочка?"

— Господь, — неуверенно ответила Марья.

Рыжая, тонкая бровь поднялась вверх. Женщина неожиданно весело улыбнулась: "Да, вы же все в отца вашего. В отцов, — она поправила себя и добавила: "Вот как получилось. Я не жалею, — она хмыкнула, — вы все присмотрены, муж — женщина коротко кивнула на кресты, — на моих руках умер, а я, — женщина рассмеялась, — сколько протяну, столько и протяну. Обидно только, что записки мои никто не найдет".

— Может, корабль какой-нибудь…, - Марья все смотрела в ее глаза. Женщина поцеловала ее в щеку и прижала к себе: "Да нет, милая, не стоит себя обманывать. И тебе тоже — она пристально посмотрела на Марью, — не надо. Согрелась? — спросила она.

— Да, — кивнула Марья. Женщина вздохнула: "Я пойду тогда. Писать. Свечи беречь надо, не так их много. А то скоро вечная ночь начнется, — она направилась к трапу. Марья, рванувшись за ней, крикнула: "Я с вами!"

— Не время, — покачала головой женщина. Марья, проводила взглядом рыжие косы: "И вправду, как тепло. Жарко даже. Господи, да кто же о них позаботится, о Майкле, о Питере…"

— Ты не волнуйся, — услышала она нежный голос. Запахло жасмином. Марья, увидев невысокую, стройную женщину, что очутилась рядом, спросила: "Ты?"

Зеленые глаза посмотрели на нее. Женщина, отерев пот со лба Марьи прохладной, умелой рукой, ответила: "И я тоже. Все будет хорошо, милая". Марья уронила голову на ее плечо и, тяжело задышала: "Господи, я же горю вся….".

В хижине было темно. Питер, оглянувшись, накрыл Майкла какой-то шкурой. Мальчик спал, вздрагивая во сне, что-то бормоча. Мужчина зло сказал себе: "А ну не смей! Тебе жену надо вылечить, у тебя сын на руках, — не смей плакать!"

Он вышел наружу. Прислушавшись к грохоту водопада, рассеянно потрепав по холке лошадь, Питер увидел старика. Тот шел, опираясь на какую-то палку, высокий, чернокожий, в одной набедренной повязке, перекинув через плечо мешок.

— Господи, — бессильно подумал Питер, — прошу тебя, сжалься над ней. Пусть старик что-нибудь придумает. Он же местный, он знает, как это лечить. Это ведь просто укус, ничего страшного. Укус и лихорадка, она обязательно оправится.

Питер заглянул внутрь и увидел белокурые волосы жены, — Мария лежала на спине, не двигаясь, с закрытыми глазами. Лицо ее, недавно мертвенно-бледное, опять стало пылающим, на щеках появились алые пятна.

Старик подошел к нему и скрипуче, коротко сказал что-то, указав рукой в сторону Майкла.

— Унести? — Питер показал на пальцах.

Старик кивнул. Присев, достав какие-то растения из мешка, он стал чертить палочкой на земле. "Отвар сделает, — понял Питер. "И окуривать ее будет, что ли? Господи, я и не слышал никогда о такой лихорадке. В Кейпе ее не знают, я бы запомнил".

Он осторожно поднял ребенка и услышал жалобный голос: "Мама!"

— Не надо, милый, — Питер покачал сына. "Мама болеет, но обязательно поправится. Пойдем, посидим вместе. Как раз вечер, жара спала".

Питер устроился у дерева. Положив мальчика себе на колени, гладя его по голове, он стал тихо напевать колыбельную.

— Мама, — смуглое личико Майкла исказилось. Он, прижавшись к отцу, горько заплакал. "Не надо, не надо, мой хороший, — уверенно сказал ему Питер, — сейчас маму полечат, и она оправится, обязательно".

Старик посмотрел на них. Вздохнув, опустив шкуру, что закрывала вход в хижину, он наклонился над очагом. Отвар чуть побулькивал в глиняном горшке. На шее женщины поблескивал золотой медальон, глаза были закрыты, грудь едва заметно поднималась — она дышала.

— Как быстро, — подумал старик, рассыпая по плоскому камню серый порошок. "В землях, что на закате, человек может болеть несколько лет, я видел. А у нас — быстро. Может, так и лучше, зачем нужно годами мучиться? Она уже не встанет, конечно, но вот это поможет, — он посмотрел на порошок, — хотя бы очнется ненадолго, чтобы попрощаться".

Он снял отвар с огня. Взяв деревянную ложку, разомкнув губы женщины, он влил ей в рот темную жидкость. Чиркнув кресалом, старик зажег порошок — белое пламя взметнулось вверх, — и быстро вышел из хижины.

Мужчина поднял на него синие, как небо глаза и спросил что-то, на незнакомом языке. Старик присел рядом и показал пальцами.

— Очнется, — обрадовался Питер. Он завел себе руку за шею. Старик, вздохнув, указал на вершины деревьев и стал подражать жужжанию насекомых.

— Комар, — Питер нахмурился. "Или муха. Как тут уследить, их же много. Надо ставить палатку на берегах рек, так безопаснее. Кисею бы найти, как в Индии, но, да где, же ее взять".

Майкл проснулся. Рассмотрев старика, — у него были короткие, почти седые волосы, мальчик весело сказал: "Дедушка!"

Африканец улыбнулся. Оглянувшись, собрав несколько камушков, он поманил к себе мальчика. Они играли во что-то, Майкл смеялся. Питер, поднявшись, пошел к обрыву. Хижина стояла на холме, над широкой, с зеленоватой водой, рекой, внизу гремел водопад. Питер вдруг подумал, ощущая на своем лице капельки холодного тумана: "Хорошо тут".

Он оглянулся — старик махал ему рукой от входа в хижину. Внутри пахло, — Питер принюхался, — серой и еще чем-то, металлическим. Марья лежала, открыв глаза. Он, обрадовано опустившись на колени, поцеловал ее в лоб: "Вот видишь, тебе лучше. Все хорошо, все хорошо, милая".

Нежные пальцы потрогали медальон. Она тихо, разомкнув сухие губы, попросила: "Маленькому отдай, Питер. Икону…, возьми. И расскажи ему…обо всех…, пожалуйста…, Так жалко…любимый…"

— Мама! — крикнул из-за его спины Майкл. "Мамочка!"

Ребенок прижался головой к ее груди. Марья чуть заметно улыбнулась: "Все, все, милый, не плачь, я тут". Питер, обняв их двоих, зло сказал: "Не позволю! Слышишь, никогда, никогда, не позволю!"

— Полежи, — едва слышно попросила женщина. "Еще…не время…". Питер устроился рядом, почувствовав ее тепло. Марья, облегченно закрыла глаза: "А вот теперь я пойду к ней, она меня ждет. Нечего бояться, с ними все будет хорошо. Та женщина придет, и присмотрит за ними, обязательно. И Федя меня ждет, и Салават, — я сейчас их увижу".

Питер лежал, обнимая жену, гладя по голове неслышно всхлипывающего сына — пока не заметил, что она уже не дышит.

— Мама! — недоуменно сказал Майкл, подняв каштановую голову. "Папа! — из глаз ребенка брызнули слезы. Питер, взяв его на руки, садясь, прижал к себе: "Ты ничего не бойся, сыночек. Я с тобой, и так будет всегда".

Ребенок плакал. Он все сидел, глядя на закат где-то над дальними горами, слыша бесконечный, безостановочный грохот водопада.

Он стоял, держа за ладошку Майкла, глядя на деревянный крест. "Мавзолей, — вспомнил Питер. "Да, — он оглянулся, — тут красиво, Марии тут хорошо будет лежать. Прямо у водопада, и старик обещал заботиться о могиле. Только ведь она одна тут, совсем одна, — Питер сглотнул и велел себе не плакать.

Майкл, молча, рассматривал могилу. Питер, вздохнув, прочел: "Мария Кроу. 1757–1777".

— Мамочка, — сказал ребенок — тихо, горестно.

— Нет у нас больше мамочки, — вздохнул Питер. Подняв сына на руки, он пошел к лошадям. "Спасибо, — сказал Питер старику, что стоял, опираясь на палку. Темные глаза блеснули. Старик, внезапно, подняв руку, погладил его по голове.

— Я справлюсь, — Питер отдал ему Майкла и сел в седло. "Надо справиться, — добавил он про себя. Он усадил Майкла впереди. Тронув лошадь, ведя в поводу другую, он медленно поехал на юг. Старик все махал им рукой — пока Питер, оглянувшись, уже не увидел ни хижины, ни креста на холме.

Ночью он лежал в палатке, тихо плача, кусая губы, прижимая к щеке икону, и вдруг услышал сонный голос сына. "Папочка, — Майкл подобрался поближе, — папа. Не плачь, — попросил ребенок, стирая слезы с лица Питера. "Не плачь, папа".

— Не буду, — он вздохнул, и нащупал золотой медальон на шее мальчика. "Иди сюда, милый, давай я тебе мамину песенку спою, о котике".

Он помнил эти русские слова. Майкл, слушая, рассмеялся: "Не так говоришь".

— Буду лучше, — пообещал Питер. Они заснули, — ребенок все держал его за руку, не отпуская, до самого утра.