Гнедой конь поднимался вверх, по выложенной плоскими камнями, построенной еще римлянами дороге. Мужчина прищурился и посмотрел на мельницы — их белые стены в лучах заката казались отлитыми из огня. Лопасти медленно вертелись — дул томный, еще теплый южный ветер.

Вокруг лежали рыжие виноградники, у дороги рос желтый боярышник, и почти облетевший миндаль. Мужчина вдруг потянулся и сорвал орех — в коробочке, покрытой нежной коричневой шерсткой.

Он повертел его в пальцах и, улыбнувшись, прижал к щеке — подумав, что очень, давно не держал в руках ничего такого. «Все-таки, — подумал он, — и на суше иногда бывает неплохо».

Всадник взглянул на бежевую траву, и серебристые оливы, на черные пятна овец, и чуть пришпорил коня.

Оказавшись на холме, он увидел внизу красные черепичные крыши, и багрянец гранатовых деревьев. На узких, каменных улицах росли отцветающие каштаны. У постоялого двора, спешившись, закинув голову в небо, он посмотрел на темно-зеленые стрелы кипарисов. С колокольни напротив, били к вечерне.

Он перекрестился, и, преклонив колено у входа, окунул пальцы в чашу со святой водой.

Уже оказавшись у себя в комнате — чистой, с одним только распятием темного дерева над узкой кроватью, он подошел к окну и посмотрел на стены дворца, поднимавшиеся вверх, совсем рядом.

— Почему я? — он встал и заходил по кабинету. «Я только пришел, Джон, дай мне хоть отдохнуть немного. И потом, — он помедлил, — я никогда не работал на суше».

— Работал, — Джон запечатал какие-то письма. «В Новой Андалусии, в Мексике, в Картахене — мне тебе напоминать? У тебя отлично получается».

— То другое дело, — поморщился он и посмотрел на осенний дождь за окном. «То Новый Свет, у нас там свои, — он усмехнулся, — правила».

— Испанский у тебя такой, как будто ты родился в Эскориале, — Джон встал и подошел к нему — разведчик был ниже. «На континенте тебя никто не знает. И потом, — он прервался, и вздохнул — я же тебе еще во время оно сказал, Стивен — у меня нет более бесстрашного человека, чем ты.

Ворон улыбнулся, все еще смотря в окно.

— А тут нужно будет бесстрашие? — спросил он.

— Тут нужно будет сумасшествие, — сердито ответил Джон. «Чтобы удалось, то, что я задумал».

Маша тогда вздохнула, не поднимая черных глаз, и сказала:

— Хорошо, я понимаю. Жалко, конечно..

Он увидел, как на ее ресницах повисли слезы и мягко проговорил: «Я быстро. Сделаю все, что надо, и вернусь. Всю зиму буду дома, до марта. Ну, иди сюда, не плачь, — он вдохнул ее запах, — свежий хлеб и пряности. Сжав зубы, Степан напомнил себе, что это — его долг.

Выполнять его становилось все труднее, и Степан, закрыв глаза, представил себе ту даму, что порекомендовал ему Фрэнсис: «Очень надежная девушка, следит за собой, совсем молоденькая, — как раз в твоем вкусе, — друг усмехнулся.

По возвращении в Лондон Ворон провел с Кэтрин две ночи, и сейчас только воспоминания о девушке помогли ему сделать то, чего ждала от него жена.

Потом он быстро поцеловал ее, — сделав вид, что не заметил, как потянулась к нему Маша, и сказал: «Я проверил, как мальчики читают — ты молодец. Уже можно их за Евангелие сажать.

Я им пони заказал, когда в Лондоне был — скоро привезут. Вернусь — начну их верховой езде учить».

— Спасибо, — улыбнулась жена. «Потом, наверное, учителя им нанять надо будут, как, старше станут».

— Да, — он поднялся. «Я еще подумаю, что со школой, делать — в какую, лучше отдать их. Ну ладно, я до обеда у себя буду — дела».

В кабинете, просматривая те бумаги, что ему дал Джон, он вдруг подумал, что разведчик прав — если это удастся, это будет невероятно. «И Петьке там у себя, во Фландрии, станет легче, — Степан улыбнулся, и вспомнил, каким брат приехал домой в сентябре.

— Все, — сказал Петя, накладывая себе устриц. «Последний год, Степа, и потом — более никуда. Долг свой перед страной я выполнил, рисковать жизнью — мне скоро тридцать, не мальчик я уже, чтобы от этого удовольствие получать. Нет, хватит. Жена, дети, дом в деревне».

— А торговля? — Степан посмотрел на брата.

— Да, но без всех этих «поручений» — брат смешно передразнил Джона.

— Был я тут кое-где, докладывал о планах Хуана Австрийского и о том, что происходит при папском дворе, так ее королевское величество меня потом отвела в сторону и сказала:

«Надеюсь, что у вас все сложится так, как вы хотите, дорогой мистер Кроу». Понял? — Петя улыбнулся.

— Да, — Степан обвел глазами стены подвальчика. «Все же страна эта, Петька, нас приняла, мы ей всем обязаны. Где бы мне еще военный корабль доверили, в двадцать два года? Так что я сколь жив — буду ей служить».

— Можно, — Петя отпил вина, — я теперь буду служить деньгами и головой? У тебя вон двое сыновей, а я еще бездетный.

— Но, — брат закинул руки за голову, — я тебе обещаю, Степа, через девять месяцев после венчания нашего — жди приглашения на крестины, — он усмехнулся.

— Как ты с ней, замужней, венчаться собрался? — взглянул Степан на брата и застыл — синие глаза были холодными, как лед.

— К тому времени она уже будет вдовой, — спокойно сказал Петя и налил себе еще вина.

Он встал рано утром и спустился вниз. В церкви уже начиналась служба, и, пересекая площадь, он увидел того, кто и был ему нужен.

— Сеньор Антонио, — нагнал он невысокого человека в черном бархатном берете.

«Здравствуйте, я дон Эстебан, вам писали обо мне из Мадрида».

— Конечно, — Антонио Перес, государственный секретарь королевства Кастилии и Леона улыбнулся. «Добро пожаловать в Ла-Манчу, дон Эстебан. Были вы у нас раньше?»

— Нет, — они зашли в церковь. «Я еще мальчишкой уехал в Новый Свет, и вот только сейчас вернулся», — ответил Воронцов.

-Наш резидент в Мадриде напишет рекомендательное письмо Пересу, — сказал ему Джон.

— А Перес будет его читать? — усмехнулся Ворон.

— Я уж тебе не буду говорить, какую должность занимает наш резидент, ни к чему тебе это, — кисло ответил разведчик. «Но поверь мне, письма от него распечатывают в первую очередь».

— И помни, Перес пляшет под дудку принцессы Эболи, он из семьи вассалов ее покойного мужа. Что вдова ему скажет — то он и сделает. Кастильцы, сам понимаешь, для них честь сеньора — до сих пор не пустые разговоры.

— Вдова? — он зевнул. «Сколько ей лет-то? Старуха?»

— Тридцать пять, — ответил Джон.

— Ну и я говорю — старуха, — хмыкнул Ворон.

— Очень строгих правил, после смерти мужа, два года назад, ушла в монастырь, как это там принято, и вот только летом из него вернулась. Неглупая женщина, и ведет политику покойника — ты же знаешь, он был противником герцога Альбы, и выступал против усиления власти короля, — разведчик улыбнулся.

— Как и мы — если говорить о короле Филиппе, — расхохотался тогда Степан.

— Тем не менее, Перес пока что не пылает к нам любовью, — Джон почесал голову. «Поэтому ты должен постараться избавиться и от него — чем меньше умных советников будет у Филиппа, тем лучше».

— Дон Эстебан, — сказал Перес после службы, когда они стояли перед воротами дворца. «Мы очень благодарны вам, что вы согласились нам помочь, и понимаем, насколько это опасно».

— Я хорошо владею шпагой, — лениво улыбнулся мужчина.

— Видите ли, дон Эстебан, наш король, скажем так, немного не доверяет своему единокровному брату, дону Хуану Австрийскому, — они сидели в кабинете Переса.

Государственный секретарь разлил вино.

— Поэтому мы и решили придать ему личного секретаря, дона Хуана де Эскобедо, чтобы он за ним присматривал — а то мало ли какие мысли придут в горячую голову нашего знаменитого полководца, — Перес погладил аккуратную бороду.

— Однако ваш — как вы его называете, — вердинегро, — оказался слишком преданным? — Воронцов отпил вина, и подумал, что зря все-таки Петька не любит красное. «Отличный букет — сказал он.

— Это местное, с наших виноградников, — улыбнулся Перес. «В общем, я, конечно, старался, как бы это, несколько опорочить репутацию дона Хуана. Что, на самом деле, должен был делать Эскобедо, для того мы его туда и сажали».

— Этот Эскобедо терпеть не может твоего брата, — нахмурился тогда Джон.

— Сказать он, конечно, ничего себе не позволяет — без помощи Питера у дона Хуана не было бы и десятой доли тех денег, что у него есть сейчас, но все равно — лучше не рисковать. Ты же не хочешь, чтобы тело Питера валялось в какой-нибудь канаве во Фландрии?

Так уж нам повезло, что вдову и Перес а тоже не устраивает, — разведчик улыбнулся своим словам, — поведение Эскобедо. Однако сами они его убить не могут — такие люди руки в крови не пачкают. Так что ты там придешься ко двору, дон Эстебан, — разведчик похлопал его по плечу.

— И что теперь? — дон Эстебан сцепил длинные пальцы и откинулся на спинку высокого кресла.

— Мы еще не решили, — неохотно сказал Перес. «С одной стороны, я ожидал от дона Хуана большей преданности королю, с другой… — министр замялся, и вдруг, подняв голову, быстро встал. «Ваша светлость!»

Воронцов тоже поднялся и почувствовал, как кровь отхлынула от его лица — перед ним стояла Белла, только старше на пятнадцать лет.

— Сеньора донья Ана де Мендоза у де ла Серда, принцесса Эболи, герцогиня Пастрано, принцесса Мелито, герцогиня Франковилья и графиня де Алиано, — сказал министр.

Степан склонился над маленькой рукой.

Даже голос у нее был тот же — мелодичный, высокий, звонкий.

— Пойдемте, — донья Ана повернулась, — я хочу поговорить с вами наедине, сеньор. Дон Антонио, — розовые губы вдруг растянулись в улыбке, — не бойтесь, я верну вам дона Эстебана в целости и сохранности.

В ее кабинете было солнечно и тепло.

— Прекрасная осень в этом году, — рыжие ресницы дрогнули. Она вся была в черном шелке — от крохотных, будто у ребенка ног, до прикрытых тонкой вуалью огненных волос. Даже кружево высокого воротника было черным. Присмотревшись, он заметил сеть тонких морщинок в уголках глаз.

— Как правильно вам сказал сеньор Перес, — принцесса смотрела в окно, — мы еще не решили.

— Ваша светлость, — осторожно заметил Степан, — раз уж так сложилось, что дон Эскобадо сейчас будет в Мадриде…

— Я знаю, — властно прервала его вдова. «Лучшего момента не подыскать. Я думала, — женщина чуть замялась, — об отравлении».

— Яды ненадежны, — улыбнулся Воронцов. «И могут занять много времени, а, как я понимаю, вам надо действовать быстро».

— Да, — она потрещала тонкими, чуть костлявыми пальцами. Глаза у сеньоры Аны были цвета морской воды, прозрачные, невинные, как у ангелов на шпалерах, что украшали стены кабинета. «Иначе он вернется во Фландрию, и опять продолжит плеваться ядом в нашу с доном Антонио сторону! Он утверждает, что мы якобы любовники».

— А вы нет? — лениво поинтересовался Степан, рассматривая рисунки на шпалерах.

Сеньора Ана покраснела — сразу и жарко. «Да как вы смеете, вы…»

— Ваша светлость, — Воронцов поднялся, — я наемный убийца. Меня, в общем-то, не интересует, кого вы кладете в свою холодную вдовью постель. Но я привык делать свое дело честно и аккуратно — иначе бы я столько не стоил. А раз уж вы мне платите — я должен знать, что мне можно говорить под пыткой, а чего — ни в коем случае нельзя.

— Под пыткой говорят все, — сухо ответила вдова.

Он приподнял повязку и показал ей шрам.

— Некоторые — нет, — усмехнулся он.

— Что с вами делали? И где? — вдруг спросила сеньора Ана.

— Разное. В разных местах, — коротко ответил Степан. «Я все еще жду ответа на свой вопрос, ваша светлость».

— Мы не любовники, — поджав тонкие губы, проговорила принцесса. «Выньте свою шпагу, — приказала она.

— Зачем? — он поднял бровь.

— Проверю, как вы деретесь, — она сняла со шпалеры клинок.

Он рассмеялся, и стал расстегивать камзол: «Вы позволите?»

Принцесса только кивнула.

Она была маленькая, верткая, — словно капелька воды. Степан, которому уже исполнилось сорок, вдруг поймал себя на мысли, что надо бы каждый день заниматься фехтованием.

«Хотя на корабле это тяжело, — мысленно вздохнул он и выбил шпагу из ее руки.

— Вы неплохо владеете шпагой, для женщины, — небрежно сказал он. «У вас это что — семейная традиция? А то мне надо знать, кого опасаться в будущем».

— Можете не опасаться, — сеньора Ана подняла клинок. «У меня была сестра-близнец, Изабелла, но она давно умерла. Там, у вас, в Новом Свете».

— А вы, я смотрю, вспотели, — ехидно продолжила вдова.

— У вас тут жарко, — он вытер смуглую шею.

Принцесса смотрела, — снизу вверх, — на расстегнутый воротник его рубашки. Он протянул шпагу, и, зацепив вуаль на ее голове, сорвал легкую ткань с рыжих волос.

Часы на колокольне пробили полночь. Она перевернулась на живот, и, потянувшись, сказала: «Так откуда у тебя шрам?»

— Плетью выбили, еще давно, — он провел пальцами по ее спине — задерживаясь на каждой косточке.

— А этот? — она коснулась плеча.

— Шпагой, — он зевнул. «Если ты собираешься спрашивать про все мои шрамы, то это затянется до утра, а я думал провести время по-другому».

— Как? — он только сейчас заметил веснушки у нее на носу. При свече волосы, закрывавшие ее до пояса, казались языком пламени.

— Тебе рассказать или показать? — он поднял ее за подбородок. «Потому что я не намерен болтать языком, в постели я предпочитаю использовать его для других целей».

Наконец-то она покраснела — вся, до маленькой, девичьей груди.

— Покажи, — шепнула она, вытягиваясь на подушках.

— Но ты вернешься? — Ана сидела, закутавшись в простыню. За окном звонили к заутрене — медленно, тихо. На площади еще стоял предутренний туман, и в его сером свете лицо женщины казалось совсем молодым.

— Вернусь, — он едва не добавил: «Белла».

Он поднял с ковра шпагу и улыбнулся: «Убью Эскобедо, доставлю ваши письма по назначению, и вернусь. Жди меня, — он поцеловал ее в губы, — коротко, — и вышел.

Гнедой заржал, и Воронцов потрепал его по холке. Отсюда, сверху, городок казался укрытым белой пеленой. Он поежился, пробормотал: «Вот и осень», и свернул на мадридскую дорогу.

— Все было легко, — он вытянул ноги к огню и добавил «Ужасная все-таки сырость»

— Пара ударов шпагой, и все. Он попытался защититься, конечно, но куда ему до меня, — Ворон рассмеялся.

— И хорошо, что при нем были документы, — Джон тоже улыбнулся. «Очень удобно, отличные сведения ты привез. Молодец, что оставил в его кармане письмо Переса — министра сразу арестовали».

— Я рад, — Степан поднялся.

— Ее тоже арестовали, — добавил Джон, подняв глаза на Воронцова. «Король Филипп обещал, что она не выйдет из тюрьмы до самой своей смерти — уж больно она его разозлила своим упрямством.

Пытать ее или Переса, видишь ли, нельзя, а король хотел знать имя наемного убийцы. Ну, она и сказала, что умрет, но не выдаст, кто это».

— Ну и пусть умирает, — он положил пальцы на ручку двери.

— Ты мог бы не оставлять ее письмо в кармане Эскобедо, — тихо сказал Джон. «Я тебя не просил об этом».

Он, ничего не ответив, вышел.

Степан заглянул к тому торговцу, что рекомендовал ему брат, и, взяв ящик бургундского вина, поехал встречаться с Кэтрин.

Беллы больше не было, и надо было это хорошенько отпраздновать.

Ана де Мендоза провела под домашним арестом всю оставшуюся жизнь. Каждый день ей разрешали подойти к окну — на час. Она стояла, смотря на то, как весной появляется листва на деревьях, что росли у дороги, ведущей вверх, на холм. Осенью деревья облетали, и так было каждый год — все тринадцать лет, до самой ее смерти.