Марта сказала лодочнику: «Вот здесь», и, расплатившись, ступила на узкую, скользкую мостовую. В гетто было тихо, низкое, вечернее солнце заходило над крышами домов. Она обошла, улыбнувшись, лениво нежащуюся у порога большую полосатую кошку и постучала в невидную дверь.

Внутри было прохладно. Она подождала, опираясь о блестящий от старости деревянный прилавок, и осторожно покашляла.

— Есть колокольчик, синьора, — раздался недовольный старческий голос. «Лежит у вас перед вашим красивым носом. Приходите, звоните, и я к вашим услугам. И вообще, надо заранее назначать встречи».

— У меня письмо, — сказала Марта.

— И что? — голос приближался, вместе с шарканьем подошв. «Мне каждый день приносят с десяток писем. Я уже не мальчик, мне за семьдесят».

Сухая, морщинистая рука взяла послание Никиты Судакова.

Старик прочел и пожевал губами.

— Забираете, значит, — недовольно сказал он. «Все, что ли?».

— Нет, нет, — улыбнулась Марта. «Пока только так, на расходы. Когда буду уезжать, тогда приду за остальным вкладом».

— Ну-ну, — еще более недовольно проговорил банкир и посмотрел на стоящую перед ним женщину. Марта почувствовала его взгляд и чуть улыбнулась.

— Вы же вдова, как ваш дедушка пишет, — внезапно сказал старик. «Замуж не хотите?»

Марта удивилась. «Я же не вашей веры».

— А, — махнул рукой старик, — для женщин это просто. Вот дедушке вашему — ему тяжелее было, а с вами хлопот будет меньше.

У меня есть старший внук — двадцать семь лет, вдовец, жена вторыми родами умерла.

Детям без матери плохо, да и у вас, как я понимаю, дети тоже имеются, им тоже семья нужна. Мальчик он хороший, разумный, не пожалеете».

— Спасибо, — искренне сказала Марта, глядя в бесцветные глаза старика. «Я как-нибудь сама».

Он вздохнул и замер с ключом в руке у шкафа. На бледном лице отразилась мука банкира, вынужденного расстаться с деньгами.

Старик было подумал, что стоит сказать красотке про того лондонского щеголя, что пытался прибрать к рукам ее вклад, но, вздохнув, решил, что не надо, — его клиенты платили ему за молчание, а не за то, чтобы он болтал языком налево и направо.

Вместо этого он, сам не зная почему, пробормотал: ««Я, кстати, тоже жену похоронил недавно».

Марта едва удержалась, чтобы не рассмеяться.

— Этого вам надолго хватит — кисло сказал старик, ровняя стопку золотых монет, и сел писать расписку.

Дверь заскрипела.

— Синьора Вероника, — банкир вдруг расплылся в искренней улыбке. «Рад вас видеть!

Вернулись, значит?»

— Ну, чума нас уже миновала, — усмехнулась высокая, стройная женщина, переступая порог, — а венецианец долго без родного города не протянет. Как там мои вклады?

— В полном порядке, сейчас я вам дам полный отчет, вот только синьору отпущу, — старик приподнялся.

— Здравствуйте! — женщина протянула ухоженную, с длинными ногтями руку.

— Вы тоже тут деньги храните? Самое надежное место в городе. Процент, конечно, небольшой — старик при этих словах поерзал и что-то пробормотал, — зато можно не беспокоиться. Меня зовут Вероника Франко, — она чуть встряхнула убранными в золотую сетку темно-рыжими локонами. Глаза у нее были цвета жженого сахара.

Марта пожала руку и улыбнулась. «А я — синьора Марта, вернее, пани Марта».

— Вы из Польши? — Вероника ахнула. «Боже, расскажите мне про эту страну. С тех пор, как я познакомилась с тогда еще герцогом Анжуйским, я мечтаю туда поехать!»

-Язык ты знаешь хорошо, — сказал дед, посыпая чернила песком, — за лето мы с Фейгеле тебе столько всего про Литву с Польшей рассказали, что тебе на всю жизнь сведений хватит.

Спокойней все же будет, чем ежели ты скажешь, что из Москвы».

— Я ж не католичка, — усмехнулась Марфа.

Дед махнул рукой: «Что у вас — идолы, что там, ты уж прости. Только у вас иконы, а у тех — статуи, а так — никакой разницы. С латынью ты знакома, итальянский у тебя отменный — все будет в порядке. Сразу-то из Венеции не уезжай, приобыкни к Европе. Сними себе комнаты, Федосье учителя найми, сама английским позанимайся. Отдохни, Марфа, хватит бегать-то».

— Да разве ж я бегала бы, будь моя воля, — сердито сказала она. «Приеду в Лондон, куплю домик в деревне, и буду детям пироги печь».

Никита внимательно посмотрел на внучку и покачал головой: «Ну, может, пару и затеешь, однако потом все равно с места сорвешься. Глаз у тебя не тот, рысий у тебя глаз, Марфа.

Это от батюшки твоего покойного, его предки варягами были, им искони на месте не сиделось».

— Я с удовольствием, — улыбнулась Марта, — но мне надо к детям. Они на постоялом дворе остались.

— Боже милостивый, такая женщина как вы, просто не имеет права жить на постоялом дворе!

Тем более с детьми, — Вероника сморщила нос. «Вы надолго в городе?»

— Хотелось бы до весны, — ответила Марта.

— Тогда, — женщина задумалась, и повернулась к старику. «Я приду завтра. Я не смогу спокойно спать, зная, что подобный цветок женственности мучается в каком-то клоповнике.

Мы немедленно идем снимать вам комнаты, синьора Марта».

— Можно просто — Марта, — улыбнулась та.

— И называйте меня Вероника, — женщина чуть приподняла подол платья, выходя на улицу, и Марта заметила, что на ней — туфли на очень высокой деревянной платформе.

— Я ношу лучшие дзокколи в городе, — рассмеялась Вероника, увидев изумленные глаза Марты. «Вам тоже надо сделать несколько пар — будете такого роста, как и я. На самом-то деле я тоже малышка».

— У меня своя гондола, — Вероника махнула рукой на канал. «Сейчас мы заберем ваших детей, — у вас кто?».

— Мальчик и девочка, — ответила, улыбаясь, Марта.

— Счастливая вы женщина, — вздохнула Вероника, садясь в лодку. «Мне вот скоро тридцать, а у меня нет детей. Но я и не замужем».

— Я тоже не замужем, — Марта устроилась рядом. «Я вдова».

— Прекрасно, просто прекрасно, — пробормотала Вероника. «Сейчас мы найдем вам квартиру, которая будет оттенять вашу красоту, как перламутр ракушки оттеняет жемчужину».

— Называйте меня на «ты», — вдруг сказала Марфа, глядя на то, как отражается солнце в глазах женщины.

— Спасибо, дорогая, — Вероника потянулась и поцеловала Марту в щеку. От женщины пахло лавандой и чем-то еще — холодным, но приятным. Марта повела носом.

— Это запах Венеции, радость моя, — Вероника потянулась и раскинула руки. Лодка свернула в Большой Канал, и, завидев купол собора святого Марка, женщина вздохнула полной грудью.

— Боже, как хорошо быть дома! — сказала она, улыбаясь, и повернулась к Марте: «Ты же не знаешь, кто я?»

Та покачала головой.

— Я поэтесса, — сказала Вероника. «Поэтесса и самая дорогая куртизанка Венеции».

Вероника и Тео сидели за верджинелом. Девочка, склонив голову набок, внимательно слушала, как Вероника играет «Greensleeves».

— Это просто, — улыбнулась Тео, и, положив пальцы на клавиши, повторила мелодию. «Очень красивая песня, синьора Вероника, кто ее написал?».

— Покойный английский король Генрих, — вздохнула женщина. «Он был влюблен в одну красавицу, и, чтобы завоевать ее сердце, стал сочинять музыку».

— Это помогает? — Тео подняла чудные зеленые глаза.

— Конечно, — усмехнулась Вероника.

— Тео, у тебя еще английский, — напомнила Марта. Она полулежала на кушетке, опираясь на бархатные подушки. Отложив « The Tragical History of Romeus and Juliet », она улыбнулась:

«Иди сюда, милая».

Девочка прижалась к матери и, поцеловав ее, улыбнулась. «Синьора Вероника», — присела она, и, зашуршав юбками, убежала к себе.

— Думаю, не стоит рассказывать о том, что случилось с этой красавицей дальше, — усмехнулась Марта.

— То любовь, милая моя, — Вероника присела на кушетку и подняла книгу: «Ты же сама читаешь эту прекрасную повесть, разве у тебя не наворачиваются слезы на глаза?».

— После трех лет в гареме, — Марта зевнула, — в любовь уже не веришь.

— Расскажи мне о Селиме, — Вероника прилегла рядом с подругой. «Какой он был мужчина?».

— Он бы щедрый и жестокий, — мрачно ответила Марта. «Неприятное сочетание».

— А вообще? — рассмеялась Вероника. Марта почувствовала, что краснеет.

— Понятно, — подтолкнула ее женщина. «Знаешь, у Тео способности к музыке — надо нанять ей учителя. Если девушка умеет играть и петь — это всегда приятно. Тем более красивая девушка, как Тео».

— Ее отец очень хорошо пел, — Марта увидела перед собой прозрачную воду озера, черные силуэты гор на горизонте, и чуть слышно вздохнула.

Теодор вошел в комнату и остановился на пороге, оглядывая женщин.

— Мама, — сказал он, протягивая ей рисунок, — посмотри.

— Какой ты молодец! — ахнула Марта, рассматривая море и корабли. «Это сражение?».

— Да, это Лепанто, — ответил мальчик. «Мама, а можно мне шпагу, как у синьора Филиппо?»

Марта улыбнулась: «Ну, давай, милый, закажем тебе, конечно, маленькую».

— Все же, — повернулась она к Веронике, когда закрылась дверь за сыном, — тяжело воспитывать мальчика без отца. Тем более, — женщина подняла брови, — такого мальчика.

— Ты не хочешь замуж? — Вероника внимательно посмотрела на подругу. «Ты могла бы, хоть завтра…».

— Он еще ребенок, — Марта встала с кушетки и вышла на балкон. Заходящее солнце освещало канал, и белый мрамор собора вдалеке. «Как здесь красиво! — повернулась она к подруге.

— Это лучший город на свете, — Вероника обняла ее за плечи. «Скажи мне, почему ты его отталкиваешь? Он же влюблен в тебя, всерьез. Куртизанкой ты быть не хочешь…»

— Нет, не по мне это, — чуть дернулся уголок красивых губ. «И женой я быть тоже не хочу, Вероника».

— По-другому нельзя, — подруга опустилась в кресло. «Тебе двадцать пять, Марта, ты молодая женщина, хоть и с двумя детьми. Долго ты одна не протянешь».

— У меня есть семейные деньги, — Марта все смотрела на запад, туда, где огненный диск навис над крышами Сан-Поло. «Их на всю жизнь хватит».

— А любовь? — Вероника взяла ее за руку.

— Я любила только одного человека, — Марта посмотрела в карие глаза женщины. «И более, боюсь, никого не полюблю — сердце у меня уже не то, что было раньше. А Филипп, — она улыбнулась, — сегодня он пишет сонеты мне, завтра, — другой, ему двадцать один год, милая».

— И к тому же он поэт, — улыбнулась Вероника.

— Тем более, — Марта потянулась. «У вас, поэтов, дорогая моя, голова по-другому устроена — да и душа тоже. А я женщина разумная, и рассудок давно не теряю».

— А теряла? — спросила куртизанка.

Марта вспомнила избу в Чердыни, и закушенный зубами платок. Чуть сглотнув, она ответила: «Бывало, но с кем не бывало, по молодости-то. Пойдем, у меня сегодня полента с креветками — я знаю, как ты их любишь».

Тео отложила тетрадь и посмотрела на брата. Он играл на полу с маленькими корабликами.

Девочка подперла рукой мягкую щеку и вздохнула.

— Тео, — поднял ребенок голубые глаза, — давай ты против меня будешь, как будто я турок, а ты — итальянцы.

— Итальянцы же выиграли, Теодор, — она села на ковер и поцеловала его в рыжие кудри.

— А мы как будто турки победили, — попросил мальчик.

Тео пощекотала его, и ребенок залился смехом. «А подбрось! — попросил он.

— Да ты тяжелый какой, — девочка попыталась поднять брата, но тут же опустила — Теодору еще не было четырех, а он уже ростом был с шестилетнего.

— К столу, — открыла дверь Марта.

За кофе, когда дети ушли, Вероника сказала: «Вот послушай». Она закрыла глаза и по памяти процитировала:

— Когда мы вооружимся, мы сможем убедить мужчин в том, что у нас такие же тела и сердца, как у них, и даже если мы деликатны и мягки, это не имеет значения. Есть мужчины, что деликатны и мягки, но при этом смелы и сильны, а есть те, кто стараются казаться грубыми и мужественными, а на самом деле — трусы. Женщины просто этого пока не поняли, а, когда поймут — смогут сражаться с мужчинами, до смерти, и, чтобы доказать это, я начну первой — а другие последуют за мной.

Марта молчала, опустив зеленые глаза, но вдруг вскинула голову:

— Это верно. Твое?

— Давно еще написала, — Вероника усмехнулась. «Когда думала, что слова могут хоть что-то изменить»

— Не могут, думаешь? — Марта все смотрела на нее. «Я не хочу сражаться, Вероника, никогда не хотела. Но мне пришлось. С тех пор, как я потеряла мужа, я только и делаю, что выживаю. А я хочу жить».

— Милая, — женщина встала и обняла ее за плечи, прижавшись щекой к бронзовым, пахнущим жасмином волосам.

— А еще, — подруга почувствовала, как Марта улыбается, — ты права, есть мужчины, одновременно мягкие и сильные. Мой муж таким был, но где найти их? — женщина вздохнула.

— Я нашла, — вдруг сказала Вероника.

— Ты никогда не говорила, — удивилась подруга.

— Он далеко, — куртизанка вздохнула и, сев за стол, отпила кофе. «Приезжает, когда может, но это случается редко. Я по нему очень скучаю, Марта, даже вот, — женщина улыбнулась, — стихи ему сочиняю иногда:

— Как прекрасно, — сказала Марта. — Так выходи за него замуж. Или он женат?

— Нет, вдовец, — вздохнула подруга.

— Я бы за ним босиком на край света пошла, милая, но я ведь, — она чуть улыбнулась, — хоть и знаю пять языков, и сочиняю стихи, и обедаю с кардиналами, — я все равно шлюха. А на шлюхах не женятся, тем более такие мужчины, как он. Если бы я могла, хотя бы ребенка от него родить… — она не закончила и Марта увидела в уголке ее глаза слезу.

— Попроси у него, — твердо сказала Марта. — Тебе уже тридцать в следующем году, зачем откладывать еще? Приедет — и попроси.

— Думаешь? — Вероника вдруг оживилась. — Дай-ка лютню, я тебе спою кое-что. Это его любимая баллада. Он же англичанин у меня, — куртизанка улыбнулась.

Марта слушала, положив голову на руки, и вспомнила, — до боли в теле, — его синие, ласковые глаза, и то, что он ей шептал той ночью, в холодном весеннем лесу, когда сверху на них смотрели далекие звезды.

— Love imposes impossible tasks, — прошептала Марта. — Правда, Вероника, это правда — ради любви делают невозможное.

— Но никогда более того, на что способно твое сердце, — женщина отложила лютню. — Ты плачешь, Марта?

— Зачем мне плакать? Мое сердце более ни на что не способно, — сухо ответила та.

— Синьор Филип Сидни к вам, синьора Марта, — поклонилась служанка.

Они медленно шли по кампо Сан-Поло.

— Вот здесь был заколот Лоренцино Медичи, — показал сэр Филип на дверной проем. «Он выходил от своей любовницы, и наемный убийца пригвоздил его шпагой к двери».

— За что? — спросила Марта, глядя на ту самую дверь — обыкновенную, деревянную, с чуть облупившейся краской.

— Лоренцино убил тогдашнего тосканского герцога, Алессандро Медичи, и бежал — сначала в Турцию, потом во Францию, а потом уже сюда, — ответил юноша.

— Далеко же он бегал, как я посмотрю, — Марта подняла голову и вдохнула свежий, вечерний воздух.

— Да, — Филип тоже остановился, — герцог Козимо Медичи, — отец нынешнего, — поклялся, что кровь Алессандро не останется неотмщенной. Это было давно, — Филип чуть поморщил лоб, — почти тридцать лет назад.

— Мы тогда с вами еще и не родились, сэр Филип, — рассмеялась женщина. Они говорили по-английски.

— У вас очень красивый акцент, миссис Марта, — вдруг сказал юноша. — Не итальянский, нет.

— Ну, я же все-таки полька, сэр Филип, — она взяла протянутый им мешочек с зерном и стала кормить голубей. Птицы клекотали на серых булыжниках.

— Есть такая картина, — Марфа обернулась и увидела, как блестят серые глаза молодого человека, — в Генте, во Фландрии, в соборе святого Бавона. Там в алтаре есть Мадонна, похожая на вас, миссис Марта.

Белый голубь сел на плечо женщины, распахнув крылья. Она улыбнулась:

— Вы же не католик, сэр Филип. Что вам Мадонны?

— Миссис Марта, — она обернулась, — так изменился его голос, — ради вас я готов стать хоть католиком, хоть кем — мне все равно! Только бы вы меня не прогоняли.

— Я вас не прогоняю, — она посмотрела на его красивое, еще совсем молодое лицо. — Вы просто не видели еще жизни, а я… — юноша заметил маленькую, и от того — еще более горькую складочку в уголке ее прелестно вырезанных губ.

— Я вас старше на четыре года, я вдова с двумя детьми — не думаю, что ваша семья, которая занимает такое высокое положение в Англии, будет рада, если вы меня привезете туда, как свою любовницу.

— Я и подумать не мог бы, миссис Марта, оскорбить вас таким предложением, — горячо ответил юноша. — Я не коснусь вас до тех пор, пока вы не станете моей женой, так, как это велит нам закон Господа.

Женщина вздохнула. Будто услышав ее, голуби — серые, белые, пестрые, — поднялись с камней площади. Перекликаясь, птицы устремились в низкое, прозрачное, зимнее небо.

— Пойдемте, — позвала своего спутника Марта. «Мне пора домой, к детям».

Уложив дочь и сына, она вышла на балкон, накинув шаль. Юноша все еще стоял внизу, спиной к ней, смотря на темную воду канала.

— Спокойной ночи, сэр Филип, — проговорила она мягко. «Все хорошо, завтра будет новый день».

— Да хранит вас Господь, миссис Марта, — женщина услышала слезы в его голосе, и вдруг, сама не зная почему, сказала: «Давайте завтра все вместе поедем на Мурано — на целый день. Поедим у рыбаков, подышим морем».

— Спасибо, — он посмотрел вверх, и Марта увидела, как он улыбается. «Я буду думать о вас до тех пор, пока не увижу снова».

Филип шел домой и бормотал про себя стихи.

Здесь, в Венеции, это случалось само собой — под сенью золотистого, постепенно тускнеющего заката, в окружении камня, воды и неба. Он вспомнил, как опустился голубь на плечо Марты, и серые перила балкона, нависшего над узким каналом. Она стояла там, будто та гентская мадонна, — наклонив изящную, бронзовую голову.

Дома он сразу потянулся за пером и чернилами. Как и всегда, если уж оно было внутри — оно сразу вырывалось наружу — такое, как надо, такое, каким сотворил его Господь.

Перечитав, он сделал всего несколько поправок, а потом, посмотрев в пламя свечи, подумал, что все равно — ни один поэт, или художник, даже мастер Гентского алтаря, не сможет хоть на мгновение стать подобным Всевышнему.

— Потому что только Бог может создать такое совершенство, как Марта, — пробормотал он, встряхнув белокурой головой. «Я не могу, как бы я ни старался». Он перечитал еще раз — медленно, внимательно:

— Да, — сказал Филип, улыбнувшись, — это про нее.

Засыпая, он подумал, что пройдет какие-то несколько часов — и Марта опять будет рядом с ним — маленькая, даже на своих дзокколи, — все равно маленькая, — как ребенок, — изящная, пахнущая жасмином, с этой своей легкой, сводящей с ума улыбкой.

Она будет сидеть в лодке, в платье бронзового шелка, зеленоглазая, и, может быть, даже подаст ему руку, когда будет выходить на пристани.

— Счастье мое, — прошептал Филип, закрывая глаза.

— Вот, читай, — Марта перебросила Веронике исписанный лист бумаги. — Это он мне сегодня принес.

Женщины сидели у камина — погода к вечеру испортилась, лил дождь, и было сыро.

— А съездили мы отлично, — Марта лениво потянулась.

— Теодор набегался, помогал рыбакам выгружать улов, испачкался с ног до головы, но был счастлив. Мальчик есть мальчик. Тео тоже — Филип рассказывал ей про королевский двор в Лондоне, его дед же был в свите покойного короля Генриха.

— Это прекрасно, Марта, — подняла Вероника карие глаза. «Можно, я перепишу себе?».

— Ну конечно, — улыбнулась женщина и вдруг помрачнела: «Он сделал мне предложение».

— И ты, его, конечно, не приняла, — вздохнула подруга.

— Ему двадцать один год, — Марта потянулась и налила себе подогретого вина со специями.

«Вряд ли его семья будет счастлива, увидеть новую леди Сидни, католичку, старше его, с приплодом на руках».

— Ты можешь перейти в англиканство, — пожала плечами Вероника.

— Могу, — Марта выпила, — но все равно, милая, я не хочу выходить замуж за человека, которого не люблю. Хотя детям, — женщина помедлила, — с ним хорошо. Он же сам еще как мальчишка.

Марта помолчала и, не смотря на Веронику, спросила: «Он был у тебя?».

— Один раз, — куртизанка тоже выпила. «Я же, как кампо Сан-Марко — каждый вновь приехавший считает своим долгом меня посетить, зря я, что ли, в каталоге, на первой странице? И потом, не забывай, он живет на те, деньги, что дает ему отец — а я стою очень дорого».

— И как он? — тихо спросила Марта.

— Он нежный, — зевнула куртизанка. «Юноши — они все такие. Но я у него была не первая».

Женщины помолчали, каждая думая о своем.

— Ладно, давай спать, у меня завтра новый клиент, — Вероника забралась в постель. «Человек без воображения — прислал деньги, а не подарок. Правда, много».

Марта взбила подушку, и Вероника вдруг спросила ее: «Скажи, а, правда, что в гареме женщины, ну, с другими женщинами…»

Та усмехнулась. «Ну, если в перерыве между отравлениями, удушениями и ядовитыми змеями в твоей спальне ты найдешь время этим заняться — то можно, да».

Вероника расхохоталась и поцеловала подругу в щеку: «Спокойной ночи!»

Он отпустил лодочника и зашел в палаццо, в который раз подумав, что на те, деньги, что он ей послал, можно было вооружить корабль. Не то, чтобы он был скупым человеком — на хороших женщин золота было не жалко, но такой цены он не видел еще ни разу.

— Ладно, — он быстро поднялся по лестнице, — посмотрим, что там за такая Вероника.

Куртизанка подняла глаза от нот, что лежали перед ней, и отложила лютню. Она улыбнулась высокому, широкоплечему мужчине, — от него пахло морским ветром, будто он только сейчас сошел на берег, и сказала, поднявшись: «Добро пожаловать в наш город, синьор!»

Вероника поднялась на локте и посмотрела на спящего мужчину.

— Человек без воображения, но с большим аппетитом, — он поморщила лоб. «Куда бы его пригласить? На собрание моего поэтического кружка?» — куртизанка чуть не расхохоталась вслух.

— Нет, он там долго не протянет. А пригласить надо — ясно, что он сюда приехал не ради моих прелестей, а зачем-то еще. А чтобы узнать — зачем, надо подержать его при себе.

Устрою обед, вот что. Для узкого круга друзей, — чтобы не вызывать его подозрений — и с вкусной едой.

Мужчина открыл карие, красивые глаза и хрипло сказал: «Ты о чем думаешь, шлюшка?».

— О том, как доставить вам удовольствие, ваша светлость, — улыбнулась куртизанка.

— Называй меня Паоло, — он перевернул ее на живот. «А доставить мне удовольствие очень просто».

Вероника закатила глаза и неслышно зевнула.

В бронзовых канделябрах билось пламя высоких, белых свечей. Окна были раскрыты, — дожди прекратились, потеплело. Легкий западный ветер шуршал бархатными занавесями.

За столом говорили о политике.

— Так что же, ваша светлость, — спросил член Совета Десяти, высшего судебного органа Венецианской республики, — нам ждать очередной атаки на Тунис?

Паоло Орсини, герцог Браччано, разорвал чуть обжаренную печень, что лежала на его тарелке, и засунув большой кусок в рот, облизал кровь с пальцев.

— Как раз по моему вкусу, — сказал он, вытирая губы.

Остальные мужчины за столом ели вилками.

— Тунис, — герцог щелкнул пальцами, и ему налили вина. Мужчина попробовал и махнул рукой — серебряный кубок тут же был наполнен до краев.

— Хорошее у вас красное, моя дорогая, — он положил левую руку на колено Вероники, что сидела рядом с ним, и та чуть вскинула брови. «Дорогая — во всех смыслах, — герцог расхохотался, венецианцы за столом вежливо улыбнулись.

— Видите ли, синьоры, — сказал Орсини, сгребая пальцами обжаренный лук, — мой друг Хуан Австрийский, — это я вам говорю по секрету, но тут все свои, — недавно ездил в Рим. За папским благословением.

— На то, чтобы он занял пост губернатора Нижних Земель? — один из государственных инквизиторов Венеции аккуратно резал мясо на своей тарелке. «Я слышал, после того, как убили его секретаря, дон Хуан стал вести себя совсем уж, — инквизитор помялся, — неосмотрительно. Хороший же из него выйдет губернатор».

— Эскобедо, — дело рук этих двух заговорщиков, — Орсини сплюнул на пол. «Переса и вдовы Эболи. Говорят, они наняли какого-то дьявола — удар шпагой, убивший секретаря, был ювелирной точности — будто там работал хирург.

Так вот, король Филипп сказал своему единокровному брату, что он должен навести порядок в Нижних Землях, — как хочет, так пусть это и делает, но чтобы там был мир. А потом дон Хуан может заняться тем, ради чего он и ездил к Его Святейшеству».

— И чем же это? — небрежно поинтересовалась Вероника. Подали вторую перемену — сардины с луком, изюмом и кедровыми орешками и каракатиц, отваренных в их чернилах.

— Он хочет освободить Марию Стюарт и жениться на ней, — ответил Орсини, отрывая голову рыбе, и намереваясь бросить ее на скатерть. Вероника еле заметно кивнула слуге, и тот подставил герцогу блюдо.

— Она уже стара для деторождения, — член Совета Десяти посмаковал вино и сказал, глядя на Веронику, — «Узнаю букет. Это еще из тех бутылок, что я вам послал в прошлом году, синьора. Рад, что вам понравилось».

— Одно из лучших белых, что я когда-либо пила, — улыбнулась куртизанка. «Действительно, вашему другу дону Хуану скоро, в феврале, исполнится двадцать девять, а Марии Стюарт, значит — тридцать четыре».

— Ну почему же, — инквизитор погладил подбородок, «ведь у нее есть сын, да, и говорят, в браке с Босуэллом у нее был выкидыш — близнецы. Так что она вполне еще может принести еще наследников».

— И тогда дон Хуан, как муж королевы, сядет на английский трон вместо этой протестантской шлюхи! — выругался Орсини.

— Она еще и ублюдок, — сказал инквизитор. «Святая Церковь признает законным только первый брак ее отца. Так что дело каждого доброго католика — поддержать планы по ее свержению».

— Аминь, — сказал Орсини и Вероника почувствовала, как его рука поползла вверх, ей под платье. «Так вот синьоры, пока дон Хуан искореняет протестантскую заразу на севере, я займусь истреблением неверных на юге.

В конце января выхожу в море. Завтра у меня назначена встреча с адмиралом Веньером, моим соратником при Лепанто, посмотрим, на что способен ваш арсенал».

— На многое, — сказала Вероника, и, отпив вина, положила ногу на ногу. «На многое, ваша светлость».

Когда слуги убрали грязную посуду и подали кофе со сладостями, Вероника улыбнулась.

— Синьоры, я взяла на себя смелость украсить сегодняшний вечер еще одной драгоценностью. Ничто так не способствует хорошей беседе, как присутствие красивых женщин. Моя подруга, синьора Марта.

Мужчины поднялись.

Марта вскинула зеленые глаза на высокого, загорелого мужчину и чуть улыбнулась.

— Позволь тебе представить, моя дорогая, его светлость герцога Браччано, — сказала Вероника.

Он поцеловал маленькую, нежную руку, вдохнув аромат жасмина. Женщина была словно ребенок — хрупкая, изящная, с невинными глазами. Темные, длинные ресницы колыхнулись, и она проговорила — медленно, не спеша:

— Мы рады приветствовать героя Лепанто, ваша светлость. Надеюсь, что вам понравится в Венеции.

— Мне уже нравится, — усмехнулся он, глядя на затейливо уложенные бронзовые локоны.

Высокая шея пряталась в пене кружев.

— А вы, почему так поздно, синьора Марта? — спросил он, когда гости вернулись за стол. Сбоку были видны маленькие веснушки на ее зарумянившихся щеках.

— Мне надо было уложить детей, — она взяла тонкими пальцами конфету и откусила. Зубы у нее были мелкими и острыми, — как у хищного зверька, — подумал герцог.

— Вы замужем? — он выпил еще вина.

— Я вдова, — чуть слышно вздохнула Марта. Корсет, — аметистового шелка, с золотой отделкой, едва заколебался на маленькой груди.

Марта повернулась к нему и облизала губы: «У Вероники всегда очень хорошие сладости.

Попробуйте, ваша светлость».

— С удовольствием, — он протянул смуглые, поросшие черными волосами пальцы, и взял конфету из ее руки. Надкусив, он прожевал и улыбнулся: «Считайте, что я вас поцеловал».

Белая кожа в скромном декольте, украшенном только золотым крестом с алмазами, чуть зарумянилась.

— Не сегодня, — сказала Вероника, глядя на него спокойными глазами. «У меня сегодня клиенты, — она махнула головой в сторону гостиной, где инквизитор, член Совета Десяти и Марта обсуждали поэзию Данте.

— Кто из них? — прошипел Орсини.

— Оба, — сладко улыбнулась женщина. «Есть запись, Паоло, есть очередь, есть установленный порядок, в конце концов».

— Я тебе дам больше денег, чем два этих старых хмыря, — настаивал он.

— Я не буду обижать давних друзей, — холодно сказала куртизанка и отвернулась.

Выйдя из палаццо, Орсини сочно выругался, и было подумал пойти к простой шлюхе. «Нет», — улыбнулся он, садясь в лодку. «Все равно она будет моей, и тем слаще будет ее взять. Не хочу размениваться».

Он плохо спал и ворвался в опочивальню к Веронике, когда она заканчивала завтрак.

Куртизанка подняла бровь и поднесла одной рукой, — над второй склонилась служанка, подпиливающая ногти, — чашку кофе к губам. Ноги женщины стояли в серебряном тазике с отваром лаванды.

— Я же сказала, Паоло, — она вздохнула, — есть запись, и есть порядок. Я ни для кого не делаю исключений, будь он хоть сам король, хоть, — Вероника тонко улыбнулась, — твой друг Хуан Австрийский.

— Я не про тебя, — отмахнулся он. «Я про нее. Как мне ее добиться?».

— Ну, — женщина поставила кофе на стол, — вы же победитель при Лепанто. Примените свои стратегические таланты, герцог. Подумайте головой, в конце концов. Вспомните, как ухаживают за женщинами. Тем более, — куртизанка чуть улыбнулась, — у нее есть дети.

— Хорошо. Очень хорошо, — пробормотал Орсини, и, оказавшись в лодке, велел везти себя в Арсенал.

Марта приподняла голову и ахнула — ворота были такими высокими, что сюда, в самое новое здание Арсенала, законченное всего пять лет назад, — как ей сказал герцог, — могло спокойно зайти самое большое парусное судно.

Гондола — огромная, изукрашенная золоченой резьбой, с бархатным пологом на корме, — медленно вплывала внутрь.

Глаза сына были широко открыты.

— Смотри, Теодор, — наклонился к нему герцог, — вот здесь строят военные галеры.

— Как те, что сражались при Лепанто? — мальчик с восхищением разглядывал двигающиеся по каналу корабли. «И вы такой командовали?».

— Ваш сын, синьора Марта, удивительно хорошо говорит, для своего возраста, — заметил Орсини. «Ему еще нет четырех?»

— Весной будет четыре, — Марта улыбнулась. Тео подергала ее за подол: «Мама, а сколько здесь работает человек? В таком огромном здании?».

— Больше пятнадцати тысяч, — ответил Орсини. «Смотрите, — он показал им начатые остовы галер, — это единственная верфь в Европе, где могут построить корабль за один день».

— Но ведь турки, поэтому и проиграли при Лепанто, что у них не было парусного флота, — заметила женщина. «Не кажется ли вам, герцог, что суда на веслах уже не пригодны для больших морских сражений?»

Орсини хмыкнул и потер короткую, угольно-черную бороду. «Вы разбираетесь в военных делах, как я посмотрю».

— У меня же есть сын, — рассмеялась Марта. «Тем более, что Теодор, как и все мальчики, просто бредит оружием».

— Вы правы, — ответил Орсини. «Поэтому мы стали строить галеоны — они больше, и ходят под парусом. Однако в атаках на берег, — как сейчас, в Тунисе, — все равно нужны маленькие суда».

— А сколько вы сейчас ведете галер? — небрежно поинтересовалась Марта.

— Постарайся узнать как можно больше про его тунисский рейд, — попросила Вероника.

— Зачем? — подняла брови Марта.

— Просто спроси у него, — подруга поцеловала ее. «Я буду очень тебе благодарна».

— Пятьдесят, — ответил Орсини и махнул рукой. Гондола остановилась.

— Я взял на себя смелость, милая синьора Марта, пригласить вас к обеду, — рассмеялся герцог.

— Прямо здесь? — женщина оглянулась. В воздухе висела древесная пыль, пахло жженым углем и смолой.

— Я провожу вас и Тео к воде, — ответил герцог, — а мы с Теодором сходим в оружейную мастерскую — там его ждет маленький подарок.

— Пушка? — поднял ребенок голубые глаза.

— Пока нет, — Орсини погладил его по голове. «Но, я уверен, что, когда ты вырастешь, ты будешь командовать и пушками тоже».

— Я буду воевать! — уверенно заявил Теодор и повернулся к матери: «Да?».

— Ну что же с тобой делать, — вздохнула Марта. «Будешь, конечно».

На набережной был поставлен большой шелковый шатер. Марта опустилась в кресло и посмотрела на бескрайнюю гладь лагуны.

— Мама, — вдруг спросила Тео, — а почему ты не выходишь замуж?

Марта вздрогнула. Дочь села на ковер и положила темную, шелковистую голову ей на колени.

— Ты хочешь, чтобы я вышла замуж? — тихо спросила женщина.

— У всех есть отец, а у меня нет, — в уголке зеленого глаза появилась маленькая слеза. «Мне нравился, Селим — он был добрый, мы с ним играли. И сэр Филип нравится — с ним весело, он знает много интересных историй. Даже его светлость, хоть он только про войну и разговаривает, — тоже нравится, — девочка вздохнула и прижалась ближе к матери.

— Замуж, Тео, выходят, когда любят человека, — медленно сказала Марта.

— Так полюби! — раздраженно закричала девочка. «Полюби, чтобы у нас был отец!»

— Если бы это было так просто, — Марта помолчала и услышала голос сына:

— Мама, мама, Паоло подарил мне маленькую шпагу!

Когда дети убежали из-за стола, Орсини внимательно взглянул на женщину. Она, покраснев, чуть пригубила теплое вино с корицей и мускатным орехом, и повертела в руках бокал.

— Вы надолго здесь, ваша светлость? — спросила Марта.

— Ну, — герцог потянулся, — пока мои пятьдесят галер будут готовы, пока республика предоставит мне гребцов, — это еще месяц, не меньше. Так что, — он раздавил сильными пальцами орех, — я от вас никуда не денусь, синьора, если вы об этом спрашиваете.

Мужчина усмехнулся и протянул ей смуглую ладонь. «Помните, я вас поцеловал, тогда, у Вероники? А теперь вы меня поцелуйте». Он откусил кусочек от ореха и взглянул на Марту.

— А если я не хочу вас целовать? — она смотрела на детей. Теодор и Тео фехтовали — он своей новой шпагой, сестра, — какой-то найденной на берегу палкой.

— Вашему мальчику надо нанять учителя, — как будто не услышав ее, сказал Орсини. «У него прекрасные задатки — отлично двигается, и глаз хороший. Я могу оплатить, — полные, чувственные губы мужчины чуть улыбнулись.

— Я и сама могу, — тихо сказала Марта.

— Не сомневаюсь, — Орсини потянулся. «Слушайте, синьора, мне надоело. Я не любитель ходить вокруг да около. Я вас хочу, и я вас возьму. Сегодня же».

— Нет, — Марта покачала головой. «Хотеть должны оба, ваша светлость. Я — не хочу».

— Что я должен сделать, чтобы вы захотели? — герцог разгрыз еще один орех. «Или вы ломаетесь, и набиваете себе цену? Вам подарить что-нибудь дорогое? Жемчуг?».

Марта вдруг почувствовала, как теряет самообладание. Нарочито спокойно, не глядя на Орсини, она сказала:

— Ваша светлость, я вам благодарна за сегодняшнюю прогулку и за подарок для моего сына, но я не хочу больше вас видеть. Пожалуйста, не присылайте мне цветы, и вообще — оставьте меня в покое».

Орсини так же тихо проговорил: «Слушай меня, и запоминай. Этого английского щенка я могу отправить на тот свет одним ударом шпаги — и я это сделаю, если он, хоть раз еще появится рядом с тобой».

Марта, было, хотела что-то ответить, но он стукнул кулаком по бархатной скатерти — так, что упали кубки. Вино, — красное, будто кровь, — растеклось по столу.

— Закрой рот, когда я говорю, — улыбнулся Орсини, и Марте внезапно стало страшно.

Мраморная терраса виллы дель Поджио мокла под дождем.

— Твой муж вернется сюда до тунисского похода? — спросил Франческо Медичи, герцог Тосканский, глядя на потоки воды. «Ужасно унылая в этом году зима, хоть садись на его галеры и отплывай на юг».

— Нет, — вздохнула Изабелла, подвигая кресло ближе к огню. «Прямо из Венеции они отплывают в Палермо — а оттуда в Африку. До лета его здесь не будет».

— Ладно, — Франческо зевнул, — поеду к Бьянке. Чем ближе роды, тем больше она волнуется.

— А что твоя жена? — усмехнулась Изабелла. «Не ревнует к своей соседке? Ты же рядом поселил, Франческо, не завидую я Джиованне — каждый день видеть любовницу мужа».

— Джиованна только знает, что ныть и рожать девок! — брат выругался.

— Зачем мне шесть дочерей, что я с ними буду делать? Говорили мне, что не надо на ней жениться — сухопарая, и болезненная баба, не то, что Бьянка — у той меж бедер военный корабль поместится. Сейчас она родит мне сына, я его признаю, и вопрос с наследником будет решен, — Франческо внимательно посмотрел на сестру. «А ты помни, Изабелла — что можно нам, мужчинам, то не дано вам, женщинам».

— Это ты что имеешь в виду, Франческо? — спокойно взглянула на него сестра.

— Ты очень хорошо знаешь, — что, — ответил герцог Тосканский и вышел, не говоря более ни слова.

— Спасибо, милая, дальше я сама, — сказала Изабелла, когда служанка расшнуровала ей корсет.

Девушка вышла, и герцогиня, вздохнув с облегчением, потерла свой живот. Он был небольшой, круглый, и она внезапно вспомнила, как ее старая нянька сразу определяла, кого носит ее мать, Элеонора Толедская — мальчика или девочку.

— Ты девочка? — нежно спросила Изабелла. Под рукой чуть задвигалось, и она улыбнулась.

Вздохнув, она подошла к огромному, выходящему в мокрый, грустный сад окну, и сказала:

«Пусть бы только он быстрее приезжал, Господи. Пусть бы только был жив и здоров».

По субботам у Вероники всегда собирались картежники. За большим столом горели свечи.

Банк метала сама куртизанка.

Марта улыбнулась, глядя на Филипа Сидни, сидевшего рядом с ней.

— Хотите, разделим прибыль? — шепнул юноша. В полутьме его белокурые волосы отливали золотом.

— Сначала надо ее получить, сэр Филип, — так же тихо ответила женщина.

— Я мастер баккара, в Лондоне в него только и играют, — молодой человек задумался и вдруг, — почти неслышно, — проговорил: «Если он вам докучает, синьора Марта, скажите только одно слово — и его больше не будет».

Марта ощутила, как на глаза ей наворачиваются слезы. «Не надо, сэр Филип, прошу вас — он очень опасный человек».

— Тем более надо вас от него избавить, — спокойно ответил Сидни, делая ход.

— Подумай, как следует, Марта, — сказал тогда Орсини, глядя, как вино медленно капает на ковер.

— У тебя будет дворец — в моем владении, в Браччано. Слуги, лошади, золото — в общем, все, что положено.

Я женат, — не буду этого скрывать, но с женой давно не живу, тем более, что она бесплодна.

А наследник мне нужен. Твоей дочери я устрою выгодный брак, сына возьму к себе на службу — их будущее я обеспечу.

И тебе нечего бояться, — я человек добрый. Если меня не раздражать, конечно, — герцог расхохотался и проглотил расколотый орех.

— А что вы хотите от меня, ваша светлость? — тихо спросила Марта.

— Ну, — Орсини поковырялся в зубах, — сыновей, разумеется. И, вообще, лучше иметь постоянную любовницу, — меньше хлопот и расходов тоже меньше. И тебе будет легче — если ты мне будешь верна, то беспокоиться не о чем.

— А если не буду? — Марта взяла конфету.

— Убью, — коротко ответил герцог. «А что касается того, каков я в постели — можешь спросить у своей подружки. Ну, или сама попробуй, — предлагаю прямо сегодня, — он вынул из руки женщины сладость и съел, облизнувшись.

— Я подумаю, — сказала женщина.

— Думай, — ухмыльнулся Орсини. «Если тебе так приятней, я готов потерпеть. Но недолго!»

Он встал и закричал: «Теодор, иди сюда! Я тебе покажу, как правильно делать выпад в этой позиции!»

В середине партии Веронике подали записку. Она пробежала ее глазами и поднялась:

«Прошу меня извинить, моя матушка плохо себя чувствует. Мне надо ухаживать за ней.

Ставки сделаны, так что продолжим в следующий раз».

Марта увидела, как подруга чуть опустила темные ресницы. Гости начали расходиться.

В коридоре Вероника быстрым шепотом сказала Марте: «Приехал мой друг из Англии, тот, о котором я говорила. Приходи завтра к обеду, я вас познакомлю».

— К обеду значит, не раньше — усмехнулась женщина.

Куртизанка даже покраснела.

Филип Сидни ждал ее у выхода из палаццо.

— Синьора Марта, — сказал юноша, — такая прекрасная ночь. Вы разрешите вас проводить?.

— Ну что с вами делать, — вздохнула Марта. «Пойдемте. Только короткой дорогой, пожалуйста».

Вероника проверила календарь на неделю и разослала клиентам записки с извинениями.

Она вызвала кухарку и заказала его любимые блюда. Проверив, в достатке ли белого вина, она велела принести в спальню две охлажденные бутылки.

Женщина помылась, поменяла платье и уложила, — еще раз, — волосы. Он любил сам распускать ее косы, и делал это аккуратно и медленно, — так, что у нее все тело заходилось от желания.

Ожидая его, она взялась за книгу, — но чтение не шло, и перо выпадало из ее рук. Вероника подошла к большому зеркалу и осмотрела себя с ног до головы — платье на ней было из шелка цвета болотной воды, что так шел к ее волосам. На шее блестел его подарок — чудный крупный алмаз.

— Господи, быстрей бы, — проговорила она, чувствуя сладкую тяжесть во всем теле.

В дверь чуть постучали — он всегда приходил пешком. Даже если он и брал лодку, то всегда велел высадить его поодаль. «На всякий случай, — лениво улыбаясь, объяснял он. «Никто, конечно, меня здесь не знает, но это уже привычка».

Она открыла и, еле удержавшись на ногах, сразу потянулась к нему.

Как и всегда, они не дошли до опочивальни.

Он сидел в большом кресле, держа ее на коленях, смотря на огонь в камине.

— Соскучилась? — мужчина погладил Веронику по спине. «Ты прости, что так долго, совсем было не вырваться. Зато теперь я тут неделю, и потом еще приеду».

Она, молча, откинулась рыжей головой на его грудь.

Мужчина подумал внезапно, что можно было бы увезти ее в Англию, конечно. «Посадить в деревне, пусть родит пару ребятишек, печет пироги и ходит в церковь. Из шлюх все же получаются отличные жены».

Он знал, что Вероника согласится — она бы согласилась пойти за ним в преисподнюю, если бы он предложил.

— А я потеряю хорошего агента, — горько подумал он. «Нет, пусть лучше остается тут».

— Пойдем, — он легко подхватил ее на руки. «Расскажешь мне, чем ты тут занималась, пока меня не было».

Губы куртизанки раскрылись, и она прошептала, закинув ему руки на шею: «Работала на тебя, милый, чем же еще?».

Уже оказавшись на мосту перед своим домом, Марта повернулась к юноше:

— Сэр Филип, в тот раз, когда я вам отказала…, - она увидела, как осветились счастьем его глаза, и коротко вздохнула: «Я сделала это потому, что вас не люблю. Нельзя выходить замуж за нелюбимого человека, это бесчестно».

— Я понимаю, — юноша помрачнел. «Вы любите его. Ну да, у него больше денег, он герцог».

— А вы дурак, уж простите — коротко и сочно ответила Марта. «Любят не за деньги, и не за титулы, сэр Филип, иначе это не любовь».

Он покраснел и вдруг сказал: «Синьора Марта, но вы позволите мне быть просто вашим другом? Я обещаю, я слова о любви больше не скажу».

— Быть моим другом, — учитывая характер герцога Браччано, — рассмеялась Марта, — сейчас опасно.

— Знаете, я ведь не из боязливых людей, — улыбнулся Филип. «И, как я вам сказал, — если хотите, то Орсини отсюда уплывет прямо на остров Сан-Микеле.

— Не надо, — Марта вздохнула. «Не надо рисковать, сэр Филип. И да, — спасибо, я с удовольствием буду вашим другом, — женщина протянула руку, и юноша пожал ее — крепко.

Вероника диктовала, положив тетрадь со своими заметками на голые колени.

— Вот ты так сидишь, — заметил Джон, который устроился напротив, — и, наверное, считаешь, что мне легко одновременно шифровать и тебя рассматривать.

— А ты занимайся чем-то одним, — посоветовала куртизанка. «Вот сейчас, например, Тунисом».

— Да ничего у него не получится, — зевнул Джон. «В который раз Орсини туда идет? Во второй?

Опять повторится то же самое — убежит, поджав хвост. Там у турок отличная оборона».

— Кстати, в Совете Десяти были долгие споры — давать Орсини галеры или не давать.

Адмирал Веньер их там продавил, но многие были не согласны, — Вероника перевернула страницу. «Ходят слухи, что Веньер будет следующим дожем, кстати».

— Ага, — пробормотал Джон и сделал какую-то пометку. «Вот этот разговор — насчет Хуана Австрийского и Марии Стюарт — насколько он был серьезным? Или так, застольная болтовня?»

— Нет, — Вероника помедлила. «Инквизитор мне потом сказал, что якобы есть какая-то сеть, обеспечивающая доставку писем Марии Стюарт сюда, на континент. И ей тоже привозят послания от дона Хуана, от короля Филиппа и даже чуть ли ни от самого папы».

— А то я не знаю, — желчно сказал Джон. «У меня этот ди Ридольфи, что там всем заправляет, уже в печенках сидит. Во время оно Корвино привозил их шифры, но теперь он привязан к дону Хуану, раз уж тот теперь постоянно в Нижних Землях.

— А если Джованни поработает с этим ди Ридольфи? — Вероника потянулась, и тетрадь съехала с ее колен на простыню.

— Мы еще не закончили, — хмуро сказал Джон.

— Я и так все вижу, что там написано, — рассмеялась женщина.

— Меня пожалей, — улыбнулся разведчик.

— Джованни нельзя — с этим синьором Роберто надо возиться, играть с ним в карты и слушать его жалобы на подагру. У ди Амальфи просто времени на это нет — на нем все вы, от Палермо до Генуи, а вас тут немало. И папский двор на нем тоже. Я вообще удивляюсь, как он еще жив, — вздохнул разведчик.

— Нет, надо кого-то слать во Флоренцию надолго, а кого, — непонятно. Что у нас там еще? — кивнул разведчик на тетрадь.

— Склоки в Совете Десяти, — Вероника пристроила записи на коленях.

— А так было хорошо, — вздохнул Джон.

— Я сейчас встану, оденусь и буду диктовать вон оттуда, — показала женщина на кушетку.

— Молчу, молчу, — он окунул перо в чернильницу.

— Черт, — подумал он потом, баюкая мирно спящую женщину, — ну кого же мне послать во Флоренцию?»

Они сидели с Корвино в придорожном трактире в какой-то фландрской деревушке.

— Я прошу тебя, Джон», — сказал тот. «Она же совсем одна, ей и поговорить не с кем. И семья у нее — сам знаешь, еще та. Если бы там был кто-то надежный, и присматривал за ней до следующего лета, — мне было бы спокойнее. Какая-нибудь хорошая женщина, чтобы они подружились».

— Она хоть понимает, что, уехав с тобой, обрекает себя на вечное сидение в глуши? — кисло спросил Джон. «Так, ради любопытства интересуюсь, понятно, что вас отговаривать бесполезно».

— Понимает, — хмуро ответил Корвино. «Я тоже к тому времени вернусь к нормальной жизни, так что будем сидеть вместе».

— Жалко, — вздохнул разведчик и отпил пива. «Я уж было порадовался, что из тебя получается что-то достойное».

— Я, Джон, хочу еще сыновьям дело передать и дочерей под венец повести, — ядовито ответил ему мужчина. «Ну, так что, пошлешь туда кого-нибудь?».

— Пошлю, пошлю, — успокоил его разведчик.

Он чуть поцеловал Веронику в шею — пахло лавандой, и он едва удержался, чтобы ее не разбудить.

— Потерпи, — сердито сказал он себе. «Сначала — Флоренция».

— Веронику нельзя — во-первых, она мне тут нужна, а во-вторых, все же она шлюха, как ее красиво не называй. Сразу увидят. Нет, нужна какая-нибудь приличная вдова с детьми — к ним больше доверия. И чтобы не урод была, не дура, и не высохшая старая селедка. И смелая. Но чтобы и на рожон не лезла.

Он усмехнулся: «Я такую женщину до скончания дней своих искать буду. Хоть объявления на рынках развешивай: «Требуются вдовы с детьми». Мужчин у меня, — хватает с лихвой, а дам — на пальцах рук можно пересчитать. Надо у Вероники спросить, — может быть, есть какая-то подружка у нее.

Он нежно погладил любовницу по большой груди.

— Я все чувствую, — раздался смех сквозь полудрему.

— А это? — мужчина придвинул ее ближе.

— Тем более, — Вероника повернулась, обняла его и шепнула: «Отдохни, я сама все сделаю».

— Я совершенно не устал, — обиженно ответил мужчина, и, рассмеявшись, погладил ее мягкие волосы — Вероника уже успела скользнуть вниз. «Черт, девочка, как же мне с тобой повезло, — ласково сказал он и закрыл глаза.

Когда Джон вышел к завтраку, Вероника уже его заканчивала.

— Ты и в Англии так спишь? — поинтересовалась она. Комнату заливал свет позднего утра.

— Всегда, — он поцеловал женщину и утащил у нее с тарелки кусок сыра. «Если ничего не происходит, я могу спать целыми днями. Что-нибудь горячее в этом доме можно получить, мяса, например?»

Вероника рассмеялась и указала на буфет. «Завтракаю я без слуг, дорогой»

— Послушай, — сказала Вероника, когда Джон устроился напротив нее, — тут появилась интересная дама. Я ее пригласила к обеду сегодня. Она может тебе пригодиться.

— Она новая? — он пригубил вино, и налил еще — уж больно хорошо было белое, — как будто само солнце растворилось в нем.

— Нет, она не из наших дам, — Вероника вдруг рассмеялась, обнажив красивые, крепкие зубы.

«Я ей предлагала — она не хочет. За ней ухаживает этот английский юноша, Филип Сидни, поэт. И герцог Браччано тоже».

— И у кого из них она на содержании? — мужчина хмыкнул. «Так вот как Сидни тратит деньги своего отца, паршивец».

— Ни у кого. Она и сама обеспечена. Приехала с Востока, из Польши, кажется, была в гареме у покойного Селима, и как-то оттуда выбралась. Вдова с двумя детьми, — Вероника помолчала. «Очень красивая женщина, и на редкость умна».

— Гм, — Джон задумался. «Если и вправду она окажется полезной — ты мне окажешь очень большую услугу, милая».

— А что мне за это будет? — игриво спросила Вероника.

Он вдруг отставил тарелку, и, подойдя к женщине, уткнувшись в ее пышные, темно-рыжие волосы, шепнул, вдыхая запах лаванды: «А что ты хочешь?»

Куртизанка потянулась к его уху и тихо что-то сказала.

Мужчина полюбовался ее внезапно раскрасневшимися щеками, и вздохнул: «Я ведь уже дедушка, милая моя, куда мне отцом-то становится, в мои годы. А тебе еще тридцати нет — найди кого-нибудь моложе».

— Ну, пожалуйста, — протянула женщина, ласкаясь к нему. «Тебе же немного за пятьдесят, это не возраст еще».

Джон улыбнулся и поднял ее из кресла. «Хорошо, что ты завтракаешь без слуг», — сказал он, усаживая женщину на стол.

Герцог Браччано посмотрел на инквизитора Венеции и подавил вздох. «Вот же упрямый пень, — подумал Орсини. «Было бы дело в Риме — этого щенка давно бы отправили в замок Святого Ангела, чтобы не разносил протестантскую заразу по городу».

— Ваша светлость, — холодно сказал инквизитор, рассматривая свои сухие, покрытые старческими веснушками руки, — я вам еще раз повторяю, тут не Рим. Тут венецианская республика, у нас тут свои законы. Этот юноша, англичанин — наш гость. Вы тоже наш гость, кстати.

Мы не арестовываем гостей за их религиозные взгляды. У нас вон, — венецианец махнул рукой в сторону окна, — целый район сами знаете кого. Их тоже прикажете жечь? Они и вовсе не христиане.

— Было бы очень хорошо, — мрачно ответил Орсини.

— Вот когда вы станете нашим дожем, герцог, — на что впрочем, надежды мало, вы же не венецианец по рождению, — ехидно продолжил инквизитор, — тогда сможете предложить соответствующий закон. Он пройдет рассмотрение, и если город посчитает нужным его принять — так тому и быть. А пока… — инквизитор поджал губы и вздохнул.

Выходя, Орсини подавил в себе желание как следует хлопнуть дверью — однако галеры еще не были готовы, и надо было вести себя осторожно.

— Было бы дело дома, в Риме, или во Флоренции, — я бы нашел людей за одно мгновение, — чтобы самому руки не марать. А тут даже непонятно, кого нанимать. Ладно, не буду тратить деньги, разберусь и один, — подумал он, выходя на кампо Сан-Марко, что купалась в сиянии солнца.

— Вот эта невинность, — сказал себе Джон, исподтишка разглядывая то, как играет солнце в волосах Марты, — это очень хорошо. Никто ее ни в чем не заподозрит — милая, красивая женщина, искренняя, дружелюбная — такая, как надо. Глаза, — да, конечно, — глаза — это другое. Глаза у нее, как сталь. Но это если вглядываться. А вглядываются только такие люди, как я. Ди Ридольфи не будет.

— Милая, ты тогда поболтаешь с Джоном немного, чтобы он не заскучал? — легко спросила Вероника. «Мне надо сбегать примерить дзокколи».

— Конечно, — улыбнулась Марта.

Когда дверь закрылась, разведчик налил ей вина и спросил: «Так сколько вашим детям, синьора Марта?».

— Тео в марте будет восемь, а Теодору четыре в мае, — женщина чуть усмехнулась. «Хотя он уже шестилетних мальчиков перерос».

— Ну да, — небрежно заметил разведчик, — покойный султан Селим, был богатырского сложения мужчина, как я слышал.

Вы ведь та самая валиде-султан Марджана, которая с горя бросилась в пролив с детьми на руках, да? — мужчина налил им обоим вина. «Должен сказать, ваши дети неплохо плавают, для своего возраста».

Марта отчаянно покраснела. «Откуда вы…?»

— Мне за это деньги платят, — зевнул мужчина. «Смотрите, синьора Марта, меня не интересует, что у вас там было до гарема и после оного. Вы мне нужны сейчас».

— В качестве кого? — Марта посмотрела на него, — внимательно, — и вдруг поняла подругу. Под его неприметностью была убийственная, холодная сила — этот человек, знал, чего хочет, и знал, как этого достичь.

— Если бы не Вероника, я бы и сама была бы не прочь, — усмехнувшись про себя, подумала женщина.

Он стал загибать пальцы.

— Вы умны, образованны, знаете языки. У вас, кстати, прекрасный венецианский выговор — сразу видно, проводили время с нашей дорогой Нур-бану. Смелы, — но не безрассудны. На вас приятно смотреть — это немаловажно.

Вдова с детьми — что может быть прекрасней, синьора Марта! Да на вас большими буквами написана добродетель.

Мужчины, конечно, будут за вами ухаживать — чтобы за вами не ухаживать, надо быть слепым, да и то…, - он повел носом, вдыхая запах жасмина, и вдруг улыбнулся.

— Но это не страшно, это даже к лучшему, не надо быть букой, это отталкивает людей. А вы, как я понимаю, много сулите, но ничего не даете, — так? — Джон поднял брови.

Марта вдруг тоже улыбнулась и почувствовала, что с ним можно говорить искренне. «Я без любви не умею, Джон, ну, или хотя бы без приязни. Орсини…»

— Орсини — это хорошо, — он усмехнулся. «Пока герцог будет бегать за вами, — вы поводите его за нос как можно дольше, а потом он уйдет в море, — он отвлечется от того, ради чего я вас и посылаю во Флоренцию».

— Подождите, — перебила его Марта. «А почему я вообще должна захотеть на вас работать?»

Он поднялся и подошел к окну. «Прекрасный отсюда вид. Я всегда любил Сан-Поло — в центре города, но при этом — тихо и спокойно».

Джон повернулся к ней, и Марта увидела усмешку на его лице.

— Не ради денег — они у вас есть, хотя, понятно, мы вам будем оплачивать все расходы.

Вилла, лошади, слуги и так далее. Вы хотите потом приехать в Англию — разве не лучше будет, — для вас и детей, если вы будете приняты при дворе и обласканы Ее Величеством?

Но и это не главное, — он присел напротив.

— Я же вижу, Марта — он вздохнул, — что вам отчаянно хочется независимости. Даже с вашими деньгами вы все равно брошены на милость мужчин — сэра Филипа, Орсини, еще кого-то. А я вам предлагаю — работу и ее самую, независимость. И безопасность. Потому что я всегда буду за вашей спиной. А? — он приподнял бровь.

Марта выпила и сердито сказала: «А если мне не понравится?».

— Ну, — Джон развел руками, — тогда, как будут сделаны дела во Флоренции, вы мне пошлете записку. Напишете: «Мне не понравилось». Или, — он не смог сдержать улыбки: «Мне понравилось». Если нет, — я вас в жизни больше никогда не побеспокою. Я вообще не навязчивый, дорогая моя Марта.

— Так, а что мне надо будет сделать? — поинтересовалась она. «И насколько это сложно?».

— Для вас — очень легко. Подружиться с одной милой дамой, герцогиней Изабеллой Медичи, женой вашего ухажера кондотьера Орсини, и присмотреть за ней, пока суть, да дело. Стать ее доверенным лицом, а то ее светлости и поговорить не с кем.

— А что потом? — поинтересовалась Марта.

— Потом, — разведчик выпил, — это уже не ваша забота. Эта дама — подруга одного из моих людей. Давняя история, уже лет пять. Он сейчас занят другими делами, и не сможет с ней повидаться, опять же, до лета. А мне надо, чтобы он был спокоен, потому что иначе пострадает важная работа. Вот и все.

— А как же мне с ней подружиться, если за мной ухаживает ее муж? — спросила Марта. «Не думаю, что она уж так сильно будет мне доверять».

— А вы об этом не распространяйтесь, вот и все. Нам повезло, что Орсини сейчас уходит в море, атаковать Тунис — опять, — ехидно ответил разведчик.

— Зубы себе обламывать. Сейчас у нас январь, вернется он в июне, — если вернется, — так что докучать вам не будет. А к тому времени, как он придет из Африки, вас во Флоренции уже и след простынет. — Джон рассмеялся. «Поедете себе спокойно в Лондон, как и хотели»

— И это все? — удивилась Марта. «И ради этого вы будете снимать мне виллу, и оплачивать слуг?».

— Нет, конечно, — вздохнул Джон. «А вот сейчас слушайте внимательно — потому что Изабелла Медичи, это так, в свободное время. Слушайте и запоминайте, милая Марта».

Она слушала очень хорошо — задавая редкие, но правильные вопросы, и Джон в очередной раз порадовался тому, что есть на свете Вероника. «У шлюх все же удивительное чутье на людей, — подумал он.

— Так, — сказала Марта, — то есть я там буду одна? Кому же мне передавать сведения — если вдруг ди Ридольфи мне что-то расскажет? Этот ваш Джованни — он же приедет во Флоренцию только уже в начале лета, правильно?

— Тому же человеку, который познакомит вас с Изабеллой Медичи, — усмехнулся Джон. «Люди его профессии постоянно путешествуют, не вызывая при этом подозрения».

Они уже принялись за сладости, когда вдруг Марта подняла прозрачные глаза:

— Я могу задать вопрос? Не потому, что меня Вероника попросила. Просто она моя подруга и я за нее волнуюсь. Почему вы на ней не женитесь?

Джон внезапно подумал, что и сам не знает — почему.

— Потому что, — он вздохнул, — в отличие от того человека, чью даму сердца вы будете опекать, — я остаюсь на работе. А Вероника, — он помолчал, — заслуживает того, кто будет с ней рядом все время, а не как я — наездами.

Марта только поджала губы и покачала головой.

— Тогда хотя бы, — женщина посмотрела куда-то в сторону, — пусть у нее будет ребенок. Для нас, женщин, это очень важно.

— Для нас, мужчин, тоже, — хоть вы мне и не поверите, конечно — сердито ответил разведчик и внезапно добавил: «А вас хорошо иметь другом, милая Марта»

— И плохо — врагом, — глаза блеснули звериным огнем, — на мгновение, — и тут же обрели привычное, тихое спокойствие: «Я просто помню добро, Джон, вот и все, — она слизнула острым языком сахар с губ.

Проводив Марту, он пошел встречаться со своими осведомителями и, когда уже стемнело, вернулся к Веронике пешком, под дождем.

У нее горел камин. Женщина сидела в их любимом кресле с лютней в руках. Джон остановился на пороге, слушая низкий, красивый голос. Вероника пела по-английски.

— Then he’l be a true love of mine, — закончила она балладу. Мужчина подошел к ней и прижался щекой к мягким волосам.

— Ты же, наверное, есть хочешь, — сказала Вероника, пытаясь подняться. Он усадил ее обратно и сказал, все еще обнимая ее сзади: «Это все подождет. Если бы ты знала, как я по тебе скучаю — там, у себя!».

Женщина изумленно подняла глаза, и Джон, поцеловав ее, шепнул:

— Помнишь, чем мы в столовой занимались? Пошли, а то я скоро уеду, не надо терять времени. Потому что в следующий раз, когда я вернусь, я надеюсь увидеть у тебя в руках своего сына. Ну, или дочь.

— Ну, или дочь! — передразнила его Вероника. «Назло тебе рожу двух девочек, дорогой».

Часы на колокольне церкви Сан-Поло пробили десять вечера. Филип Сидни еще раз посмотрел на фрески и вздохнул. «Живописцам все же легче — у них есть линии и краски, а у нас, поэтов, только слова, — подумал он, выходя на темную площадь. В центре ее тихо журчал фонтан, голуби толкались по краю каменной чаши, опуская изящные головы вниз.

Он пошарил в кармане, и нашел несколько зернышек — оставшихся еще с той их прогулки с Мартой. Юноша бросил их птицам и улыбнулся — они тут же захлопали крыльями, закурлыкали, подлетая ближе.

В этом шуме он и не заметил легких, словно звериных шагов сзади. Филип только почувствовал резкую, острую боль в спине, — будто огнем ее жгли, и, рухнув на колени, упал ничком на камни площади. Голуби, испугавшись, прянули вверх, — в темное, вечернее небо.

Орсини еще раз воткнул шпагу в спину юноши, — для верности, — и, вымыв ее в фонтане, быстрым шагом покинул площадь.

— Можно было бы, конечно, дотащить его до канала, — размышлял он, полулежа в своей гондоле. «Чтобы уже быть уверенным. Но я бы тогда испачкался в крови по уши. И правильно, что я у него забрал кошелек и бумаги — мало ли тут ограблений каждый день.

Меня никто не заподозрит, а если и заподозрят, — герцог побренчал золотыми монетами, — то вот это быстро их заткнет».

Бумаги были на английском, — стихи, по виду, — и Орсини, разорвав их на мелкие клочки, пустил по ветру.

— Надо завтра Марте послать цветы и какое-нибудь украшение. Бусы или браслет. И хорошо, если бы она сейчас забеременела, — как раз посидит там, в Браччано взаперти, пока меня нет. Там тихо, горы, свежий воздух. Потом я вернусь, она родит, признаю сына, и все будет устроено, — Орсини потянулся.

— Интересно, если любовница моего шурина Франческо принесет девочку, что он будет делать? Седьмая уже. Хотя с девочками легче — всегда можно отправить в монастырь, если она не нужна.

Он широко зевнул и понял, что устал — как и всякий раз, когда убивал человека своими руками.

Джон вышел на кампо Сан-Поло и вдруг остановился, — так тихо было на площади, что не хотелось нарушать это спокойствие даже звуком шагов. «Скоро уезжать, — подумал он, и, подняв голову, вдохнул прохладный зимний ветер.

— Жить бы здесь всегда, — усмехнулся он на мгновение, постояв просто так, наслаждаясь покоем. Из дальнего угла площади раздался слабый, почти незаметный стон.

Лекарь из Каннареджо — в гетто были лучшие врачи в городе, — появился быстро — в конце концов, его звала сама Вероника Франко, гордость и украшение Венеции.

Поднявшись с колен, он сказал: «Ну что, повезло юноше. Тот, кто его два раза ударил шпагой в спину, плохо знает строение человеческого тела. Ничего важного не задето, просто молодой человек потерял много крови. Теперь надо осторожно его перенести в спокойное место, и пусть лежит, выздоравливает».

Вероника сразу же подумала про Марту.

— Да, конечно, — сказала та, стоя босиком на пороге своих комнат, потирая заспанные глаза.

«Даже и не спрашивай, пусть несут бедного Филипа ко мне».

— Просто, — помялась куртизанка, — у меня же сейчас гость, ты знаешь, а потом клиенты…

Марта вздохнула. «Ну что мы разговариваем, сейчас я приготовлю комнату, и пусть будет у меня столько, сколько необходимо. Что скажет лекарь, — я сделаю, я умею врачевать немножко».

Джон и Марта прогуливались по площади Сан-Марко.

— Смотрите, — сказал разведчик, — тот человек, что познакомит вас с Изабеллой Медичи — ему не надо знать больше, чем нужно. В нашем деле это всегда опасно.

Если ди Ридольфи вам что-то важное скажет, или покажет — можете передать ему. У него много учеников, там кто-то все время разъезжает по Италии, — так, что Джованни все доставят. Но про герцогиню ничего посылать не следует. В конце концов, — улыбнулся Джон, — ее жизни ничто не угрожает. Орсини будет далеко, вы с ней подружитесь — что может случиться? Как там Филип?

— Собирается домой, — улыбнулась Марта. «Раны зажили хорошо».

— Да, Орсини, — задумчиво сказал разведчик. «Если он в этом своем тунисском рейде попадет в плен, надеюсь, что турки сделают с ним то, же самое, что и Марком Антонио Брагадином.

Селим, же наверняка вам рассказывал.

— Даже показывал, — мрачно ответила женщина, вспомнив кожу, что заживо сняли с командующего венецианскими войсками на Кипре.

— Просто герцог Браччано — очень опасный человек, — тихо сказал разведчик. «Не надо его недооценивать, милая Марта».

— Ну вот, — вздохнула Вероника, стоя на балконе. «Все уехали».

Филип на прощанье отвел Марту в сторону, и сказал: «Вы просто знайте, что у вас в Англии всегда есть друг и надежное плечо, ладно?»

— Спасибо, — она поднялась на цыпочки и поцеловала юношу в щеку. Тот покраснел.

— Езжайте прямо домой, — ворчливо скомандовала женщина, — и чтобы более никаких приключений.

— Да, вот и мы скоро тоже двинемся на юг, — Марта оперлась о перила и посмотрела на далекую гладь лагуны. «Будешь скучать по нему?».

Вероника только улыбнулась: «Я всегда скучаю, ты же знаешь. Вот так и живем — два раза в год, а между этим…, - женщина поморщилась.

— А ты не можешь бросить? — внезапно спросила Марта. «Деньги же есть у тебя, а если хочешь — я могу тебе помочь».

— Посмотрим, — Вероника помедлила. «Хочешь, я с Тео и Теодором съезжу на Мурано, пока ты укладываешься? Все меньше под ногами будут болтаться».

— Спасибо, — Марта поцеловала подругу.

Дома никого не было — готовясь к отъезду, Марта рассчитала слуг. Она, было, хотела пройти прямо в опочивальню — начать собирать платья, как вдруг замерла. У окна в гостиной кто-то стоял.

— Ты не приняла мои цветы, — сказал Орсини тихо. «И вот это, — он бросил к ее ногам браслет с жемчугом.

— Я не беру подарков от убийц, — холодно ответила Марта, и, подняв украшение, размахнувшись, швырнула его через открытое окно в канал.

Орсини схватил ее за руку и выкрутил запястье.

— Пусти, — прошипела женщина. «Пусти меня!»

Мужчина толкнул ее на кушетку и навалился сверху.

— Сейчас я тебя изнасилую, — сказал он, прижимая женщину к подушкам, и разрывая на ней юбки, — ты понесешь, и тогда ты от меня уже никуда не денешься, Марта. Будешь жить со мной, и рожать мне детей, поняла?

— Не буду! — прошипела она, сжимая губы, отворачиваясь, сдвигая ноги.

— А ну хватит, стерва! — заорал Орсини, хватая ее за подбородок.

Он вдруг застонал от боли — эта сучка вцепилась зубами ему в руку. Орсини со всего маху ударил ее по лицу и вдруг почувствовал такой знакомый холод кинжала, упершегося ему в тело слева, чуть пониже ребер.

Она смотрела на него снизу зелеными, как трава глазами. Под левым уже набухал отек.

— Ты не горячись, Марта, — тихо сказал мужчина. «Не горячись. Успокойся». Женщина, — он почувствовал это, — на мгновение расслабила пальцы. Орсини неуловимым движением выбил кинжал из ее руки. Клинок упал вниз, под кушетку. Зрачки женщины расширились от ужаса.

— Дрянь какая, — спокойно произнес Орсини и ударил ее еще раз — сильнее. «Ну! - он коленом раздвинул ей ноги. Из разодранного корсета виднелась маленькая, белая грудь. Он опустил голову к розовому соску и укусил — почувствовав металлический, соленый вкус на губах.

Марта зарыдала.

— Я еще даже не начал, — рассмеялся он.

— У меня крови, — задыхаясь от слез, сказала женщина. «Пожалуйста, не надо».

Орсини проверил — не врала. «Не понесет, значит, — подумал мужчина и стащил ее с кушетки на пол.

— На колени! — она опустила голову, отвернувшись, сжав губы, и Орсини, достав свой кинжал, сказал:

— Ты, дорогая моя, будь податливей. Я не люблю, когда женщина зазря ломается.

Марта молчала, не смотря вверх, и вдруг почувствовала хлесткую пощечину. «Ну! — потребовал Орсини, нажав клинком ей на горло.

Она опустила веки, молясь, чтобы это быстрее закончилось.

— Проглоти, — усмехнувшись, потребовал потом Орсини. «Так, чтобы я видел. А теперь улыбнись, и скажи: «Спасибо, ваша светлость».

Она все сделала — из подбитых глаз катились быстрые, неудержимые слезы.

Застегиваясь, он сказал: «Рот не мой сегодня, чтобы помнила. Летом встретимся, — он вышел, даже не посмотрев на так и не поднявшуюся с колен женщину.

Марта, еле добравшись до своей опочивальни, склонилась над серебряным тазом для умывания — ее рвало, до тех пор, пока внутри нее не осталось ничего — только пустота и ненависть.

Вероника поменяла примочку и нежно обняла подругу. «Через три дня все пройдет, милая.

Не волнуйся».

Марта сжала руку подруги. «Меня никогда еще…»

— Ну, — Вероника положила голову Марты себе на плечо, — никто из женщин этого пока не избежал, — тем или иным путем. Такой уж у нас мир — мужчины делают то, что они хотят, а женщинам остается подчиняться.

Марта внезапно поднялась на локте.

— Я убью его, — спокойно сказала она, глядя в карие глаза подруги. «Сама, или чьими-то руками — но убью. Помяни мое слово».

Она легла навзничь и закрыла глаза. «Будто мертвая, — поежилась Вероника и ласково поцеловала ее в щеку: «Ты поспи. Поспи и все пройдет. Все будет хорошо, девочка моя».

Дети уже прыгали в гондоле, стараясь раскачать ее как можно сильнее, как вдруг Вероника внезапно привлекла Марту к себе, и шепнула что-то на ухо, покраснев.

— Ну, наконец-то хорошие новости! Я так рада, — сказала та, вставая на цыпочки, обнимая подругу.

— И обещай мне, что потом слезешь с этих дзокколи — для ребенка они не полезны. Обещай, что будешь лежать на кушетке и есть конфеты. И пиши мне, пиши!

Марта села в лодку, и Вероника, запахнув шаль, перекрестила ее на прощанье.

— Да-да, именно так, синьора Марта, — Аллесандро Аллори погрыз рукоятку кисти.

«Наклонитесь чуть-чуть. У вас в доме важный гость, вы ему принесли угощение. Вот так и стойте».

Он прошел к мольберту.

Посмотрев на пустой поднос у себя в руках, Марта спросила: «А как же посуда?».

Аллори, что набрасывал очертания ее фигуры на дереве, рассмеялся.

— Вы ее просто не удержите. Я и поднос скоро заберу, как только намечу основные линии.

Вам еще потом для Марии позировать, там более сложно будет. А посуду потом кто-нибудь из учеников напишет. Аллори махнул кистью в сторону Аурелио Ломи, который занимался с Теодором за большим столом.

— Вот, синьор Ломи, например.

— Ваш сын, — повернувшись, сказал Аурелио, — удивительно талантлив.

— Его отец хорошо рисовал, — Марта вспомнила кольцо, сделанное, по приказу Селима, — ракушка, полная алмазов, и внезапно пожалела, что не забрала из гарема хотя бы его. «Все была бы память, хотя и Теодора, конечно, с лихвой достаточно».

— Я не о живописи, синьора Марта. Теодор чувствует линию и соблюдает пропорции — уже сейчас. Из него может выйти отличный архитектор — как синьор Андреа Палладио, например, — сказал Аурелио.

— Я буду воином, — упрямо сказал мальчик, копируя чертеж моста из «Четырех книг об архитектуре». «Как мой батюшка».

— Можно строить крепости, — мягко сказал Аурелио. «Так ты можешь быть воином и архитектором одновременно».

— Расскажи, — потребовал Теодор.

Из дальнего угла мастерской доносились нежные звуки лютни — там занимались Тео и синьорина Маддалена, знаменитая флорентийская музыкантша.

Аллори только рассмеялся, когда Марта, помявшись, сказала: «Конечно, честь позировать вам, — но ведь у меня, же дети…»

— Приводите их сюда, — разрешил живописец, — найдем им занятие.

Левая сторона картины еще была пуста. «Иисуса напишу позже, — объяснил синьор Аллесандро, — я всегда начинаю с женских фигур, они более трудоемки».

На Марте было платье нежно-зеленого шелка, убранные наверх волосы, прикрывал чепец из такой же ткани.

— Когда начнем работать над Марией, — задумчиво сказал Аллори, — я вас попрошу поменять туалет и распустить косы. Ваше синее платье с кружевом — вот! Отлично будет сочетаться по цвету.

— Я всегда любила эти строки, — Марфа чуть вздохнула, — руки все же затекали. «Я есть воскресение и жизнь».

— В каждом из нас, — Аллори, чуть касаясь доски, прорисовывал черты лица, — есть и то, и другое. И Марфа, и Мария.

— Я думала, это только о женщинах, — Марта улыбнулась.

— О нет, — художник отступил от доски, и, склонив голову, вгляделся в сделанное, — это обо всех. Мужчины, синьора Марта, — они тоже за своими хлопотами, — войнами, походами в Тунис, изменами женам, — могут не увидеть Иисуса.

— Или не видят его вообще, — раздался с порога мягкий голос.

— Ваша светлость, — поклонился Аллори. «Я благодарен за то, что вы согласились навестить меня. Хотя картина и начата недавно…»

— Я вижу, что она обещает быть прекрасной, — Изабелла Медичи, — высокая, в бархатном платье цвета спелых гранатов, остановилась перед мольбертом. Рубины и жемчуг блестели в золотой сетке, несколько каштановых локонов выбились из-под нее, спускаясь на белую шею.

— Впрочем, — продолжила герцогиня, — как и все, что творит ваша кисть, синьор Алессандро.

— У меня прекрасные модели, — улыбнулся Аллори. «И вы, ваша светлость, и наша гостья из Венеции, синьора Марта».

— Господи, — сказала женщина, остановившись перед Мартой, — вы как две капли воды похожи на мадонну Филиппино Липпи — та, что в церкви Санто-Спирито. Как вы считаете? — она обернулась к живописцу.

— Вы правы, ваша светлость, — Аллори посмотрел на Марту — та чуть покраснела. «У Мадонны Липпи только волосы светлее».

— Очень рада с вами познакомиться, синьора Марта, — герцогиня протянула руку, и Марта чуть присела, — с подносом в руках.

Художник рассмеялся. «Давайте его сюда, все равно пора сделать перерыв».

— А этому мальчику, наверное, уже лет семь? — улыбнулась Изабелла, когда Теодор поцеловал ей руку.

— Этому мальчику весной будет четыре, — Марфа с гордостью посмотрела на сына.

— Боже! — ахнула герцогиня. «Его отец, должно быть, очень высокий и крепкий — вы ведь такая изящная, синьора Марта. И дочь ваша, хоть и хрупкая, но тоже велика для своего возраста — я бы ей дала лет двенадцать. Ты учишься играть на лютне, милая? — ласково спросила Изабелла у Тео.

Смуглые щеки покраснели. «Я очень люблю музыку», — тихо ответила девочка. «Мне нравится верджинел, и лютня тоже».

— У Тео прекрасный голос, — сказала синьорина Маддалена. «Он нежный, как у ангела».

— У вас очень красивое потомство, — вздохнув, проговорила Изабелла. «Вам сколько лет, синьора Марта?»

— Летом будет двадцать шесть, — ответила та. «Называйте меня просто «Марта», ваша светлость».

— А вы меня — Изабелла, — герцогиня вдруг вздохнула. «И у вас уже двое детей, счастливая вы женщина. А мне уже почти тридцать четыре».

Марта вдруг увидела озорные искорки в глазах герцогини — будто та хотела сказать что-то, и сдерживалась.

Аллори похлопал в ладоши. «Ну, милые дамы, пора и продолжить!»

— Вы ездите верхом? — спросила герцогиня.

— Конечно, — Марта поправила чепец и наклонилась за подносом.

— Навестите меня тогда завтра, на вилле дель Поджио, — предложила герцогиня. «Покатаемся вместе».

— С удовольствием, — Марта, улыбнувшись, приняла нужную позу. Изабелла посмотрела на нее и внезапно сказала: «Я очень рада встрече с вами».

— Я тоже, — одними губами ответила Марта, и чуть кивнула на живописца — тот хмурился.

— Не разговариваем во время работы, — пробормотал Аллори, потянувшись за куском угля.

— Очень сырая в этом году зима, — вздохнула Изабелла. «Видите, как получилось, — вы сюда переехали из Венеции ради здоровья детей, а все равно — и в Тоскане промозгло».

— Хотя бы нет чумы, — Марта поежилась от холодного ветерка.

— Упаси нас Господь от такого, — Изабелла перекрестилась. «Ее больше в в портовых городах

— у вас, в Генуе, в Неаполе, до Флоренции чума в последний раз доходила очень давно и, надеюсь, больше не появится».

Женщины ехали шагом.

— А вы давно вдовеете? — спросила Изабелла.

— Уже больше года, — ответила Марта.

— Замуж не собираетесь? — красивые губы герцогини чуть улыбнулись.

— Я хочу выйти замуж по любви, — вздохнула Марта, — а не потому, что так принято. Хотя женщине, даже обеспеченной, сложно жить одной.

— Я вот всегда одна, хоть я и замужем, — Изабелла посмотрела наверх. «Поедемте вон к той башне?».

— Как здесь красиво! — искренне сказала Марта, глядя на долину внизу, затянутую легкой, дождливой дымкой. Она раздула ноздри и вдруг вспомнила давно ушедшее — осенний лес в подмосковной, и то, как они с Петей бегали за грибами. Даже пахло так же — палыми листьями, туманом и совсем чуть-чуть — дымом.

Изабелла вдруг сказала: «Да, любовь. Иногда проживаешь всю жизнь, а так ее и не находишь».

— А ваш брак, — Марта посмотрела на герцогиню, — был по любви? Простите, что я спрашиваю…

— Называй меня просто «Изабелла», — женщина помедлила и Марта увидела, как гладкий лоб пересекла складка. Глаза герцогини чуть припухли — будто она не спала, или плакала.

— Вот теперь и вправду — тридцать четыре, — подумала Марта. «И седина вон — немного, но видно».

Изабелла вдруг усмехнулась и быстро, — Марта даже вздрогнула, — выдернула волос над нежным ухом.

— Пока только у корней, — сказала она. «Обычно я их крашу, но тут что-то забыла».

— Я могу помочь, — сказала Марта. «И у меня есть разные притирания хорошие — для лица.

Если хочешь, конечно».

— Спасибо, — Изабелла улыбнулась. «Спасибо тебе. А брак мой, — она помедлила, — был политическим. В наших кругах других не бывает. Моему отцу было важно заполучить союзников в Риме, а Орсини — очень богатая и влиятельная семья. Меня выдали замуж в двенадцать лет, но я на коленях упросила не отсылать меня туда, на юг. Ты была в Браччано?»

— Нет, — ответила Марта.

— Это в горах, за Римом. Очень дикое место, хотя там красиво. Большое озеро и замок на нем — серый, тяжелый, неприступный. Зимой там выпадает снег и становится совсем одиноко, — Изабелла грустно помолчала.

— Я была у отца любимым ребенком, и он разрешил мне жить во Флоренции — хотя мужу моему, это, конечно, не нравилось. Хотя теперь ему все равно, — Изабелла тронула поводья коня и вдруг спросила: «А ты, Марта? Ты выходила замуж по любви?»

— Один раз — да, — тихо ответила женщина.

Когда лошади вдруг спускались с холма, Изабелла оглянулась на башню и сказала: «Я часто сюда приезжаю. Просто так — смотрю на оливы, на траву, иногда, — она помолчала, — плачу».

Марта протянула руку и коснулась пальцев женщины.

— Не надо, Изабелла, — сказала она. «Все будет хорошо».

— Как у тебя тепло, — Изабелла скинула бархатные туфли и забралась с ногами в кресло. «Моя вилла, хоть и красивая, но огромная, — ее никогда не протопишь, как следует. И опочивальня у тебя маленькая — я такие комнаты люблю. У меня такой большой зал, что, пока добежишь от огня до кровати, уже замерзнешь. Волосы распустить?»

— Да, — Марта посмотрела на Изабеллу. «И лучше платье сними, я тебе дам теплый халат, на меху, в Венеции зимой без них не выжить. Давай, я тебе помогу».

Когда Марта расшнуровала корсет, герцогиня облегченно вздохнула и тут же закуталась в парчу и соболя.

Готовя в фаянсовой чашке краску, Марта искоса, из-под ресниц, взглянула на Изабеллу, и сказала:

— У меня есть еще отбеливающее притирание, оно помогает, когда вот такие пятна появляются — она кивнула на нежную кожу в начале декольте.

— Это от солнца, лето было жаркое, иногда забываешь прятаться, — Изабелла чуть покраснела.

— А, — коротко ответила Марфа и взяла кисть, — синьор Аллори подарил Теодору целый набор.

«Ну вот, это восточная трава, лавсония, она дает очень красивый цвет».

— Я обычно грецкими орехами крашу, — герцогиня откинула голову назад.

— Тоже хорошо, но это немножко темный цвет для тебя — будет старить, а зачем оно нам? —.

Марта рассмеялась, орудуя кистью. «Нам надо быть молодыми и красивыми. Я тебе дам рецепт — полоскание для волос из розмарина и шалфея — если каждый день его использовать, то седины и вовсе заметно не будет».

— Ну вот, — Марта закутала волосы герцогини шелковой салфеткой, — а теперь я велю принести подогретого вина и будем болтать. О том, о сем.

Изабелла только чуть отпила и отставила бокал.

— Скажи, — она глядела на огонь, — а тебя бывало так, — видишь ты мужчину, и понимаешь, — что без него тебе ни счастья, ни жизни нет?

— Бывало, — Марта улыбнулась. «Один раз, но бывало».

— И у меня тоже, — Изабелла протянула ухоженные руки ближе к пламени.

— С мужем? — спросила ее Марта.

Герцогиня помолчала.

— Муж меня взял силой на брачном ложе, двенадцатилетнюю, хотя я рыдала и просила его подождать, пока я хотя бы, — она усмехнулась, — созрею для деторождения. Он сказал, что иначе Его Святейшество может аннулировать наш брак, — а то вдруг моему отцу придет в голову более выгодная для Медичи партия. Так что нет, Марта, не с мужем.

Та молчала, смотря, как счастливо улыбается герцогиня.

— С моим любимым, — сказала женщина нежно, так нежно, что Марта внезапно потянулась и обняла ее.

— Ну и не надо плакать, — сказала она, смахнув слезу, что лежала в маленькой, чуть заметной морщинке под карим, блестящим глазом.

— Любовь есть дар великий, нам ее Господь посылает, Изабелла. Все, — Марта рассмеялась, — давай мыть тебе голову и просушивать, еще, не приведи Господь, простудишься, зябко к вечеру-то.

Изабелла тоже улыбнулась: «Спасибо тебе, милая».

Роберто ди Ридольфи посмотрел на сидящую напротив женщину и сладко улыбнулся:

— Ваш ход, синьора Марта.

Маленькие, унизанные кольцами, руки чуть задержались над картами:

— Принимаю, — губы цвета спелой черешни раскрылись в улыбке.

Ридольфи чуть подвигался в кресле — в банке лежало шесть тысяч золотых дукатов.

— И я, — сказал он решительно.

Женщина усмехнулась и раскрыла карты. Ридольфи сделал то же самое. Над овальным столом пронесся восхищенный вздох.

— Делите банк, синьор Роберто, — темные ресницы взлетели вверх. В зеленых глазах отражались огоньки свечей. «Банкир в проигрыше».

— У вас потрясающее самообладание, синьора Марта, — сказал Франческо Медичи, герцог Тосканы. «Я бы не смог, признаюсь».

— Все просто, ваша светлость, у меня двое детей, — ответила женщина, придвигая к себе увесистую горку золота. Герцог расхохотался.

— Итак, каждый из поставивших получает свою ставку и равное ей количество денег из банка.

Банкир хочет остаться, или? — она взглянула на ди Ридольфи.

Тот еще раз поерзал. «Останусь еще один розыгрыш. Делайте ваши ставки, синьоры. И синьора, — поклонился он в сторону Марты.

— Пока Филип у тебя лежит, используй это время с толком, — сказал ей Джон еще в Венеции.

«Ди Ридольфи заядлый картежник, играет каждую неделю. Франческо, брат твоей подопечной Изабеллы, тоже к нему приходит. Так что пусть Сидни тебя научит — он действительно мастер».

С Филипом они играли каждый день.

— Главное — лицо, синьора Марта, — говорил юноша, тасуя карты. «Если у вас правильное лицо — спокойное, невинное — никто и не заподозрит, какие у вас карты на руках. Сможете выиграть с самым паршивым набором».

Он вдруг покраснел. «Простите, я не хотел…»

— Ничего, — усмехнулась Марта. «При детях моих только не ругайтесь, хорошо?»

— И сами, — продолжил Сидни, — смотрите на лица тех, кто с вами за одним столом. Как заметите, что человек волнуется, — ерзает, например, или губы облизывает, — значит, что-то у него в картах неладно».

— Как сын, ваша светлость? — спросил ди Ридольфи, пробуя вино за обедом.

— Здоров и крепок, — улыбнулся герцог.

— Прекрасно, прекрасно, — банкир махнул рукой слуге и, подняв брови, посмотрел на Марту.

Та подняла изукрашенный самоцветами кубок: «Тогда давайте выпьем за процветание герцогства Тосканского и его просвещенного и мудрого правителя! - он чуть поклонилась в сторону Франческо. Тот покраснел от удовольствия.

Марта едва не рассмеялась вслух — по городу ходили сплетни, что Бьянка, на самом деле, родила дочь, и подменила ее ребенком какой-то служанки.

— Зато теперь у герцога есть наследник, — подумала Марта, и, вспомнив Орсини, помрачнела.

— Так что, синьор Роберто, — спросил герцог, отправляя в рот кусок тушеного с грибами зайца, — какие новости из Англии?

— Ее королевское величество, — со значением проговорил ди Ридольфи, — в добром здравии, и не впадает в уныние, несмотря на страдания, которым ее подвергает эта протестантская блудница.

— Я слышал, Елизавета девственница, — заметил Пьетро, самый младший из семьи Медичи.

Франческо рассмеялся. «Она такой и ляжет на плаху — как только к власти в Англии придут законные католические правители».

— Аминь, — сказала Марта и перекрестилась.

— Грех так говорить, — Изабелла закуталась в одеяло и подоткнула его под себя, — но я никогда не любила мужа. Паоло, — она поморщилась, — он очень груб, ты понимаешь, о чем я?

— О да, — сказала Марта, чувствуя, как подступает к горлу тошнота, ощущая острие кинжала у своего горла, — очень хорошо понимаю.

— Ну вот, — Изабелла вздохнула, — он меня бил, угрожал увезти в Браччано и запереть там, на веки вечные, он…, - женщина передернула плечами. «Нет, даже вспоминать это не буду. Я жаловалась отцу, но тот сказал, что моя доля — терпеть, потому что меня родили не для счастья, а для процветания моей семьи. Но я не хочу, Марта, не хочу! — герцогиня сжала губы.

— Я хочу жить с любимым человеком, пусть даже и не во дворце, но просто — быть счастливой, — Изабелла вздохнула. «Ты была счастливой, милая?».

— Одну ночь, — чуть не сказала та, и ответила: «Была, но недолго. А потом он умер — мой первый муж. И больше я уже никого не любила».

— Но ты полюбишь! — вдруг, страстно, произнесла ее собеседница. «Я тоже — дожила до двадцати восьми лет, и думала — нет, никогда уже мое сердце не раскроется. Никому! А потом…»

— Раскрылось? — Марта улыбнулась и погладила мягкую руку.

— Распахнулось, — мечтательно, прижав к себе подушку, ответила Изабелла. «Для него».

— Он, должно быть, очень хороший человек, — Марта сидела у камина и медленными движениями расчесывала волосы.

— Лучше его нет, — Изабелла вдруг рассмеялась. «Он очень красивый, очень. Но это не главное. Он смелый, нежный, умный — для меня он единственный мужчина на свете, Марта».

За сладостями Франческо спросил:

— Синьор Роберто, а что — вы ведь по-прежнему в переписке с доном Хуаном Австрийским?

— Да, конечно, — ответил банкир, вытирая лысину — в гостиной было натоплено.

— Его планы не изменились? — герцог попробовал конфету и заметил: «Бьянке такие должны понравиться»

— Я с удовольствием сделаю подарок синьоре, — банкир расплылся в улыбке. «А что касается дона Хуана — наш с вами старый знакомец, — вы понимаете, о ком я говорю?

— Конечно, его подарок украшает мой рабочий стол, — улыбнулся Франческо. «Прекрасный коралл».

— Так вот, он теперь — доверенное лицо дона Хуана и управляет его финансами, — ди Ридольфи помедлил. «Он сообщает, что дон Хуан по прежнему твердо намерен освободить Марию Стюарт. Ну а я, со своей стороны, сделаю все, что в моих силах, для осуществления этого плана».

— И да поможет вам Бог, — заключила Марта, разрезая серебряным ножиком марципановое яблоко на своей тарелке.

— Так вы приехали помогать синьору дела Порта строить фонтан на площади Колонны? — Джованни, улыбаясь, посмотрел на Аурелио Ломи.

Ученик Алессандро Аллори покраснел: «Это мой первый большой проект, синьор ди Амальфи. Я очень интересуюсь архитектурой, даже больше, чем живописью».

— Я слышал, мрамор для чаши везли с острова Хиос, а для лент, украшающих колонну, взяли каррарский? — Джованни небрежно взял письмо из Флоренции.

— Именно так, — подтвердил юноша.

— Ну что ж, надо поблагодарить его святейшество папу Григория, который так заботится о благоустройстве города. Да пошлет ему Господь долгих лет жизни, — Джованни перекрестился. «И спасибо вам за то, что передали письмо — моему приятелю, поставляющему холст, важно мнение синьора Аллори о его качестве».

Поднявшись наверх, он распечатал конверт. Запахло жасмином. Почерк был изящным, чуть наклоненным влево.

— Не нравится мне это, — хмуро сказал он тогда Джону. «Тем более, что Орсини за ней ухаживал. А вдруг она уже у него на содержании? Если с Изабеллой что-то случится, Корвино этого не переживет. Вообще, как ты можешь доверять человеку, которого видел первый раз в жизни?

— Ну, тебе же я доверял, — резонно заметил разведчик. «Хотя тогда, в Женеве, я о тебе знал ровно две вещи — что ты итальянец и протестант».

— А она католичка, — все не отступал Джованни.

— Когда она жила в гареме, то поминала имя Аллаха, — ядовито сказал Джон. «У этой женщины одна религия — ее семья».

— Если бы у всех так было, — вздохнул Джованни, — нам с тобой пришлось бы уйти в отставку.

Джон рассмеялся. «Она тебе доставит ди Ридольфи, не волнуйся. Главное, чтобы Орсини не вернулся раньше времени из Туниса — тогда мы все разыграем так, как надо — и с банкиром, и с герцогиней».

— Мои люди проверили то место в горах, — Джованни развернул карту, — оно прекрасно нам подходит. Ко времени их прогулки, — мужчина улыбнулся, — там уже все будет готово.

— Корвино теперь до середины лета тут не появиться, — хмуро заметил Джон, — дон Хуан соизволил пойти на переговоры с Генеральными Штатами, это надолго затянется. Корвино, по крайней мере, одергивает доблестного полководца, когда тот зарывается.

— А что Гиз? Так и носится со своей католической лигой? — Джованни потянулся и покрутил вертел над очагом — они сидели на кухне. «Папа послал ему благословение, кстати».

— А денег? — Джон открыл вино и, чуть попробовав, сказал: «Все равно белое лучше».

— Это Корвино тебя испортил, — Джованни понюхал и сказал: «Все, сейчас снимаю. Молочный ягненок, сегодня утром забили. Лучше не бывает. А денег его святейшество не дал — зачем, когда там есть Корвино с его талантом к получению займов?».

Мужчины расхохотались.

— Гиз, — сказал Джон, отрезая себе хороший кусок, — далеко не дурак, как ты знаешь. И не так горяч, как дон Хуан. Если у него получится с лигой — я Вильгельму Оранскому не позавидую.

И вообще — мне просто отчаянно кто-то нужен у Вильгельма.

— Есть же там резидент вроде, ты говорил, — удивился Джованни.

— Там, дорогой мой, война идет, — желчно заметил разведчик.

— И с нашей стороны, я тебе скажу, тоже есть такие горячие головы, что их надо осаживать.

Еще не знаю, какой воинственный дурак опаснее — протестант или католик. Так что дел у нашего резидента там хватает. А мне надо, чтобы кто-то работал при самом дворе. Вкусно очень, — вдруг сказал Джон, — и как тебе это удается?

— Ну, ты же мне запретил нанимать кухарку, даже приходящую, — рассмеялся Джованни. «В следующий раз я тебе приготовлю пасту со свиными щеками — рай на тарелке, как говорил главный повар покойного папы, синьор Скаппи».

Шифр был тот, что они использовали при внутренней переписке — Джованни знал его наизусть.

— Это хорошо, что Корвино там поминают добрым словом, — он улыбнулся. «Теперь, конечно, надо просто ждать, пока синьор ди Ридольфи не станет доверять ей настолько, чтобы поехать на прогулку — наедине. Ну, время пока есть, главное — чтобы Орсини подольше был в море.

-И вот еще что, — сказал тогда Джон.

— Герцога Паоло надо убить после того, как Корвино увезет Изабеллу. Желательно — когда их уже не будет в Италии. Потому что тут не трактирная девка — тут дочь Козимо Медичи и жена герцога Браччано. Если с Орсини случится что-то подозрительное — семья ее просто запрет в монастырь, и тогда все это сильно осложнится.

— Оно и так непросто, вообще-то. И угораздило же Корвино, — вздохнул Джованни.

— Ну, тут такая вещь. Вот возьмет и тебя угораздит, посмотрим, что ты будешь делать, — сердито сказал Джон.

— Меня не угораздит, — успокоил его Джованни. «Корвино тогда, сколько лет было — двадцать три? Мальчишка. А мне скоро сорок. Можешь быть спокойным».

— И пусть Корвино ни в коем случае даже не приближается к Орсини, — строго сказал Джон.

«Тебя герцог не знает, опасности никакой нет, а его он, думаю, не забыл. Мало ли, лучше не рисковать».

Перед тем, как сжечь письмо, Джованни еще раз понюхал бумагу и усмехнулся.

— Ты там поближе к делу съезди во Флоренцию, поговори с ней сам, — приказал ему Джон на прощанье. «Тем более, что ее с детьми надо потом будет отправить в Женеву, тебе надо будет это все устроить».

— А оттуда? — спросил Джованни.

— Будет зависеть от нее, — загадочно сказал Джон.

— Вот так, — сказала Марта, разглаживая на Изабелле новое платье. «Очень хороший крой, если вдруг женщина чуть полнеет, — совсем не видно».

— Марта, — герцогиня вдруг помялась, перебирая жемчуг на шее.

— Я знаю, — сказала женщина и поцеловала Изабеллу в теплую щеку. «Я ж тебя в рубашке видела, милая. Поздравляю».

— Это его, — улыбаясь, сказала Изабелла.

— Ну, так кого же еще? — Марта тоже не смогла сдержать улыбку. «У тебя же он с уст не сходит, дорогая моя, ты только о нем и говоришь».

— Но что, же делать? — герцогиня вдруг расплакалась и Марта нежно обняла ее.

— Не надо, — сказала она. «А то дитя расстроится, оно же чувствует, когда тебе плохо. Надо улыбаться, Изабелла. У тебя срок, какой сейчас?»

— С августа, — женщина покраснела. «Мы же с ним редко видимся, два-три раза в год, и все».

— Ну, ничего, — Марта погладила пахнущие розами волосы. «Может, написать ему сейчас, милая? Пусть приедет.

— Нельзя, — Изабелла помрачнела. «С ним никак не связаться — опасно это, для него».

— Мы с ним договорились, что следующим летом он меня увезет, так что я просто подожду — женщина сидела в кресле, положив руку на живот, и вдруг, улыбнувшись, сказала:

«Толкается. Потрогай, Марта»

— Да и, — герцогиня вздохнула, — Франческо, брат мой, стал совсем подозрительным, — лучше не рисковать. Пусть все идет так, как было.

— Ну как хочешь, — Марта взяла ее за руку, — я здесь, я с тобой, Изабелла.

— Я даже думала, — Изабелла вдруг поморщилась и повела рукой у живота. «Но я не хочу, Марта, не хочу. Мне уже тридцать три исполнилось, это мой первый ребенок, от любимого человека, как я могу это сделать?»

Подруга вздохнула и посчитала на пальцах. «В апреле тебе рожать, если доходишь»

— А могу, нет? — в карих глазах Изабеллы отразился страх.

— Да все будет в порядке, не волнуйся — Марта помолчала. «Надо тебе в марте уехать отсюда, только давай подумаем — куда. Так, чтобы надежно было, и чтобы дитя можно было там на какое-то время оставить. А до марта уж затягиваться придется, потерпи».

— Можно в горы, на север — сказала Изабелла. «Я все устрою, там люди хорошие, не выдадут.

Но как, же я одна там буду? — она взяла подругу за руку.

— А кто тебе сказал, что ты будешь одна? — вздохнула Марта и пожала длинные, красивые пальцы. «Я же тут, и останусь столько, сколько понадобится».

— У тебя ж свои дети, — слабо улыбнулась герцогиня.

— Ничего, — Марта рассмеялась. «Они на вилле, у них там и няньки, и наставники, и слуги — месяц без меня переживут».

— Спасибо, — вдруг сказала герцогиня. «Спасибо тебе».

— Ты бы для меня то, же самое сделала, — Марта посмотрела на женщину. «Ты носишь-то как?

Не тошнит, голова не болит, все в порядке?»

— Да все хорошо, — Изабелла улыбнулась. «Бегаю, как девочка»

— Ну, чтобы дальше так и было, с Божьей помощью, — Марта перекрестила подругу.

— А ты сама кормила? — спросила Изабелла. Женщины сидели на террасе маленькой виллы, что снимала Марта. Дожди прекратились, сад просох, и Марта пригласила к детям учителя верховой езды.

— Да, так лучше, — Марта отложила «Декамерон» и улыбнулась: «Моя мать, упокой Господи, ее душу, тоже меня сама кормила. И я — и Тео, и Теодора — до двух лет».

— Гм, — Изабелла помолчала. «Моя матушка нас никого не кормила — отцу нужны были сыновья, а когда кормишь — ведь не понести».

— А что, — Марта подставила лицо еще слабому солнцу, — ты еще хочешь детей?

— Ну конечно, — Изабелла удивилась, — как же можно не хотеть рожать от любимого? Как только окажусь в безопасности, в Англии — конечно, будут у нас еще дети.

— А, так он англичанин? — Марта рассмеялась. «У моей лучшей подруги в Венеции возлюбленный — тоже из Англии. Очень хороший человек. Может и мне, — она подмигнула герцогине, — завести себе кого-нибудь оттуда, а?

— Поехали с нами, — предложила Изабелла. «И дети наши будут вместе расти, будут друзьями. А знаешь, — герцогиня оживилась, — так смешно, я никогда не думала, что можно влюбиться в мужчину младше себя»

— Он тебя младше? — Марта широко раскрыла глаза.

— На пять лет, — Изабелла чуть зарделась. «А у меня уже волосы седеют — ты сама видела. И морщинки», — она показала на лицо.

— Если человек тебя любит, ему это все равно, — решительно сказала Марта. «Правда. Ты не думай об этом — вон, посмотри, какая ты красивая, как на тебя мужчины глядят».

— На тебя тоже, — Изабелла рассмеялась. «Ты, когда для Марии позировала — с распущенными волосами, так все ученики синьора Аллори, что в мастерской были, — глаз от тебя не могли отвести. Ах, — Изабелла вдруг потянулась, — ну скорей бы лето!»

— Соскучилась? — игриво спросила Марта.

— Не сказать как, — герцогиня улыбнулась. «Я ведь никого, кроме Паоло, не знала, Марта, а он… — Изабелла поежилась. «Слава Богу, у нас уже давно ничего нет. Помнишь ту башню, куда мы ездили?»

Марта кивнула.

— Вот там все и случилось — в первый раз, — женщина покраснела. «Я ведь, Марта, боялась.

Хотела этого — и боялась. Но я даже не знала…

— Что? — подруга улыбнулась.

— Что бывают такие мужчины, как он. Это такая радость — быть с ним, — тихо проговорила Изабелла, — что даже не сказать. Я за ним на край света пойду, глаза закрыв.

Марта вдруг сказала: «Какая ты сейчас красивая!»

Черные, длинные ресницы шевельнулись, карие глаза открылись, и герцогиня сказала: «Это потому что я, Марта, счастлива. Вот говорю с тобой о нем — и счастлива, думаю — как он там, — и счастлива, беспокоюсь за него, ребенка его, — она нежно положила руку на живот, — ношу, и счастлива».

— Моя мать так моего отца любила, — Марта вздохнула. «И он ее. И мы с моим первым мужем покойным так друг друга любили. А потом…, - она махнула рукой.

Изабелла потянулась и обняла ее. «Все еще будет, милая, все еще будет, поверь мне».

— Учитель сказал, что у меня хорошо получается! И Теодора похвалили! — взбежала на террасу Тео.

— Ну, идите, переодевайтесь, — улыбнулась мать, — обедать уже скоро.

— Да и отец же нужен детям твоим, — осторожно сказала Изабелла, когда Тео с Теодором ушли.

— Знаю, — Марта вздохнула и поднялась. «Ну, Бог даст — будет»

— А что, синьор Роберто, — спросила Марта, тасуя колоды, — вы лично знакомы с Марией Стюарт?

— Нет, я же не был ни в Англии, ни в Шотландии, синьора Марта, — улыбнулся банкир и спросил: «На деньги или на интерес?»

— На интерес интереса нет, — усмехнулась Марта. Ее волосы были уложены в затейливую прическу и украшены бархатным беретом с темно-зелеными перьями. Сам берет, был цвета старой меди — как и платье, отделанное фландрскими кружевами.

— Можно на сладости, — она взяла тонкими пальцами конфету. «Чтобы я вас разорила только на них, — она прожевала — медленно, — и сказала: «Обожаю турро — особенно с миндалем, а они у вас всегда такие вкусные».

Банкир налил ей вина. «Но зато, — он поднял брови, — у меня есть личные письма королевы!»

— Какой вы счастливец, — сказала искренне Марта, — вам пишет великая правительница!

— Ну, не мне лично, — Ридольфи покраснел кончиками ушей, — я так сказать, посредник.

— Как интересно, — вздохнула женщина и стала сдавать карты.

Ридольфи поерзал в кресле. «Я мог бы вам их показать».

— Боже, — сказала Марта, раскрыв невинно глаза, — да вы просто волшебник, дорогой синьор Роберто. В вашем доме исполняются все мои желания.

Банкир перегнулся через изящный круглый стол и сказал, улыбаясь: «Уверены, что все?».

— Ах, — Марта чуть зарумянилась. «Ваш ход, синьор Роберто».

Банкир открыл большой, украшенный резными накладками шкаф и выдвинул один из ящичков.

— Видите, синьора Марта, — показал он, — во всем должен быть порядок. Входящая корреспонденция, исходящая корреспонденция. Отправители разложены по алфавиту, вот здесь — получатели в Англии.

— Я думала, письма идут напрямую королеве — склонив голову набок, внимательно разглядывая шкаф, сказал Марта.

— Ну, она ведь в заключении, вся ее переписка просматривается. Открытая, я имею в виду, — рассмеялся ди Ридольфи.

— А, — коротко ответила женщина.

— Поэтому, синьора Марта, корреспонденция доставляется нашим доверенным людям на острове, а те уже переправляют ее в замок, где содержится королева, — банкир вынул листок.

«Вот, одно из последних, от его величества короля Филиппа, еще не зашифрованное».

— Так вы пользуетесь шифрами! Какой вы умный и предусмотрительный, синьор Роберто, — Марта вдруг вздохнула и сказала: «Я так рада, что с вами познакомилась. Я в жизни не встречала таких интересных людей, как вы».

Ди Ридольфи широко улыбнулся: «Ну что вы, синьора Марта…»

— Но ведь это очень сложно — шифровать, — женщина смотрела на него прозрачными, чистыми глазами. «Я бы никогда в жизни не справилась бы».

— Берите перо и бумагу, — скомандовал банкир. «Я вам сейчас покажу наш последний шифр, и вы убедитесь, что это совсем нетрудно. Даже для женщины».

Джованни понюхал листок и сердито пробормотал: «Зачем она их поливает духами?

Думаешь не о работе, а о…. Но молодец, что запомнила этот шифр — сейчас я все отправлю Джону, и на какое-то время, если нам удастся перехватить письма, то мы сможем их читать.

— Хотя, конечно, — он вышел на балкон и посмотрел на город, купающийся в запахах весны, — этого мало. Нам надо распутать всю сеть. А для этого придется говорить с банкиром. Лично, так сказать.

Изабелла лежала на кровати, подперев спину подушками.

— Я обо всем договорилась, — улыбнулась она. «Поеду, как будто бы в монастырь — там есть рядом, на равнине.

Франческо даст мне охрану, они меня довезут, и вернутся во Флоренцию, а потом ты там появишься, и в горы отправимся уже вместе, хорошо? А потом вернусь в обитель, и меня заберут оттуда.

Но почему ты не хочешь сразу со мной ехать?

— Ну, — Марта положила руки на живот женщины и ощупала его. «Мне еще надо с учителями договориться, чтобы на виллу приходили, с нянями, да и вообще — не стоит мне вызывать гнев твоего брата. Лучше пусть никто не знает, что я с тобой куда-то ездила.

Ты-то в Англии уже будешь со своим любимым, и с дитем вашим, а мне еще тут жить».

— Так поезжай с нами! Правда, поезжай! — Изабелла улыбнулась. «Ну, или попозже — мы знаешь, как рады будем тебя видеть!

— Приеду, если ты мне хорошего англичанина найдешь, — Марта усмехнулась. «Какого-нибудь вдовца с детьми, кто меня еще возьмет-то?»

— Ну, уж прямо, — протянула герцогиня. «Как там она? — кивнула женщина на живот.

— Все хорошо, — Марта разогнулась. «Лежит правильно. Только, может, это мальчик, почему ты так уверена, что девочка?».

— Я не хочу, — Изабелла вдруг разрыдалась, — не хочу мальчика. Он вырастет, и уйдет на войну, и убьют его. Не хочу!

— О, милая, — Марта присела на кровать, — точно рожать тебе скоро уже.

— Почему? — всхлипнула Изабелла.

— А чем ближе к родам, — тем больше голова-то набекрень. У меня тоже это было — чуть, что не так, сразу рыдаю, — женщина улыбнулась.

— Мне кажется, ты даже плакать не умеешь, — вдруг сказала герцогиня. «Не могу себе представить тебя — в слезах».

— Умею, умею, — Марта погладила руку герцогини.

— Ну вот, уже недолго осталось. Как в горы приедем, ты у меня этот корсет скинешь, свободней станет. Так смешно, у меня сейчас лучшая моя подруга, венецианка, тоже дитя носит. И ты вот. Даже самой захотелось, — Марта погладила себя по животу.

— А это больно? Рожать? — вдруг, неловко, глядя в сторону, спросила герцогиня.

— Ну, не сладко, милая, нет, врать не буду, — Марта поцеловала ее. «Но я, же с тобой, и все будет хорошо».

— Мне надо ненадолго уехать домой, в Венецию, синьор ди Ридольфи, — Марта подвинула к нему кучку золотых монет. «Моя ставка»

— Семейные дела, по наследству. А, когда я вернусь, весна будет в самом разгаре, и нам с вами надо будет обязательно отправиться на прогулку, — женщина улыбнулась.

— Ну конечно, синьора Марта, я буду очень рад, — ди Ридольфи полюбовался ее скромно опущенными глазами и добавил: «Я давно хотел побыть с вами…наедине».

— Поэтому, синьор ди Ридольфи, нам надо будет поехать в какое-нибудь…тихое место. В горы, например. Принимаю, — сказала женщина, так и не подняв на него взгляда.

— Я тоже, — он все еще смотрел на женщину. В ее маленьком ухе раскачивалась жемчужная сережка. Солнце золотило чуть заметные волоски на шее.

Играющие открыли карты и Марта усмехнулась: «Говорят, синьор ди Ридольфи, кому везет в картах, тому не везет в любви».

— Я это исправлю, синьора Марта, — успокоил банкир женщину, отсчитывая ее выигрыш.

Тео проснулась и, зевнув, перевернулась на бок. В постели что-то лежало. Девочка покосилась на соседнюю кровать, где мирно сопел брат и потянулась посмотреть — что там.

В шелковую ткань была завернута маленькая, — как раз по ее руке, — лютня.

— Сегодня же твое рождение, — мать присела на постель и поцеловала ребенка в мягкую щеку.

«Будь счастлива, Федосеюшка, — сказала женщина по-русски.

— А мы теперь никогда на Москву не вернемся, матушка? — Тео подцепила пальцем струну — раздался нежный, грустный, тихий звук.

— Думаю, что нет, — Марта улыбнулась. «Сейчас побудем еще немного в Италии, и поедем в Лондон. Там тоже будешь учиться музыке, языкам, потом встретишь какого-нибудь хорошего юношу, и поженитесь. А тебе на Москву хочется, милая?».

— Я хочу батюшку своего увидеть, — Тео вдруг шмыгнула носом. «Он хороший был?».

— Ну почему же — был? Это Селим, упокой Господь душу его, преставился, а твой отец — может, и жив он, — Марта обняла дочь.

— А кто мой батюшка? — Тео потерлась о плечо матери.

— Он князь, далеко живет, на севере, за горами, там красиво очень — вздохнула Марта.

«Знаешь, ты, когда родилась, такой мороз был, что реки и озера все еще подо льдом были. В Сибири так, а здесь видишь — цветы уже распускаются, в марте-то».

— Хотела бы я там побывать, где все снега и снега, — мечтательно вздохнула Тео. «А когда у нас новый батюшка появится, когда ты замуж выйдешь?».

— Я же тебе говорила — как встречу человека, которого полюблю, так и выйду, — твердо ответила ей мать.

— А это обязательно — любить? — Марта посмотрела в мерцающие глаза дочери и улыбнулась: «Да».

— Тео! — раздался громкий крик. Теодор забрался на кровать, и стал щекотать девочку.

«Сестричка!» — та только заливалась смехом.

Марта тоже рассмеялась и сказала: «И, чтобы пока я в Венеции — все вели себя хорошо, слушались синьору Катарину и учителей. А я вам подарков привезу».

— А потом в Лондон! — Теодор стал прыгать на кровати. «На корабле!»

Марта зашла в залитую послеполуденным солнцем комнату и посмотрела на Изабеллу. Та слабо улыбнулась:

— Ничего, терпеть можно пока. Как тут тихо-то, Марта!

— Конечно, деревня-то вон какая маленькая. Кормилицу я тебе нашла, женщина хорошая, здоровая и мальчик у нее тоже здоровенький. Я с ней расплатилась, так что не волнуйся, — женщина присела на постель и огляделась.

Дом был бедным, с земляным полом, но чистым. Герцогиня лежала на соломенном матрасе у стены. Схватки начались еще ночью, и Марта, проснувшись от чуть слышных стонов подруги, согрела воды в очаге и приготовила тряпки, что дала ей хозяйка.

— Да мы в июле дитя уже заберем, — улыбнулась Изабелла.

— Я, на всякий случай, больше денег им дала, за целый год — вдруг англичанин твой задержится, вдруг что. Ну и вообще — люди тут бедно живут, для них это помощь. А дитю здесь хорошо будет, — Марта вдруг глубоко, всей грудью вздохнула, — воздух-то какой у них, сладкий.

— На, попей немного, — она дала Изабелле парного молока, — роды — дело небыстрое, надо силы поддерживать. Ты как — болит? — она нежно вытерла пот со лба женщины.

Та сжала ей руку, — сильно, и побледнела.

— Ты покричи, — сказала Марта, дав Изабелле еще чуть-чуть попить. «Ты ж не девочка уже все же, да и первый ребенок. Покричи, не сдерживайся».

Женщина схватила Марту за руку: «Опять!»

— А что ты думала, дорогая моя? Это дело такое, — Марта ощупала ее живот. «Однако дочка твоя, судя по всему, уже намеревается нам показаться, так что жди потуг»

— Это больнее? — еле дыша, спросила Изабелла.

Марта улыбнулась и аккуратно подняла женщину. «Давай-ка погуляем с тобой, легче будет.

Ты за меня цепляйся, если что».

— Я ж выше, — сглотнув от боли, сказала Изабелла. «Ты вон маленькая, какая».

— Ничего, — Марта медленно повела ее по комнате. «Ничего. Я снесу».

— Спасибо тебе, — герцогиня оперлась о ее плечо. «Спасибо, Марта».

Марта посадила Изабеллу на корточки. Та только стонала — не останавливаясь, закусив губы.

— Ну вот, — женщина погладила подругу по спине, укрытой распущенными волосами. «Сейчас ты за три потуги родишь, хорошо, что мы с тобой походили-то».

Герцогиня закричала — низко, страдающе.

— Потерпи, милая, — нежно сказала Марта. «Ты у меня для англичанина своего, какая была, такая и останешься. Ну, вот и головка — темненькая, в тебя, — женщина аккуратно, осторожно выводила ребенка на свет.

— Больно! — простонала герцогиня и заплакала, мотая головой. «Больно как!»

— Давай милая, еще разок поднатужься, осталось совсем немного, — Марта высвободила плечики ребенка.

Изабелла напряглась, и дитя выскользнуло в укрытые холстом руки Марты. Девочка закричала сразу — не горько и обиженно, а наоборот, — подумала Марта, вытирающая ее, — весело и ликующе.

— Дай, — потянулась Изабелла, — дай мне ее!

Марта протянула девочку.

— Ну, как ты и хотела! Красавица, каких поискать, — вся в мать. Ты ее к груди приложи, и посиди так еще немного — сейчас послед выйдет, я тебя помою, и отдохнете с ней.

— А какой у нее отец красивый, — вдруг нежно сказала Изабелла, глядя на дочь. «Ты же моя прелесть».

Обнимая мирно спящего ребенка, герцогиня вдруг мечтательно проговорила: «Как окажусь в Англии, каждый год буду от него рожать. Жалко, что два раза в год нельзя».

— Ох, и любишь ты его! — усмехнулась Марта, готовя питье для родильницы.

— Больше жизни, — ответила Изабелла, глядя на подругу.

Марта присела рядом. «Ты сейчас побудь с дитем неделю, покорми ее, а потом нам уже ехать надо».

— Да, — Изабелла помрачнела. «Ну, ничего, он нас заберет, скоро уже».

— Как поедем, я тебе настой шалфея дам, чтобы молоко ушло, и грудь перевяжу, — Марта вздохнула. Изабелла нашла ее пальцы и сжала их — крепко.

— Хорошо как тут, — сказала она тихо, глядя на медленно сползающий с вершин гор вечер.

Звенели колокольчики скотины, где-то вдали шумела, перекатываясь по камням река, и над всем было небо — огромное, просторное, где уже вставал над горизонтом маленький, косой полумесяц луны.

Джованни издали увидел маленькую женщину с двумя детьми. Он стоял на мосту Санта-Тринита, глядя на то, как заходит солнце над рекой Арно.

Звонили, звонили к вечерне колокола флорентийских церквей, и он внезапно ощутил тоску по дому — не по тому пустому, так и не обжитому за десять лет, что ждал его в Риме, а по тому, что когда-то был у него на севере, там, на берегах Женевского озера.

— Господи, — прошептал он, — ну пусть хотя бы у Корвино все будет хорошо. Я-то ладно, — он вдруг усмехнулся, — я привык уже, а он такой молодой еще. Пусть у них все будет в порядке, ладно?

Сзади запахло жасмином.

— Вы синьор Джованни? — спросила она, подняв зеленые глаза: «Поздоровайтесь, дети».

Девочка — высокая, смуглая, покраснев, присела, а крепкий рыжеволосый мальчик вдруг сказал: «Очень красивый мост. Кто его построил?»

— Синьор Бартоломео Амманати, — Джованни присел и протянул мальчику руку: «Тебя как зовут?»

— Теодор, — независимо сказал он. «Я знаю, он еще достроил палаццо Питти. Я тоже хочу строить — только крепости. Ну, — мальчик подумал, — мосты тоже можно».

— Тебе сколько лет? Шесть или семь? — спросил ди Амальфи.

— Ему четыре, — усмехнулась женщина.

— А жена синьора Амманати, синьора Лаура, — знаменитая поэтесса, — вдруг сказала девочка.

«Когда мы ездили во Фьезоле, мама мне дала почитать ее стихи».

Девочка прикрыла глаза длинными ресницами и продекламировала:

— О, милый Фьезоле, хвалимый Цицероном!

Вокруг так дол тенист, столь струи безмятежны, Что грустно покидать пристанище зелёно!

Так в полдень говорю, жарою опалёна, Ловя ртом, жаждущим с улыбкою поспешно, Журчащий бег воды, источником рождённый.

— Я люблю стихи, особенно синьора Петрарку, — небрежно сказала девочка. «Кстати, меня зовут Тео. Мама, — обернулась она, — можно мы спустимся к реке?

— Идите, — разрешила Марта. Облокотившись на перила моста, она сильнее покраснела:

«Простите их, синьор Джованни. Мы живем тихо, и, когда они видят незнакомого человека, они стараются показать все, что знают».

— У вас прекрасные дети, — он улыбнулся. «Они, правда, уже по уши в грязи, — Джованни указал вниз, — но все равно, — прекрасные».

— Ничего, — отмахнулась Марта, — на то и дети. Так вот, синьор Джованни…

— Можно просто «Джованни», синьора Марта, — рассмеялся он. «Одно дело с вами делаем, и можно на «Ты».

— Тогда я тоже — Марта, — она была как ребенок — хрупкая, изящная, — но рука у нее, — подумал ди Амальфи, — была сильная, — почти мужская рука.

— А что ты так на меня смотришь? — удивленно спросил он, заметив, как она исподтишка глядит на его лицо.

Марта вдруг залилась краской. «Ничего, я просто таких красивых мужчин никогда не видела, ты уж прости».

Золото заката отражалось в его глазах — темных, темнее ночи. Волосы, — тоже темные, вьющиеся, были чуть тронуты сединой. Он был высоким, — «как батюшка покойный», — подумала Марта, а лицо у него было — как у Давида работы синьора Микеланджело, что стоял перед Палаццо Веккьо. «Только постарше, — подумала Марта, все еще краснея.

— А, — он махнул рукой, — приезжай в Рим, у нас много таких, как я. Будешь ходить по улицам, как сейчас — с открытым ртом.

Марта улыбнулась и посмотрела на детей. Они что-то строили на берегу из камней и палок.

— Герцогиня родила в апреле, — сказала она тихо.

Джованни побледнел: «Где ребенок? В безопасности?»

— Да, все хорошо, — Марта вдруг, оглядевшись, поняла, что ей жаль будет уезжать из Флоренции.

Красный купол Дуомо возвышался над беломраморным городом, дул легкий ветерок, с лугов за Арно пахло цветами. Марта прижала пальцы к еще пылающим щекам, и сказала, глядя на медленную воду под мостом:

— Ребенок в горах, у надежных людей, здоровый, с Изабеллой тоже все в порядке, — она помолчала.

Она силой вытащила женщину из комнаты и встряхнула, взяв за плечи.

— Не бери ее на руки, — сказала Марта.

— Она проснется, заплачет, надо будет ее покормить, и тогда, — она показала на туго перевязанную грудь женщины, — все впустую.

— Ты беременность прятала, ребенок, наконец, родился, здоровый, он в безопасности, а ты сейчас хочешь, чтобы все узнали? Ты собираешься в монастырь вернуться с грудью, как у кормилицы?

Изабелла встала на колени — прямо в пыль деревенского двора. Марта увидела пятна молока на платье — повязка уже промокла.

— Я прошу тебя, Марта, — сказала она, не стирая слез с распухшего, заплаканного лица. «Дай мне ее подержать. Это же моя дочь!»

— Перекрести ее, и поехали, — жестко ответила Марта. «Если до твоего брата, или мужа что-то дойдет, не жить ни тебе, ни ребенку, — ты же знаешь. Вставай.

Женщина зарыдала, раскачиваясь. «Тебе хорошо, — сказала она, — твои дети с тобой. А моя девочка…»

Марта опустилась рядом с Изабеллой и обняла ее. «Когда вы ее заберете в июле, она уже будет улыбаться, — нежно сказала она подруге. «И, как здесь окажетесь, ты попробуй ей дать грудь — может, и вернется молоко, так бывает. А нет, — в долине возьмете кормилицу, чтобы с вами ехала. Не волнуйся, милая».

— Девочка моя, — сказала Изабелла, остановившись на пороге. Дитя спокойно спало в привешенной к потолку колыбели.

— Ты прости, моя хорошая, что мама уезжает. Но я вернусь, и отец твой вернется, и ты всегда с нами будешь, — женщина уцепилась пальцами за косяк, так, что даже ногти побелели.

«Марта!»

— Пора, — сказала та и нежно, осторожно, разжала руку женщины. Изабелла перекрестила дочь, и повернулась к подруге, глотая слезы.

Марта, вздохнув, взяла ее за руку. «Пойдем», — сказала она.

— Вот, — Марта протянула золотой медальон с прядкой волос девочки, — отцу пусть передадут. Она мне дала, на память, но ему- то это нужнее.

Джованни засунул его в карман и пробормотал: «Теперь он сюда быстрее ветра примчится».

— Ты его знаешь? — спросила Марта. «Изабелла мне только говорила, что он англичанин и очень красивый».

— Не красивей, чем я, — обиженно сказал Джованни. «Вот язык у него лучше подвешен — это точно. Ладно, с этим все понятно.

— Теперь про ди Ридольфи — он вынул из кармана маленькую карту. Тебе надо будет поехать с ним на прогулку верхом — так, чтобы вы оказались вот здесь, в горах — он показал точку на карте.

— У него подагра и ему идет шестой десяток, он в седло уже много лет не садился, — возразила Марфа.

— В карете нельзя, — жестко сказал Джованни. «Тогда придется убивать лишних людей, которые ни в чем не виноваты. Я этого избегаю, по мере возможности».

— А как же с тем, что ди Ридольфи поймет, — зачем я его туда привезла? — Марфа подняла брови.

— Ди Ридольфи из этих пещер живым не выйдет, — зевнул Джованни. «В них без проводника потеряться — плевое дело. Тем более случаются обвалы. В общем, не волнуйся, с этим мы разберемся».

— Что с детьми моими? Их собрать? — Марфа повертела в руках какую-то записку.

— Собирай, конечно. На вилле будут мои люди и проводят их куда надо, а ты, — как доставишь нам ди Ридольфи — и сама к ним поедешь.

— Вот тебе, — он достал из кармана кошелек, — это на первое время. В Женеву тебе привезут новые бумаги, и все, что требуется, — после этого отправляйтесь спокойно в Лондон.

— Возьми, — Марта протянула ему записку, — это для Джона.

Он вдохнул запах жасмина и улыбнулся: «Похоже на любовное письмо».

— Можно сказать и так, — медленно ответила Марта. «Можно сказать и так».

— Ну, все, — он пожал ей руку, — там встретимся. Постарайтесь с ним не опаздывать, ладно?

— Хорошо, — ответила Марта тихо. «Мы будем вовремя, обещаю».

Он ушел, а женщина все стояла, смотря ему вслед, теребя шелк платья на груди. Сердце билось так, что казалось — выскочит наружу.

— Мама, — услышала она голос Тео. «Мы есть хотим».

— Пойдемте, — вздохнула Марта, глядя на испачканных, мокрых, но веселых детей.

— А почему ты все время оглядываешься, мама? — спросила Тео, когда они шли к карете. «Тот синьор ушел?»

— Синьор Джованни? Да, — Марта сглотнула и весело сказала: «Ну, домой!»

Отослав детей переодеваться, она заперлась в своей опочивальне, и бросилась на постель.

Лицо горело, и она прошептала: «Господи, если б можно было не уезжать!»

— Марта, — герцогиня подняла заплаканные глаза. «А если с ней что-то случится? Мы же ее даже не окрестили».

— Все с ней будет хорошо, а кормилица окрестит, она обещала, — улыбнулась женщина и обняла подругу. «Приедешь со своим англичанином, а у девочки вашей уже имя будет.

Заберете доченьку, — и в Лондон».

— Я буду тебя ждать, — сказала Изабелла. «Только вот как ты нас найдешь?»

Марта вспомнила Джона и чуть улыбнулась. «Найду, моя милая, обязательно найду, не волнуйся».

Изабелла вдруг взяла ее за руку. «Это он тебя послал, да?», — сказала она, прижавшись щекой к нежным пальцам. «Да, милая?»

Марта поцеловала подругу в лоб и вдохнула запах роз. «Да, — сказала она тихо, — чтобы с тобой все было в порядке. Видишь, как он тебя любит, как волнуется за тебя?»

— Ты мой ангел, — тихо проговорила Изабелла. «Как у меня следующий ребенок родится — будешь крестной?»

Марта кивнула и обняла герцогиню. «А он, должно быть, очень хороший человек — потому что ты его так любишь».

— Ты даже не знаешь его? — удивилась Изабелла.

— Но обязательно узнаю, — Марта рассмеялась, — как встретимся в Лондоне — зовите в гости.

— Счастливой тебе дороги, — герцогиня перекрестила ее. «И обязательно отдай Тео и Теодору подарки. И в Лондоне приезжайте к нам все вместе, слышишь?»

Марта села в карету, а Изабелла, стоя на мраморной лестнице, посмотрела на север и прошептала: «Уже скоро, девочка моя, уже скоро».

Ди Ридольфи, поморщившись от боли в ноге, забрался в седло. Он уже лет десять как предпочитал кареты — но, не скажешь, же красивой, молодой женщине, что подагра мешает тебе ездить верхом.

— Синьора Марта, — пробормотал он и облизал пухлые губы. «Можно даже жениться, — вдруг подумал он. «Она, конечно, начнет изменять через какое-то время, но по ней видно — особа с головой, ничего неразумного делать не будет. Контору надо кому-то передавать, даже если она и не родит, — мало ли что, — у нее уже есть сын, — крепкий и здоровый. А на старости лет всегда приятно обнимать молодое тело — царь Давид тоже не дурак был. И хозяйственная женщина — сама всегда ухоженная, и дети тоже. Пожалуй, сделаю предложение».

Марта ждала его на дороге во Фьезоле.

— Хорошенькая она какая, — ди Ридольфи увидел, как играет утреннее солнце в убранных под бархатную шапочку волосах. «Нет, хватит мне всяких простолюдинок, опять же, дама обеспеченная, не из-за денег за меня замуж пойдет. И худенькая — я таких дам люблю.

Только сначала надо…, - он искоса посмотрел на Марту и опять облизал губы.

— Надеюсь, вы никому не говорили о нашей, — женщина покраснела, — прогулке? Я хоть и вдова, но все, же мне не хочется слышать потом сплетни…

— Ну что вы, — ди Ридольфи даже обиделся, — я не могу себе позволить скомпрометировать даму. Никто ничего не знает, синьора Марта.

— Кстати, там, куда мы едем, — добавил он, — есть пещеры. Они не такие знаменитые, как в Монтекатини Терме, но тоже довольно интересные.

— Боже, — Марта улыбнулась, — как бы мне хотелось посмотреть на них, хотя бы недолго.

Боюсь только, — она вздохнула, — мне одной будет страшно, я все-таки женщина.

— Синьора Марта, — напыжившись, ответил банкир, — я же с вами. Я вам все покажу.

— Только не надо далеко заходить, — подумал он. «Зачем время терять? Опять же и темно там, а у входа светлее».

Они спешились у маленького водопада и Марта ахнула: «Как красиво! Посмотрите, синьор Роберто!»

Ручей разлился от весенних дождей и падал вниз хрустальной, широкой струей.

— Ну, пойдемте, — он подал ей руку, — покажу вам пещеры, синьора Марта.

Она вдруг покраснела. «Вы идите вперед, синьор Роберто, а мне надо…, - она потупила глаза.

Банкир улыбнулся. «Вот по этой тропинке потом спускайтесь, — показал он на каменистую дорожку, что вела вниз, в овраг, — я вас буду ждать у входа».

Она еще успела послать ему воздушный поцелуй и прощебетать: «Я быстро».

Когда стих звук его шагов, Марта устало закрыла глаза и привалилась к стволу дерева.

Пахло свежей смолой и цветами. Где-то наверху ворковали лесные голуби.

— Все, — раздался голос сзади. «Молодец, Марта. Пойдем, провожу тебя к лошадям».

Джованни неслышно подошел к ней и улыбнулся:

— Внизу его встретили. Тео и Теодор уже ждут тебя, как выедешь из леса — там мой человек тебя заберет и отвезет к ним. Вот, — он протянул ей письмо, — в Женеве придешь по этому адресу, там вас устроят, как надо. Не волнуйся».

Марта внезапно подумала: «Правильно, что уезжая из Венеции, я взяла вексель у банкира.

Хороша бы я была сейчас, с мешками золота, и двумя детьми на руках».

Она чуть усмехнулась и сказала, глядя в сторону: «Спасибо. Приезжай, — она помедлила, — в Женеву, Джованни»

— Нет, — сказал тихо мужчина. «Не приеду, Марта. Просто так, — дернулся уголок тонких губ, — с тобой нельзя, а не просто так — надо любить. Я иначе не умею, уж таким я уродился».

— Надо любить, да, — вздохнула женщина, и, опираясь на его плечо, взлетела в седло.

— Счастливого пути, — Джованни пожал ей руку, и она, рассмеявшись, кивнула головой в сторону пещер: «Спрашивай его как следует, у него целый шкаф писем в доме».

— Туда мы тоже наведаемся, — он потрепал по холке ее лошадь. «Попозже».

Марта оглянулась через плечо и проводила взглядом его темноволосую голову.

— Ну, с Богом, — сказала она, и подхлестнула лошадь. «До Женевы путь неблизкий».

В пещере было темно. Костер, горевший в углу, еле освещал покрытые каплями воды стены.

Ди Ридольфи, сжавшись от страха, посмотрел на того, кто сидел, напротив. Очень красивый, темноглазый мужчина сцепил длинные пальцы и сказал:

— Вот что, синьор Роберто. Я не люблю пытать людей без нужды. Давайте так — вы нам сейчас все расскажете — про письма, шифры, про ваших людей в Англии, про то, что у вас хранится в шкафу, — а мы вас и пальцем не тронем. Договорились?

— А что потом? — испуганно спросил банкир. «Я расскажу, а вы меня убьете».

— Ну, вы же понимаете, синьор Роберто, что, во-первых, вы все равно расскажете — только это будет дольше и больнее, а во-вторых, в таком случае, мы вас потом совершенно точно убьем.

— Хотя бы из милосердия, потому что жить в таком виде вам будет, — мужчина помолчал, — затруднительно. Ну как?

— Вы же римлянин, — внезапно сказал ди Ридольфи. «Я по выговору слышу — римлянин. А та сучка, что меня сюда заманила, — венецианка. Зачем вы, итальянцы, работаете на протестантов? За деньги?»

Мужчина махнул рукой. Ди Ридольфи начали связывать.

— Вы, синьор Роберто, — мужчина достал кинжал и начал нагревать его в пламени костра, — задаете слишком много вопросов. Это неправильно. Спрашиваю здесь я, а вы отвечаете. Ну, начнем, пожалуй.

Ридольфи почувствовал жар раскаленного металла и торопливо сказал: «Не надо!

Пожалуйста, не надо! Я все расскажу, все».

— Так бы сразу, — пробормотал мужчина, но кинжал не убрал. Косясь на него, банкир начал говорить.

— Хорошо, — мужчина еще раз просмотрел записи и спрятал их в карман. «Вот видите, синьор Роберто, — все прошло, — он широко улыбнулся, и банкиру внезапно стало страшно, — безболезненно для вас. А вы боялись».

— А что теперь? — Ридольфи сжал застывшие пальцы.

— А теперь вы отойдете вон туда, — мужчина указал на темный спуск вниз, повернетесь спиной к входу и будете ждать. Лошадь ваша там же, где вы ее оставили. Как я и обещал — мы пальцем вас не тронем.

— Хорошо, — боязливо сказал ди Ридольфи и встав, чувствуя, как дрожат ноги, пошел вниз.

— Хватит, — обернулся он?

— Еще немного, — приказал мужчина. «Вот так, да, так и стойте».

— А сколько стоять? — крикнул ди Ридольфи, слушая эхо, что металось под сводами пещеры.

— Вы поймете, — рассмеялся мужчина, и, пригнувшись, шагнул наружу — в свет полудня.

— Поджигай, — кивнул Джованни помощнику. «Всем лечь! — крикнул он, обернувшись. Порох взорвался сразу и серая скала, закачавшись, рухнула вниз.

— Страшное дело — обвалы, — сказал ди Амальфи, отряхиваясь. «Могут случиться в любой момент. Теперь в эти пещеры совершенно точно никому не зайти»

— И не выйти, — расхохотался кто-то.

— Точно. Всем в седло, — скомандовал он. «Нам надо еще навестить дом усопшего синьора Роберто, забрать наследство покойника».