Дельфт

Марта стояла на берегу замерзшего канала, притоптывая ногами. Лицо под соболиной шапочкой, расшитой жемчугом, разрумянилось, изо рта вырывался пар.

— У твоего сына прекрасно, получается, — сказала ей Шарлотта Бурбонская, жена Вильгельма Оранского, обнимая ее за плечи. — Смотри, — она кивнула.

Внизу пронесся клубок руки и ног, и, рассыпавшись на отдельных детей, повалился на лед.

— Мама! — приподнялся Теодор. — Я всех обогнал. Ну, кроме Морица, — показал он, краснея, на высокого, тоже рыжеволосого мальчика, одного из сыновей Вильгельма.

— Морицу десять лет, а тебе пяти еще нет, — улыбнулась Шарлотта.

Девочки катались чинно, не обращая внимания на мальчиков, спрятав руки в муфты.

— И как ты с ними справляешься? — вздохнула Марта. — Семеро детей, и для шести ты не мать, а мачеха.

Шарлотта погладила свой начавший выдаваться вперед живот и вдруг ее красивые губы упрямо сжались:

— Ты, Марта, не знаешь, что такое — в монастыре быть.

— Не знаю, — согласилась женщина.

— Ну вот, — Шарлотта усмехнулась, — а меня туда родная мать двух недель от роду отдала, и до двадцати шести лет я больше ничего не видела. Сидишь там, за стенами, колокол звонит, измеряешь время — от заутрени до вечерни, и понимаешь, что так и умрешь — ничего не испытав. Крови пришли — и, думаешь, — впустую — зачем, все равно не носить тебе и не рожать, — женщина, сняв шапочку, встряхнула темными волосами.

— Простудишься, — ласково сказала Марта, и, потянувшись, — Шарлотта была выше ее, — пристроила мех обратно на голову женщины. Та вдруг поймала ее руку и улыбнулась:

— Как хорошо, что ты здесь! Раньше мне и поговорить не с кем было, здешние дамы, хоть и милые, но, — Шарлотта понизила голос, — тупые, как гусыни, дальше своего города не выезжали никогда. И дети наши подружились.

— Да, — Марта усмехнулась, глядя на то, как Мориц Оранский подъехал к группе девочек, где была Тео, и что-то сказал. Девчонки расхохотались, Тео — пуще всех. Мальчик протянул ей руку, и они стали кататься вместе. «Как бы не поженились», — шутливо заметила женщина.

Шарлотта рассмеялась:

— Посмотрим, Марта, Бог даст. Главное, что ты — тут, со мной, — жена штатгальтера взяла ее за руку и Марта сказала:

— Да я и сама рада, милая. Все-таки правильно сделал мой покойный муж, что перевел дело из Германии в Англию, — иначе я бы так и не попала в Голландию, и тебя не встретила».

— Она славная женщина, — сказал ей Джон тогда, прошлым летом. «Ей просто одиноко.

Католики, после того, как она сбежала из монастыря, при одном упоминании ее имени плюются, а с протестантскими дамами ей говорить не о чем — это все же глухая провинция, а не Лондон, и не Германия. Тем более дети у нее — она же мачеха пяти законным детям Вильгельма и одному внебрачному. И свою первую дочку, родила недавно, в марте».

— Почти как Изабелла, — Марта помрачнела. «Надо было этому твоему человеку раньше приехать, зачем до июля было тянуть?».

— Затем, — Джон посмотрел на серую гладь Женевского озера — было не по-летнему холодно, собирался дождь, — что ты сейчас сама в Нижние Земли поедешь, и поймешь — там нельзя бросать дело на полдороге.

Там война, Марта, и она долго еще протянется. А если не мы — там такая кровавая каша будет, — Джон передернул плечами, — и так уже — брат брата режет, и дети на отцов руку поднимают.

— Все равно, — упрямо сказала женщина, и, поежившись, укуталась в шаль, — если бы я во Флоренции осталась, я бы увезла Изабеллу куда-нибудь в надежное место, хотя бы сюда. А потом забрали бы девочку — и дело с концом. Я бы и сейчас ее взяла, но не возить, же мне за собой кормилицу. И Орсини, получается, жив, — она помрачнела.

— Он при смерти, — пожал плечами Джон. «Джованни ему кишки наружу выпустил, и рана загноилась. Лежит во Флоренции, подыхает потихоньку — в мучениях. А если бы ты там осталась — после, ди Ридольфи, — ты бы рисковала. У тебя дети, не забывай.

— Знаешь, знавала я таких, как Орсини, — зеленые глаза Марты блеснули тяжелой сталью, — они не умирают. Встанет и пойдет.

Джон помолчал и увидел маленькую складку в углу рта.

— Ты мне сказать что-то хочешь, Марта? — осторожно спросил он.

Выслушав, Джон чуть коснулся ее руки: «Если это тебя утешит, то Орсини не жить. И вообще, — он вдруг прервался, — чтобы такого больше не случалось, тебе надо выйти замуж».

— Как будто замужних не насилуют, — горько рассмеялась женщина.

— И ответить-то нечего, — пробормотал Джон.

— Ладно, — Марта улыбнулась, — так что, мне просто проводить время с этой Шарлоттой, развлекать ее, или с Вильгельмом тоже надо будет работать?

— Через нее, в основном, — ответил разведчик. «Вильгельм ее слушает — она женщина разумная, в отличие от его предыдущей жены, Анны Саксонской. Та мало того, что уродина была, каких поискать, но еще и без царя в голове.

— Что ж он на ней женился? — поинтересовалась Марта.

— Золото, — война дорого стоит, — и поддержка немецких протестантов — Анна была единственной наследницей Морица, саксонского курфюрста, — объяснил разведчик.

— Кто-нибудь, когда-нибудь женится нынче по любви? — вздохнула Марта.

— Те, у кого нет денег, — рассмеялся Джон.

— Скажи мне, — повернулась Марта к Шарлотте, — правда, что кое-кто из лидеров восстания так и не удовлетворен Гентским миром?

Женщина помрачнела. «Знаешь, Марта, есть умеренные протестанты — вот как я, и мой муж, и умеренные католики. Там, — она показала рукой на юг, — таких людей большинство. А есть, — и с той, и с другой стороны, — те, которые скорее умрут, чем пойдут на компромисс.

— И твой муж их слушает? — Марта глубже засунула руки в муфту — солнце клонилось к закату, было морозно.

— На войне слушают голос оружия, — тихо ответила Шарлотта.

— Сама ведь знаешь, что адмирал Виллем де ла Марк был изгнан в прошлом году из Голландии, за то, что не признавал моего мужа законным правителем. Но стоит ему вернуться, и все морские гезы пойдут за ним. А их много.

— Я знаю, что гезы даже вели сепаратные переговоры с турецким султаном, — небрежно заметила Марта, вспомнив, что ей когда-то рассказывал Селим.

— Да, и с покойным Селимом, и сейчас, — ходят слухи, что адмирал де ла Марк постоянно сносится с великим визирем Соколлу, — ответила Шарлотта.

— Он же всем заправляет там, в Стамбуле, султан Мурад только охотится и рисует миниатюры, — рассмеялась женщина.

— Как интересно, — улыбнулась Марта. «Не пора ли нам? А то, — она достала из муфты шелковый платок и высморкалась, — чувствую, детей сегодня придется сажать прямо в котлы на кухне, чтобы согреть».

Шарлотта вдруг попросила: «Марта, а пойдем один разок на санках съедем? Пожалуйста!»

— Ты ведь носишь! — строго сказала ей Марта.

— Я сзади тебя сяду, и мы тихо спустимся. Ну, пожалуйста! — улыбнулась Шарлотта.

— Тихо, как же, — проворчала Марта, усаживая подругу на деревянные санки. «Держись за меня, крепко!», — приказала она.

Холодный ветер ударил в лицо, снег завихрился сзади, и санки вылетели на лед. Дети восторженно закричали и кинулись к женщинам.

Шарлотта легла на спину, раскинув руки, и блаженно улыбнулась. «Хорошо-то как, Марта!», — сказала она, глядя в низкое, темнеющее, зимнее небо.

 

Гент

Он проснулся как всегда — от холода и тоски.

Встав, он подбросил дров в камин, — пламя тут же разгорелось, стало чуть теплее, но тоска, — щемящая, горькая, — никуда не исчезала.

Петя подвинул кресло к огню и налил себе вина. «Сопьюсь», — равнодушно подумал он, но тут, же усмехнулся: «Если бы все было так просто».

Он стал пить, вернувшись из Италии — сначала немного, а потом — все больше и больше.

Однако вино не помогало — даже совсем пьяным он не мог забыть ее окровавленное лицо, и страшные, распухшие пальцы, что сжимали золотой медальон.

Джованни написал ему, что Орсини медленно подыхает — это тоже не помогло. Боль внутри осталась — тянуло слева, отдавало в плечо и локоть. Петя выпил и потер руку — опять закололо.

На прощанье друг сказал ему, — мягко: «Пьетро, ты потом еще встретишь какую-нибудь хорошую девушку, поверь мне. Просто подожди».

Он выпил еще и закрыл глаза — сон все не шел. Раньше Изабелла была рядом почти каждую ночь — как наваждение — сладкое и мучительное. Петя шептал: «Господи, я прошу Тебя, ну не надо, пожалуйста. Не сейчас».

Господь услышал его — теперь ему снилась мать. Ее прекрасное лицо было заплаканным, и она отталкивала его, — шестилетнего, — от себя. Он рвался к ней, но дверь закрывалась, и там, за ней, не было ничего, кроме ветра, темноты и бесконечного, вечного одиночества.

— Девочка моя, — пробормотал он, открывая медальон и целуя прядку волос. «Подожди еще немного, папа тебя заберет».

— Господи, — подумал Петя, — а если ей будет плохо? Если случится что-нибудь? Это же ребенок, совсем маленький. И меня рядом не будет, я ничего не смогу сделать.

Близнецам было года три, когда они заболели — тяжело, с жаром и бредом. Маша сбилась с ног, и Петя, вернувшись, домой, увидев ее измученное лицо, сказал: «Иди, поспи. Я посижу с ними. Ты отдохни, Машенька».

Она перекрестила детей, и, прикоснувшись сухими губами к его лбу, прошептала:

«Спасибо».

Петя увидел синие круги под ее глазами и твердо сказал: «Все. Спать. Не волнуйся, пожалуйста».

Он просидел всю ночь у кровати племянников — мальчики тяжело дышали, в середине ночи их стало рвать. Он менял постель, давал им лечебное питье, носил на руках, когда кто-то из братьев просыпался и звал мать. К рассвету они уснули, и Петя сам задремал, сидя в кресле.

Он проснулся от звука глубокого зевка. Майкл, — Петя никогда не путал мальчиков, он и сам не знал — как, но не путал, — поднял голову и сказал: «Я есть хочу». Ник потер глаза кулачками и толкнул брата: «Я тоже!»

— Сейчас пойду, попрошу мистрис Доусон приготовить вам что-то, а вы сидите, не бегайте, вы болеете еще, — Петя поднялся и увидел стоящую на пороге Машу. Детскую заливал полуденный свет.

— Иди спать, — улыбнулась она. «Теперь я».

Уже когда Петя стоял рядом с невесткой, она тихо, горько сказала: «А Степан приезжает раз в год, и думает, что сыновья всегда здоровы».

Он тогда ничего не сказал, просто чуть пожал ей пальцы.

Петя вдруг подумал, что дочь его и так сирота — никогда уже не увидит матери. «Неделю», — он уронил голову в руки, «всего неделю они были рядом — этого же так мало!»

Тогда, в июле, нежась под его поцелуями, Изабелла вдруг попросила: «Расскажи мне, что у тебя там, в Лондоне? Про свою семью. Мы с кем будем жить?»

— Одни, — он рассмеялся. «Как приедем, брат мне отдаст мою долю в усадьбе нашей загородной, — мы ее вместе покупали, — и подыщем что-нибудь свое».

— Зачем? — удивилась Изабелла. «Это же твоя семья, значит — и моя тоже. Или ты не хочешь с ними оставаться?»

— Я-то хочу, — Петя помолчал. «Я думал, ты не захочешь. У нас все-таки не дворец, а довольно простой дом».

Герцогиня рассмеялась. «Пусть будет, как и было — зачем менять что-то? Ты же говорил, у брата твоего есть дети?»

— Близнецы, мальчики. И жена брата тебе понравится, Мария ее зовут — она очень милая девушка, спокойная, домашняя. — Петя погладил женщину по голове. «Нам хорошо там будет, и детям тоже».

— Тем более что, — Изабелла помолчала, — я ведь неопытная мать. Немолодая женщина и неопытная мать. Лучше, если рядом будет кто-то, у кого уже есть дети.

— А ну молчи, немолодая женщина, — Петя прижал ее к себе — ближе. «Чтобы я больше такого не слышал, — он поцеловал Изабеллу и добавил: «А что касается неопытной матери — этот недостаток я постараюсь исправить, к следующему лету. Начну прямо сейчас, пожалуй».

Тогда он в последний раз слышал ее низкий, задыхающийся голос, ощущал на губах ее сладость, и потом, когда она закричала — не сдерживаясь, вдруг сказал, приникнув к ее уху:

«Ты мое счастье, Изабелла, — вечное, навсегда».

Они лежали, тихо, держась за руки, и Петя услышал голос Изабеллы: «Ты когда потерял родителей?».

— В шесть лет, — сказал он, и, сам не ожидая от себя этого, почувствовал, как ресницы его увлажнились.

— Милый мой, — сказала женщина и положила его голову себе на плечо. «Иди ко мне. Просто побудь так, рядом. Все пройдет, я с тобой, и теперь мы вместе».

Утром он зашел в собор святого Бавона и встал на колени перед алтарем. Мадонна, с бронзовыми волосами, всегда напоминала ему Марфу.

— Вы же обе с праведниками пребываете, любимые мои, — сказал он тихо. «Попросите Матерь Божью за мою дочь — ты, Марфа, и ты, Изабелла. Пусть она будет здорова. Господи, пусть с ней все будет хорошо».

Петя зажег свечу и вернулся к алтарю. Он стоял, склонив голову, когда почувствовал чье-то прикосновение к плечу.

— Вы очень набожны, Пьер, — сказал герцог Гиз. «Обычно так себя ведут люди, у которых на душе не все чисто».

— У меня все чисто, ваша светлость, — спокойно, не поворачиваясь, ответил Петя.

— Ну вы помолитесь еще, — хмыкнул Гиз, — а я вас подожду. Я давно с вами хотел поговорить, месье Корнель.

 

Амстердам

Авраам Судаков, стоя рядом с отцом жениха, смотрел, как свидетели подписывают ктубу — брачный договор.

— Ну что, дон Исаак, — сказал он тихо, наклонившись к уху свата, — вы довольны?

Исаак Мендес де Кардозо так же неслышно ответил: «Мы с вами год над этим браком работали, дорогой дон Авраам — как же мне не быть довольным-то?».

— Ну, с Божьей помощью, — вздохнул Судаков. «Пойдемте, невесту благословим, а то наш жених уже заждался».

Эстер сидела в большом кресле — она была тоненькая, в шелковом, вышитом платье, со свечой в руках. Фейга и ее сватья, Хана Мендес де Кардозо стояли сзади — тоже со свечами.

Авраам нежно посмотрел на жену и улыбнулся, увидев озабоченную складку между ее черными бровями.

«Я в порядке», — одними губами сказал он, и подумал, что Фейга уж слишком волнуется — хоть ему и было семьдесят семь, но путь до Амстердама оказался совсем нетрудным, тем более, что ехали они всей семьей.

— Может, рано? — в очередной раз подумал Авраам, наклоняясь к приемной дочери.

«Шестнадцать все же. А с другой стороны — партия отличная, семья богатая — из Португалии успели кое-что вывезти, да и здесь за полвека тоже не обеднели, даже наоборот, и мальчик разумный, тем более врач. Все будет хорошо».

— Будь счастлива, дочка, — шепнул он и поцеловал ее в смуглый, теплый лоб. «Будь счастлива, Эстер».

— Спасибо, папа, — прошептала она и тут же улыбнулась — жених стоял на пороге. Авраам увидел глаза дочери и горько подумал: «Вот так — растишь, заботишься, а потом придет мальчишка — и уведет. Ну, ничего, Мирьям два года только исполнилось, эту я долго от себя не отпущу».

Давид Мендес де Кардозо, осторожно опустил плотную вуаль. Там, под ней, было покрасневшее от смущения, прекрасное лицо Эстер. Он, одним дыханием, сказал: «Как я люблю тебя!».

Он распрямился и взглянул на отца и будущего тестя. «Ну, все, Давид, — ворчливо сказал дон Исаак, — пошли, закончилась твоя холостяцкая жизнь. Двадцать шесть уже, пока и под хупу».

Эстер вели женщины. Фейга одной рукой держала свечу, а второй — маленькую Мирьям. Она надеялась, что дочь, уложенная спать, так и продолжит спокойно сопеть на большой кровати, но девочка, проснувшись за час до церемонии, весело сказала: «Свадьба! Хочу свадьбу!»

— Не плачьте вы так, сватья, — нежно сказала Хана, наклонившись к ее уху. «Давид мальчик хороший, добрый, мы вашу Эстер будем любить, как собственную дочь».

Фейга всхлипнула. «Да я свою свадьбу вспомнила, сватья».

Она тогда смотрела на Авраама и думала: «Ну вот, теперь спокойно доживем вместе, сколько нам Господь отмерил. Тихо, в любви и согласии, ну ничего, что детей у меня быть не может, куда уж — ему шестьдесят, мне тридцать, какие дети?».

А потом она все отказывалась поверить, пока Авраам усмешливо не сказал ей, положив руки на живот: «Он вон, толкается уже, а ты все говоришь, что располнела».

Когда Давид и Эстер уже стояли рядом, она обернулась, и посмотрела на своих детей.

— Четверо сыновей, — гордо подумала Фейга, прижимая к себе пахнущую молоком и сладостями младшую дочь. «И эта красавица замуж выходит. И эта, — она поцеловала Мирьям в щечку, — еще долго с нами останется. Воистину благ Господь наш, и нечего мне более просить».

После того, как невесте надели на палец кольцо, после того, как они отпили из тяжелого серебряного кубка вино, дон Исаак нагнулся и положил на драгоценный персидский ковер стеклянный бокал, завернутый в шелковую салфетку.

Жених наступил на него ногой, раздался хруст, и маленькая Мирьям, хлопая в ладоши, первая закричала: «Мазл тов!».

— Ты поешь, дочка, — ласково сказала Фейга за столом, наклонившись к Эстер. «Постилась же целый день».

— Да мы там, — девушка покраснела, — как после хупы вместе были, поели.

— И что вы там поели? — вздохнула свекровь. «Конфет? Я ж помню, когда замуж выходила, так волновалась, что, как с Исааком после хупы наедине была, так кусок в горло не лез».

Эстер опять покраснела. До свадьбы они с женихом виделись два раза, — хоть и целый год, пока шли переговоры между семьями, они писали друг другу. Но почта со Святой Земли в Амстердам шла долго, — ее передавали со знакомыми купцами.

Да и здесь, в Амстердаме, они хоть и сидели друг напротив друга за большим столом в гостиной дома Кардозо, но дверь в комнату была открыта — для соблюдения законов скромности, и в нее постоянно кто-то заходил.

Только после хупы, когда их, наконец, — хоть и ненадолго, оставили одних, Давид, взяв ее за руку, — теперь это было можно, — сказал: «Какая же ты красивая, Эстер! Я все никак поверить не могу, что мы женаты, — он рассмеялся.

Девушка, посмотрев в его темные, нежные глаза, потянулась, — муж был много выше ее, — и поцеловала его в щеку, — тут же раскрасневшись. Следующий поцелуй, — Эстер едва успела ахнуть, — был уже совсем другим. А потом родители постучали в дверь, и надо было идти к трапезе.

Фейга взглянула на дочь, и, улыбнувшись, шепнула ей на ухо: «Поешь, правда, — тебе сегодня ночь не спать, силы понадобятся».

— Мама! — девушка потупила глаза.

— Да что я, не вижу, что ли, как он на тебя глядит? — усмехнулась Фейга. «Счастья тебе, доченька», — она поцеловала Эстер.

Давид Мендес де Кардозо стоял на узкой набережной, глядя на освещенные окна своего дома. В опочивальне, где сейчас ждала его Эстер, горело всего несколько свечей. Он вдохнул свежий ветер с моря, и уже было собрался подняться по ступеням наверх, как услышал сзади знакомый голос:

— Дон Давид?

— Я сегодня женился, — ядовито ответил Кардозо, — могу я сейчас пойти к своей невесте? Или вы меня туда проводить хотите?

— Мазл тов, как это у вас говорят, — вздохнул англичанин. «Нам надо встретиться, дон Давид».

— Ну, вот и приходите через неделю, как свадьбу отгуляем — Кардозо все еще не оборачивался. «Потерпите».

— Я-то потерплю, — спокойно ответил Джон, — а вот дело — нет.

 

Мон-Сен-Мартен, Арденнские горы

В замке было холодно. Здесь, в самом сердце Арденн, зима была долгой — снег лежал с ноября по март, и башни родового гнезда де ла Марков возвышались над окрестностями, как темные, суровые стражи.

Виллем де ла Марк, бывший адмирал гезов, а ныне — изгнанник, которому запрещено было появляться в Голландии, отбросил письмо из Стамбула и пробормотал: «Обещания, обещания. Мне не обещания нужны, а деньги!».

На столе стоял переносной очаг — жара от него хватало, чтобы не замерзали чернила.

Протопить огромный, уходящий вверх зал, который помнил десять поколений де ла Марков, было совершенно невозможно.

Он придвинул бумагу и стал вычислять. «По меньшей мере, еще полсотни кораблей», — сказал он себе. «Этого хватит, чтобы испанцы в море даже носа не высунули».

Еще года четыре назад гезы, в случае опасности, могли укрыться в английских портах — за процент от захваченного у испанцев золота.

Моряки сидели в плимутской таверне — Стивен, Фрэнсис, и он сам.

— Ты не горячись, Виллем, — сказал капитан Кроу, разливая пиво. «Мы старались, — Фрэнсис, — он кивнул на Дрейка, — свидетель, но Ее Величество не согласилась — мы не можем воевать на два фронта. Хватит нам соперничества с Испанией в Новом Свете. Так что и не суйтесь теперь в наши воды.

— Ваша королева кого слушает? — прошипел де ла Марк. «Вас, «Морских Собак», или каких-то проклятых католиков? — он выругался.

Дрейк вздохнул. «Наша королева, Виллем, слушает свой голос — голос разума. А он ей говорит, что мы не должны принимать чью-то сторону — здесь, в Старом Свете. Пока не должны принимать, — добавил он, видя, что Виллем собирается возразить. «Придет время — и все изменится».

— А до этих пор Нижние Земли должны истекать кровью под пятой короля Филиппа и его наместников? — де ла Марк отодвинул кружку с пивом и резко встал. На пороге он обернулся.

— Спрятались на острове, и плевать вам на остальных? Мы же ваши братья по вере, не стыдно мне в глаза смотреть? Куда теперь нам корабли свои вести?

Кроу вдруг тоже поднялся, и тихо, спокойно сказал: «Ты же за свою землю воюешь, Виллем.

За свободу свою. Так и делай это достойно — иди, захватывай ваши порты, голландские, сажай там гарнизоны, борись с испанцами не только на море, но и на суше».

Брилле — первый свой порт в Голландии, — гезы взяли незадолго после этого разговора. За Брилле последовали другие, но адмирал гезов всегда помнил, то сладкое, ни с чем несравнимое чувство, — ступить на родной берег, освобожденный от испанцев.

И в Брилле, именно туда, де ла Марк велел привезти два десятка монахов, которые были захвачены гезами в Горинхеме. По дороге он приказал показывать их публике за деньги — протестанты с удовольствием платили мелкую монету, чтобы плюнуть в лицо католикам, или закидать их навозом.

Никто не мог обвинить адмирала в том, что он повесил монахов без суда — им предложили раскаяться, и признать свои заблуждения вредными, — а они отказались.

Потом трупам отрезали головы, и выставили их на рынке в Брилле — как раз к тому времени пришел приказ этого трусливого подлеца, Вильгельма Оранского, который запрещал даже пальцем трогать католических священнослужителей.

— Поздновато спохватился, — присвистнул тогда Виллем, вспомнив всех изнасилованных гезами монахинь. Он тогда уже стал командующим всеми военными силами Голландии, и штатгальтер был ему не указ.

— Золото, — меланхолично сказал Виллем. «Сейчас на воде десятка три судов, но ведь эта жадина Вильгельм ко всему тянет свои руки — теперь большую часть добычи забирают его чиновники».

Можно было бы, конечно, поторговать кое-чем — хотя адмирал этого не любил. Однако сейчас, когда в кармане у гезов было пусто, а испанцы окончательно обнаглели — другого выхода не было.

Виллем позвонил и велел принести ему подогретого вина. Ларец, — тот самый, ключ от которого он никому не доверял, — стоял рядом. Он еще подумал, отпив вино, — открыть или нет, но, потом, вздохнув, нажал на запор.

Крышка откинулась и де ла Марк стал перебирать документы. Кое-какие были совсем желтыми — война шла уже долго, а некоторые — свежими. Парочку он сжег, подойдя к камину — отправители и получатели были уже мертвы, денег за их секреты было не получить.

Отобрав несколько писем, он усмехнулся — Вильгельм Оранский, при всей своей осторожности, не замечал того, что творилось у него под носом.

Виллем аккуратно снял копии и подумал, что нет смысла на ночь, глядя, ехать в Гент — тот человек, который был ему нужен, насколько он знал, никуда оттуда двигаться не собирался.

— Завтра с утра, — адмирал зевнул.

— А потом — Вильгельм, — сказал он себе, садясь ближе к огню. «В конце концов, никто не сказал, что все провинции должны непременно объединяться. Католики никогда не пойдут на компромисс, да и мы тоже.

— Значит, придется провести черту — он посмотрел на карту Нижних Земель, что лежала на столе, и вдруг усмехнулся — он, потомственный протестант, прятался сейчас как раз среди католиков. Де ла Марк взял перо и отчеркнул северные провинции — жирной, толстой линией.

— Так, чтобы к северу не осталось этой дряни, — он выпил еще. «Либо пусть отрекаются от своих взглядов. Ну, или в море — оно глубокое. А, как разберемся с севером, возьмемся и за юг».

 

Гент

Над Шельдой повис низкий, морозный закат. Река была скована льдом. Петя вдруг вспомнил что-то, совсем детское — Святки в подмосковной у Вельяминовых. Они с Марфой катались на санках. Ему было пять, а ей — два. Федосья Никитична и его матушка смеялись, глядя на то, как дети барахтаются в снегу.

Изабелла тогда сказала: «Какой у тебя маленький крест, как детский»

— Детский и есть, — он вздохнул. «Я еще ребенком с моей женой покойной крестами поменялся, с тех пор и не снимаю».

— И не надо, — серьезно сказала герцогиня. «Она хорошая была женщина?».

— Очень, — ответил Петя. «Я по ней до сих пор иногда тоскую».

Изабелла мягко улыбнулась и приникла к нему: «Я понимаю, милый».

— Так вот, месье Корнель, — сказал Гиз, стоящий рядом с ним — давайте говорить, как два умных человека.

— Я польщен, ваша светлость, — усмехнулся Петя, глядя на изуродованное шрамом лицо Меченого, как стали называть Гиза после битве при Дормане, где ему прострелили щеку арбалетом.

— Бросьте, — Гиз поежился. «Ужасно холодная все же зима выдалась. Сена в Париже тоже замерзла. А вот Темза — нет, но вы, наверное, это знаете, месье Пьер».

— Откуда? — Петя пожал плечами. «Я давно не был в Лондоне. Там не любят католиков, ваша светлость».

— Месье Корнель, — Меченый улыбнулся, — поверьте, мне абсолютно все равно, на кого вы работаете — на короля Филиппа или на папу Григория. Скорее, на первого, потому что убийство Эскобадо, — который очень вам мешал, признайтесь, — дело рук неглупого человека.

А вы неглупы.

— Вы уже второй раз делаете мне один и тот же комплимент, ваша светлость, — устало ответил Петя. «Давайте, наконец, переходить к делу, или сядем вон в той таверне — а то мы оба закоченеем».

— Возьмите, — Гиз протянул Пете серебряную фляжку. «Я всегда говорил, что зимой, — особенно такой, — от вина мало толку. Лучше это».

Воронцов отхлебнул и почувствовал легкий аромат груши. Водка была такой крепкой, что заслезились глаза.

— Ну вот, сразу теплее, — одобрительно сказал Гиз. «Это у нас гонят, в поместьях. Так вот, Пьер, вы мне нужны. Даже не так — вы нужны Католической Лиге.

— В качестве кого? — Петя вдруг почувствовал, что сейчас зевнет.

Последние несколько ночей он мало спал, — переписка у дона Хуана была обширной, и все послания проходили через руки Воронцова. Сейчас он шифровал, уже не задумываясь, но все равно — десять писем за день было много даже для него.

— А еще скоро деньги наемникам платить, и месячный баланс делать, — подумал Петя.

«Сейчас бы, после этой водки, — в кровать, рядом с камином, и чтобы день меня никто не будил». Он внезапно, с удивлением, понял, что не хочет быть в этой самой кровати один, и попытался отогнать эти мысли куда-то подальше.

— Вот видите, даже покраснели — значит, согрелись, — улыбнулся Гиз.

— Вы же сами знаете, Пьер, дон Хуан — человек, как бы это изящней сказать, — непредсказуемый. Сегодня он на море, завтра — на суше, сейчас — в Тунисе, потом — в Нижних Землях, потом еще куда-нибудь отправится. Например, в Англию. А мы, Католическая Лига, в нем нуждаемся. Значит, мы должны быть в курсе его, — герцог помолчал, — намерений. Не бесплатно, разумеется.

Петя махнул рукой.

— Ваша светлость, вы же понимаете, что я, как католик, не могу брать деньги у братьев по вере. А потом, — мужчина вдруг улыбнулся, — я вам обещаю, — если дон Хуан и соберется освобождать Марию Стюарт, то вы об этом узнаете первым. Ну, после меня, разумеется.

— Пойдемте, Пьер, — Гиз обнял его, — и вправду холодно. Выпьем, как следует, — он кивнул на ярко освещенные окна таверны. «Я рад, что теперь вы с нами».

— Я никогда и не был против вас, — глядя в голубые глаза его светлости, ответил Петя.

— Ну, то, что вы спасли Гийома, я вам прощаю, — внезапно сказал Гиз. «В конце концов, действительно — он был великий мореплаватель. Жаль, конечно, что он так умер».

— Если бы у вашего короля было больше ума в голове, — ядовито ответил Петя, — он бы дал деньги на поиски нового континента. Какая разница — гугенот бы его открыл или католик, он все равно стал бы французским владением.

— Если бы я был королем, — спокойно ответил Гиз, — я бы так и сделал, наверное. А вот чтобы мне сесть на престол, Пьер, — нужна помощь многих людей. В том числе и вас.

Уже когда они шли к таверне, Гиз вдруг спросил: «У вас в семье не было испанцев или итальянцев? Не похожи вы на англичанина».

— Может быть, и были, — улыбнулся Воронцов. «Сейчас в Европе так все перемешалось — не разберешь».

— Да, — сказал Гиз, наклоняясь, чтобы зайти в низкую дверь трактира, — особенно здесь. Один брат — протестант, другой — католик, да и у нас, то же самое. А у вас есть братья, Пьер?

— Нет, — ответил Воронцов, и шагнул вслед за герцогом.

Он вернулся в свои комнаты уже ночью. Прислуга растопила камин, было тепло, и Петя, вздохнув, посмотрел на кровать. На столе громоздилась неаккуратная кипа бумаги — принесли почту. Воронцов умылся — вода в кувшине тоже согрелась, и совсем не бодрила.

— С Божьей помощью, — вздохнул он, и зажег больше свечей. Когда все было готово — разобрано, зашифровано, сложено, он быстро написал Джону о встрече с Гизом, и уже было собрался одеваться и выходить — они оставляли корреспонденцию за камнем в опоре одного из мостов на окраине города, — как вдруг увидел еще одно письмо, — упавшее на пол.

Петя прочел его и усмехнулся: «Деньги закончились?». Одеваясь, он взял с собой кинжал — хотя тут, в ставке Хуана Австрийского было безопасно, — и кошелек. «А вот это мне понадобится больше», — пробормотал Воронцов, взвешивая на руке золото. Он задул свечи и, спустившись вниз, окунулся в предрассветную тьму.

 

Дельфт

— Хуан Австрийский согласен на встречу, — сказал штатгальтер Голландии и Зеландии за обедом.

Здесь, в резиденции правителя, Принсенхофе, все было просто — еду приносили с кухни, и готовили сытно, по-крестьянски. Сегодня ели гороховый суп с колбасой и пюре из турнепса с морковкой и луком, — бекона в блюде было совсем мало, только для запаха.

Дети сидели за отдельным столом, в соседней комнате — оттуда доносился смех и какое-то шуршание.

— Ешьте, пожалуйста, спокойно, — крикнул Вильгельм, оборачиваясь. «А то останетесь без сладкого!». Смех прекратился, и шуршание стало тише.

— Когда? — спросила Шарлотта, и попросила Марту: «Отрежь мне хлеба, дорогая, чтобы не тянуться».

— Да вот через неделю и поедем, — ответил штатгальтер. «Дороги сейчас укатанные, с одной стороны — для крестьян плохо, что зима такая холодная, а вот с другой — быстрее доберемся».

— Мне с детьми побыть, здесь? — спросила Марта, наливая себе пива.

— Ну отчего же, миссис Бенджамин, — улыбнулся Вильгельм. «Все вместе и отправимся, я от семьи далеко уезжать не люблю, если можно их с собой взять — всегда беру. Тем более мы тут рядом будем, в Тюрнхауте, в замке герцогов Брабантских».

— А ты, дорогая Марта, мне как сестра, — улыбнулась Шарлотта, — так что даже не думай, — поедешь с нами, и Тео с Теодором тоже — хоть посмотрят на знаменитого полководца.

Джон тогда сказал ей: «Там тебе не Италия, там все скромно. Штатгальтер не любит особой роскоши. Так что давай, складывай свои шелка и бриллианты в сундуки, и мы их отправим в Лондон. Дом твой готов, в хорошем месте, в Сити, новый, — туда все и отвезем.

— Сколько стоит? — спросила тогда Марта. «Дом, я имею в виду».

— Это подарок, — махнул рукой Джон. «От английской короны. Приедешь в Лондон следующим летом — и обустроишься уже как следует. Ну и с Ее Величеством, конечно, тоже познакомишься».

— Так я теперь и не попаду в Англию, получается, — помрачнела Марта.

— В июне следующего года, обещаю, — сказал твердо разведчик. «Сейчас, осенью, тебе уже надо в Голландию двигаться, миссис Бенджамин. А пока займитесь с детьми французским — у штатгальтера в семье непатриотично говорят именно на нем».

— Не на голландском? — удивилась Марта.

— Нет такого языка, — ворчливо ответил Джон. «Это диалект. А дворянство в Нижних Землях все говорит на французском языке, так что учитесь».

После обеда все вышли в сад — по заледеневшим дорожкам можно было кататься просто так, даже без коньков, и дети сразу же с визгом бросились это делать.

Маленькая Луиза, дочь Шарлотты, родившаяся в прошлом марте, еще не умела ходить, но сейчас, глядя на то, как бегают вокруг ее сводные братья и сестры, она вдруг расплакалась.

— Дай-ка ее мне, — сказал Вильгельм, и нежно взял девочку на руки. Он присел и сказал дочери: «Ну ты потерпи немного, милая, скоро и ты на ножки встанешь. Посмотри, какой снег холодный», — штатгальтер скатал снежок и вложил в ручку младенца.

Луиза улыбнулась и вдруг — женщины даже ахнули, — кинула снежок. Вильгельм расхохотался: «Ну вот, какая молодец! Пошли, погуляем».

Марта посмотрела на Тео и Теодора и вздохнула. Шарлотта Бурбонская взяла ее за руку:

«Давай все-таки найдем тебе кого-нибудь хорошего, милая. Детям отец нужен, а тебе — муж».

— Да я сама как-нибудь, — чуть улыбнулась Марта.

— Ты-то ладно, а они? — Шарлотта кивнула в сторону детей, которые разделились на две группы и гоняли по саду палками тряпичный мяч. «Вот сейчас съездим в Тюрнхаут, и я твоим сватовством как следует, займусь».

— Мужа-то найти нетрудно, а вот где взять отца хорошего? — горько спросила Марта.

— Знаешь, я когда замуж за Вильгельма выходила, — искренне сказала жена штатгальтера, — я знала, что он хороший отец. И вправду, ты же видишь, — она кивнула на мужа, который, держа дочь на руках, что-то ей рассказывал. Луиза притихла, и прижималась к отцу.

— А муж? — усмехаясь, спросила Марта.

Шарлотта жарко покраснела.

— Да вижу, вижу, — сказала Марта, указывая на живот подруги. Женщины рассмеялись.

— Ну вот и тебе такого надо, — твердо заключила жена Вильгельма.

Марта и Вильгельм играли в шахматы, Шарлотта, сидя у камина, вышивала.

— А что, ваша светлость, — спросила Марта, двигая коня, — вы ни разу еще не встречались с доном Хуаном.? Он все же генерал-губернатор Нижних Земель.

— А я пока не признаю его власти над собой, — иронично ответил Вильгельм. «Меня на мой пост назначили Генеральные Штаты, а его — король Филипп. При всем уважении к последнему — моей страной должен управлять не он».

— А кто? — зеленые глаза женщины поднялись от доски.

— А тот, кому доверяет народ Голландии, — ответил штатгальтер. «Я, в частности».

— Но как, же быть с южными провинциями? — спросила Марта. «С католиками? Они ведь вас не считают законным правителем».

— Все очень сложно, — ответил штатгальтер. «Я за свободу религии — я родился протестантом, потом стал, — он усмехнулся, — католиком, теперь вот опять протестант.

Вы же знаете, там, в Амстердаме, — он показал на север, — много евреев, которые бежали сюда, к нам, из Испании и Португалии, потому что у нас их не притесняют. И не будут, даю вам слово.

— Это хорошо, — Марта вздохнула, вспомнив деда, — что есть страна, где можно чувствовать себя свободным.

— Так вот, — Вильгельм задумался, — я против того, чтобы, — как тут предлагают некоторые горячие головы, — сбросить всех католиков в море. И, думаю, дон Хуан, несмотря на свою порывистость, тоже против убийства протестантов — как это было в Антверпене, в ноябре, вы же знаете.

— Семь тысяч невинных душ, — вмешалась Шарлотта. «За три дня! У этих испанцев руки теперь навечно в крови».

— Так вот, — подытожил штатгальтер, — если дон Хуан подпишет Гентский мир, то Генеральные Штаты признают его законным генерал-губернатором Нижних Земель.

— А если не подпишет? — спросила Марта, взяв фигуру королевы.

— Тогда страна развалится на две части — юг и север, — Вильгельм помедлил. «И тогда война продлится и при жизни наших детей».

В наступившем молчании был слышен только треск дров в камине.

— Шах, — сказала Марта, опуская черную королеву. «Шах и мат».

 

Амстердам

— Ну вот, дон Давид, как вы и просили, я подождал неделю, — разведчик вскинул голову и посмотрел на колокольню Аудекерк. Вокруг нее с клекотом кружились чайки. «Я, собственно, даже месяц подождал, так что вы уж выслушайте меня теперь».

На площади рядом с церковью было людно, продавали горячее вино со специями, пекли вафли, разносчики на разные голоса предлагали мелкий товар. Каналы замерзли, и по ним со свистом и криками катались мальчишки.

— Я слушаю, — недовольно ответил Давид Мендес де Кардозо. «Вы же знаете, если я могу что-то для вас делать, я делаю».

— Ваш отец, насколько я помню, торгует с Индией? — внезапно спросил Джон. «И с португальскими владениями там, дальше, на востоке?».

— Ну да, — ответил дон Давид.

— И весьма успешно, — продолжил разведчик задумчиво. «А вы не пошли по его стопам».

— У меня два младших брата, — вздохнул Кардозо. «Отцу есть, кому передать дела».

— Интересно, — протянул Джон. «Вина хотите? А, нет, вам же нашего вина нельзя. А я куплю, уж простите, согреюсь».

— Могли бы встретиться у меня дома, — сердито сказал Давид. «Там и теплее».

— Я, дон Давид, предпочитаю поменьше показываться посторонним. Так, на всякий случай, — Джон отпил вино и передернул плечами. «Такую кислятину не спасут никакие пряности».

— Так вот, — продолжил разведчик, — я вам скажу, дон Давид, что Амстердам, конечно, место хорошее, но — он помедлил, — неспокойное. Да и вообще Нижние Земли сейчас не назовешь мирными, как сами знаете, — разведчик погрел руки о стакан с вином.

— Тут безопасней, чем где бы то ни было, — отмахнулся Кардозо.

— Семья моей жены живет на Святой Земле, — они вот только сейчас обратно двинулись, гостили у нас после свадьбы, — так они рассказывают, что даже в Оттоманской империи нам сейчас непросто. Налоги, поборы. А тут — хоть на костре не жгут, и на том спасибо, — горько закончил мужчина.

— В Лондоне лучше, — рассматривая дымное, зимнее небо, сказал разведчик.

— В Англии запрещено жить евреям, — усмехнулся Кардозо. «Не думаю, что даже меня туда пустят, несмотря на то, что я вам иногда помогаю».

— Если вы продолжите нам помогать, — спокойно ответил Джон, — вся ваша семья сможет переехать в Лондон. И жить там, в спокойствии, — как это у вас говорят, — до ста двадцати лет.

Вы понимаете, дон Давид, что мы не оставляем своей заботой тех, кто нам лоялен.

Темные и блекло-голубые глаза встретились.

«Согласится, — подумал Джон. «Я бы тоже согласился, на его месте. Да и любой, что тут говорить. Это же все-таки семья. Черт, ну почему Вероника не хочет переехать в Лондон, вместе с мальчиком? Вот же упрямые эти венецианцы. Я ей каждый раз пишу, что волнуюсь, а она отвечает — очень хорошо, значит, будешь чаще приезжать. А маленький Джон смешной — я уж и забыл, какие они, новорожденные. Как раз полгода ему сейчас».

Кардозо с удивлением увидел улыбку на бесстрастном, незапоминающемся лице собеседника.

— Так вот, дон Давид, давайте я вам расскажу, что от вас требуется, а вы подумайте — сможете вы это сделать, или нет, — разведчик отпил еще вина. «Если скажете, что нет, — я вас винить не буду, я пойму. Ну а если скажете, что да — следующим летом ваш отец сможет торговать уже из Лондона.

Отец был дома — у себя в кабинете. Давид, нагнувшись, — дом был старым, с низкими потолками, шагнул через порог и спросил: «Можно?».

— Да, конечно, — дон Исаак отложил перо.

Выслушав сына, он поднялся и прошелся по комнате, остановившись у окна. «Так ты уже согласился?», — спросил дон Исаак, не поворачиваясь.

— Да, — ответил сын.

Старший Кардозо помолчал.

— Знаешь, — вдруг сказал он, — меня же сюда шестилетним ребенком привезли, я и не помню, что это такое — скрывать свою веру.

Когда я вырос, я спросил твоего деда — как это было там, дома, в Португалии? И он сказал: как будто ты всю жизнь проводишь в тюрьме, и знаешь, что из нее один выход — смерть. Ты уверен, что справишься, сынок? Ты ведь родился уже на свободе, а теперь, получается, обратно в тюрьму?

— Это ненадолго, — ответил Давид. «Рано или поздно — но я оттуда приеду. Зато вы будете в полной безопасности, и не придется бежать куда-то еще, случись здесь что».

— Да куда бежать-то? — горько улыбнулся дон Исаак. «Вон, сваты про Польшу с Литвой рассказывали — так и там творят над нами, что хотят. И турки тоже — хоть и привечают нас, а все одно — обирают до нитки. Ну, не жгут хотя бы, или под лед не спускают — вспомни хоть, как жена твоя спаслась. Если б не хороший человек, что спрятал ее — разве б выжила она?».

— Эстер с вами поедет, — вздохнул Давид.

— Ну понятно, что с нами, — согласился отец, — не тащить же ее туда. Когда ты отплываешь-то?

— Весной надо в Лондон перебраться, а в конце июня я из Плимута и двинусь, — сын попытался улыбнуться и дон Исаак, подойдя к нему, обнял его и притянул к себе — как будто бы Давид был еще ребенком.

— Ну, ну, — сказал отец, — все будет хорошо. За Эстер не беспокойся, ты же знаешь — она нам, как свое дитя. И с тобой будет все в порядке — мальчик ты умный, спокойный, на рожон не лезешь, так что справишься.

Давид подумал, что ровно то же самое сказал ему Джон на прощанье.

— И спасибо, — добавил отец, целуя его, как в детстве — в лоб.

— Ты бы сделал то же самое, папа, — ответил Давид.

Насладиться его женой было совершенно невозможно. Давид в который уже раз поцеловал вишневые, пухлые губы, и сказал: «Ну почему ты такая красивая? Никак не могу налюбоваться».

— Господь такой сотворил, — Эстер сладко потянулась и, перевернувшись на живот, подняла голову. «Ты тоже, — она помедлила, — думаешь, я не вижу, как на тебя женщины смотрят?».

Он провел рукой по смуглой спине. «А ты на них не смотри — ты на меня смотри».

При свече ее глаза казались совсем черными. «А я что делаю?» Эстер устроилась рядом с ним и зевнула. «И, пока ты жив, буду только в твою сторону глядеть».

— Ну, я рад, — Давид шутливо ее шлепнул. «Послушай, — он помолчал, — следующей весной мы переезжаем.

— Куда? — жена приподнялась.

— Ты — в Лондон, с родителями моими, — он увидел, как нахмурились ее брови.

— А ты далеко собрался, без меня? — обманчиво спокойно спросила Эстер.

Он замялся.

— Ну? — грозно сказала она. «Что молчишь, Давид?».

— В Новый Свет, — неохотно ответил он.

— А, ну так поедем вместе, — жена опять зевнула и поцеловала его — долго.

— Эстер, — попытался сказать он.

— Молчи, и слушать ничего не буду. Куда муж, туда и жена, — она легко устроилась сверху, и, подвигавшись, поинтересовалась: «Или ты вот это собрался бросить, а, Давид? Вот так просто взять и оставить?».

— Нет, — простонал он, привлекая ее к себе.

— То-то же, — рассыпались темные кудри, она вцепилась зубами в его плечо, и больше уже ничего не говорила.

Только потом, когда Эстер заснула, держа его за руку, Давид вспомнил, как они расставались с разведчиком.

Посмотрев на детей, носившихся по льду Амстеля, Джон сказал: «И еще, дон Давид. Мне нужен будет яд. Только не такое снадобье, как в прошлый раз — а медленное. Чтобы, скажем, человек умер недели через две после приема. Ну и как обычно — чтобы симптомы не вызывали подозрения. Ну, там, желудочная болезнь, мало ли что. Не мне вас учить, в общем».

— Когда? — спросил Кардозо.

— Как будет готов — сообщите, — Джон улыбнулся. «К вам приедет человек и заберет.

Спасибо».

— Пока не за что, — хмуро ответил Кардозо и, оглядев глазами набережную реки, внезапно подумал, что ему тяжело будет уезжать отсюда.

— Вы вернетесь, — Джон будто прочел его мысли. «Поверьте мне, дон Давид — вернетесь».

Гент

— Что, — Петя взглянул на своего собеседника, — деньги потребовались, месье Виллем?

— Разве бы я был бы здесь, если бы не потребовались? — де ла Марк погрел руки над костром. Над заснеженным лесом поднимался тусклый, еле заметный рассвет.

«Умен все-таки, сволочь», — адмирал посмотрел на усталое лицо своего собеседника. «Умен и хитер. Если бы не он — сидел бы дон Хуан и посейчас с тысячей наемников. Такого бы человека на нашу сторону — не пришлось бы чужими секретами торговать».

— Покажите, что там у вас? — Петя протянул руку.

Де ла Марк передал ему документы.

— Это копии, — едва взглянув на них, сказал Воронцов. «Оригиналы, пожалуйста. Я же знаю, что вы их привезли. Я предпочитаю, — он усмехнулся, — как с женщинами, так и здесь — быть единственным покупателем».

— Как и с женщинами, месье Корнель, — это будет стоить дороже, — предупредил де ла Марк.

Сверху, с дерева, заухала какая-то птица, посыпался снег.

— Да уж понятно, — зевнул Воронцов, отряхиваясь. «Давайте, месье Виллем, я ночь не спал, и сейчас мне опять бодрствовать придется».

— Я тоже сюда не в карете приехал, — зло ответил адмирал, передавая Корнелю оригиналы.

— Сколько? — поднял глаза Корнель.

Де ла Марк назвал сумму.

«Убивать его нельзя, — подумал Петя. «А оставлять в живых — с тем, что он знает содержание этих писем, — тоже опасно. Ладно, будем надеяться, что не в его интересах болтать языком. Он вообще, насколько я знаю, к этому не склонен. Я, конечно, сейчас очень рискую, просто смертельно».

— Что ж это вы, месье Виллем, своих людей сдаете? — Петя стал отсчитывать деньги. «Это же вашему капитану пишут, — он указал на документы.

— Он работает на штатгальтера, — хмуро ответил де ла Марк. «Значит, уже не мой».

— Ну-ну, — Воронцов передал адмиралу золото. «Проверяйте. И в следующий раз, когда захотите что-то продать — привезите еще такого. Оно всегда ценно».

— Этого больше нет, — ответил адмирал.

— Тогда письма великого визиря, — Петя спрятал кошелек.

— Откуда? — карие глаза де ла Марка внезапно осветились ненавистью.

— Мы тут все на одном пятачке, земли который, год топчемся, — улыбнулся Петя. «Неужели вы думаете, что кому-то из нас удается хранить секреты?»

— Вам — удается, — де ла Марк убрал деньги. «Вы, насколько я знаю, неподкупны и даже спьяну никому ничего не разболтали, за все эти годы. Женщин, — он помедлил, — к вам подсылали, — все, кому не лень, — и тоже — безуспешно. Ходят слухи, что вы — дьявол, месье Корнель».

— Вы же протестант, Виллем, — Петя положил письма в карман и поднялся. «Ну что за суеверия? Кальвин бы вас не похвалил за это».

— На кого вы работаете? — вдруг поинтересовался адмирал. «На папу Григория? Наверняка.

Вы, скорее всего, тайный член этого самого ордена, как он там называется? «Общество Иисуса»? Дали обет безбрачия?

— Я дал обет спать хотя бы по шесть часов в день, — Петя потянулся, — и уже который год его не исполняю, дорогой мой месье Виллем. Так что если у вас ко мне нет больше дел — до свидания, рад был увидеться».

Адмирал отвязал своего коня, и вдруг обернулся.

— И почему вы не протестант, — сказал он, садясь в седло.

— Я люблю искусство, — улыбнулся Воронцов, — а дай волю вашим фанатикам — они и фрески синьора Микеланджело замажут штукатуркой. Так что простите, Виллем, не стоит мне проповедовать прелести кальвинизма».

— Разные бывают протестанты, — буркнул де ла Марк.

— Да, — легко согласился Петя. «Например, те, которые вешают людей только за то, что они — католики. Всего хорошего, Виллем, я вас не задерживаю».

Когда в лесу стало тихо, Петя подумал: «Сейчас бы лечь прямо тут и уснуть». Он заставил себя достать письма.

Невесомые листки сейчас, в его руках, казались невероятной тяжестью.

— Господи, какой дурак, — вдруг подумал Петя. «Взрослый мужик, и даже не шифрует переписку. Привык там, у себя, в Новом Свете, что все решается пушками и шпагами, и так же и здесь себя ведет.

Зачем он вообще лезет в эти дела, сидел бы себе спокойно, грабил испанцев, там, где ему это положено. Нет, мало ему того, что он нарушает приказ королевы и пускает гезов в наши воды, так он теперь еще и финансировать их вздумал.

И ведь я его знаю — он не из-за денег это делает, — как я вчера Гизу сказал, — нельзя же брать золото с братьев по вере. А за одно такое письмо он на плаху ляжет — не посмотрят на его заслуги. Нет, приеду летом домой — поговорю с ним как следует, пусть прекращает.

И Вильгельм Оранский тоже дурак — у него из-под носа воруют письма, а он не замечает».

Петя поворошил палкой костер и сказал, оглянувшись вокруг: «А ведь меня, если узнают об этом, тоже по голове не погладят. Как бы, не пришлось следующим в очередь к палачу становиться».

Он подышал на замерзшие руки и стал жечь письма — медленно, аккуратно, одно, за одним, внимательно следя, чтобы от них не осталось ни одного клочка.

Петя смотрел на то, как исчезают в огне строки, написанные четким, решительным почерком брата. «Буду надеяться, что Виллем не соврал», — сказал он себе, забрасывая угли снегом.

Он вышел из леса и повернул на дорогу, ведущую в Гент. Уже совсем рассвело, над городом поднимался дым печей, пахло свежим хлебом и немного — порохом. Петя остановился у обочины, и, набрав пригоршню снега, потер лицо — сильно. Все еще хотелось спать.

Тюрнхаут, замок герцогов Брабантских

— Гезы, — Хуан Австрийский положил руки на стол и посмотрел на своего собеседника — внимательно.

— Они под контролем, — Вильгельм Оранский откинулся в кресле. «Молод, конечно», — подумал штатгальтер. «Сколько ему — в следующем месяце тридцать? Я его почти на пятнадцать лет старше. Очень уж он горяч, конечно, хотя на поле брани, может, оно и к лучшему».

— Как мне сообщают, на море полным-полно судов, чьи капитаны верны де ла Марку, — дон Хуан повертел бриллиантовый перстень, играющий разными цветами в лучах зимнего солнца. «Ваша светлость, ну согласитесь — пора прекратить эти зверства. В ваших же собственных интересах, чтобы Нижние Земли были объединены, а не разобщены».

— Да? — штатгальтер поднял брови. «В таком случае, пусть южные провинции согласятся с тем, что на их территории можно открыто практиковать не только католицизм, но и, — Вильгельм помолчал, — другие религии».

— То же самое можно сказать про северные земли, — вздохнул дон Хуан. «Как только у вас прекратят вешать католиков, у нас прекратят жечь протестантов».

— Я издал указ, запрещающий хоть пальцем трогать католических священнослужителей, — сухо проговорил штатгальтер.

— Он, конечно, поможет всем монахиням, которые понесли от насильников. И повешенным священникам тоже поможет. Плевать де ла Марк хотел на ваш указ! — дон Хуан резко встал.

— Не можете справиться со своими людьми — так и скажите. Я, ваша светлость, не люблю зазря убивать людей — но если надо, — полководец наклонился над креслом штатгальтера, — я по вашим провинциям так пройду, что герцог Альба рядом со мной покажется ребенком.

— С де ла Марком я сам разберусь, — штатгальтер тоже встал. Он был выше Хуана Австрийского и шире в плечах. «Вы меня не пугайте, ваше высочество, за мной — народ, а за вами — кучка наемников, и король, которого здесь ненавидят».

— Так обуздайте ваш народ! — дон Хуан схватил со стола тяжелый кубок и швырнул в стену.

«Не заставляйте меня проливать кровь невинных людей».

— А ну тихо, — грубо сказал Вильгельм. «Умерьте свой пыл, ваше высочество. У вас руки и так по локоть в крови — после Антверпена, вам, — и Испании, — от этого ввек теперь не отмыться».

— Это были не мои солдаты, — устало сказал дон Хуан.

— Да какая разница! — Вильгельм почувствовал ярость. «Никому не интересно — чьи это были войска! Все знают, что испанцы в Антверпене за три дня вырезали семь тысяч человек — протестантов».

— Вы теперь трупами собираетесь мериться, ваша светлость? — заорал дон Хуан.

— А тебе, щенок, больше мериться и нечем, как я посмотрю, — Вильгельм выругался. «Был бы ты разумным человеком — ты бы подписал Гентский мир и надавил бы на южные провинции — чтобы они прекратили упорствовать. А иначе — страна и так в хаосе, и в нем же и останется».

— Де ла Марк, — упрямо сказал Хуан. «Я его лично вздерну на первом же дереве».

— Я тебе сказал — я сам. И сядь, — темные глаза Вильгельма похолодели.

— Или ты думаешь, что мне нравится смотреть на то, как одни голландцы охотятся за другими? Ты сегодня — здесь, а завтра — еще куда-нибудь отправишься, а у меня дети на этой земле рождены, вон они, — Вильгельм указал за окно, — так, что не в моих интересах, чтобы они росли среди пепла и пожарищ.

— Я хочу, чтобы гезы прекратили нападения, — заявил дон Хуан. «Потому что вы сейчас получаете процент с их добычи, не отпирайтесь, ваша светлость. Хватит пиратствовать».

— Не я, а моя страна, — Вильгельм сжал зубы, чтобы опять не выругаться.

— Да нет вашей страны! — Хуан вскочил. «Есть владения Испании, и я их генерал-губернатор.

И есть ваши разбойники — на воде и на суше! Развели швали — проехать невозможно, грабят и насилуют на каждом углу. И все, заметьте, называют себя гезами. Про их сношения с неверными я вообще молчу, за это голову отрубают!»

— Моя страна, — вон она, за моей спиной, — штатгальтер, было, потянулся за шпагой, но обуздал себя. «А за вами никого нет, ваше высочество. Так что молчите, и слушайте — что я вам говорю».

— Громко-то как, — Марта поморщилась от криков, которые доносились даже сюда, в сад.

— Они же первый раз встречаются, — рассмеялась Шарлотта Бурбонская. «Думаю, как попривыкнут друг к другу — станет спокойнее».

— Я думала, твоего мужа не так легко вывести из себя, — Марта подышала на руки и крикнула:

«Теодор, смотри, в ров не свались, там лед тонкий».

— Это же настоящий замок! — восторженно сказал мальчик, который, задрав голову, изучал каменную кладку внешней стены. «Как я мечтал такой увидеть!».

— Это смотря кому, — Шарлотта подхватила маленькую Луизу поудобнее.

— А если вернуться к тому разговору о сватовстве, дорогая моя Марта, — у тебя мальчик. Хоть ему еще и нет пяти лет, но уже видно, — кроме оружия и крепостей, его мало что интересует.

Такому сыну нужен отец, который мог бы правильно его воспитать. Как Вильгельм это делает.

— Ты мне так расхваливаешь своего мужа, — Марта усмехнулась, — что, не будь бы он женат, я бы немедленно согласилась с ним повенчаться.

— Это я практикуюсь, — серьезно ответила жена штатгальтера, — я еще никогда не занималась сватовством.

— У тебя неплохо получается, — так же серьезно ответила Марта и обе женщины расхохотались.

— Вот вернемся в Дельфт, — пообещала Шарлотта, — у тебя отбоя от женихов не будет. Ты же такая красивая, и дети, вон, какие — здоровые и умные. И хозяйка хорошая, — у тебя все в руках горит.

Марта почувствовала, что краснеет.

— Ну, уж прямо, — пробормотала она. «А скажи, из-за чего они так кричат-то?».

— Думаю, из-за гезов, — пожала плечами Шарлотта. «Вильгельм все же надеется сам решить — что с ними делать, а дон Хуан настаивает на том, чтобы поступать с ними как положено, — по законам военного времени».

— А твой муж не хочет казнить гезов? — небрежно поинтересовалась Марта.

— Мой муж хочет казнить только де ла Марка, — отмахнулась Шарлотта. «Если отрубить голову — тело долго не проживет, тем более, что все больше гезов переходит на сторону законного правительства».

— И приносит ему деньги? — Марта зевнула.

— Разумеется, — удивилась Шарлотта. «Чтобы скинуть узурпатора, нужно золото. А у дона Хуана какой-то особо доверенный финансист, и, — скажу тебе честно, — из-за его стараний там, на юге — денег значительно больше».

— Не проще ли его перекупить, этого волшебника? — спросила Марта.

— Он убежденный католик, и говорят, — Шарлотта понизила голос, — член этого тайного «Общества Иисуса». Еще говорят, что он дал, — как и все эти иезуиты, — обет никогда не прикасаться к женщинам. Его подписывают кровью! — шепнула жена штатгальтера.

— Ну, — лениво сказала Марта, — это смотря какие женщины, милая моя.

— Да уж кого только к нему не отправляли, — вздохнула Шарлотта. «Конечно, приличная дама такими вещами заниматься не будет, в этом и заминка. А на шлюх и трактирных девок он и внимания не обращает, этот испанец. Или он француз? В общем, откуда-то оттуда.

— Тогда, — спокойно предложила подруга, — можно его убить.

— Он очень недоверчив, — Шарлотта помедлила. «Но мы думаем об этом, уже давно. Ему недолго жить осталось, поверь мне».

— Милые дамы, дорогое потомство — обедать, — позвал Вильгельм, распахивая двери.

— Смотри, улыбается, — Шарлотта подтолкнула Марту. «Значит, — все же его взяла».

 

Амстердам

— Смотри, с этим осторожней, — сказал Давид. «Ты в перчатках?».

— Не первый день, — Эстер улыбнулась и подняла руки.

— Второй месяц всего лишь, не заносись, дорогая, — пробурчал Давид. Он медленно, аккуратно толок что-то в маленькой каменной ступке.

— Как пахнет вкусно! — повела носом Эстер.

— Вкусно, но смертельно. Ты знаешь, что на каждом обычном миндальном дереве попадается несколько горьких плодов? — Давид потянулся за фаянсовой чашкой, в которой его жена смешивала нарезанный корень аконита и кору тиса.

— Еще мельче, — попросил он.

— Есть же, кажется, и просто горький миндаль, да? — жена сморщила лоб и опять взялась за нож.

— Да, но люди часто не отличают по виду один миндаль от другого. Расскажи-ка мне, если человек отравился аконитом, что надо делать? — спросил Кардозо.

— Дать уксуса или вина, и немедленно — рвотного, — вздохнула жена. «Если не поздно, конечно. Для кого мы это делаем?».

— Для заказчика, — сухо ответил ей муж. «Чем меньше мы знаем, тем лучше».

— А чем мы будем заниматься в Новом Свете? — все не отставала девушка.

— Я буду работать, а ты — сидеть дома, — Давид взял мышьяк и смешал его с миндалем. «Как получают мышьяк, кстати?».

— Альберт Великий нагревал аурипигмент с мылом, — отбарабанила жена. «А почему я не могу работать? Вместе с тобой?».

— Потому что, дорогая моя, — вздохнул Давид, — там и так опасно, незачем тебе в это лезть.

Опять же, если у нас дети появятся…»

Жена покраснела и отставила чашку. «Держи. Теперь что?».

— Теперь дай мне негашеную известь, — вон в той большой банке, и смотри — Давид подозвал ее поближе.

Паста была зеленовато-серого цвета. «Отлично, — прищурился мужчина, — осталось добавить меда, — для вкуса, и толченого стекла».

— Чтобы появились рези в желудке? — нахмурилась Эстер. «Все равно, я не понимаю — почему я не могу работать дома, я ведь и так тебе помогаю. Делать снадобья для лечения, например».

— Или яды, — хмыкнул мужчина. «Ну вот, — он разогнулся, — все готово. Теперь пусть подсохнет немного, и проверим».

— Человек себя будет плохо чувствовать, — тихо сказала Эстер. «У него будет болеть живот, его будет немного подташнивать — как будто он съел что-то несвежее, может кружиться голова. Потом начнутся острые боли, рвота, понос, он будет бредить, потеряет рассудок и умрет».

— Правильно. Отравление пищей — частое дело. Один аконит — слишком явственная и быстрая смерть, один мышьяк — слишком долгая. Прекрасное, прекрасное сочетание, — Давид налил в бокал вина и отщипнул кусочек смеси. «Растворяется отлично, и почти не пахнет. Тем более если вино будет с пряностями».

— А на вкус? — шутливо спросила Эстер.

— Те, кто пробовал, утверждали, что неплохо. Пока еще могли говорить, конечно, — Давид скатал из пасты небольшой шарик и проколол его толстой иглой.

— Это зачем? — поинтересовалась жена.

— Заказчик просил, чтобы получилась бусина. Ну, из тех, что на одежду пришивают. Давай тут уберемся, — поднялся Давид, — и погуляем. Незачем долго этой дрянью дышать.

На Амстеле пахло близким морем и булками из пекарен.

— Это ты в Падуе научился снадобья составлять? — спросила Эстер, взяв его под руку.

— И там тоже, — Давид смотрел вперед, на сияющее пространство льда перед ними. «Там, в Болонье, и в других местах», — он вдруг улыбнулся.

В ботаническом саду университета было душно, июльское солнце заливало дорожки беспощадным жаром, вокруг гудели пчелы.

— Universa universis patavina libertas, «Свобода Падуи, всеобщая и для всех», — неприметный мужчина с блекло-голубыми глазами помолчал.

— Я смотрю, дон Давид, на свободу исследований девиз вашего университета не распространяется. Инквизиция вам уже в затылок дышит — мало того, что вы еврей, да еще и над трупами христиан глумитесь, режете их, потрошите — якобы во имя науки. Тут недалеко и до обычных обвинений — кровь младенцев, ну, дальше понятно.

— Что вам надо? — угрюмо спросил Кардозо.

— Я тут разговаривал кое с кем, — мужчина легко наклонился и сорвал цветок. «Лютик, — он помолчал, — вроде и невинная вещь, а корень его — смертелен. Ну, вы и сами знаете, — вы же не только врач, вы же еще и алхимик».

— За философским камнем — это не ко мне, — резко сказал Давид. «Я в эти басни не верю, и вам не советую».

— Ах, дорогой мой дон Давид, — мужчина понюхал цветок, — в жизни есть более интересные и прибыльные вещи, чем кормить наивных монархов сказками о получении золота из дерьма.

Так вот, сэр Фрэнсис Уолсингем, — тоже здешний выпускник, английский посол во Франции, — вас очень рекомендовал. Я еще и с вашими учителями словом перемолвился — все утверждают, что вы один из самых блестящих молодых медиков Европы. Очень жаль, если все это пойдет насмарку, согласны?

— Понимаете, дон Давид — ту женщину на сносях, — ее же вам просто так с рук не спустят, — блекло-голубые глаза отсвечивали сталью.

— Такой же труп, как и все остальные. И плод был уже мертв, — несколько дней, — Кардозо внезапно остановился. «Вы же поймите, не знаю, как ваше имя…

— Джон, — мягко сказал мужчина.

— Неважно, — отмахнулся Давид. — Если говорить о развитии эмбриона, о ходе беременности — мы, же до сих пор бродим, как во тьме, почти ничего не зная толком. Я не мог упустить такого случая, никак не мог. И плод был уже мертв, — твердо закончил он.

— Я вам верю, — мужчина пожал плечами. — А вот религиозный трибунал — вряд ли поверит. Скажут, что вы загубили душу младенца, и пойдете на костер, дон Давид. Однако, — мужчина вдруг приостановился, — можно этого избежать.

— Я не собираюсь скрываться, — хмуро ответил Кардозо. — Я врач и ученый, и делал то, что необходимо, — для медицины.

— Не надо, — согласился мужчина. — Можно устроить так, что трибунал, ну, скажем, забудет о вашем процессе. Потеряет документы, например. Вы не поверите, какой беспорядок иногда бывает в Коллегии Кардиналов — диву даешься.

— А что мне за это надо будет делать? — Кардозо посмотрел на мужчину.

— Да ничего особенного, вы и так этим занимаетесь, — отмахнулся тот. — Иногда к вам будет приезжать человек, и просить составить кое-какие снадобья.

— Яды, — поправил собеседника дон Давид.

— Можно и так сказать, да — согласился тот. «В общем, для вас это будет просто».

— А почему вы это делаете? Спасаете меня? — спросил Кардозо. «Отравителей вокруг — пруд пруди, — он повел рукой, — любой бы согласился на вас работать».

— Девиз моего университета, — серьезно ответил мужчина, — Hinc lucem et pocula sacra, — «Отсюда исходит свет и святость». Из науки исходит, конечно же, — так что я не могу себе позволить стоять в стороне, когда ученые в опасности. Я, дон Давид, умею смотреть вперед, — в отличие от многих.

— Я сегодня поздно, — сказал он Эстер, целуя ее на прощанье. «Пациент в деревне, надо туда ехать. Но ты смотри, я тебя все равно разбужу».

— Не сомневаюсь, — она чуть рассмеялась и, прижавшись к нему, шепнула: «Буду ждать».

Вернувшись в кабинет, Давид повертел в пальцах высохшую бусинку, и улыбнулся — получилось прекрасно. Внизу, в подвале, было темно, и зябко — пахло затхлостью с близлежащего канала. Он запер за собой тяжелую дверь и зажег свечи — много. «Подольше бы зима», — пробормотал он, открывая большой сундук.

Труп пока был в хорошем состоянии — в такую погоду они могли долго лежать, не разлагаясь.

— Венозные клапаны, — Давид взял свои заметки и пристроил рядом чернильницу с пером.

«Посмотрим на вас поближе, и заодно займемся системой кровообращения. А потом, — он посмотрел на инструменты, разложенные на отдельном столике, — мозг.

Тюрнхаут, замок герцогов Брабантских

— Позвольте представить вам мою лучшую подругу, миссис Бенджамин, — улыбаясь, сказала Шарлотта Бурбонская.

Марта присела перед высоким, голубоглазым мужчиной.

— Счастлива с вами познакомиться, ваше высочество, — искренне сказала она. «Я много слышала о вас, таком великом полководце, и вот наконец-то моя мечта исполнилась — я вижу вас перед собой!».

— Что вы, мадам, — галантно ответил Хуан Австрийский, — это я должен благодарить штатгальтера и его жену за то, что мне выпало счастье любоваться, вашей красотой. Должен сказать, что моему другу Вильгельму повезло — его окружают очаровательные женщины, а меня — грубые солдаты, — он чуть слышно вздохнул, — Ну,- лукаво заметила Шарлотта, — стоит вам захотеть, ваше высочество, и к алтарю с вами пойдет любая из дам. Кому не захочется быть женой такого блистательного человека!

— Ах, мадам, — вздохнул дон Хуан, — жизнь в армейском лагере — слишком грязна для таких сокровищ, как вы. А не воевать я не могу.

— Да, — Марта чуть покраснела, — со времен битвы при Лепанто ваше имя гремит по всей Европе, ваше высочество.

— Называйте меня просто по имени, — темные ресницы принца приподнялись, — рядом с жемчужинами красоты блекнут любые титулы.

— Но, я слышал, — заметил Вильгельм, — что у вас все же есть брачные планы, дон Хуан?

— Это мечты, — горько усмехнулся полководец, — ее королевское величество для меня — недостижимая звезда. Как, — он указал на окно, — вот те огни, что освещают ночь — мы их видим, но не можем дотронуться.

— Да вы поэт, ваше высочество, — тихо сказала Марта.

— Прежде всего, я — воин, мадам — он провел рукой по рыжеватым, коротко стриженым волосам. «Хотя и воин нуждается в любви».

— Так добейтесь ее, — Марта облокотилась о спинку дивана.

Замок до их приезда был пуст, — он давно принадлежал испанской короне, и здесь никто не жил, поэтому сюда быстро свезли разнокалиберную мебель из имений окрестных дворян.

— Я намерен, моя дорогая мадам Бенджамин, — серьезно ответил полководец. «Но вы ведь тоже англичанка, не правда ли?».

— Я немка, мой покойный муж был англичанином. Купцом, — Марта опустила внезапно набухшие слезами глаза.

— Моя милая мадам, простите, — серьезно сказал дон Хуан. «Я скорблю вместе с вами о вашей утрате. Как печально потерять спутника жизни и отца ваших детей».

— Спасибо, — едва заметно всхлипнула Марта.

— Ты будешь немкой, — сказал Джон, вручая ей бумаги. «Вот тут все написано. Тут документы о твоем крещении — в Гамбурге, о венчании — там же, о крещении детей, о смерти мужа — в общем, все, что надо. Немецкий язык у тебя хороший, да и у детей теперь тоже. Не то чтобы вам пришлось на нем там разговаривать, но на всякий случай».

— Мне бы, кстати, раз я на континенте, неплохо было бы съездить в Гамбург, — озабоченно сказала Марта. «Да и в Антверпен тоже, он же в Нижних Землях».

— Ну, в Германию ты не успеешь, а в Антверпен, езжай, конечно, — улыбнулся Джон. «А что у тебя там?»

— Семейные дела, по наследству, — небрежно ответила женщина.

— А это мои дети, — Марта опять присела. «Тео и Теодор».

— Какое прелестное у вас потомство! — восхитился дон Хуан.

Дети поклонились.

— Тебе, наверное, лет восемь уже, — принц потрепал мальчика по огненным кудрям.

— Мне будет пять, — с достоинством сказал Теодор. «А вы герой Лепанто, как кондотьер Орсини?»

— А ты его знаешь? — заинтересованно спросил мужчина.

— Мы познакомились, когда жили в Венеции, — Теодор широко распахнул глаза. «Он возил нас в Арсенал, показать, как строят настоящие морские галеры. Вы сражались на таких кораблях, ваше высочество?»

— Именно, — Хуан посмотрел на Тео. «А вас, мадемуазель, я даже не буду спрашивать о возрасте — ибо такой цветок, как вы, — вечно юн и свеж».

Девочка зарделась и отвела взгляд.

За обедом Шарлотта спросила: «А вы сейчас обратно в Гент, ваше высочество?».

— Да, мадам, ибо мы с вашим мужем, — Хуан поклонился в сторону штатгальтера, — к вящему удовлетворению нас обоих, обо всем договорились.

— За подписание Гентского мира! — Вильгельм поднял бокал и взглянул на жену. Та только чуть улыбнулась.

— Позвольте, мадемуазель, — дон Хуан обратился к Тео, — выпить с вами за то, чтобы на этой земле, наконец, воцарилось спокойствие.

Дочь Марты опять покраснела. «Я не пью, ваше высочество, мы же с братом еще дети. Нам вино разбавляют водой».

— Ну, мадемуазель Тео, вы уже взрослая девушка, — Хуан выпил. «Отказываться от такого прекрасного бургундского — преступление».

— Может быть, попозже, когда подрасту- сказала девочка, беря в руки изящную серебряную вилку. «Обожаю фрукты», — сказала она, опустив глаза к тарелке. «Особенно засахаренные.

И еще пирожные».

— Да вы сладкоежка, мадемуазель, — принц потянулся я к большому блюду. «Хотите еще конфет?».

— Очень, ваше высочество, — Тео опять покраснела. «Спасибо большое».

— Так вы, мадам Бенджамин, отсюда — прямо в Антверпен, как мне сказала мадам Шарлотта? — принц присел рядом с ней у камина.

— Да, там у меня дела по наследству мужа, — женщина разгладила на коленях простое темно-зеленое платье. «А потом, — обратно в Дельфт, к моей милой подруге».

Шарлотта, укачивавшая засыпающую младшую дочь, взяла Марту за руку: «Знаете, дон Хуан, сам Бог послал мне дорогую нашу Марту. Если бы не она, я бы, — она понизила голос, — совсем заскучала в нашей провинции».

— Лепанто, — вдруг раздался сзади звонкий мальчишеский голос. «Вы обещали рассказать».

За Теодором стояли сыновья Вильгельма Оранского.

— А тебя, значит, отправили ко мне послом? — усмехнулся дон Хуан.

— Он сам вызвался, — объяснил Мориц Оранский.

— И не побоялся? — рассмеялся штатгальтер.

— Я ничего не боюсь, — холодно ответил Теодор и Марта, вдруг, на мгновение, увидела в нем покойного Селима — он даже голову назад откидывал точно так же.

«Он же потомок восемнадцати султанов», — Марта вспомнила, что ей рассказывал, Селим об истории Оттоманской империи. «Нет, конечно, ему нужен отец — видно, как он тянется к мужчинам».

— Ну, пойдемте, — дон Хуан поклонился дамам и развел руками: «Что ж поделать, когда будущие победители жаждут услышать воспоминания старого полководца!»

— Вы совсем не старый! — вдруг сказала Тео, и сразу же, смутившись, отвернулась.

— Мадемуазель, — Хуан Австрийский опустился на одно колено, — это лучший комплимент, который женщина может сделать мужчине. Если бы сейчас проводились рыцарские турниры, я бы попросил позволения носить ваши цвета».

— А вы сражались на рыцарском турнире? — встрял Теодор.

— Один раз, — улыбнулся Хуан Австрийский.

— Про это тоже расскажете, — потребовал мальчик.

— Я смотрю, ваш сын, мадам, — обернулся дон Хуан, — чувствует себя легко с особами королевской крови.

Марта со значением посмотрела на Теодора.

— Простите, ваше высочество, — нехотя сказал тот.

— Да ничего, — Хуан легко поднялся, — был бы ты юношей — я бы тебя забрал к себе, делать из тебя хорошего солдата.

Голубые глаза мальчика заискрились золотом. «Я хочу!»

— Ну как постарше станешь, — пообещал Хуан Австрийский.

— Так, значит, побудем здесь еще денька два — и разъедемся? Принц уже отправился в Гент, пора и нам домой, — Шарлотта обняла Марту за плечи. Обе женщины стояли на пороге замка, кутаясь в шубки, наблюдая за тем, как Вильгельм Оранский играет с детьми в саду.

«Но пока что мы на север, а ты — на юг?».

Марта посмотрела на низкий, сиреневый закат, на бесконечные снега вокруг крепостной стены и чуть вздохнула: «Да. Но мы ведь скоро увидимся, милая моя».

— Я буду скучать, — сказала Шарлотта и поцеловала подругу в мягкую, прохладную, румяную от мороза щеку.

 

Гент

— Нет, — сказал Петя, поднимая спокойный взгляд на торговца.

— Этот счет неверный. Вот, — он полистал страницы огромной книги, лежащей перед ним, — у меня все записано. Заказано двадцать туш быков, доставлено — семнадцать, вот и печати — моя и ваша, извольте убедиться. А вы пишете — Петя помахал счетом, — двадцать. Так дела не делаются, месье Термо. Исправляйте.

Толстый мясник побагровел. «Месье Корнель, ну что за мелочность. В следующий раз будет на три туши больше, я вам обещаю».

— Обещания, месье Термо, я принимаю только в виде векселей, с подписями и печатями, — Воронцов потер глаза — был день оплаты поставщикам, и длинная очередь тянулась из его приемной по лестнице вниз, и на узкую, вымощенную булыжником улицу. «Не задерживайте, прошу, я бы хотел сегодня со всеми расплатиться, и с вами — в том числе».

Мясник, пробормотав что-то нелестное, потянулся за чернильницей.

— Пьер! — Хуан Австрийский вошел в комнату, как всегда, — порывисто и быстро. «Пусть все уйдут!», — он махнул рукой, и торговцы мгновенно рассеялись. Корнель поднял глаза от расчетов. «Что такое, ваше высочество?».

— Пьер, вот скажи мне, — дон Хуан скептически посмотрел на своего финансиста. «Ты любил когда-нибудь, или у тебя в жилах золото вместо крови, и ты только о деньгах и думаешь?».

— Если бы я не думал о деньгах, — Корнель медленно, методично заострял перо, «нам бы, ваше высочество, нечем было бы платить солдатам. И тогда был бы второй Антверпен, только в Генте».

Они с доном Хуаном были в Антверпене через неделю после «испанского гнева». Армия наемников, не получившая жалованья, вошла в город, и три дня творила в нем, что хотела.

«Семь тысяч человек убито», — сказал ему дон Хуан. Телеги с трупами все еще шныряли по городу, и они ехали как раз за такой — на улице был стылый ноябрь, тела были синевато-белые, у многих женщин была сорвана кожа с головы — вместе с волосами.

— Примерзают ко льду, а потом их отдирают — сказал дон Хуан. «Зимой, конечно, воевать тяжелее, но болезней меньше, хотя бы этого можно не бояться».

Вокруг лежал растоптанный копытами лошадей, грязный, окровавленный снег, и Петя, ехавший за полководцем, все вспоминал ту встречу, месяц назад.

Они оба были одеты крестьянами, и приехали на таких же незаметных коньках.

— У тебя есть деньги? — вместо приветствия спросил Джон.

Петя потянулся за кошельком.

— Хотя бы двести тысяч флоринов, к следующей неделе — горько усмехнулся разведчик.

— Мне еще нашим солдатам платить, — сказал онемевшими на холоде губами Петя. «И даже если я все продам, там, в Лондоне, — он показал на север, — так быстро это не сделать. И потом, это же не только мое, там и Стивена деньги…

— Стивена! — разведчик вдруг взорвался. «Твой брат и Фрэнсис Дрейк дали королеве отличный совет — конфисковать груз с испанских кораблей, которые везли сюда, в Нижние Земли, золото.

Был шторм, он послали сигнал бедствия, им разрешили укрыться в плимутской гавани, а потом выпустили — но только уже без денег на борту.

— А для чего было то золото? — спросил Петя.

— Для наемников, — устало ответил Джон. «Теперь они просто зайдут в Антверпен, и будут его грабить. А четыреста тысяч флоринов ушло в английскую казну.

Ну, за исключением процента, полученного твоим братом — он его потратит, как обычно — на вино и шлюх», — разведчик подстегнул конька, и, развернувшись, пропал в полуночной тьме.

Петя даже ничего не мог сделать — нельзя было оставлять без жалования солдат Хуана Австрийского, иначе они бы тоже взбунтовались.

Воронцов наскоро собрал пару десятков тысяч флоринов, и послал их в Антверпен, но основной долг остался не выплаченным. Смотря на трупы на улицах, и разграбленные лавки, Петя вдруг, — сам не зная почему, — подумал: «Привезти бы сюда Степана. А, впрочем, зачем? Он бы опять сказал свое любимое: «это война и я воюю».

— Я, ваше высочество, любил, — синие глаза Корнеля погрустнели. «Даже два раза. И был женат, как вы знаете».

— Так вот, я влюблен, — заявил Хуан.

— Опять? — Пьер, как ни старался, не мог удержаться от улыбки.

— Я же только что с этой встречи со штатгальтером, — Хуан присел у стола.

— Как прошло? — поинтересовался финансист

— Упрямый голландский боров, — махнул рукой дон Хуан. «Я согласился на Гентский мир, а он все равно не захотел выдавать де ла Марка, сказал, что сам с ним разберется. Не верю я ему, они там все, — Хуан сцепил пальцы и показал Корнелю, — одной веревочкой вязаны, бандиты. Но это не главное, Пьер! Там я встретил ее!

«Слава Богу, подписывает, — мысленно перекрестился Петя, — «не зря я ему две недели твердил: «Ваше высочество, будьте благоразумней, не надо упрямиться».

— На переговорах? — нахмурил брови Корнель.

— На обеде после. Ее мамаша — какая-то немка, приживалка Шарлотты Бурбонской. Там и сама дамочка ничего, хотя, на мой вкус, старовата, но дочь ее, Пьер — само совершенство! — дон Хуан закатил глаза. «Глаза, — как изумруды, смуглая кожа, волосы цвета андалузской ночи. Ей лет четырнадцать».

— Ну что я тебе могу сказать, — Корнель вздохнул. «Вряд ли, дружище, ее выдадут за тебя замуж — она наверняка протестантка.

— Кто говорит про брак? — Хуан Австрийский расхохотался. «За все эти годы, что ты меня знаешь, — я хоть раз говорил о браке? И сейчас не говорю».

— Все же, — осторожно заметил Пьер, — наверняка она из приличной семьи.

— Ее мамаша — всего лишь купеческая вдова, — отмахнулся дон Хуан, — золото быстро заткнет ей рот. И потом, Пьер, ты же знаешь мои финансы как свои пять пальцев — всем своим незаконнорожденным детям я плачу хорошее содержание. И их матерям — тоже.

— Но как ты собираешься ее заполучить? — спросил Пьер.

— На то есть свои пути, — загадочно сказал Хуан Австрийский и вышел.

«Какая это любовь на моей памяти?» — Петя вздохнул, стал считать на пальцах, и тут же сбился. «Нет, — он потянулся за маленьким томиком, где он вел учет личным финансам полководца, — «лучше проверить по выплатам, так надежнее. Хотя не все от него рожали, конечно».

— А некоторые, — Воронцов усмехнулся, — скорее всего, и не от него. А деньги мы все равно выдаем, мы щедрые. Господи, восемь уже! Ну, значит, скоро жди девятого. Или девятую».

— Проходите, кто там по очереди! — крикнул он в раскрытую дверь. «Скоро я уйду обедать, так что остальным придется подождать».

С лестницы раздался недовольный ропот.

— Нечего, — пробормотал Петя и, не глядя, протянул руку: «Месье Термо?».

Увидев исправленный счет, Воронцов поморщился: «Начиркали так, что разобрать невозможно. Ладно, получайте», — он открыл ящик стола и стал отсчитывать серебро.

 

Тюрнхаут, замок герцогов Брабантских

Шарлотта Бурбонская положила голову мужу на плечо.

— Оставалась бы я католичкой, — рассмеялась женщина, — сейчас бы сто свечей у статуи Божьей Матери зажгла. Как хорошо, что ей надо в Антверпен.

— Да, — Вильгельм вдохнул сладкий запах волос жены, — я уж было хотел охоту затеять в тех краях. Но это расходы, надо было бы окрестных дворян приглашать, — он поморщился, — людей было бы много вокруг, и крику было бы — не оберешься. А так — очень удобно, — он поцеловал жену.

— Ну, если бы она не поехала, я бы ей предложила осмотреть окрестности, — Шарлотта зевнула, — но тогда пришлось бы брать наших детей, а зачем их подвергать лишнему риску?

С ее детьми что случится — мне все равно, это не моя, и не твоя кровь. А что с ее охраной, ты поговорил с капитаном?

Вильгельм усмехнулся.

— Разбегутся при первом же выстреле, как я и велел. Де ла Марк, мне доносят, в это время будет возвращаться по той дороге в свое логово, этот Мон-Сен-Мартен, так что все складывается, как нельзя удачно.

Нам сам Господь послал миссис Бенджамин. Ты ж помнишь, сколько мы в прошлом году не отправляли убийц к Виллему — все было безуспешно. А сейчас, с Божьей помощью, мы от него, наконец, избавимся».

— А вдруг он не клюнет? — заволновалась Шарлотта.

— Дорогая, — нежно сказал муж, — Виллем все-таки рыцарь. У него пять веков благородных предков за спиной. Он не сможет пройти мимо женщины, на которую нападают.

Англичанину, кстати, это не очень по душе пришлось, но тут не он хозяин, а я, — штатгальтер нахмурился, — так он заткнулся. Единственно, он просил ее, по возможности, не насиловать — сказал, мол, нехорошо это, она все же наша гостья и так далее.

— И что ты ответил? — Шарлотта погладила свой живот. "Опять ворочается", — она взяла руку мужа и притянула к себе. "Как Луиза".

— Нет, — Вильгельм прислушался, — Луиза тише была. Мальчик, наверное. А ответил я, милая Лотти, что, мол, конечно, объясню гезам, — не надо ее трогать. А там уж — вспомнят они, или нет — я гарантий дать не могу.

— Ну, не гезы, так Виллем, — махнула рукой Шарлотта. "Она с ним только из благодарности переспит, у нее почти три года мужчины не было, сама мне говорила".

— Это уж ее дело, — когда, с кем и сколько, — штатгальтер обнял жену. "Главное, чтобы Виллем оказался в Дельфте — а там мы уже сами с ним разберемся. Англичанин сказал, что в Амстердаме все готово, как вернемся домой — нам это доставят".

— Думаешь, Виллем сам ее повезет в Принсенхоф? — поинтересовалась Шарлотта.

— Не преминет, — отозвался муж. «Не такой он человек, чтобы спасенную им даму одну домой отпускать. Или даже с охраной — все же наемники, нельзя им доверять. И да, амстердамское снадобье сделали в виде бусины, как ты и просила. Справишься?

— Ну конечно, — Шарлотта нежно улыбнулась. «Притих, послушай. Заснул, скорее всего. Ты мальчика хочешь?», — внимательно взглянула она на мужа.

— Милая, ты же знаешь, — Вильгельм стал ее целовать, — у меня одиннадцать братьев и сестер. Это только родных. И пятеро сводных братьев — от первого брака матери. Мне, правда, все равно, — кто там, — он прижал к себе Шарлотту, — главное — чтобы с тобой все было хорошо, и с ребенком.

— Матушка твоя мне написала, хочет погостить у нас летом, посмотреть на Луизу и на новое дитя. Все же молодец она, уже за семьдесят, и не боится путешествовать, — заметила Шарлотта.

— Дорогая, у нее столько детей и внуков, что она круглый год по Европе ездит, — рассмеялся штатгальтер. «Дома и не появляется».

— Ты ее любишь? — Шарлотта внимательно взглянула на мужа.

— Очень, — серьезно ответил тот. «Думаешь, мне легко было начать воевать с испанцами? А ведь матушка меня всегда в этом поддерживала, не только словами, но и деньгами».

— А мой отец заставил мою мать от меня отказаться, сказал, что три дочери у него уже есть, и приданого на всех не хватит, — грустно улыбнулась Шарлотта. «А потом, как я была в монастыре, матушка умерла. Так мы и не увиделись».

— Девочка моя, — нежно сказал ей муж, — зато у тебя теперь семья вон, какая большая. И еще увеличится, с Божьей помощью. А расскажи-ка мне про монастырь, — попросил ее Вильгельм.

— Опять? — шутливо ужаснулась жена. «Да сколько можно!»

— Мне нравится, — муж чуть пощекотал ее и Шарлотта рассмеялась. «Как там твою подружку звали, ну, с которой вы в одной келье спали?», — Вильгельм вдруг улыбнулся. «И не только спали, как я понимаю?»

Жена покраснела и что-то зашептала, прижав губы к его уху.

— Ну да, — сказал Вильгельм, — то-то ты, дорогая, брачной ночью так удивилась. Что, думала, только женщины этим занимаются? Нет уж, не дурак я — такой радости себя лишать».

— А сейчас? — смутилась Шарлотта, указав на свой живот.

— Тем более, — сказал ей муж, устраиваясь удобнее. «Ты только, — он посмотрел на Шарлотту, и та увидела смех в его темных глазах, — тише, а то миссис Бенджамин будет завидовать на своем вдовьем ложе.

Если она выживет, кстати, и, — он помедлил, — не заболеет и не понесет — надо будет потом ее этому месье Пьеру попробовать подложить. Все же приличная дама, может, он и польстится. И хорошенькая».

— Красивей меня? — озабоченно спросила Шарлотта.

— Красивей тебя нет никого, — успокоил ее муж. «И куда это ты собралась свечи задувать?» — остановил он жену. «Нет уж, дорогая, дай мне налюбоваться на тебя, как следует».

— Ну дорогая, с Богом, — Шарлотта перекрестила Марту. «Меховые одеяла взяли?».

— Конечно, — улыбнулась та. «И жаровен достаточно, не замерзнем. Спасибо за охрану, ваша светлость, — она поклонилась Вильгельму.

— Моя дорогая миссис Бенджамин, — сказал он радушно, — ну разве мог бы я отпустить вас одну с детьми? Дороги нынче не самые безопасные. Езжайте и возвращайтесь быстрее, мы вас будем ждать в Дельфте».

— Дети, садитесь в карету, — крикнула Марта, — только отряхнитесь вначале, незачем снег туда тащить.

Тяжелый возок, сопровождаемый конным конвоем, выкатился со двора замка.

— Пора и нам собираться, милая — Вильгельм потянулся. «Уже домой хочется, на север».

Дорога Тюрнхаут-Антверпен

— Тео, — брат закатил глаза, — ну ты хотя бы запоминай — какие карты я уже выложил. Ноты можешь запомнить с первого раза, а это — нет?

— А тебе, зато медведь на ухо наступил, — ехидно сказала девочка, и намотала на палец прядь шелковистых, темных волос. «Мама, мы скоро приедем?».

— Скоро, — отозвалась Марта, не отрываясь от «Les six livres de la Republique» Жана Бодена, которую ей одолжил штатгальтер со словами: «Он хоть и католик, но мыслящий человек».

— Когда скоро? — Теодор зевнул и уставился в маленькое, забранное решеткой окно. «Мама, а в Лондоне так же холодно?».

— Скоро — значит скоро, — вздохнула мать. «Нет, это просто зима суровая выдалась, мой дорогой. Лондон же на острове, со всех сторон окружен морем, там теплее».

— А когда мы в Лондон? — спросила Тео. «И где мы там будем жить?».

— В Сити, у нас там собственный дом теперь есть, — улыбнулась Марта. «Как раз в начале лета и поедем, в июне».

— И больше никуда уже? — мальчик стал тасовать карты. «Хотел бы я на Тауэр посмотреть!» — мечтательно сказал он.

— Ну, если и поедем на континент, то ненадолго, дорогие мои, — Марта отложила книгу. «С вами поиграть можно?».

— Мама, — серьезно сказал Теодор, — с тобой — только на интерес, а то я тебе уже фунт конфет должен».

— Вот вырастешь, — мать нежно привлекла его к себе и потерлась носом о мягкие кудри, «станешь знаменитым архитектором, и будешь кормить меня сладостями».

— И меня! — Тео прижалась к матери с другого бока.

— Тебя пусть муж кормит — Марта потискала дочь. «Господи, — подумала женщина, — вот думаешь — еще ребенок, а уже грудь растет. Скоро и крови могут прийти, года через два или три. Да и на вид — совсем взрослая девушка».

— Я тасую, — заявил Теодор. «А то у тебя, мама, за руками — не уследить».

— Пошли, — поднялся низкий, коренастый мужчина. «Еще дерево срубить надо, чтобы дорогу перегородить».

— Да зачем? — лениво зевнул кто-то из его отряда. «Сказали же — охрана разбежится, как выстрелы услышит. Будем подходить, пальнем пару раз, и все».

— Все равно, — глава лесных гезов помолчал. «Ходят слухи, что не мы одни на эту карету охотимся, Кривого Франсуа, — он кивнул на запад, в сторону заката, — в Генте видели на днях.

Гулял, и широко гулял, сразу видно, заказ получил».

— Да что там за баба такая, — усмехнулся один из гезов, — промеж ног золото у нее, что ли?

— А вот и попробуем, — мужчина зевнул. «Только если кто с испанской болезнью — вперед здоровых мужиков и не суйтесь, даже, голову отрублю. Ну, нечего медлить, трогаемся, — он шагнул через порог хижины и уперся в холодный взгляд синих глаз.

— Я от штатгальтера, — сказал красивый, изысканно одетый мужчина, держа руку на шпаге.

«Петер ван ден Рааф, к вашим услугам».

— Еще столичных штучек нам тут не хватало, — буркнул глава гезов. «Сами справимся».

— А ну тихо! — властно прикрикнул посланец Вильгельма. «Вам что сказали — женщину не трогать, сделать вид, что атакуете, и ждать де ла Марка. Ну так и подождем, — он усмехнулся краем губ, — вместе».

— А вот я сейчас тебе башку топором расколю, — раздался голос сзади. Красавец, даже не моргнув, обернулся, и выстрелил.

Нападавший выронил топор и схватился за ухо — половины его уже не было, из оставшейся на утоптанный снег хлестала кровь.

— В следующий раз это будет глаз, — предупредил мужчина. «Ну, — он отряхнул руки от пороха, — вы, кажется, собирались куда-то, господа гезы?»

— Извини, что я тебя так использую, — вздохнул Джон, — просто не хочется, чтобы зря пострадала невинная женщина. Тем более там дети, двое.

— Зачем ты вообще позволил Вильгельму это делать? — хмуро спросил Петя, поворачивая над костром птицу.

— Ты вот, мой дорогой, не работаешь со штатгальтером, и скажи спасибо, — Джон отхлебнул водки и сказал: «Грушей пахнет».

— Это от щедрот Католической Лиги и лично герцога Гиза, подарок прислали. — Петя наклонился к птице, ощущая запах дыма, и вдруг вспомнил того рябчика, что Марфа жарила под Чердынью.

Он заставил себя глубоко вздохнуть, — чуть закололо, как иногда это бывало, где-то слева.

— Так вот, — Джон отпил еще, — с ним спорить — бесполезно. Да еще эта Шарлотта, шипит ему в ухо беспрестанно, а он — слушает.

Де ла Марк, скажу тебе честно, нам тоже очень мешает, а он недоверчив, — совсем как ты, — разведчик усмехнулся, — и наемных убийц к нему посылать — бесполезно. Опять же, я хочу тот самый ларец, из которого ты мне приносишь такие интересные письма, перевезти из Мон-Сен-Мартена в Лондон. Там безопаснее.

— Это точно, — Петя отрезал кинжалом кусок хлеба, и, положив на него крыло, сказал: «А штатгальтер разве не приказал гезам ее не трогать? Держи. Не сыровато?».

— Отлично пропеклось, — сказал Джон. «Сразу видно, у Джованни учился. Клянется, что сказал, но, друг мой Корнель, сам знаешь — тут, в Нижних Землях, можно доверять только самому себе и то, — с опаской».

Мужчины расхохотались.

— Так что присмотри за этой швалью, ладно? — попросил Джон.

— А что там за дама-то? — поинтересовался Петя, и потянулся еще за одним куском птицы.

— Очень милая, тебе понравится, — Джон вдруг улыбнулся — широко.

Карета замедлила движение и внезапно встала.

— Сидите тихо! — шикнула Марта на детей и высунула голову в окно. «Что там такое?» — спросила она у капитана охраны.

— Упавшее дерево, мадам, — тот улыбнулся. «Не волнуйтесь, сейчас уберут».

— Мама! — раздался сзади голос Тео. «Что случилось?»

— Ничего, я сказала — тихо! — Марта накинула шубку и, нащупав под платьем кинжал, соскочила на подножку кареты, стоящей на узкой, едва наезженной дороге.

Она оглянулась — вокруг был только лес, — заснеженный, молчаливый. Невысокие сугробы играли золотом в лучах заходящего солнца. Марта натянула перчатки — пальцы стыли на морозе, и вдруг услышала справа выстрелы.

Солдаты, будто по сигналу, пришпорили лошадей, развернулись, и, оставив карету, поскакали в лес.

Марта шепотом выругалась, и, сойдя с подножки, увидела, что возница, оскальзываясь на снегу, распрягает лошадь.

— Пистолет и шпагу, — сказала она тихо, уперев ему в спину кинжал. «Иначе ты живым отсюда не уйдешь».

— Это гезы, — пробормотал мужчина, — они нас всех убьют. Солдаты сбежали, что за дерьмо!

— Скорее я тебя убью, — пообещала Марта и нажала на кинжал.

— Я тебя защищать не буду, мне своя жизнь дорога, — возница протянул через плечо оружие.

— И не надо, — спокойно сказала Марта, и протянув руку, перерезала запутавшуюся уздечку.

Лошадь заржала, прянула, и, вырвавшись, перескочив через дерево, скрылась из виду.

Возница побежал за ней.

Женщина прислушалась — выстрелов больше не слышно не было, но где-то вдали, с обеих сторон дороги, раздавался шум.

— Мама, — Теодор вдруг оказался рядом с ней, — что такое?

— Шапку надень, холодно, — Марта, расстегнув шубку, засунула пистолет в вырез платья. Она взвесила на руке шпагу и вдруг ощутила под ногами деревянные полы конюшни в старой подмосковной усадьбе.

— Хорошо, — одобрительно сказал батюшка. «Ты хоть и маленькая, но руки у тебя сильные — меч у тебя сложно будет выбить. Только помни — с короткой саблей тебе легче будет, у тебя все же замах небольшой, если с кем рослым будешь драться — измотай его сначала, покрутись, а потом — бей в живот.

— Ну, посмотрим, — Марта подняла голову. «Вы в карете оба сидите, — сказала она, поворачиваясь к сыну, — и чтобы носа не высовывали».

— Дай мне кинжал — угрюмо сказал мальчик. «Там Тео, я ее должен защищать».

— Марш в карету, — приказала ему мать.

— Тихо, — де ла Марк махнул рукой и маленький отряд, ехавший на юг, остановился. «Что там за шум впереди?» — Виллем нахмурился.

— Вроде выстрелы, — сказал его помощник. «Или нет? Сейчас не слышно уже».

— Все равно, — мужчина обернулся, — осторожней. Оружие к бою!

Одинокий всадник выехал на дорогу слева, и, соскочив с лошади, обнажил шпагу.

— Милая мадам, — улыбнулся он, — у вас, кажется, заминка? Могу помочь.

— Не приближайтесь, — Марта подняла клинок. «У нас все в порядке».

— Да неужели? — человек вразвалку, небрежно, подошел ближе, и, наклонившись, поворошил перерезанную упряжь, что лежала на снегу.

Когда он распрямился, Марта увидела взведенный, нацеленный ей в лоб пистолет.

— Теодор, что там? — сестра забилась в угол кареты.

— Пока ничего, — мальчик взял ее руку в свои и подышал на пальцы, чтобы согреть. «Не бойся, Тео, я с тобой».

Девочка вдруг расплакалась: «А если с мамой что-то случится! Почему мы тут сидим, надо бежать!»

— Нельзя бежать — голубые глаза ребенка осветились огнем. «С поля боя не бегают, Тео.

Если с мамой что-то случится, — Теодор вдруг сглотнул, но, справившись с собой, продолжил, — я тебя буду защищать».

В стенку кареты вонзился топор.

Мужчина даже не успел взвести курок — Марта, по-кошачьи легко наклонившись вперед, вонзила шпагу ему в живот.

— Сучка! — выплюнул тот, прижав руку к ране, и выронил пистолет. Оружие, покрутившись на растоптанном снегу, застыло.

— Мама! — раздался отчаянный детский крик, и Теодор, соскочив с подножки, прокатился по снегу и схватил пистолет. «Мама, там Тео!».

Нападавший упал на колени, и Марта, вспомнив, как делал это батюшка с волками на охоте, обнажив кинжал, из всей силы хлестнула лезвием по горлу мужчины. Тот захрипел.

Одноглазый мужчина, расколовший стенку кареты, легко поднял на руки кусающуюся девочку. Та замотала головой и заколотила руками по его груди. «Нет!» — крикнула Тео.

«Нет!».

— Мама! — Марта почувствовала, как Теодор дергает ее за подол. «Мама, он забрал Тео!».

— Положи пистолет, — сказала она сыну и выпрямилась. Платье ее промокло от крови, фонтаном брызнувшей из перерезанного горла.

— А ты, — она подняла шпагу, — оставь мою дочь.

Одноглазый мужчина стал отступать к лошади. Он прикрывался Тео — та отчаянно рыдала.

Теодор прицелился и выстрелил.

Гёз пригнулся, и, вскочив на лошадь, удерживая девочку, подхлестнул коня. Марта рванулась за ним, но, поскользнувшись на растекшейся крови, упала.

Сын отбросил пистолет и попытался поднять ее. «Ничего», — сказала Марта, «я сама, милый».

— Он увез Тео, — мальчик кусал губу, пытаясь не расплакаться. «Мама, он увез Тео».

— Мы ее найдем, — сказала Марта, и попыталась встать на ноги. Щиколотка, — та, которая она растянула еще в Стамбуле, — болела. Она оперлась на плечо сына, держа левую ногу на весу, и сказала: «Нам нужна лошадь, Теодор».

Мальчик растерянно оглянулся вокруг и вдруг сказал: «Мама, всадники!»

— Встань за меня, — приказала Марта, защищая мальчика своим телом.

Высокий, широкоплечий мужчина спешился поодаль, и, подняв руки, пошел к Марте. Та прицелилась.

— Мадам, — сказал он, — я не причиню вам зла, клянусь. Меня зовут Виллем де ла Марк, я еду в свой замок, здесь, неподалеку. Вам нужна помощь, как я вижу».

— Мне нужна лошадь, — зло ответила Марта, не опуская оружия. «И если вы подойдете ближе, я буду стрелять».

— Рискну, — мужчина вздохнул, и сделал шаг вперед.

— Видите, господин хороший, — обернулся глава лесных гезов к Пете, — даже и нападать не пришлось. Кривой Франсуа — вон, тело его валяется, — был там первым. А сейчас и адмирал Виллем появился.

Отряд остановился на холме поодаль, откуда, хорошо была видна дорога. Петя прищурился и пробормотал: «Говорили про двоих детей, в карете, что ли, второй прячется?»

Дама стояла спиной, и было видно только то, что она — маленького роста и стройная.

— Вы, конечно, можете тут хоть до ночи мерзнуть, — сплюнул гез, — а нам золото руки жжет, погулять хочется. Счастливо оставаться, штатгальтеру мой поклон.

«Не надо, чтобы де ла Марк меня тут видел, — подумал Петя. «С дамой вроде все в порядке, никто ее не насилует и не убивает, дети целы. Поеду в Гент, только не буду на большую дорогу соваться — мало ли что».

Он пришпорил коня и стал спускаться в лес.

— Вам надо перевязать ногу, — де ла Марк опустился на колени.

— Не трогайте меня, — Марта все еще держала пистолет на весу. Запястье стало ныть.

— Дай мне кинжал, — вдруг попросил Теодор сзади. «Если что, я тебя ударю в горло, — сказал мальчик дела Марку, — и ты умрешь. Вон как этот», — ребенок показал на труп.

— Хорошо, — серьезно ответил Виллем. «Как тебе будет угодно. Это ты его убил?».

— Нет, — Теодор внезапно покраснел, — это мама. Я стрелял, но промахнулся».

— Все равно молодец, — де ла Марк встал.

У вас вывих, — он посмотрел на Марту. «Вам надо быть в покое».

— Сначала мне надо найти дочь! — закричала на него Марта. «Ее украли!»

— Вы видели, кто? — спросил Виллем.

— Он был одноглазый — хмуро сказал Теодор. «Я его застрелю».

— Тебе сколько лет? — внимательно взглянул на него де ла Марк. «Восемь?»

— Да какая разница! — вдруг, грубо, сказал мальчик.

— Теодор! — одернула его мать. «Ему еще нет пяти, а моей дочери, Тео, — которую похитили, — скоро будет десять.

— Кривой Франсуа, — задумался адмирал. «Есть у нас тут один такой, веревка по нему давно плачет. Вот что, мадам, — решительно повернулся он к Марте, — я сейчас отправлю своих людей по округе — может, кто, что и видел из крестьян, а сам повезу вас и сына в Мон-Сен-Мартен. Это мой замок, — объяснил он.

— Я должна найти дочь, — устало ответила Марта, ежась под легким снегом.

— Найдем, — сказал Виллем, помогая ей сесть в седло. Она оперлась о плечо мужчины, стараясь не разрыдаться.

Де ла Марк посадил Теодора впереди себя, и сказал: «Ваши вещи из кареты привезут чуть позже, хорошо? Вам же надо, — он кивнул на окровавленное платье, — переодеться».

— Меня зовут мадам Бенджамин, — сказала Марта, глядя на заходящее солнце.

— Рад знакомству, мадам — чуть поклонился адмирал.

Тео вздрагивала, измучившись от холода и слез. Снег перешел в метель, стемнело, а они все ехали куда-то вдаль.

— Куда вы меня везете, месье? — робко спросила девочка.

— Заткнись, — пробормотал мужчина и выругался.

Тео прислушалась — сзади был слышен стук копыт.

«Мама!» — подумала она с надеждой.

Мама всегда была рядом — Тео даже не могла себе представить жизни без нее. У нее были ласковые руки и самое красивое на свете лицо — Тео, рассматривая себя, иногда жалела, что она сама такая смуглая и темноволосая — ей хотелось быть белокожей, как мама, с чуть заметными веснушками на щеках.

А еще Тео хотелось быть такой же смелой, как мама или брат — она пугалась звука выстрелов, и не любила держать в руках оружие. Даже красивый кинжал, с золотой фигуркой рыси, она сразу откладывала в сторону, а Теодор вечно клянчил его у мамы — поиграть.

Всадник, везущий Тео обернулся, и, едва успев ухмыльнуться, тут же обмяк в седле. Увидев, как растекается кровь по его лицу, Тео истошно завизжала. Лошадь, испугавшись, прянула, но тут же чья-то сильная рука схватила уздечку.

— Месье! — облегченно сказала Тео, увидев знакомое лицо, и тут же расплакалась. «Месье, меня похитили! Я хочу к маме!»

— Ну конечно, дорогая моя девочка, — мягко сказал дон Хуан, пересаживая Тео к себе, — видишь, я убил этого мерзавца. Все будет хорошо, не бойся, конечно, я отвезу тебя к твоей матушке. Тихо, — он погладил Тео по голове. «Ну не надо плакать, милая. Все закончилось».

Тео всхлипнула и плотнее прижалась к мужчине. От него пахло уютно, как иногда от Селима — немного порохом, немного лошадьми.

— Поспи, — сказал дон Хуан. «Мы скоро приедем».

 

Мон-Сен-Мартен

— Так вы тот самый адмирал де ла Марк? — Марта, наклонившись, держала завернутый в тряпку лед у перевязанной щиколотки.

Когда адмирал вправлял ей вывих, Теодор опять попросил кинжал, но Марта устало улыбнулась: «Месье де ла Марк не причинит мне вреда, милый, не бойся».

У него были сильные и умелые руки — Марта едва успела вскрикнуть, как боль утихла.

«Простите» — извинился мужчина.

— Ничего, — Марта посмотрела на прикорнувшего в кресле сына. «Он устал, надо бы его в постель отправить».

Адмирал налил ей вина и поднялся: «Я отнесу его, мадам. В вашей комнате немного холодно, вы уж простите, такой замок, — он обвел рукой зал, — не протопить весь, как не старайся. Но я велел принести жаровню и поставить рядом с кроватью, будет теплее».

— Спасибо, — Марта закуталась в меховое одеяло.

Виллем, взяв на руки Теодора — мальчик даже не проснулся, только зевнул, — вышел, а Марта, подняв голову, посмотрела вверх. Под сводами потолка трещали факелы. В зале только и было, что два старых, рассохшихся кресла, да прохудившийся ковер перед камином, где горело целое бревно.

В узких бойницах свистел ветер, задувая снег на пол, сложенный из грубых каменных плит.

Когда они поднимались на холм, к замку, Теодор восхищенно спросил: «Сколько ему лет?».

— Стенам — пятьсот, а башне — чуть поменьше — улыбнулся Виллем.

— И вы все это время здесь живете? — удивился мальчик.

— Поскольку мне всего тридцать пять, — серьезно ответил адмирал, — то нет. А вот мои предки — да.

— А можно будет потом его осмотреть? — попросил Теодор.

— Конечно, — огромные ворота стали медленно открываться. «Только, — предупредил его Виллем, — надо делать это вместе со мной. Жилая тут только башня — он показал на возвышающийся над ними круглый донжон, — а все остальное потихоньку разрушается».

— Надо отстроить! — Теодор дернул его за рукав.

Виллем аккуратно снял мальчика с лошади. «Такие большие замки уже не нужны, к счастью.

Мадам, — он повернулся к Марте, — простите, но мне придется нести вас на руках. Там лестница, вы по ней никак не пройдете».

— Ну что делать, — вздохнула Марта.

— Спит, — Виллем, вернувшись, сел напротив нее и выпил. «Я еще шкуру на кровать положил, она пыльная, конечно, но теплая. Это мой дед убил, тогда тут, в горах, еще медведи водились», — он рассмеялся и посмотрел на Марту.

— Вы не волнуйтесь, мадам, — вдруг сказал адмирал, — завтра утром вернутся мои люди, может быть, уже и с дочкой вашей. И да, — он улыбнулся, — я тот самый де ла Марк. А вы откуда обо мне знаете, мадам Бенджамин?

— Штатгальтер рассказывал, — Марта посмотрела на огонь, и ей вдруг захотелось расплакаться — от усталости и отчаяния. «Я подруга его жены».

— Мадам Шарлотты, — Виллем иронически улыбнулся. «Ну, а на дороге-то вы что делали?».

— Мне надо было в Антверпен, — безразлично ответила Марта. «Мы были в Тюрнхауте, на встрече с Хуаном Австрийским».

— А, так вы знаете двух моих злейших врагов, — зевнул адмирал. «Один выгнал меня из Голландии, другой — мечтает повесить или заколоть».

— За что вас так? — Марта чуть пошевелила лежащей на деревянной скамейке ногой. «Почти не болит».

— Прикладывайте, не ленитесь, — приказал де ла Марк. «Если все будет хорошо, через пару дней уже ходить сможете. А за что меня? — он помолчал. «У меня со штатгальтером разные взгляды на будущее Голландии, вот и все.

Хуана — того я сам рано или поздно убью, как и всех испанцев, что тут еще остались, а вот с Вильгельмом мы когда-то вместе воевали. Но, мадам, с тех пор наши пути разошлись — навсегда. Допивайте вино, — он поднялся.

— Почему? — удивилась Марта.

— У вас самой уже глаза закрываются, — мужчина помолчал. «Я велел к завтрашнему утру нагреть воды, — вам принесут в комнату. Женщин тут нет, — он вдруг покраснел, — так что, простите, помочь вам будет некому».

— Сама справлюсь, — коротко ответила Марта. «Спасибо вам. А Теодор?» — спохватилась она.

— Ну, если вы мне доверите своего сына, — Виллем рассмеялся, — я за ним присмотрю, пока он будет мыться.

— Доверю, конечно, — Марта протянула руки и вдруг спросила: «Вам не тяжело? Меня носить все время».

— Да вы и не весите ничего, мадам, — Виллем отворил дверь в большую, темную комнату, еле освещенную углями жаровни. Теодор, угревшись под шкурой, спокойно сопел на кровати.

— Она еще времен моего прапрадеда, — адмирал осторожно опустил Марту рядом с мальчиком. «Постарайтесь сильно не ворочаться, ужасно скрипит».

— Я сплю очень спокойно, — Марта вдруг спросила, прижимая к себе теплого, сонного мальчика: «Почему вы с нами возитесь, месье де ла Марк?».

— Ну, я все-таки рыцарь, мадам, это моя обязанность — защищать слабых людей, — удивленно ответил мужчина.

— Я не слабая, — обиженно сказала Марта.

— Даже самым сильным из нас иногда надо побыть слабыми, — он повернулся, уже на пороге, и тихо сказал: «Отдыхайте, мадам, доброй вам ночи».

Марта уткнулась носом в мягкие волосы сына, он пробормотал что-то, и женщина, уже засыпая, шепнула: «Все будет хорошо, милый».

 

Гент

— Его высочества пока нет в городе, — устало сказал Петя. «Если у вас денежный вопрос — это ко мне».

Сидевший перед ним человек чуть помялся. «Мне бы лично с его высочеством…»

— Ну, ждите тогда, — посоветовал Петя и углубился в свои расчеты.

— Я кондитер, — внезапно заявил человек.

— И? — Петя поднял бровь. «Зачем это вам нужен дон Хуан, у нас тут, — Петя рассмеялся, — сладости не в почете, у нас военный лагерь».

— Его высочество заказал десять фунтов конфет и пирожных, — обиженно сказал кондитер, — это уж вы сами разбирайтесь — для чего они вам тут.

— Счет давайте, — вздохнул Воронцов, и, пробежав глазами бумагу, заявил: «Дороговато что-то, месье».

— Пьер, не скупись, — дон Хуан стоял на пороге. На коротких, рыжеватых волосах таяли снежинки.

— Метель на улице, ни зги не видно, — полководец повернулся к торговцу. «Сейчас вам заплатят, и несите в мои покои, охрана вам покажет — куда. Пьер, ты все знаешь, — у нас есть приличное вино? Не эта кислятина, которую мы солдатам даем, а что-то достойное?»

Петя отсчитал серебро и поднялся.

— Из личных запасов, — сказал он, открывая шкаф. «Белое бордо. Трех бутылок хватит вам, ваше высочество?»

— Более чем, — усмехнулся дон Хуан. «Пьер, я счастлив», — восторженно сказал он. «Приходи ко мне обедать завтра вечером, я тебе покажу мою новую звезду — мадемуазель Тео. Она прекрасна, ты сам оценишь».

— А до этого времени вас не беспокоить? — понимающе улыбнулся Петя.

— Даже если под стенами Гента вдруг появится орда варваров, — Хуан подхватил вино. «Боже, Пьер, какая меня ждет ночь. И утро, и день. А потом опять ночь. Господи, — полководец поднял глаза к небу, — спасибо тебе».

Петя захлопнул дверь и ворчливо сказал: «Вскоре приедет разгневанная мамаша, которую успокоит только золото. А потом новая любовь понесет, и придется покупать дом и платить содержание — ей и ребенку. А у нас кошелек не бездонный, между прочим. Кстати, надо бы посмотреть, что там с отдачей займов».

Он посмотрел на открытый шкаф, где в темноте чуть поблескивали бутылки, и, разозлившись на себя, резко повернул ключ в дверце.

— Хватит, — Петя зажег еще свечей и, пролистав свои записи, покусал перо.

— Весной заберу дочку, — подумал он, а летом — женюсь. Ну не может быть, чтобы во всей Англии не нашлось одной милой, спокойной девушки. Женюсь, отправлю их в усадьбу, и пусть там сидят. Черт с ней, с любовью, пусть без нее, но хоть тоски такой не будет.

Наверное, — усмехнулся он.

— Ой, я так хорошо выспалась! — Тео, потянувшись, сладко зевнула. «Спасибо, ваше высочество! И тепло тут как!».

В маленькой комнате жарко горел камин. Дон Хуан присел на кровать и сказал: «Называй меня просто по имени, милая».

— Ну, вы же все-таки принц, — рассмеялась Тео. «Надо вежливо, матушка нас всегда так учит».

— Даже принцы отступают перед красотой, — улыбнулся мужчина. «Хочешь поесть?».

— Мне надо…, - Тео ужасно смутилась и отвернулась.

— Все найдешь вон там, — дон Хуан указал на дверь в углу комнаты. «А потом приходи, я для тебя сладостей заказал».

— Ой, — Тео поднялась, — спасибо вам большое, ваше высочество.

Мужчина рассмеялся. «Ну ладно, если настаиваешь на «высочестве», я спорить не буду».

Там было мыло, и ароматическая эссенция — как у матушки, — в красивом флаконе, и вода — только согретая, и шелковые салфетки.

— Прямо рай, — пробормотала девочка, и, оглянувшись на дверь, быстро поводила пробкой от флакона по шее. Запахло апельсиновым цветом. «Как в Италии», — мечтательно прошептала Тео.

— У вас очень вкусные пирожные — Тео облизнулась и спросила: «Можно еще одно?».

— Ну конечно, — дон Хуан подвинул ей серебряное блюдо. «Хочешь, поиграем во что-нибудь?

В карты, например, — предложил он.

— Я умею, — заявила Тео. «Меня матушка научила. Мой брат, правда, лучше играет — он более способный, у него с математикой хорошо».

— А у тебя, с чем хорошо? — улыбнулся Хуан Австрийский, тасуя колоду.

— С музыкой, — Тео взяла свои карты. «Если бы у вас здесь была лютня, я бы вам спела».

— Завтра будет, — пообещал мужчина. «Это очень простая игра. Проигравший что-то с себя снимает, например, — он помолчал, — чулок».

Девочка рассмеялась. «Я так скоро без платья останусь, я же говорила — я плохо играю».

Дон Хуан ничего не сказал, только посмотрел на нее — так, что Тео вся зарделась.

Ей было очень интересно — такое приключение! «Потом матушке все-все расскажу», — пообещала себе девочка.

Рядом с ней сейчас стоял большой серебряный кубок, и Тео попробовала, — матушка давала им вино, разбавленное водой, а здесь было крепкое — голова сразу же закружилась.

— Ну вот, я проиграла, — посмотрев на стол, весело сказала она. «Что снять?».

— Выбирай сама, — Хуан Австрийский усмехнулся.

— Туфельку — решила Тео и потянулась вниз.

— Подожди, — мужчина встал на колени перед ее креслом. «Позволь мне. Какая у тебя ножка крохотная!» — он осторожно снял атласную туфлю, и, проведя, пальцами по щиколотке, прижался к ней губами.

— Месье, — потрясенно сказала Тео, — что вы делаете!

— Целую тебя, счастье мое, — поднял он глаза. Тео почувствовала, как его губы двинулись вверх — к пока еще прикрытому платьем колену.

— Меня нельзя целовать, ваше высочество, — Тео вжалась в кресло, — я еще маленькая!

— Ну, даже маленькие девочки когда-то становятся взрослыми женщинами, — усмехнулся дон Хуан. «Такими женщинами, которых можно целовать в губы. Ты когда-нибудь это делала?».

— Нет, — Тео покраснела. «Мориц один раз поцеловал меня в щеку, когда мы играли, и все».

— Тебе понравилось? — мужчина положил руку на ее колено, и девочка вздрогнула. «Не бойся, — нежно сказал он.

— Да, — вздохнула Тео. «Только это было очень быстро».

— Ну, — улыбнулся Хуан Австрийский, — можно и медленно. Хочешь?

— В щеку? — Тео все не смотрела на него.

— В губы интереснее, — небрежно сказал дон Хуан. «В конце концов, ты совсем взрослая девушка. Тебе ведь лет четырнадцать?»

— Мне только в марте будет десять, — Тео покачала головой. «Пожалуйста, месье, отпустите меня. Я хочу к маме!», — девочка вдруг расплакалась.

— Ну, давай один раз поцелуемся, — помедлил мужчина, — и поедем к маме. Хорошо?

Пожалуйста, — он так и стоял на коленях рядом с ее креслом.

— Один раз? — Тео всхлипнула.

— Ну конечно, — успокоил ее дон Хуан. «Мы ведь с тобой друзья, милая, правда?».

— Да, — Тео вздохнула, и, закрыв глаза, подставила ему щеку.

Мужчина привлек ее к себе и прижался к ее губам.

— Нет! — крикнула Тео. «Не надо! Прошу вас! — девочка попыталась его оттолкнуть, но дон Хуан легко взял ее на руки и опустил на кровать. «Тихо, тихо, — мягко сказал он, расстегивая ее платье, — тихо, сладкая моя девочка».

Тео старалась вывернуться, но мужчина был гораздо сильнее, и она обреченно зарыдала, услышав звук разрываемой на груди ткани.

 

Амстердам

Джон повертел в пальцах серо-зеленую, гладкую бусину, и хмыкнул: «Быстро растворяется?»

— Мгновенно. Смотрите — Давид потянулся за вином. «Нет ни пены, ни осадка — идеальное снадобье». Разведчик обвел глазами кабинет и, потянув носом, вдохнув резкий запах, наклонился над небольшой банкой.

— Если вы еще подышите этим, даже я вас не спасу, — насмешливо предупредил Кардозо.

— Гм, — Джон поразмыслил. «Интересная штучка. Только надо подумать, как ее применять. В большой комнате она ведь бесполезна».

— Да, — Давид положил бусину в конверт и запечатал его. «Однако можно добавлять это в благовония или свечной воск. Конечно, будет не так быстро, но финал, — врач усмехнулся, — останется неизменным».

— Спасибо, — Джон убрал яд и передал Кардозо тяжелый кошелек.

— Вот еще что, — Давид замялся, — я говорил с женой. Она тоже собирается в Новый Свет. Со мной, — добавил врач.

— Понятно, что не со мной, — разведчик наморщил лоб, и вдруг рассмеялся. «С другой стороны, дон Давид, так будет даже достоверней. Я вообще предпочитаю семейных агентов.

— С холостяками бывают ненужные, — он помолчал, — осложнения. Да и с теми, у кого жены не при них — тоже случаются», — нахмурился он.

— Я не собирался изменять жене, — сухо ответил Давид.

Джон вздохнул. «На словах, мой дорогой дон Кардозо, — никто не собирается, только вот на деле — почему-то это происходит сплошь и рядом. Ну что ж, хорошо — тем более, что я вас не в монахи там прочу, — он рассмеялся.

— Я, конечно, ни во что ее втягивать, не намерен, — Кардозо взглянул на разведчика. «Будет сидеть дома, так что не волнуйтесь».

— Ну, тогда пусть учит испанский — она же не знает его, как я понимаю? — поинтересовался Джон.

— Нет, откуда? — пожал плечами врач. «До Святой Земли она в Польше жила».

— Испанский, — повторил Джон. «И с католицизмом ее познакомьте — потому что в церковь-то ей ходить придется, как, впрочем, и вам.

И пожалуйста, дон Давид, я вам уже говорил об этом, и еще раз повторяю — осторожность, и еще раз осторожность. Инквизиция, — она и в Новом Свете инквизиция, они там тоже не дремлют. Я вас туда не для того посылаю, чтобы вы там на костер взошли».

Кардозо улыбнулся. «Да я и сам не хочу так свою жизнь заканчивать. У меня книга не дописана, — он похлопал по высокой стопке листов, — опять же, в Новом Свете — там и болезни другие, и флора совсем иная, чем здесь, у нас — надо будет все исследовать».

— Ну и хорошо, — разведчик поднялся и протянул ему руку. «Значит, в конце июня жду вас с женой в Плимуте. Поплывете вы окольным путем — до Канарских островов вас наше судно доставит, там сойдете на берег, и в Новый Свет уже на испанском галеоне отправитесь. Так безопасней».

— Спасибо, — ответил Кардозо. «И за семью — тоже спасибо. Хотя, — он вдруг усмехнулся, — вы этим прибавили работы моим родителям».

— Почему? — заинтересовался разведчик.

— Им надо быстро моих младших братьев женить — где им в Лондоне наших невест найдешь? — объяснил Кардозо. «Так что сейчас они только этим и заняты».

Выйдя из кабинета врача, Джон вдруг остановился на мосту через Амстель, и, подышав на пальцы, достал конверт.

Мой дорогой! — прочитал он, — «малыш растет и уже пополз. Следующей осенью, когда ты приедешь, маленький Джон, я думаю, уже будет ходить.

Глаза так и остались голубыми — спасибо твоей английской крови, а вот волосы, ты уж извини, темнеют — все же наш сын наполовину итальянец.

Зима у нас тоже холодная, я слышала, что во всей Европе так. Но мы все, же стараемся гулять каждый день, хоть и понемногу. Ты, пожалуйста, будь там осторожней — все-таки война. Когда ты в Лондоне, я за тебя меньше волнуюсь.

Приезжай быстрее, мы тебя ждем и любим, Обнимаю тебя, мой милый, Твоя Вероника

— И все равно ведь, упрямица, не согласится переехать, — подумал Джон, свернув письмо.

«Хотя, конечно, там она мне пока нужнее — пусть она и не работает больше, но знакомства-то у нее остались, и хорошие знакомства.

Конечно, сейчас мальчик маленький, могут и там посидеть, еще года два-три, а потом пусть отправляются в Англию. Мне тоже хочется хоть иногда возвращаться не в пустынный, пыльный дом, а в семью, и сына видеть хочется. Да и Веронику, — он вдруг усмехнулся, — тоже, и еще как».

— Ладно, — он вдохнул свежий, морозный воздух, и оглянулся по сторонам. «Где-то тут я видел аптекаря», — пробормотал Джон и прищурился.

— А, вон и вывеска. Ну что ж, — он убрал письмо и засунул руки в карманы, — еще одно дельце тут, в Амстердаме, — и пора навестить нашего друга штатгальтера, а то он меня заждался, думаю».

Мон-Сен-Мартен

— Знакомая пуля, — Виллем разогнулся, и, взяв у слуги салфетку, вытер руки. «Хорошо, что она не прошла навылет, а застряла в голове», — он посмотрел на тело.

— Где нашли? — спросил адмирал у главы своей охраны.

— Вот тут, в канаве валялся, — офицер развернул карту. «Если бы не конь его, что прискакал на крестьянский двор неподалеку, мы бы и не заметили труп — над ним сугроб уже намело. А так — больно уж лошадь у него приметная, в округе ее знают. Прочесали все поля окрестные и достали его из-под снега».

— Хоть Кривой Франсуа и разбойник был, — заметил адмирал, все еще вглядываясь в пулю, — однако и разбойникам положено христианское погребение. Вы там отвезите его на церковный двор ночью, — вот, — он отсчитал серебро, — положите кошелек рядом с телом.

«А раньше бы я приказал просто выбросить труп католика собакам, — Виллем усмехнулся, вертя в пальцах кусочек металла. «Умнею потихоньку, пора бы уже, к сорока-то годам.

Штатгальтер бы за меня порадовался. Однако я с мертвыми не воюю — я воюю с живыми».

Точно такую же пулю достали год назад у него из плеча — и пистолет, и владельца оружия Виллем знал очень хорошо.

— Для чего ему девочка? — нахмурился адмирал. «Из-за выкупа? Ерунда, денег у него сколько угодно. И откуда он вообще ее знает? Хотя нет, это понятно — у дона Хуана язык, как помело, это всем известно, он не преминул рассказать своему соратнику о переговорах в Тюрнхауте.

Нет — либо он все это подстроил, зная, что я буду проезжать по дороге, — для того, чтобы выманить меня на встречу и убить — но зачем?

Год назад он меня ранил, потому что это была стычка в лесу, и он просто не знал, кто перед ним. С тех пор мы несколько раз виделись — хотел бы, давно бы уже убил, он же стреляет очень метко.

— Остается только одно, — Виллем вдруг сжал пальцы — до боли, и отбросил пулю.

— Тогда действовать надо как можно быстрее — черт с ним, с риском, пойду сам, без охраны.

Вот же мерзавец, а по виду и не скажешь.

Только ей нельзя говорить, ни в коем случае, а вот кое-что другое, — адмирал вдруг улыбнулся, — это я ей скажу. И сегодня же, перед тем, как отправлюсь в Гент.

— Вот здесь, — показал Теодор Виллему, — здесь другая кладка.

— Правильно, — удивился адмирал, — а ты откуда знаешь?

Они стояли на стене замка, и Теодор ухмыльнулся: «Так видно же. Как тут красиво, — вдруг добавил он искренне. «Словно в Тоскане. А другая кладка — голубые глаза взглянули на Виллема, — это потому что замок атаковали?

— И много раз, — ответил де ла Марк. «А потом отстраивали заново».

— А вы умеете? Ну, атаковать? — спросил Теодор.

— Умею, — Виллем вдруг рассмеялся. «Я, дорогой мой, порты захватывал и крепости брал — такие, как эта».

— Я хочу быть воином, — мальчишка помрачнел. «Но и строить тоже хочу. Не знаю, что буду делать, когда вырасту. А можно, — он помолчал, — я сделаю рисунок замка? Я умею».

— Можно, конечно, — Виллем потрепал его по рыжим кудрям. «А ты бы шапку надел, Теодор — тут все же высоко, ветер вон какой холодный».

— Месье, — сказал мальчик, послушно вытаскивая шапку из-за пазухи, — а что будет с моей сестрой?

— С твоей сестрой, — ответил адмирал, положив ему руку на плечо, — все будет в порядке.

— Я вам верю, — серьезно проговорил Теодор и замолчал. Они так и стояли, глядя на запад, где уже начинало заходить солнце, — мужчина и мальчик.

— Вы знаете, мадам, — Виллем наклонился и подбросил дров в камин, — как звали моего прапрадеда?

— Нет, — она сбросила сапожки и, подобрав под себя ноги, укутала их меховым одеялом.

— Его звали «Арденнский вепрь», — мужчина посмотрел на Марту темными, как каштаны глазами. «Мы с вами сейчас как раз в этих горах, в Арденнах», — он обвел рукой вокруг себя.

«А «Вепрем» он стал, потому, что всегда добивался своего, — де ла Марк помолчал, — как и я».

— И чего вы сейчас хотите добиться? — устало сказала Марта.

— Чего? — Виллем прошелся по залу и вдруг прервался, посмотрев в бойницу. «Идите-ка сюда, мадам".

Она, прихрамывая, встала рядом.

Над заснеженными склонами, играл чудный, — брусничный, сиреневый, золотой закат. «Какой яркий», — тихо проговорила женщина.

— Так вот, мадам, — он чуть встряхнул русыми, вьющимися волосами, — я же вам говорил — я рыцарь. По рождению и по воспитанию. Моя семья живет здесь уже пять веков. А рыцари, — он улыбнулся, — должны защищать людей. Поэтому я добьюсь того, что дочь к вам вернется — живой и невредимой.

— Однако…, - он помолчал, — есть еще кое-что. Я сейчас еду за вашей девочкой, и хотел вам сказать это на прощанье.

— Что? — ее зеленые глаза казались сейчас совсем прозрачными — как морская вода.

— Я плохой рыцарь, — улыбнулся де ла Марк краем губ. «Я не должен был в вас влюбляться, раз вы под моей защитой, а вместо этого, — он прервался и взглянул ей в лицо — влюбился».

— Даже слушать вас не хочу! — вдруг закричала Марта. «Пока моя дочь в опасности, пока я не знаю, что с ней, я и думать ни о чем другом не собираюсь!»

— Вы очень красивы, когда гневаетесь, — спокойно заметил Виллем. «И вообще — очень красивы. Так вот, мадам, я клянусь привезти вашу дочь сюда. Не будь я де ла Марк».

— А если не привезете? — устало спросила Марта.

Виллем рассмеялся. «Обещаю. Потому что я очень хочу, чтобы моя любовь к вам, мадам, была бы вами разделена».

 

Гент

Дверь затрещала и соскочила с петель.

— Если ты дернешься, Хуан, — сказал стоящий на пороге мужчина, — я тебе голову прострелю.

Хоть ты и одолжил, у меня пистолет для своей маленькой прогулки по лесам, я нашел еще один. А ну поднимайся, быстро, — Корнель повел дулом в сторону стены.

Дон Хуан послушно встал.

Тео, сжавшись в комок, прикрылась подушкой.

— Меня зовут месье Пьер, — сказал красивый, невысокий мужчина, оглядывая комнату. Увидев разбросанные по столу карты и кубки с вином, он поднял бровь.

— Иди сюда, — он протянул руку девочке. Та помотала головой и разрыдалась.

Петя разозлился, и, взяв девчонку в охапку, не обращая внимания на ее слезы, вынес из комнаты.

— Так, — он открыл дверь своих покоев, — сиди тут. Я тебя закрою на ключ, — вот он, — Петя повертел им перед носом у девочки, — а ключ положу в карман. Вернусь, и поедем к твоей матушке».

— А если не вернетесь? — икнула она, и вытерла лицо рукавом.

— Не было еще такого, чтобы я не возвращался, — усмехнулся Петя. «Где твоя матушка, кстати?»

— Не знаю, — девчонка опять заплакала. «Мы ехали в Антверпен и меня похитили, на дороге».

— Час от часу не легче, — пробормотал Воронцов. «Вот тебе, — он порылся в ящике стола, — иглы и нитки. Платье свое зашей, я тебе ночью другой одежды не достану. Умеешь?

— Ага, — хлюпнула девочка.

— Прекрасно, — обрадовался Петя. «Заодно вот, — он махнул рукой в сторону шкафа, — где там дырки на одежде, или манжета отпоролась — тоже зашей. И вообще приберись тут, ладно?».

— Хорошо, — девчонка смахнула с лица слезы и, оживившись, спросила: «А метла есть у вас, месье?»

— В передней стоит. И не вздумай прыгать в окно — сварливо сказал Петя, — мне тебя матушке твоей надо привезти здоровой и невредимой».

— А мы скоро к ней поедем? — спросила она, вдевая нитку в иглу.

— Как только я выясню, где она — пообещал Петя.

Увидев его на пороге, дон Хуан вскочил из-за стола, опрокинув бокал.

— Пьер, клянусь, я не знал, что ей десять лет!

— Сколько? — побледнев, спросил Петя, и подумал: «Господи, как хорошо, что я засиделся над расчетами и остался тут. Как хорошо, что я услышал из-за его двери шум и решил проверить — что происходит».

— А ну пошли, — приказал он Хуану.

— Куда? — спросил полководец.

— Увидишь, — грубо сказал Петя, и повел дулом пистолета. «Пошли, а то я тебе мозги вышибу, ты меня знаешь, у меня рука не дрогнет».

Воду для лагеря брали из большой проруби на Шельде.

— Пьер, ты только не убивай меня, — вдруг сказал Хуан, когда они спустились на лед. Было очень холодно, в черном, высоком небе, еле виднелись звезды. Город спал. «Это больше не повторится», — пообещал полководец.

— Вот что, дорогой мой принц, — сказал Петя, приставив пистолет к его голове, — я для твоих нужд беру займы у банкиров. У приличных, семейных людей. У них дочери — ровесницы этой несчастной девочке, — он кивнул в сторону набережной. «Ты думаешь, мне хоть кто-то даст деньги, если пойдет слух, что ты изнасиловал ребенка?».

— Я ее пальцем не тронул, — пробормотал Хуан замерзшими губами. «Ты сам видел».

— Я видел рыдающую девчонку в разорванном платье, — жестко ответил Петя. «Мне хватило.

Либо ты прекращаешь эти свои, — Петя поморщился, — эскапады, либо я на тебя больше не работаю, Хуан. И учти — теперь я с тебя глаз не спущу, мне моя репутация тоже дорога».

— Такое не повторится, — испуганно прошептал Хуан.

— Очень хорошо, — спокойно сказал Петя, и выстрелил.

Виллем посмотрел на темные окна и заметил огонек свечи.

— Ну, хорошо, месье Пьер, — пробормотал он. «Посмотрим, спустишься ты, или нет. Если не спустишься, я просто взломаю дверь, и все тут».

Он подобрал камень, и, обернув вокруг него записку, кинул в окно. Стекло зазвенело и разбилось. Адмирал прижался к стене дома и подождал. Наверху было тихо — ни звука, ни шороха. Он достал шпагу и вдруг услышал чье-то дыхание — совсем рядом.

— Месье Виллем, — сказал Корнель, зажав рукой плечо, — оставьте свою привычку тыкать шпагой в каждого прохожего. Вам же четвертый десяток, пора бы и научиться хладнокровию.

И как это я вас издалека не заметил — вы же высокий, в отличие от меня.

— Мне надо быть осторожным, месье Корнель, я на вражеской земле, в отличие от вас, — грубо ответил адмирал. «Где ребенок?»

— А вам какое дело? — Корнель посмотрел на свои окна. «И зачем вы мне стекло разбили?

Это дорогая вещь, между прочим. Девочка у меня», — прибавил мужчина.

— Ах, ты мерзавец, — адмирал опять потянулся за шпагой. «Я тебе сейчас голову снесу. Если ты ее, хоть единым пальцем тронул…».

— Он хороший, не надо! — раздался детский голос сверху. «Он меня спас!»

Тео высунулась на улицу и сбросила к ногам мужчин камень, обернутый в записку.

— Холодно, — сказал Корнель. «Убери голову внутрь».

— И осторожней, не порежься, — добавил Виллем.

— Приглашаете меня на встречу, — хмыкнул месье Пьер, прочитав послание. «Ее мать у вас?»

— он кивнул на свои окна.

— Да, вместе с ее младшим братом. Я привез от них письмо, — адмирал, наконец, убрал клинок в ножны. «Это если вы мне не доверяете», — ядовито сказал он.

— Да отчего же, — Корнель вздохнул и посмотрел на испачканные кровью пальцы. «Как вы меня нашли?».

— Пуля из вашего пистолета, я ведь с ним уже знаком, — адмирал помолчал и добавил. «Мои люди разыскали труп того, кто ее похитил».

— Умно, — хмыкнул Корнель. «То-то я удивился, когда он у меня оружие одалживал — у него с десяток пистолетов, но вот вдруг отчего-то понадобился мой».

— Дон Хуан? — устало спросил Виллем.

Вместо ответа Петя вдруг усмехнулся: «Я ему устроил то, что он нескоро забудет».

Пуля пролетела над самым ухом полководца. Тот дернулся от страха, поскользнулся на льду, и, нелепо взмахнув руками, упал в полынью.

— Пьер! — крикнул он. «Пьер, я замерзну!».

— А мне какое дело, — зло ответил Корнель, и, повернувшись спиной к пытающемуся выбраться из проруби человеку, ушел с реки.

— Ну, ничего, — вдруг сказал Виллем, — я его еще убью. Его и вас.

— Слушайте, арденнский вепрь, — Петя вдруг разъярился, — забирайте ребенка, и чтобы духу вашего к утру в городе не было. Не рискуйте зазря, вам еще девочку к матери привезти надо.

— А вам надо перевязать руку, — Виллем посмотрел на рану. От промокшего в крови рукава на морозе шел пар. «Давайте я вам помогу. И деньги отдам, за стекло».

— Потом рассчитаемся, — Корнель поморщился от боли. «Привезете мне каких-нибудь завлекательных писем. А с рукой, — он помолчал, — пойдемте, только ребенку не надо этого видеть, испугается же».

— С ней все в порядке? — спросил адмирал, когда они шли по темной лестнице наверх.

— Да, — Корнель помолчал. «Я вовремя услышал крики».

— Если бы не она, — Виллем кивнул на дверь, — я бы сейчас пошел к вашему, — он выругался, — патрону, и прирезал бы его без всякого сожаления.

Петя, молча, пропустил адмирала вперед, в комнату.

— Да, это почерк матушки. И Теодора — Тео подняла зеленые глаза и посмотрела на адмирала. «Что с ними, месье?».

— Они в безопасности, у меня в Мон-Сен-Мартене, — улыбнулся Виллем. «Это замок, где я живу. У матушки твоей была нога вывихнута — она там, на дороге, упала, но сейчас уже все хорошо. Брат твой попросил разрешения нарисовать мою крепость. Еще сказал, что не знает — воином хочет быть или архитектором».

— Теодор все решить никак не может, да, — девочка вдруг посерьезнела: «Месье Пьер, у вас кровь! Надо же перевязать!».

— Ты можешь мне помочь, Тео? Не побоишься? — спросил ее Виллем, засучив рукава.

— Я теперь ничего не боюсь, — девочка откинула голову назад, и адмирал увидел, как засверкали ее глаза. «Вроде и не похожа на мать, а стать — та же», — подумал он и вслух попросил: «Ну, тогда принеси мне воды, ладно?».

— А я у вас убралась, месье Пьер, как вы и просили, — сказала Тео, глядя на то, как адмирал перевязывает рану. «Вам больно?» — озабоченно спросила она.

— Не очень, — Петя закрыл глаза и подумал, что, как только адмирал увезет девочку, он ляжет в постель и будет спать — долго и без снов. «Спасибо», — прибавил он, улыбнувшись. «А то я один живу, служанка приходит, конечно, но редко».

— И одежду привела в порядок, какую успела, — девочка помолчала и вдруг, решительно, сказала: «Вам жениться надо, тогда жена за вами будет ухаживать».

— Вот летом и женюсь, — Петя протянул здоровую руку и отпил немного вина.

— Все, — адмирал разогнулся, — через пару дней сходите к хирургу, поменяете повязку, а так все хорошо, рана неглубокая».

— Месье Пьер, — Тео вдруг покраснела, — а что с вашими пальцами случилось? — она кивнула на его левую кисть.

— Кинжалом отрезал, отморожены были, — Петя чуть подвигал рукой — раны почти не чувствовалось.

— Сами? — ахнула Тео. «Какой вы смелый!»

— Езжайте, — Петя встал и глубоко, неудержимо зевнул. «Светает уже. Вы же сюда, наверное, один явились, адмирал?» — усмехнулся он.

— Откуда вы знаете? — удивился Виллем.

— Не станете вы других людей под удар подставлять, если сами можете справиться, — Петя взглянул на Виллема. «А, поскольку вы без охраны, я бы вам советовал уносить отсюда ноги, и быстрее».

— Спасибо вам, — смутившись, сказала Тео и присела.

— Ты за ним следи по дороге, — ворчливо посоветовал ей Петя, кивая на Виллема. «Если надо будет еще кого-нибудь спасать — пусть сначала тебя к матушке отвезет».

— Увидимся, адмирал, — Корнель подал де ла Марку руку и тот ее пожал. «Хорошо, что вы вмешались», — сказал Виллем, глядя ему в глаза.

— Я хоть и воплощение дьявола, а также иезуит, — вздохнул Петя, — но все же человек, месье де ла Марк».

— А кто такие иезуиты? — заинтересовалась Тео.

— Вот он — Петя кивнул на адмирала, — тебе по дороге расскажет.

Он высунулся в разбитое окно. Над низкими берегами Шельды вставал еще робкий, еле заметный рассвет. Когда белый конь адмирала слился с заснеженной равниной на том берегу реки, Петя вытянулся на кровати и прошептал: «Господи, сделай так, чтобы меня никто не будил — хотя бы пару часов».

Он завернулся в плащ, — камин потух, в комнате было холодно, по полу гулял ветер, — и через несколько мгновений уже крепко спал.

 

Мон-Сен-Мартен

— Смотри, мама, — сказал Теодор, заканчивая рисунок, — вот как надо отстроить этот замок.

Чтобы он стал совсем, красивым.

Марта подняла глаза от книги и ахнула — на каменной стене зала поднималась вверх сказочная крепость со многими башнями. Центральный донжон был шестигранным, увенчанным высоким шатром. Из бойниц виднелись пушки.

— Как ты думаешь, — озабоченно спросил Теодор, отряхивая руки от угля, — адмирал не рассердится, что у него тут теперь картина?

— Не рассердится, — усмехнулся Виллем, с порога, и отступил в сторону.

— Мама! — Тео бросилась к ней и Марта почувствовала, как увлажнились ее глаза. «Мама, не плачь», — серьезно сказала Тео. «Все хорошо».

— Сестричка, — Теодор тоже прижался к матери и обнял Тео одной рукой. «С тобой все в порядке?» — спросил мальчик.

— Конечно. Я по вам так скучала, так скучала, — девочка шмыгнула носом.

— Милые мои, — шепнула Марта и подняв глаза, улыбнулась: «Спасибо вам, месье де ла Марк».

— Я же обещал, мадам, — он вдруг посмотрел на стену и сказал: «Теодор, у меня есть старые планы этого замка — еще времен моего деда. Хочешь, найдем их? Только для этого надо будет порыться в библиотеке. Поможешь мне? — адмирал протянул руку, и Теодор восхищенно сказал: «Конечно, месье!»

— Можешь называть меня Виллемом, — улыбнулся мужчина, и они вышли.

Марта погладила темные локоны дочери и обняла ее — сильно.

— Мама, — Тео помолчала, — а почему есть плохие люди? То есть, — поправилась девочка, — сначала они кажутся хорошими, а потом — понимаешь, что плохие, — она глубоко вздохнула.

— Так Господь учит нас осторожности, — Марта нежно поцеловала дочь.

— Получается, что никому нельзя доверять? — зеленые глаза наполнились слезами. «Я не хочу, не хочу так жить!»

— Можно, конечно, — Марта все не отрывала губ от виска дочери. «Вот месье Виллем хотя бы — ему же и я доверяю, и ты».

— Он очень добрый, — горячо сказала девочка. «Вот если бы у меня был такой отец! И с ним интересно — мы, когда из Гента ехали, он мне рассказывал про свою семью — его предки освобождали Святую Землю от неверных. И месье Пьер — тот, кто меня в Генте спас — тоже замечательный. А дон Хуан…», — девочка вдруг глубоко, горько разрыдалась.

— Не надо, милая, — мать прижала ее к себе. «Все закончилось, и больше такого не случится».

— Научи меня, как бить кинжалом, — Тео уткнулась мокрым от слез лицом в плечо матери.

«Если бы у меня был нож, я бы ему ткнула прямо в глаз. И он бы умер, — мстительно добавила девочка.

— Научу, — пообещала Марта. «Меня тоже, — она вдруг помедлила, — отец мой научил, я еще помладше тебя была. Давай я попрошу воды согреть, и помою тебя, хочешь? — она прижалась щекой к мягким волосам девочки.

— И спинку потрешь? — спросила Тео, все еще глотая слезы.

— Конечно, и косы заплету, — улыбнулась мать. «Наша поклажа здесь, так что переоденешься во все чистое».

— А можно с тобой сегодня поспать? — Тео взяла ее руку и стала перебирать пальцы.

— Никак иначе не получится, — рассмеялась мать. «Тут одна кровать для всех нас — адмирал нам ее уступил. И на ней медвежья шкура».

Тео широко раскрыла глаза. «Месье Виллем убил медведя?»

— Его дед, — Марта улыбнулась. «С тех пор они тут не водятся».

— А я рану помогала перевязывать, и совсем не испугалась, — заявила Тео.

— Что за рану? — мать нахмурилась.

— Сначала месье Виллем и месье Пьер поссорились, — объяснила девочка, — из-за меня, и адмирал ударил его шпагой. А потом я сказала, чтобы они помирились, и они послушались — гордо добавила она, и, помолчав, спросила: «А когда люди женятся — они живут вместе?».

— Большей частью да, — улыбнулась Марта.

— Вот, я сказала месье Пьеру, что ему надо жениться — тогда у него дома будет чисто и уютно, потому что жена будет за ним ухаживать, — девочка зевнула, и поерзав на коленях у матери, сказала: «Ой, как спать-то хочется!»

Теодор стряхнул рукавом пыль с большого листа бумаги, всмотрелся в него, и присвистнул:

«Эге, месье, какие у вас тут подвалы огромные! Можно туда сходить?»

Виллем отложил какую-то рукопись и вздохнул: «Там половина сводов уже обвалилась, Теодор, но давай я тебя туда проведу — хотя предупреждаю, кроме крыс, там ничего нет».

— Я крыс не боюсь, — небрежно сказал мальчик. «Я вообще ничего не боюсь».

— И очень плохо, — отозвался адмирал. «Ничего не боятся только дураки».

— А умные люди? — мальчик задумался. «А, я понял. Боятся, но справляются с этим. Я на самом деле, — он вздохнул, и отвернулся, глядя на свечу, — тоже боюсь. А вы, — он помолчал, — когда за Тео ездили, боялись?»

— Боялся, конечно, — ответил Виллем. «Но настоящий мужчина — он всегда выполняет свои обещания. А я обещал твоей матери, что привезу Тео живой и здоровой. Значит, я должен был умереть, но сделать это — вот и все. А ты чего боишься? — мягко спросил адмирал.

Теодор все не поворачивался.

— Я боюсь, что у нас никогда не будет отца, — вдруг сказал он. «А я бы так хотел, чтобы был.

Но я справляюсь, да, как вы говорите. Просто иногда, — мальчик вдруг дернул плечом, — тяжело».

Виллем положил руку на голову мальчика и, помолчав, сказал: «Бывает, Теодор, даже самые сильные люди нуждаются в поддержке. И тогда не стыдно ее попросить. Но если ты видишь, что человеку трудно — надо самому предложить ему помощь».

— Как вы нам на дороге? — поднял глаза ребенок.

— Ну, — Виллем ласково рассмеялся, — о таком вообще говорить нечего, Теодор. Мужчина, рыцарь — он всегда должен заботиться о тех, кто в беде. Пошли, — посмотрел он на мальчика, — ты уже спать хочешь, наверное.

— А вы знаете сказки? — поинтересовался Теодор и покраснел. «Ну, такие, где рыцари и драконы. Я не маленький, конечно… — он совсем залился краской.

— Не маленький, — серьезно согласился мужчина. «Но я сам такие истории люблю, мне их дед рассказывал, вот здесь же, в этом кресле. Хочешь послушать?».

Теодор кивнул и подвинулся ближе.

— Да ты залезай ко мне на колени, — сказал адмирал. «Пол тут каменный, холодный, простудишься — мне твоя матушка голову с плеч снесет».

— Она может, — кивнул мальчик и, удобно устроившись в кресле, вздохнул: «Хорошо как!

Только две сказки, ладно?».

— Две так две, — улыбнулся Виллем.

— Теодор задремал уже, — сказал адмирал, входя в зал. «Я его отнес к сестре».

— Спасибо, — сказала Марта. «Ночь, какая морозная», — она поежилась, стоя у бойницы, — звезд на небе много. Хорошо, что вы до заката вернулись».

— Хотите? — Виллем налил себе вина и протянул ей бокал.

Она приняла, и, помолчав, сказала: «Я не знаю, как мне вас благодарить, месье де ла Марк».

— Никак не надо, мадам, — он выпил и подошел к соседней бойнице. «Это мой долг, вот и все.

И, правда, зябко, идите к детям, у них там тепло».

— Вы нам отдали свою кровать, — вдруг проговорила женщина. «А вы сами, где спите?».

— Тут, — Виллем показал на кресло.

— Мне надо вас поцеловать, — решительно заявила Марта, подойдя к нему. Он вдохнул запах жасмина, и ответил, глядя на освещенные луной склоны:

— Мадам, я не хочу, чтобы вы меня целовали из чувства благодарности.

— Я не из него, — неловко сказала Марта.

— Неправда, — ответил Виллем, не поворачиваясь.

— Ты вот что, — очень спокойно произнесла женщина, — ты, что сейчас со мной делаешь? Ты хотел, чтобы я тебя полюбила? Я полюбила, Виллем. Так зачем ты меня отталкиваешь?

— Я ошибся, — адмирал, наконец, посмотрел на нее, и Марта увидела, как его глаза чуть поблескивают — будто от слез.

— Хорошо, — спокойно сказала женщина. «Тогда завтра утром мы уедем. Я заплачу, — она усмехнулась, — охране, месье де ла Марк, так что можете не беспокоиться — до Дельфта мы и сами доберемся. Спасибо за гостеприимство, — добавила она.

— Я тебе говорил, — еще спокойней ответил Виллем, — что не должен был в тебя влюбляться.

И еще раз повторяю — не должен был.

— Да кто ты такой, — вдруг закричала Марта, — чтобы решать — должен или не должен? Любовь нам Господь посылает, она есть дар великий, а ты своими руками его выбрасываешь, Виллем?

— Я не могу любить, не имею права, — измученно сказал де ла Марк.

— Я полгода провожу в море, меня могут убить — каждое мгновение, меня изгнали из родной страны, — как я могу кого-то еще за собой тащить во все это? — он обвел рукой зал. «Тем более тебя, — он помолчал, и подумал, что стоит невероятного труда не подойти к ней, — тебя и детей?».

Она шагнула к нему первой. В свете камина ее волосы были — будто старый металл копий и щитов.

— Вот что, — Марта подняла голову, — дорогой мой адмирал. Если уж я люблю мужчину — а тебя я люблю, — то я иду за ним до конца. До края земли.

— И не одна иду, нет, потому что мои дети — это часть меня. Так что хочешь — веди нас за собой, а не хочешь — давай прощаться, Виллем. Я все сказала, — она сжала губы, и адмирал, наклонившись, поцеловал ее прямо в эту упрямую, жесткую улыбку.

— Чего я хочу — так это с тобой обвенчаться, — сказал он, взяв ее лицо в ладони, и вдруг добавил:

— Ты пойми, Марта, я ведь никого не любил еще — никогда. Я всегда считал, что не могу, не должен, что мне этого нельзя. И тут ты, — он все еще смотрел ей в глаза, и Марта вдруг подумала, что только один человек до этого глядел на нее так же ласково.

— Да, Виллем, я — тут, и я тоже хочу обвенчаться, — улыбаясь, шепнула Марта.

— Но сначала, — он обнял ее — всю, и Марта вдруг почувствовала, как спокойно и тихо ей в этих руках, — я отвезу тебя в Дельфт и сдам штатгальтеру. А то еще он вздумает заявлять, что я тебя похитил и силой повел к алтарю. Привезу, встану на колено, и сделаю предложение — как положено, — адмирал усмехнулся.

— А тебе не опасно там появляться? — нахмурилась Марта. «Вильгельм же тебя изгнал из Голландии».

— Ну, я все-таки буду его гостем, не станет же он убивать меня под своей крышей. В Дельфте и поженимся, — Виллем взял ее руку и стал перебирать пальцы. «А потом вернемся сюда.

Или ты хочешь остаться на севере? — он стал целовать их — один за другим.

— Нет, — Марта прижалась к нему, и счастливо вздохнула: «Тут же твой дом, милый, а значит — и мой тоже».

— Моя дорогая мадам де ла Марк, — он вдруг рассмеялся. «Я-то думал — так и умру один, кто согласится жить с изгнанником и преступником?»

— Та, кто его любит, Виллем, — Марта встала на цыпочки и прижалась к его щеке. «Но ты ведь будешь воевать?».

— Буду, — он помрачнел. «Пока моя страна не станет свободна — окончательно и навсегда. И если для этого надо будет умереть — я умру».

— Послушай, — Марта опустилась на старый, еще времен крестоносцев, ковер, что лежал рядом с камином. Виллем сел рядом и привлек ее к себе.

— А вы с Вильгельмом — не можете никак договориться? Вы же оба голландцы, вам страна должна быть важнее личных раздоров. Ты прости, что я влезаю, — Марта смутилась, — но, раз мы с тобой венчаемся, то эта и моя страна тоже. И дети наши будут тут жить, — сказав это, женщина внезапно покраснела.

— Дети? — Виллем зарылся лицом в ее волосы и вдруг спросил: «Можно, я распущу?».

Марта кивнула головой и тихо сказала: «А ты не хочешь детей?».

Виллем вынул шпильку и кинул ее на ковер. «Детей?». Он вынул еще одну — медленно, и поцеловал упавшую на плечо женщины бронзовую прядь.

— Больше всего на свете я хочу увидеть, как ты кормишь нашего ребенка — тихо сказал он и вдруг закусил губу, сдерживая смех: «Черт, я с тобой еще на брачном ложе не был, а уже о детях мечтаю».

— Но ведь, — попыталась сказать Марта, но Виллем покачал головой: «Нет. Мужчина не должен так себя вести — никогда. Я не мальчик, — он улыбнулся, — потерплю, хотя, конечно, до Дельфта мы с тобой доберемся быстро, это я обещаю».

— Тогда я пока не буду говорить Тео и Теодору, там уже скажем, — Марта почувствовала, как он вынул еще одну шпильку из волос.

— Я так рад, что стану им отцом, — Виллем пропустил руки сквозь ее локоны. «Любой на моем месте гордился бы такой семьей. А с Вильгельмом — он вздохнул, — тут либо я, либо он — иначе не получится, любовь моя.

Марта устроилась в его руках, и они долго молчали, глядя на огонь в камине.

Она встала еще до рассвета, и, спустившись на двор замка, принесла на кухню несколько ведер ледяной, колодезной воды. Марта встала, уперев руки в бока, и, выпятив губу, осмотрела большие, пыльные очаги.

— Ну и грязь тут, — пробормотала женщина, разводя огонь под котлом. «Конечно, если полгода дома не жить, так оно и будет».

Когда вода согрелась, Марта отскребла длинный, деревянный стол, и, взяв в руки тесак, ушла в курятник.

— Потом надо хотя бы коз завести, — замесив тесто, она ловко потрошила куриц. «Коров тут держать — одни убытки, пастись им негде в лесу, а сено возить — расходов не оберешься.

Все же молоко детям нужно пока.

— И огород — места там много, и даже посажено кое-что, — в кладовой овощи лежат прошлогодние, — но надо побольше грядок вскопать. Ну, ничего, справлюсь», — она подхватила чугунную, трехногую жаровню, и установила ее над огнем.

Когда из печи потянуло свежим хлебом, Марта, наконец, разогнулась, и посмотрела на чисто вымытый пол. «Ну вот, — сказала она, — теперь не стыдно сюда заходить».

— Очень вкусно пахнет, — адмирал стоял на пороге. «И очень хочется есть».

— Когда вернемся, — сказала Марта, выпрямляясь, сдувая прядку волос с потного лба, — ох, я у тебя тут порядок наведу, мой дорогой Виллем. Все это, — она обвела рукой громадную кухню, — вычищу от пола до потолка. Все, за стол, зови детей, пожалуйста — попросила она.

— Подожди, — Виллем подошел ближе, и, — не успела Марта опомниться, — поцеловал ее. «У меня руки мокрые», — запротестовала женщина, подняв вверх ладони.

— Все равно, — он обнял ее и тихо сказал: «Господи, быстрей бы уже к алтарю. Как приедем в Дельфт, на следующий день и обвенчаемся, Марта, хорошо?».

Она кивнула и, прижавшись к Виллему, подняв вверх зеленые глаза, спросила: «А потом ты нас тут одних оставишь?».

— Ближе к весне, — да, - адмирал улыбнулся. «Но пока еще время есть — я с детьми позанимаюсь и верховой ездой, и шпагой, а Теодора уже можно стрелять учить — мальчик он крепкий, пистолет удержит».

— А мы с тобой до весны что будем делать? — лукаво спросила Марта.

— То, что принесет плоды осенью, — шепнул ей Виллем и они оба рассмеялись.

 

Дельфт

— А что это за шкатулка, месье Виллем? — спросил Теодор, позевывая, высунув голову в окошко кареты. «Которая тут стоит, у нас».

— Там документы, — отозвался адмирал.

— Важные? — поинтересовался мальчик.

— Очень, — Виллем поймал взгляд Марты и улыбнулся.

— А почему ты не можешь ее здесь оставить? — спросила женщина, глядя на то, как слуги грузят поклажу в карету. «Запер бы в комнате, и дело с концом».

— Там, моя дорогая Марта, столько всего интересного, — кивнул Виллем на шкатулку, — что я знаю с десяток человек, которые себе левую руку отрубят, чтобы ей завладеть.

«Например, Корнель», — добавил про себя адмирал.

— А если на карету нападут по дороге? Из-за этого? — нахмурилась женщина.

— Ну, — Виллем оглянулся, — детей рядом не было, — привлек к себе Марту и поцеловал, — у меня, милая, не самая хорошая репутация в Нижних Землях. Проще говоря, если бы я был один — тогда бы еще кто-то мог осмелиться меня атаковать, а с охраной — таких смельчаков не найдется, — он лениво улыбнулся.

— Дон Хуан меня приговорил к смерти, а штатгальтер — к вечному изгнанию, так что ты связала свою жизнь с преступником, имей в виду, — он, едва касаясь, провел губами по ее шее и Марта вздрогнула — если бы она могла, она бы сбросила шубку в снег — прямо здесь, во дворе, — легла на нее, а там — подумала женщина, — будь что будет.

— Но за Тео ты же один ездил, — сказала она, еле сдерживаясь.

— Ну да, — Виллем все еще обнимал ее за плечи, — там надо было быстро все сделать, и тихо.

А вообще — поскольку мне не составляет труда человека застрелить, или повесить — то меня, как бы это выразиться, — побаиваются, любовь моя. Даже штатгальтер.

Марта посмотрела на детей — оба крепко спали, накрывшись одеялами, убаюканные ровным ходом возка. Она улыбнулась, и, накинув шубку, открыв дверцу кареты, встала на подножку.

С вершины холма было хорошо видно укатанную, широкую дорогу. В лучах заходящего солнца снег играл золотом.

Всадник на белом коне, легко подхватив даму, что спустилась на подножку, усадил ее впереди себя на седло. Бронзовые волосы рассыпались по спине, и женщина, повернув голову, поцеловала мужчину. Он долго не отрывался от ее губ, а потом, обняв ее одной рукой, что-то сказал на ухо. Та рассмеялась и кивнула головой.

— Да, это она, — усмехнулся невысокий мужчина, что наблюдал за ними. «Как я и думал».

— Ну что ж, — он развернулся, — пора и мне в Принсенхоф. Надо еще все подготовить».

— Милая, — ахнула Шарлотта Бурбонская, — господи, какое счастье, что с тобой и детьми все в порядке! Вот так и доверяй наемной охране! Как хорошо, что месье де ла Марк проезжал по дороге в то время.

— Да, действительно, мадам — вежливо ответил адмирал, — удивительные все же бывают совпадения. А где мой друг, его светлость Вильгельм?

— Мой муж сейчас в Лейдене, в университете, к вечеру должен вернуться, тут недалеко, — ответила Шарлотта. «А вы разве уже уезжаете, месье? Я уверена, что Вильгельм будет рад с вами повидаться».

— Нет, мадам, — Виллем поклонился, — я оставляю мадам Марту на ваше попечение — теперь я за нее спокоен, — а у меня в Дельфте есть еще кое-какие дела».

— Приходите сегодня обедать, — пригласила его Шарлотта. «У нас, правда, все просто, по-крестьянски, адмирал».

— Спасибо, — Виллем вышел, а жена штатгальтера нежно взяла Марту за руку и попросила:

«Теперь ты мне должна все-все рассказать, милая».

Дети уже убежали в сад, а Марта поднималась по лестнице в свою комнату, как вдруг почувствовала на своем запястье чьи-то пальцы.

— Тихо, — сказал Виллем, — иди сюда». За портьерой было темно и пыльно.

— Вот что, — он вздохнул и обнял ее. «Это западня».

— Но! — попыталась было возразить Марта.

— Я не первый день знаю этих двоих, — адмирал чуть улыбнулся.

— Вечером, на обеде, я попрошу твоей руки и постараюсь не умереть до завтрашнего утра.

Хорошо еще, что я с охраной. На рассвете будь готова, собери детей. Сложи только самое нужное. Среди его слуг есть кое-какие мои люди, — ворота нам откроют. Возьми, — он передал ей шкатулку.

— Почему? — вскинула глаза Марта.

— Тут, как ни странно, безопасней, — он прижал ее к себе еще ближе и вдруг сказал: «Завтра ночью ты уже будешь моей женой, наконец-то. С пастором я договорюсь, тут есть те, кто на нашей стороне. Вот только… — он помедлил..

— Что? — едва слышно спросила женщина, подумав, что согласилась бы стать его женой хоть сейчас — и без всякой свадьбы.

— Домой вас придется везти окольным путем. Ладно, — он сжал губы, — выйдем в море после венчания, а там разберемся. Все, люблю тебя, жди, — он поцеловал ее — глубоко и долго, и быстро спустился вниз.

Марта все стояла, ощущая вкус его губ, слушая, как бешено, колотится ее сердце. «Лучше бы ты сейчас забрал меня с собой», — пробормотала она. «Я же сказала — босиком, на край света».

В таверне на берегу Схера, в дельте Рейна, было шумно и дымно.

— Адмирал, — коротко сказал кабатчик, указывая на неприметную дверь за стойкой, — вам туда.

Задний двор таверны выходил прямо на реку. Виллем ступил на чуть раскачивающуюся палубу бота, и передал своему капитану туго набитый кошелек. «Здесь еще на тридцать судов, пусть немедленно покупают все, что готово на северных верфях. Ну, под чужими именами, не мне вас учить».

— Будет сделано, — капитан убрал деньги и улыбнулся. «Когда начинаем?».

— Как только я подготовлю все на юге, — Виллем помолчал. «Еще месяца два — и там, в лесах, будет достаточно сил, чтобы атаковать войска Хуана Австрийского. Вот еще что — жди меня здесь послезавтра, к обеду. Надо будет пойти во Флиссенген, там я сойду на берег».

«Не один», — добавил про себя Виллем и усмехнулся. «Переночуем тут, место безопасное, держит свой человек. Пока Вильгельм спохватится, пока разошлет людей, — мы уже будем в море».

Он вскочил в седло и посмотрел на маленькие окна под самой крышей таверны. «Черт, Марта. Осталось потерпеть совсем немного. Там две комнаты, кажется. В большой комнате устроим детей, а сами будем рядом».

Виллем заставил себя не думать о ней и повернул коня на север.

Марта сразу увидела его — конверт лежал прямо в середине стола. Она заперла шкатулку в комод, и, подышав на пальцы, сломала печать. Записка была короткой — всего несколько строк, и очень ясной. Она, не глядя, опустилась на стул и, закрыв лицо руками, сказала: «Ну что ж, так тому и быть».

Виллем спешился, и бросил уздцы капитану охраны.

— Я сейчас, — сказал адмирал и спустился к воде. Здесь, у моря, льда не было — течение в дельте было хоть и медленным, но рукава Рейна и Мааса были широкими, и не замерзли, несмотря на суровую зиму.

Он посмотрел в низкое, серое небо и вдруг подумал, как и все эти несколько дней: «Может быть, не стоит? Жестоко это — оставлять ее вдовой, а детей — что только привыкли к отцу, — сиротами. Все равно мне не выжить — не сегодня погибну, так через месяц, или полгода».

Река была словно ее глаза — прозрачная и светлая. Он вздохнул и опустился на холодную, промерзшую землю. «А иначе — зачем все это?» — тихо сказал себе Виллем.

— Если ее не будет рядом со мной, — то мне и оставаться, тут смысла нет, — за что мне сражаться тогда? Ради кого? Неправда, что семья делает человека слабее — как это Марта тогда мне сказала, у камина: «Наши дети будут тут жить». Хотя бы ради них надо идти до конца, — он потянулся к реке и, наклонившись, плеснул в лицо ледяной водой. Она пахла солью — совсем чуть-чуть, и свежестью.

— Завтра, — Виллем улыбнулся. «Завтра вечером уложим Тео и Теодора, а сами будем в той комнате, по соседству. Там, по-моему, одна кровать, и больше ничего. А ничего и не надо. И черт с ним, пусть потом убивают — не страшно. Зато умру, успев стать ее мужем».

Он улыбнулся, вдыхая ветер с моря, и, вернувшись, к отряду, сказал: «А теперь — в Дельфт».

Штатгальтер переодевался.

— Как прошло? — спросила жена, осторожно постучав в дверь.

— Плохо! — устало отозвался муж. «Люди не помнят добра. Я им дал университет — первый здесь, на севере, между прочим, а они меня смели спрашивать — не хочу ли я отменить свой указ об изгнании де ла Марка. Мол, нашим провинциям не выжить без сильного военного лидера. И такие вещи они мне говорят в лицо!

Я им ответил — занимайтесь своей теологией и юриспруденцией, и не лезьте в дела государства. Так ответом мне было, Лотти, буквально следующее: «Ваша светлость, интересоваться делами государства — есть прямая обязанность его граждан». Развели осиное гнездо, на свою голову!».

Штатгальтер выругался и подумал, что не стоит упоминать о продолжении этого разговора, что вертелось у него в голове всю дорогу из Лейдена: «Если лидер не справляется со своими обязанностями — долг народа его заменить»

— Виллем здесь, — тихо сказала Шарлотта, заходя в комнату. «Однако он что-то почувствовал, милый — по глазам видно. Его не обманешь».

— Он придет на обед? — Вильгельм стал застегивать камзол, борясь с маленькими пуговицами. Пальцы дрожали.

— Сказал, что да, — Шарлотта встала перед ним и сказала: «Дай я».

— Тогда это наш единственный шанс, — он посмотрел сверху на ловкие пальцы жены. «Потому что он потом уйдет в море, или вернется в свое горное логово, и тогда мы уже его оттуда не выманим.

— Может, не стоит, Лотти? — вдруг, сам не зная почему, спросил Вильгельм. «Он все же гость, он под нашей крышей — как это можно сделать?»

— Опустить бусину в его бокал, — жестко ответила жена, все еще не отводя рук от его камзола.

«Будь благоразумным, милый — мы слишком долго все это готовили. Минутное дело — я сама подам ему вино, ну кто меня заподозрит? — женщина нежно погладила себя по большому животу.

— Как он? — Вильгельм положил руку поверх нежных пальцев жены. «Скоро ведь уже?»

— Да, в апреле, — Шарлотта вздохнула. «И никто ничего не узнает, милый — англичанин ведь сказал, что снадобье это действует не сразу, а в течение двух недель — мало ли где он еще будет, есть, или пить. Так что не волнуйся, — она, потянувшись, поцеловала мужа, и шепнула:

«Тогда у тебя не останется больше врагов в стране, только за ее пределами. Сразу будет легче».

— Ну, с теми я и сам справлюсь — улыбнулся штатгальтер. «Действительно, зачем так рисковать? За Виллемом — слишком уж много его сторонников, да и потом — дай им волю, они страну зальют кровью католиков, а я этого не хочу, Лотти. Я хочу мира».

— Значит, — твердо заключила жена, — надо идти на решительные меры. Это ведь не ради нас, милый, это ради страны.

— Должен еще раз поблагодарить вас, адмирал, — сказал Вильгельм, пробуя вино, — за то, что вы помогли нашей милой мадам Бенджамин.

— Ну, — Виллем улыбнулся, — ваша светлость, я бы не мог проехать мимо человека, на которого нападают. Тем более мимо женщины с детьми.

— И когда уже дороги станут безопасными? — вздохнула Шарлотта. В высоких канделябрах горели свечи, в комнате было тепло. Слуги уже убрали со стола, дети отправились в свои комнаты, и за столом остались только четверо взрослых.

— Когда мы очистим юг от католиков, — ответил Виллем. «Раз и навсегда. Не дело это — когда по своей стране надо ездить с охраной».

— А вы когда обратно, адмирал? — спросил Вильгельм.

— Завтра же, — Виллем чуть усмехнулся. «Не хочу вызывать гнев вашей светлости — я же вернулся в Голландию, по сути, нелегально. Но не мог же отпустить женщину путешествовать в одиночестве».

— Какое у тебя красивое платье, дорогая, — сказала Марта, чуть касаясь серо-зеленого шелка.

«Новое?».

— Да, — улыбнулась Шарлотта. «Живот-то растет, — шепнула она, наклонившись к уху Марты, и рассмеялась. «Но тут такой крой, что можно и после родов носить — там просто немного переделать надо».

— Адмирал, я бы хотел поговорить с вами наедине, — вдруг сказал штатгальтер. «Пока милые дамы заняты обсуждением, — он усмехнулся, — нарядов».

Мужчины отошли к окну, и Марта краем глаза увидела, как Шарлотта, быстро оторвав с корсета бусину, кинула ее в бокал с вином.

— Позволь я отнесу, дорогая, — сказала женщина, вставая. «Тебе лучше сейчас посидеть — ты что-то побледнела». Марта взяла свой бокал, и, наклонившись над столом, подхватив кубок с ядом, подвинула кресло Шарлотты — так, что жена штатгальтера оказалась зажатой в углу у стены.

— Тебе так будет удобнее, милая, — нежно улыбнулась Марта.

— Месье де ла Марк, — сказала она, подойдя к штатгальтеру и адмиралу, которые тихо что-то обсуждали. «Давайте выпьем за мое чудесное спасение — благодаря вам».

— С удовольствием, мадам Бенджамин, — ответил Виллем и принял из ее рук бокал.

Марта увидела, как темные глаза Шарлотты расширились от страха.

— Ваше здоровье, — сказала она, и отпила глоток вина из своего кубка.

— Странный вкус, ваша светлость, — сказала Марта, глядя Вильгельму прямо в глаза, и выплеснула остатки вина прямо на ковер. Голова кружилась, и чуть подташнивало.

— Может быть, бокал плохо промыли, — озабоченно вмешалась Шарлотта, пытаясь подняться.

— Да, наверное, — штатгальтер забрал бокал из внезапно похолодевших пальцев Марты.

«Вам, наверное, лучше пойти полежать, мадам Бенджамин. Давайте я позову служанку, она вас проводит».

— Я, с вашего позволения, помогу мадам, — вдруг сказал Виллем. «Со мной она будет в безопасности».

— Ну конечно, адмирал, — сладко улыбнулась жена штатгальтера. «Спасибо вам».

Когда дверь в столовую закрылась, Вильгельм злобно выругался. «Черт! Как ты могла быть такой неосторожной, Шарлотта! Она все увидела и поменяла бокалы».

— Может быть, она не умрет — испуганно сказала ему жена. «Она выпила совсем немного».

— А если умрет? — штатгальтер стер пот со лба. «Что ты будешь делать с двумя сиротами?».

— Не моя забота, — отмахнулась жена. «Пусть идут, куда хотят. Ты лучше подумай, как нам теперь прикончить Виллема».

— Никак, — мрачно ответил ей муж. «Если она выживет — то никак. Это же львица, ты разве не видишь? Она будет защищать свою семью до последнего. Она теперь за адмирала зубами горло перегрызет».

— Ты думаешь, они поженились там, на юге? — Шарлотта нахмурилась.

— Нет, Виллем же не пойдет в католическую церковь, а протестантов там нет. Они и не венчались еще, — усмехнулся ее муж.

Супруги помолчали.

— Тогда, — Шарлотта тяжело поднялась, — надо не дать им повенчаться, вот и все. Виллема мы теперь не достанем, а вот ее — можем. Если она умрет — он останется один, и легче будет к нему подобраться.

— Нет, — вдруг сказал Вильгельм, отвернувшись. «Я могу воевать с мужчинами, Лотти, и буду это делать и дальше. Но с женщиной, с матерью — я воевать не хочу. Хватит».

— Но, — попыталась возразить жена.

— Я даже говорить больше об этом не буду, — отрезал муж. «И ты молчи, — а то ведь знаешь, что случилось с моей бывшей женой, мадам Анной?».

— Да, — тихо ответила женщина. «Да, Вильгельм».

— Ну вот и не забывай о том, что происходит с теми, кто становится мне неугоден, — штатгальтер вышел, даже не посмотрев на плачущую Шарлотту.

Первый раз ее вырвало прямо в коридоре. Голова гудела, в висках билась резкая, острая боль. Марта ждала видений — как тогда, в Стамбуле — но голова была ясной, — настолько, что она даже нашла в себе силы извиниться перед Виллемом.

— Молчи, — сказал он, положив ей на лоб мокрую ткань. «Молчи, ложись в постель. Держи, — он пристроил рядом с ней серебряный таз.

— Я тут и никуда не уйду», — Виллем повернул ее к себе спиной, расшнуровал корсет, и стянул платье. «В кровать, быстро. Вот это выпей», — он дал ей стакан воды.

Марта выпила, и тут же ее вырвало опять.

— Очень хорошо, — сказал адмирал. «Так будем действовать и дальше. Пока этой гадости совсем не останется внутри».

— Мне надо, — она еще смогла покраснеть.

Он обернулся и нашел глазами еще один тазик.

— Выйди, — сказала Марта.

— И не подумаю, — отозвался Виллем. «Я же тебе сказал — я буду с тобой».

Когда в комнату стал вползать слабый свет зимнего утра, он сказал, положив руку ей на лоб:

«Ну вот, уже не так все плохо. Мне сейчас надо отлучиться на пару часов, ничего не ешь, и не пей. Потерпишь?».

Она кивнула и часто задышала. Виллем успел наклонить ее голову над тазом.

— Хорошо, — Марта кивнула. «Буду ждать», — она чуть улыбнулась.

Когда Виллем ушел, ее стошнило — опять. Марта изнеможенно опустила голову на колени и тихо сказала: «Нет, нельзя. Нельзя, чтобы он умирал». Она вдруг разрыдалась — горячо, безысходно, еле глотая горлом воздух.

Еле держась на ногах, Марта отперла комод, и, достав из него шкатулку, поставила на стол.

— Что? — тихо спросил адмирал. «Что ты сказала?».

— Я не люблю тебя, Виллем, — она закусила губу и вытерла лицо. «Никогда не любила.

Прости».

— Марта, — он опустился на колени рядом с ее постелью, — ты ведь спасла мне жизнь. Зачем бы ты это делала, если бы не любила меня?

— Мне не нравится, когда убивают людей, — ответила женщина, обессилено откидываясь на подушки. «Даже тех, кто мне безразличен. Уезжай, Виллем. Тебе здесь все равно не выжить».

Он помолчал, и Марта увидела, как светится в его глазах солнце — полуденное, яркое солнце конца зимы. Женщина вдруг услышала капель в саду. Настойчиво, весело чирикала какая-то птица за окном. С ледяной горки был слышен голос Тео: «Вот я сейчас тут встану и буду следить за порядком, чтобы никто не катался без очереди! И ты, Теодор, тоже!»

— Вот так, значит, — адмирал усмехнулся. «Зачем же ты тогда всю дорогу играла со мной, а, Марта?»

— Мне надо было, чтобы ты довез меня и детей сюда, — устало сказала она. «Я боялась, что иначе ты просто возьмешь то, что хочешь, и выбросишь меня за порог».

— Научись доверять людям, — жестко сказал ей адмирал и поднялся. «Ну, прощай тогда.

Очень надеюсь, что мы больше не увидимся, — он помедлил и добавил с издевкой, — дорогая мадам.

— Куда ты теперь? — вдруг спросила Марта. «И вот, — она кивнула, — твои документы. Забери».

— Прочь отсюда — не хочу больше встречать таких, как ты, — ответил Виллем, и, подняв ларец, помедлив, опустил его на стол.

— Там оно мне не понадобится. А, пошло оно все к черту, и ты тоже, — пробормотал адмирал и вышел, от души хлопнув за собой дверью.

— Я уж боялся, что ты не получила мою записку. Слава Богу, успела, — раздался знакомый голос из-за портьеры. Джон прошел к камину и, поворошив угли палкой, подбросил дров.

Пламя взвилось вверх.

Его рука была перевязана тряпкой. «У меня были дела на юге. Когда возвращался сюда, пришлось драться по дороге, — Джон помолчал и продолжил саркастически, — с гезами, я боялся опоздать. На этот ларец много охотников, так что ты молодец, — все сделала вовремя».

— Как себя чувствуешь? — Джон взял шкатулку, и опустился в кресло. «Кое-что из этого собрания не стоит, — он потер правой рукой раненый локоть, — возить за собой».

— Уже получше. Почему вы решили оставить его в живых? — вдруг спросила женщина.

— Всегда нужен, — Джон улыбнулся, — запасной вариант. Мало ли что случится с Вильгельмом.

А его, — разведчик кивнул на дверь, — народ любит. Так что пусть живет — в Новом Свете, или в Индии — куда бы ни собрался.

— И да, кстати, — разведчик нежно посмотрел на Марту, — я подменил бусину, разумеется. Их было две, одинаковых. Яд выбросил в Амстель, а в твоем бокале была, — ты уж извини, дорогая, — простая смесь рвотного и слабительного.

— Я чувствую, — мрачно отозвалась Марта.

— Ну, не стал бы я тобой рисковать, — обиженно сказал Джон.

— Однако же на дороге рисковал — мной и детьми, — Марта завернулась в одеяло.

— Нельзя было тебя раскрывать, тебе с ними еще работать, — ворчливо ответил мужчина. «И предупредить я тебя тоже не мог — иначе они бы что-то почуяли, наверняка. Сама же видишь — это такая парочка змей, что с ними надо осторожно, очень осторожно. Ну и в любом случае тебя подстраховывали.

— Кто? — заинтересовалась она.

— Неважно, — отмахнулся разведчик. И потом, — он внезапно улыбнулся, — я в тебе ни на мгновение не сомневался, миссис Бенджамин. Ты там, на дороге стреляла, или сразу за шпагу взялась?

— За шпагу, это Теодор стрелял, — она устало потерла лицо руками.

— Твой сын, — мужчина потрепал ее по плечу, открыл ларец и порылся в документах.

— Но ты ведь не влюбилась в Виллема, надеюсь? — внезапно, озабоченно спросил Джон.

«Только не говори мне, что да».

— Ну что ты, — чувствуя, как закипает влага в глазах, сжимая до боли пальцы, ответила Марта.

«Нет, конечно».

— Ну и славно, — улыбнулся Джон.

«Правильно я все-таки решил. И Ее Величеству так же объясню, — подумал разведчик. «Черт с ним, с адмиралом, пусть катится на все четыре стороны. Я его хорошо знаю — в Европе он после такого точно не останется.

Марта нам важнее. А вот если бы Виллем сейчас умер — она бы отказалась на нас работать.

И правильно бы сделала. Стоит только в глаза ей посмотреть — и все понятно. Бедная девочка. Ну, ничего, до лета недолго, а там они с Корвино поженятся, и все будет хорошо».

Марта вылезла из кровати, кутаясь в халат на меху, и села рядом с камином.

Возьми, — протянул ей разведчик старое, пожелтевшее письмо. «В огонь. Только не читай».

— Почему? — спросила женщина, бросая бумагу в жерло камина.

— Во многих знаниях — многие печали. Вот еще, — сказал Джон.

Марта вздохнула и, повернулась к нему спиной. Слезы сами потекли по лицу. Она быстро их стерла и стала смотреть на то, как рассыпаются серыми хлопьями чьи-то секреты.

— Маме уже лучше, — Шарлотта Бурбонская потрепала по головам детей и улыбнулась:

«Бегите, играйте!»

Когда Тео с Теодором вышли, она обняла подругу: «Господи, как хорошо, что ты немного выпила! Вино оказалась испорченным, такое бывает иногда».

— Да, — сказала Марта, улыбаясь. «Бывает, конечно. Ну, ничего страшного».

— И ты знаешь, — Шарлотта оживилась, — адмирал уехал.

— Домой? — безразлично спросила Марта.

— Нет, ходят слухи, что в Новый Свет, представляешь? — жена штатгальтера широко раскрыла глаза. «Так что теперь страна объединилась под крылом одного лидера, и нам не грозит раскол».

— Ну, я рада, — Марта облизала губы и потянулась за водой.

— Дай я тебе помогу, — сказала Шарлотта.

— Сама справлюсь, спасибо — жесткие, хищные зеленые глаза глянули на женщину, и та опустила руку.

— Но ты ведь останешься с нами до родов? — озабоченно спросила Шарлотта. «До апреля, милая Марта, до весны».

— И даже дальше, — пообещала та. "Я ведь вас очень полюбила, дорогая Лотти. Очень".