Он свернул в узкую улицу, что вела на Яникульский холм. Лавки — Корвино увидел это издали, — уже не было, вместо нее появилась пекарня. Из окна второго этажа — там, где были комнаты Джованни, — высунулась женщина, и? выплеснув на улицу грязную воду из ведра, исчезла.

Корвино прошел мимо, вдохнув запах свежего хлеба, и стиснул зубы. Отсюда был виден Тибр, — узкий, переливающийся под июньским солнцем. Сверху, из кроны дерева, назойливо пела какая-то птица. Он оглянулся, — вокруг никого не было, — и прислонился спиной к нагретому стволу сосны.

«В октябре, сеньор Корнель», — вспомнил он голос короля Филиппа. В еще строящемся Эскориале было сыро, король сидел спиной к растопленному, несмотря на жаркий апрель, камину, и его белокурые волосы золотились в свете огня.

Он тогда откашлялся и осторожно спросил: «Мне надо будет сделать это самому, Ваше Величество?».

— Отчего же? — Филипп нагнулся и потрепал по голове охотничью собаку, что лежала под его креслом. «Вам надо будет проследить, чтобы рядом с моим единокровным, — он усмехнулся, — братом, — не оказалось какого-нибудь расторопного доктора. Всего лишь. Вы рыбачите, сеньор Корнель? — неожиданно спросил король.

— Никогда этого не делал, Ваше Величество, — искренне ответил Петя.

— Поедемте, — Филипп поднялся, — завтра, половим форель. У нас тут отличные реки — быстрые и чистые. Поговорим, — он вдруг улыбнулся, — без помех».

Петя оглядел уходящие вверх, мрачные своды зала, где, кроме него и короля, никого не было, и мысленно пожал плечами — он слышал о подозрительности Филиппа, но сталкивался с ней впервые.

В своей комнате — тоже огромной, не протопленной, он зажег свечу и подошел к окну — тут, на окраине Мадрида, было пусто и темно, выл западный, резкий ветер, и Петя вдруг всем телом вспомнил сладкий запах жасмина.

Они лежали на ковре, обнявшись, и Марфа, подняв голову, посмотрела на постель, где дремали девочки.

— Спят еще, — она потерлась подбородком о плечо мужа. «Так тебя в конце осени ждать?».

— Да, — он вздохнул и уткнулся в ее распущенные волосы. «Как же я скучать по тебе буду, Марфа, — и сказать-то нельзя. А ты в Нижние Земли в июне?».

— Как раз девчонки подрастут, — жена поцеловала его, — глубоко и сладко, — лето там пробудем, и вернемся. Тео и Федору учиться надо, да и с Лизой я уже заниматься начну, два года ей уже исполнится».

— Зиму зато всю дома проведем, — Петя зевнул. «А потом, как девчонкам года три будет — еще дитя родим?».

— Да мы еще нескольких родим, — рассмеялась Марфа. «Ты не думай, — она взяла его руку, и положила себе на грудь, — она хоть и маленькая, а молока в ней всем хватит».

— Как по мне, — Петя приник губами к розовому соску, — так больше и не надо. Вкусное оно какое, — вдруг, удивленно, сказал он.

Марфа вдруг высвободилась и устроилась сверху. Бронзовые волосы упали на белую, в чуть заметных веснушках спину. «Дразнишь меня?», — наклонившись, шепнула она.

— Даже и не думал, — невинно ответил муж.

— Какой ты красивый, Петька, — изумленно проговорила Марфа. «Словно ангел».

— Ангелы, Марфа, — он обнял жену так, чтобы она не смогла вывернуться, — таким не занимаются. А теперь сиди тихо, дай мне сделать все, что я хочу».

— А что ты хочешь? — она уронила голову на его плечо, и Петя почувствовал ее острые, мелкие зубы — «как у котенка», — подумал он. «Вот этого и хочу», — нежно сказал он. «И еще многого, сейчас узнаешь — чего».

Он лег в большую, зябкую постель и вспомнил, как обнял Марфу на прощанье, уже на пороге усадьбы. Она стояла, держа на руках девочек — те уже узнавали его, и улыбались. У Марьи глаза были лазоревые, — как у всех Воронцовых, а волосы — льняные, северные. Полли была похожа на отца — те же правильные черты, смуглая кожа, а глаза у нее были материнские — черные, с золотыми искорками.

Он поцеловал обеих девчонок и те вдруг что-то залепетали — в один голос. Марфа рассмеялась: «Как приедешь, они уже ползать будут, а, может, и пойдут даже».

Филипп насадил большую форель на ветку вишни и пристроил ее над костром.

— Видите, сеньор Корнель, — он отхлебнул вина из бутылки, — так лучше, можно поговорить без посторонних ушей. После смерти Хуана губернатором Нижних Земель станет Алессандро Фарнезе, мой племянник, сын Маргариты Пармской. Он и передаст Хуану, — король помедлил, — снадобье. А вы там побудьте, посмотрите, чтобы все прошло гладко. Хуан же вам доверяет.

— Полностью, — Петя налил себе вина и вдруг почувствовал, что у него застыли кончики пальцев. Голубые глаза Филиппа были холодны, как вода в быстрой, порожистой реке, что текла рядом с ними.

— Ну вот и славно, сеньор Корнель, — король снял с огня рыбу, и, положив ее на серебряное блюдо, присыпал крупной солью. «Значит, никто не будет задавать вопросов. Ешьте, — он кивнул, — тут, — розовые губы приоткрылись, обнажая острые, длинные клыки, — никаких снадобий нет».

— Прекрасно приготовлено, Ваше Величество, — Петя вдохнул запах дыма, и свежей, сладкой воды. «Вы мастер».

— Приезжайте к нам еще, сеньор Корнель, — радушно сказал король. «В горах у нас отличная охота, загоним оленя, я вам приготовлю его так же — на костре. Настоящая мужская пища».

— А ведь я могу и не вернуться из Нижних Земель, — равнодушно подумал Корвино, купаясь в тепле и запахе сосновой смолы. Птица все пела — настойчиво, словно пытаясь что-то сказать.

— Если была бы кукушка, спросил бы, сколько мне лет жить осталось, — усмехнулся он. «Или до октября всего лишь? Понятно, зачем я там Филиппу нужен — не Фарнезе же на плаху класть, в случае чего. А тут удобно — я под рукой, будет на кого свалить отравление, если что-то подозревать начнут».

Он услышал звон колокола откуда-то снизу, и, потянувшись, поднялся — пора было идти в Ватикан, на аудиенцию к папе Григорию.

В саду пели птицы. Пахло цветами, и было тихо — только легонько шуршал гравий под ногами швейцарских гвардейцев, что прогуливались по дорожке в отдалении.

— Дорогой мой синьор Корвино, — задумчиво сказал папа, погладив ухоженную, волнистую бороду, — я сейчас занимаюсь реформой календаря, и, право слово, не способен уследить за всем сразу. Пусть король Филипп что хочет, то и делает в Нижних Землях, главное — вытравить оттуда протестантскую заразу.

— С отъездом де ла Марка из Голландии, — осторожно проговорил Петя, — там не осталось хороших военных лидеров. Так что вроде бы нашим силам там ничто не противостоит. Даже гезы, и те контролируются Вильгельмом Оранским.

— Штатгальтеру недолго осталось жить, — отмахнулся папа. «Я бы послал вас его убить, Пьетро, но вы мне пока нужны. И потом, — Григорий внезапно рассмеялся, — если уж вы соберетесь убивать Вильгельма, то приберегите для себя пулю, ну, или кинжал. Мне рассказывали, что эти голландцы любят лить на спину пытаемым кипящий жир и вколачивать им гвозди под ногти».

— Я торговец и банкир, — заметил Петя, — а не наемный убийца.

— Не прибедняйтесь, — папа остановился и прислушался. «По утрам, на рассвете тут поет соловей — представляете? Так тихо, так спокойно — не веришь, что ты в центре Рима. Так вот, Пьетро, мне рассказывали, что вы так же лихо владеете шпагой, как и пером».

Воронцов покраснел и что-то пробормотал.

— Однако я, — не обращая внимания, продолжил Григорий, — умею ценить верность. Верность, синьор Корвино, понимаете? — он приостановился и поднял одну седоватую бровь. В карих глазах переливались смешливые огоньки.

— Как и любой католик, я верен наместнику Господа нашего Иисуса Христа на земле и стражу ключей Святого Петра, — Корвино глубоко поклонился, и, уже разгибаясь, подумал: «Вот же старая лиса, никогда не скажет прямо, что ему нужно, сначала намеками измотает».

— Король Филипп вас форелью кормил, собственноручно выловленной, — усмехнулся Григорий.

Петя чуть было не спросил: «Откуда вы знаете?», но вовремя закрыл рот.

— А вот я не так скуп, как Его Величество, — папа показал рукой в сторону накрытого в мраморной, затененной галерее, стола. «Пойдемте, Пьетро, перекусим, я старый человек, мне надо питаться вовремя»

— Семьдесят шесть лет, — подумал Петя, идя вслед за высоким, легким понтификом к галерее, — а ничего его не берет. Он еще десятка два может прожить, здоров, как бык, хоть и любит жаловаться на мнимые болезни».

— А, — Григорий оглядел стол, — артишоки! Вы знаете, Пьетро, — он рассмеялся, — я думаю, уж не сжечь ли мне моего повара — он все время готовит артишоки на еврейский манер. Вино с наших виноградников, прошлогоднее, отличный урожай был. Вы же любите белое, я знаю

— Чудесно, — Петя попробовал соломенное, играющее золотистыми искорками вино и зажмурил глаза от удовольствия — пахло фруктами и солнечным днем где-то на склонах гор.

Артишоки, жареные в оливковом масле, хрустели на зубах.

— И ведь никаких ваших специй, Пьетро, — понтифик вытер губы салфеткой, — только соль и перец. Тут дело в самих артишоках — их собирают с февраля по апрель, здесь, поблизости, у Чивитавеккьи, на побережье. Оттуда, кстати, вы и отправитесь в Ирландию. Так вот, — Григорий сложил на столе бледные, мягкие руки, — о верности. Король Филипп вам сколько заплатил?

— Нисколько — честно ответил Петя, кладя себе на тарелку еще овощей.

— Возьмите вот этот соус — папа подвинул ему изящную серебряную чашу. «Базилик, кедровые орешки и пармезан, — вы не пожалеете».

Корвино чуть не застонал от удовольствия. «Господи, ну как бы сделать так, чтобы мистрис Доусон готовила итальянскую еду!», — подумал он. «Надо Марфу научить, вот что».

— Нисколько, — повторил папа. «Ну что еще ожидать от Его Величества, — он даже на обед для вас поскупился. Мой друг Филипп весь в долгах, освоение Нового Света пока стоит дороже, чем он приносит доходов. Так вот, синьор Корвино, — я умею оплачивать верность по достоинству, — папа щелкнул пальцами и слуга поднес перо с чернильницей.

Понтифик написал на бумаге что-то и подвинул Воронцову. «В золотых флоринах, разумеется», — Это за что? — поднял Петя синие глаза.

— За то, что в октябре вы окажетесь там, где вам нужно оказаться, и сделаете то, что вам нужно сделать. Половину суммы сейчас, — усмехнулся Григорий, — половину — после того, как… — он не закончил.

— Но король Филипп… — попытался возразить Петя.

— Филипп вам, кажется, не платит, — резко сказал понтифик. «А я плачу. И не волнуйтесь о Фарнезе — итальянец с итальянцем всегда договорятся. Он передаст вам все, что нужно, Пьетро».

— А если, — Петя откашлялся, — что-то не получится, Ваше Святейшество?

— А что может не получиться? — удивился Григорий. «Снадобье верное, вы не сможете найти в Генте ни одного доктора, ну а уж если вас в чем-то заподозрят, дорогой мой синьор Корвино, — выкручивайтесь сами, вы у нас человек ловкий. А, — папа вгляделся в пару, идущую по дорожке к столу, — вот и мой Джакомо с женой.

— Знаете моего воспитанника? — повернулся Григорий к Пете.

«Воспитанника, как же», — усмехнулся Петя про себя, подавая руку незаконнорожденному сыну папы.

— Нет, не имел чести, Ваше Святейшество, — поклонился он.

— Вы вместе поплывете в Ирландию, — понтифик опустился в кресло, — так что я подумал, что вам лучше будет заранее познакомиться».

Предполагаемый король католической Ирландии, был невысоким, совсем как Петя, с быстрыми, каре-зелеными глазами, и черными, спадающими на плечи локонами.

— Наслышан, синьор Корвино, наслышан, — улыбнулся он. «Хотел бы я, чтобы у меня был такой финансист, как у дона Хуана Австрийского».

— Ну, Джакомо, — протянул понтифик, — ты думаешь, зря синьор Корвино с вами едет? Как раз, поэтому я его и отправляю — он умеет считать деньги, в каждой военной экспедиции должен быть хотя бы один такой человек — иначе вы все потратите еще в виду берегов Италии».

Жена Джакомо Бонкомпаньи не выдержала и рассмеялась.

— А, я и забыл — тот улыбнулся. «Моя прекрасная Констанца, синьор Корвино, верная, как и ее имя, как Пенелопа была верна Одиссею. Какая еще жена отпустит своего нового мужа — мы только месяц назад повенчались, — в долгое плавание?»

— Мадам, — Петя склонился над ее рукой. Она была высокая, выше их обоих, золотоволосая, с голубыми, как летнее небо глазами. «Я восхищен вашей преданностью — такие женщины, должно быть, вдохновляли наших предков на битвы с неверными».

— Ну, ваших-то предков, синьор Корвино, — кисло заметил Джакомо, — никто не вдохновлял, сидели себе на острове.

— Король Ричард Львиное Сердце воевал в Святой Земле, — смело и достойно, — вдруг возразила мужу Констанца.

— Мадам хорошо знает историю, — улыбнулся Петя.

— Я люблю читать, — она, смутившись, опустила глаза и чуть покраснела — «будто рассвет», — подумал Корвино, глядя на едва заметный румянец. «Какая у нее кожа белая, — как молоко».

— Ну, сейчас подождем еще одного человека, и начнем, — сказал понтифик. «А вас, милая невестка, я попрошу провести в библиотеку — я знаю, как вы любите мои книги. Джакомо потом за вами зайдет, не волнуйтесь».

— А кого мы ждем? — небрежно поинтересовался Корвино.

— Вы будете рады его увидеть, поверьте, — наклонился к нему Григорий и положил свою большую руку поверх его. «Какие пальцы-то холодные, как камень», — еще успел подумать Петя, а потом, — увидев того, кто показался на дорожке, — уже больше ни о чем не смог думать.

Слуга предусмотрительно поставил на стол курильницу с благовониями, но это мало помогало. «Не хотел бы я с ним оказаться в закрытой комнате», — сказал себе Петя, глядя на Орсини. Его подвезли в кресле почти к самому столу, и двое охранников помогли ему подойти под благословение к папе.

Потом герцог с видимым облегчением опустился обратно, и сказал, задыхаясь от усилия:

«Ваше святейшество, если вы позволите, мне потом надо будет перевязать рану — это надо делать несколько раз в день, иначе опять начнется воспаление, и я буду прикован к постели».

— Ну конечно, дорогой мой Паоло, — ласково сказал понтифик. «Вы виделись с моими врачами?».

— Все врачи говорят одно и то же, — Орсини пожал плечами. «Хорошо, что вы еще живы. А я и не собираюсь умирать!» — он внезапно стукнул кулаком по столу и поморщился от боли:

«Простите».

— Мне очень жаль, ваша светлость, — сказал Петя, глядя в карие, с покрасневшими белками глаза. «И я слышал, ваша жена скончалась? Примите мои соболезнования».

— Да, у нее отказало сердце, — буркнул Орсини и отвел рукой предложенный бокал с вином. «Я могу пить только воду, и то, — он усмехнулся, обнажив подгнившие, почерневшие зубы, — по часам. Иначе…, - он не закончил, и показал на свой бок, где, под камзолом выпирала тугая повязка.

— Джованни умер потому, что Орсини его узнал, — Джон сцепил пальцы и, положив на них подбородок, помолчал. «А ведь я ему говорил, чтобы он был осторожен. То же самое касается и тебя, Корвино — я хочу, чтобы ты вернулся из Италии живым и невредимым.

Никаких поездок в Браччано, никакого мальчишества.

— Я убью его, — хмуро сказал Петя, вспомнив то, что ему рассказала Марфа. Он потом долго лежал, просто обнимая ее, шепча ей на ухо: «Считай, что он уже покойник».

— Нет, ты никого не будешь убивать, — Джон остановился и посмотрел ему в глаза — они с разведчиком были одного роста. «Орсини пока нужен, пусть живет. Я тебя понимаю, Питер, — он внезапно, горько улыбнулся, — но иногда в нашей работе надо уметь ждать. И потом, если ты ляжешь на плаху, никому от этого хорошо не станет. У тебя пятеро детей, не забывай.

— Не лягу, — упрямо сказал Воронцов.

— Джованни тоже так думал, — вздохнул разведчик. «Ты уже взрослый человек, не совершай глупостей».

— Глупостей! — взорвался Петя. «Из-за этой мрази погибла женщина, которую я любил, погиб мой друг, и еще одна женщина, — моя любимая, моя жена, мать моих детей, — он ее…, - Петя не договорил и отвернулся.

Джон помолчал. «Ты знаешь, кстати, что у Орсини не может быть потомства — Джованни так его шпагой перепахал, что он теперь хуже евнуха?».

— Меня это не утешает, — глухо ответил Петя. «Меня утешит его кровь на моих руках».

— Будет, — пообещал разведчик. «Но попозже».

— А где наш Томас? — внезапно спросил понтифик. «Задерживается?».

— Я его попросил еще раз проверить, все ли в порядке с кораблями, — задыхаясь, ответил Орсини. «Томас сражался со мной и доном Хуаном при Лепанто, я ему полностью доверяю.

Он вскоре должен быть здесь».

— Сэр Томас Стакли, наш капитан, — пояснил Джакомо Бонкомпаньи. «Слышали вы о нем, синьор Корвино?».

— Я знаю, что он исключительно отважный воин и человек чести, — искренне сказал Петя. «Под его командой мы сможем завоевать не только Ирландию, но и всю Англию!»

— Подонок, мерзавец, авантюрист, — кисло проговорил Джон. «Вот его папка», — он взвесил на руке пыльную стопку бумаг, — читай тут, никуда не носи».

— Надо было его повесить еще тогда, когда он сидел в Дублинском замке, — заметил Петя, возвращая разведчику документы — на следующий день. «Связи с мятежниками, оскорбление Ее Величества, тайный католицизм, сношения с ди Ридольфи, герцогом Альбой, королем Филиппом — тот даже виллу ему подарил!»

— Ну вот видишь, вовремя не спохватились, а теперь его не достанешь — он под крылом папы Григория, — отозвался Джон, перевязывая бумаги.

— Достанешь, достанешь, — улыбнулся Петя. «И не таких доставали».

— А что ты придумал? — заинтересовался Джон.

— Ну, я не зря в Мадрид ездил, — Петя наклонился и сказал что-то разведчику на ухо.

— Хитер ты, Корвино, — одобрительно протянул тот.

Констанца Бонкомпаньи отложила тяжелый том «О законах ведения войны» и прислушалась. Чуть заскрипели половицы.

— Ты должен быть сейчас в саду, с ними, — усмешливо сказал она, кивая головой на раскрытое в июньский полдень окно.

— А я хочу тут, — невысокий, с темными, седеющими волосами мужчина облокотился о спинку ее кресла и пощекотал высокую, белую шею с золотистыми завитками волос. «Покажи-ка мне то, что ниже», — шепнул он, едва разжав губы.

— В библиотеке Его Святейшества, сэр Томас? — притворно ужаснулась Констанца.

— Вот же суеверные, вы, католики, — пробормотал Томас Стакли, и поднял женщину из кресла.

«Я старый человек, уступи мне место».

— Да уж такой старый, — Констанца приподняла юбки, и, закусив губу, опустилась на него. «Ты же тоже католик».

— Я и протестантом был, моя прелесть, могу и в мусульмане податься, если хорошо заплатят, — Томас стал расшнуровывать ее корсет.

Розовые, острые соски оказались на виду, и Констанца закусила зубами рукав платья.

«Сейчас быстро, — сказал ей Томас, — а завтра твой муж и этот торговец, Корвино, уезжают в Чивитавеккью на весь день».

— А ты с ними не поедешь? — тяжело дыша, спросила она.

— У меня дела в Риме, — усмехнулся Томас, — моя восемнадцатилетняя любовница не отпускает. Отправишься к своей кузине, как обычно, поняла?

Женщина кивнула.

Он вдруг рассмеялся: «Сколько ты там хранила верность своему мужу после свадьбы, дня два?»

— Неделю, сам знаешь — обиженно ответила Констанца и вцепилась тонкими, нежными пальцами в его плечи. «Станешь неверным, Томас, забирай меня в гарем».

— Мне почти шестьдесят, — он ухмыльнулся, — но ничего, лет на двадцать меня хватит, а потом я тебя сменю на молоденькую».

— Скотина! — еле слышно простонала женщина.

— О, милая, ты еще и не знаешь — какая. Но завтра узнаешь, — пообещал Томас.

— А, вот и наш капитан, — радостно сказал Джакомо. «Как там дела в Чивитавеккье, сэр Томас?».

— Все готово к отплытию, — сказал Стакли, поклонившись понтифику. «А вы, должно быть, синьор Корвино, наш финансист?» — он повернулся к Пете. «Рад встрече».

— Я тоже, — улыбнулся Воронцов и пожал сухую, сильную руку. «Я уверен, что под вашим командованием мы быстро достигнем берегов Ирландии».

— Завтра вам, Пьетро, надо будет съездить в Чивитавеккью, Джакомо вам передаст наши расчетные книги, пришло время расплачиваться с наемниками, — вмешался Орсини.

— С удовольствием, ваша светлость, — ответил Воронцов. «Этим людям лучше не платить все сразу — иначе они тут же прогуляют деньги. Когда высадимся в Ирландии, они получат остальное золото. А вы, сэр Томас, отправитесь с нами в порт? — спросил он капитана.

— У меня дела, — коротко ответил тот, — по снабжению кораблей.

— А, — сказал Петя, — тогда нам с вами надо их делать вместе, римские торговцы кого угодно обведут вокруг пальца, только не меня.

— Да, сэр Томас, — сказал Орсини, — это разумное предложение. Раз уж мы с его святейшеством вкладываем деньги в наше предприятие, мы хотим, чтобы они расходовались с толком. Для этого мы и прибегли к помощи синьора Корвино».

Серые глаза Стакли внезапно похолодели. Он посмотрел на улыбающегося Петю и медленно сказал: «Ну что ж, я буду только рад».

— Мадам, как жаль, что вы так недолго освещали наше собрание своим присутствием, — вздохнул Петя, глядя в голубые глаза Констанцы. «Могу я спросить, что вы читали?»

— De re militari et de bel o, — свысока сказала она.

— Вам интересны законы ведения войны? — удивился Петя.

— Ну, — она нежно посмотрела на Джакомо, — мой муж воюет, а жена должна разделять интересы мужа. А вы как считаете, синьор Корвино, какие средства хороши на войне?

— А я, мадам, — усмехнувшись, ответил Петя, — считаю, что на войне хороши все средства. Как и в любви, — добавил он, и Констанца покраснела.

— Откуда треска? — Петя разогнулся и посмотрел на торговца.

— Норвежская, — пробормотал тот, уставившись куда-то в угол, на завешанные сушеной рыбой стены склада.

— Ну зачем вы мне врете? — ласково спросил Воронцов и помял в руках рыбину. «Давайте я вам расскажу. Во-первых, норвежскую ловят не сетями, а на крючок, во-вторых, делают это до того, как она начинает метать икру, в-третьих, из нее выпускают кровь, пока она еще жива, и только потом — отрезают голову. Ну и сушат два года. А эта, — он понюхал рыбу, — португальская. Так что снижайте цену, уважаемый».

— Это всего лишь рыба, — пробормотал Стакли. «Ее съедят еще до того, как мы дойдем до Ирландии».

— А это — всего лишь деньги, — Петя повертел серебряную монету перед носом капитана.

«Если их тратить так, как это делали вы и синьор Джакомо, — а я ведь не поленился, сэр Томас, и вчера вечером сходил к синьору Бонкомпаньи за расчетными книгами, — то мы обанкротимся прежде, чем достигнем Атлантики».

Капитан промолчал и со значением посмотрел на дверь лавки.

— Если вы торопитесь куда-то, — ехидно сказал Петя, — я вас не задерживаю. Я тут, — он кивнул на покрасневшего торговца, — и сам разберусь.

Стакли поклонился и молча вышел.

— В общем, так, — сказал Петя, зевая, — доставите в Чивитавеккью по вот этой цене, — он написал цифры на листе бумаги. Брови торговца взлетели вверх.

— А перевозка? — попытался спросить тот.

— За ваш счет, — сладко улыбнулся Воронцов.

Выйдя из лавки в гомон Пьяцца Навона, Петя покрутил головой и увидел Стакли, который как раз сворачивал в узкую улицу за палаццо Торрес.

— Ну-ну, — иронически пробормотал Петя, — посмотрим, что у вас тут за дела в Риме, сэр Томас.

Он прошел мимо статуи Пасквино, бросив взгляд на листки с эпиграммами, которыми римляне каждую ночь оклеивали пьедестал, и, чуть замедлив шаг, последовал за капитаном.

«Рим я знаю отлично, с Бонкомпаньи мы встречаемся только в полдень — успею до отъезда в Чивитавеккью разузнать, куда это собрался сэр Томас», — подумал Воронцов.

— Нет, в Ирландию он не поедет, — понтифик придвинул к себе серебряное блюдо с лесной земляникой и радушно сказал священникам: «Угощайтесь, только сегодня утром привезли с гор».

— Почему? — Уильям Аллен поднял голубые, пронзительные глаза, и повертев в пальцах землянику, вдруг улыбнулся: «Пахнет, совсем как английская».

— Потому что, — Григорий вдруг поднялся, и оба священника сразу же встали, — что он всего год, как постригся. Его даже еще не рукоположили. И потому, — папа помедлил, — что в Ирландию, и Англию должны ездить англичане.

— У него хороший английский, почти без акцента. Я с ним говорил в монастыре, еще до того, как он дал обет молчания, — Роберт Парсонс посмотрел на папу Григория. Оба священника были ниже понтифика.

— В Ирландию отправится отец Сандерс. У него и опыта больше будет, — Григорий вдруг улыбнулся. «Вы же сами знаете, отец Роберт, глава вашего ордена против того, чтобы отправлять иезуитов в Англию».

— Я все равно туда поеду, с отцом Кэмпионом- упрямо сказал Парсонс.

— Вы другое дело, — отмахнулся Григорий, — вы англичане. Сами же знаете, я не хочу, чтобы в «Обществе Иисуса» всем заправляли испанцы. Покойный отец Игнатий Лойола, как и последующие генералы ордена, уж слишком благоволил к своим землякам, и протаскивал их на руководящие позиции.

— А что плохого в испанцах? — удивленно спросил Аллен.

— Плохого то, отец Уильям, — ответил понтифик, — что у них не поймешь — кто истинный испанец, а кто конверсо. Не след, чтобы такие люди становились у руля церкви.

— Священники, — он пожал плечами, — где-нибудь в деревне, — тут уж ничего не поделаешь, а кардиналы, — нет. Не след пятнать наше дело грязной кровью. Поэтому теперь-то генералом ордена и стал француз. И так будет дальше.

— Так что оставьте нашего друга в покое, пусть учится там, в горах, и соблюдает свой обет. Он же на год его дал, кажется? — Григорий задумался. «А следующим летом будет рукоположен и поедет туда, куда нам надо».

— А куда нам надо? — поинтересовался Парсонс.

Григорий, с высоты своего роста, снисходительно посмотрел на него. «Вашим островом сбоку Европы, отец Роберт, наше дело не ограничивается. Новый Свет, — Григорий помедлил, — вы думаете, куда бегут конверсос? Именно туда.

— Костры инквизиции, — зловеще продолжил понтифик, — должны быть такой яркости, чтобы освещать путь кораблям. Мы должны их зажечь от Мехико до Лимы, и на любом клочке земли, где есть святая церковь, понятно?

— Кроме того, — он вдруг усмехнулся, и стал загибать пальцы, — Индия, Китай, весь восток.

Работы много, а людей мало, тем более хороших людей. Так что когда к нам приходят такие люди — умные, и зрелые, — надо не разбрасываться ими, а хранить, как величайшую драгоценность, понятно?

Священники кивнули. «Вы ешьте землянику, ешьте, — посоветовал папа, — а то сейчас явятся отец Сандерс и отец Кэмпион — у тех аппетит больше, чем у вас».

Петя прижался к стене и успел увидеть, как сэр Томас заходит в неприметный, низенький домик.

— Дама, ясное дело, — улыбнулся Воронцов. «Явно не шлюха, — визиты к ним так не прячут.

Значит женщина приличная, и, скорее всего, замужем».

Он задрал голову и посмотрел наверх. «В мои, года карабкаться по крышам, — вздохнул Петя.

«Однако чего не сделаешь ради дела».

На заднем дворе, куда сливали из окон нечистоты, было невыносимо грязно. Стараясь не поскользнуться, Петя оглянулся и увидел хлипкую деревянную лестницу. «Вот та крыша, рядом, мне и нужна», — пробормотал он. «Хорошо еще, что на чердаке окно открыто, и выходит не на улицу, а то бы непременно заметили».

Лестница отчаянно скрипела, черепица была нагрета утренним солнцем. Он перевесился вниз, нырнул в чердачное окно, и тут же еле удержался, чтобы не чихнуть — пыль лежала толстым слоем на грубых досках. В углу курлыкали голуби. Он затаил дыхание и услышал снизу два голоса — женский и мужской.

— Земляника, это так, — закуска, — Григорий улыбнулся. «Чтобы не говорить о делах за обедом, давайте закончим все сейчас»

— Вас, отец Сандерс, — он поклонился в сторону высокого, худощавого прелата, — я назначаю своим нунцием в Ирландии. С неограниченными полномочиями, разумеется. Если вам надо будет жечь протестантов — жгите, ради Бога, вы уже в Польше и Пруссии это делали, и успешно.

— Пепел от наших костров донесется и до Англии, — усмехнулся Сандерс. «Пусть знают, что их ждет».

— А вы, отец Кэмпион, — понтифик посмотрел на худого, измученного, с горящими глазами, иезуита, — поедете в Лондон, с отцом Парсонсом. Но не сейчас, — поднял руку Григорий, заметив, что Кэмпион открыл рот. «Нам надо все подготовить. После казни мистера Симмонса, отец Аллен, у нас остались надежные люди в Лондоне?».

— Остались, ваше святейшество, — улыбнулся Аллен. «Мы просто стали осторожнее, вот и все.

Так что Эдмунд и Роберт могут отправляться через какое-то время, скажем, следующим летом».

— Я готов умереть за веру прямо сейчас! — вдруг завизжал Кэмпион — священники даже вздрогнули.

— Умереть легко, — вздохнул понтифик, — а вы попробуйте жить, отец Эдмунд, и делать то, что должно».

Уже когда священники пошли к столу, Григорий вдруг взял под руку Уильяма Аллена и отвел в сторону: «Видите, — кивнул папа на трясущуюся голову Кэмпиона, — таких у нас много. Даже с избытком. А умных, спокойных и надежных, — вроде вас, Уильям, — не хватает. Так что не трогайте нашего общего друга, оставьте его для других дел».

— Подчиняюсь воле Вашего Святейшества, — Аллен поцеловал золотое кольцо с изображением святого Петра.

— Еще бы вы не подчинялись, Уильям, — вздохнул папа. «За это я вас и ценю. Ну, пойдемте, сегодня свежая рыба — пальчики оближете".

Между половицами были довольно широкие щели. Петя, стараясь производить как можно меньше шума, вытянулся на полу и приник к одной из них. «Да и видно неплохо», — усмехнулся он про себя. «Я бы сказал, отлично видно».

Он посмотрел на испачканный рукав камзола и сердито подумал, что придется еще заходить на постоялый двор — невозможно было являться к Бонкомпаньи в таком виде.

— А что твой муж? — услышал он голос сэра Томаса. «Спит?».

— Да, — изнемогающим голосом протянула Констанца. «Ему только в полдень ехать с этим торговцем в Чивитавеккью».

— А ты почему так смотрела на этого Корвино? — поинтересовался капитан. «Ты и под ним хочешь полежать, сучка? Смотри, я ревнивый». Раздался звук шлепка.

— Еще! — потребовала Констанца. «Еще хочу!». Она вдруг рассмеялась: «Нет, он мне не нравится, слишком уж маленького роста, мне и мужа такого хватает».

«Ну это, милая, ты со мной в постели не была», — обиженно подумал про себя Петя.

— Я тоже невысокий, — усмехнулся сэр Томас.

— Зато у тебя большие, — Констанца расхохоталась, — достоинства.

Петя вгляделся. «Это ты больших достоинств не видела, дорогая», — еле слышно пробормотал он. «Ну все, хватит здесь дышать грязью, все и так понятно».

— Приходи в пятницу — потребовал капитан. «А то мы отплываем, хочу тебя весь день из постели не выпускать, как сейчас».

— Хорошо, — задыхаясь, проговорила женщина. «Жди меня утром».

«Ну, вот и отлично», — подумал Петя. «Нечего здесь больше делать, я и сам все это умею, сэр Томас меня вряд ли чему-то новому научит. Теперь в Чивитавеккью — если я правильно рассчитал, туда как раз должны подходить корабли того, кто мне сейчас нужен».

— Вот бы Федьку сюда привезти, — восхищенно подумал Петя, глядя на стены форта. «Он бы тут все излазил, все нарисовал, и потом еще год бы о нем говорил».

Четыре круглые башни поднимались по углам, а из бойниц центральной, восьмиугольной, торчали пушки.

Массивные стены серого камня уходили ввысь. «Крепость проектировал сам синьор Микеланджело», — сказал Джакомо Бонкомпаньи, когда они спешились. «Во времена древнего Рима тут были бараки для моряков императорского флота».

— Я слышал, гавань заложил еще сам Траян? — Петя всмотрелся в суда, стоящие на рейде, и вдруг улыбнулся, — он увидел белые флаги. «Приплыл уже», — он незаметно посчитал суда и сбился на третьем десятке. «Однако, он неплохо вооружен, всю страну свою, что ли, в заклад отнес для этого?».

— Да, верно. Ну, пойдемте, — Бонкомпаньи указал на палаточный лагерь, — вон и наши войска.

«Да уж такие войска», — сердито подумал Петя, шагая вслед за Джакомо по грязным проходам между шатрами. Над горами на западе уже играл закат, а наемники только начали подниматься.

— О, сам король Ирландии приехал, — иронично протянули сзади. «Как отплывем, корону не забудьте, ваше величество», — посоветовали из-за полога одной из палаток. «Будет что продавать, коли нечем станет с нами расплачиваться».

— Вам всем сегодня выдадут золото, — сухо сказал Бонкомпаньи, глядя прямо перед собой.

— Ребята, слышали, — раздался здоровый гогот, — его величество денег привез, должно быть, ошибка какая-то произошла, на него не похоже.

— Никакой ошибки, — зло проговорил сын понтифика. «Всем причитается жалованье».

— Пора бы, — еще в одной палатке глубоко зевнули. «Милая, ты тогда сходи, получи мой заработок, все равно его весь тебе придется отдавать». Раздался звук шлепка и женское хихиканье.

— Вы, ваше величество, главное, — не скупитесь, — посоветовал кто-то сзади. «Шлюхи нынче недешевы, а мы тут уже два месяца сидим, они на нас хорошо наживутся».

Из командирского шатра вынесли накрытый бархатной скатертью стол. «В лужу-то не ставьте», — приказал Петя, глядя на нечистоты, валяющиеся под ногами. Он посмотрел на длинную ведомость и вздохнув, пробормотал: «Хоть бы по алфавиту писали, что ли».

— Так, — крикнул Воронцов, — кто грамотный, — расписывается, кто неграмотный — ставит галочку.

— Были б мы грамотные, — крикнули из толпы, — мы бы тут не сидели.

— Это верно, — Петя сел за стол.

— Подходить по очереди, — сердито сказал он, — не лезть вперед. «А ну тихо!», — прикрикнул Петя на какого-то наемника, расталкивающего толпу. Посмотрев на скопище людей, он выложил на стол кинжал, шпагу и пистолет.

— Всем этим, — он кивнул на оружие, — я владею отменно, если кто будет протягивать руки, куда не надо, получит пулю в лоб или шпагой — в бок.

— А ты что за хлюст такой? — высокий солдат, на котором, — неизвестно зачем, — были надеты латы, — наклонился над столом.

— Эгей, — раздался свист, — да это же, месье Корнель, он у Хуана Австрийского деньги выдавал, я еще с Фландрии его помню. Этот не обманет, ребята, у него все точно!

Толпа немного успокоилась.

— Ну и слава Богу, — пробормотал Петя и добавил, уже громче: «Если мне никто не будет мешать, то до исхода вчера все получат жалованье».

— Кто будет мешать месье Корнелю, тот попробует вот этого, — давешний наемник в латах показал толпе мощный кулак, и тихо попросил: «А можно мне первому, меня девка ждет, сказала — в долг не даст больше».

— Можно, можно, — ответил Петя и поморщился — невыносимо разило потом и чесноком.

Последние деньги он выдавал уже при свете факелов. «Занесите стол обратно», — скомандовал он, — и тише, синьор Бонкомпаньи спит уже. Горячей воды тут у вас можно раздобыть?

— Сейчас согреем, — с готовностью отозвался кто-то из солдат. «В палатку вам принести?».

— Да, — Петя собрал бумаги и пробормотал: «Ну, надеюсь, хоть вшей я тут не заполучил».

Он долго и ожесточенно мылся, и, переодевшись, сказал себе: «Ну что, а теперь поеду, навещу истинного короля. Он у нас полуночник, долго спать не ложится».

— Я вас хочу познакомить с моим племянником, сеньор Корнель, — сказал тогда Филипп. «Он через месяц отправляется в Марокко, в крестовый поход».

— Крестовый поход? — Петя поднял брови. «Как-то это, Ваше Величество, — он поискал нужное слово, — неожиданно».

— Глупо, вы хотите сказать, — Филипп усмехнулся. «В Марокко сейчас война, султан Мохаммед борется за трон со своим дядей, Абу Марваном. Того поддерживают турки».

— А вы, Ваше Величество…, - вопросительно взглянул на него Петя.

— Страшно с вами разговаривать, сеньор Корнель, — вздохнул Филипп, — вы все знаете наперед. А я веду переговоры с турками о мирном альянсе, да. Мохаммед бежал к моему племяннику в Португалию, и Себастьян, со свойственной ему горячностью, обещал ему помочь. Я тоже».

— Вы тоже? — Петя позволил себе усмехнуться.

Король, внезапно, тоже рассмеялся. «Я сказал Себастьяну, что добровольцы из числа испанских дворян будут ждать его кораблей в Кадисе. Ну не моя же будет вина, если никто не вызовется».

— Не ваша, — согласился Петя, и, услышав звук открывающейся двери, поднялся.

Португальский король был молод. «Не больше двадцати пяти», — подумал Петя, низко кланяясь.

— Оставьте, — Себастьян махнул рукой и вдруг покраснел. «На Федьку похож», — вспомнил Воронцов пасынка. «Такой же рыжий и голубоглазый, только худой». Краснел король, как и все рыжие — мгновенно и густо.

— Ваше Величество, — сказал Воронцов, — как истинный католик я не могу не восхититься вашим желанием освободить Святую Землю от неверных».

— Я избран Иисусом для этой цели! — горячо сказал Себастьян. «После Марокко, мы отправимся в Египет, а оттуда — в Иерусалим, где я припаду к подножию Гроба Господня, как это делали наши доблестные предки».

Воронцов увидел, как за спиной Себастьяна иронически улыбается испанский король.

— Как писал ваш замечательный поэт, Ваше Величество, — Петя на мгновение опустил ресницы, вспоминая:

— Вы знаете португальский? — удивился Себастьян.

— К стыду своему — нет, я испанский-то знаю не очень свободно, — ответил Воронцов, — но истинная поэзия понятна без перевода.

— Камоэнс — гений, — вдруг, серьезно, вмешался Филипп. — Как Гомер или Вергилий. Мне очень жаль, что по-испански сейчас так никто не пишет. Я тут перевел на досуге несколько строф, послушайте.

Красивый голос короля устремлялся ввысь, под своды огромного зала:

— А я и не знал, что вы умеете плакать, сеньор Корнель, — посмотрев на него, сказал король.

— Только от благоговения перед такой красотой, Ваше Величество, — ответил Петя и тихо повторил: «Сиянье славы вечной и нетленной».

Белые флаги Себастьяна повисли в томном ночном воздухе. Петя посмотрел на герб с короной и семью замками на щите, и, расплатившись с лодочником, поднялся по сброшенному трапу на палубу.

— В Кадисе никого не было, — зло сказал Себастьян, разливая по стаканам соломенное, с зеленоватым отливом вино. «Пейте, это наше, — он кивнул куда-то на запад, — называется виньо верде. Его молодым пьют, этому еще года нет».

Вино было веселым, пьянящим и оставляло на языке вкус счастья. Петя опустошил бокал и взглянул в смертельно усталые глаза короля.

— Сколько у вас тут народу? — внезапно спросил он.

— Все, кто согласен воевать без денег, — ядовито ответил Себастьян. «Португальское дворянство, — он вздохнул. «У меня в стране не так много людей, как у моего дяди. Или золота, — добавил он.

— А Индии? — Петя налил себе еще. «Они же должны приносить неплохой доход».

— Да, вы же сами с моих островов специи возите, — Себастьян поднялся и походил по каюте.

Петя сразу же встал.

— Да сидите вы, — поморщился король, — к чему все это? Понимаете, Педро, доходы — большие, но и расходы — тоже. Туда точно никто без денег не поедет — дураков нет гробить здоровье и рисковать жизнью за бесплатно.

— И потом, — он помолчал, — в отличие от Филиппа, у меня не так уж много заморских земель. У него вон — весь Новый Свет под рукой».

— Наймите еще людей, — спокойно сказал Петя. «Вон, на берегу, в Чивитавеккья, целый лагерь солдат — ждут отплытия в Ирландию».

— Я слышал об этой миссии, — Себастьян высунулся наружу и посмотрел на едва освещенный берег. «Как-то неудобно, — он вздохнул, — их финансирует Его Святейшество».

— Я думаю, Его Святейшество больше обрадуется тому, что Гроб Господень окажется, наконец, в руках христиан, Ваше Величество, — улыбнулся Петя. «И, в конце концов, как говорят — на войне все средства хороши».

— У меня нет денег, — вдруг сказал Себастьян. «У меня есть только отвага и уверенность в себе — но за них, по нынешним меркам, ничего не выручишь».

— Держите, — сказал Петя, выкладывая на стол два увесистых мешка. «Мне тоже хочется когда-нибудь свободно помолиться у гроба нашего Спасителя, Ваше Величество».

— Я не знаю, когда я смогу отдать, — густо покраснел король. «И потом, если я погибну…у меня ведь даже нет наследника, я так и не успел жениться. Я сделал предложение своей кузине, инфанте Изабелле, дочери Филиппа, но ей всего двенадцать, надо ждать».

— Оставьте, Ваше Величество, — серьезно сказал Петя, — неужели вы думаете, что у меня нет сердца? Не надо ничего отдавать, это мой вам подарок. Просто не надо о нем распространяться, иначе, — мужчина усмехнулся, — ко мне потянется очередь всяких авантюристов.

— Можете на меня положиться, — искренне сказал король.

— И еще вот что — те, — Воронцов указал на берег, — отплывают в субботу, так, что у вас есть время перекупить столько людей, сколько вам нужно. Более того, — он вдруг усмехнулся, — у вас будет один из лучших капитанов.

— Откуда? — удивился Себастьян.

— Да он сам к вам придет, — уверил его Воронцов и ласково добавил: «А вы давайте, выспитесь, и с утра отправьте кого-нибудь на берег. Там люди засиделись, в бой рвутся».

Вернувшись в свою палатку, Петя зажег свечу и очинил перо. «Ну что ж, синьор Джакомо, — пробормотал он, — пора вам раскрыть глаза на поведение синьоры Констанцы».

Он оглянулся и нашел листок бумаги. Помяв его хорошенько, и немного испачкав в грязи, Петя стал писать — коряво, с ошибками, почерком малограмотного человека.

Закончив, он еще раз перечитал свое творение и, усмехнувшись, быстро и тихо выскользнул из палатки. В лагере было спокойно. Охранники Бонкомпаньи играли в кости при свете двух факелов.

— Жулик! — внезапно, злым шепотом, сказал один из них и потянулся за кинжалом.

— Кто бы говорил, — возмутился его приятель, вглядываясь в брошенные на бочку кости. «Ты сам мошенник!»

— Да я тебе! — первый потянул шпагу из ножен. Второй солдат перевернул бочку, — кости упали в грязь, — и, подставив солдату подножку, пустился наутек. Охранник погнался за ним.

— Ну, вот и славно, — Петя тенью прошмыгнул в шатер. Бонкомпаньи крепко спал.

Оглянувшись, Воронцов положил письмо под сброшенную на ковер одежду и был таков.

У себя в палатке он зевнул, и вытянулся на подушках.

— Приеду осенью домой, — подумал он, — Марфу буду выпускать из постели только девчонок покормить. Дня три, а то и четыре проваляемся. Надо будет в Париже еще вина хорошего взять, ящика три, все дешевле, чем у нас. И это ноябрь будет, пусть устриц привезут, мистрис Доусон на лед их положит. А потом на охоту съездим, давно я на оленей не ходил.

Ну, это, конечно, если меня в Нижних Землях не убьют».

Он заснул, улыбаясь, и видел во сне Марфу с детьми.

— И да пребудет с нами благословение Господне, — надрываясь, закричал папский нунций.

Наемники, которых рано утром разбудили для проповеди, хмуро зевали. Сзади уже кто-то играл в кости на расстеленном плаще, несколько человек с ожесточением чесались.

— Аминь, — громко сказал Петя и, перекрестившись, искоса взглянул на Бонкомпаньи. Красивое лицо сына понтифика было хмурым, чуть подергивался уголок губ.

— Мне надо в Рим, — внезапно, тихо, сказал он, наклонившись к Пете. «Присмотрите, чтобы тут все было в порядке».

— Конечно, синьор Джакомо, — кивнул Корвино и, только когда Бонкомпаньи, расталкивая наемников, прошел к своему шатру, Петя позволил себе улыбнуться — мимолетно, тонко.

— С Божьей помощью мы искореним протестантскую заразу не только в Ирландии, но и во всей Европе! — продолжил отец Сандерс.

— Ты протестантов-то не трогай, — посоветовал чей-то сочный голос из толпы. «Моя покойная матушка, храни Господь душу ее, лютеранка была, так что же, ты бы и ее на костер отправил, а?».

— Все еретики должны быть уничтожены! — заорал Сандерс.

— То еретики, — раздался еще чей-то голос, с немецким акцентом, — а то родные люди. У меня сестра замужем за лютеранином — дай тебе волю, ты и племянников моих огню предашь? Да ну вас, — давешний мощный солдат внезапно вышел вперед.

— Иоганн, да не лезь ты на рожон, — посоветовал ему кто-то.

— А я просто попов не терплю, — Иоганн сплюнул под ноги нунцию. «Я католиком родился, им умру, но этот же, — он кивнул на Сандерса, — если руки ему развязать, все вокруг кровью зальет.

— Вон, — Иоганн показал на рейд, — там корабли португальского короля стоят, они в крестовый поход идут, против неверных. Гроб Господень все достойней освобождать, чем умирать за какого-то, — он выругался, — короля Ирландии. Кто куда, а я к ним! — наемник повернулся и, молча, ушел в сторону порта.

— Остановитесь! — завизжал Сандерс, но было поздно — за Иоганном последовала тонкая струйка людей.

— Синьор Корвино, ну сделайте что-нибудь! — повернулся к нему нунций. «Заплатите им!»

— Чем, святой отец? — Петя развел руками. «Какие мне деньги отпустили в Риме, — я все раздал, как и велено было. Вот моя расписка, с печатью, вот ведомость — он протянул Сандерсу связку бумаг, — а более у меня денег нет.

— Но вы, же можете, — Сандерс чуть не плакал, — нас ссудить? Мы вернем…

— Я на вас и так бесплатно работаю, святой отец, — злым шепотом сказал Петя, — а вкладывать деньги в сомнительные предприятия я не намерен. Тем более, что у меня сейчас все в обороте».

— Мы вам вернем землей! — пообещал Сандерс. «Имение в Ирландии…»

— Лучше одна птица в руках, чем две — в небе, — пожал плечами Петя и ушел в свой шатер.

— Десять золотых флоринов — сейчас, пятьдесят — в месяц, и процент с добычи! — раздался снаружи голос одного из капитанов португальского войска.

— А с бабами там как? — поинтересовались у него.

— Да уж получше, чем в этой вшивой Ирландии, — ответил португалец. «Мавританки там красивые, горячие, пальчики оближете!»

— Записывай нас! — велел ему кто-то из наемников Бонкомпаньи.

— Как хорошо, что ты приехал, — нежно сказала Констанца, сидя за ужином напротив мужа.

«Приятно, что ты обо мне думаешь». Она потянулась к серебряному блюду. «Его Святейшество прислал нам свежей земляники, хочешь? Так мило с его стороны».

— У меня с ним аудиенция завтра с утра, — спокойно сказал Джакомо, — я его поблагодарю». Он положил в рот ягоду: «Очень ароматные, сразу видно — прямо с гор».

— Тогда, если ты позволишь, я навещу кузину Бьянку, та, что сломала ногу, упав с лошади, помнишь? — Констанца чуть вздохнула. «Она все еще лежит, бедняжечка».

— Ну конечно, — улыбнулся Бонкомпаньи, — передавай ей пожелания скорейшего выздоровления от меня. Отнеси ей ягод, — он кивнул на стол, — пусть порадуется.

— Ты такой добрый! — восхищенно сказала Констанца и добавила, понизив голос: «Пойду в опочивальню, приходи побыстрее, хорошо?»

— Конечно, любовь моя, — так же тихо ответил ей муж. «Я сейчас поднимусь».

— Сколько осталось? — Петя взглянул на Сандерса, и ему даже стало жалко папского нунция — такое растерянное лицо было у священника.

— Едва ли сотня, — вздохнул тот, глядя на полупустой лагерь.

— Н-да, — ворчливо отозвался Корвино, — знал бы я, что к чему, — не выдавал бы этой швали деньги.

— И откуда у него золото? — вдруг спросил Сандерс, глядя на португальские корабли. «Филипп же отказался его финансировать, сказал, что его племянник идет на верную гибель. Вместо этого испанский король помог нам, а видите, что получилось…, - священник обвел рукой тихие ряды палаток.

— Ну, ничего, — бодро сказал Петя, — сейчас приедет сэр Томас, солдаты его любят, пойдут за ним куда угодно. И с меньшим количеством людей воевали. Ничего, святой отец.

— Синьор Корвино, а вы же, как я слышал, англичанин? — Сандерс вдруг перешел на английский.

— Я очень, давно не был в Лондоне, лет десять, — спокойно ответил Петя. «Сами знаете, католиков там не очень привечают».

— А вы бы не хотели вернуться? — зорко глянул на него папский нунций. «Нам нужны в Англии надежные агенты».

— А мне нужна моя голова, — Петя помолчал. «Тем более, осенью меня ждет дон Хуан, в Нижних Землях. Да и потом, — он вдруг усмехнулся, — торговля-то у меня все на континенте, здесь, в Италии, в Париже, во Фландрии, я с англичанами дел не имею».

— Жаль, — огорченно сказал Сандерс. «Дела много, а людей, — достойных людей, — мало».

Джакомо Бонкомпаньи прошел через утренний, шумный рынок на Пьяцца Навона и свернул в узкую улицу за палаццо Торрес. «Вот здесь», — сказал он себе, глядя на неприметный, низенький дом.

— Дверь надо вскрыть тихо, — обернулся он к своим охранникам. «Сможете?»

Те только улыбнулись. «Зря, что ли, я за воровство сидел, патрон», — пробормотал один из них, обнажив гнилые, редкие зубы.

Джакомо осторожно, будто кошка, поднялся по узкой, грязноватой лестнице, и приник ухом к двери.

— А это твой муж делает? — раздался из-за нее знакомый голос.

— Да он о таком и не слышал, — звонко рассмеялась Констанца и тут же застонала: «Да, да, еще, Томас, еще!»

Бонкомпаньи высадил ударом ноги хлипкую дверь.

— Не слышал, — согласился он, глядя на обнаженную жену, что стояла на четвереньках на кровати. «Зато слышал кое-что другое». Он поднял пистолет, и выстрелил.

Стакли схватился за раненое плечо, и, потянувшись за шпагой, вдруг широко улыбнулся:

«Не дурак я, чтобы из-за бабы погибать. Прощай, любезная!», — он шлепнул Констанцу пониже спины, схватил свою одежду, и — не успел Джакомо опомниться, — выпрыгнул в окно, что выходило на улицу.

— Томас! — отчаянно крикнула женщина, но было поздно, — Джакомо, высунувшись в окно, увидел, как Стакли, хромая, одеваясь на ходу, бежит к Пьяцца Навона.

— Ну, ничего, я тебя догоню, — усмехнулся Бонкомпаньи и повернулся к жене. В голубых глазах заплескался ужас.

— Он меня изнасиловал, — вдруг сказала жена, поднимаясь. «Я шла к Бьянке, он меня сюда обманом заманил». Она разрыдалась и указала на стол: «Вон, я даже ягоды ей несла, как ты и просил».

Джакомо посмотрел на корзинку с земляникой и опустил пистолет. «Каждый верит в то, во что он хочет верить», — горько сказал себе Бонкомпаньи. «Ну не могу я ее убить, не могу».

— Я понимаю, — сказала жена, глотая слезы, — после такого ты не сможешь со мной жить. Она потянулась за платьем: «Я попрошу Его Святейшество аннулировать наш брак, и уйду в монастырь».

— Ну что ты, — испуганно сказал Джакомо, останавливая ее, — не надо, милая. Это же не твоя вина. Ну, иди сюда, бедненькая моя, — он привлек ее к себе и стал целовать. «Все будет хорошо, я его убью, не волнуйся».

— Спасибо, — всхлипнула Констанца и прижалась к мужу. «Ты такой смелый, Джакомо».

Он только вздохнул, обнимая жену.

— Сэр Томас, вы ранены! — озабоченно сказал Петя, помогая капитану спешиться. «Надо перевязать».

— Ерунда, царапина, — отмахнулся тот. «Чьи это корабли?» — указал он на паруса, белеющие над рейдом.

— Короля Себастьяна, — ответил Сандерс. «Сэр Томас, у нас затруднения…».

— Потом, — отмахнулся Стакли и закричал: «Ребята, ну зачем вам эта вонючая Ирландия! Там ни золота, ни женщин! Поехали бить неверных, у них богатства побольше будет».

— Что он делает? — побледнел Сандерс. «Остановите его!».

— Я здесь при чем? — пожал плечами Петя, рассматривая свои отполированные ногти. «Я финансист, а не военный. Вы, впрочем, тоже, святой отец».

Толпа наемников ушла вслед за Стакли в порт.

— Какой позор! — застонал священник. «Что я скажу Его Святейшеству и королю Филиппу?».

— Если Гроб Господень освободят, — резонно заметил Петя, — вам ничего уже не надо будет говорить. Победителей, как известно, не судят.

— Да они сдохнут там, в песках, — взорвался Сандерс и вгляделся в дорогу: «Это еще что такое?»

— Я рыбу привез, сушеную, как заказывали, — торговец спрыгнул с телеги.

Сандерс, развернувшись, молча, пошел к своей карете.

— Ты вот что, любезный, — сказал, усмехнувшись, Петя, — видишь вон те корабли? Тебе туда.

Только поворачивайся, а то они уже якоря поднимают.

Петя складывал свои вещи, когда к нему в шатер, откинув полог, зашел сын понтифика.

— Где Стакли? Где этот мерзавец? — не здороваясь, спросил Джакомо.

— Поплыл освобождать Гроб Господень, — равнодушно ответил Петя, приводя в порядок бумаги. «Уже, должно быть, миль за десять от берега сейчас».

— Проклятье! — застонал Бонкомпаньи. «А где все наемники?».

— Туда же отправились, — Петя хмыкнул. «Впрочем, если пройдете по лагерю, то десятка два наберете, — тех, что были мертвецки пьяны последние пару дней».

Джакомо, сочно выругавшись, резко повернулся и вышел.

В лагере было тихо — только из некоторых палаток раздавался громкий храп. Он, наклонившись, заглянул в одну из таких — пахнуло водкой и немытыми телами.

Шлюха, что устроилась рядом со спящим солдатом, зевнула, и приоткрыла глаза: «Ну что ты бродишь, не видишь — люди устали, отдыхают».

Бонкомпаньи посмотрел на ее широкие, едва прикрытые грязноватой сорочкой бедра, и позвенел в кармане монетами.

Шлюха, все еще зевая, стала одеваться.

Петя откинул полог командирского шатра и тут же отпрянул — прямо перед его глазами раскачивалась женская грудь — внушительных размеров.

Смуглая, полная девушка в одном лишь расшнурованном корсете, — юбки лежали пышной грудой под ее раздвинутыми ногами, — сердито обернулась к Бонкомпаньи: «Во-первых, вдвоем дороже, а во-вторых, о таком договариваются заранее, carissimo».

— Мадам, — нежно сказал Петя, — я бы не смог вас делить ни с кем.

Шлюха зарделась. «Давай заканчивай, — грубо велела она Джакомо, — видишь, синьор ждет».

— В следующий раз, мадам, — вздохнул Воронцов.

— Я сейчас, — пробормотал Джакомо.

— Да уж не торопитесь, — ядовито ответил Петя, и еле удержался, чтобы не добавить: «Ваше Величество».