— Я вам еще принесла, миссис Стэнли, — Марфа достала шелковый мешочек, и улыбнулась, открыв его, вдыхая аромат. «Адмирал из Индии целый сундук привез, надолго хватит. Тем более, это же лекарство, так просто его не пьют» Акушерка высыпала на ладонь черные, скрученные листочки, и заметила:

— Да, я его малокровным пациенткам советую, но не больше двух-трех ложек настоя в день, конечно, разбавленного водой. Да и потом, от эля или вина сильно набирают вес, это не очень хорошо, когда носишь.

— Ну, — она подняла бровь, — нам с вами, миссис де ла Марк, уже не носить, так что пейте, пожалуйста — акушерка подвинула Марфе серебряный кубок.

В комнате жарко горел камин. Мирьям, постучавшись, просунула голову в дверь, и, присев, сказала: «Я все инструменты прокипятила, они сохнут, там Джон с Констанцей за мной пришли, он потом меня домой отведет, как мы с ней поиграем. Здравствуйте, тетя, — заметила девочка бронзовую голову Марфы.

Та встала, и, нежно поцеловав Мирьям в лоб, обернувшись к миссис Стэнли, спросила:

«Можно?».

— Ну, конечно, дорогая, — улыбнулась та. «Спасибо и послезавтра в семь утра, как обычно».

Мирьям еще раз присела, и, на ходу стягивая большой холщовый фартук, исчезла в передней. Оттуда донесся смех, фырканье и усталый голос Маленького Джона: «Давно не виделись, да, со вчерашнего дня».

— На свадьбу приехал, — усмехнулась Марфа, закрывая дверь. «Так-то он в Кембридже, но, раз такое дело…

— Мирьям говорила, вздыхал он по Полли-то? — спросила акушерка. «Прошло у него?».

— То детское все было, — отмахнулась Марфа. «Ну, вон, Питер мой с Констанцей тоже — не разлей вода, однако вырастут и забудут».

— Дочка ваша покойная не забыла, — тихо проговорила миссис Стэнли.

Марфа, достав кружевной платок, утерла слезу.

— Как весточку от Ника доставили, так я уж не знала — то ли самой рыдать, то ли Мирьям успокаивать — бедная девочка, помните, днями плакала. Ну как же это так, ведь, миссис Стэнли, я и так Тео похоронила, и смирилась уже — а, оказывается, она жива была все это время.

— И вот теперь уж точно погибла, — женщина перекрестилась, — и сэр Стивен тоже, и дочка их, Белла, дай им всем Господь приют в обители райской».

— Господь сирот призирает, миссис де ла Марк, — нежно сказала акушерка, — у Мирьям старший брат есть, он о ней позаботится.

Марфа помолчала.

— Да если бы капитан Кроу тут был, а то, как отец его покойный — из Нового Света и не вылезает. А преподобный отец Майкл, как рукоположили его, так в Женеве и остался, — там у него приход, как мне написали. А с нами он и не видится вовсе, — Марфа замолчала, и, повертев в ухоженных пальцах изящные очки в тонкой, золотой оправе, вдруг улыбнулась:

— Спасибо вам, что вовремя-то заметили, с глазами моими. Конечно, целыми днями над бумагами сижу, вот и ослабли немного. Но пока только ненадолго их одеваю, когда читаю, или пишу, так-то не надо».

— К свадьбе-то все готово? — поинтересовалась миссис Стэнли, доливая Марфе вина.

Та рассмеялась. «Следующей субботой, у Святой Елены, дом весь подарками завален, — не пройти. Ну и платья сейчас дошивают, — у Мэри лазоревого шелка, серебром отделанное, а у Полли — гранатовое с золотом. Одних кружев по десять футов. Туфли сегодня ездили примерять, и шубки я им заказала, глава Московской компании, скидку мне на меха сделал, по старому знакомству. Все же холодно на улице».

— Женихи-то тут? — смешливо спросила акушерка. «Или в Кале застряли, в проливе штормит, я слышала?».

— Да тут уже, — улыбнулась Марфа. «Они ж после венчания уезжают сразу — побудут у нас в усадьбе пару дней, и Мэри с мужем на север отправится, к нему в поместье, там поживут немного, а потом из Ньюкасла в Копенгаген поплывут. Мэри так Анне Датской понравилась, что та ее рекомендовала брату своему, королю Кристиану. Тот как раз женится следующим годом, на Анне Екатерине Бранденбургской, Мэри у нее тоже фрейлиной будет».

— А графиня Ноттингем в Париж опять поедет, — покачала головой миссис Стэнли.

«Разлетаются дети-то ваши, миссис де ла Марк, только Питер с Уильямом дома пока».

— Ну, эти еще долго при нас будут, — ответила Марфа. «Старший, мой, Теодор, в Венеции, архитектором у дожа Гримани, и внук у меня уже от него есть, Пьетро, три годика ему летом исполнится».

— Ну и, слава Богу, — акушерка перекрестилась. «Ну что, миссис де ла Марк, Полли я посмотрела, поговорила с ней — вроде все в порядке, крови осенью пошли, и каждый месяц теперь, так что пусть венчается».

Марта вздохнула. «Ну, хорошо, а то я уж не знала, как замуж ее выдавать, — у Мэри-то с пятнадцати, а эта, видите, как задержалась».

— Как и мать ее, — заметила миссис Стэнли и, потянувшись, достала с полки старую, потрепанную тетрадь. «Видите, у меня тут все записано, — как леди Мэри покойница понесла в первый раз, так я же ее осматривала. В шестнадцать она повенчалась, а в восемнадцать крови у нее и появились. Не след так делать-то, все же не стоит ребенка в брачную постель класть».

Акушерка бросила один взгляд на Марту и ласково спросила: «Не знает Полли?»

Женщина вздохнула: «Как скончалась леди Мэри, так сэр Стивен меня на коленях просил за Полли присмотреть, куда ему было с ней — на корабль, в Новый Свет младенца везти? Я ж ее и выкормила, миссис Стэнли, она мне такая же дочь, как Мэри».

— Да это понятно, — акушерка посмотрела на тетрадь, — я ведь записи, почему держу — если у меня мать рожала, и дочь ее тоже рожает, так многие вещи в семье из поколения в поколение передаются, вот как сейчас. Я их обычно после двадцати лет сжигаю, ну да ладно, — миссис Стэнли поднялась, и, бросив тетрадь в камин, поворошила кочергой, — пусть сейчас горит».

Марфа смотрела на пожелтевшую, выцветшую, рассыпающуюся в огне бумагу, и вдруг сказала: «Отец ее покойный письмо оставил, как уезжал, для капитана Кроу, вот он появится, пусть ей и скажет».

— Правильно, — тихо ответила миссис Стэнли. «Да и тем более — мисс Полли сейчас на континенте жить будет, замужем, ну, потом узнает, что у нее, кроме тех братьев и сестер, что есть уже, — акушерка усмехнулась, — еще трое имеется».

— Да мы все одна семья, — улыбнулась Марфа, и, поднимаясь, напомнила: «В полдень у Святой Елены, а потом обед у нас дома, только свои будут, человек двадцать, не больше».

Выйдя из дома миссис Стэнли, Марфа на мгновение остановилась, посмотрев на играющие, переливающиеся в ночном небе звезды, прошептала: «Господи, упокой души доченьки моей, внучки моей, пусть спят они на дне морском до пришествия Твоего. И пусть Степа с Петей встретится, прошу Тебя».

Она завернула за угол, и, увидев шпиль Святой Елены, вскинула голову — в детских было темно, только в комнате девочек горели свечи.

Виллем встретил ее на пороге, и, помогая снять шубку, шепнул: «Все спят уже, девчонки только все болтают, я уж решил дать им наговориться, напоследок».

Марфа поднялась на цыпочках, целуя его, и Виллем вдруг подхватил ее на руки. Она рассмеялась, и, обняв его, сказала на ухо: «А что, у нас там, наверное, постель холодная, как лед?».

— Ну отчего же, — отозвался адмирал, неся ее наверх, — Питер принес эту новую книгу, что его учитель издал, этот итальянец, Савиоло, руководство по фехтованию. Неплохо написано, кстати, я ее там, в постели и читал. Так что не беспокойся, — он остановился, и глубоко, нежно поцеловав ее, заметил: «Хотя я боюсь, любимая, что я не утерплю, и начну тебя раздевать прямо здесь».

Марфа почувствовала, как ловкая рука расшнуровывает ей корсет, и томно сказала: «Ну, дорогой муж, стара я уже для такого».

— А кто велел портнихе, чтобы мужской костюм был к следующей субботе готов? — подняв бровь, спросил Виллем, и добавил, запирая дверь опочивальни на ключ, прижимая ее к стене, поднимая юбки: «Видишь, я все знаю». Марфа скинула с волос золотую сетку, и, увидев, как косы падают на полуобнаженную грудь, муж велел: «Сначала так, а потом уж я тебя на кровать уложу».

— Что там за шум? — Мэри плотнее закуталась в парчовый, на соболях халат, и, окунув перо в чернильницу, что-то исправила в своих заметках. «Ужасный холод, — поежилась девушка.

— Ты же выжила зимой в Шотландии, — зевнула Полли, сидевшая напротив. Она отложила кусочек замши и полюбовалась отполированными ногтями. «А шум тот же, что и вчера, и позавчера — Виллем только той неделей из Индии пришел, понятно, чем они там занимаются», — девушка прикусила губу, стараясь сдержать улыбку.

— Не напоминай мне об Эдинбурге, — сердито попросила Мэр. Она встряхнула льняными, густыми, спускающимися ниже пояса волосами. «Я думала, я там навек заледенею».

— Судя по тому, что вы делали с сэром Робертом, когда я вчера случайно зашла в библиотеку…, - лукаво начала Полли.

Мэри отложила записи и внезапно спросила, глядя на огонь: «А ты с Фрэнсисом, ну, что-нибудь…»

Полли покраснела и пробормотала: «Да мы с ним всего два раза и виделись за это время, когда он в Париж приезжал, и дядя Мэтью еще от меня ни на мгновение не отходил. Хоть поцеловались, и то хорошо».

— Как это будет? — вздохнула Мэри и нашла руку сестры. «Боюсь я».

— Ну, матушка же все нам рассказала, — рассудительно ответила Полли, — а она вон, два раза замужем была, и это я еще султана не считаю.

— Смелая ты, — задумчиво проговорила Мэри.

Полли рассмеялась. «Ты стреляешь лучше любого мужчины..

— Кроме Роберта, — прервала ее сестра.

— Сэр Роберт — наставительно заметила Полли, — с шестнадцати лет либо воюет, либо выполняет, — она передразнила голос Джона, — маленькие поручения Ее Величества, — ты себя с ним не ровняй.

— Так вот, — продолжила Полли, — ты стреляешь, фехтуешь, ходишь под парусом, наездницы лучше тебя я не видела, — и ты боишься? — она улыбнулась, и, встав, обняв сестру за плечи, решительно сказала: «Все будет хорошо».

Мэри пожала смуглые пальцы и тихо ответила: «В усадьбе мы вместе будем, я к тебе прибегу, если что».

Полли поцеловала Мэри в теплую щеку и улыбнулась: «Это если тебя муж отпустит, дорогая моя».

— Иди-ка сюда, — велела Марфа дочери, оправив на ней платье. «Возьми, — женщина сняла с шеи крохотный золотой крестик с изумрудами, и, вздохнув, сказала:

— Как мы с отцом твоим детьми были, так поменялись крестами, на Москве еще. Ну, потом встретились, и опять обменялись, а сейчас, видишь, как — его крест на дне морском лежит, вместе с Тео, упокой Господь душу ее. «А этот, — Марфа полюбовалась на стройную, белую, как молоко, шею дочери, — теперь я тебе отдаю».

Мэри обняла мать, — они были одного роста, — и тихо спросила: «Матушка, а как это будет-то?».

— Будет хорошо, — уверенно сказала Марфа. «Ты ж за взрослого человека замуж выходишь, тридцать три года ему, и смотрит он на тебя — будто никого другого и на свете нет. Ну что ты боишься?

Мэри скомкала в нежных, маленьких пальцах край серебристого кружева на платье, и, подняв на мать лазоревые глаза, спросила: «А можно, ну, без этого?».

— Да тебе понравится, — рассмеялась мать. «Пошли, сестру твою поторопим, уже и Виллем внизу заждался вас».

Мэри, вздохнув, оторвалась от матери, и Марфа, проводив глазами ее стройную, в роскошном платье, спину, вдруг подумала: «А если нет? Вон Маша покойница — терпела и молчала. Эта, правда, за словом в карман не полезет, отца своего дочь, а все равно — сколько бы она не стреляла, сколько бы в мужское не одевалась — все равно, девушка ведь, и юная еще. Ну да сэр Роберт хороший человек, сразу видно».

Она напоследок перекрестила Мэри, и, выйдя из комнаты, весело крикнула: «Ну, где там все остальные?»

Питер Кроу посмотрел на себя в зеркало и вздохнул: «Не люблю я весь этот бархат».

— Ты им через пять лет уже сам торговать будешь, — ядовито заметила Полли, расправляя складки своего шлейфа.

— Шелк у тебя флорентийский, — небрежно заметил Питер, кинув один взгляд на платье, — из той партии, что в конце осени привезли, я его помню. А прошивку эту итальянскую вы у мистера Ричардсона покупали, и, если бы я с вами поехал, вы бы получили еще большую скидку, ему выгодно со мной дружить, я ему покупателей буду поставлять. А тебе обязательно замуж выходить? — невинно добавил Питер.

— Что? — вздрогнула Полли и повернулась к брату.

Тот стоял, в камзоле темно-синего бархата, и белоснежной рубашке, и чуть заметно улыбался. «ты же моя сестра, — наставительно заметил подросток, — мне интересно».

— Я люблю Фрэнсиса и он меня тоже, — сухо заметила Полли. «И сходи, ради Бога, за Уильямом, посмотри, как он оделся — справился ли сам?».

— Я в четыре года математические задачи решал, — отозвался Питер, — и никто за мной с рубашкой в руках не бегал.

— Бегали, бегали, — усмехнулась Полли, — и я, и Мэри, и Лиза, и еще слуг с десяток.

— И вообще, — заметил Питер, накручивая на палец каштановый локон, — Мирьям и Констанца должны вам шлейфы нести, а вовсе не мы.

— Ты же знаешь, что Мирьям нельзя в церковь, Кардозо тоже — только на обед приедут, — закатила глаза Полли, — а Констанца не идет, потому что иначе Мирьям будет тут скучно сидеть одной.

Питер только тяжело вздохнул, и, выйдя из комнаты, позвал: «Уильям, если ты еще не одет, то надо это сделать прямо сейчас!».

Марфа устроилась на передней скамье, и чуть улыбнулась священнику. «Конечно, — вдруг подумала она, рассматривая беленый свод церкви, — был бы Майкл здесь, пусть бы он венчал, и помирились бы заодно, что там делить-то? Хотя нет, он же пуританин, как Степа во время оно был, он сюда, в англиканскую церковь, и заходить бы не стал, они ж и хоронят отдельно, и музыка у них запрещена».

Она перекрестилась, и Джон, сидящий рядом, шепнул: «Да не волнуйся ты так, у тебя зятья хорошие, что один, что другой».

— Ты поближе Копенгагена ничего не мог найти? — сердито, неслышно проговорила Марфа.

«Загнал ребенка на край света, в холод».

— Ну, там теплее, чем в Эдинбурге, — рассудительно заметил Джон, — и мне нужен был человек при дворе короля Кристиана. Там спокойно, не волнуйся, хоть два десятка лет прожить можно».

Запел хор, и Марфа, вставая, успела увидеть радостную, счастливую улыбку на лице сэра Роберта. «Даже похорошел, — усмехнулась она. «Господи, вот же Джон людей подбирает — сморгни, и не запомнишь его. Фрэнсис — тот красивей, конечно будет. Только все равно им с Виллемом не равняться — он еще загорелый, после Индии с Африкой, и виски эти седые, и высокий какой».

— Хватит адмирала рассматривать, — донесся тихий голос Джона. «Вы с ним пять лет назад обвенчались, пора привыкнуть к тому, как он хорош».

— Хочу и рассматриваю, — Марфа гордо вздернула голову и, шурша шелковым, медного цвета, отделанным бронзовой прошивкой, платьем — опустилась на колени.

— Берешь ли ты, Фрэнсис, эту женщину, Полину, в свои законные жёны, чтобы, начиная с этого дня, в согласии с Божьим святым установлением, любить ее и заботиться о ней, в радости и в горе, в богатстве и в бедности, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит вас?

Полли протянула красивую, холеную руку, и граф Ноттингем осторожно надел ей на палец кольцо.

— Берешь ли ты, Мэри, этого мужчину, Роберта, в свои законные мужья, чтобы, начиная с этого дня, в согласии с Божьим святым установлением, любить его и заботиться о нем, в радости и в горе, в богатстве и в бедности, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит вас?

Марфа услышала нежный голос дочери: «Беру», и вдруг прошептала: «Господи, ты же хотел своих дочерей к алтарю повести, так хоть порадуйся, милый, видишь, как хорошо все».

— Ну, ну, — раздался ласковый голос сзади, и Марфа, приняв от брата кружевной, пахнущий мускусом платок, — вытерла слезы.

Мирьям Кроу оглядела накрытый стол и сказала: «Вот тут наш угол, здесь дон Исаак с доньей Ханой будут сидеть, и я». Она обернулась к подруге и сказала: «Я так рада, что ты мне составила компанию, тебе же, наверное, хотелось посмотреть на венчание?».

— Вовсе нет, — смуглое, живое, некрасивое лицо Констанцы расплылось в улыбке, и она небрежно добавила: «Я венчаться не буду».

— Как! — удивилась Мирьям.

— Я не верю в Бога, — пожала плечами Констанца. «Как папа, — она вдруг ахнула: «Ой, прости!»

— Ничего, — вздохнула Мирьям, — я привыкла уже. «Как это — не веришь?».

— Смотри, — Констанца вытащила из-за корсета сложенное письмо. «Вот, это из последнего, — она прищурилась и прочитала: «Ты спрашиваешь, дорогая девочка, венчался ли я с твоей мамой? Нет, потому что мы оба считали, что любовь между мужчиной и женщиной не нуждается в навязанных извне ритуалах, которые ничего к этой любви не добавляют. Более того, я не верю в существование Бога в его общепринятой трактовке… — ну, тут дальше одна философия, — вздохнула Констанца, — я должна в этом разобраться и потом тебе все расскажу.

— Любовь между мужчиной и женщиной не нуждается в навязанных извне ритуалах, — зачарованно повторила старшая девочка.

— Моя мама, — Констанца подняла рыжую бровь, — была замужем за очень богатым и знатным человеком, а потом встретила папу и сбежала к нему в одном платье. И десять лет шла за ним пешком туда, куда шел он.

Девочки помолчали.

— Ты моему брату нравишься, — внезапно заметила Констанца, рассматривая большие нюрнбергские часы на стене.

— Как это? — удивленно пробормотала Мирьям. «Ему же Полли всегда нравилась».

— А вот и нет, — загадочно ответила Констанца, и, взглянув в окно, ахнула: «Вот и они!».

— Да идите уже, — Матвей, все еще держа в красивых, унизанных перстнями пальцах серебряный кубок, наклонился к Марфе. Свадебный стол, накрытый в большой столовой усадьбы Клюге, освещали высокие канделябры, на том его конце, где сидели молодые, царило веселое оживление, — Фрэнсис и Роберт разыгрывали воображаемый диалог между папой Климентом и Генрихом Наваррским.

— Нет, ваше величество, — донесся до Марфы ехидный голос зятя, — мы никак не можем разрешить вам повенчаться с мадам де Лианкур, пока ее муж находится в добром здравии.

— Это, ваше святейшество, вопрос решаемый, — вкрадчиво сказал Роберт, и все расхохотались.

— Остроумцы, — пробурчал Матвей и подтолкнул сестру «Вы же оба как на иголках. Мы тут с нашим общим знакомым за всем присмотрим, лодка готова, пока они по реке туда доплывут, вас и след простынет».

Марфа усмехнулась, и, поймав взгляд мужа, чуть кивнула головой на дверь. Взбежав в свою опочивальню, она быстро переоделась в темные бриджи и камзол. Свернув косы на затылке, покрыв их капюшоном плаща, она на мгновение выглянула во двор — Вилллем держал под уздцы лошадей.

— Моя красавица, — адмирал нежно поцеловал ее, перегнувшись в седле. «Ну что, покажем Лондону, что такое настоящая верховая езда?»

Марфа кивнула, и два всадника, вырвавшись из ворот усадьбы, понеслись бешеным галопом на запад.

— Ну, все, — Марфа отступила на шаг и полюбовалась опочивальней. Весело горел камин, на маленьком столике орехового дерева, рядом с кроватью, стояла бутылка вина, в серебряной, изящной вазе лежали бисквиты. Она заглянула в боковую комнату и пробормотала: «Тут тоже все в порядке — вода, мыло, салфетки, эссенция ароматическая, — все есть».

— Очень хорошо, — раздался с порога одобрительный голос адмирала. Он стоял, прислонившись к двери, держа в руках две бутылки. «У молодых воруешь, — неодобрительно заметила Марфа.

— Матиас привез три ящика, — отозвался Виллем, — могу я хоть в честь свадьбы своих падчериц попробовать вино из подвалов короля Генриха? Лошадей я почистил — тут, хоть из деревни и приходят каждый день за ними ухаживать, все равно — лучше хозяйской руки ничего нет»

— А что на кухне? — Марфа поправила край бархатного, на меху одеяла, и вздохнула.

— Воды принес, очаг разжег, — усмехнулся Виллем, — а те припасы, что я той неделей привез, — уже в кладовой. На два дня поесть им хватит, да я и не думаю, что они тут много времени за едой проведут.

— Все же мужчины, — озабоченно заметила Марфа и взвизгнула, почувствовав легкий шлепок.

— Именно, — согласился адмирал, подгоняя ее к двери. «Я тоже мужчина, поэтому поехали, — комната в той таверне, ниже по течению, где мы останавливались лошадей попоить, нас уже заждалась.

— И когда ты успел? — удивилась Марфа, спускаясь вниз. Она вдруг подумала: «Хорошо, что Полли в моей опочивальне будет, а не там, где ее мать умерла. Неважно это, конечно, а все равно — хорошо. А Мэри в комнате своего отца старой. Ну и славно».

— Успел, успел, — ответил Виллем, открывая перед ней дверь во двор. «Еще и ужин успел заказать, у них оленина сегодня».

Марфа оглянулась на темный дом и грустно сказала: «Только бы все у них удачно было».

Сев в седло, она вдруг рассмеялась: «А ты, я смотрю, так комнаты в тавернах и любишь, хотя уж, сколько лет прошло».

— Там она такая, как надо, маленькая, одна кровать помещается, — адмирал распахнул ворота усадьбы. «И вид на реку. В ближайшие два дня я тебя оттуда не выпущу, а потом приедем сюда с ними позавтракать, как договорились, и проводим — кого куда.

Марфа приподнялась в стременах и ахнула: «Все, вон факел, они уже идут по тропинке от пристани! Быстрее! — она пришпорила коня, и скрылась за поворотом дороги.

— Вот, — сказала Полли, краснея, — это наша усадьба. «Тут все просто, правда, это обыкновенный дом, но летом красиво — река рядом и еще ручей есть».

— Свечи кто-то в передней зажег, — пробормотала Мэри, озираясь. «И тепло как». Она развернула записку, что лежала на комоде итальянской работы, и, покраснев, велела:

«Полли, иди сюда».

Сестра пробежала глазами ровные строки и ахнула: «Матушка!»

Мэри вдруг понизила голос, и, посмотрев на мужа, который что-то обсуждал с лордом Фрэнсисом, призналась: «Все равно я боюсь».

— Ну, вот и скажи ему, — приказала Полли. «Скажи, он поймет». Она подошла к мужчинам, и, взяв Фрэнсиса за руку, рассмеялась: «Ну, дорогие, спокойной ночи, завтра увидимся».

Мэри тоскливо проводила глазами пышные шелковые юбки, и вдруг ахнула, — Роберт, неслышно подойдя к ней, поцеловал ее руку, — как давно, в дептфордской таверне. Она прижалась губами к его склоненной голове и попросила: «Только ты сначала со мной поговори, ладно? А то я стесняюсь».

Муж взглянул на ее пылающие щеки и ласково ответил: «Сколько надо, столько и буду говорить, любовь моя».

— Это матушкина опочивальня, — рассмеялась Полли, стоя на пороге. В окно виднелся юный, тонкий серп луны, что висела над Темзой. Фрэнсис, стоя сзади, медленно расстегнул ее короткую, соболью шубку и прошептал: «Ну вот, это у нас первая брачная ночь, а ведь будет еще и вторая — не всем так везет, счастье».

Мех соскользнул на пол, и Полли, так и не поворачиваясь, чувствуя его дыхание, лукаво ответила: «Ну, ко второй, я думаю, я все уже буду знать».

Муж ласково повернул ее к себе и задумчиво проговорил, медленно расшнуровывая корсет:

«А вот и нет, мадемуазель Полина. Я нарочно оставлю кое-что на потом, слаще будет».

— Что? — поинтересовалась Полли, обнимая его.

— Потерпи до Парижа, увидишь — рука Фрэнсиса скользнула вверх, под юбки, и он удивленно сказал: «Там тоже тепло. Даже жарко».

Полли потянулась его поцеловать, и вдруг рассмеялась: «То-то твои сослуживцы в курии удивятся, ты же мне говорил, что считаешься там сухарем и педантом, а тут такая романтическая история — влюбился с первого взгляда в девушку, которую встретил в Париже».

— На то и Париж, — рассудительно ответил Фрэнсис. «Как педант, могу тебе заметить, что вон там, у постели, стоит бутылка бургундского вина, от дяди Матье. Я не понимаю, — почему мы до сих пор ее не открыли».

— Ну, вот и открой, — томно сказала Полли, чувствуя его умелые пальцы, прикусывая губу, сдерживаясь.

Фрэнсис подхватил ее на руки, и увидел едва прикрытую кружевами, высокую грудь, что виделась из-под сбившегося корсета.

— Открою, — пообещал он, проводя губами по ее горячей, гладкой коже. «И кое-что другое тоже открою».

Полли встряхнула головой, и темные, волнистые волосы упали ему на руки. «Вот так и лежи, — велел муж, опуская ее на кровать. Она сбросила атласные туфли, и подняла юбки вверх — туда, где на смуглой коже бедра виднелся край шелкового, подвязанного золоченой лентой из кружева, чулка.

Фрэнсис выбил пробку, ударив по дну бутылки, и спросил: «Вот эта лента, — она легко развязывается?»

— А ты проверь, — медленно, откидываясь на подушки, разводя ноги в стороны, посоветовала жена. Он отпил вина, и, передав Полли бутылку, устраиваясь на кровати, заметил: «Руками каждый дурак сможет, я хочу по-другому попробовать». Чулки медленно поползли вниз, и Полли, ощущая его губы, прижала его голову к себе, прошептав: «Когда захочешь пить, — вино у меня».

— Да мне и тут сладко, — смеясь, отозвался Фрэнсис, укладывая ее обратно.

— Ты выпей, — ласково сказал Роберт, наливая жене вино. Она поерзала у него на коленях, — мужчина велел себе потерпеть, — и грустно сказала, принимая бокал: «Мне нравится целоваться, а дальше я боюсь».

— Можно просто целоваться, — Роберт погладил ее по теплым, мягким волосам. «Правда, любовь моя, я никуда не тороплюсь. Главное — чтобы тебе было хорошо».

Мэри подперла кулачком острый подбородок и озабоченно заметила: «Даже когда я в Грейт-Ярмуте в шторм попала, одна, на боте, мне так страшно не было. И когда на волков там, на севере, охотились, — тоже не страшно. А сейчас — боюсь».

— Приедем в Копенгаген, — Роберт поцеловал прикрытое лазоревым шелком плечо, — надо будет отправиться в Швецию, там близко, на медведей пойти. Тебе понравится. А чего ты боишься?

— Ну, — Мэри покраснела, — вдруг я, что не так сделаю, и тебе не понравится.

— Что ты можешь сделать не так? — муж обнял ее, и девушка, почувствовав его сильные, уверенные руки, тихо вздохнула. «Ты моя любовь, — серьезно сказал Роберт, глядя в синие, как летнее небо, глаза. «С первого взгляда, как я тебя там, у нашего общего знакомого увидел, и на всю жизнь, навсегда. Я тоже боялся, кстати, — он вдруг рассмеялся, и Мэри подумала: «Какой он красивый, когда улыбается, так бы всегда на него и смотрела».

— А ты-то чего? — удивленно спросила она.

— Ну, — Роберт налил им еще вина, — я не такой уж красавец, вернее, совсем не красавец, земли у меня есть, конечно, но им грош цена — одни болота, я тебя старше и вообще, — не самый приятный человек на земле, учитывая то, чем я почти пятнадцать лет занимался. Ну, и я думал, — там, в тюрьме, там много времени было, — она ведь мне откажет, зачем я ей?

Мэри поцеловала его в щеку и сказала: «Все это ерунда, мой милый сэр Роберт. Я тоже в таверне все на тебя смотрела, глаз отвести не могла».

— А потом я вспомнил, — Роберт устроил ее удобнее, — я ведь ее грудь уже видел, — он чуть улыбнулся. Ну и решил — если есть возможность еще раз на такое посмотреть, то отказываться нельзя.

Мэри покраснела и тихо проговорила: «Да там смотреть не на что».

— Можно, я сам решу? — смешливо попросил Роберт. «Я о ней почти три года думал.

Пожалуйста… — он нежно погладил ее шею, с маленьким золотым крестиком.

Мужчина ласково, медленно стал снимать с нее корсет. Мэри вздохнула, и, глядя вниз, грустно заметила: «Ничего-то там не выросло».

Он припал губами к прикрытому кружевом розовому соску, и шепнул: «И не надо, потому что все равно — красивей тебя никого на свете нет».

— Я бы все-таки разделась, — Полли, тяжело дыша, цеплялась за столбик кровати, в одном расшнурованном корсете. Фрэнсис, все еще стоя на коленях, усмехнулся: «А мне так нравится, дорогая жена, но, раз уж ты настаиваешь, — раздался треск шелка, и Полли грустно сказала: «Вот, теперь и с утра не во что будет одеться, хорошо еще, что сундуки мои тут в кладовой».

— А кто сказал, что ты с утра будешь одеваться? — Фрэнсис уложил ее на край кровати и, продолжая стоять на коленях, оторвавшись от ее тела, спросил: «Ну, что, еще? Потому что я долго могу этим заниматься, я не устал».

— А как же я? — приподнялась Полли. «Я ведь тоже могу…»

— Нет, — покачал головой муж. «Пока ты ничего делать не будешь, милая моя графиня Ноттингем». Он вдруг рассмеялся: «Хотя, если ты меня поцелуешь, я буду рад». Полли приподнялась, приникнув к его губам, и ахнула: «Ой!»

— Не «ой», — наставительно заметил муж, поднимая ее на руки, — а то, с чем я хочу познакомить тебя поближе. Вот прямо сейчас».

— Очень жду, — сквозь зубы, лаская его, положив голову ему на плечо, ответила Полли.

— Я очень-очень, осторожно, — пообещал Роберт. «И как только тебе станет больно, сразу скажи, немедленно». Мэри кивнула, и муж, увидев испуг в лазоревых глазах, спокойно, нежно, глубоко поцеловал ее. «Все будет хорошо, любовь моя, — пообещал он.

— Вот так мне нравится, — тихо застонала Мэри, почувствовав его пальцы. «Можно еще?».

— И не только рукой, — Роберт скользнул вниз, и вдруг, с удивлением, увидел, как она мотает льняными, растрепанными волосами по подушке. «Так хорошо? — спросил он тихо. «Очень, — низким, незнакомым голосом ответила жена. «Еще, еще, пожалуйста!».

Он почувствовал губами сладкое, влажное и Мэри, вдруг, потянувшись, обняв его, шепнула:

«Я так тебя люблю!» А потом был только ее быстрый, тихий стон, и все вокруг исчезло — она была в его руках, и все стало так, как надо.

— Как хорошо, — плача, уткнув лицо ему в плечо, сказала потом жена. «Господи, как хорошо, я и не знала, Роберт, какая я была дура, что боялась…

— Ты мое счастье, — сказал сэр Роберт, так и не отпуская ее, прижимая к себе, целуя маленькую, нежную, сильную руку. «А теперь спи, потому что ты устала и волновалась. Спи, я тут, я рядом, и теперь всегда так будет».

Мэри вытерла лицо краем простыни и, зевнув, улыбаясь, спросила: «Когда проснемся, нам же необязательно сразу вставать?».

— Нам необязательно вставать все эти два дня, — рассмеялся Роберт, устраивая ее на себе, подтыкая меховое одеяло. «Я и не собираюсь, в общем-то».

Жена заснула, разметав светлые волосы, чуть посапывая, а он все гладил ее по голове, пока и сам и не задремал, — так и обнимая ее тонкие, стройные плечи.

Полли повернула голову и рассмеялась: «Сейчас кровать сломается».

Фрэнсис, наклонившись, прижался к ее губам и ответил: «Починю перед отъездом, не беспокойся». Она выгнула спину, и, протянув смуглую руку, найдя подушку, уткнулась в нее лицом. «Еще!», — сквозь зубы, властно, велела она. «Еще хочу!».

— Ты же собиралась что-то сделать? — спросил муж. «Вот сейчас самое время».

Полли быстро высвободилась, и вытянувшись на спине, привлекла его к себе. Он посмотрел сверху на раскрытые, полные, цвета граната губы, и еще успел подумать: «Господи, спасибо тебе».

Они оба тяжело дышали, и, наконец, Фрэнсис, потянувшись за почти пустой бутылкой вина, велел: «Допиваем, и спать. Долго, до обеда, потом просыпаемся, и начинаем с того, чем сейчас закончили».

— С удовольствием, — ответила жена, и он, отпив вина, наклонился и, ощутив свой вкус на ее губах, сказал: «Сладко, да?».

— Это ты о чем сейчас? — подняла бровь Полли. «Вино да, хорошее, у короля Генриха другого не бывает».

Фрэнсис шлепнул ее по теплому бедру и счастливо рассмеялся.

Мэри выглянула из опочивальни, и прислушалась — был ранний вечер, в доме было тихо. «Я сейчас, — шепнула она мужу, оглянувшись.

— Только быстрее, — раздался веселый голос Роберта, — потому что тут тебе есть чем заняться.

Девушка фыркнула и, придерживая рукой накинутое на плечи одеяло, побежала вниз по лестнице, в кухню. Огонь в очаге еле горел. «Ну конечно, — пробормотала Мэри, подбрасывая углей, — тут со вчерашнего вечера никто не появлялся».

Она быстро положила на поднос заячий паштет, половину буханки хлеба, и, зажав под мышкой бутылку вина, вздрогнула, — дверь заскрипела.

Полли стояла на пороге, кутаясь в старый, заношенный шелк, отороченный соболями.

— Матушкин халат, — зевнула она, — там у нее в сундуках нашла, это еще итальянских времен.

За своим лень ходить было.

Мэри посмотрела на полы халата, которые не сходились на груди у сестры и рассмеялась.

«Я есть хочу, — сказала Полли. «И Фрэнсис тоже». Она прошла в кладовую, и вдруг, обернувшись к Мэри, тихо спросила: «Все хорошо?»

Сестра зарделась и Полли, посмотрев на ее шею, хмыкнула: «Ну да, ты к матушкиному приезду-то не забудь, платье с высоким воротником надень, а не с отложным».

— Меня Роберт ждет, — уже из-за двери раздался смешливый голос Мэри, и она исчезла — будто и не было ее.

— Ну вот, — сказал Роберт, целуя ее. «А теперь надо вернуться обратно в постель, потому что тебя слишком долго не было, тем более мы теперь поели».

— А если прямо тут? — глядя ему в глаза, отстранившись, спросила Мэри. «Можно ведь?»

Он кивнул, стиснув зубы, и ответил: «Нужно. А вообще, любимая, — он обвел взглядом комнату, — у нас еще есть две ночи и день, — мы тут все опробуем, обещаю тебе».

Мэри внезапно сказала: «Ну, все, теперь я. А ты сиди, — она спустилась на ковер и встала на колени, — сиди, и отдыхай».

— Сейчас не выдержу, — пробормотал Роберт, — уж слишком хорошо, так не бывает.

— Так, — ответила жена, на мгновение, прервавшись, глядя на него снизу лазоревыми глазами, — теперь будет всегда.

Марфа спешилась и сказала, изумленно глядя на дом: «Спят, что ли еще? Полдень на дворе, сейчас возки за вещами приедут. И завтрак, интересно, готов ли?»

Виллем завел лошадей на конюшню и, улыбнувшись, обняв жену сзади, шепнул: «Да уж, какой там завтрак, дорогая моя. По-моему, тебе сейчас придется к очагу вставать».

Полли проснулась от стука в дверь, и, подняв голову с плеча Фрэнсиса, — тот даже не пошевелился, — зевнув, сказала: «Не шуми так, мы спим еще».

— Оно и видно, — раздался ядовитый голос матери.

Девушка ахнула, и, накинув халат, открыла дверь. Марфа бросила один взгляд на высокую грудь, что была прямо у нее перед глазами, и попросила: «Ну, вы тут одевайтесь потихоньку, а то дорога до Дувра неблизкая, дядя твой еще вчера туда уехал. Завтрак на столе, я пойду сестру твою разбужу».

— Матушка, — покраснела Полли.

Марфа, потянувшись, поцеловала ее в лоб, и ласково проговорила: «Давайте, доченька, вам еще до Парижа доехать, а там уж никогда больше расставаться не будете».

Она нажала на ручку — опочивальня была заперта, и услышала шепот Мэри: «Что, вставать уже надо?».

— Ну, вы уж постарайтесь, — рассмеялась Марфа. «Там колбаски на завтрак и фазана я привезла холодного. И кофе сварю».

— Мы сейчас, — пообещала Мэри. «Правда, сейчас».

Марфа улыбнулась, и, подхватив юбки, пошла вниз.

Они с Виллемом, стоя в воротах усадьбы, проводили глазами возки и всадников, что, доехав до поворота дороги, направились в разные стороны.

— Вот, — вздохнула Марфа, — и эти улетели. Остались у нас с тобой двое сыновей, адмирал, — она прижалась головой к руке мужа и, Виллем, обнимая ее, тихо сказал: «Давай я тут приберусь, в доме, а ты на кладбище сходишь».

— Спасибо, — шепнула женщина, и, найдя его пальцы, ласково погладила. На западе, над Темзой, уже клонилось к закату солнце, и Марфа вдруг подумала: «Господи, только бы они были счастливы».