Девочка проснулась, и, поворочавшись, зевнув, открыла глаза. В детской ничего не изменилось — на ковре лежала игрушечная тележка, и деревянные, раскрашенные куклы.

Она еще раз зевнула, и, помотав льняными волосами, принюхалась — в полуоткрытую дверь доносился запах корицы.

— Булочки! — обрадовалась девочка. Она, как была, босиком, побежала вниз, по лестнице. На кухне было тепло, и она, просунув голову в дверь, позвала: «Папа!».

Сэр Роберт поднял голову от бумаг, разложенных на столе, и, собрав их, улыбаясь, протянул руки: «Энни! Доброе утро!»

Дочь забралась к нему на колени и, положив голову на плечо, спросила: «Мама на работе, да?».

— Да, счастье мое, — улыбнулся отец, — уже во дворце.

— У короля? — таинственным шепотом спросила девочка, широко раскрыв серые глаза, засунув палец в рот.

— И у королевы, — сэр Роберт рассмеялся, и нежно вернул пальчик на место.

— А ты не работаешь, — девочка выпятила губу. «Почему?».

— Я работаю папой маленькой Энни, — Роберт поцеловал дочь, — раз мама наша так занята.

Понятно?

— Вырасту, — заявила Энни, — тоже буду фрейлиной, буду носить шелковое платье, и на охоту ездить. А вы возьмете меня в Швецию осенью? — озабоченно спросила она. «Я тоже хочу на охоту, мне ведь уже четыре года, я большая!»

— Возьмем, конечно, — он пощекотал дочь и велел: «Беги, умывайся, а я пока тебе молока налью, и, пока ты спала, я за булочками сходил».

— Две, — велела Энни, слезая с колен. «Нет, три!».

Проходя мимо большой, полутемной гостиной, она, как всегда, не удержалась, и заглянула внутрь, — посмотреть на медвежью шкуру. «Это мама убила, — восторженно прошептала Энни. «Вот это да!».

После завтрака они сели в детской и Роберт, слушая, как дочка бойко читает Псалмы, улыбнувшись, закрыл глаза. «Если бы еще Мэри не надо было так много работать, — вздохнул он, чувствуя весеннее солнце на лице. В полуоткрытые ставни доносился крик чаек, дул свежий, морской ветер и он вдруг подумал:

— Ну, еще лет десять тут можно спокойно провести. А потом домой, в усадьбу. Все равно у нас после Ее Величества королем Яков станет, наверняка Англия и Шотландия объединятся, так что уже не будем жить на границе. Будем охотиться, сидеть у камина и воспитывать детей.

— А ты что улыбаешься, папа? — подозрительно спросила Энни.

— Потому что ты хорошо читаешь, — ласково ответил сэр Роберт. «Сейчас буквы напишем, французским позанимаемся, и пойдем в гавань, а потом — на рынок».

— Птиц покормим! — обрадовалась Энни.

Пока она пыхтела, выписывая буквы, Роберт быстро проверил платьица у Энни в сундуках и, обернувшись, спросил: «Какое хочешь?»

— Бархатную юбочку с кружевом, — вздохнула девочка. «Нет, в ней же только в церковь, или во дворец. Тогда серое платьице, с белым передником».

На улице она взялась за его руку и серьезно велела: «Ты только иди помедленнее, папа, а то я за тобой не успеваю».

«Как строят-то много, — оглянувшись, подумал Роберт. «Ну да, денег у них сейчас хватает, не воюют, одна зундская пошлина сколько приносит. Отменить бы ее, конечно, только король Кристиан никогда на это не пойдет. Вон, и крепость начали, и, Мэри говорила, этот новый квартал купеческий будут закладывать, на острове, как в Амстердаме».

Дойдя до гавани, он отпустил дочку кормить чаек, а сам, пошутив с хозяином таверны, взял кружку пива, — оно тут было легче, чем Англии, но вкусное.

— Ну, как всегда, — сказал Роберт, улыбаясь, — я вам письма принес.

Хозяин подмигнул, и, приняв перевязанную лентой пачку, ответил: «Вам тоже пришли, вчера еще, с тем барком, что на рассвете пришвартовался».

Роберт просмотрел запечатанные конверты, и нашел один, с розой Тюдоров на красном сургуче.

«Быстро он, — пробормотал мужчина, выйдя на улицу, допивая пиво. «Ну, впрочем, да, тут такое дело, что тянуть нельзя, надо что-то решать».

По дороге домой, они с дочкой зашли на рынок, и удачно поторговавшись, купили свежей рыбы, и креветок.

Энни, было, сморщила нос, но отец ласково сказал: «Нельзя же все время есть булочки, милая. Я тебе пюре сделаю, и рыба будет с пряностями, как ты любишь».

После обеда он уложил дочь спать, и, сидя на кухне, читая письма от семьи, долго смотрел на то, с розой Тюдоров, что лежало посреди стола. «Нет, пусть Мэри вскрывает, — подумал он. «Я не могу. В конце концов, это для нее, не для меня».

Он вздохнул, и, потянувшись за «Превосходнейшей историей о венецианском купце» Шекспира, — им присылали из Лондона новые книги, — углубился в чтение.

Мэри вернулась только за полночь. Выйдя в переднюю, Роберт усадил ее на сундук, и, встав на колени, снял атласные, на каблуке, туфли. Жена поболтала маленькими, в шелковых чулках, ступнями, и он ласково спросил: «Танцевали?»

— Слава богу, нет, — она улыбнулась, и, вынув шпильки, распустив сложную прическу, быстро заплела косу. «Засели за карты после обеда, и только сейчас Ее Величество изволила идти почивать. Еще ей пришлось о Лондоне рассказывать, зевала, а все равно — слушала. Что тут у вас? — она нежно поцеловала мужа, и Роберт, как всегда, подумал: «Господи, пять лет женаты, а всякий раз — будто только встретились».

Мэри блеснула лазоревыми, большими глазами и весело сказала: «Вот сейчас наверх поднимемся..

— У нас хорошо, — он прижался щекой к теплому, белому плечу. «Гуляли, занимались, поели, потом опять гуляли. Буквы написали, тебе же, завтра, не к рассвету во дворец, надеюсь?

— Нет, — Мэри чуть рассмеялась. «Завтра с утра не моя смена, я дома. Так что ты поспи, и даже до обеда, я с Энни побуду, пусть она мне буквы покажет, похвастается. Паштет вам сделаю, зайцы те повисели, достаточно уже».

Он заставил себя оторвать губы от ее теплых волос, и тихо сказал: «Письмо тебе пришло.

От нашего общего знакомого, на столе лежит, в кухне».

Мэри взяла его руку, поцеловала, и попросила: «Налей мне вина, пожалуйста, я сейчас».

— Это из тех бутылок, что от дяди Мэтью, — улыбнулся он, подвигая жене серебряный бокал, глядя на то, как она ломает печать.

Она пробежала глазами ровные строки и чуть побледнев, выпила — сразу треть, одним глотком.

— Надо ехать, да? — тихо спросил Роберт, сажая ее к себе на колени.

Мэри помолчала, и, положив голову ему на плечо, ответила:

— Надо. Принц Иоганн отправляется в Москву летом, ну и я тоже, в составе посольства. Царь Борис попросил, чтобы у его дочери были фрейлины, как принято в Европе. Ну, после того, как эта Ксения обвенчается с принцем. Король Кристиан мне предложил, ну вот, — она помахала письмом, — а наш общий знакомый, конечно, не против такого.

— Конечно, — кисло ответил Роберт, — эту возможность нельзя упускать — посадить своего человека при московском дворе, тем более тебя.

— Я вас в Лондон отправлю, — тихо сказала Мэри, — не надо вам туда, — она махнула рукой за окно, — со мной. Побуду там и вернусь, не волнуйся. Это же не Копенгаген, милый, это Москва, ты к такому не привык.

— Никуда мы от тебя не поедем, — Роберт допил ее вино. «Зря, что ли, ты и меня, и Энни, языку учишь? Привыкну, ничего страшного. Я в Стамбуле жил, не забывай. И вообще, — он стал распускать косу, — я весь день ждал, пока смогу отнести тебя наверх. Так что прямо сейчас этим и займусь, дорогая моя».

Уже потом, гладя ее мягкие волосы, целуя нежную шею, Роберт смешливо сказал: «Ты, кстати, сможешь там, на Москве, вернуть свой кинжал его законному владельцу».

— Еще чего, — тонкие, красивые розовые губы, изогнулись в усмешке, и Мэри, одним движением оказавшись сверху, услышав его счастливый стон, наклонившись, прошептала:

«Ты же знаешь, я не делюсь добычей».

— Да, — сказал Роберт, обнимая ее, прижимая к себе, не отпуская, — так ведь и я тоже, леди Мэри — никому тебя не отдам.

Девочка спала, и вдруг, услышав что-то, открыла на мгновение глаза. За стеной смеялись — тихо, счастливо.

— Мама! — радостно подумала Энни и, повернувшись на бок, подложив под щеку ладошку, сказала себе: «Завтра с утра приду к ним, прямо на рассвете. Папа пусть спит, он со мной устает, а мы с мамочкой просто так полежим, она мне про королеву расскажет».

Глядя на освещенные крыши домов, девочка еще успела подумать: «Какая луна красивая!», а потом она заснула, — спокойно, без снов, свернувшись в клубочек под большим, меховым одеялом.