— Так, — Питер выдвинул большой деревянный ящик. «Проверяй, мама. Завещание сэра Стивена Кроу — пять копий, отчет по приходу от размещения доли капитана Николаса Кроу за истекшие восемь лет — две копии, расписка капитана Николаса Кроу в получении документов его покойного отца — одна копия».

Марфа поставила галочки в большом списке и заметила: «Тут дата выдачи расписки не указана, скажи, для порядка»

— Пятнадцатого июня 1601 года, — ответил сын и Марфа, сделав примечание на полях, поправив очки в золотой оправе, вдруг, спокойно, спросила: «А Николас при шпаге был, ну тогда, как ты его видел?».

— Разумеется, — поднял бровь Питер. «Я же тебе говорил — мы с ним хорошо посидели, выпили вина, а потом он отправился Мирьям навестить».

— Да, — Марфа заправила за ухо выбившийся из-под бронзовой сетки локон, — я помню. Ну что, с буквой «К» мы закончили?

— Да, — Питер отступил и обвел глазами железные шкапы. «Давай тогда после обеда продолжим, я уж сегодня хочу все доделать, а то у меня на этой неделе и так подписание трех контрактов предстоит, да еще и Виллем может прийти, там с разгрузкой много работы будет».

— Хорошо, — Марфа отложила перо и поднялась. «Ты иди, там мистрис Доусон фазана запекает, и пирог с почками сделала, как тебе нравится».

Питер внезапно поцеловал мать в мягкую, пахнущую жасмином щеку — он был лишь немного выше.

— Ты что это? — улыбнулась Марфа.

— Так, — Питер рассмеялся, — люблю тебя очень.

— Да уж, — она потрепала сына по каштановым локонам, — не зря ты от московского престола отказался, а то бы нас всех бросать пришлось.

— Из меня, — Питер щелчком сбил невидимую пылинку с изящного черного камзола, — вышел бы отличный царь, матушка.

— Не сомневаюсь, — подтолкнула его Марфа. «Беги, я сейчас». Когда сын ушел, она достала расписку из ящика, и, засунула ее под корсет платья — светло-зеленого шелка, отделанного брюссельским кружевом.

Женщина медленно поднялась в свою опочивальню, и, открыв серебряную шкатулку крохотным ключом изящной, итальянской работы, что висел у нее на браслете, среди других украшений, достала из нее еще один ключ — сложный, с бородками и завитками.

Невидимая, закрытая шелковыми обоями дверь, вела в маленький, узкий кабинет. «Все же очень удачно получилось, спасибо Теодору, хоть он и в Польше, а планы ремонта — его рук дело, — подумала Марфа, остановившись на пороге. «Ну, стена теперь двойная, но светло, окно на Темзу выходит, а с нее никто и не заметит, что оно тут есть».

Марфа заперла за собой дверь и подняла крышку конторки красного дерева. «Капитан Николас Кроу» — прочла она на большом конверте.

Порывшись среди писем, она достала последнее, и пробежала глазам строки: «Дорогая тетя Марта, пока я тут ожидаю свою «Независимость» — на ней семьдесят пушек и укрепленное днище, — я решил сходить в Гоа. Тут есть сведения, что Вискайно после Японии отправится именно туда, так, что постараюсь расквитаться с сеньором Себастьяном».

— Весна 1600 года, Карибское море, — тихо сказала Марта. «И после этого он не писал.

Интересно». Она положила расписку и письмо рядом — почерк был одинаковым.

— Ну-ну, — только и сказала женщина.

Достав из той же шкатулки небольшой, отделанный слоновой костью пистолет с кремневым замком, работы Марэна ле Буржуа, Марфа прочитала тонкую гравировку на золотой пластинке: «Pro Semper Fidelis Ad Semper Eadem. A.D. 1600”.

«Всегда верной от всегда неизменной, — вздохнула она, и на мгновение приложила пистолет к щеке. «Да, как раз, мы тогда вернулись из Нижних Земель, и она мне его передала — подарок на пятидесятилетие. Как это она сказала? «Раз уж вы не хотите титул, то я решила наградить вас тем, чего даже у короля Генриха пока нет, хотя этот оружейник и на него работает, большей частью, — и этак усмехнулась. Ах, Ее Величество, Ее Величество, другой такой не будет, хоть король Яков и хороший монарх, но до нее не дотягивает».

Опустив пистолет в бархатный, украшенный вышивкой мешочек, Марфа пошла в столовую.

Уже за кофе она сказала, глядя на сына прозрачными, зелеными глазами: «Я прогуляюсь немного, начинай без меня, ладно? Голова от этих бумаг разболелась, хочу на улице побыть».

— Все в порядке? — озабоченно спросил Питер.

— Конечно, — темно-розовые губы улыбнулись и Марфа, выходя из столовой, поцеловала сына в лоб.

Она вдохнула свежий, осенний воздух и быстрым шагом пошла к собору святого Павла.

Поднявшись на третий этаж, Марфа оглянулась, и, найдя нужную дверь, толкнув ее, оказалась в просторной, уставленной шкафами комнате. «Я смотрю, со времен Полли, тут ярлычков прибавилось, — усмехнулась она.

— Миссис Марта, — невидный, маленький человечек в фартуке и нарукавниках выглянул из маленькой, смежной каморки. «Чем могу помочь?».

— Мне нужно знать, где сейчас капитан Николас Кроу, — Марфа взглянула в серые, бесцветные глаза.

— Вы же знаете, я не могу…, - забормотал человечек.

— А вы постарайтесь, — велела Марфа, и положила на стол мешочек. «Это не деньги, мистер Чарльз», — сказала она.

— Ну, вы же слышали, наверное, я не достаю оружие, если не собираюсь убивать. Так что вы уж попытайтесь мне рассказать что-нибудь, потому что я, правда, не хочу развязывать это, — она кивнула на мешочек.

— Хорошо, — вздохнул мистер Чарльз и пробежался пальцами по карточкам в ящике с ярлычком «Карибское море».

— Вот, — пробормотал он, — весной 1600 года собирался в Гоа..

— Это я знаю, — прервала его Марфа. «Дальше, пожалуйста».

— Так, — в июне 1601 года был в Лондоне, в сентябре 1601 года перешел с «Желания» в капитаны «Независимости», тут детали о корабле, интересно? — поднял глаза чиновник.

— Нет, — резко сказала Марфа. «Где теперь «Независимость?».

— В сентябре 1601 года ушла на север, вдоль побережья Флориды, как сообщает наш агент в Сент-Огастене, — ответил мистер Чарльз.

— И? — подняла бровь Марфа.

— И с тех пор никто не видел ни корабля, ни капитана Кроу, — вздохнул чиновник и задвинул ящик. «Сами понимаете, море, миссис Марта».

— А вот эта запись, про июнь 1601 года, кто ее сделал? — поинтересовалась Марфа.

— Мистер Филипп, — посмотрел чиновник.

— Как бы мне с ним встретиться? — Марфа наклонила голову. «Очень хотелось бы.

Посмотрите, в каких краях он обретается, пожалуйста».

Мистер Чарльз перешел к другому ящику, и, поиграв пальцами, сказал: «Я вынужден вас огорчить. Погиб в битве при Кинсейле, в Ирландии, 24 декабря 1601 года. Ну, там еще шесть тысяч наших погибло, как помните».

— Вечная ему память, — перекрестившись, вздохнула Марфа. «Спасибо, мистер Чарльз, — она забрала со стола мешочек, и вышла, а чиновник, отерев пот со лба, пробормотал: «Ну, хоть не с порога пистолетом грозить стала, как некоторые. А я что? Все, что записано, и так говорю, а что не записано, — то дело не мое».

Он подхватил папку и вернулся к работе.

Уже подойдя к усадьбе Кроу, Марта вдруг свернула на церковный двор. Перекрестившись, она толкнула тяжелую дверь, и сев в заднем ряду — зал был пуст, — опустила голову в руки.

«Сомнений-то не остается, — вздохнула она. «Я же, как Мирьям мне сказала все, и с агентом в Женеве связалась — Майкл уехал миссионером в Бантам и не вернулся оттуда. Сгинул, наверное, в джунглях, вечная ему память. И этот, — он сжала тонкие, ухоженные пальцы в кулак, — пропал. Господи, бедная девочка, такое от брата претерпеть, что в детстве с ней возился, пестовал ее. Жив бы Степан был — своей рукой убил бы его. И письмо о Полли, что Степа оставлял, — тоже он забрал.

— Ладно, — Марфа посмотрела на изумрудный браслет, что украшал ее запястье, — Полли с Фрэнсисом через три года уже в Англии будут, Александра надо здесь воспитывать, да и Фрэнсису уже пятьдесят скоро, устал он. Тогда и скажу Полли, сама. Все равно — и Маши нет, и Джованни, и Степа погиб — уже все равно. Но пусть знает.

— А что Мирьям придумала — то она молодец, конечно, своих родителей дочь. Ну, да я сама так сделать хотела, еще тогда, во Флоренции, — Марфа на мгновение закрыла глаза, вспомнив солнечный, сосновый лес, и его темные глаза — совсем рядом. «Господи, какой он красавец был, — вздохнула женщина, и, еще раз перекрестившись, пошла домой.

— Что это? — потрясенно спросил Волк, глядя на поднимающийся по обе стороны реки город.

Молодежь сидела тихо, и только маленький Стивен, вертя головой, вдруг сказал: «Мост!

Дома! Красиво!».

Тео рассмеялась и поцеловала сына в щеку: «Это Лондон, милые мои».

— Лондон! — повторил Стивен и захлопал в ладоши. «Лондон!».

Все рассмеялись и Волк сердито заметил: «Ну, знаете, я вот в Киото был, а туда даже адмирал не добирался».

— Вот и приехали, — Виллем взглянул на пристань, и потрепал сына по голове: «Ты беги вперед, а то, наверное, по матушке соскучился».

Дэниел подсел поближе к матери и тихо спросил: «А правду мне Уильям говорил, что миссис Марта строгая?».

Тео улыбнулась, и, посмотрев на шпили церквей, на черепичные крыши, на полуденную толчею, вдруг сказала: «Господи, я ведь отсюда на Москву четырнадцати лет от роду уехала — и не ожидала уже, что вернусь. А бабушка твоя, милый, — ну да, строгая, — вспомнив что-то, женщина рассмеялась, — но добрая очень».

— А мы с тобой, — Виллем обернулся к Николасу, — завтра в Дептфорд поедем, заодно и домик вам присмотрим. Юноша, что сидел на корме, держа в своих ладонях маленькую руку Марты, шепнул ей: «Я уж и дождаться не могу».

— Да я тоже, — девушка прижалась головой к его плечу и, улыбаясь, следя за чайками, что вились в осеннем небе, проговорила: «Мама тут, не оставляет меня, смотри. Матушка говорила, что через три недели повенчаться можно».

— Ну, — рассудительно заметил Никита, — как раз и получится — пока домик выберем, пока с работой устроится, пока платье тебе сошьют..

— Да я бы и так, — вздохнула Марта, оглядывая свое изящное, скромное платье коричневого бархата, — зря, что ли, как стояли в Бордо, с матушкой по лавкам ходили?

— Нет уж, — вмешался Дэниел, — надо кружево, сестренка, вон, Уильям и так смеется, что уже во второй раз шлейф нести будет.

— А ты сразу после свадьбы в Плимут? — взглянула на него Марта серьезными, темными глазами. «Жалко расставаться-то, братик».

— Ну, вон адмирал сказал же, — он еще из Бордо туда написал, меня капитан Кристофер Ньюпорт на «Золотом Драконе» ждет, они в начале октября отплывают. Буду пока помощником штурмана, раз у меня с навигацией так хорошо, а там посмотрим, — Дэниел вздохнул.

— Главное, что там уж, в Карибском море, хоть узнаю что-то про него, — юноша помрачнел, — хотя бы, — где он сейчас. А если я с ним встречусь, — то он мне скажет про Беллу, уж в этом не сомневайтесь.

— Ну, все, — адмирал вышел на пристань, и проводив глазами припустившего к усадьбе Кроу сына, обернулся, — пойдемте. Тут рядом.

— Ногами, — потребовал Стивен. Тео оправила на сыне бархатное платьице, и, спустив его на землю, вздохнула: «Ну ладно».

— Дай-ка, — вдруг сказал Волк, и протянул мальчику руку. «С папой хочешь?» — спросил он.

Стивен поднял зеленые, с золотистыми искорками глаза и серьезно ответил: «Конечно!».

Тео отстала и, взяв отчима под руку, тихо проговорила: «Что-то волнуюсь я».

— Да все хорошо, — мягко сказал адмирал и поцеловал ее в лоб. «У тебя теперь еще со свадьбой хлопот много будет, да и книжных лавок в Лондоне прибавилось, — он подмигнул женщине.

— В театр хочу! — страстно сказала Тео. «В Японии даймё часто актеров приглашал, мне так нравилось».

— Ну вот, твой дядя Мэтью из Парижа приедет, и сходите с ним на южный берег, он у нас тоже большой любитель актеров, — Виллем рассмеялся.

Уильям издалека увидел знакомую, стройную спину, и припустил еще быстрее, нагнав мать уже в воротах усадьбы. «Матушка! — закричал он и влетел в пахнущие жасмином, мягкие, ласковые руки.

— Вернулись, сыночек, — шепнула Марфа. «Господи, спасибо тебе! Ну и вырос же ты, — рассмеялась она, целуя Уильяма. «Папа там еще? — она указала в сторону Темзы.

— Да, сейчас придет, — мальчик счастливо, блаженно рассмеялся. «Я так скучал, скучал по тебе, матушка, милая, — шепнул он ей на ухо. «А кимоно мы тебе купили, и жемчуг тоже, красивый очень, и еще папа картины тебе в подарок везет, он их в Нагасаки выбирал…., — торопился Уильям, а Марфа, еле сдержав улыбку, подумала: «Ну, понятно, что там за картины, Виллем, сейчас, наверняка, появится, и скажет: «Собирайся в усадьбу, дорогая моя».

— А что в мешочке? — заинтересовался сын.

— За сладостями ходила, — Марфа поцеловала бронзовый затылок.

— Хочу, — детская рука потянулась к бархату.

— После обеда, — строго сказала мать. «Мы-то с братом твоим уж поели, но вам с папой еще фазан остался холодный, а на ужин будут устрицы с беконом, я с утра на Биллинсгейте была. Ну, беги, с Питером поздоровайся, он в кабинете у себя».

— Мы ему амулет привезли, на удачу, в торговле, — гордо сказал Уильям, — он такое любит.

Мама, — он вдруг замялся, — там папа..

— Что? — спокойно спросила Марфа.

— Сама увидишь, — пробормотал мальчик и скрылся за тяжелой, дубовой дверью.

Марфа вздохнула, и, бросив взгляд на противоположную сторону улицы, где высокий, красивый белокурый мужчина, — в хорошо скроенном камзоле темно-синего бархата, — держа на руках ребенка, — тоже светловолосого, показывал ему шпиль церкви, — стала ждать.

«Ну что там могло случиться, — подумала она. «Ну, ранен. Ничего страшного, хотя я ему говорила, и много раз — у тебя семья, не ввязывайся во всякие стычки между туземцами, хватит и одного шрама на виске».

— Это она, — тихо сказал Дэниел Марте и Никите. Они стояли на углу Бишопсгейта, наискосок от ворот усадьбы.

— Господи, какая красавица, — вдруг проговорила Марта. «И маленькая, какая, теперь понятно, почему мама такая высокая — в князя. Посмотрите, словно птичка».

— Ты у меня тоже, как птичка, — наклонившись, шепнул ей Николас и Марта, пожав его крепкие пальцы, подумала: «Скорей бы уж, Господи».

— Вот тут венчаться и будем, — указала она на шпиль Святой Елены, — как раз рядом, удобно.

— И почему только три недели ждать надо, — пробурчал Николас и Дэниел, рассмеявшись, вдруг замолчал.

— Идут, — шепнул он.

Марфа издалека увидела Виллема, — он вел под руку какую-то женщину — высокую, почти ему вровень, стройную, смуглую, в красивом платье аметистового шелка, отделанном кружевами.

— Вот оно как, значит, — тихо сказала Марфа, сцепив нежные пальцы. Глубоко вздохнув, тряхнув головой, она пошла им навстречу.

— Господи, — повернулась Тео к адмиралу, — она и не изменилась совсем.

— Иди, дочка, — ласково подтолкнул он ее.

Марфа замедлила шаг и остановилась — люди толкали ее со всех сторон, и, она, даже не видя, куда идет, шагнула вперед — не веря своим глазам.

На стройной шее играл, переливался крохотный, детский золотой крестик с алмазами.

— Девочка моя, — сказала тихо Марфа и протянула руки. «Федосья, девочка моя. Иди сюда, доченька».

Тео наклонилась, и, уронив голову на мягкое, покрытое прохладным шелком плечо, заплакала — тихо, поднеся к губам руку матери. «Матушка, — сказала она, рыдая, — матушка, милая…»

— Не надо, — шепнула Марфа, гладя ее темные локоны, — не надо, доченька. Все хорошо, все закончилось, ты со мной, и больше я тебя никуда не отпущу. Пойдем домой, — она потянула дочь за руку, — там брат твой младший, ты же его младенцем помнишь, а ему уж двадцать исполнилось, Питеру.

— Матушка, — спросила Тео, вытирая глаза, — а вы моего письма не получали, из Сибири, что я замуж вышла? Ну, после того, как Ивана Ивановича убили?

— Нет, — Марфа покачала головой, — ничего не было. Что Ермак Тимофеевич утонул, — она перекрестилась, — то знала я, весть дошла, а более — ничего.

— Ну, так муж мой здесь, со мной, — все еще всхлипывая, проговорила Тео, — Волк, Михайло Данилович, и сын наш старший, Данила, Дэниел то есть, и дочка, Марта, и жених ее, Никита, Николас, то есть, и самый младшенький, Стивен, два годика ему…

— А Белла, значит, там и погибла, в Картахене, в море, упокой Господи душу младенца невинного, — горько сказала Марфа.

Тео взглянула на нее сухими, блеснувшими зеленью глазами: «Жива, Белла осталась, матушка. Ну, три года назад жива была еще».

— Так, — спокойно сказала Марфа, и еще раз повторила: «Так».

Она повернулась к Виллему, что стоял сзади, и, перекрестив его, проговорила: «Я-то уж думала, случилось с тобой, что, милый мой».

— Пойдем, — адмирал взял ее за руку, — там, ждут уже все. Мы вам решили дать сначала вдвоем повстречаться.

Марфа вдруг усмехнулась: «Ну, одним фазаном, я вижу, дело не обойдется. Устриц тоже не хватит, а рынок уже закрыт. Ничего, у меня в кладовой колбаски висят, на ужин приготовим, а завтра на рассвете ты, — повернулась она к Тео, — с мистрис Доусон на Биллинсгейт пойдешь, не забыла дорогу же?

— Не забыла, — улыбнулась женщина, и, поднеся к губам нежную руку матери, — поцеловала ее.

«И маленькую Марту возьми, — распорядилась женщина, — раз с женихом приехала, значит, скоро своим домом заживет, пусть учится».

В большой столовой усадьбы Кроу горели высокие, серебряные подсвечники.

— Тут так много народу не было со времен свадьбы Полли и Мэри, — усмехнулся Питер, наливая сестре вина. «Ты пей, в Японии, наверное, такого нет, это нам дядя Мэтью из Парижа присылает».

— Хорошее, — подняла бровь Тео, пригубив. «А в Японии, братец, сливовое вино— там же виноград не растет. Когда я в Новом Свете жила, там испанское было — тоже хорошее, но с этим не сравнить, конечно».

— Насчет тканей ты не волнуйся, — Питер принялся за устрицы. «Я тебе дам записку в лавку мою, на Бирже, тут недалеко, приезжайте и выбирайте все, что вам понравится, о деньгах и не думайте даже».

— Питер, — покраснела Тео.

Он отложил серебряную вилочку и ласково сказал:

— Моя племянница замуж выходит, дорогая сестра, а я у семьи денег не беру, и брать не буду, до смерти моей. Кружева — это вы к мистеру Ричардсону пойдете. У него лавка рядом. Там уж заплатить придется, — брат смешливо поднял бровь, — но со скидкой, конечно. Туфли там, портниха, — это матушка все устроит. Ты ешь, а то тут мужчин много, — Питер рассмеялся, — ничего не оставят.

Марфа наклонилась к Волку и сказала: «Михайло Данилович, а вот ты скажи мне, ты в клинках разбираешься?»

Волк усмехнулся. «Ну, Марфа Федоровна, не зря меня самым искусным фехтовальщиком на севере Японии считали».

— Ну и хорошо, — Марфа улыбнулась. «Ты Данилку своего возьми тогда завтра, и к оружейнику сходите, Виллем вас проводит, с утра, как позавтракаем. Мальчик на корабль едет, ему при шпаге надо быть, да и тебе тоже, дорогой зять.

— И вот еще что, — как дочку твою повенчаем, бери-ка ты Федосью со Степой и в усадьбу нашу деревенскую отправляйтесь, а мы к вам на Рождество приедем».

— Марфа Федоровна, — Волк помрачнел.

Женщина положила свою маленькую руку поверх его и, прищурившись, сказала: «Ну и пальцы у тебя, Михайло Данилович, хорошо, что я на Москве ногами-то редко ходила, все больше на возке, а то бы ты у меня кошелек срезал в мгновение ока.

— Вина мне налей, — велела Марфа, и, отпив, продолжила: «Что ты мне сейчас сказать хочешь — так я все это знаю. Побудь хоть немного с женой и сыном-то, Михайло Данилович, вы ж чуть не потеряли друг друга, опять. Да и человек этот, с кем Виллем тебя свести хотел — нет его в Лондоне сейчас, на континенте он. Отдохни, — ласково добавила Марфа.

— Да уж на корабле отдохнул, — буркнул Волк.

— А в усадьбе мужская рука нужна, — задумчиво проговорила женщина, — сам знаешь, что это — когда только изредка приезжаешь. Конюшня там, за лошадьми ухаживать надо, ну там поправить что-то, починить. А после Рождества и сведем тебя с тем человеком, опять же, и языки подучишь, к тому времени.

Волк тяжело вздохнул и твердо сказал: «Ну, если только до Рождества».

— К священнику я сама завтра схожу, — улыбнулась Марфа, — а ты с сыном побудь, все же расстанетесь скоро, и надолго, кто знает, когда Данилка вернется.

— Матушка, — позвал ее Уильям, — а можно мы с Дэниелом, Николасом и Мартой после ужина на Темзу сходим? Светло еще, я им хочу Лондонский мост показать.

— Конечно, — улыбнулась Марфа. «Ты, Питер, тогда проведи зятя своего по дому, покажи ему — что у нас тут где, а мы с Тео и Виллемом поговорим. Дайте-ка мне внука моего, — потянулась она.

— У, какой ты толстый, — рассмеялась она, качая мальчика на коленях. «Дядя твой такой же был».

Уильям покраснел и тихо пробормотал: «Не слушайте ее, я уж и не толстый давно».

Когда прочли молитву, и за большим столом орехового дерева осталось только трое взрослых, Марфа, гладя светлые кудри уснувшего Степы, отпила кофе и тихо сказала:

— Ну не вини себя, девочка. Ты с этим мерзавцем столько лет прожила, понятно, что хотелось как можно быстрее от него избавиться. Надо тебе было, конечно, детей сначала в этот ваш замок отправить, но, сама видишь, он и оттуда Беллу выманил. Бедный ребенок, — Марфа перекрестилась, — он ведь что угодно мог с ней сделать, даже в море выбросить.

Тео расплакалась, и адмирал, обняв ее, вынул из кармана платок, и вытер ей слезы.

— Но ничего, — Марфа потрещала пальцами и хищно, нехорошо улыбнулась, — он ведь сказал тебе, что в Рим поедет брак аннулировать?

— Ну да, — непонимающе ответила Тео, — он ведь католик, мы в Акапулько, в соборе венчались.

— Конечно, — Марфа зло рассмеялась, — а браки у нас аннулируются Апостольским Трибуналом Священной Римской Роты. Напишу в Рим, прямо завтра с утра.

— Фрэнсис, — понимающе усмехнулся адмирал, и обняв Тео, нежно сказал: «Не волнуйся, дочка, если капитан Вискайно хоть ногой ступил на порог курии, мы его найдем».

— А того священника, значит, отец Джованни звали? — медленно спросила Марфа. «И он тебе сказал, что вы во Флоренции встречались? Высокий, смуглый, темноволосый, очень красивый?»

— Ну да, — Тео всхлипнула, — ты не помнишь его разве? Я сразу вспомнила, таких не забывают.

— Помню, — после долгого молчания ответила мать, и добавила, перекрестившись: «Упокой Господь душу праведника».

— Может, он и не погиб, сын же его приемный, Хосе, Майкл говорил, — какие-то иголки там ставить хотел, так в Китае лечат, — вздохнул адмирал.

— Мне Майкл за ужином про казнь эту рассказал, — Марфа посмотрела в окно, на нежный, осенний закат. «Какие бы там иголки ни были — не выжить человеку в яме этой. Как завтра поговорю со священником — помолюсь за душу его».

— Ну, бери мальчика, — она передала Степу дочери, — муж твой там с Питером в его кабинете засел, торговлю с Японией обсуждают, это надолго, чувствую. А тебе до рассвета вставать еще, на рынок идти. За ребенка завтра не беспокойся, с утра я за ним присмотрю, а потом — мистрис Доусон, как вы с Мартой в лавки поедете.

Марфа встала, и, потянувшись, поцеловала дочь в лоб. «В твоей старой комнате будете, — улыбнулась она, — мистрис Доусон туда кровать детскую принесла из кладовой, от Уильяма еще осталась».

— И вот еще что мне скажи, — она зорко посмотрела на Тео, — кузен твой, Ник, как ты на «Желании» у него оставалась — при шпаге был?

— Ну конечно, — пожала плечами Тео, — это же, — женщина покраснела, — дяди Стивена шпага, красивая такая, с эфесом золоченым, там наяды были выбиты, и кентавры.

— А, — коротко сказала Марфа и перекрестила ее: «Ну, спите с Богом, милые».

Проводив Тео глазами, она наклонилась, обняв Виллема, и шепнула: «Ну как мне тебя благодарить-то, любовь моя? Получается, и отец ее, — Марфа показала глазами на дверь, — жив, и видел ты его?

— Еще как жив, — адмирал рассмеялся, — он же меня на год всего старше. Передавал, что, мол, прощения у тебя просит, — ты сама поймешь, за что».

Марфа взяла его руку и поднесла к губам: «Да уж я давно поняла, и простила его. Он ведь мне тогда сказал, что муж мой первый умер, и посмотреть меня на его тело не пустил — а Питер жив был, только ранен. Вот так. Ну да много лет прошло, — она махнула рукой и внезапно, озорно шепнула: «Уильям говорил, ты там картины какие-то мне привез. Так багаж ваш из порта еще до ужина доставили, твои сундуки уже в опочивальне стоят».

Адмирал вдохнул запах жасмина и сказал: «Ты поднимайся, я Питеру и Майклу спокойной ночи пожелаю, и тоже приду».

Марфа сидела на бархатной кушетке, расчесывая волосы, глядя на затухающий над крышами Лондона закат.

Виллем тихо запер за собой дверь и, взяв у нее гребень, попросил: «Позволь мне».

Марфа все смотрела в окно, а потом проговорила: «Ты скажи мне, любимый. Я же вижу — случилось что-то. Скажи, пожалуйста».

Он прижался щекой к мягким локонам, и тяжело вздохнув, начал говорить.

Марфа внезапно повернулась, и, взяв его руку, велела: «Пойдем в постель».

Она устроила голову мужа у себя на плече, и, вытерев ему слезы, тихо сказала: «Бедный мой. Ну не надо, не надо, Виллем, Господи, я и не знаю даже, как утешить тебя».

— Я ее очень любил, Приянку, — почти неслышно сказал адмирал. «А как было, — он усмехнулся, — мы с экипажем идти собрались, ну, сама понимаешь куда».

— Да уж понимаю, — улыбнулась Марфа.

— Ну вот, — Виллем приподнялся на локте, — а я с торговцами сидел, насчет погрузки, и задержался. Спускаюсь по трапу, а там стоит этакая пигалица, — она маленькая была, как ты, — дерзко на меня смотрит и спрашивает: «Вы капитан?»

— Ну, я — отвечаю. «А тебе-то чего?».

— Меня зовут Приянка, — и смотрит на меня лазоревыми глазищами. Волосы у нее каштановые были, ну, как у Стивена. Отец Джованни мне говорил, что у Анушки тоже, — адмирал вздохнул. «Сари тоже синее, серебром расшитое, — до сих пор его помню. «Я, — говорит, — хочу вас на свадьбу пригласить, у нас положено так — кто первый на дороге встретится, того и приглашать». Врала ведь, и не краснела, — хмыкнул адмирал.

— А я оглядел ее сверху — она мне не то что по плечо, по локоть была, ну тоже, как ты, — он почувствовал мягкую руку Марфы, что гладила его по голове и, закрыв глаза, продолжил, — и так же дерзко отвечаю: «Если вы замуж выходите, то я не приду, потому что не могу поручиться, что вашего жениха не убью, прямо там».

Она расхохоталась: «Нет, — говорит, — я там танцую, ну, на счастье, как у нас делают.

Танцевала она так, что, — Виллем помолчал, — век бы на это смотрел. Потом я пошел ее домой провожать, а Амрита уехала куда-то, на другую свадьбу, в горы. Она останавливается на пороге дома — жарко было, помню, дышит так, прерывисто и говорит: «Я про примету вам соврала, капитан Виллем, я как вас на пристани увидела, так уже неделю хожу туда, каждый день».

— Зачем это? — спрашиваю.

— На вас поглядеть, — отвечает и тянется меня поцеловать, только не достает, бедная. Я ее на руки подхватил, и усмехаюсь: «Стоя-то, вряд ли получится, сеньорита».

Марфа посмотрела на нежную, ласковую улыбку мужа и, обняв его покрепче, шепнула: «Не рви ты себе сердце, любовь моя, не надо, пожалуйста».

— Я этого никогда никому не рассказывал, — после долгого молчания ответил Виллем.

— Она мне руки на шею закинула: «Значит, лежа надо, — отвечает. Ну вот, — он опять замолчал, и, наконец, продолжил: «У нее не было никого, ну, до меня. С утра просыпаюсь, вижу на полу поднос с едой, и она сидит, смеется. Тут я ей говорю: «Все, иду в собор, хоть бы, сколько это ни стоило, но до отплытия я с тобой обвенчаюсь, поняла?». Не хотела она, упрямая была, — я таких упрямых, кроме нее и тебя, и не встречал больше.

— А потом, — он нашел руку Марфы и поднес ее к губам, — как она мне сказала, что дитя будет — мне уже и отплывать время пришло. «Хорошо, — говорю, — я следующим годом вернусь, и сразу из порта — с тобой к алтарю пойду». Согласилась вроде. Ну а потом, что случилось, — Виллем все еще лежал с закрытыми глазами, — сама знаешь, сказал же я тебе.

И Стивену я теперь жалею, что не говорил — хоть и умерла Приянка, но надо было. А я, как Анушку с Амритой не нашел, в Европу вернулся, потом гёзы начались, взятие Брилля, война с испанцами…, - он не закончил и опять поцеловал ее руку. «Я потому тогда и сказал тебя, в замке, что мне любить нельзя — видишь, я любил, и как все это закончилось».

Марфа поцеловала его в лоб, и, поднявшись, накинув халат, твердо сказала: «Сделаю тебе вина с пряностями, теплого, и спи, пожалуйста. Тебе завтра к оружейнику, на верфи, с Николасом — спи».

— Прости меня, — сказал Виллем, так и не открывая глаз. «Прости, пожалуйста. Надо было раньше… — он чуть поморщился, как от боли и Марфа озабоченно спросила: «Что такое?»

— Ничего, — он чуть улыбнулся. «Ничего, любовь моя».

Она принесла мужу вина, и, устроившись рядом, держала его за руку — пока Виллем не заснул.

Взяв донос, что так и лежал на кушетке, заперев тайный кабинет, Марфа разложила на конторке три документа — расписку, донос и письмо, и долго их сравнивала. «Одна рука, сомнений нет, — хмыкнула она, и, принеся из опочивальни подсвечник, села писать — в Рим, и в Гоа.

Виллем оглядел маленький, уютный домик, что стоял на узкой улице, и, повернувшись к Николасу, заметил: «Сад тут большой, кухня просторная и цена хорошая, так, что не сомневайся, бери. Опять же, верфи рядом, если что, обедать дома можно.

— Какой там обедать! — махнул рукой юноша. «Я посмотрел уже сегодня — хоть батюшка меня и многому научил, однако тут такие мастера, что мне еще до них расти долго. Так что попрошу, пусть Марта мне приносит, там у многих жены так делают, — Николас вдруг покраснел и адмирал ласково сказал:

— «Да уж скоро, скоро. Ты с мастером своим не забудь, договорись, чтобы после венчания на день отпустили тебя, потом отработаешь. И вот еще — ты давай, Дэниел тебе поможет, переезжай сюда, не след жениху и невесте под одной крышей до свадьбы жить. Тут и мужчин соберешь, как положено, отсюда поедем к Святой Елене-то».

— А вы с миссис Мартой давно повенчались? — вдруг спросил юноша, когда они уже шли к перевозу через Темзу.

Виллем вдохнул сладкий, осенний воздух и задумчиво ответил: «Должны были — двадцать шесть лет назад, а повенчались — одиннадцать лет как прошло».

— И вы ее все это время ждали? — изумленно спросил Николас.

— Конечно, — ворчливо ответил Виллем и подогнал его: «Пошли, перекусим на рынке, он открыт еще, а потом я тебя к своему портному отведу. Питеру итальянец шьет, он, — адмирал усмехнулся, — на таких, как мы с тобой, не умеет, только на изящных, не зря тесть твой будущий и шурин к нему отправились».

— Я просто только раз видел, чтобы люди друг на друга так смотрели, как вы с миссис Мартой, — задумчиво проговорил Николас.

— Родители мои. Моя мама, — юноша вдруг широко улыбнулся, — должна была за мистера Майкла замуж выйти, ну, там еще, в Сибири. Потом весть пришла, что погиб он. А папа маму очень любил, просто не хотел другу дорогу переходить. Ну, вот, она с папой и обвенчалась, а потом мистер Майкл появился».

— Ну, хоть не убили друг друга, и то хорошо, — сказал адмирал, расхохотавшись. «А ты не волнуйся, у вас с Мартой так же будет — проживете вместе, в любви и согласии».

Николас обернулся, и, найдя глазами черепичную крышу дома, вздохнул: «Ну, дай-то Бог».

В столовой пахло свежевыпеченными булочками.

Мистрис Доусон, держа на коленях Стивена, подперев седую голову рукой, ласково сказала:

«Я уж и не чаяла твоих деток-то увидеть, милая моя. И какая красавица Марта-то, этот шелк бронзовый ей очень к лицу. Жалко, что Дэниел уезжает, конечно, но что делать — если уж человек без моря не может, так это как у сэра Стивена покойного, храни Господь душу его, — женщина перекрестилась.

Тео вдруг отчаянно покраснела.

— Найдется маленькая Белла, найдется, — мистрис Доусон покачала ребенка и дала ему булочку. «А капитан Кроу приезжал, два года назад еще, летом, я в деревне была, не застала его, жаль. Но мистер Питер сказал — одно лицо с сэром Стивеном».

— Да, — тихо ответила Тео, — они похожи очень. «А Майкл что?».

— Не пишет преподобный отец, не навещает, — мистрис Доусон вздохнула, — ну, как говорят, отрезанный ломоть. В Женеве он был, миссис Марта говорила, у кальвинистов. А так мы и не знаем о нем ничего. Ну, а про остальных тебе матушка сказала — у Теодора мальчики, двое, у Полли, то есть графини Ноттингем, тоже мальчик, и у леди Мэри девочка.

Мистрис Доусон посчитала на пальцах.

— C этим — он поцеловала Стивена в светлые кудри, — восемь внуков уже у миссис Марты, вот так. Вы, когда в усадьбу с мистером Майклом поедете, за могилами там тоже присмотрите, сторож церковный убирает, конечно, но все же своя рука лучше.

— А Питер почему не женится? — осторожно спросила Тео, кивнув в сторону кабинета брата.

— Да, милая моя — мистрис Доусон рассмеялась, — двадцать лет ему в феврале было, ты не смотри, что он серьезный такой, он молод еще очень. Он просто работает очень много, дело-то какое, огромное — богаче его и есть, торговцы, конечно, но те постарше будут, а среди молодежи мистер Питер такой один.

— И видишь, как получается, — она вытерла мальчику рот, — мистер Мэтью на свадьбу не успеет уже, пока весточка дойдет до Парижа, уж и повенчается мисс Марта, да и девочки обе на континенте — Констанца с братом путешествует, а Мирьям, ну сэра Стивена дочка, со своими приемными родителями, Кардозо, в Амстердам уехала — у них старший внук там женится.

— Давайте его, — нежно сказала Тео, — он и заснул уже.

— Ты уложи его и на кухню приходи тогда, поможешь мне — попросила мистрис Доусон, — а то видишь, как — не было, не было в доме народа, а теперь хорошо, весело, много вас.

— То ненадолго, — вздохнула Тео, глядя на яркие, осенние деревья во дворе усадьбы. «После венчания опять все разъедутся».

— Ну, дорогая моя, привыкай, — ответила мистрис Доусон, уже выходя, — на то и дети растут, чтобы дома не сидеть.

Марта осторожно толкнула дверь спальни. Виллем стоял у окна, глядя на вечернюю Темзу.

Женщина подошла, и, взяв его за руку, сказала: «Я написала в Гоа, попросила прислать список кораблей, которые стояли в порту той осенью. И показала донос кое-кому — португальский у того, кто написал, не родной был.

— Я его найду, — Виллем привлек к себе жену и, наклонившись, поцеловал ее неприкрытые, по-домашнему волосы.

— Мы его найдем, — поправила мужа Марфа.

— Вот так, — Марфа оправила на девушке вуаль и перекрестившись, сказала: «Господи, казалось — только недавно дочерей замуж выдавала и вот, внучка к алтарю идет. Как ты? — она прижалась щекой к смуглой, гладкой щеке девушки.

Та посмотрела на крышу Святой Елены, усеянную птицами, и рассмеялась: «Хорошо, бабушка. Вон, видите, сокол какой красивый?»

— Точно, — Марфа вгляделась внимательней. «Редкие они в Лондоне гости, город-то вон как вырос, я помню, — она вздохнула, — там у вас, в Дептфорде, луга еще были, а сейчас — куда ни глянь, одни верфи. Наша-то компания тоже будет свою закладывать там, отдельную, года через четыре.

— Так, может? — маленькая Марта чуть улыбнулась и просительно посмотрела на женщину.

— Вот как раз муж твой к тому времени опыта наберется, и пусть переходит к нам, конечно, — улыбнулась ей бабушка. — Ну что, не боишься?

Марта закатила глаза.

— Мне еще год назад матушка все рассказала, ну, когда даймё… — девушка вдруг покраснела.

— С вашим даймё у меня свои счеты — пробурчала Марфа. — Ну, раз так — давай, отец тебя внизу ждет, и Уильям, со Стивеном, а я в церковь.

Она поцеловала Марту в лоб, и, спустившись по широкой дубовой лестнице, рассмеялась:

— Идет уже. И молодец она, кстати, что на своем настояла — ни у кого еще я венка из осенних листьев не видела.

Волк усмехнулся:

— Перьев-то, наверное, тоже тут не носят.

— Зато необычно, — Марта привлекла к себе сына, и сказала: «Ну, спасибо, что со Стивеном шлейф несете, ты там за ним присматривай, чтобы не упал».

Ребенок поднял голову вверх и весело сказал: «Марта замуж!»

Марфа потрепала его по голове и оглядела зятя. «А ты, Михайло Данилович, тоже у нас красавец, каких поискать, ну, да ты сам это знаешь».

Мужчина покраснел и что-то пробормотал.

Марфа открыла тяжелую дверь и, обернувшись, увидев внучку, на мгновение застыла — темные волосы девушки украшали золотые, бронзовые, алые листья, а вокруг высокой шеи было обвито ожерелье из птичьих перьев.

— Даймё, — сердито подумала Марфа, торопясь в церковь. «Слава Богу, что Виллем вовремя там появился». Она вдруг вспомнила, как день за днем, до венчания, находила на дворе усадьбы Кроу перья, и, подняв голову вверх, помахала рукой соколу, что сидел посередине стаи птиц, удобно расположившейся на крыше.

— Покажи-ка шпагу, Майкл, — попросил адмирал зятя. За свадебным столом было шумно, и Волк, улыбнувшись, сказал: «Да она совсем простая, адмирал».

Марфа бросила один взгляд на изысканный, отделанный черненым серебром эфес и задумчиво проговорила: «Смотрю я на тебя, дорогой зять, и думаю, — ох, и непрост у нас Майкл Вулф, ох, и непрост».

Тонкие губы усмехнулись и Волк, налив теще вина, ответил:

— Знаете, в Японии ведь пышное не любят, там скромность в почете. Ну, я же стихи тамошние вам читал, конечно, сложно их хорошо перевести, но от европейских они очень отличаются. Хотя Тео мне «Астрофила и Стеллу» дала, — прекрасно написано. И Шекспира я купил, всего, что издали, как раз до Рождества мне его хватит.

— Дэниел, — он кивнул на сына, — тоже самую простую шпагу выбрал, ну да ему семнадцать, в его возрасте вообще не пристало оружием щеголять.

— Кстати, о шпагах, — Марфа повернулась к сыну. — А кузен Ник когда приходил, какая у него шпага была?

— Ты же у меня спрашивала, — удивился Питер, отрезая себе огромный кусок паштета.

«Точно, как отец его, — смешливо подумала Марфа, — Петя тоже любил поесть, и еще как».

— Я к тому, что, может, ты запомнил — у него обыкновенный эфес на шпаге был, или с украшениями? — терпеливо продолжила Марфа.

— Я не ювелир, и не оружейник, — удивился Питер, — с чего бы мне на его шпагу смотреть. Камзол у него был не в Англии сшит, это точно. Покрой континентальный, но не итальянский, — юноша задумался, — не знаю, простой очень, но изящный. Может быть, из Нижних Земель. Ткань точно оттуда, я эту шерсть из Брюгге издали узнаю.

— А в Новый Свет ее возят? Ну, шерсть эту? — заинтересовалась Марфа.

— Разумеется, — Питер взглянул на полупустую тарелку и попросил Дэниела, что сидел рядом: — Ветчины мне передай, пожалуйста.

— Эту шерсть куда только не возят, матушка, — улыбнулся Питер. — Я ей сам торгую, она дорогая, но очень хорошего качества, ноская.

— Ну ладно, — вздохнула Марфа и шепнула Виллему: «Лодка-то готова?»

— А как же, — неслышно ответил адмирал. «С пологом, коврами, жаровня там разожжена — все же вечер, ну и вино, конечно. И в доме все есть — как ты и просила, чтобы девочке к очагу завтра не вставать.

— А ты когда женишься? — вдруг спросил Дэниел у Питера.

— Через два года, — спокойно ответил тот, расправляясь с ветчиной. «Я уже и кольцо купил, сейчас покажу»

— А через два года почему нельзя было купить? — удивился племянник.

— Через два года, может, такой скидки не будет, — спокойно ответил Питер. «Тут ведь как — камни, они после коронации в цене падают, придворные уже себе заказали все, что хотели, рынок стоит.

— Ну, женятся люди, конечно, вон, как Николас, — он показал на юношу, что сидел с Мартой во главе стола, — но все равно, золото сейчас подешевело. Тем более, Николас у того ювелира свои слитки продавал, и Марте кольцо там же брал, так что если все посчитать — даже через два года я выгодней не куплю. Ну, если только ты там, в Новом Свете на сокровища Эльдорадо не наткнешься, — Питер рассмеялся и достал из кармана маленький, бархатный мешочек.

— Да уж не думаю, — Дэниел посмотрел на смуглую, изящную ладонь дяди, и, после долгого молчания, спросил: «Это, какого же он размера?».

Питер наклонил голову: «Алмаз с кофейное зерно, маленький. А вокруг — он указал на коричневато-золотистые камни, — это топазы, индийские. Ну, это так — он улыбнулся, — после того, как у нас сын родится, я ей, конечно что-то побольше подарю».

— А если она тебе откажет? — поинтересовался Дэниел.

Питер поперхнулся, и, отпив вина, рассмеявшись, сказал: «Мне, дорогой племянник, не отказывают».

Лодочник, что высадил молодую пару на дептфордской пристани, поднял голову и присвистнул: «Тридцать лет людей по Темзе вожу, а чтобы на ней столько птиц было, — не видел!»

Огромная стая застилала собой закатное небо, и Марта, обернувшись, рассмеявшись, поднялась на цыпочки, шепнула мужу: «Они мешать не будут, они радуются просто».

Муж поднес ее руку к губам и весело сказал: «Да пусть летают, конечно, мне их еще лет пятьдесят видеть, а то и больше, думаю».

Марта рассмеялась и, завидев уютный домик в конце улицы, заявила: «Вот, это наш!»

— Откуда ты знаешь? — удивился Николас.

— Так розы же, — указала жена на два пышных куста, у калитки.

— Не было их тут, — недоверчиво пробормотал юноша, — да и октябрь на дворе, они отцвели давно.

— Ну это у кого как, — лукаво ответила девушка. Николас взглянул на ее легкую улыбку, и внезапно, — Марта ахнула, — поднял ее на руки.

— Чтобы все было, как положено, — сказал он, целуя жену, перенося ее через порог.

Дверь захлопнулась.

Из стаи птиц, что кружила над Дептфордом, над верфями, над медленной, широкой Темзой, вырвался мощный, красивый сокол, и, опустился на крышу дома. Белая чайка села рядом с ним, и птицы, сложив крылья, застыли, — глядя на играющую бронзой воду реки неподалеку.

Высокая, стройная девушка в простом коричневом платье и белом переднике покопалась в плетеной корзине и велела зеленщику: «Лука — два фунта, фунт пастернака и моркови, — она задумалась, — ну штук пять дайте». Она подставила свою корзину, и зеленщик, принимая от нее медь, широко улыбаясь, сказал: «У Чарли первый зуб вылез».

— Ну, какой молодец! — рассмеялась девушка. «Поклон вашей хозяйке передавайте тогда и мальчика поцелуйте».

— Мне тоже пастернака — раздался звонкий голос сзади. «Два фунта дайте, пожалуйста».

Когда Констанца расплатилась, Мирьям велела: «Пойдем».

— Куропаток я взяла, — озабоченно сказала младшая девушка, — а вроде больше ничего и не надо. Ну что тебя, сватали там? — она махнула головой в сторону Темзы.

— Все, кому не лень, — алые, красивые губы искривились. «Даже в Венеции жениха нашли, некий раввин Леон де Модена, — Мирьям усмехнулась, — ему тридцать два и он гений, как говорят».

— Тебе бы там понравилось, ну, в Венеции, — заметила Констанца. Чуть помолчав, она спросила: «А что будет, если ты скажешь, ну…, своим? Тебе нельзя будет выйти замуж?».

— Отчего же, — ответила Мирьям, — найдут какого-нибудь вдовца средних лет, с кучей детей, или горбатого. Дело не в этом. Я даже за этого Модену не хочу выходить замуж, — хоть он, судя по всему, блестящий ученый, и собой хорош. Игрок, правда, — небрежно заметила Мирьям.

— Вам же нельзя — нахмурилась Констанца.

— Вам тоже, — Мирьям заглянула в свою корзинку и велела: «Пошли быстрее, а то под этим солнцем моя камбала долго не протянет. Никому нельзя, а все играют, дорогая моя, Модена, по слухам, картежник, каких поискать. Ну и задолжал всей Италии, конечно, ему нужна богатая невеста.

— Такая, как ты, — медленно сказала Констанца.

— Именно, — девушки выбрались из толчеи Биллинсгейта и пошли к дому Кардозо на Биверс-маркет.

— Я видела завещание отца, — Мирьям взглянула на Констанцу. «Весной еще, как миссис Марте, сказала, ну об этом, — она отвела взгляд и долго молчала. «Если я выйду замуж, и у меня будут дети, мне переходит одна четверть наследства. Это, — она наклонилась и прошептала что-то Констанце на ухо.

Темные глаза распахнулись. «Это очень, очень много, — тихо проговорила младшая девушка.

— Именно поэтому вокруг меня в Амстердаме и вились все эти сваты, — презрительно сказала Мирьям. «Донья Хана на меня наседала, — мол, они с доном Исааком друг друга впервые за день до свадьбы увидели и уже больше пятидесяти лет вместе живут, но я была непреклонна».

— И молодец, — Констанца пожала длинные пальцы. «Твои родители женились по любви, да еще какой, — девушка мечтательно вздохнула, — так, что не поддавайся. Что, — она вдруг остановилась, — ремонт закончили?

— Да, как раз к нашему возвращению, — Мирьям полюбовалась домом. «У меня теперь отдельный вход, и свои комнаты, — гостиная, кабинет и спальня. Кухня, правда, маленькая, но ничего — нечасто я там бываю, едим-то мы с бабушкой и дедушкой вместе, конечно. Ну и дверь тут есть, — в их крыло, — она толкнула калитку и добавила, подняв бровь: «С засовом с моей стороны, понятное дело».

— Очень мило, — Констанца обвела глазами уютную гостиную. «И как тебе это удалось?».

— Садись, — велела Мирьям, — я сейчас рыбу на лед в большой кладовой положу и вернусь. А как удалось, — девушка усмехнулась, — я же сама уже хожу на вызовы, а бабушка и дедушка, пожилые люди, незачем их будить стуком в середине ночи.

Констанца опустилась в бархатное кресло, и, оглядев книжный шкап, сморщила нос: «Одна медицина и поэзия, ну, что от нее еще ждать».

Миряьм вернулась, и пристраивая на медную треногу чайник, смешливо сказала: «С этими путешествиями, мы новых внуков у миссис Марты пропустили. Расскажи, вы ведь с Питером сейчас балансы делаете, — видела ты их?»

Констанца улыбнулась: «Ну, Марта и Николас в Дептфорде живут, у них там медовый месяц на лоне природы, так сказать…

— Хорошо лоно, — Мирьям разлила чай и велела: «Пей, это полезнее, чем эль или сидр».

Она опустилась в кресло напротив и продолжила:

— Наш корабль на закате пришел, мы по Темзе уже ночью поднимались. В этом Дептфорде круглые сутки корабли строят, дон Исаак сказал — в три смены работают. Там молотки и пилы с реки слышно, и смолой пахнет на всю округу.

— Ну вот, — Констанца отпила чаю и удивленно сказала: «У миссис Марты другой, он говорил, я Японии такой пьют».

— Этот из Индии, тоже от миссис Марты, — заметила Мирьям. «А кто — «он»? Адмирал?».

Констанца посмотрела куда-то в сторону, и, встряхнув головой, не ответив, продолжила: «Ну вот, Дэниел, внук ее старший, уже в Новый Свет отправился, помощником штурмана, а младший, Стивен, два года ему, с родителями в деревне, ну, со старшей дочкой миссис Марты, и ее мужем, — Констанца внезапно, отчаянно покраснела.

— А Белла, сестра моя? — тихо спросила Мирьям.

Констанца помотала головой. «Пока ничего, однако, он сказал, — обязательно найдут».

— Да кто «он» — то? — поинтересовалась Мирьям. Констанца все краснела, и девушка усмехнулась: «Ну, что не Питер, — это точно. Ладно, я не миссис Марта, пытать тебя не буду.

Все остается в силе?»

— А как же, — Констанца прекратила краснеть и откинулась на спинку кресла. «Питер меня забирает в семь вечера, я ему сделала анализ колебаний цен на пряности за последние два года и рассчитала примерный прогноз на следующий год, будем обсуждать».

— Звучит необыкновенно интересно, — ехидно заметила Мирьям. «А он дома будет?»

— Дома, — отмахнулась младшая девушка. «Ему какие-то документы из Польши привезли, и он вчера с Его Величеством встречался, так что будет работать. Дверь я открою, как буду уходить, проскользнешь, и все».

Большие нюрнбергские часы пробили девять утра. «Ладно, — Мирьям оправила передник, — мне к пациенткам надо». Она наклонилась и поцеловала Констанцу в щеку: «Тогда я потом приду к миссис Марте, как договаривались».

— Удачи, — улыбнулась подруга, и девушки, выйдя на улицу, распрощались.

Джон поднял голову, и, посмотрев в окно, с удивлением пробормотал:

— Надо же, темнеет. Вот же хитрая лиса его Святейшество, если бы не Теодор, мы бы, конечно, и не узнали ничего — так они ловко следы заметают. Ну, царь Борис вроде здоров пока, да и наследник его, этот Федор — тоже.

Жалко, конечно, что принц Иоганн умер в Москве, так и не женившись на дочери царя, но ничего — Мэри пишет, что Борис их с сэром Робертом полюбил, Мэри при этой Ксении осталась, а Роберт теперь при наследнике. Очень хорошо, — Джон потянулся и пробормотал:

«Холодная куропатка и бокал вина, вот. А потом, — он обвел взглядом бумаги, — опять сюда».

Он насторожился, уловив скрип половиц и, потянувшись за пистолетом, наведя его на дверь — замер.

— Не надо стрелять, — раздался из полутьмы нежный, знакомый голос.

— Ты что тут делаешь? — рассмеялся он. «Констанца у миссис Марты, Питер ее час назад забрал»

— А я не к ней, — Мирьям оглядела комнату и спросила: «Можно сесть?»

— Разумеется, — Джон покраснел и убрал с кресла книги. «Извини».

Она села и, при свете свечей Джон увидел, как играет золотистое кружево на шелковом платье. «Странно, — подумал мужчина, — она всегда так скромно одевается, я и не знал, что у нее есть шелка».

— Я к вам, — она сцепила длинные, белые пальцы и посмотрела на него — прямо.

Джон откашлялся и сказал: «Слушаю тебя».

— Я хочу стать вашей любовницей, — алые губы лукаво, тонко улыбнулись.

— Что? — переспросил Джон, не веря своим ушам.

— Я хочу стать вашей любовницей, — спокойно повторила девушка, глядя на него карими, обрамленными черными ресницами, глазами.

Мирьям заправила каштановый локон за нежное ухо. Маленькая жемчужная сережка чуть покачалась и застыла.

В тишине комнаты было слышно только тиканье изящных часов на мраморной полке камина.

«Их папе император Рудольф подарил, — вдруг вспомнил Джон, — правильно, работы этого мастера знаменитого, Йоста Бюрги. Он же и глобус Констанце сделал, да. Господи, и о чем это я сейчас? — рассердился на себя Джон, и заставил себя посмотреть на девушку.

Она ждала, все еще чуть улыбаясь.

— Мирьям, — только и мог выдавить он. «Я не понимаю…»

— Я объясню, — она смотрела на него так же спокойно. «Меня взяли силой — два года назад».

Джон побледнел и тихо спросил: «Кто?».

Девушка помолчала. «Это неважно. Я никогда никому не скажу — кто. Так вот, — она чуть вздохнула, — я не хочу жить, и думать, что бывает только так. Я хочу узнать, что есть другое.

Ну, — она вдруг улыбнулась, — оно более приятное, надеюсь».

Мужчина потрясенно молчал и, наконец, сказал: «Но вы, ты, ты, же можешь выйти замуж…»

— Могу, — согласилась девушка. «И выйду. Но я не знаю, когда это случится, а жить с раной внутри — очень больно. Я хочу, чтобы она затянулась. А с вами, — с тобой, — я никогда не обвенчаюсь, это, — она вздохнула, — проще.

— Только поэтому? — усмехнулся Джон.

— Нет, — карие глаза посмотрели прямо на него, — потому что ты мне нравишься. Я тебе, кажется, тоже».

Он вдруг улыбнулся, и, потянувшись, взяв ее руку, приложил к своей щеке. «Тоже, да, — серьезно ответил Джон. «Скажи, ты можешь устроить так, чтобы уехать — дня на тричетыре?»

Мирьям подумала и кивнула: «Смогу. Пациенток я предупрежу, и миссис Стэнли — тоже».

— Тогда я буду ждать тебя послезавтра в полдень у собора, там, где книжная лавка наша любимая. Карета с гербом, — Джон рассмеялся. «Хоть поездит немного, а то стоит, пылится».

Она поднялась и Джон, встав, предложил: «Давай я тебя провожу, вечер уже».

— Тут за углом, — отмахнулась Мирьям, и, легко коснувшись губами его щеки, шепнула:

«Спасибо».

Проводив глазами ее стройную спину, Джон быстро набросал записку, и вздохнул: «Ну, воспользуюсь служебным положением».

Дойдя до дома, что стоял у собора Святого Павла, он нашел в приемной свободного гонца, и велел, отдавая письмо: «Скачи в поместье мое, и напомни им на словах, что у них есть два дня, чтобы все подготовить».

Уже возвращаясь, домой, он прошел мимо усадьбы Кроу и увидел, что в темном, спящем доме горят свечи — в нескольких окнах.

В кабинете Питера было жарко натоплено. Констанца набросила на ноги соболье одеяло, и, окинув взглядом разложенные по столу бумаги, покусав перо, сказала: «Так. Что касается голландцев, с этой их новой Ост-Индской компанией, то я сделала анализ наших рисков, — она подтолкнула к Питеру тетрадь.

Тот просмотрел расчеты и, подняв бровь, задумчиво сказал: «Получается, что Индия выгодней Молуккских островов».

— Значительней, — отозвалась Констанца. «С точки зрения политики легче договориться с одним Великим Моголом, чем с десятком туземных вождей, это первое, и второе — Констанца стала загибать пальцы, — пряности, драгоценные камни, шелк, поташ…

— Порох, — усмехнулся Питер и сложил кончики пальцев. «И еще опиум».

— Именно, — Констанца кивнула.

Питер потянулся за бокалом и, отпив вина, покрутил небольшой глобус, что стоял между ними.

— Пиши, — велел он.

— Фактория в Бантаме — это первое, второе — раз в Гоа сидят португальцы, то нашим судам надо причаливать здесь, — он указал на западное побережье Индии, севернее, в Сурате, и третье — Коромандельский берег, потому через него идут китайские товары. Вот наши цели на пять лет. И сделай мне к следующей неделе расчет возможной прибыли по всем перечисленным нами позициям, — добавил он, — не только по пряностям.

— Хорошо, — отозвалась Констанца, и Питер вдруг заметил, как огонь камина играет в ее рыжих волосах. Он на мгновение закрыл глаза и подумал: «Когда она станет моей женой, у нее не будет времени заниматься всем этим. Дети, хозяйство. А жаль, она отлично считает, — юноша вздохнул, и, подняв длинные ресницы, добавил: «И учитывай возможные потери при перевозке, ну, я тебе показывал, как это делать».

Констанца кивнула, и, приподнявшись в кресле, помахала кому-то рукой. Питер обернулся и, встав, чуть поклонился: «Кузина Мирьям!»

Девушка, шурша платьем, прошла в кабинет, и, посмотрев на Констанцу, победно улыбнулась.

— Я и не сомневалась, — ласково сказала та.

— О чем это вы? — юноша зевнул и со значением посмотрел на часы. «Ну, как хотите, а я иду спать. Раз провожать тебя не надо… — он повернулся в сторону Констанцы.

— Нет, Джон знает, что я у вас остаюсь, — махнула рукой та. «А Мирьям тут переночует, миссис Марта разрешила, и Кардозо тоже».

— Ну, спокойной ночи тогда, — Питер забрал со стола расчеты, и добавил: «Еще перед сном просмотрю напоследок».

— Молодец! — горячо сказала Констанца, когда юноша вышел.

— Я уезжаю к вам в имение послезавтра, — улыбнулась Мирьям. «Ну, пойду с миссис Мартой поговорю, ты же еще работать, наверное, будешь, Питер тебя загружает?»

— Питер мне платит, — Констанца рассмеялась. «Да и потом, его анализы рисков и расчеты прибыли, — это ерунда, такое я и в десять лет делать могла.

— Я сейчас, — она порылась на столе и показала Мирьям книгу, — перечитываю Arithmetica integra Штифеля, он высказывает идею о том, что можно сопоставить геометрическую и арифметическую прогрессии и, таким образом, значительно упростить вычисления. Я хочу сделать расчетную таблицу по этому способу, ну, примерную, и отослать профессору Катальди, спросить его мнения.

Мирьям взялась кончиками пальцев за виски и закатила глаза.

— Не буду, не буду, — рассмеялась младшая девушка и подтолкнула ее к двери. «Иди уже к миссис Марте, она в кабинете своем. А спим мы в детской старой, мистрис Доусон уже постелила там».

Марфа обняла Мирьям и, прижавшись щекой к ее каштановым, пахнущим какими-то травами, волосам, сказала: «Ну, я всегда знала, что ты смелая девочка. Мама твоя так же бы сделала, уверена»

— А вы? — Мирьям нашла ее руку, и стала перебирать нежные, унизанные алмазами пальцы.

— Я тоже, — Марфа села на ручку кресла и, вдруг рассмеялась: «Хочешь кальян? Виллем привез, он-то трубку курит, мне и подымить не с кем. И табак у меня есть, и этот, гашиш, который боли снимает»

— У вас что-то болит? — нахмурилась Мирьям.

— Да ничего у меня не болит, — Марфа сняла кальян с персидского ковра, и, поставив его на стол орехового дерева, усмехнулась: «Вина тебе нельзя, женевера — мала еще, так хоть покурим. Голова от этого лучше работает, кстати».

Женщины сидели у камина. «Я тебе расскажу, — Марфа затянулась и передала наконечник племяннице, — у меня так было, когда я в Венеции жила, молодой еще. Мы с его матушкой тогда и познакомились».

Мирьям слушала, и потом тихо отозвалась: «И вам после этого не хотелось — ну, чтобы все стало, как надо? Тем более, вы же знали, что можно по-другому».

— Хотелось, конечно, — Марфа посмотрела на огонь. «Так хотелось, что, когда я увидела во Флоренции человека одного, и он понравился мне, — очень понравился, — то я сама ему все и предложила.

Мирьям ахнула и женщина усмехнулась. «А ты думала? Он мне отказал, правда, — Марфа помедлила, — я потом в Женеве с детьми была, и все ждала. Ну, может, приедет он, может, передумает? Виллема встретила, к мужу своему первому вернулась, а потом весть пришла, что казнили того человека. А вот Тео приехала, и сказала, что он жив был все это время».

— И сейчас жив? — Мирьям смотрела на женщину широко распахнутыми глазами.

— Мученическую смерть принял, — коротко, горько ответила Марфа. «За Тео, за мужа ее, за детей их — хоть и не знал их вовсе. Упокой Господь душу праведника. Ты вот что, — она глубоко затянулась, и выдохнула дым-, адмирал сегодня там, в Дептфорде, на верфях, он у миссис Смолл, — Марфа рассмеялась, — переночует.

— Так что завтра с утра, — Марфа посмотрела на племянницу, — встанем рано и будем купаться.

Долго. Заодно и расскажу тебе кое-что, так, разное.

Мирьям взглянула на красивую, лукавую улыбку женщины и тоже улыбнулась — легко, свободно.

Когда племянница ушла спать, Марфа открыла потайной кабинет, и, взяв чистый лист бумаги, разделила его на две колонки. Набросав два имени — справа и слева, она долго смотрела на них, а потом, вздохнув, стала писать — мелким, изящным почерком.

Джон спешился, и, кинув поводья слуге, помог Мирьям выйти из кареты. «Ты же никогда тут не была, да, — рассмеялся он, увидев глаза девушки.

— Очень большой, — благоговейно сказала Мирьям, глядя на серые башни. Замок стоял на холме, внизу, вдалеке виднелась серебристая лента Темзы, вокруг простирались веселые, рыжие перелески, и по дальней дороге, — Мирьям прищурилась, — ехала крестьянская повозка. Дул теплый, ласковый ветер с запада, равнина купалась в закатном, ярком солнце, и она, искоса посмотрев на Джона, вдруг почувствовала, что краснеет.

— Очень холодный, — Джон повел ее вверх, по огромной лестнице. «Он в семье уже триста лет, и ни одному Экзетеру так и не удалось его, как следует протопить. Я тоже не надеюсь. Но, — мужчина поднял бровь, — камины горят со вчерашнего вечера, да и осень мягкая, так что не замерзнем.

Ужин был уже накрыт, и Джон, проведя ее в маленькую, изящную, увешанную шпалерами столовую, извинился: «Я решил не открывать большой зал, нас только двое, а он строился в расчете на толпу голодных вассалов, которым сюзерен будет бросать кости с возвышения».

Мирьям расхохоталась и села в заботливо отодвинутое кресло.

— Ты же с моей кухни ничего не стала бы есть, — Джон улыбнулся, — так вот это, — он указал на стол, — все прямиком из порта, там у вас, оказывается, есть одно местечко, если как следует попросить, то навынос готовят. Посуда вся новая, конечно.

Девушка повертела изящную серебряную вилку и тихо спросила: «Зачем?»

— Затем, — Джон налил себе вина, а ей — виски, — что у меня тут полсотни человек прислуги, пусть, наконец, займутся делом. Мы их, разумеется, не увидим, хорошего слугу видно только тогда, когда этого хочет хозяин.

Он выпил и задумчиво сказал: «Не знаю, кем мне заменить дядю Мэтью, новый человек так быстро не доберется до винных подвалов короля Генриха».

Мирьям попробовала виски и удивленно сказала: «Вкусное!»

— А! — рассмеялся Джон. «Король Яков недаром столько времени сидел в Шотландии, он плохого не посоветует»

— Ты советовался с Его Величеством о том, каким виски меня поить? — потрясенно спросила Мирьям.

— Ну, разумеется, — Джон принялся за рыбу, — если уж я приглашаю гостей, то хочу, чтобы им у меня понравилось, и они бы потом вернулись, — он посмотрел на девушку и добавил: «Так что я постараюсь сделать так, чтобы тебе тут было хорошо».

— Я очень тебе благодарна, — вдруг сказала Мирьям, глядя в его светло-голубые, ласковые глаза.

Джон помолчал и ответил: «Если уж кому-то быть благодарным, то это мне».

Она вдруг покраснела, и, отложив вилку, протянув руку, погладила его пальцы.

— Тут очень красивый вид, — сказала Мирьям, стоя у огромного окна, что выходило на излучину Темзы. Джон взял у нее из рук серебряный бокал с виски, и, отпив, тихо ответил:

— Если следующим летом мне удастся освободить, хотя бы месяц, я тебя повезу в еще одно наше имение. Это севернее, в Озерном краю, там совсем простой дом, охотничий, на мили вокруг никого нет. Будем ловить рыбу в ручье, и жарить ее над очагом, — он улыбнулся.

Мирьям поставила бокал на каменный, широкий подоконник и неслышно проговорила: «Я совсем ничего не знаю, Джон. Ну, кроме… — она не закончила.

— Я здесь для того, чтобы ты все это забыла, и узнала, что бывает иначе, — он вдруг смешливо подумал, глядя на ее нежную, белую, чуть приоткрытую пышным кружевным воротником шею: «Она же выше меня. Ненамного, правда. Ну и хорошо, — Джон бережно взял ее за руку и спросил: «Что бы ты хотела сейчас?».

— Чтобы ты мне рассказал, — она повернулась к нему. «Как это будет. Пожалуйста».

Джон приложил палец к ее губам и улыбнулся: «Нет. Ты мне расскажи, как это будет».

Мирьям покраснела и вдруг, потянувшись, приложилась губами к его щеке — быстро, мимолетно. «Вот, — сказала девушка, — вот так, лорд Джон».

Он вдохнул запах фиалок и улыбнулся: «Если уж ты хочешь соблюдать формальности, то:

«Ваша Светлость», дорогая моя»

— А чего хочет ваша светлость? — глаза Мирьям — карие, огромные, — были совсем рядом.

— Устанешь слушать, — Джон склонился над ее рукой и медленно, очень медленно провел губами по ладони, по каждому пальцу, по нежному, тонкому запястью.

— Еще, — требовательно сказала девушка. «Еще так!».

— Конечно, — Джон все не отрывался от ее руки. «Ты только помни — я здесь для тебя».

Высокий, серебряный подсвечник горел у огромной, резной, с балдахином кровати. Джон вдруг подумал: «Господи, я никогда, ни у кого не видел такого тела. Она вся — как будто из жемчуга сделана».

Каштановые волосы разметались по ее спине, и Мирьям, откинувшись назад, шепнула: «Я и не думала, что так бывает, что так может быть. Еще! Пожалуйста!»

— Сколько угодно, — она усадил девушку поудобнее и вернулся к своему занятию. «Как сладко, — он чуть не застонал вслух. «Слаще всего на свете».

Она закричала, — низким, почти звериным голосом, и, опустив голову на его плечо, тяжело дыша, сказала: «Вот теперь, да»

— Уверена? — светло-голубые глаза нежно взглянули на нее.

Мирьям кивнула и ахнула, — он мгновенно оказался сверху, и девушка, раскинув руки, скомкав шелковые простыни под ними, спросила: «Что ты делаешь?»

— Ласкаю тебя, что, — усмехнулся Джон. «Пора бы и привыкнуть, дорогая моя, я этим, уже который час занимаюсь».

— Так хорошо, — она оперлась на локти и широко развела ноги. «Да, да, вот так, пожалуйста, еще!»

Мирьям поймала его руку, и, поцеловав влажные пальцы, потребовала: «Не останавливайся»

— Не собираюсь, — он поцеловал стройную шею, острые ключицы, маленькую, белую грудь и только велел себе потерпеть еще, как Мирьям, приподнявшись, велела: «Дай мне, я тоже хочу».

— Ну, так возьми, — Джон направил ее руку. «Возьми, потрогай, тут все для тебя уже готово, и даже более того».

Мирьям рассмеялась: «И точно, более того. Иди сюда, — девушка притянула его к себе, и Джон, закрыв глаза, чувствуя ее губы, опустив пальцы в мягкие локоны, — подчинился.

— Пожалуйста, — попросила она потом, оторвавшись от его тела. «Я так хочу тебя, пожалуйста».

Это было совсем по-другому — подумала Мирьям, — ощущая его тело, отдаваясь ему — с радостью, с удовольствием, обнимая его, прижимая к себе. Она закричала — громко, и потом, с наслаждением услышав его стон, шепнула: «Я сейчас буду кричать, пока не охрипну».

— Сколько угодно, — ответил Джон сквозь зубы. Она была вся мягкая и огненная, обжигающая руки, высокая, — выше его, — и она была вся — в его власти. «Господи, — подумал Джон, — за что мне такое счастье?». Он приник к ее уху и тихо, задыхаясь, сказал: «Вот сейчас». Алые губы приоткрылись, и девушка, скользнув вниз, сказала: «Я вся твоя».

Потом она потянулась за виски и велела, отпив: «Попробуй».

— Не могу оторваться, — пробормотал Джон между поцелуями. «Да и кто бы смог? Я потом тебе еще кое-что покажу, тебе понравится»

— С тобой, — Мирьям подняла бровь, — мне уже все нравится. Она вдруг приподнялась на локте и, озорно глядя на него, сказала: «И, кстати, тебя нельзя называть «Маленький Джон», это вводит в заблуждение».

— Я люблю удивлять, — он уложил ее рядом, и, поцеловав каштановый, сладкий, щекочущий губы затылок, велел: «Теперь спи, я тебя сейчас убаюкаю, и пойду работать».

— Работать? — сладко зевнула она.

— Дорогая моя любовница, — Джон провел губами по ее спине, — у меня новый король, я уже раскрыл два заговора против него, а еще назревает и третий, судя по всему. Так что, как бы я ни хотел, — он добрался до талии и Мирьям рассмеялась: «Что, и ниже отправишься?»

— Непременно, попозже просто, — ответил он. «Так вот, — как бы я ни хотел проваляться тут с тобой неделю, я все же иногда буду тебя бросать. Ради Англии».

Он накинул халат на соболях, и Мирьям, опустив руку вниз, потянувшись, томно сказала:

«Ну, к такой сопернице я не ревную».

Джон наклонился, и, поцеловав ее в губы, рассмеялся: «Я тебя поведу после завтрака в картинные галереи, там висит Венера работы синьора Тициана Вечелли, папа ее у герцога Урбинского купил. Ты сейчас лежишь точь-в-точь, как она».

Мирьям проводила глазами мягко закрывшуюся дверь, и, устроившись в пене кружев и шелка, свернувшись под меховым одеялом, заснула — крепко, как в детстве.