Мальчик остановился на откосе холма и посмотрел на океан. Он лежал перед ним — бескрайний, огромный, простирающийся до горизонта. Легкий ветер ерошил темные волосы ребенка. Мальчик знал, что перед ним — залив, настоящее море было на той стороне полуострова, — но все равно — ему нравилось приходить сюда.

Где-то далеко, на том берегу, был континент. Мальчик вздохнул, и, присев на сочную, свежую траву, опустив подбородок на колени, сказал себе: «А ведь там тоже — земля без конца, и где-то — еще один океан. Теперь не получится стать моряком, а жалко. Ну, что делать». Над его головой, кружились, перекликаясь, чайки. Мальчик, помахав им рукой, разочарованно сказал: «А хлеба-то я вам не взял, забыл».

— Ну да ничего, — он вскочил на ноги, — легкий, высокий, сероглазый, — завтра принесу. А пока рыбу ешьте, у вас ее много, — он взглянул на белый, влажный песок пляжа, и вдруг, на мгновение, закрыв глаза, стиснув кулаки, сказал себе: «Не смей! Ты уже большой, не смей плакать!»

Мальчик стер слезы, и не выдержал — зарыдал, опустившись на траву, пряча лицо в коленях.

— Не надо, — раздался сзади тихий голос. Он повернулся, и, не глядя, прижавшись мокрой щекой к черному, траурному платью матери, расплакался еще сильнее. Полли гладила сына по голове, следя за серыми волнами, а потом сказала: «Хочешь, сходим к папе? Или тебе надо побыть одному?»

Александр шмыгнул носом, и, утерев лицо рукавом льняной рубашки, — кивнул, взяв мать за длинные, смуглые пальцы.

Полли встала, держа сына за руку, — подол платья бился на ветру, и, оглянувшись на залив, подумала:

— Правильно я сделала, что не отпустила Александра с месье де Шампленом на континент.

Ребенку еще семи лет не было, какие экспедиции? Он, конечно, рвался, бедный, просил меня — хоть посмотреть на то место, где Фрэнсис погиб. Ну, ничего, осенью уезжаем уже отсюда, тем летом кораблей не было, а в сентябре — месье де Шамплен обещал, что обязательно отплывем. Бедная матушка, думает, наверное — случилось что-то, почту-то никак не послать.

Кладбище было небольшим и ухоженным. «Климат тут хороший, — вздохнула Полли, открывая деревянную калитку, — вон, те из колонистов, что в предыдущем поселении жили, на острове Сен-Круа, говорят, что там гораздо хуже было. Ну, и аптека моя помогает, конечно».

Женщина и ребенок остановились у простого камня с крестом.

— Мама, — Александр поднял глаза, — а потом можно будет папу похоронить дома, в Англии? Ну, осенью, как мы уедем.

Полли помолчала, и, наклонившись, поцеловала сына в затылок: «Мы вернемся за папой, милый, обещаю. Ты же знаешь — мы сначала плывем в Ля-Рошель, потом едем в Париж, и только после этого — домой. Папа же говорил с тобой о его работе, ты понимаешь — пока надо, чтобы его могила была здесь».

Александр кивнул, и, погладив камень, сказал: «Вот, папа, я пришел. Давай я тебе все расскажу, хорошо? И про учебу тоже».

— Ты побудь с папой, — ласково попросила Полли сына, — а я в аптеку пойду, сегодня индейцы должны приехать, надо для них снадобья подготовить.

Она еще раз поцеловала Александра, и, уже у выхода, оглянулась — мальчик стоял, склонив голову, что-то тихо говоря.

Полли посмотрела на черный, детский камзол, на маленькую шпагу, и подумала: «Господи, сирота. Мы с Мэри в пять лет сиротами остались, а этот — в шесть. Как раз прошлым годом, в это же время месье де Шамплен вернулся с континента. С телом Фрэнсиса, в закрытом гробу. Я же просила его, умоляла — хоть бы на мгновение взглянуть на его лицо. А он тогда посмотрел куда-то в сторону и ответил: «Да там и лица нет, мадам Полина, мы же долго его везли, да и жарко уже. Простите».

В аптеке было тихо и пахло травами. Хирург, месье Довилль, высунул голову из своей приемной и весело сказал: «А я вас уже заждался, мадам Полина, микмаки приехали, два десятка человек на этот раз. Вождь с месье де Шампленом разговаривает, а остальные сейчас придут, так что начинаем прием».

Полли улыбнулась, и, поправив черный холщовый чепец, засучив рукава платья до локтей, надев передник, направилась к колодцу, что стоял в центре большого, мощеного камнем двора, — надо было греть воду.

— Жалко, что вы уезжаете, конечно, — зорко взглянул на нее Довилль, когда она внесла большой медный таз с прокипяченными инструментами. «Все-таки и библиотека на вас держится, и в театре вы играли, мадам Полина…

Полли улыбнулась, раскладывая стальные ножи на полотенце: «Ну, месье Довилль, у меня сын, мальчику надо учиться, он способный ребенок, а пока тут появится университет — Полли пожала плечами, — много воды утечет».

В дверь постучали, и Полли, впустив высокую, в расшитом бисером кожаном халате, женщину, с ребенком в перевязи, вежливо сказала, подбирая слова: «Садитесь, пожалуйста!».

— И язык местный выучила, — вздохнул про себя Довилль, осматривая ребенка. «Как полгода со дня смерти ее мужа прошло — уж кто только ей руку и сердце не предлагал. Я тоже, кстати. Жалко ведь — красивая женщина, молодая еще, хозяйственная, умная, и сын у нее прекрасный. Но нет, не хочет, не хочет, говорит, нечего ей тут делать, домой тянет, во Францию. И хорошо, что месье де Шамплен придумал эту историю, — месье Франсуа якобы утонул. Не надо ей знать, что муж ее повесился, ни к чему это».

В большом, бревенчатом обеденном зале жарко горел очаг. Полина остановилась на пороге — мужчины сразу же поднялись, и звонким голосом сказала: «Уважаемые кавалеры Ордена Веселья! Библиотека будет открыта сразу после трапезы, и вы сможете обменять книги.

Также завтра, в библиотеке, месье Лекарбо будет читать свои новые стихи, и переводы индейских песен, приглашаются все!»

Она поймала взгляд Александра — сын сидел рядом с де Шампленом, и, открыв рот, восторженно что-то слушал, и, помахав ему рукой, вернулась в боковую комнату, где ели женщины.

Полли хозяйским взглядом оглядела стол и, садясь, проговорила: «Завтра с утра нас ждут огороды, уважаемые мадам! Надо прополоть грядки и начинать высаживать семена, лето обещает быть теплым, так что к осени мы будем уже с овощами».

— Все равно от цинги они не спасут, — вздохнул кто-то из дам.

— Отчего же, мадам Маргарита — Полли принялась за рагу из лесных голубей, обильно сдобренное пряностями, — месье Довилль говорит, что свежие овощи и свежее мясо — вот лекарство от цинги. Ту зиму, благодарение Господу, миновали без нее, — Полли перекрестилась, — и эту минуем.

— Вы-то уезжаете, мадам Полина, — поджала губы мадам Маргарита, — бросаете нас. В Париже, конечно, ни о какой цинге и не слышали.

— Да, — мечтательно заметила еще одна женщина, — пройтись бы по лавкам, я уж и забыла, какие они — кружевные рубашки.

— Мадам Луиза, — Маргарита понизила голос, — сами знаете, тут у нас так мало женщин, что наши мужья рады не то, что кружевам, а даже и самому простому холсту, главное — чтобы мы его вовремя сняли, — женщины расхохотались и Полли тоже улыбнулась.

Вечером она плотнее укрыла Александра — мальчик настаивал на том, чтобы спать с открытыми ставнями, а ночи еще были прохладными, и, пройдя к себе, стала приводить в порядок рецепты лечебных снадобий. Полли на мгновение отложила перо, и, посмотрев на нежное, вечернее небо, услышав шорох волн под холмом — вздохнула.

Потом она легла в широкую, пустую кровать, и, свернувшись под меховым одеялом, глядя на дощатую стену, — стала ждать, пока ее глаза закроются.

Ей снился Париж. Фрэнсис распахнул ставни в томную апрельскую ночь, и, обернувшись, сказал: «Вообще, я не понимаю, почему люди не устраивают три или четыре венчания? Мы могли бы с тобой, скажем, еще и в Стамбул отправиться, Роберт мне про него много рассказывал. И там бы тоже поженились. Ну, или в Индии, у Великого Могола».

— Признайся, — лениво заметила Полли, протягивая обнаженную, смуглую руку за бокалом вина, — тебе просто хочется получить еще один серебряный сервиз, ну, или шпалеры.

Она лежала на огромной кровати — спальня дяди Мэтью была отделана шелком цвета морской воды, и Фрэнсис, наклонившись над ней, проведя губами по спине, ответил: «Отчего же? Может быть, мне хочется попробовать еще чего-то, дорогая моя жена!»

— Ты уже все попробовал, — Полли оперлась на локти и томно развела ноги. «Последний бастион, — она не выдержала и рассмеялась, — пал, ваша светлость граф, вы завоевали всю крепость».

— Насчет этого последнего бастиона, — Полли почувствовала его губы и застонала, — я бы хотел еще раз его посетить, — Фрэнсис тоже улыбнулся, — ну, если ты не против, конечно.

— Я с таким удовольствием сдавалась на милость победителя, — Полли встряхнула темными локонами, и посмотрела на мужа через плечо, — могу ли я ему отказать?

Потом она лежала головой на его груди, еле дыша, и Фрэнсис, целуя ее, задумчиво сказал:

«Я собираюсь часто навещать этот бастион, так что готовься. Уж больно мне там понравилось".

Полли прижалась к его губам, и, взглянув на разорванные кружева простыни под ними, шепнула: «Ты же слышал, мне тоже!»

Женщина проснулась, и, вытерев лицо, сжав до боли пальцы, тихо сказала: «Господи, даруй ему покой. Господи, ну я прошу тебя, ты же можешь». Она подтянула к себе подушку и заплакала — едва слышно, уткнувшись лицом в грубый холст.

— Тут надо осторожней, — капитан Николас Кроу повернулся к первому помощнику, — давайте карту, мистер Девенпорт, — фарватер за эти годы мог измениться, залив довольно мелкий. Не хватало нам еще сесть на днище у самого берега, после всех наших странствий. К тому же здесь самые высокие приливы из всех, что я видел, до сорока футов.

Девенпорт посмотрел на зеленые склоны холмов по правому борту и спросил: «Вы же здесь с этим французом, капитаном де Шампленом плавали, да?»

— Да, — Ник медленно, аккуратно поворачивал румпель — «Независимость» шла под половинными парусами, ловя легкий ветер с юга. «Как раз четыре года назад, мистер Девенпорт. Мы тогда вместе пошли на север, до устья реки Святого Лаврентия, и расстались — Сэмуэль хотел по ней спуститься, ну а я, — капитан смешливо потер нос, — хотел пойти дальше, мистер Девенпорт».

— Ну, — протянул помощник, сверяя по карте очертания берегов, — вы же из тех, кто всегда ходит дальше других, капитан Кроу.

— О моем покойном отце так говорили, — Ник внезапно, нежно, улыбнулся, — а я еще молод, мистер Девенпорт, мне сорока нет, мне до отца еще расти и расти.

— Сэр Стивен такой был один, да, — согласился помощник и подняв голову, закричал: «Эй, на марсе! Вы там заснули, что ли? Даже мы уже видим флаги по правому борту».

Ник взял подзорную трубу и хмыкнул:

— В Сент-Джонсе я пил с капитаном Хейном, ну голландцем, который дрался с португальцами в Мозамбике, он мне рассказывал, что у него был мальчишка, юнга — зорче него Питер еще никого не встречал. Вот бы нам такого. Это парень сам себя звал Вороненком, — Ник рассмеялся, — был бы мой отец жив — наверняка взял бы его к себе, просто за наглость».

— Ну, — заметил Девенпорт, — вас же тоже Вороном зовут, капитан — можете, и вы его нанять, этого мальчика.

— Пойди, найди его теперь, — Ник внимательно разглядывал вершину холма, — Питер мне рассказал, что парня этого ранило в Мозамбике — ну, в руку, неопасно, а потом, когда они вернулись на Карибы, его кто-то из французов сманил к себе на корабль. Уж больно мальчишка лихой, судя по всему.

Он отложил подзорную трубу, и, широко улыбнувшись, сказал:

— Бросаем якорь, мистер Девенпорт. Мой друг месье Сэмуэль — вон он, его уже и без подзорной трубы видно, — тут недурно укрепился, посмотрите сами. Мы же хотели пополнить запасы пресной воды и провизии, а то до Карибского моря путь неблизкий, заодно и отдохнем. Спускайте шлюпку, я потом пришлю гонца из поселения.

Ник спрыгнул в мелкую, прозрачную воду, и вдруг подумал: «Молодец Сэмуэль, красивое место для форта выбрал, и гавань отличная — три или четыре корабля свободно встанут».

— Николя! — маленький, быстрый капитан де Шамплен сбежал вниз, к небольшой бухте и раскрыл объятья. «В следующий раз, как будешь подходить, выкинь хоть какие-нибудь сигналы, а то мой дозорный едва ногу не сломал, спускаясь с вышки, торопился мне сообщить о том, что видит флагманский корабль испанской эскадры.

— Заведи себе дозорных, которые не будут путать английский язык с испанским, — рассмеялся капитан Кроу.

Нагнувшись, — он был выше де Шамплена на две головы, — мужчина обнял его:

— Как же я рад тебя видеть, Сэмуэль! В Сент-Джонсе, когда я стоял на зимовке, мне говорили, что вы собираетесь основывать поселение, но, честно говоря, — Ник вскинул голову и осмотрел крепость на холме, — я не думал, что вы так быстро управитесь.

— Мы уже здесь два года все-таки, Николя, — рассмеялся де Шамплен, — да и трудов много вложено было. А ты, — он окинул друга взглядом, — стал еще шире в плечах, сразу видно — уже не мальчик.

— Тридцать шесть осенью, — Ник похлопал француза по плечу. «А насчет обороны — мои семьдесят пушек разнесли бы твой форт по бревнышку, я ведь как после Сент-Огастена, шесть лет назад, взял на борт запасы пороха и ядер, так они у меня и лежат. Ну, ничего, на юге пригодятся. У тебя же здесь, сколько орудий? — капитан Кроу оценивающе посмотрел на крепость, — меньше тридцати, наверное?

— Два десятка, — неохотно ответил де Шамплен, — да кого тут бояться? Микмаки — люди мирные, уже и креститься стали, на мессу приезжают. А ты что, там, у себя, на севере, так и не заряжал пушки? — удивился он.

— Сам же знаешь, — Ник легко поднимался наверх, к воротам форта Порт-Рояль, — за три зимовки во льду, мне ни разу не понадобилось стрелять. Не в кого было, дорогой Сэмуэль.

— А что Северо-Западный проход, — де Шамплен приостановился, — нашел ты его?

— Нашел бы, — капитан Кроу положил руку на эфес клинка, изукрашенный золотыми наядами и кентаврами, — повесил бы шпагу моего отца в кабинете, над камином, а сам бы уже получал звание рыцаря из рук короля Якова.

— Но, Сэмуэль, у меня еще все впереди, — он поднял красивую бровь, и добавил: «У меня просто остались кое-какие дела на юге, а потом я вернусь, туда, — он указал в сторону шумящего в скалах океана, — и добьюсь своего».

— Так, — де Шамплен обвел рукой просторный, чисто выметенный двор крепости, — сейчас ты со мной пообедаешь, а потом я тебе все тут покажу. Винный погреб у нас полон, — смеясь, добавил, француз, — разумеется.

— А что на обед? — заинтересованно спросил Ник, разглядывая крепкие, срубленные из вековых деревьев дома. Из раскрытых ставен доносился мужской голос: «А теперь Александр расскажет нам, что такое аблатив!»

Капитан Кроу в ужасе зажмурился: «И тут латынь, Господи, я думал, хоть в Новом Свете мы от нее откажемся, однако нет — притащили, мучают детей! Три года ее учил в школе — и ничего не помню».

— Ну, — Шамплен открыл тяжелую дверь обеденного зала, — не преувеличивай, я сам видел, как ты читал «Комментарии» Цезаря.

— Это вот как раз — для школяров, — отмахнулся капитан Кроу. «Я бы их перечитал, кстати, мои медведь съел».

— Как это? — француз открыл рот.

— Пошли в небольшую экспедицию, когда стояли на зимовке, — Ник уселся на широкую скамью, и, потянувшись, сказал: «Хорошо!», — ну, медведь напал на наш тент. Мы его застрелили, а вот вещи, — он смешливо развел руками, — было уже не вернуть. Так что на обед?

— Рагу из оленины и пирожное с марципаном, наши дамы пекли, — де Шамплен разлил вино, и заметил: «А «Комментарии» у нас есть в библиотеке, можешь взять, пока ты здесь.

— Спасибо и, — Ник поднял бокал, — как у вас говорят, votre santé!

— Да, — вдруг, задумчиво, сказал де Шамплен, — твой отец же дружил с капитаном Гийомом. Ну да то были другие люди, нам не чета. Ешь, олень этот как раз повисел в кладовой столько, сколько нужно, я сам мясо проверял.

Ник попробовал, и, облизнувшись, сказал: «Я смотрю, ты сюда и специи с пряностями привез, не забыл. А что касается пушек, дорогой Сэмуэль — попроси у короля Генриха побольше, они тебе пригодятся».

— Ты знаешь чего-то, чего я не знаю? — усмехнулся де Шамплен.

Ник выпил еще, и, вздохнув, ответил: «Нет, милый мой французский друг, я просто догадываюсь».

На южном слоне холма виднелись аккуратные квадратики огородов. Ник вдруг присел, и, набрав в ладонь земли, улыбаясь, сказал: «Вот всю жизнь на морях, Сэмуэль, у отца покойного в шесть лет на камбузе рыбу чистил, а все равно — он понюхал землю, — иногда думаю, осесть бы на одном месте, завести семью, детей…

— Ты можешь жениться, ну, там, у себя, в Англии, — удивился Сэмуэль.

— Если бы я встретил ту, ради которой был бы готов бросить море, — Ник распрямился и отряхнул руки, — так бы и сделал. Ну, ходил бы из Дувра в Кале и обратно — мужчины расхохотались.

— Или, — вдруг, задумчиво, продолжил Ник, — ту, что согласилась бы отправиться со мной на край земли и даже дальше. Но, Сэмуэль, первой я пока не нашел, а вторых — Ник скорчил веселую гримасу, — их не бывает. Это так, мечты, не более. А что пшеница?

— Не растет, — вздохнул Сэмуэль. — Для нее нужен более мягкий климат. Были бы мы южнее…

— Южнее, да, — пробормотал Ник, глядя на спокойные волны залива. — Хотя рыбалка и охота тут, наверное, отличные, не голодаете.

— Я боялся цинги, — признался Сэмуэль, засунув руки в карманы камзола, — сам знаешь, это бич северных поселений. На острове Сен-Круа у меня с десяток колонистов от нее умерло.

— Лимонный сок, — рассмеялся Николас. — Мы им две зимы спасались, а потом, — он помолчал, — я посмотрел на туземцев и подумал — эти-то о цинге вообще не слышали, а лимонов у них, понятное дело, нет. Свежее, сырое мясо, Сэмуэль, и особенно — тюлений жир — вот, что нам помогло.

Де Шамплен с отвращением закашлялся.

— Слава Богу, нам не надо этим пробавляться, — с гордостью сказал он, — овощи в прошлом году удались на славу, да и ягоды мы собрали, держали в холодной воде, а потом заморозили.

Мимо них с криками пронеслись дети. Высокий, темноволосый мальчик задержался, и, вскинув голову, спросил: «А вы капитан с того корабля, что стоит в бухте, да?»

— Месье Николя, — протянул руку капитан Кроу.

— Рад знакомству, — мальчик поклонился. — А я — Александр.

— Расскажешь про аблатив? — широко улыбнулся Николас.

Мальчик расхохотался и ответил: «Только если вы научите меня вязать узлы, капитан!»

— Договорились, — мужчина потрепал его по плечу. «Собирай друзей, шлюпка будет ждать вас завтра, после занятий. Пока я тут — хоть морскому делу немного научитесь».

— Спасибо! — восхищенно сказал Александр. «Большое вам спасибо!»

Он побежал вниз, и мужчины услышали восторженный крик: «Так, все сюда! Капитан Николя разрешил нам отправиться на его корабль!»

Николас ухмыльнулся: «Я в его годы уже на марсе стоял, сколько ему, лет десять?»

— Да семи еще не было, — вздохнул де Шамплен, — он просто высокий, в мать. Жалко мальчика, осиротел прошлым годом. У меня всего трое тут умерло — двое от болезней, а его отец, — он кивнул на берег, где мальчишки шлепали по воде, — повесился. Отличный был человек месье Франсуа, — де Шамплен помолчал, — только ведь ты, Николя, тоже не первый год в Новом Свете, знаешь, — от хорошей жизни сюда мало кто едет.

— Это точно, — вздохнул капитан Кроу, и, подняв какой-то камешек, повертел его в руках.

— Ну вот, — продолжил де Шамплен, — я, как увидел его семью, сразу понял — что-то у них случилось в Старом Свете, от чего они пытаются убежать.

— Да вот, — он повернулся, чтобы идти обратно в форт, — не получилось у него. Даже записки не оставил, мы как раз были в экспедиции, на континенте, — он махнул рукой в сторону залива, — я его и нашел, в лесу. Вдове, понятное дело, сказали, что он утонул.

— А так — он пожал плечами, — смелый, честный, порядочный, и оружием владел отменно — я даже не ожидал от какого-то провинциального нотариуса. Вообще очень полезно, Николя, иметь в экспедиции хоть одного чиновника, — де Шамплен усмехнулся, — он мне все записи в порядок привел. Вдова еще тем летом хотела уехать, да кораблей не было, а потом, как полгода прошло, мы все стали ей руку и сердце предлагать. Я первым, — Сэмуэль развел руками, — но нет, не хочет, не хочет. Осенью забирает сына и плывет в Ля-Рошель.

— Там такая красавица? — удивился капитан Кроу.

— Да не в этом дело, — сердито ответил де Шамплен, — хотя глаз не отвести, конечно. Сам же знаешь, Николя — в наших краях уныние страшнее цинги. Придумала — мужчина расхохотался, — Орден Веселья, мы теперь все — его рыцари, есть тут у нас один юноша, стихи пишет — заставила его сочинить пьесу, комедию, и мы ее разыграли. Библиотеку в порядок привела, в общем, — он вздохнул, — была бы моя воля, я бы мадам Полину запер тут, в Порт-Рояле, и никуда бы не отпускал. Пошли, познакомишься с ней, заодно она тебе «Комментарии» Цезаря выдаст.

Николас обернулся на сверкающий под летним солнцем океан и подумал: «Ну да, пару недель можно тут побыть, а потом, — он усмехнулся про себя, — капитан Вискайно. На этот раз он от меня не уйдет».

— Скажи, — небрежно спросил он де Шамплена, когда они уже подходили к высокому частоколу, что окружал форт, — а что об испанцах слышно? Мой старый друг — Ник дернул щекой, — капитан Вискайно, все еще в Новом Свете?

— Твой старый друг, — де Шамплен остановился, — лежит на кладбище в Риме, уже два года как, дорогой Николя.

— Вот оно, значит, как, — капитан Кроу прислонился к ограде. «Умер в своей постели, мерзавец».

— О, — де Шамплен присвистнул, — так ты ничего не знаешь, ну да, ты тогда в льдах сидел.

Капитана Себастьяна убили, громкое дело было.

— Причем убил, — Сэмуэль поднял голову, — какой-то чиновник папской канцелярии, представь себе. Его так и не нашли, он пропал после этого. Ну, видимо, Вискайно ему сильно насолил — говорят, — де Шамплен понизил голос, — этот чиновник его изуродовал до неузнаваемости, выколол глаза, отрезал язык и еще кое-что, а потом сунул головой в камин, лицом прямо на угли, и держал так, пока Вискайно не умер.

— Да, — Николас поежился, — не хотел бы я перейти дорогу такому человеку.

— Ну, в общем, — рассмеялся де Шамплен, — многие, включая тебя, должны его благодарить.

Пошли, — он подтолкнул капитана, похвастаюсь тебе нашей библиотекой. И школа есть, и университет обязательно будет, не сомневайся.

— Здесь? — удивленно спросил Николас, показывая рукой на небольшой двор поселения.

— Нет, — ответил де Шамплен, заходя в прохладный, темноватый коридор, — мы ведь пойдем дальше, Николя, на восток. Там, впереди, целый континент и я намереваюсь сделать его владением Франции.

Капитан Кроу только тяжело вздохнул.

Полли посмотрела на стопку книг, что лежала перед ней, и, поправив темную прядь, что спускалась из-под чепца на смуглую, прикрытую скромным воротником шею, принялась за работу.

В открытые ставни были слышны крики детей. «Александр, — улыбнулась женщина, беря изящное издание «Комментариев». «Правильно, это в Бордо Фрэнсис его повел в книжную лавку, и он выбрал себе Цезаря. Нет, — она окунула перо в чернильницу, — не надо. Не надо вспоминать Бордо. И все, что было потом — тоже не надо».

Она закусила губу и вздрогнула — в дверь постучали.

— А вот и мадам Полина, — ласково сказал де Шамплен. Женщина поднялась и капитан Кроу, смотря на нее, сглотнув, сказал: «Рад встрече, мадам».

Она была высокой, — ниже его на голову, но все равно — высокой, стройной. Траурное платье облегало большую — Николас велел себе не смотреть в ту сторону, — грудь, и пахло от нее — розами, неуловимо, чуть заметно, будто в летнем, жарком саду.

Огромные, черные, с золотистыми искорками глаза взглянули на него и женщина сказала:

«Мой Александр уже прибегал похвастаться, что вы разрешили им побыть на корабле.

Большое вам спасибо, капитан…, - она наклонила голову.

— Николас Кроу, — мужчина увидел длинные, смуглые пальцы, что сжимали переплет книги и добавил: «Я англичанин».

— Я поняла, — темная бровь поднялась вверх, губы- цвета граната, — улыбнулись, и она рассмеялась: «Акцент вас выдает».

— Ну, мадам Полина, покажите капитану библиотеку, а я откланяюсь, с вашего разрешения, — вмешался де Шамплен, — пора ехать к микмакам за мехами.

— Счастливого пути, Сэмуэль, — Николас все никак не мог отвести от нее глаз.

Она подождала, пока дверь закроется, и, решительно протянув руку, опустив засов, прислонилась к ней спиной, так и держа в руке «Комментарии».

— Здравствуйте, кузен Ник, — сказала женщина, дрогнув ресницами. — Я — Полли Кроу, дочь миссис Марты и вашего дяди Питера. Здравствуйте.

Николас открыл калитку кладбища и пропустил Полли вперед. Она подошла к простому камню и сказала: «Вот, здесь мы и похоронили Фрэнсиса. Александр так плакал, так плакал, сами понимаете, кузен Ник, он был очень привязан к отцу».

— Мне так жаль, кузина Полли, — он на мгновение коснулся ее плеча и вздрогнув, опустил руку. — То, что сделал ваш муж — это ведь я должен был сделать, кузина. Отомстить за отца, за кузину Тео, за Беллу.

Она подняла голову и, глядя в лазоревые глаза, сказала:

— Но ведь кузина Тео и ваша сестра живы, Ник. Были живы, когда мы бежали из Рима. Тео — ее с семьей мой отчим, адмирал Виллем, — нашел в Японии и привез в Лондон, она ведь ушла от Вискайно, слава Богу, к своему первому мужу. А Беллу Вискайно похитил и оставил в монастыре, в Картахене, Фрэнсис у него это выведал. Моя матушка должна была ее привезти в Лондон, я написала письмо почерком Вискайно и приложила его печать.

Николас побледнел и ответил:

— Господи, кузина Полли, я ведь и не чаял уже, я Беллу последний раз видел, как ей два месяца было. Но все равно, — он встряхнул головой, — я сам должен съездить в Картахену и удостовериться, что все в порядке — вашей матушке ведь уже много лет, — он вздохнул.

Полли вдруг улыбнулась — мимолетно. «О, кузен Ник, моя матушка кого угодно за пояс заткнет, поверьте. Тогда, — она задумалась, — если вы отсюда пойдете на Карибы, наверное, нам лучше здесь остаться, спокойно дождаться корабля и отправиться в Ля-Рошель».

Ник чуть не крикнул: «Нет!». Она стояла совсем рядом, на склоне холма пахло солью, свежестью, и немного — розами, от ее смуглой, теплой кожи.

За ее спиной шумело море, темное, уже вечернее, и Ник вдруг подумал: «Я не могу, не могу ее отпустить. Никогда, пока я жив».

Полли вдруг нахмурилась и сказала: «Хотя нет. Вы не знаете, кузен Ник, когда мы еще жили в Риме, там ходили разговоры, что у нас — ну, в Англии, — она рассмеялась, — хотят основывать постоянное поселение, в Новом Свете. Где-то севернее Сент-Огастена, этой испанской крепости».

— Да, мне в Сент-Джонсе рассказывали, — вспомнил Ник, — называется Джеймстаун, я даже его на карте отметил.

— Вот, — решительно сказала Полли, поправляя чепец, — туда вы меня можете отвезти, кузен?

Это ведь по дороге, если я правильно помню.

— Правильно, — вздохнул Ник, — только зачем вам туда, кузина Полли?

Женщина помолчала, и, указав на тропинку, что шла к берегу, попросила: «Давайте спустимся к морю, хорошо? Хоть Фрэнсис в нем и утонул, — она сжала губы, — но я его все равно люблю».

— И ты никогда не скажешь ей, что случилось с ее мужем, — жестко велел себе Николас, глядя на ее изящную спину. «Никогда, слышишь? И вообще, капитан Кроу, — если тебе уж так повезет, то ты будешь ее оберегать и защищать до конца дней своих, понятно?»

— Стойте, кузина Полли, — сказал капитан, обогнав ее. «Давайте-ка руку, и я вам помогу. Еще не хватало, чтобы вы поскользнулись».

Она протянула нежную, без колец и браслетов руку, и тихо ответила: «Спасибо вам, кузен Ник».

Уже сидя на каком-то камне, она помолчала, крутя в руках ленты чепца, и проговорила: «Мы ведь здесь не просто так были, кузен Ник, а по работе, ну, сами понимаете…, Мне надо рассказать о планах французов, об их обороне, да и вообще — она повела рукой в сторону форта, — я тут два года, у меня много опыта, я буду полезной в наших колониях».

Он помолчал и ответил, глядя на еще бледные звезды: «Вот поэтому я и отправился на север, кузина Полли. Испанцы — это другое дело, мы с ними воюем, а Сэмуэль — мой друг, я никогда бы не смог его атаковать. Так что, — он пожал плечами, — пусть тут все делят без моего участия, я предпочитаю искать Северо-Западный проход. Но вас я, конечно, отвезу в Джеймстаун, — добавил он.

— А потом? — она вдруг подняла глаза и повела плечами, будто от холода. Николас расстегнул потрепанный, темный камзол и строго велел: «Накиньте».

— Солью пахнет, — Полли на мгновение прижалась щекой к ткани. «А кто вам зашивает дырки от пуль, капитан Кроу? — она подняла бровь и коснулась пальцем грубого, но крепкого шва.

Мужчина не выдержал и рассмеялся. «В меня давно не стреляли, кузина Полли, на севере этого делать некому. Порвал, когда поскользнулся на льдине, и упал носом вниз. Сам же и зашил».

Полли расхохоталась и заметила: «Все равно получился героический рассказ, кузен».

— Потом? — он почесал густые, цвета темного каштана волосы. «Наверное, так и закончу свою жизнь во льдах, кузина. Там ведь так красиво, так красиво, — сказал он, глядя вдаль. «Какой у него голос, — подумала Полли, — будто самый тягучий, самый сладкий мед».

— Представляете, кузина Полли, — Николас подошел к самой кромке волн, — там ледяные горы выше собора Святого Павла, а, когда приходит весна — льды вскрываются, корабль идет по тихой, бирюзовой воде, а вокруг — тысячи тысяч птиц, киты, тюлени, белые медведи. Ты стоишь у румпеля, осторожно ведешь корабль этими бесчисленными проходами во льдах, и впереди у тебя нет ничего, кроме, — он нежно улыбнулся, — свободы.

— А вы? — он обернулся к женщине. «Что потом, кузина Полли?».

— Уеду в родовую усадьбу Фрэнсиса, буду воспитывать Александра и выращивать овощи, — озорно ответила Полли. «У меня очень хорошо получается, кузен Ник. Еще буду переводить, ну так, для себя, я тут на досуге читаю месье Рабле, — она сдержала улыбку, — и все время думаю — как это будет звучать по-английски? Ну и мистера Шекспира я бы с удовольствием услышала по-французски.

— Месье Рабле, значит, — Полли увидела искорки смеха в лазоревых глазах. «А вам не нужен помощник, кузина Полли?», — капитан Кроу повернулся к ней.

Полли, поднявшись, взяла плоский камешек и запустила его по воде.

— Какие глаза, — она искоса поглядела на мужчину. «У отца такие были — словно самая чистая, самая глубокая небесная синева».

— Ловко, — одобрительно сказал Николас. «Я бы мог чинить вам перья, кузина Полли, пропалывать грядки, заниматься с Александром верховой ездой и фехтованием, ну и вообще, — он пожал широкими плечами, — делать все для того, чтобы вы были счастливы — до конца наших дней.

— А льды, кузен Ник? — сама того не ожидая, спросила Полли. «Как же без них?»

— Буду возить сушеную рыбу из Норвегии, — он рассмеялся. «Там льдов тоже достаточно».

— Вот, кузина Полли, — он внезапно опустился на одно колено, — я вам все и сказал. Я, собственно, еще в библиотеке это все подумал, но — он улыбнулся, — три дня собирался с духом, уж простите. Я еще никогда не делал предложения.

— А ведь, — Николас усмехнулся, — Александр мне говорил, что вы любите Шекспира. Я его и не читал никогда, я, — капитан задумался, — тринадцать лет не был в Англии, кузина Полли. Так что, — он поднял лазоревые глаза, — пора и домой. Если вы позволите, — то с вами. Я, — Николас на мгновение прервался, — был бы очень, очень этому счастлив.

Она молчала, и Николас увидел, как блестят слезы в черных глазах.

Мужчина потянулся и нежно, осторожно взял ее прохладные пальцы.

— Я буду ждать сколько надо, — твердо сказал он. «Сколько вы скажете, столько и буду, кузина Полли».

Она посмотрела вдаль и вспомнила золото лесов и блестящую ленту Темзы под откосом холма. «Да, ведь Фрэнсис то же самое говорил, — подумала Полли. «Господи, и правда, тринадцать лет прошло. Нет, нет, нельзя, не смей, — приказала она себе, — нельзя!

— Вы не сможете ждать всю жизнь, — сказала Полли едва слышно, — кузен Ник. Таким, как я — женщина поднялась, — нельзя выходить замуж. Простите, — она, отвернувшись, сняла камзол, и, положив его на камень, пошла вверх по тропинке.

Ветер развевал подол ее платья, играл лентами чепца, темные волосы бились по стройной спине, и капитан Кроу, положив руку на эфес шпаги, сказал себе: «Ну, уж нет. Что бы там ни было — я с этим справлюсь. Обещаю, — добавил он, обернувшись к океану.

Тот ласково, знакомо зашумел и Николас улыбнувшись, повторил: «Обещаю».

— Голова не кружится? — спросил Николас у Александра. Мальчик перегнулся вниз, — они стояли на марсе, — и весело ответил: «Нет, капитан! Наоборот — ребенок раскинул руки и улыбнулся, — тут хорошо!».

— Это пока ветра нет, — ухмыльнулся Николас. «А ты попробуй тут удержаться в шторм, да еще когда дождь сверху поливает. Я, — он задумался, — ну да, уже восьми лет сюда в первый раз поднялся, на корабле своего отца».

Александр открыл рот и зачарованно сказал: «Ваш отец ведь Ворон, да. Мама мне о нем рассказывала. Я бы очень, очень хотел стать моряком, — мальчик погрустнел, — но теперь не получится. Мама мне сказала, что с вами можно говорить, ну — мальчик помялся, — вы ведь ее кузен…

— Можно, конечно, — ласково сказал Николас. «И о том, чем занимался твой отец — я тоже знаю».

— Ну вот, — мальчик вздохнул, положив изящную, красивую руку на канат, — я ведь единственный сын, дядя Николас». Он вдруг покраснел и пробормотал: «Ничего, что я вас так называю?».

— Так и надо, — капитан Кроу пригляделся и сказал: «Смотри, кит. Маленький, правда, на севере они больше».

Мальчик заворожено проследил за китом, и продолжил: «Ну вот, мне надо заниматься поместьем, землями — я не могу уезжать из Англии. А жаль, — Александр помолчал.

— Ты всегда сможешь завести бот и выходить на нем в море, — решительно сказал Николас.

«Поэтому давай-ка, спускайся на палубу, мы сейчас возьмем шлюпку и немного поучимся ходить под парусом. А потом ты отправишься делать уроки, а то твоя мама на меня рассердится».

— Она плачет, — нехотя сказал Александр, когда они уже возились со шлюпкой. «Ночами. Она думает, что я не слышу, а я все слышу». Мальчик прервался и стукнул кулаком по борту «Независимости». «Днем она веселая, а все равно — плачет. Почему так, дядя Николас?».

Капитан вздохнул и погладил мальчика по голове: «Даю тебе слово — я сделаю все, чтобы твоя мама никогда больше не плакала».

Александр ловко спустился по веревочному трапу вниз, и, уже сидя на веслах, тихо проговорил: «Спасибо вам, дядя Николас».

Полли вышла за частокол и, приставив ладонь к глазам, посмотрела на море. Оно лежало совсем рядом, среди мягких очертаний зеленеющих холмов, огромное, широкое, блестящее под закатным солнцем.

— А в Оксфордшире, у Фрэнсиса в усадьбе — там Темза, — подумала Полли. «Александр будет меня на лодке катать. Как вернемся в Лондон — надо будет поговорить с Джоном, чтобы тело Фрэнсиса отсюда кто-то забрал. Придумаем, как. И Мэри с Робертом, интересно, вернулись ли с Москвы? Энни взрослая девочка уже, десять лет ей, наверное, все же решили дома ее растить. Вот и хорошо, будем к ним в гости, на север, приезжать, — она улыбнулась и вдруг услышала мягкий, знакомый голос: «Я вам цветов принес, дорогая кузина».

— Кузен Ник, — она чуть покраснела и Николас подумал: «Господи, и, правда — смуглая роза».

— Спасибо, — она протянула руку за маленьким букетом ромашек, и Ник смущенно сказал: «Тут больше ничего нет. Но вы знаете, кузина, — он улыбнулся, — цветы, они ведь везде растут, даже там, на севере. Вы не поверите, я видел, вот этими глазами — такие маленькие, белые.

А мой отец — он ведь был на необитаемом острове, рядом с Ледяным Континентом, — он рассказывал, что встретил там подмаренник.

— Давайте погуляем, — внезапно сказала Полли, — такой вечер тихий, даже необычно. У нас тут редко когда бывает безветренно.

— Так, Мирьям, говорите, хорошо? — весело спросил Ник, когда они оставили за спиной серый частокол форта. «На акушерку учится? Ну да, как мачеха моя покойная, миссис Эстер, да хранит Господь ее душу».

— Как ваш отец в Лондон приезжал, — Полли посмотрела на мужчину, — мы с сестрой в деревне были, не видели его, но матушка нам много о нем говорила. И Мирьям, тоже, конечно — как ваш отец погиб, я еще в Лондоне была, она, бедная, так плакала. Она его очень любила.

— Мирьям, — Николас улыбнулся, — я ведь ее еще совсем маленькой помню. Я с ней воздушного змея запускал, косы ей заплетал. Жалко что, — он на мгновение прервался, — мой брат, Майкл, он из семьи ушел, я ведь и не знаю, где он теперь. Он учился, в Женеве, на священника, а потом, — Николас пожал плечами и замолчал.

Они стояли, глядя на океан, и Ник, вдохнув запах роз, решительно сказал: «Кузина Полли, то, что вы мне тогда сказали, на берегу…, Если я вам хоть немного по душе, пожалуйста, подумайте. Я сделаю все, чтобы вы были счастливы, вы и Александр. Я ведь еще никогда не любил, кузина Полли, хоть мне уже скоро тридцать шесть».

Женщина молчала, и Ник вдруг вспомнил закат над крышами Амстердама и тихий голос отца: «Как встретишь ту, без которой не сможешь жить, сынок — так не бойся, скажи ей об этом. Я говорил, — Ворон усмехнулся, — один раз, правда, мне ответили, что и без меня обойдутся. Ну да тоже так бывает, — он потрепал сына по плечу. «Но если не говорить — так еще хуже, помни».

— Можно ваш камзол, кузен Ник? — едва слышно попросила она.

— Конечно, — враз пересохшими губами ответил мужчина. «Конечно, кузина Полли».

Опустившись на землю, Полли расправила подол черного платья, и, на мгновение, прижавшись щекой к грубой шерсти камзола, накинув его на плечи, — глубоко, отчаянно вздохнула.

Она лежала в широкой кровати, глядя на закат, что играл над черепичными крышами города.

Постоялый двор был совсем рядом с гаванью, и Полли казалось, что раскрой она шире ставни, — можно будет услышать шорох парусов и скрип канатов. Александр спокойно спал, в соседней комнате, положив щеку на «Комментарии» Цезаря.

Полли приподнялась и посмотрела на шкатулку, что стояла на поставце. «Бумаги хорошие, надежные, — вспомнила она письмо дяди Мэтью, — Сэмуэль де Шамплен будет ждать вас в Ля-Рошели, экспедиция отплывает оттуда. Я его предупредил, так что все устроено».

— Господи, — внезапно прошептала Полли, — Господи, ну ты же можешь. Сделай так, чтобы все было хорошо.

Фрэнсис вернулся за полночь, когда над Бордо уже всходил тонкий, золотой серпик луны, и снизу, с улицы, доносились голоса патрульных солдат.

Полли закрыла глаза, услышав его шаги, и, подняла веки только тогда, когда почувствовала его рядом.

Муж долго лежал, не говоря ни слова, а потом, тяжело вздохнув, сказал: «Все в порядке».

Полли сглотнула и попросила: «Может быть…».

— Не сейчас, прошу тебя, — Фрэнсис коротко поцеловал ее в лоб и отвернулся. Она заставила себя не плакать, и, закусив угол подушки, сжав кулаки, — до боли, просто лежала, слушая его дыхание, зная, что он тоже — не спит.

— Кузина Полли, — он сидел рядом, не смея коснуться ее, видя, как сползает тяжелая слеза по смуглой щеке.

— Мой муж! — Полли опустила лицо в колени.

— Мой муж, с которым я прожила десять лет, — я ведь никого не знала, кроме него, кузен Ник, и никого не хотела знать, — мой муж не хотел меня после этого, после того, как Вискайно взял меня силой. Он ничего не мог с собой сделать, кузен Ник — он просил у меня прощения, на коленях, но у него ничего, ничего не выходило, — раз за разом, каждую ночь.

Полли сжала длинные пальцы и, вырвав какую-то травинку, продолжила: «Когда мы уже были в безопасности, в Бордо, я сказала, что ему надо сходить к шлюхе, ну, — женщина горько улыбнулась, — проверить. Он отказывался, но потом все-таки пошел».

— И? — Ник заставил себя не трогать эти пальцы — красивые, смуглые, безжалостно комкающие траву между ними.

— И все было хорошо, — Полли сжала руки между коленями. «С ней, не со мной. Со мной — она глубоко вдохнула, — все оставалось по-прежнему. А когда мы приехали в Ля-Рошель, стало понятно, что он заразился. Французской болезнью.

— И, правда, как тихо, — вдруг подумал Ник. «Даже чайки не кричат. Господи, ну что мне сделать, что мне сказать, — не могу я смотреть, как она мучается».

— Это я во всем виновата, — тихо сказала Полли. «А Фрэнсис — он знал, что это не лечится. Он велел мне взять Александра и уехать, но я не могла, не могла его оставить. Я ведь его любила, кузен Ник, всегда любила, он рисковал жизнью, чтобы отомстить за меня, — как я могла его бросить, больного? Да и кораблей не было.

— А потом он погиб, и вот, — женщина смотрела вдаль, — я же вам говорила, кузен Ник, мне нельзя выходить замуж, мой собственный муж — она прервалась, — не хотел меня, что уж говорить о других!

— Никогда она ничего не узнает, — сказал себе капитан Кроу, — ни она, ни Александр. Клянусь, никогда».

Он потянулся, и, взяв ее руку, приложив к щеке, проговорил: «Пожалуйста, не вините себя, Полли. Я прошу вас, не надо. А что вы говорили — он улыбнулся, — о мужчинах, которые вас не захотят — то я хочу, и буду хотеть всегда, вы уж простите, что говорю об этом так прямо».

Полли жарко покраснела, и, отвернувшись, гладя рукав его камзола, ответила: «Но как вы можете, кузен Ник…».

— Могу и хочу, — он повернул ее руку вверх ладонью и поцеловал — каждый палец, каждую линию, каждую нежную, синюю жилку на смуглом запястье. «Могу и буду, Полли, каждый день, каждый час, если ты мне разрешишь, конечно, — он все не отрывался от ее руки.

Женщина наклонилась, и, прижавшись губами к его теплым, пахнущим солью волосам, тихо сказала: «Конечно, Ник».

Ее губы были сладкими, словно ваниль с миндалем. «Печенье, — еле слышно сказал капитан Кроу. «Признавайся, ты пекла печенье».

— Марципан, — она развязала ленты чепца и Николас, увидев ее тяжелые, пышные волосы, шепнул: «А теперь опусти руку и убедись в том, что я тебя совсем не хочу».

Темная бровь взлетела вверх, и Полли, чуть улыбнувшись, едва касаясь его губ, спросила:

«И как вы все это время терпели, капитан Кроу?».

— Терпел, — ворчливо отозвался капитан, раздвигая темные пряди, целуя смуглую шею. «А более не намерен. Только вот придется, любовь моя, — до Англии, больше венчаться-то негде».

Полли закинула руки ему на шею, и, положив голову на широкое плечо, сказала: «У меня ставни прямо на залив выходят, хотя это неразумно, конечно».

— Неразумно, — согласился Ник, обнимая ее. «Искать Северо-Западный проход тоже неразумно, а я этим который год занимаюсь. Так что, — он повернул женщину к себе, и глубоко, медленно поцеловал, — мне не привыкать, любимая».

— В полночь, — она приникла к его уху. «Я буду тебя ждать».

— Еще пять часов, — подумал капитан Кроу, слыша, как бьется ее сердце. «Господи, ну дай ты мне прожить эту ночь, а там и погибать не страшно».

— Если только я не умру от счастья до этого, — смеясь, добавила Полли, и он, закрыв глаза, ощущая ее тепло совсем рядом, — кивнул: «Я тоже».

Ромашки стояли на столе в простом, оловянном кувшине. Полли неслышно приоткрыла дверь и заглянула в маленькую, боковую комнату, где спал Александр. Она перекрестила ребенка, и, улыбнувшись, достала из его пальцев «Комментарии» Цезаря.

Женщина взяла свечу, и, уже выходя из комнаты, обернувшись, шепнула: «Господи, ну дай ты нам счастья, прошу тебя».

Она закрыла дверь между комнатами на засов и подошла к распахнутым в летнюю ночь ставням. Море шумело — бесконечно, не останавливаясь, и Полли, прищурившись, увидела на темной воде залива стройный, чуть покачивающийся силуэт «Независимости».

— А потом Ник вернется в Джеймстаун, заберет нас, и мы поедем домой, — шепнула Полли.

«Матушка будет рада, он ведь семья. И у нас будут еще дети, — она легко, счастливо улыбнулась и, вглядевшись, увидела, как отходит от корабля шлюпка.

Полли опустила глиняный подсвечник на стол и приложила ладонь к горящей щеке. «Не бойся, — сказала себе женщина. «Не надо бояться». Она поводила свечой из стороны и сторону, и, опустив ресницы, прислонилась к бревенчатой стене.

— Господи, какая она красавица, — подумал Ник, остановившись на мгновение. «Спасибо Тебе, Господи. Ну, все, оставлю ее с Александром в Джеймстауне, там безопасно, а потом все вместе поплывем в Плимут».

— Счастье мое, — шепнул он, наклонившись, целуя ее длинные, темные ресницы. «Полли, я так люблю тебя».

Женщина взяла его за руку и Ник, повернувшись, тихо закрыв ставни, привлек ее к себе.

«Все будет хорошо, — сказал он, слыша ее легкое, взволнованное дыхание. «Все будет хорошо, Полли, милая, все закончилось, я с вами, и так будет всегда».

Она опустилась на пол, потянув его за собой, и едва слышно рассмеялась: «Александр просил, чтобы у нас был вид на море. Иначе тебе пришлось бы лезть через частокол».

— Ну и перелез бы, — ответил Ник, не отрываясь от смуглой, теплой шеи. «И вообще — прошел бы через лед и пламя, только бы добраться до тебя. Иди ко мне, — он почувствовал ее пальцы на вороте своей рубашки, — нежные, горячие, — и чуть не застонал.

— Надо тихо, — прошептала Полли, прикусив губу. «Поэтому и здесь, — она потянулась и сбросила на пол меховое одеяло, что лежало на кровати.

— Будет тихо, — пообещал Ник. «Сейчас. А вот как доберемся до Англии…, - он ощутил совсем рядом ее грудь — высокую, тяжелую, обжигающую, словно огонь. Закрыв глаза, глубоко вздохнув, он закончил: «А уже там, любовь моя, нас весь Лондон услышит».

— Буду ждать, капитан Кроу, — лукаво сказала она, откидываясь на спину, увлекая его за собой.

Он медленно, осторожно снял с нее простую, холщовую сорочку и тихо ответил: «О, Полли, ты даже не представляешь себе — как громко это будет».

Она была вся — как будто соткана из жаркого солнечного света и запаха роз. «Я не знал, что бывает такое счастье, — признался Ник, подняв голову. «Как хорошо, Полли, господи, как хорошо, — он протянул руку и женщина, прижавшись губами к его ладони, попросила: «Еще!»

— Сколько угодно, хоть всю жизнь, — тихо рассмеялся Ник. «Все, что ты хочешь, любимая, — и так будет всегда».

Ее длинные пальцы безжалостно комкали мех одеяла, и Полли, обняв его, прижавшись к нему, сдерживая крик, шепнула: «Пожалуйста, милый, пожалуйста, я хочу быть твоей, — сейчас!»

— Господи, — подумал Ник, целуя ее всю, чувствуя ее сладость, — и вправду, — мы теперь вместе, до конца дней наших, и так будет каждую ночь. Господи, спасибо тебе.

Полли вцепилась зубами в его плечо, рассыпав вокруг темные, густые волосы, и они больше ничего не говорили. Только потом она, стиснув зубы, шепнула: «Сейчас можно!».

— Еще, — попросил Ник, отдышавшись, умостив голову на ее груди. «Хочу еще, долго. И вообще, — он потянулся и взял губами острый, горячий, сосок, — я никуда отсюда не сдвинусь.

Хочу умереть прямо тут, от счастья.

— О, — Полли лежала, раздвинув ноги, закрыв глаза, и на губах ее играла счастливая, ласковая улыбка, — я не позволю, мой капитан. Ты еще не знаешь, на что я способна.

— Очень бы хотел узнать, — ответил Ник, переворачиваясь, усаживая ее на себя. Он увидел, как ее растрепанные волосы струятся вниз, накрывая их обоих темным шатром, и, взяв в руки большую грудь, потянув к себе Полли, сказал: «Нет, все-таки сначала я. А ты сиди, любовь моя, — велел он, — сиди, отдыхай».

Потом она приподняла голову, счастливо, неслышно смеясь, и спросила: «И что теперь?».

— Теперь, — его рука погладила смуглое бедро и направилась дальше, — так будет каждую ночь, дорогая жена, дорогая моя миссис Кроу. А потом приедем в Лондон, обвенчаемся, и отправимся в деревню. Будете там жить, с Александром и детьми, а я буду ходить в Северном море.

— Деньги у меня есть, — Ник улыбнулся, — так что не волнуйся, хоть на десятерых хватит. И потом, — он помолчал, — отец для меня еще какие-то документы оставил, у твоей матушки, наверняка он какой-то клад зарыл, там, на Карибах.

— Клад? — удивилась Полли, и, откинув голову, томно спросила: «Что это вы делаете, капитан Кроу?»

— Я успел заметить, что тебе это нравится, — смешливо ответил Ник, укладывая ее на бок, прижимая к себе, целуя стройную спину. «А клад — ну не зря отец три десятка лет плавал в тех краях, так что съезжу и привезу его. Если найду Майкла — отдам ему четверть, как положено, девочкам — тоже, а остальное — уже наше. А если не найду, — он вздохнул, — останется у «Клюге и Кроу», для его наследников».

— Вот так хорошо, да, — Полли устроилась у него в руках. «Я так тебя люблю, Ник, так люблю!»

Он почувствовал ее нежное, жаркое тело совсем рядом и шепнул: «Я очень, очень осторожно, чтобы больно не было, счастье мое».

Полли поднесла его руку к губам и, крепко сжав ее, едва слышно застонала. «Господи, — подумала она, — да бывает ли такое счастье?»

— Бывает, — одним дыханием сказал ей Ник, будто услышав ее. «Потому что я тебя люблю, Полли, потому, что мне не надо никого, кроме тебя — никогда больше».

В щель между ставнями был виден неверный, серый туман, что поднимался над заливом. Он наклонился над ее лицом и, целуя черные, уже сонные глаза, сказал: «Завтра в полночь. А через три дня мы уже и отплываем. Я скажу Сэмуэлу, что иду в Старый Свет, так что собирайтесь потихоньку».

Полли зевнула, и, обняв его, ответила: «Только Александру не надо ничего говорить, до Англии, а то мало ли что — она помедлила, и вздохнула, — ему будет тяжело терять еще и тебя».

— Да ничего не случится, — сердито ответил Ник, — не придумывай ерунды. Но ты права, конечно, море есть море, — капитан ласково, тихо поцеловал ее в губы. «Он такой прекрасный мальчик, Полли, я так счастлив, что теперь у меня есть семья».

— Это мы счастливы, — Полли перекрестила его и велела: «Спи до обеда, капитан Кроу, а потом приходи в форт, — я сегодня готовлю. Будут устрицы и свежая рыба с пряностями. И белое вино, конечно».

— Не могу ее оставлять, не могу, — подумал Ник, целуя ее напоследок. «Ну, ничего, осталось совсем немного, и мы всегда будем вместе».

Полли проводила его глазами, и, отчаянно зевая, подняв засов с двери, закутавшись в меховое одеяло, устроилась на кровати.

Она спала, улыбаясь, и видела во сне темноволосых, синеглазых мальчика и девочку, что бежали наперегонки к Темзе, — медленной, тихой, в золоте осенних ив, с белыми, качающимися на воде лебедями.

— Ну, вот, последняя шлюпка возвращается, — капитан Кроу обернулся к де Шамплену и крепко пожал ему руку. «Спасибо тебе за все, Сэмуэль».

Француз посмотрел на белый песок пляжа, на тихую, едва качающуюся под северным ветром, воду залива, и вздохнул: «Ну, надеюсь, у вас будет легкий переход до Ля-Рошели. А ты потом куда, опять на север?»

— Посмотрим, — улыбнулся Ник. «Может быть, отдохну немного, я столько лет не был дома».

— Дома, — де Шамплен поднял какой-то камешек, и, размахнувшись, бросил его в воду. «Вы все, англичане, такие — где бы вы ни странствовали, вас всегда тянет домой».

— А тебя нет? — удивился Ник. «Не хочешь во Францию?»

Смуглое, живое лицо де Шамплена расплылось в улыбке. «Я в ней, дорогой мой Николя. В новой Франции. Дай время, у нас тут будет не хуже, чем в Париже».

— Пушек попроси, говорил же я тебе, — коротко велел Ник. «Потому что скоро, — он махнул рукой на юг, в сторону океана, — ты увидишь вон там английские корабли. Не меня, — добавил капитан, увидев, что Сэмуэль раскрыл рот, — пока я жив, я не стану воевать со своими друзьями. Слава Богу, — Ник вздохнул, — на свете еще много неизведанных мест, так, что я буду открывать земли, а делить их, — мужчина пожал плечами, — оставлю другим».

— Ледяной Континент, — де Шамплен склонил голову, испытующе посмотрев на капитана Кроу.

«Твой отец был совсем рядом. А потом, я слышал, голландцы решили все-таки найти те земли, о которых писал покойный Гийом, на юге от Молуккских островов, и Явы. Вот вернешься в Лондон и узнаешь, — удалось им, или нет».

— Не люблю жару, — рассмеялся Ник. «Отец как раз наоборот — холод не любил, один раз зимовал в Сент-Джонсе, один раз стоял в Бергене — и все. Ну, Ледяной Континент, конечно, однако он до него все-таки не дошел».

— Ну, вот ты и дойдешь, Николя, — де Шамплен похлопал его по плечу.

Ник скептически глянул на «Независимость».

— Ей уже шесть лет, Сэмуэль, — сказал он тихо. «Молодой, корабль, да, но ты же знаешь — одна зимовка во льду много стоит. Посмотрим, насколько ее еще хватит, хотя я всегда говорил — во льдах не нужны большие корабли с низкой осадкой, они там застрянут.

— А она, — капитан показал на залив, — легкая и верткая, прекрасно справляется. Мне еще расплатиться за нее, кстати, надо, — Ник помолчал, — я в долгу перед Адмиралтейством остался. Ну да ничего, — он поднял голову и ласково улыбнулся, — разберусь. А вот и мадам Полина с Александром.

Мальчик первым сбежал на пляж и, восхищенно глядя на капитана Кроу, звонко сказал:

«Наши вещи уже на корабле, капитан. Позвольте, я сяду на весла!»

— Позволяю, конечно, — Ник посмотрел в черные глаза женщины и подумал: «А ведь я их целовал. Рано утром, на рассвете, сегодня. И ресницы. И шею, и всю ее — до самого дальнего уголка. А потом обнял, положил руки на живот и сказал: «В Плимут приедем уже вчетвером, обещаю». А Полли потянулась и ответила: «Я одна из двойни, капитан Кроу, твой отец — тоже, так что можем и впятером приехать, готовься». Господи, как я ее люблю».

— Так, месье де Шамплен, — строго сказала Полли, — библиотекой будет заниматься мадам Маргарита, она очень аккуратная, я ей все рассказала. Спасибо за то, что вы разрешили мне забрать «Комментарии» Цезаря, Александру будет, что почитать на корабле. И следите за огородами, пожалуйста. Месье Довилль позанимается с мадам Луизой, и она станет заведовать аптекой. Не пропадете, в общем. И не скучайте тут! — она шутливо погрозила длинным пальцем.

— Все равно, — вздохнул де Шамплен, склонившись над ее рукой, — без вас, мадам Полина, Порт-Рояль осиротеет. А что вы говорили насчет тела месье Франсуа, — он вздохнул, — конечно, приезжайте, забирайте его. Все-таки человек должен быть похоронен со своими предками.

— Как странно, — вдруг проговорил капитан Кроу, — а ведь здесь тоже когда-нибудь появятся родовые кладбища.

Ник посмотрел на Александра, что прощался с де Шампленом, и, отойдя к самой кромке воды, подумал:

— А ведь у меня, кроме могилы мамы, и прийти некуда. Родители отца — один Господь знает, где они лежат, на Москве, сестра его — тоже, да и сам папа, — он приставил ладонь к глазам и взглянул на море, — там, в Картахене, со своим кораблем, как и положено моряку. Приеду туда — хоть помолюсь за его душу. Он, конечно, не христианином был, — Ник чуть не рассмеялся вслух, — ну да все равно. А в Лондоне пойду к матушке и дяде Питеру.

— Капитан, — раздался рядом голос мальчика. Александр чуть покраснел и капитан подумал:

«А ведь на Полли похож. Только глаза серые, она же говорила, — как у Фрэнсиса».

— Капитан, — продолжил ребенок, — а можно я буду юнгой у вас? Ну, пока мы на корабле? Мама сказала, что, если вы разрешите, то она согласна. Я буду делать все, что надо, и могу даже спать в чулане, где скажете, там и буду.

— Никаких чуланов, — строго отозвался Николас. «Будешь жить со мной, в капитанской каюте, и я еще намереваюсь заниматься с тобой латынью по дороге. А матушке твоей мистер Девенпорт, мой первый помощник, уступает свою каюту, так и устроимся».

Александр, было, закатил глаза, но капитан, потрепав его по голове, проворчал: «Нечего, нечего».

Сэмуэль де Шамплен помахал рукой, сидящим в шлюпке, и, взглянув на стоящую под полными парусами «Независимость», прошептал: «Попутного тебе ветра, мой друг — куда бы ты дальше не пошел».

Полли посмотрела на серые, бревенчатые стены форта Порт-Рояль, и весело заметила, обнимая сына: «Ну вот, теперь можно называть капитана Кроу дядей Николасом. В свободное от твоих обязанностей время, конечно».

— А что там? — спросил мальчик, ловко орудуя веслами. «В Джеймстауне?»

— Там наша колония, английская, — ответил Ник. «Вы там поживете с матушкой, пока я отправлюсь на Карибы, а следующей весной вернусь, и все вместе поплывем в Плимут, домой».

— А в Англии что? — все не отставал Александр.

— А в Англии ты пойдешь в школу, — угрожающим голосом заметила мать. «Твой дядя Уильям как раз к тому времени будет заканчивать Итон, туда я тебя и отдам, на его место, так сказать».

— Латынь как раз тебе там пригодится — со значением заметил капитан, и, поднявшись, велел:

«Сбрасывайте трап, поднимаем якорь!»

— Раз уж я здесь, — сказала Полли, повернувшись к Нику, — то я твоему корабельному врачу буду помогать, ну, и на камбузе, разумеется, тоже. Прямо сегодня и начну.

— Ну, идите, устраивайтесь, — велел Ник, когда они оказались на палубе.

Он встал к румпелю, и, хозяйским взглядом посмотрев на корабль, пробормотал: «Паруса залатали, канаты поменяли, починили кое-что — ты, девочка моя, просто красавицей стала».

— И была такой, — хмыкнул Девенпорт, разворачивая карту.

— Все же, — Ник ласково погладил теплое дерево борта, — хочется прийти к своим в лучшем виде, так сказать. Ну, что, мистер Девенпорт, дорога тут прямая, с пути не собьемся, все время на юг.

— Думаю, — Ник посчитал в уме, — если нам повезет с ветром, недели через две уже будем на месте. Ну, с Богом, — он повернул румпель, и «Независимость», чуть наклонившись, стала выходить из бухты.

Капитанская каюта — небольшая, уютная, освещалась фонарями, что висели на переборках.

— А сколько вы убили белых медведей, дядя Николас? — открыв рот, разглядывая шкуру, что была брошена на дощатый пол, спросил Александр.

— Да больше десятка, — улыбнувшись, ответил капитан. «Ты не отвлекайся, пожалуйста, мы только начали».

Полли, что шла с камбуза с оловянной миской в руках, вдруг остановилась, услышав голос сына.

«Gallia est omnis divisa in partes tres, — читал Александр, — quarum unam incolunt Belgae, aliam Aquitani, tertiam qui ipsorum lingua Celtae, nostra Galli appelantur. Hi omnes lingua, institutis, legibus inter se different».

Она стерла слезу со щеки, и, постучав, весело сказала: «На обед рыбный суп с пряностями и свежий хлеб. Я взяла закваску, так что до самого Джеймстауна ни одной галеты вы больше не увидите».

Николас встал, и, забрав у нее еду, повернувшись к Александру, велел: «Сейчас пообедаем и будем заниматься дальше, а потом ты ляжешь спать, мой дорогой юнга».

— А вы, дядя Николас? — поинтересовался мальчик.

— А я, — Ник ласково посмотрел на Полли и незаметно ей подмигнул, — пойду стоять свою вахту.

На палубе дул свежий, северный ветер. Полли, запахнув кашемировую шаль, поднялась наверх, и сразу увидела его — Ник стоял на носу корабля, вглядываясь в бескрайнее, уже темное, чуть волнующееся море.

— Здравствуй, — тихо сказал он, почувствовал легкий запах роз, — здравствуй, любимая.

Господи, как же я счастлив.

Женщина прижалась к нему сзади, положив голову на плечо, и шепнула: «Посмотри».

Ник обернулся — шелковое платье цвета граната, с глубоким вырезом, облегало большую грудь, сквозь кружева, — светлее стройной шеи, — мерцала смуглая кожа, и вся она была — ему вровень, высокая, с разметавшимися по плечам темными волосами.

— Иди ко мне, — попросил он, и, устроив ее перед собой, обнимая, тихо сказал: «Никогда, никогда тебя не отпущу, Полли. И ты тоже, — будь со мной, любимая».

— Буду, — она раскинула руки, шаль забилась на ветру, и Нику показалось, — на одно мгновение, что она — будто перелетная птица, что, стоя на скале, распахнув крылья, — готова броситься в пропасть.

Белые паруса заполоскали под сильным порывом ветра, волна ударила в борт «Независимости», — и Полли, смеясь, подставила ему пахнущие солью и цветами, темно-красные губы.