Трап упал за борт корабля и высокий, черноволосый, бородатый человек весело сказал Дэниелу: «Ну вот, вы и дома!»

— Наконец-то — пробурчал мужчина. «Не знаю, как вы, капитан Энрикес, а я устал уже пассажиром плавать».

Моше Энрикес расхохотался и потрепал Дэниела по плечу: «Ничего, я сейчас потерплю до Амстердама — и сразу на верфи. К маю, думаю, уже будет готов корабль мой — так что сразу вернусь на моря. Ты уверен, что не хочешь со мной?»

Дэниел усмехнулся, глядя на широкую, ленивую, усеянную лодками Темзу. «Польщен, капитан, но я теперь — не дальше Кале, все-таки семья».

— Семья, да, — мрачно отозвался Энрикес. «Ну, мне ее не видать, так и умру холостяком. Где там Вороненок? — он оглянулся и добродушно рассмеявшись, сказал: «Тут тебе не Порт-Рояль, можно с двумя пистолетами за поясом не ходить».

Девушка вскинула коротко стриженую, каштановую голову и коротко ответила: «На всякий случай, капитан. Это и есть Лондон? — она обвела глазами деревенские домики на плоском, грязном берегу.

— Это даже еще не Дептфорд, сестрица, — рассмеялся Дэниел. «Все, пошли, лодка долго ждать не будет».

— Подержи — велела Белла, передавая мужчине простую, деревянную шкатулку. Она внезапно обняла Энрикеса и тихо сказала: «Спасибо вам за все. Если бы не вы, капитан, мы бы не спаслись».

Мужчина, вздохнув, погладил ее по мягким кудрям: «Хотел бы я, чтобы весь экипаж с моей «Виктории» выжил, мой дорогой юнга. Ну да ничего, этому мерзавцу Питеру Лаву я еще отомщу. А ты лети, — он широко улыбнулся — лети, Вороненок».

Уже в лодке, Белла, привстав, помахав Энрикесу, грустно сказала брату: «Уже тянет обратно в море. Все равно, — изумрудные глаза погрустнели, — мы ведь Николаса так и не нашли, братик. Может, и нет его в живых, прав ты».

— К пристани у собора Святого Павла, — велел Дэниел перевозчику.

Он вздохнул, и привлек девушку к себе, поцеловав в затылок. «Я же тебе рассказывал, сестричка, как Майкл его ранил — вряд ли Николас из той реки, в Джеймстауне, выплыл».

Белла закинула ногу на ногу и полюбовалась своими высокими, испанской кожи сапогами. «И все равно, — пробурчала девушка, — я не понимаю, почему они были такие разные, они же близнецы».

Брат пожал плечами. «Ну, теперь мы уже вряд ли об этом узнаем. А ты, моя дорогая, — он понизил голос, — теперь одна из самых богатых невест Англии, помни».

Белла помолчала, и, завернувшись в черный, короткий плащ толстой шерсти, ответила: «Я бы с удовольствием была бы нищенкой, Дэниел — только бы хоть один раз увидеть своих родителей». Девушка взглянула на свои длинные, украшенные перстнями пальцы и вдруг чуть слышно хихикнула: «Я тебе не рассказывала — Энрикес звал меня замуж, ну, когда мы из Бразилии в Кадис плыли».

— Он тебя старше на пятнадцать лет, а то и больше, — сердито ответил Дэниел. «Надеюсь, он ничего себе…»

— Капитан Энрикес — человек чести, — оскорблено ответила Белла, вскинув голову. «Я бы не стала плавать с другим, даже и за большую долю в добыче. А что он старше, — каштановая бровь поднялась, — мама была младше отца на тридцать лет. И ничего. Нет, — девушка вздохнула, — был бы он мне по душе — не задумываясь, вышла бы за него».

— Он же еврей, — удивился брат, разглядывая стапеля дептфордских верфей по левому борту.

Он увидел маленькую стаю чаек, что металась над рекой, и невольно улыбнулся.

— Как показывает пример моего отца, — ехидно ответила Белла, — это вовсе не препятствие. Но я его не люблю, — девушка скорчила рожицу. «Нельзя жить с не любимым, это недостойно. А где наша верфь?»

— Вон, — Дэниел прищурился: «Британская Ост-Индская компания, видишь, золотом написано над теми воротами, что на реку выходят? Два корабля у них в работе, посмотри».

— О, — девушка оживилась, — я смогу ходить в Индию и на Молуккские острова! Я ведь дальше Занзибара не была, — грустно добавила Белла, — а капитан Хейн так интересно рассказывал о Востоке!»

— Сидела бы ты дома, — проворчал брат и поправил ее большой, черной шерсти, украшенный золотой пряжкой берет.

— Вот, тут мне нравится, — одобрительно сказала Белла, рассматривая аккуратные, беленые домики под черепичными крышами, что подступали прямо к воде. «Надо будет потом к Марте съездить, да? А что там дальше? — она указала рукой на запад.

— Съездим обязательно, — ответил Дэниел. «А там склады купеческие, нашего кузена Питера — тоже. Торговый дом «Клюге и Кроу», поставщики его Величества, по пряностям — у него самый большой оборот в стране. Жалко, что сегодня суббота, — добавил Дэниел, — они рано заканчивают, так бы мы его забрали. Хотя у Питера личная лодка есть, конечно.

Вдали показались очертания Лондонского моста и чуть заметный в сумерках купол собора.

Белла молчала, оглядывая большими глазами дома на правом берегу.

— Лондон, — тихо сказала она. «Вот, теперь я понимаю, — какой он. Я ведь только в Кадисе и Бордо и была, Дэниел. Очень, очень красиво».

— Тебе понравится в Англии, — уверенно сказал брат. Канат обвился вокруг деревянного столба на пристани, и Дэниел, выбравшись первым из лодки, подал сестре руку.

— Я и сама могу, — обиженно заметила Белла и ловко выпрыгнула из лодки. «Пошли, — она обернулась, — ты мне по дороге покажешь ту книжную лавку. Энрикес забрал у меня тот роман, ну, «Орлеанская девственница», что я в Бордо купила, сказал, что я все равно его уже прочитала, — она скривила красивые, алые губы.

— Хорошо, — рассмеялся Дэниел и, подхватив поудобнее шкатулку, взял сестру за руку.

Изящные настенные часы красного дерева пробили пять. Питер отложил перо и, захлопнув расчетную книгу, порывшись в бумагах на столе, хмыкнул: «А, вот и оно».

— Дорогой мой сыночек! — мужчина, не глядя, налил себе вина.

— Думаю, недели через две мы уже тронемся отсюда в Лондон. Поскольку Джованни надо было уехать, — видно было, что мать на мгновение остановилась и усмехнулась, — ко мне присоединился дядя Мэтью, — ему захотелось тряхнуть стариной, если можно так сказать. Но ты не волнуйся, все абсолютно безопасно. С нами твоя кузина Мария, они погостят у нас немного, прежде чем возвращаться в Копенгаген. Твой зять передает всем поклон, а Этьенн — привет своим кузинам и кузенам. Надеюсь, вы весело провели Рождество. Скажи милой Рэйчел, чтобы она не волновалась — к родам я непременно успею».

Дверь заскрипела и мужской голос сказал: «Посуду я вымыл».

Джон подошел к столу и, налив себе вина, ухмыльнулся: «Что это ты смеешься?».

— Да так, — Питер бережно свернул письмо и положил его в маленький, китайского лака с позолотой комод, — один из богатейших людей Англии, человек, который входит без доклада к его Величеству, — моет у меня посуду. Куропатки отличные были, кстати.

Джон лениво улыбнулся, потягивая бургундское вино. «Твой зять, между прочим, тоже отменно готовит — научился. А я и у себя дома посуду мою, — должен же я когда-то отдыхать, — он вздохнул и, помолчав, добавил: «Тем более, что работы у меня только прибавляется».

— Если тебе удастся оторвать Констанцу от телескопа, — предложил Питер, — приезжайте к нам тем воскресеньем. С адмиралом на охоту сходим, навестим дядю Джованни».

— С тех пор как синьор Галилей увидел спутники у этой большой планеты, — Джон откинулся в кресле и блаженно закрыл глаза, — моя сестра потеряла сон и покой. Но я постараюсь ее уговорить. Что дядя Джованни, оправился?

Питер тонко улыбнулся. «Ну, он все еще называет своего зятя дикарем, но, в общем — да».

— Кеннет, между прочим, — заметил Джон, — любимец его Величества, еще с тех пор, как он в Шотландии правил. Так что я рад за Полли, он — очень хороший человек.

Питер разлил остатки вина и спросил: «Так ты сразу в Париж, как матушка вернется?»

— Угу, — Джон приоткрыл один глаз. «Выслушаю ее и поеду. Там, судя по всему, в скором времени будут затевать что-то интересное. Ну, ты готов?»

Питер оглядел кабинет. «Камины потушены, очаг — тоже, закроешь за мной ворота?»

— Конечно, — кивнул Джон, поднимаясь.

Они вышли во двор, и Питер, садясь на белого андалузского жеребца, сказал: «В следующую субботу я вас заберу, и поедем. Констанце кланяйся от нас всех, и скажи, что Тео только о ней и говорит».

— Дети ее любят, да, и она с ними хорошо ладит, — улыбнулся Джон. «От Дэниела не было вестей?»

— Нет, — Питер помрачнел, удерживая коня на месте. «Мне кажется, он и не вернется уже».

— А этого ты знать не можешь, — спокойно ответил Джон и потрепал лошадь по холке: «Ну, привет Рэйчел передавай. Когда ей срок-то?»

— Недели через две, — обеспокоенно ответил Питер, — правда, миссис Стэнли говорит, что с двойней может раньше начаться. Ну да не зря я ее в усадьбу привез, все-таки с акушеркой рядом лучше, — он пожал руку Джону, и, подстегнув жеребца, выехал на Бишопсгейт.

Джон посмотрел ему вслед, и, закрыв тяжелые ворота, опустив большой ключ в карман, пробормотал: «Подмораживает, надо же, днем уже тепло, а все равно — чувствуешь, что еще зима». Лавки закрывались, в домах вздували огни и мужчина, вскинув голову, глядя на вечернее, чистое, холодное небо, подумал: «Как ясно сегодня. Ну, Констанца, значит, всю ночь просидит за телескопом, надо будет ей поесть принести».

Он зевнул, и, плотнее завернувшись в плащ, быстрым шагом пошел домой.

В изящной, отделанной аквамариновым шелком опочивальне горел камин. Маленькая девочка в платьице темно-зеленого бархата положила ладошки на большой живот Рэйчел и восторженно сказала: «Тетя, они опять толкаются!»

— Они все время толкаются, — рассмеялась Рэйчел.

Тео присела на скамеечку, рядом с ногами женщины, и, накрутив на палец белокурый локон, спросила: «Тетя, а кто там?»

Рэйчел улыбнулась и пожала плечами: «Ну, скоро увидим. Может быть, мальчики, может быть, девочки».

— Хочу девочек! — страстно отозвалась Тео. «Мы с Анитой будем их наряжать, как кукол, что нам дядя Джованни из Парижа привез. Тетя, а можно письмо от папы почитать?»

— Господи, — подумала Рэйчел, — бедное дитя, каждый вечер мы это письмо читаем, она его уже и наизусть знает. А если круглой сиротой останется, не приведи Господь? Питер сразу сказал, что мы ее воспитаем, будет нам дочерью, однако все равно — жалко девочку, она ведь и отца и мать помнит.

Рэйчел потянулась за Евангелием, и тут Тео звонко сказала: «Нам всем так понравился дядя Кеннет! Он так много сказок знает, и у него есть меч, и два кинжала. Александр сказал, что в Шотландии очень красиво, и они с дядей Кеннетом каждый день охотились».

Цезарь, что дремал у камина, положив морду на лапы, поднял одно ухо и лениво гавкнул.

— Завтра на рассвете с адмиралом на уток пойдешь, — рассмеялась Рэйчел. «Ну, давай, — она с трудом наклонилась и погладила девочку по голове.

— Дорогая моя маленькая мышка! — начала женщина. «Давай я расскажу тебе о Новом Свете, тебе бы здесь очень понравилось…

Тео зачарованно слушала, шевеля губами, а в конце, когда Рэйчел прочитала: «Обязательно слушайся маму, моя любимая девочка, а, когда я приеду, мы все вместе будем гулять на реке и кататься на лодке — долго-долго, — серьезно сказала: «Я слушаюсь, тетя Рэйчел. Мама была бы мной довольна, да?»

— Ну конечно, милая, — вздохнула женщина, глядя в каштановые глаза. «Мама смотрит на тебя с небес и радуется — каждый день».

Тео помолчала и чуть дрожащим голосом попросила: «Тетя, а можно на картинки посмотреть, ну, в письме?»

— Ну конечно, — Рэйчел осторожно передала девочке потертые листы. «Я аккуратно, — тихо сказала Тео, пристроив их на коленях. «Тетя Рэйчел, — она низко склонила голову, — а если папа не вернется, можно мне будет с вами и дядей Питером остаться? Или дедушка меня в Париж заберет? Я хочу с вами…, - девочка всхлипнула, и добавила, испуганно: «Я не плачу, нет!»

— Папа вернется, — твердо ответила Рэйчел. «Что он там нарисовал?»

— Джеймстаун, мне Александр о нем рассказывал, — Тео полюбовалась картинкой. «Очень красиво. И еще индейское поселение, и корабль».

— До свидания, дорогая дочка, — медленно, по складам, прочла Тео, — я тебя очень люблю.

Твой папа, Дэниел.

Она поцеловала подпись, и, вернув Рэйчел письмо, услышав стук в дверь, весело сказала:

«Я открою!»

— Спать тебе пора, поцелуй тетю Рэйчел и пойдем, — ворчливо велела мистрис Доусон. «Тем более, ей миссис Стэнли ужин принесла».

Девочка приложилась мягкими губами к гладкой, белой, в чуть заметных веснушках щеке и улыбнулась: «Спокойной ночи, тетя Рэйчел! Я так рада, что бабушка скоро приедет, она мне подарки привезет!»

— Обязательно, — женщина перекрестила ее: «Да я бы и спустилась, миссис Стэнли, спасибо вам».

— Муж твой приехал, — акушерка ласково поставила серебряный поднос на колени Рэйчел.

«Сейчас поужинает с адмиралом и поднимется».

Женщина покраснела и грустно сказала: «Я такая неуклюжая стала, миссис Стэнли, что даже стыдно ему на глаза показываться».

— Это ты ерунду говоришь, — акушерка стала намазывать масло на кусок свежевыпеченного хлеба. «Поверь мне, я много мужей на своем веку видела, так твой — уж такой любви поискать еще. Давай, пей, молоко козье, свежее».

— Сладкого бы, — грустно вздохнула Рэйчел. «Хотя куда, я и так вон — сорок фунтов набрала.

Думаете, большие они будут, миссис Стэнли?»

Акушерка оценивающе посмотрела на живот, что торчал под бархатным, отделанным мехом соболя, халатом.

— Ну, до восьми фунтов не дотянут, но оно тебе и не надо, — кость-то у тебя узкая, как у миссис Марты. Да и потом, что ты, что муж — не высокие оба, так что не бойся. А насчет сладкого — она лукаво улыбнулась и развернула шелковую салфетку, — держи.

— Груши, — ахнула Рэйчел. «И какие спелые, откуда, миссис Стэнли, в феврале?»

— Из Франции, муж твой из Лондона три ящика велел доставить, — женщина погладила Рэйчел по рыжим, неприкрытым косам. «Так что ешь, и скажи мне, голова не болит?»

— Нет, — с готовностью ответила Рэчел, жуя, — все хорошо. Только они толкаются сильно, и ночью тоже.

— Бойкие, — усмехнулась миссис Стэнли. «Ну, лежат они у тебя правильно, так что сиди, отдыхай, и будем ждать.

Она забрала поднос и вдруг подумала: «А если как у леди Мэри покойной? Ну да тогда я еще молодая была, неопытная, сейчас попробуем без ножа обойтись».

— Спокойной ночи, миссис Стэнли, — Рэйчел доела грушу, и, вытерев тонкие пальцы салфеткой, сказала: «Ой, как вкусно, а можно завтра еще?»

— Хоть весь день их ешь, — акушерка вышла и, уже в коридоре, увидев Питера, что поднимался по лестнице, позвала его: «Мистер Кроу!»

— Что такое? — обеспокоенно спросил мужчина. «Что-то не так?»

— Мистер Кроу, — тихо сказала акушерка, — миссис Рэйчел волнуется, что она, мол, располнела….

— Какая чушь, — сочно ответил Питер. «Но спасибо, что сказали, миссис Стэнли, как она, все в порядке?»

— Все будет хорошо, — улыбнулась женщина и, проводив глазами прямую спину в темном камзоле, подумала: «Конечно, повезло девочке с мужем, ничего не скажешь».

Он сидел, привалившись каштановой головой к ее коленям, сняв камзол, чувствуя нежные пальцы, что гладили ему плечи. «Еще, — тихо попросил Питер и подумал: «Господи, и правда, — как только она меня трогает, сразу вся усталость уходит».

— Следующей субботой я Джона и Констанцу пригласил, — сказал он, позевывая. «Мы с ним, адмиралом и Мэри на охоту сходим, — Цезарь пошевелился, и Питер, рассмеявшись, добавил: «И тебя возьмем, старина».

— Хорошо, — Рэйчел, наклонившись, поцеловала его ухо, — надо тогда гонца к дяде Джованни отправить, пусть они к нам на обед приедут, с детьми. Генри и Джон вряд ли смогут, у них там последние работы по кораблю.

Питер потянулся за своей дорожной сумой испанской кожи: «А я тебе вот что привез».

«Алхимик», Бена Джонсона, я читал и хохотал в голос. Очень смешная пьеса, как те комедии мистера Шекспира, что тебе нравятся".

— Как детей отлучу, — вдруг сказала Рэйчел, — сводишь меня в театр? Ты же вернешься к тому времени из Индии?

— Конечно, — Питер поцеловал ее руку. «Им как раз полтора годика будет, как приеду. Я так рад, что двое, любовь моя. И матушка обещала до лета никуда не путешествовать, с тобой побыть».

— А что ты мне о конторе не рассказываешь? — забеспокоилась Рэйчел. «Ничего не случилось?»

— Все, как обычно, — Питер помотал головой. «А не рассказываю потому, что сначала хочу заняться кое-чем другим, — он усмехнулся и, встав на колени, потянул к себе жену: «Иди сюда».

— Так можно, да, — тихо, прерывисто, целуя его, сказала Рэйчел. «Я так тебя хочу!»

Он скинул с белых плеч бархатный халат и, подняв глаза, проговорил: «Ты такая красивая, что я даже не знаю, с чего начать. Нет, знаю, — девушка раздвинула ноги и, задыхаясь, велела: «Потом я!»

— Конечно, — удивился муж. «Ты ведь знаешь, что мне нравится».

Жена внезапно привлекла его к себе, кивнув, и что-то сказала на ухо. «И это тоже, — улыбнулся Питер, распуская ее волосы, упавшие рыжей волной на спинку кресла.

Над серой, тихой водой вставал тусклый рассвет. Марфа закуталась в соболью накидку, и, закрыв дверь каюты, поднялась по трапу на палубу. «Доброе утро, мадам, — поклонился вахтенный. «Если будет такой же ветер, скоро увидим дуврскую гавань. Послать мальчика на камбуз, чтобы вам кофе сварили?»

— Да, спасибо, — улыбнулась она и погладив ладонью влажный борт корабля. «Две чашки, пожалуйста, сейчас мой брат придет».

— Не спится? — услышала она за спиной смешок. «Я вот тоже, Марфа, с петухами стал подниматься, хотя раньше — до обеда, бывало, не вставал». Матвей принял из рук юнги серебряные чашки с горячим кофе и, кинув мальчику монету, задумчиво спросил: «А когда ты в Стамбуле жила, вам в гареме его давали, кофе?»

— Селим его не любил, — Марфа взяла свою чашку. «Вот скажи мне, Матвей — вроде Федя отца и не знал, а все равно — похожи они».

— Похожи, — мужчина тяжело вздохнул, и оправил на сестре мех. «Ветер холодный, не простудись. И не волнуйся так, найдут они Федора, Марья-то его, судя по всему — в тебя пошла, такая же разумная.

— Я балованная была, — проворчала Марфа, — а вовсе не разумная.

— И это тоже, — согласился Матвей. «Но все же — умна была не по годам, я, же помню. А Лизавета оправится, Машка-то моя, — он широко улыбнулся, — вон, видишь, как за три года расцвела, Михайло Данилович и не узнал ее».

— Михайло Данилович, да, — пробормотала Марфа.

В камине догорали обрывки какого-то письма. Марфа опустилась в большое кресло и бодро сказала: «Ну, мы вам с Марией столько еды наготовили, что еще недели на две хватит! Ты хоть и во дворце обедаешь, но все равно — пусть в кладовой лежит. И Степа поест, как от учителей будет приходить».

— Спасибо, Марфа Федоровна, — тихо ответил зять, запирая серебряную шкатулку.

Женщина коротко посмотрела на него и, поднявшись, подойдя к большому окну, что выходило на площадь Дофина, вгляделась в густую, зимнюю мглу. «Хорошо, что ты сюда переехал, на остров Ситэ, — сказала она, — очень изящная квартира, и просторная такая».

Кабинет был отделан серым шелком, на мраморной каминной доске стояла китайская ваза из темно-зеленого нефрита. Пахло кедром и — Марфа повела носом, — какими-то травами.

«Тростник, — вдруг вспомнила она озеро в подмосковной.

Волк развел руками: «Ну, сами понимаете, людей-то надо приглашать. Дом новый, всего три года назад построили, так что не стыдно». Он все стоял у огня, и Марфа, не поворачиваясь, попросила: «Рассказал бы ты мне, Михайло Данилович, что на душе у тебя, глядишь, и легче бы стало. Ты из-за того мучаешься, что Джон тебе велел не вмешиваться?»

Волк внезапно выругался сквозь зубы. «Марфа Федоровна, была бы моя воля — я бы об этом Равальяке уже давно позаботился, слава Богу, у меня есть, кому такие дела поручать.

Герцог д’Эпернон мне еще тем годом о нем проболтался, и о покушении — тоже. Нет, — он поворошил кочергой дрова в камине, — велено не мешать. Ну и не буду».

Марфа вернулась в кресло и хмыкнула: «Мне, дорогой зять, во время оно велели яд выпить — я выпила. Наше дело — подчиняться. И к тому же, Марией Медичи будет значительно легче вертеть».

— Это да, — признал Волк. Марфа взглянула на морщины вокруг голубых, ясных глаз, и тихо сказала: «Еще ведь что-то тебя гложет, да?»

— Что было — то прошло, — ответил зять, глядя на черные хлопья в камине. Марфа только потянулась и взяла его сильную, красивую, с длинными пальцами руку. «Так все еще случится, — она чуть улыбнулась. «Я вдовой тридцати трех лет осталась, и уж не чаяла, что встречу кого-то, а вот — Господь меня наградил и мужем, и сыном. И тебя наградит, Михайло Данилович».

— Женщинам не так…, - попытался сказать Волк и вдруг покраснел: «Да что это я, какая разница-то?»

— Никакой, — подытожила Марфа. «Петр Михайлович мой такой же был, как ты — к шлюхам не ходил, брезгливо ему было. Замужем она, что ли?»

Волк только кивнул, и устало закрыл глаза. Марфа помолчала и осторожно сказала: «Не надо бы этого, Михайло Данилович, сам же знаешь, что с матерью Лизы моей случилось».

Он все сидел с закрытыми глазами, а потом, чуть улыбнувшись, спросил: «А зачем это вам велели яд выпить, Марфа Федоровна?»

— Чтобы одного человека спасти, — рассмеялась женщина. «А я, Михайло Данилович, его любила очень — так что и не задумалась даже. И сейчас, то же самое бы сделала».

Мужчина закинул руки за голову, и, подумав, ответил: «Я бы ради нее — тоже. Да вот не нужен оказался».

— И сие бывает, — Марфа поднялась и поцеловала зятя в лоб. «Ну да встретишь еще ту, кто тебя одного любить будет, как Федосья моя любила».

— Скорей бы, — вдруг, с тоской, сказал Волк. «Скорей бы, Марфа Федоровна».

— Батюшка, тетя! — раздался сзади звонкий голос. «А я уже и сложила все!»

— Ты у меня молодец, — ласково сказал Матвей, оглядывая дочь. Маша поправила, берет, золотистого бархата, и чуть покраснела. «Какая красавица все-таки, — подумала Марфа, и, потянувшись, поцеловав племянницу в щеку, заметила: «Ну, вон уже и берег виден, белые утесы Дувра».

— Я знаю, — Маша рассмеялась и сощурила васильковые глаза, — поэтому «Альбион» и назвали. Батюшка, — она взяла у отца чашку, — давайте я на камбуз отнесу, а то матросы сейчас заняты будут.

Марфа проводила глазами стройную спину в лилово-синем шелке и тихо сказала: «Матвей, ты подумай, ей ведь двадцать восемь уже. Что ж ты девку от себя не отпускаешь, счастья ты ей не хочешь, что ли? Внуков увидеть не хочешь? Восьмой десяток тебе».

— Спасибо, что напомнила- желчно ответил брат, погладив ухоженную, золотисто-седую, пахнущую мускусом бородку. «Только Марья сама от меня никуда не пойдет, знаешь же. И потом — за Михайло Даниловича я бы хоть завтра ее отдал, он мужик взрослый, разумный, за ним она, как за каменной стеной будет, да только ты сама видела, — для него она все равно, что дочь, али сестра».

Марфа вздохнула: «Ну, смотри. Марья-то не перестарок еще, конечно, но все равно…, — женщина не закончила и пожала плечами.

— Красиво тут, — тихо сказал Маша, вернувшись, взяв отца за руку. «И зеленое все, какое, хоть и зима еще. И в Париже мне тоже понравилось, особенно лавки».

— Господи, — подумала Марфа, — бедная девочка. Немудрено, что Матвей ее так балует, она ни в чем отказа не знает — он же на дочь надышаться не может, да и Маша тоже — все время рядом с ним. А так выправилась, конечно, болтает бойко, книги читает. Ох, замуж бы ее, конечно, да только за кого? Кто с Матвеем-то уживется?

— А мы как в Кале? — спросила Маша. «На лодке поедем?».

— Нет, — ответил Матвей, — тут корабли прямо к причалу швартуются, гавань глубокая. Вон, и багаж наш уже на палубе. Сейчас перекусим, в том трактире, надеюсь, повар не сменился?

— Все тот же, — улыбнулась Марфа, — из гугенотов. Пирога из почек не подадут.

— Вот и славно, — пробурчал Матвей, и крикнул носильщикам: «Осторожней с этими ящиками, другого такого бургундского тут не найдешь!»

Спустили трап, и Марфа весело сказала племяннице: «Ну, ты первая!». Маша накинула меховую, короткую пелерину и рассмеялась: «Спасибо, тетя!».

Цезарь, громко залаял, ринувшись в Темзу, и адмирал одобрительно сказал: «Сразу двух сняла, Мэри. Все-таки ты удивительно метко стреляешь».

По равнине разливался нежный, холодный свет зимнего утра. Трава под ногами была чуть побита изморозью, и Питер, подышав на руки, улыбнулся: «Да и вы, адмирал — не забыли, как это делается».

Виллем поднял ружье и вдруг, проследив глазами за медленно летящей цаплей, улыбнулся:

«Вспомнил, как мы с его светлостью сегуном Токугавой в Японии охотились. Уж больно она красива, пусть себе живет дальше».

Цезарь положил к ногам Мэри уток, и, отряхнувшись, потерся головой о ее ладонь. «Десяток уже есть, — сказал Питер. «Может, вернемся, а то к завтраку опоздаем».

— Не опоздаем, — безмятежно отозвалась сестра, заряжая короткий мушкет. «Сегодня Энни его готовит, пока она накроет на семерых, мы еще постреляем».

— А где ты такой взяла? — заинтересовался адмирал. «Он с дробью?».

— Угу, — Мэри подозвала к себе собаку и велела: «Ищи!» Цезарь исчез в камышах и женщина, поправив капюшон короткого плаща, улыбнулась:

— На «Открытии» будет два десятка вот этих, — Мэри нежно погладила ствол и два десятка обычных мушкетов — ну да они для крупной дичи. А из них, — птица, хлопая крыльями, закружилась над камышами, и Мэри, даже не целясь, выстрелила, — как раз всякую мелочь хорошо бить. Ну и пистолеты, конечно, — она приняла утку от Цезаря, и, бодро сказала: «Ну, давайте, еще немного пройдемся!»

Она побежала вверх по берегу реки и Питер, смотря ей вслед, тихо сказал: «Адмирал, а там, ну, на севере, опасно?»

Виллем погладил бороду: «На морях везде опасно, мальчик мой, я знавал людей, которые в Индию и Африку плавали, а потом шли ко дну в виду голландских берегов. Море есть море.

Я же на север и не ходил никогда, ну, если не считать того раза, что мы с Матиасом за вами ездили».

Питер натянул черные, тонкой кожи перчатки и обернул вокруг шеи серый, грубошерстный шарф. «Холодно как, — пробормотал он. «Солнце взошло почти, а все равно — холодно. А там как, ну, куда Мэри и Генри плывут, всегда мороз?».

Виллем усмехнулся: «Там еще и полгода ночь, без просвета. Но все же, — он прервался и помахал рукой падчерице, — я уверен, что там есть открытое море. Это как с той землей на юге, где мы с Янсзоном высаживались — нас, помню, в лицо дураками называли, а мы наплевали на всех, и нашли ее. И Гийом покойный прав был — это не остров, а континент».

— Генри мне показывал карты, — задумчиво сказал Питер, — он настаивает на своем — ну, что Северо-Западный проход существует.

— Он был бы никчемным капитаном, если бы не умел настоять на своем, — Виллем помолчал.

«Хорошо, что Мэри с ним едет».

— Почему? — удивился Питер. «А, ну, впрочем, она лекарь, натуралист…»

— Не поэтому, — Виллем посмотрел на белокурые, короткие волосы падчерицы. Мэри, наклонившись, держа в руках утку, что-то ласково говорила Цезарю. «А потому, Питер, что на каждом корабле должен быть хотя бы один человек, которому капитан полностью доверяет. Взрослый человек, не дети».

— Но экипаж… — попытался сказать мужчина.

— Экипаж — это люди, дорогой мой, — вздохнул отчим, — а с людьми на морях разное случается.

Мне Ворон, во время оно, рассказывал, как у него на «Клариссе», ну, на первом его корабле, бунт поднялся. Он тогда мальчишкой совсем был.

— И что он сделал? — Питер стал убирать уток в охотничью сумку.

Виллем помолчал: «Сначала убил вожаков, а потом выстроил всю команду, вдоль борта и пристрелил каждого третьего».

Питер посмотрел на двух белых, изящных лебедей, что качались в заводи и сказал: «Да».

— И потом он сорок лет плавал, и у него ни одного бунта не было, — закончил адмирал. «Вот так-то, дорогой мой. Пошли, — он подтолкнул Питера, — я тоже что-то уже есть хочу, нагулялся.

На кухне вкусно пахло жареным беконом. Тео, стоя на дубовом стуле, вытерла руки о маленький фартучек и звонко сказала: «Энни, я хлеб нарезала!»

Девочка на мгновение отвернулась от железного противня и кивнула: «Да, неси его тогда на стол». Тео, пыхтя, сгребла куски на серебряное блюдо, и подхватив его обеими руками, вышла.

В столовой были зажжены оба камина. Рэйчел сидела в большом кресле, поставив ноги на бархатную скамеечку, и перелистывала страницы изящного, переплетенного в черную кожу томика.

— Давай, — мистрис Доусон наклонилась и приняла из рук девочки блюдо, — как там Энни, справляется?

Тео кивнула и громко попросила: «Тетя Рэйчел, а покажите мне арокуна! Энни мне о нем рассказывала, и Александр тоже».

Рэйчел нашла нужную страницу и восхищенно сказала: «Как Мэри хорошо рисует!»

— Хвост полосатый, — благоговейно проговорила Тео. «Вот бы папа мне такого зверька привез».

— Они в лесу живут, милая, — улыбнулась миссис Стэнли, оторвавшись от большой тетради, из которой она что-то переписывала. «Видишь, твоя тетя Мэри мне свои заметки дала, о травах, которые индейцы используют, тут много интересного есть».

— Тетя Рэйчел, — спросила Тео, забравшись на стул, раскладывая ложки с вилками, — а вы рады, что дядя Кеннет убил плохого пирата?

— Ну конечно, — улыбнулась девушка, и, чуть приподнявшись, сказала: «А, вот и наши охотники вернулись! Сейчас руки вымоют и сядем за стол».

— Пойду, помогу Энни, — сказала мистрис Доусон, — а ты, мышка, — она потрепала Тео по белокурым кудрям, — тоже поднимись в свою умывальную, так, на всякий случай.

Когда дверь за ними закрылась, миссис Стэнли отложила тетрадь и ласково сказала: «Вижу, хорошо спала. Поменьше толкались?»

— Поменьше, — кивнула Рэйчел. «Значит, скоро уже, я помню, вы говорили».

— Ну, недельку еще походишь, — отозвалась миссис Стэнли, и, поднявшись, погладила девушку по голове. «Ты не бойся, миссис Марта приедет, все хорошо будет. Родишь — и не заметишь, как».

Дэниел приподнялся в стременах и сказал: «Ну, вот мы и рядом. Устала?»

— Еще чего, — зевая, отозвалась сестра. «И правильно, что мы к Марте не поехали — ночь на дворе была, а у нее дети. А что это за церковь?»

— Наша, приходская, — сказал Дэниел. «Мама там похоронена, хочешь, зайдем сначала на кладбище? И леди Мэри, первая жена сэра Стивена, и первый муж бабушки — тоже. А потом домой, — он на мгновение закрыл глаза и подумал: «Эухения уже встала, наверное. Господи, как я соскучился. Возьмем Тео и пойдем на реку, — на весь день. А ночью…, - он почувствовал, что краснеет и Белла недоуменно спросила: «Что такое?»

— Так, — пробормотал Дэниел, — ничего.

Сестра потрогала медвежий клык, что висел у нее на шее и, кивнув, спросила: «А наш дедушка, ну, князь, о котором ты мне рассказывал — жив еще?»

— Тем годом, как адмирал из последнего плавания вернулся, — жив был, — ответил Дэниел, выезжая на тропинку, что вела к церкви. «Третий ребенок у него должен был родиться, ему сейчас, — мужчина задумался, — да, семьдесят лет».

Он спешились и Дэниел, привязывая лошадей к серой каменной изгороди, сказал: «Ты иди, калитка открыта».

Белла посмотрела на огромный дуб и шепнула: «Сколько же ему лет?»

— Он тут, наверное, еще во времена Вильгельма Завоевателя стоял, — рассмеялся брат у нее за спиной. Девушка увидела большой, красивый крест белого мрамора и вдруг повернулась:

«Дэниел!»

Он стоял, не отрывая взгляда от креста поменьше. «Белла, — проговорил мужчина, — нет, нет, я не верю, этого не может быть…

— Юджиния Вулф, возлюбленная жена Дэниела, мать Тео, — одними губами сказал брат.

«Господи, нет мне прощения». Он, не глядя на девушку, подошел к могиле, и, встав на колени, погладил крест.

— Девочка моя, — услышала Белла его тихий голос, — милая моя, ну как же мы теперь? Как мы без тебя проживем? Зачем, Господи, почему так?

— Я сейчас, — решительно сказала сестра, — сейчас, Дэниел. Сейчас вернусь.

Она выбежала на тропинку, и бросилась к открытым воротам усадьбы.

— Очень, очень вкусно, — улыбнулся адмирал. «Ты, внучка, большая молодец».

Энни покраснела и Мэри, взяв ее за руку, заметила: «А скоро нас ждет целый обед, который Энни тоже сама приготовит!».

— Я тогда после завтрака уток в кладовой повешу, — сказала ей мистрис Доусон, — это вы всех набили, миссис Мэри?

— Большую часть, — рассмеялся Питер и наклонил голову: «Стучит кто-то. Не вставайте, мистрис Доусон, я сам открою».

Он вытер руки салфеткой, и, по дороге поцеловав жену куда-то в затылок, прошел в переднюю. Тяжелая дверь заскрипела, и высокий, темноволосый подросток, что стоял на пороге, тяжело дыша, громко сказал: «Здравствуйте, я Белла Кроу, дочь сэра Стивена Кроу.

Дэниел сейчас на кладбище…

— Папа! — раздался отчаянный крик из столовой и маленькая, белокурая девочка, в одном домашнем платье, проскользнув между ними, выбежав во двор, рванулась к видневшемуся на холме шпилю церкви.

В окнах лондонского дома было видно яркое, синее, совсем не осеннее небо. Марфа спустилась вниз по дубовой лестнице и сказала зятю, что ждал с внуками в передней: «Вот, сейчас уже, идет Юджиния».

Женщина поправила кружевной чепец на изящной голове Марты и улыбнулась: «Видишь, как — теперь и ты крестной матерью стала».

Дэниел поднял глаза и застыл — жена стояла наверху, в шелковом, золотистом платье, держа на руках кружевной сверток.

— Спит, — благоговейно сказала Эухения, передавая дочь дедушке. Волк принял ее на руки и улыбнулся: «Красавица. Ну, пойдем, милая Тео, окрестим тебя».

Дэниел задержался на мгновение, и, наклонившись, коснувшись губами мягкой, белокурой пряди на виске, шепнул: «Я так тебя люблю, что даже сказать не могу».

Она вдруг привстала на цыпочки, и, тихо сказала: «Я так счастлива, Дэниел, так счастлива, спасибо тебе».

— Ну давайте, — велела Марфа, — а мы пока с Юджинией и мистрис Доусон на стол накрывать начнем.

Во дворе усадьбы Волк посмотрел на сына, и вдруг улыбнулся: «Сорока еще нет, а уже дедушкой стал».

— Папа, — Дэниел почувствовал, что краснеет.

— Ну что ты, — мягко сказал отец, бережно покачивая младенца, — это же счастье какое.

Пойдем, не дай Господь, простудится еще маленькая, все же осень на дворе.

— Любовь моя, — горько сказал Дэниел, так и не поднимаясь с колен, — прости меня, прости, пожалуйста, если сможешь, прости.

Тео прошмыгнула в калитку и сразу увидела человека, что нежно гладил крест матушки. Она почти и не помнила его, — только улыбку, красивые, голубовато-зеленые глаза, и то, как он утром говорил, беря ее на руки: «Пойдем, мышка, спустимся к завтраку, а мама пусть еще поспит». «Когда маму забирали ангелы, — вдруг подумала Тео, — она же мне сказала: «Папа тебя очень любит, и обязательно вернется. Это он, я знаю».

Девочка глубоко вздохнула, и, чуть поежившись от ветра с реки, звонко сказала: «Папа!»

— Там же холодно…, - пробормотал Питер. «Вы, ты…, ты заходи, Белла, пожалуйста. Меня зовут Питер Кроу, я твой дядя».

— У Дэниела плащ теплый, — сказала девушка и протянула изящную, но сильную руку. «Он о тебе рассказывал, ну Дэниел. Пусть он пока с дочкой побудет, сам, ладно? Не надо к ним туда ходить».

Она прошла в переднюю, а Питер подумал: «Господи, шпага, кинжал и два пистолета. Даже Мэри столько оружия одновременно не носит. И высокая она какая, ну да понятно — в кого.

Выше Мирьям, наверное. Сколько же ей лет. Пятнадцать в декабре было, точно. Совсем ребенок еще».

Белла окинула взглядом персидские ковры, кедровые, резные сундуки вдоль стен, изящные комоды итальянской работы, и, услышала низкий, обеспокоенный, мужской голос: «Питер, что там? Тео только услышала «Дэниел», и сразу убежала — ее не остановить было».

— А вы, — сказала Белла, подняв голову, — мой дедушка, адмирал де ла Марк. Вы дружили с моим отцом. А еще вы — глава морских гезов, мне капитан Питер Хейн рассказывал, я у него юнгой плавала. Я Белла Кроу, на морях меня Вороненком звали.

Виллем посмотрел на высокого, изящного подростка в темных бриджах, высоких сапогах, коротко стриженого, и вместо ответа, ласково сняв с нее плащ, сказал: «Добро пожаловать домой, Вороненок».

Белла прошла в столовую первой и протянула руку поднявшемуся ей навстречу, невысокому, белокурому мужчине: «Вы моя тетя, миссис Мэри Кроу. Я — Белла, дочь вашей сестры, Тео».

— Миссис Мэри Гудзон, — улыбаясь, поправила ее женщина. «Я замужем за капитаном Генри Гудзоном, он в северных морях ходил, вряд ли ты о нем слышала. А это твоя кузина, моя дочь, Энни — светловолосая девочка в простом, сером платье, крепко пожала руку Белле, и сказала: «Рада знакомству!»

— Моя жена, твоя тетя, Рэйчел, — Питер подтолкнул племянницу к столу и сказал: «Ты садись, мы только начали завтракать. А это наша домоправительница, мистрис Доусон, и акушерка, миссис Стэнли..

— Мне рожать скоро, — покраснев, сказала Рэйчел.

— Tú eres de España? — поинтересовалась Белла, устраиваясь за столом. «Хотя нет, слышу, из Нового Света».

— Yo soy de México, — радостно ответила Рэйчел. «Has estado en México?»

— En tres meses yo estaba cantando en una taberna en el puerto de Veracruz, — безмятежно отозвалась Белла, принимаясь за бекон и жареный хлеб.

— Тут не все знают испанский — со значением сказал Питер.

— Ой, простите, — Белла обвела глазами стол: «Я сказала, что три месяца пела в таверне, в Веракрусе, за стол и кров. Мне тогда девять лет было. А потом меня юнгой взяли, — она улыбнулась и мистрис Доусон, налив девушке сидра, проговорила: «Миссис Стэнли, как вам кажется, наверное, надо горшок с очага снимать?»

— Да, да, — торопливо поднялась акушерка, — пойдемте, помогу вам, он тяжелый.

— Что за горшок? — недоуменно пробормотала Энни и тут же спросила у кузины: «А куда ты плавала?»

— Вокруг Южной Америки, — Белла стала загибать пальцы, — в Африку, в Занзибар — меня там туземцы стрелой ранили, в Карибском море, и еще мы с Дэниелом и капитаном Энрикесом были на тех островах, где моя сестричка маленькая похоронена. Это далеко на юге.

— Энрикесом с барка «Виктория»? — недоуменно пробормотала Мэри. «Но его, же потопил Питер Лав!»

— Puta madre! — сочно выругалась Белла, и, поймав взгляд Виллема, сказала: «Простите!

Потопил, и даже хотел нас повесить. Дэниел его ранил, и мы сбежали, ну да там недалеко от земли было, доплыли. Но я с ним еще расквитаюсь, с Лавом, обещаю вам».

— Уже не надо, — ласково сказал Питер, накладывая племяннице сыра. «У тебя есть еще одна тетя, Полли…

— Мне Дэниел о ней рассказывал, да, — кивнула девушка.

— Так вот, — прервал пасынка адмирал, — ее муж, сэр Кеннет Маккензи, поймал этого Питера Лава и вздернул на виселице, в Эдинбурге.

— Надеюсь, он сгорит в аду, Питер Лав, — сладко сказала Белла и адмирал заметил: «А ты неплохо говоришь по-английски».

— Дэниел со мной занимался, — объяснила Белла, облизав длинные пальцы. Питер увидел сияние изумруда и невзначай спросил: «А где ваш багаж?»

— Нет никакого багажа, — вздохнула Белла, — все Лав себе прикарманил, и золото мое, и шкатулку. Только одежда у нас осталась и оружие. Ну и с тех островов мы кое-что привезли, разумеется, — он отпила сидра из серебряного стакана. «Прах моей сестры, — добавила Белла, оглядывая стол зелеными, спокойными глазами.

— Господи, — мистрис Доусон перекрестилась, — одно лицо ведь, миссис Стэнли. Как у Мирьям.

Только глаза как у миссис Тео покойницы — изумрудные.

— И не говорите, — акушерка посмотрела в чуть приоткрытую дверь кухни, — аж мурашки по коже. И волосы его, и повадки, ну да я его встретила, как ему за тридцать было, а вы-то его молодым помните.

— А как же, — мистрис Доусон покачала одетой в шерстяной чепец головой. «Ну да он всегда красавец был, сэр Стивен, я-то его видела, когда ему чуть за двадцать было. Господи, глаз ведь не отвести, какая хорошенькая, миссис Стэнли. И языки знает, и смотрите, пистолеты у нее, как у миссис Мэри. Жаль вот только мальчики-то сестру уже не увидят, и оба ведь бездетными умерли, — женщина перекрестилась, и миссис Стэнли ласково сказала: «Ну, мистрис Доусон, они теперь мисс Беллу никуда от себя не отпустят, помяните мое слово».

Серые глаза экономки внезапно усмехнулись: «Эх, миссис Стэнли, да разве ее отец когда-нибудь, у кого-нибудь разрешения спрашивал — что ему делать? Так же и мисс Белла, вот увидите».

Дэниел поднял ее на руки и закутал в плащ, прижав к себе. «Маленькая, какая она маленькая, как сердце-то стучит, Господи, — подумал мужчина. Тео приникла к нему, свернувшись в клубочек, и, протянув ручку, стерев слезы с его лица, велела: «Не плачь.

Когда мама уходила на небо, она мне обещала, что ты вернешься. Я верила и ждала тебя, папа. А ты больше не уедешь?»

Он постоял просто так, целуя ее растрепанные волосы, глядя на небольшой, белый крест.

Поднялся ветер, тронутые морозом, сухие листья дуба, закружились наверху, падая на землю. «Я никогда и никуда больше не уеду, дочка, — наконец, сказал Дэниел. «Я всегда буду с тобой».

— Хорошо, — блаженно сказала девочка, прижавшись щекой к его теплому камзолу. «Как уютно, — подумала Тео. «Сейчас придем домой, я папе покажу все свои игрушки, а он мне расскажет о Новом Свете».

— А ты видел арокуна? — спросила дочь, обнимая его за шею. Дэниел посадил ее удобнее и улыбнулся: «Много раз, счастье мое».

Он закрыл за собой калитку кладбища, и, отвязав лошадей, повел их за собой к воротам усадьбы, так и держа девочку одной рукой, слушая ее спокойное дыхание.

Белла сидела с ногами на кушетке, обитой серым бархатом. «Это старая детская моей мамы и тети Полли, — сказала Энни, отпирая небольшой сундучок. «Смотри, вот мой пистолет, мне его мама подарила».

— Очень хороший, — Белла взвесила на руке оружие. «А почему на рукоятке инициалы А.П? — она полюбовалась искусной гравировкой на серебряной вставке.

— Я же не дочь Генри, — рассмеялась Энни, устраиваясь на ковре. «Ну, то, есть он мне как отец, конечно, но моего отца звали сэр Роберт Пули, его убили, на Москве, когда он защищал законного царя. Меня и маму сослали в монастырь, но мы оттуда бежали. Потом жили в Новом Свете, а сейчас отплываем искать Северо-Западный проход. Ты не смотри, — добавила Энни, встряхнув льняными волосами, — я постригу их скоро. Я уже юнгой плавала, у капитана Смита, и у Генри тоже.

— Как интересно! — Белла задумалась. «Я тоже из монастыря сбежала, ну, маленькой еще. Так жалко, что донья Эухения умерла, она ведь меня музыке учила. Тео маленькая на нее очень похожа. А расскажи еще о наших кузенах».

— Так, — Энни стала деловито загибать пальцы, — первым делом, у тебя брат есть младший, Этьенн, ну, то есть Стивен, он с мистером Майклом в Париже живет, бабушка сейчас там, и скоро приедет. И два племянника, дети Марты. Потом у дяди Теодора трое, они на Москве, но младшая, Мария, пропала, вместе с мамой…

— Как пропала? — забеспокоилась Белла.

— Их нашли уже и везут в Москву, — важно сказала Энни. «Тоже родственник наш. У тети Полли есть сын, Александр, он в школе сейчас, мы с ним в Новом Свете еще подружились, и у дяди Джованни двое, Пьетро и Анита, они нам не родственники, но как будто бы. И у Генри есть сын, Джон, ему пятнадцать лет, они сейчас на верфях, «Открытие» наше укрепляют, — девочка вдруг покраснела.

— Ага, — торжествующе сказала кузина. «Я вижу». Она потянулась за глобусом и добавила: «Я слышала о Северо-Западном проходе, мой брат его искал, ну маленький Ник. Он пропал на морях, мы его так и не нашли. А мой второй брат, Майкл, как умер, а то мне Дэниел рассказал, что вы в Джеймстауне были, когда это случилось?

— Отравился, — сухо сказала Энни, холодно блеснув глазами. «Ну да то дело давнее. А дядя Николас мне нравился, с ним интересно было. Еще у тебя есть дядя Уильям, ну, сын адмирала, он в Индии сейчас».

Белла вдруг сказала: «Ты такая счастливая, что в море опять идешь! Меня же теперь, и не отпустят, наверное…, Бабушка Марта строгая?

Энни улыбнулась. «Вообще да, но с ней так интересно! Представляешь, — девочка понизила голос, — она жила в Стамбуле, в гареме, и дядя Теодор — сын султана!»

Порывшись в сундучке, Энни сказала: «Смотри, это моя индейская одежда».

— Жалко, что тут такое нельзя носить, — восхищенно вздохнула Белла, разглядывая кожаную юбку с безрукавкой. «А кольца твои где?»

— Я, как мама, — махнула рукой Энни, — не люблю украшения. Но у тебя перстни красивые.

Белла вытянула длинные пальцы. «Только два и осталось, — вздохнула она. «Дэниел мне сказал, что по завещанию отца мне переходит много денег, только надо выйти замуж и чтобы дети появились, — девушка скривила губы. «А Рэйчел всего семнадцать, такая молодая, и уже замужем».

— Ну, так за дядю Питера можно с закрытыми глазами замуж выходить, — рассудительно ответила Энни. «Он очень хороший. Так смешно, когда мы были в Новом Свете, на Рэйчел хотел жениться индейский вождь, а дядя Питер сказал, что она — его невеста. Их по индейским обычаям повенчали, очень красиво, она мне рассказывала. А ты не хочешь замуж?»

— Я в море хочу, — вздохнула Белла. В дверь постучали и Энни крикнула: «Открыто!»

— Нашли верджинел, — улыбнулся Питер. «В кладовой лежал, на нем же только матушка твоя покойная, Юджиния и Марта играли, а у Марты своей есть».

— Ой, как хорошо! — Белла вскочила с кушетки. «Он же маленький, да? Ты тогда отнеси его к Рэйчел, я ей обещала испанские песни поиграть». Девушка повернулась к Энни: «Пойдем, я и французские тоже знаю, послушаешь».

— А на чем ты еще играешь? — спросила Энни, когда они спускались вниз из детского крыла.

— На виуэле, она со струнами. Интересно, тут такие есть? — озабоченно спросила Белла у дяди.

— Найдем, — уверил ее мужчина и Белла, вдохнув теплый, пряный аромат в опочивальне, весело сказала: «Как у тебя тут красиво, Ракель, как во дворце!»

— А это Цезарь, — ласково сказала ей тетя, что сидела у огня, поставив ноги в атласных туфлях на рыжую спину собаки. «Его из Нового Света привезли».

— Какой славный, — Белла наклонилась и пес лизнул ей руку. Она повернулась и ахнула:

«Господи, я и не видела такого никогда!»

Питер поставил верджинел на изящный ореховый стол, и откинул крышку. Белла открыла рот. На внутренней стороне яркими красками, была написана пышная процессия дам и кавалеров, под двойной клавиатурой из слоновой кости виднелись золотые буквы: «Scientia non habet inimicum nisi ignorantem».

— У знания нет других врагов, кроме невежества, — перевела Белла и дядя удивился: «Ты знаешь латынь?».

— Ну, — племянница села на обитый бархатом стульчик, — я ведь жила в монастыре. А почему две клавиатуры?

— Это матушка в Нижних Землях заказала, — Питер погладил изукрашенную перламутром крышку, — для твоей мамы и Марты, чтобы они вдвоем играли.

— Если ты меня научишь, — внезапно сказала Рэйчел, — мы сможем с тобой вместе играть. Я хорошо пою.

— Вот сейчас, — серьезно ответила Белла, пробежавшись пальцами по клавишам, — и начнем.

Адмирал разлил вино по бокалам, и, передав один Дэниелу, улыбнулся: «Спит маленькая?»

— Да, — мужчина тяжело вздохнул и выпил. «Мы с ней на реке набегались, Питер, — он кивнул на дядю, что, стоя у стола, просматривал какие-то бумаги, покусывая перо, — когда верджинел искал, еще и воздушный змей нашел, что вы когда-то из Японии привозили, так мы с Тео его запустили, она от радости прыгала даже».

Виллем посмотрел на усталое лицо внука и вдруг сказал: «У тебя морщины уже, видел?»

Дэниел потер лицо руками: «Нас, в общем, помотало изрядно. Обидно, конечно, что с «Викторией» все мое золото уплыло из рук».

Питер подвел черту под вычислениями и положил бумагу рядом с бокалом племянника.

«Вот, это то, что есть на сегодняшний день. Там во втором столбце примерный прогноз по доходности на пять ближайших лет. Если хочешь, мы можем внести поправки в завещание, ну, вдруг Тео останется…

— Тео не «останется», — холодно сказал мужчина и допил бокал — залпом. «Я не собираюсь больше ходить в море — даже в Кале. У меня ребенок на руках, я не могу рисковать».

Питер помолчал и пробормотал: «Матушка может поговорить с Джоном, у тебя же отличный испанский…»

— Тем более нет, я обещал Тео никуда не ездить, и не поеду, — Дэниел взглянул на деда. Тот все смотрел на огонь, и, наконец, почесав седую, пахнущую сандалом бороду, сказал: «Ну, на верфях тебе всегда найдется работа. А в субботу будешь приезжать сюда, с Питером. И не волнуйся, за Тео мы как присматривали, так и будем присматривать».

— Ты бы мог, — заметил Питер, наливая себе вина, — жить на доходы. Вам с Тео хватит.

— Мне надо оплачивать учителей и дать ей приданое, — Дэниел опять вздохнул. «Да и потом…, - мужчина не закончил и поднялся. «Ладно, пойду, хоть посплю немного, а то с ног валюсь».

— И вообще, — Питер сел на его место, — ты ведь еще и жениться, можешь, не забывай.

Дэниел смерил дядю взглядом, и, ничего не ответив, вышел.

Виллем усмехнулся: «Вот сейчас ты сглупил».

— Да я и сам уже понял, — расстроено сказал Питер. «Ладно, попрошу у него прощения, как ужинать будем. Давайте, я там достал отчеты индийские, надо начинать работать».

В карете было тепло — в медной жаровне, что стояла между обитыми шелком сиденьями, тлели кедровые поленья. Мария отложила «Троила и Крессиду» Шекспира, и, выглянув в окно, сказала: «Тетя, а можно будет съездить в Лондон? У нас в Копенгагене нет таких лавок, как здесь, батюшка мне рассказывал».

— Ну конечно, — улыбнулась Марфа. «Кстати, — она повернулась к брату, что читал какие-то бумаги, — ты бы поговорил с Питером насчет вложений твоего дохода от сдачи тех комнат, что на Стрэнде. Там немаленькая сумма уже накопилась».

— Поговорю, — рассеянно сказал Матвей и показал ей кусок письма. «Врут ведь, и не стесняются, посмотри».

Женщина вздохнула: «А что ты хочешь, если этот брак состоится, наши друзья, — она иронически усмехнулась, — из Пфальца получат немалое количество денег. Только все равно — лучшего жениха для принцессы Элизабет не найти, сам же видел».

— Учитывая то, что он возглавляет Протестантскую Унию — разумеется, — Матвей поджал и без того тонкие губы.

— У нас, кстати, — внезапно сказала Марфа, поигрывая кольцами, — собака появилась.

Охотничий пес, хороший, Питер из Нового Света привез.

— Представляю, что там за собака, — Матвей аж закашлялся, — какое-нибудь дикое создание.

Ну да ладно, — он улыбнулся, — и не с такими справлялись.

— Мэри с ним на уток ходит, и Виллем тоже, — обиженно ответила сестра, — да и я выбиралась.

Отличный пес, ну да конечно, — она вздернула бронзовую бровь, — со сворой короля Генриха не сравнить. Жаль только, что Генриху недолго жить осталось.

— Да, — Матвей оправил свой бархатный, на соболях плащ, — вот так и чувствуешь себя стариком, Марфа. Жаль будет Генриха, все же я с ним давно знаком. Ну да так для всех лучше.

— Лучше, да, — тихо отозвалась Марфа, сцепив тонкие, ухоженные пальцы.

В аллее, обсаженной шелковицами, было тихо, только издалека, от манежа доносился стук копыт и голос учителя.

Марфа прищурилась: «Степа твой отлично в седле держится, ну да понятно — в кого. И с математикой у него хорошо, я смотрю, — она потрепала зятя по рукаву камзола, — ты его потихоньку в дело вводишь».

— Он мальчик умный, — нежно сказал Волк. «Я с ним еще тем годом говорил, как восемь ему было. А с математикой — Констанца здесь была, с Джоном, она с ним занималась. И учитель у него отличный, по ее рекомендации взяли».

— Констанца, — пробормотала Марфа, и, поглядев на мраморный бассейн с фонтаном, улыбнулась: «Я смотрю, король Генрих много на этот парк потратил.

— Клод Молле очень хороший садовник, — Волк посмотрел на обсаженные самшитом клумбы.

«Летом тут вообще рай, Марфа Федоровна».

— Так что, — женщина сняла отороченные мехом перчатки тонкой итальянской кожи, и взяла руку зятя, — ты у нас теперь рыцарь?

На безымянном пальце левой руки играл тусклым светом золотой перстень с печаткой.

— Ну не отказываться же мне было, — Волк пожал плечами. «Так для всех удобнее».

— Красиво, — сказала Марфа, рассматривая поднявшегося на задние лапы волка.

— Она ведь тоже меня за руку взяла тогда, — вдруг вспомнил мужчина.

— Да, здесь же. Прошлым месяцем, ветер был сильный, у нее прядь волос из-под чепца выбилась. Каштановая. Еще солнце заходило, у нее в глазах были искорки золотистые. А потом сказала: «Мистер Майкл, я уезжаю. Домой, в Амстердам. Я ваше письмо прочитала, вот ответ, — и протянула мне конверт. «Вы сейчас не раскрывайте только, хорошо? Спасибо вам, за все». А я сказал: «Простите меня, не стоило мне ничего говорить, и писать тоже — не стоило».

— Это вы меня простите, — вздохнула она. И ушла, не оборачиваясь.

Теща отпустила его руку и тихо сказала: «Я знаю, как это бывает, Михайло Данилович.

Думаешь, мне одиноко не было — еще как! И отказывали мне тоже. Подожди, — она ласково потрепала зятя по щеке. «Когда полюбят тебя — все изменится».

— Когда полюбят, — тихо повторил Волк и, улыбнувшись, сказал: «Хоть вы нам и наготовили полную кладовую еды, однако я вас не отпущу без того, чтобы вы моей стряпни не попробовали!»

Когда они уже шли на конюшни, Марфа внезапно остановилась: «Ты вот что, если Данила не вернется, — всякое может быть, — за Тео не беспокойся. Питер и Рэйчел ее воспитают. Сюда-то ее не след привозить, она мала еще».

Красивые губы мужчины чуть дернулись и он твердо ответил: «Вернется, на то он и мой сын, Марфа Федоровна».

Марфа услышала знакомый голос, что строго спрашивал у возницы: «Кто такие?», и, открыв дверцу кареты, подобрав бархатные, темно-зеленые юбки, спрыгнув на землю, весело крикнула: «Открывайте, мистрис Доусон, за нами еще три возка с поклажей едут!»

— Я, батюшка, — вдруг сказала Мария, — еще ни разу не видела, чтобы так лавки скупали, как тетя Марта это делает. Ей достаточно только взглянуть на торговца, и все суетиться начинают.

— Твоя тетя, — отозвался Матвей, складывая бумаги в большой, с золотым тиснением конверт испанской кожи, — деньги считает лучше нас всех, вместе взятых. Тот сундук кружев, что мы везем, тут бы в три раза дороже стоил. А семья у нас большая, она подарки всем приготовила, ну да сейчас и познакомишься с родней, — он вышел из кареты и подал дочери руку.

— Как миссис Рэйчел? — озабоченно спросила Марфа у экономки. «Хорошо себя чувствует?

— Конечно, — мистрис Доусон улыбнулась. «Миссис Марта, мистер Дэниел вернулся и мисс Беллу привез, дочь сэра Стивена! Она такая хорошенькая, мисс Белла, на испанском языке говорит, и с двумя пистолетами ходит! — экономка улыбнулась и добавила. «Девочки сейчас у миссис Рэйчел, мисс Белла им на верджинеле играет. А мистер Дэниел отдыхать пошел, с дочкой, они с мисс Беллой полночи из Лондона ехали, усадьба закрыта ведь. Здравствуйте, мистер Мэтью! — ахнула экономка. «Да вы помолодели!»

— Скажете тоже, — сварливо отозвался Матвей и взял дочь за руку. «А это моя дочка, мистрис Доусон, мисс Мария, познакомьтесь».

Экономка посмотрела на хрупкую, невысокую, девушку с золотистыми волосами и улыбнулась: «Она на вас похожа, мистер Мэтью. А комнаты ваши готовы, я сейчас распоряжусь, чтобы багаж туда несли».

— Вы вот что, мистрис Доусон, — распорядилась Марфа, оглядывая ухоженный, зеленый двор, — накройте нам что-нибудь перекусить. Мистер Питер сегодня после ужина в Лондон едет, как обычно? — поинтересовалась женщина.

— Конечно, а следующей неделей, он говорил, у нас мистер Джон с сестрой гостить будут, — ответила экономка.

— Вот и хорошо, — Марфа потерла нос и обернулась к брату. «Вы потом спускайтесь в столовую, я повидаюсь со всеми, и поедим».

Мария посмотрела вслед ее стройной, в соболях спине, и шепотом спросила у отца: «А кто такой мистер Джон?»

— Увидишь, — усмехнулся Матвей и обернувшись к экономке, сказал: «Десять ящиков вина сейчас привезут, и я вам там заказал еще пять сотен бутылок — до Пасхи как раз получите».

Возки стали заезжать во двор и мистрис Доусон заметила: «Ну, миссис Марта никого без подарков не оставила!»

— А как же, — рассмеялся Матвей и открыл дочери парадную дверь дома.

— Смотрите, — сказала Белла, и, оглянувшись на дверь, распустила завязки у ворота льняной рубашки. Девушка сняла ее через голову и показала Рэйчел и Энни круглый, розовый шрам на белом плече. «Это от стрелы».

Энни зачарованно посмотрела на него и спросила: «Больно было?»

— Да, — признала Белла, и тут же добавила: «Но я не плакала! Мне тогда, — она сморщила высокий лоб, — да, почти одиннадцать уже было. Туземцы атаковали нас, на берегу, и я троих застрелила».

— Если бы у меня был пистолет тогда, ну, когда этот мерзавец нас захватил, — внезапно, жестко, сказала Рэйчел, — я бы его убила! Меня Питер учил стрелять, ну, в Новом Свете.

Она вскинула аквамариновые глаза и посмотрела на Беллу: «Давай, как дети родятся, я с тобой еще позанимаюсь. Мы надо уметь их защитить, Питер ведь летом в Индию уплывает, на год».

Белла кивнула и, усмехнувшись, достала из кожаного мешочка, что висел на груди, колоду карт: «Сейчас перетасую и поиграем». Она натянула рубашку, раздала карты и добавила:

«Ну, адмирал ведь остается, и ты говорила, бабушка Марта хорошо стреляет».

— Очень, — вздохнула Рэйчел, — только ведь она тебя в Амстердам повезет, ну, тебе же надо с Мирьям познакомиться, и чтобы сестричку твою похоронили, с ее мамой.

— Капитан Энрикес как раз в Амстердаме, сейчас — Белла почесала короткие кудри. «Ну что, дамы, — она улыбнулась, и выложила свои карты, — я вас побила, сейчас будете отвечать на мои вопросы, и честно! Такие правила. Вы когда-нибудь целовались?

Рэйчел посмотрела на свой живот и звонко рассмеялась. «До этого, — закатила глаза Белла.

«До венчания».

— Только с Питером, — покраснела девушка. Белла искоса взглянула на Энни и заметила румянец на ее щеках.

— Ага! — вскричала девушка. «Но в щеку не считается».

— Я не в щеку, — сладким голосом ответила кузина и забрала колоду. «А ты?»

— Даже в щеку ни разу, — вздохнула Белла. «Ну да куда мне, все же думали, что я мальчик. А это приятно?»

— Очень! — в один голос ответили девушки и Рэйчел, повернувшись к двери, сказала:

«Открыто!» Белла посмотрела туда, и, вскочив, поклонилась: «Здравствуйте, бабушка!»

Марфа внезапно подумала: «Глаза-то у нее материнские. А так — ну совсем Степан, я же его таким помню, подростком, на Москве еще. И она высокая, пять футов десять дюймов, наверное. Ну, хоть пистолеты, я смотрю, в опочивальне у себя оставила».

— Бабушка, — сказала Белла, подходя к ней, — мне вам отдать кое-что надо.

Она, было, стала снимать клык, что висел на кожаном шнурке рядом с крестом, но Марфа ласково коснулась ее руки: «Пойдем ко мне, девочки пусть поиграют тут, вижу, ты карты им принесла…

— Я заберу сейчас, если нельзя! — торопливо ответила Белла.

— Это почему это нельзя, — бабушка пожала плечами, — очень даже можно. Пошли, — она повернулась, и Белла, вдохнув запах жасмина, одними губами проговорила: «Сколько же ей лет?»

— Шестьдесят летом будет, — так же тихо ответила кузина. «Правда, никогда в жизни не подумаешь?»

— Она мне снилась, — тихо пробормотала Белла и, закрыв дверь, пошла по устланному персидскими коврами коридору вслед за бабушкой.

В отделанной золотистым шелком опочивальне пахло жасмином. Марфа открыла серебряный поставец и, достав бутылку бургундского вина, улыбнулась: «Тебе на донышке».

Белла приняла бокал и сказала: «Этот клык мне мама дала, еще в Японии, сказала — это дедушки моего».

Марфа посмотрела на медвежий клык, что лежал на ее узкой ладони, и на мгновение закрыла глаза: «Господи, я же его тогда губами коснулась и спросила: «Откуда?». А Тайбохтой сказал: «От первого медведя моего, мне двенадцать тогда было». Мы же у костра лежали, под шкурами, и вода в озере была тихая, розовая, как раз солнце вставало. А потом заснули, долго спали, до полудня, а как поднялись — купаться пошли».

Женщина нежно погладила клык и тихо ответила: «Да, дедушки. Ну, я потом тебе расскажу еще о нем. А его, — она поманила Беллу к себе и надела ей на шею кожаный шнурок, — себе оставь. Пусть у тебя будет, внучка».

— Дэниел еще шпагу моего отца привез, — Белла выпила и повертела в руках кубок. «Ну, как мой брат Николас погиб, от него осталась. А он погиб, бабушка, как вы думаете?»

— Был бы жив, — вздохнула Марфа, — уже бы объявился. Мы же и вас уже похоронили, внучка, — она ласково погладила Беллу по коротким кудрям. «Да вот, видишь — вернулись вы, слава Богу. Так что мы с тобой после Пасхи, как Рэйчел родит, в Амстердам съездим, познакомишься с сестрой своей, Мирьям, и мужем ее».

Белла посмотрела на огонь в мраморном камине и тихо проговорила: «Мы на тех островах были, где моя сестричка маленькая похоронена. Мне говорили, в Порт-Рояле, что донья Эстер еврейка была, и папа мой — тоже».

— Стал, да, — улыбнулась Марфа.

— Ну так вот, мой капитан, Мозес Энрикес — он тоже еврей, — решительно сказала Белла, — он мне говорил, что надо сестричку мою вместе с мамой ее похоронить. Мы прах ее привезли, бабушка.

Марфа взяла изящную руку девушки и, помолчав, сказала: «Жалко, что твой отец не дожил, Белла. И матушка твоя — тоже. Они бы тобой гордились».

Белла помолчала и, сглотнув, ответила: «Я, бабушка, ныряла в Картахене, в порту, думала — может быть, увижу папин корабль, и его самого. Да там глубоко очень, — она внезапно шмыгнула носом и пробормотала: «Простите, я не…»

Марфа присела на ручку ее кресла и, обняв девушку, шепнула: «Это ничего, милая. Ты поплачь. Я никому не скажу. У меня в умывальной все есть, что надо, а потом, — она нежно поцеловала мокрую щеку, — пойдем, у тебя еще один дедушка есть, брат мой, мистер Мэтью, и тетя, дочь его, Мария. Познакомишься с ними».

— Так хорошо дома, — дрожащим голосом сказала Белла и вытерла лицо рукавом рубашки.

«Только в море хочется. И можно не ходить в платье, бабушка, а то я не привыкла….»

— Не ходи, — Марфа пожала плечами. «Вон, тетя Мэри не ходит, и ничего страшного. Да и я сама на охоту в мужском наряде хожу. А в море, — она рассмеялась, — мы с тобой в Амстердам поплывем, и в Грейт-Ярмуте у нас бот стоит. Летом поедем туда, как твой дядя Уильям из Индии вернется, и хоть каждый день будем в море выходить. Я и сама, — женщина нежно улыбнулась, — море люблю.

Белла зашла в просторную умывальную, и, открыв рот, сказала: «Это ванна? Я о них только слышала!»

Марфа коротко взглянула на серебряную, отделанную агатом ванну и рассмеялась: «Она самая. Это мне тем летом из Парижа привезли, отчим твой заказывал, мистер Майкл. Мы потом из Амстердама к нему заедем, с братом своим младшим увидишься».

— Ну, — Марфа указала на золоченые флаконы, что стояли на мраморном столике, у большого, в человеческий рост, венецианского зеркала, — есть жасмин, вербена, лаванда, роза…

— Роза, — твердо ответила Белла. «Я помню, от мамы так пахло». Марфа полила девушке из кувшина, и, протянув шелковую салфетку, усмехнулась: «Тогда забирай этот флакон себе, потом в Лондоне тебе еще купим».

В столовой было шумно, и адмирал, подняв бокал, громко сказал: «Ну, за встречу, дорогие мои!»

Матвей выпил и, наклонившись к сестре, тихо сказал: «Одно лицо со Степаном, конечно. Так, говоришь, у них с Мирьям денег много?»

— Как близнецы умерли, — Марфа взяла серебряную вилку, — так еще больше стало. Но это если только замуж выйдут и дети появятся. Ну да, — она подняла бровь, — Хосе сейчас из Падуи вернется, думаю, следующей весной Мирьям и родит. И Белла тоже — ну да ей пятнадцать только исполнилось, можно с замужеством не торопиться. А вот…, - женщина отрезала себе паштета и, не закончив, со значением посмотрела на племянницу.

— Вот же ты, — в сердцах пробормотал Матвей, — упрямая, Марфа. Заладила одно и то же, еще с Копенгагена я это слышу.

Он дал Цезарю, что сидел у его кресла, кусок холодного фазана и рассмеялся: «Он у вас попрошайка, конечно. Попрошайка, да? — Матвей потрепал собаку по рыжей голове и добавил: «Ну, ничего, вот в следующее воскресенье и посмотрим — что из тебя за охотник».

— Хороший охотник — ласково сказал дяде Питер. «Мэри чуть ли не два десятка уток каждый раз приносит».

— А ты, я смотрю — Матвей улыбнулся, — как в Новый Свет съездил, так теперь путешествовать потянуло?

Питер взглянул на жену, которая о чем-то говорила с Марией и вздохнул: «Все же, дядя, с Великим Моголом надо лично повстречаться. Нельзя, чтобы португальцы, или голландцы нас опережали. Да и потом, я же не один еду, еще послы от Его Величества…»

Матвей хмыкнул: «Вот я в карете читал бумаги, что послы Его Величества кое-где понаписали — так я тебе скажу, племянник, что они для одного хороши, послы эти — кланяться и на обедах сидеть. Так что отправляйся, кроме тебя, там умных людей не будет, — он обгрыз крепкими зубами крыло фазана и одобрительно добавил, вполголоса: «А жена твоя — ох и хороша, молодец».

Питер обеспокоенно сказал: «Все равно, дядя, волнуюсь я — двойня все-таки, да и Рэйчел молодая еще, как она тут без меня справляться будет?»

— Твоя мать с дитем на руках через горы ехала, — спокойно ответил Матвей, — как раз чуть старше Рэйчел твоей была. И твоя справится, — он внезапно поманил к себе мужчину и шепнул ему что-то.

— Да вряд ли, — Питер чуть покраснел.

— А вот увидишь, — потрепал его по плечу Матвей и громко сказал: «Та ветчина, что вон там стоит — передайте-ка ее нам».

— Я так рада, что приехала, — Мария посмотрела на отца и улыбнулась: «Батюшка сказал, что пора мне уже — и Лондон, и Париж посмотреть. Тетя Марта сказала, что возьмет меня в город — по лавкам пройтись. А вы тоже в город собираетесь, кузина Мэри?»

— Да, — женщина рассмеялась, — мне тоже надо в лавки, только в другие — мы же отплываем в конце месяца, надо снадобий купить, инструменты хирургические, книги кое-какие, по медицине. Хорошо, что наша компания и Виргинская совместно экспедицию оплачивают — можно себе позволить эти траты.

Мария открыла томик, что лежал рядом с ней и, посмотрев на карту в начале книги, вдруг сказала: «Там, наверное, очень интересно — ну, в Новом Свете. И красиво тоже».

— Очень, — Дэниел, что сидел напротив, взглянул на тарелку Тео и сказал: «Ну, если наелась, то скажи молитву и беги в детскую, играй, я потом поднимусь, почитаю тебе».

Девочка быстро прошептала что-то себе под нос, и, на мгновение, прижавшись щекой к руке отца, сказала: «Большое спасибо, мистрис Доусон, все очень вкусно».

— И тарелку свою на кухню отнеси, мышка, — Дэниел потрепал ее по белокурой голове. «А в Новом Свете, кузина Мария, — он улыбнулся, — мне очень нравится. Там совсем не похоже на Европу».

— А вы на Москве были, кузен Дэниел? — спросила Мария.

— Ни разу, — он рассмеялся. «Хоть я и в Сибири родился, как муж Марты, Николас. В Японии — жил, в Новом Свете — тоже, а на Москву еще не ездил. Но я русский знаю, отец всегда с нами говорил по-русски».

— Да, — васильковые глаза Марии чуть погрустнели, — мы с Михайло Даниловичем тоже по-русски говорили. Он меня и не узнал сначала.

— Да как тут узнать! — Мэри ласково взяла руку девушки. «Ты же такая красавица стала, Машенька, я тоже сначала думала — что это за девушка с дядей Матвеем?».

— И Аннушка так выросла, — восхищенно сказала Мария, разглядывая девушку, что говорила с Беллой. «Она с вами тоже плывет, кузина Мэри?»

— Конечно, — женщина нежно посмотрела на дочь. «Я ей предлагала фрейлиной остаться у принцессы Элизабет — не хочет. Ну да ничего, вернемся — как раз ей лет пятнадцать будет, отправится ко двору».

— Я вам и о Японии расскажу, кузина Мария, — Дэниел поднялся. «Ну, прошу меня простить, дочка ждет».

— Так жалко его, — вдруг подумала Мэри, провожая глазами племянника, — еще двадцати четырех нет, а вдовец, и Тео на руках. Говорил, что на верфи пойдет работать, плотником, — Мэри вздохнула и весело сказала: «Ну, милые дамы, пойдемте разбирать сундуки, что матушка привезла!»

В кабинете пахло сандалом и розами. Марфа разожгла кальян, и, приняв от Дэниела шпагу, провела рукой по эфесу с золочеными наядами и кентаврами.

— Я ее последний раз видела, как сэр Стивен в Картахену отправлялся, — вздохнула женщина и передала клинок мужу. Виллем поднялся и сказал: «Вот сюда, над камином повесим, может, кому из внуков и пригодится».

— Разве что детям Беллы, — усмехнулся Питер. «Навряд ли Хосе своих сыновей в море отпустит».

— Ну, — Марфа затянулась и выдохнула дым, — у них тоже капитаны есть, вон, тот же Энрикес, да, Дэниел?»

Мужчина раскурил трубку и усмехнулся: «Он сам говорил, что еврей он — плохой. А вот моряк он — добавил Дэниел, затягиваясь, — отменный. Так что посмотрим».

— С верфями, — Марфа зорко взглянула на внука, — это ты погоди. Питер, расскажи ему, ну, о чем мы еще той осенью говорили.

Сын развернул большую, переплетенную в кожу книгу. «Мы сейчас платим пенсию семидесяти вдовам, и, — он прищурился, — тридцати четырем сиротам. Ну, как положено, — после двух лет работы на компанию семья каждого, кто погиб в плавании, или умер на суше, получает право на содержание. Вдовы — пока не выйдут замуж, сироты — мальчики до четырнадцати лет, девочки — тоже до замужества. Еще есть круглые сироты — шесть мальчиков в школе Мерчант Тэйлор, мы за них тоже платим, и четыре девочки — те у родственников, мы на них пособие выдаем».

— И? — непонимающе спросил Дэниел.

— Мы тут школу для сирот задумали открыть, — сказала Марфа. «В Дептфорде, там много семей наших моряков живет. Матери-то, если дети с утра пристроены будут, хоть смогут денег заработать. Там, рядом с новым домом Марты участок есть, мы уже и купчую оформили, сейчас, весной, надо строить начинать, чтобы к осени уже дети занимались.

— Возьмем пока двадцать сирот, утром у них математика будет, английский, закон Божий, у старших — навигация и языки. Ну, на Темзе будем их морскому делу учить, а Николас, на верфях — плотницкому ремеслу. Потом будем кормить горячим обедом — и по домам. Все за счет компании, разумеется».

— Только мальчиков? — спросил Дэниел.

— Отчего же? — удивилась Марфа. «Десять мальчиков и десять девочек, ну, да тем Марта преподавать будет — рукоделие, музыку, старшим — тоже языки. С священником мы договорились уже, из церкви святого Николая будет приходить. А вот учителя думали искать.

— Да молод я еще, — краснея, пробормотал Дэниел.

— Ну, навигатор ты отменный, — Виллем тоже потянулся за трубкой. «И с математикой у тебя хорошо, да и с французским языком — тоже. Латынь-то им ни к чему, на ней сейчас вон — только книги пишут, да и то — не все».

Дэниел внезапно улыбнулся. «Мне нравится. И морским делом я тоже смогу с ними заниматься. Каждый день школа будет?»

— Да, — Питер кивнул. «Ну, кроме субботы и воскресенья. Так что сможешь с Тео больше бывать. Ну, так как?»

— Согласен, — рассмеялся Дэниел, и взглянув на Марту, добавил: «Спасибо, бабушка».

— А после Пасхи бери ребенка и поезжай в Париж, — распорядилась женщина. «А то отец твой, как окрестили внучку, так ее и не видел. Заодно проводишь брата моего с дочкой, мы-то с Беллой отсюда — сразу в Амстердам».

— Вот и хорошо, — заключил Виллем, и, потянувшись, сказал: «Ну, дорогие мои, вы как хотите, а мы с женой — на покой, да?»

Уже в коридоре Марфа, оглянувшись на дверь кабинета, тихо рассмеялась: «Покой?»

— Ну, — ответил Виллем, чуть шлепнув ее, — не смущать же молодежь. Пошли, пошли, завтра только к обеду спустимся.

Мэри сделала выпад и клинки, скрестившись, застыли над головами дерущихся. «Неплохо, — пробормотал Матвей и вдруг, усмехнувшись, вынул свою шпагу из ножен.

— Матвей, — Марфа предостерегающе дернула его за рукав рубашки. «Забыл, сколько тебе лет?»

— Очень хорошо помню, — брат расстегнул потрепанный камзол и, сняв его, повесил на деревянную калитку конюшни. «Ты вон иди, с Марьей своей занимайся, а я эту погоняю. А ну-ка, внучка, — он коснулся шпагой клинка Беллы, — мы еще не закончили».

Белла посмотрела на него сверху вниз и осторожно сказала: «Дедушка, может быть, не стоит…

— Очень даже стоит, — лениво отозвался Матвей, и — не успела девушка опомниться, — выбил шпагу из ее руки.

— Ну что рот открыла, — сварливо сказал мужчина, встряхнув длинными, золотисто-седыми волосами, — взялась драться, так дерись.

Белла широко улыбнулась и, подняв клинок, ответила мгновенным выпадом исподтишка.

Мэри, фехтуя с матерью, тихо спросила: «А дядю Мэтью тоже дедушка мой учил?»

Марфа кивнула, и, добавила: «И отца твоего. Ну да за тебя я спокойна, — она быстро отклонилась в сторону, — впрочем, куда вы плывете, там и клинка, наверное, вытаскивать не придется».

— В общем, — сказал Матвей, в третий раз выбив клинок из руки Беллы, — неплохо, внучка.

Только поворотливей надо быть, да, впрочем, ты в отца высокая такая, он, хоть отлично оружием владел, но не быстрее меня был.

— А вы дрались с моим отцом, дедушка? — изумленно, тяжело дыша, спросила Белла.

— А как же, — Матвей полил себе на руки из ведра, и, стал застегивать камзол. «Один раз он меня кинжалом в бок ударил, — ну, да мы тогда еще юнцами были, а другой — шпагой к двери приколол. Ну да я его тоже ранил тогда.

— А за что? — робко поинтересовалась Белла.

— За дело, — ну, он меня, — хохотнул Матвей, и, ласково погладив по холке гнедого жеребца, сказал: «Все же хороши у вас лошади, сестра».

Конь тихо, нежно заржал и Матвей вдруг подумал: «Соскучился я по лошадям. Дома-то их держать негде, город, разве что иногда в деревню выберешься, на прогулку. Дом бы свой, вот такой, у реки, как у Марфы. Правильно она говорила: «Внуков увидеть» Да увижу ли, вон, восьмой десяток идет? Если бы Машке хоть кто по сердцу пришелся бы — разве бы я противился? А коли не хочет она — как девку отдавать, не силой же под венец тащить?».

— Пошли, — сказал он вслух, — еще перед обедом помыться надо, тебе ж уезжать, Марья, да и нам тоже, — В лондонском доме переночуем, — выйдя на двор, Марфа зорко посмотрела на искрящуюся под ярким, уже почти весенним солнцем, реку, и добавила: «А что купите, — так можно прямо в Копенгаген отправить, агенты наши в порту договорятся. Потом заберем Генри с Джоном и все вместе домой вернемся».

Белла вдохнула свежий ветер с запада и весело проговорила: «Вы, бабушка, не волнуйтесь, мы с Дэниелом тут за всем присмотрим, а с Рэйчел и Тео я музыкой заниматься буду. Тео очень способная, и голос у нее красивый.

— В мать, — тяжело вздохнула Марфа. «Ну да Юджиния тебя учила, ты же помнишь, у нее тоже голос был — как у ангела. Лютню я тебе привезу, и ноты — тоже, так что поиграешь нам потом».

— А ты бы, внучка, как мы из Лондона приедем, — попросил Матвей, — c Марией моей тоже позанималась, она петь любить, может, заодно играть научится, пока мы здесь.

— Конечно, — улыбнулась Белла, и, сладко потянувшись, добавила: «Тетя Мэри, а когда вы в море отправитесь — с кем я фехтовать буду?»

— Да вот с бабушкой и будешь, — рассмеялась Мэри и, помахав рукой дочери, что вышла на крыльцо, сказала: «Ну, посмотрим, какой там, у Энни обед получился!»

Камыши мягко шуршали под нежным, теплым ветром. «И вот, кузина Мария, — Дэниел опустил весла, — так мы и попали в Японию. Ну а потом матушка моя и отец встретились, и уже не расставались больше. Ну, пока…, - он бросил взгляд в сторону церкви и чуть вздохнул.

Мария подоткнула меховую полость — заснувшая Тео лежала у нее на коленях, — и тихо ответила: «Я ведь отца своего и не помнила, кузен Дэниел. Он меня видел один раз, как мне двух лет еще не было, а потом нас в монастырь заключили. А мама мне о нем не рассказывала, ну, да вы знаете, наверное, что со мной было, вам мистер Майкл говорил….»

Мужчина посмотрел в ясные, васильковые, большие глаза и кивнул. «Самое главное, — сказал он, — что это все прошло и более не вернется, кузина Мария».

Женщина погладила укрытую кашемировым чепцом голову девочки. Тео что-то пробормотала, и, зевнув, свернулась клубочком.

— Вы, смотрите, не простудитесь, — Дэниел потянулся и озабоченно поправил соболью накидку у нее на плечах, — хоть и солнце, но все равно — холодно на реке.

— Солнце, — задумчиво проговорила Мария. «Знаете, кузен Дэниел, я ведь почти всю жизнь его и не видела — солнца, нас под землей держали. Когда батюшка меня в Копенгаген привез, мы с ним сначала просто гулять ходили, в гавань, и я помню — стою на солнце, чаек кормлю и плачу. Не верила я, что такое счастье бывает».

Она обвела глазами тихую, зеленоватую воду Темзы, и вдруг добавила: «Смотрите, лебеди.

Какие красивые!»

— Лебеди, — сонно сказала Тео и заворочалась: «Есть хочу!»

Дэниел улыбнулся и, взявшись за весла, посмотрел на Марию. Одна золотистая коса падала ей на плечо, волосы были прикрыты коричневым, отделанным бронзовым кружевом, беретом.

Она опустила руку в воду и рассмеялась: «Еще холодная. У нас в Копенгагене море тоже холодное, но я все равно люблю по нему шлепать, босиком. А в Джеймстауне теплый океан, кузен Дэниел?»

— Океан — да, — он привязал лодку к пристани и сказал: «Давайте, я возьму Тео, вам так удобнее будет».

— Да она совсем маленькая, я справлюсь- Мария ласково посмотрела на зевающую девочку и протянула ему руку.

— Так вот, — продолжил Дэниел, когда они уже шли по тропинке к дому, — а реки там тоже холодные, в горах. И быстрые очень.

— Я сама! — потребовала Тео и, очутившись на земле, вприпрыжку бросилась к Энни, которая подхватила ее на руки.

— Кузен Дэниел, — внезапно сказала Мария, — мне так жаль. Вам, наверное, тяжело, — она коротко взглянула на него, — вы ведь здесь с вашей женой жили.

— Спасибо, — мужчина помолчал, глядя на дочь. «Тяжело, да, кузина Мария, ну, с осени я в Дептфорд перееду, при школе буду жить, а сюда — в конце недели приезжать. Потом, как Тео подрастет…, - он не закончил и улыбнулся: «Ну, до этого долго еще. Пойдемте, а то вы тоже, наверное, проголодались».

— Я батюшку подожду, — женщина посмотрела ему вслед, и, взяв за руку подошедшего к ней отца, сказала: «Так хорошо тут, на реке, как в сказке».

— Ну, вот вернемся из Лондона, — Матвей поцеловал дочь в щеку, — и катайтесь, хоть каждый день. Все, — он повернулся к женщинам, — мыться и за стол, я хочу к вечеру уже в Лондоне оказаться.

Уже в передней упоительно пахло жареным мясом, и Рэйчел, что спускалась по лестнице, сказала, завидев их в дверях: «Суп из форели, оленина на вертеле и миндальное печенье, как у нас в Мехико его делают!»

Мэри и Белла побежали наверх, а Матвей, проводив глазами Рэйчел, что пошла в столовую, тихо спросил у сестры: «Это, у тебя какие внуки?»

Марфа посчитала на пальцах: «Девятый и десятый, ну, с Полли вместе. И трое правнуков».

— Да, — только и сказал Матвей. «Ну, посмотрим, кого я успею увидеть».

Марфа тонко улыбнулась: «Коли не тянуть с венчанием — так каждый год крестить будете, уж поверь мне».

Брат только вздохнул, и, ничего не ответив, пошел в умывальную.

Дверь кабинета приоткрылась и Виллем усмехнулся: «Что-то вы там засиделись».

Матвей опустился в кресло и, налив себе вина, ответил: «Сестра моя и Джованни еще с ним, и не похоже, чтобы закончили. С его отцом так же было — сидишь, думаешь, ну сейчас пообедаем, а потом делами займемся, а он является, заказывает себе какой-нибудь требухи и начинает тебя допрашивать».

Виллем раскурил трубку и поинтересовался: «И ребенком он таким же был?»

— А как же, — Матвей покосился в сторону кальяна, что стоял рядом, на столике орехового дерева и попросил: «Разожги-ка мне, адмирал. Трубки ваши — гадость, а от него хоть пахнет приятно. А ребенком, — Матвей на мгновение закрыл глаза, — да. Уже, бывало, и дремлет, а все равно просит: «Синьор Маттео, вы расскажите, чем все закончилось, а то я не усну».

— Но, знаешь, — Матвей принял наконечник кальяна и затянулся, — он ребенком очень добрый был. Каких-то зверей больных в дом таскал, жалел всех…

— Сейчас не такой, — вздохнул адмирал. «Ну да ты сам знаешь, что с ним на Москве было».

— Такой, — уверил его Матвей. «Другой бы на Москву, — он чуть улыбнулся, — не поехал. Он просто как отец, — внутри все носит, не говорит никому. А так, если в глаза посмотреть, — тот же мальчик, каким я его знал. Жену бы ему хорошую, вот что, — заключил мужчина.

— Скажи мне, — адмирал помолчал, — трудно с Марией было?

Матвей приоткрыл один ореховый глаз. «Нелегко, — ответил он. «Ну, вначале. Я с ней каждый день занимался, а еще хозяйство, а еще работа — хоть и спокойная, но все-таки. Помогали мне, конечно, — он внезапно поджал губы, будто стараясь скрыть улыбку.

— Кто? — адмирал разлил еще вина.

Матвей все-таки улыбнулся. «Помнишь, постоялый двор, где мы в Бергене жили, когда сестру мою из Углича увезли? Хозяйка там была, Ингрид?»

— Высокая такая, — Виллем почесал бороду. «Помню, конечно».

— Ну, — безмятежно сказал Матвей, — мы же с ней в Бергене, пока вы там женились, пару раз за бутылкой вина посидели. Вдвоем, так сказать, — он рассмеялся.

— Ах ты, — адмирал тоже улыбнулся. «И что, ты ее в Копенгагене встретил?»

— На рынке, — Матвей кивнул. «Она постоялый двор семье среднего сына оставила, а сама в Копенгаген переехала, к старшему мальчику, он у нее капитан был. Ну, слово за слово…, — мужчина пожал плечами. «Конечно, если бы не Ингрид, вряд ли Мария так быстро оправилась. Я ведь, Виллем, даже хотел предложение сделать ей, хоть и глупо, на старости лет…»

— Вовсе не глупо, — адмирал посмотрел в ореховые, красивые глаза и осторожно спросил:

«Умерла она, Матиас?»

— Тем летом, — Матвей помолчал. «Года до семидесяти ей не было». Он помолчал и вдруг сказал: «Вот так оно и случается, Виллем. А ты что тут один сидел?»

Мужчина тяжело, долго молчал и, наконец, сказал: «С Беллой задачи по навигации решали, ну, как все еще спать не пошли, и она у меня спросила: «Дедушка, а как вы думаете, почему мои братья такие разные были?»

— А она что, — Матвей забеспокоился, — знает про всю эту историю с Майклом? Дэниел ей разболтал уже?

— Ну так, — адмирал замялся, — она знает, что Майкл ранил Николаса и забрал у него шпагу.

Что Майкл отравился — тоже знает. А про остальное — нет.

— И не надо, — жестко сказал Матвей. «А что она в Амстердам едет — так Мирьям тоже ей ничего не говорить, не будет, ну, о том деле давнем, за это можно не волноваться. И что ты ей ответил?

— Промямлил что-то, — адмирал вдруг зло, вполголоса, выругался. «Я тебе сейчас расскажу, только Марте не говори, а то, — он сцепил длинные, красивые пальцы, — я хоть и холостяком тогда был, а все же…»

Матвей слушал и, наконец, выпустив дым, вздохнул: «Да. А что дальше было?»

— Не знаю, — Виллем потер лицо руками. «Эти две уехали, за ними на закате шлюпка пришла, я тоже — пошел на корабль ночевать, а на рассвете — с якоря снялся. Понимаешь, ребенку десять лет было, не след ему такое видеть-то».

— А он что, — осторожно спросил Матвей, — все видел? И отца своего — тоже?

— Да уж чего там только не было, — Виллем опять выругался. «Кто ж его знает, сколько он там в углу стоял, сам понимаешь, нам не до этого было».

— А что Ворон? — поинтересовался Матвей. «Ну, как заметил его?»

— Пинком из комнаты выбросил, дверь на засов закрыл и сказал: «Ну, с этим щенком я еще разберусь», — устало проговорил Виллем. «Я вот сидел и думал, — ну что мне стоило на день задержаться, Господь один ведает, что он с ребенком сделал потом».

Матвей хмыкнул. «Меня, хоть отец и бил, но за дело, надо сказать. А тут, — он пожал плечами, — не мучайся ты так, думаешь, Ворон сыновей никогда до этого пальцем не трогал?

Они же с шести лет на «Святой Марии» плавали, думаю, и плети у него отведали, и кулака.

— Все равно, — Виллем поворошил дрова в камине, — вот сейчас сказал тебе, и легче стало. И Марте потом расскажу.

— Ты ж не хотел, — удивился Матвей, допивая вино. «Да и умерли они оба, чего зря вспоминать».

— Все равно, — адмирал упрямо, исподлобья посмотрел на него. «Вон, о Полли сколько не говорили, и Хосе тоже — Джованни мне сказал, что не знает он ничего о Лиме. Ну, что Ворон его отца убил».

— И Мирьям не знает, — тихо сказал Матвей. «Да это вообще — дело давнее, и не узнают они никогда».

— А вот и мы! — раздался с порога веселый голос сестры. «Все, с делами закончили, можно и выпить».

Она опустилась в кресло рядом с мужем и Джованни, садясь напротив, улыбнулся: «А Джон еще за бумагами сидит. И так позже всех приехал, Констанца-то уже спит, наверное».

— Да все спят, — отозвалась Марфа, принимая от мужа бокал с вином. «Ты же сам видел, девочки с детьми так набегались, что уже за ужином носом клевали».

— И как вы еще завтра на охоту пойдете? Джованни покрутил головой. «Я и Мияко собираемся позавтракать в постели, — он допил вино и, поднявшись, улыбнулся: «Ну, спокойной ночи, дорогие мои, хорошей вам охоты».

Белла распахнула ставни и, вглядевшись в еле заметную полоску восхода на востоке, за рекой, бодро спросила: «Энни, ты встаешь?»

Девочка зевнула, и, поворочавшись, натянув на себя меховое одеяло, сонно ответила: «Еще чего не хватало, у меня ноги гудят после вчерашнего, Анита и Пьетро кого хочешь, загоняют.

И закрой окно, холодно же».

— И эта неженка собирается искать Северо-Западный проход, — пробормотала Белла. В умывальной она скинула холщовую, короткую рубашку, и, встав в медную ванну, вылила на себя кувшин ледяной воды.

— Хорошо, — сказала Белла, чихая, стуча зубами, растираясь льняным полотенцем. Она оделась, и, взяв короткий мушкет, что лежал на ковре у ее кровати, тихо выскользнула в коридор. Дом спал, и она, пройдя на цыпочках к опочивальне дяди, коротко постучала.

Приблизив губы к замочной скважине, Белла сказала: «Дядя Питер, вы идете?»

— Нет, — раздался из-за двери томный голос. «Я Цезаря вечером выпустил, он на кухне.

Удачно вам пострелять».

Питер сладко зевнул, и, нырнув обратно под меховое одеяло, положил голову на теплое плечо жены. «Куда тебя звали? — сквозь сон спросила Рэйчел, подставляя ему губы.

— На охоту, — он поцеловал жену и поежился: «Нет уж, я лучше тут, с тобой, — Питер положил ладони на ее большой живот, — полежу. А потом завтрак принесу, тут поедим. И в церковь я тебя свожу, прогуляемся».

— Хорошо, — нежно сказала Рэйчел, и, устроившись на его руке, — крепко заснула.

Белла прошла дальше по персидскому ковру, и, постучавшись в следующую дверь, тихо позвала: «Тетя Мэри!»

Женщина подняла растрепанную голову от подушки и прислушалась: «Это Белла, мы же на охоту хотели пойти…»

— Ну нет, — она почувствовала между ног ловкие пальцы мужа и, прикусив зубами кружево, сдержала стон, — никуда я тебя не пущу, миссис Гудзон. Я тебя месяц не видел, — тихо смеясь, переворачивая ее на спину, добавил Генри, — так что ты долго с этой кровати не встанешь. Ну, — он наклонился и поцеловал жену, — встанешь, но из опочивальни не выйдешь.

— Хорошо, — еле слышно, не отрываясь от его губ, обнимая его, сказала Мэри и громко добавила: «Белла, я посплю еще, идите сами!»

Девушка скривила губы и, вздохнув, буркнув себе под нос: «Сони!», спустилась по широкой лестнице на кухню. Там было тепло, и от разожженного очага приятно пахло жареным беконом.

Невысокий мужчина, в поношенном, зашитом, в пятнах камзоле и простой рубашке стоял с медной лопаткой в руках над противнем.

Цезарь, что лежал под столом приподнял одно ухо и заурчал.

— Не буду я тебя кормить, — ворчливо сказал мужчина, переворачивая куски бекона. «Сначала утки, а потом — еда».

Он обернулся, и Белла увидела седину в темных волосах и резкие, глубокие морщины на высоком лбу. Мужчина внезапно, ласково улыбнулся и сказал: «Вы, должно быть, мисс Белла. Если вы нарежете хлеб, то мы как раз успеем все приготовить. Возьмем с собой, на охоте всегда хочется есть. Меня зовут мистер Джон».

Белла окинула взглядом его затрепанные, порванные по шву сапоги, и спросила: «А вы слуга? Я вас не видела раньше».

— Я вчера поздно приехал, из Лондона, — объяснил мужчина, складывая бекон на оловянную тарелку, и снимая ухватом противень с огня. Его светло-голубые глаза вдруг заиграли смешливыми искорками: «Пожалуй, что так, мисс Белла. Правильно, слуга. Ну, так поможете мне?».

— Конечно, — она положила мушкет на стол и, принеся из кладовой хлеб, стала резать его на куски кинжалом.

— Там ножи есть, — заметил Джон, пристраивая противень в медной лохани и заливая его водой. «Ими удобнее».

— Мне, — сказала Белла свысока, наблюдая за тем, как он, засучив рукава, трет противень грубой щеткой, — удобнее так. Из вас бы вышел неплохой кок, — заметила она.

— Я запомню, — пообещал мужчина, и, вытерев руки полотенцем, поставил противень сушиться. «Ну, несите салфетки, будем собирать еду, — он поставил на стол старую суму испанской кожи.

Цезарь залаял и на пороге раздался звонкий женский голос: «Пойдемте, адмирал и Мэтью уже во дворе, а то сейчас эта собака всех перебудит».

— Мы сейчас, миссис Марта, — рассмеялся мужчина. «А то потом проголодаемся, а перекусить нечего будет».

Марфа — в темных бриджах, коротком, шерстяном плаще, с волосами, убранными под черную шляпу с высокой тульей, зашла на кухню. Оглядевшись, поправив мушкет, что висел у нее за спиной, она сказала: «А, вижу, познакомились уже. Ну, догоняй нас, Джон».

Белла забрала свое оружие и тихо спросила у бабушки, когда та открывала парадную дверь усадьбы: «А это слуга из лондонского дома, что ли?»

— Это его светлость лорд Джон Холланд, герцог Экзетер, — рассмеялась Марфа. «Один из самых богатых людей Англии, правая рука его Величества».

Белла застыла с раскрытым ртом на каменных ступенях, и, наконец, ответила: «А он мне сказал, что слуга».

— Правильно, — отозвалась Марфа. «Слуга страны, слуга короля. Ну, как и мы все».

Она пошла через двор к открытым воротам, а Белла, повернувшись, увидев перед собой мужчину, отчаянно покраснев, выдавила из себя: «Простите, ваша светлость, я не думала…

— Мистер Джон, пожалуйста, — попросил он. Потрепав по голове Цезаря, Джон улыбнулся.

«Будто солнце, — подумала Белла. «Я и не знала, что можно так красиво улыбаться».

— Я слышал, вы в Занзибаре были? — спросил он, выходя из ворот усадьбы «Расскажете мне?»

— Конечно, — сглотнув, примеряясь к его шагу, ответила Белла. «Конечно, ваша светлость, ой, то есть, простите, мистер Джон…

— Ну, вот и славно, — улыбнулся он. «Пойдемте, а то Цезарь, мне кажется, уже нас заждался».

Белла взглянула на его прямую спину в шерстяной, матросской куртке, и, подышав на руки, сняла с плеча мушкет. «Вот и постреляем, — сказала она тихо. «Увидите, что я меткая. Я вам пригожусь, мистер Джон, обязательно».

Мистрис Доусон зажгла высокие, бронзовые канделябры вдоль стен гостиной, и, устроившись в кресле рядом с миссис Стэнли, шепнула: «Как девочки-то хорошо играют, в четыре руки, прямо вспоминаешь миссис Тео покойную и Марту. А не опасно для миссис Рэйчел играть?»

— Что ж тут опасного? — рассмеялась акушерка, отпив кофе из серебряной, изящной чашки.

«Как раз хорошо, видите, она и гуляет, и музыкой занимается, даже из лука сегодня стреляли…

Девушки закончили играть, и Констанца, первой захлопав в ладоши, сказала: «Очень, очень красиво. И ты, Рэйчел, всего за неделю так научилась?»

Белла взяла тетю за руку, и, поднявшись, чуть поклонившись, сказала: «Рэйчел очень способная. И кузина Мария, — она улыбнулась, — тоже, так, что дедушка Мэтью, вам надо купить верджинел, обязательно!»

— Купим, купим, — усмехнулся Матвей, что сидел, откинувшись на спинку кресла, держа в руках бокал с вином.

Мияко взглянула на лютню, что лежала рядом с верджинелом и вдруг шепнула мужу:

«Сэнсей, а ведь я в детстве училась на биве играть, и меня хвалили. Я, наверное, уже и забыла все, но, если попробовать…

Джованни ласково коснулся губами маленькой, пахнущей вишней руки. Он тихо сказал: «Я следующей неделей тебе привезу такую, любовь моя. И Аниту тогда сможешь научить, Белла сегодня с ней занималась, сказала, — у нее хорошо получается».

Он посмотрел в темные, играющие золотыми искрами в огнях свечей глаза жены, и добавил:

«Ты самая красивая женщина на свете, ну, да ты и сама это знаешь». Мияко чуть покраснела и вздохнула: «Если бы вам еще не надо было ездить, сенсей…»

— До осени никуда не поеду, — пообещал Джованни. «Буду сидеть дома, переводить, подстригать розы, а ты мне будешь носить чай».

Мияко только улыбнулась и на одно мгновение, быстро, незаметно, прижалась губами к его щеке.

Белла села в кресло, и, взяв лютню, пробежавшись пальцами по струнам, решительно сказала: «Я вам спою одну песню, испанскую. Рэйчел ее тоже знает. Называется: «Цветущая роза», — она склонила коротко стриженую, каштановую голову и добавила: «Я ее выучила в таверне, когда за крышу и еду пела. А потом, в Порт-Рояле, когда я ее играла, все плакали».

Девушка на мгновение прикрыла изумрудные глаза и добавила: «Там такие слова. Роза цветет в мае, а моя душа томится, страдая от любви к тебе».

Рэйчел потянулась губами к уху мужа, что сидел рядом с ней на кушетке, и сказала: «Я там, в Новом Свете, смотрела на тебя, и об этой песне думала».

— Я тебя люблю, — нежно ответил ей Питер и, взглянув на племянницу, подумал: «Как глаза у нее блестят. Слезы там, что ли? Да нет, с чего бы?»

Белла глубоко вздохнула и стала играть.

Сидя в кабинете, он услышал через приоткрытую дверь нежный, высокий голос, что доносился из гостиной:

— пела девушка.

Джон, отложив бумаги, и поднялся. В полутьме ее глаза сверкали чистым изумрудом, и Белла, вдруг, подняв голову от лютни, посмотрела на него — прямо. Он чуть улыбнулся, и, закрыв дверь, подойдя к окну, долго стоял, просто любуясь огненным, холодным закатом над равниной, что уходила вдаль — без конца и края.

С реки доносился плеск воды и восторженные крики детей. Констанца поднялась вверх по склону, и, отдышавшись, сказала: «Все, теперь пусть Джон и Энни с ними возятся, а то они завтра отплывают. Ты едешь их провожать?»

Белла кивнула. Она сидела на расстеленной по сухой траве шали, глядя на реку. Констанца опустилась рядом и усмехнулась: «Я смотрю, уже который день одни и те же люди на лодке катаются».

Девушка мимолетно улыбнулась, положив голову на колени. «Мне Энни рассказывала, какая Мария раньше была. Ну, еще четыре года назад, как мой отчим и дедушка Мэтью их из монастыря спасли».

— Да, — Констанца приставила ладонь к глазам и посмотрела на реку, — мой отец ведь тоже — в тюрьме сидел. Но взрослым человеком, ему там и писать можно было, и людей он видел, дядю Джованни, он тогда еще священником был. А с Марией, — девушка поежилась, — даже не представляю себе, как это — всю жизнь под землей.

— Зато сейчас у нее отец есть, — тихо ответила Белла, и Констанца, забеспокоившись, обняла ее: «Ну что ты. Я ведь тебе говорила — я тоже папу не знала, мы только писали друг другу…

И Мирьям…

— Вы писали, — Белла глубоко, тяжело вздохнула. «И Мирьям до семи лет с ним жила. И с мамой своей. А я только и помню, что у мамы были зеленые глаза, и от нее розами пахло. И кимоно свое помню, с бабочками. А потом — все».

Констанца нашла ее изящную, с жесткой ладонью руку и крепко сжала. «Я знаю, — сказала Констанца. «Знаю, как это. Я ведь и сама, — губы девушки искривились, — хоть лучше папы Джона отца не найти было, все равно — тоскую. И это навсегда. А матери я и не знала, она умерла, как я родилась, сразу же. Папа Джон мне говорил, что она красавица была».

Внизу, в зеленоватой, тихой воде, медленно плыл кораблик, и девушки услышали веселый голос Джона Гудзона: «А сейчас он натолкнется на айсберг, но мы его спасем!»

— Айсберги, — вдруг подумала Белла. «И полгода кромешная тьма, холод, дикие звери. Только все равно — Энни с родителями будет, тогда ничего не страшно».

Она посмотрела на тонкие, нежные пальцы Констанцы и тихо сказала: «А ты любила кого-нибудь?»

— Любила, — Констанца откинула на спину рыжие косы и посмотрела вдаль. «А он меня — нет.

И все, — тонкие губы решительно сжались, — больше не буду. Понятно, что я никому не нужна.

Ну да ладно, — она вздохнула, — можно и одной прожить, тем более, что мы с Джоном уже давно так — одни, с той поры, как отец умер».

Белла взглянула на темные, стройные очертания ив. Послеполуденное солнце освещало воду, и она казалась совсем зеленой. На берегу залаял Цезарь, с лодки был слышен заливистый смех Тео.

— И твой брат тоже, — осторожно спросила Белла, — не любил никого?

— Любил, — вздохнула Констанца, — да то дело давнее. Умерла она. А ты, — она внезапно, нежно погладила девушку по руке, — ты красивая, Белла. Не то, что я.

Белла подумала и вдруг улыбнулась: «Все это ерунда, Констанца. Мне бабушка вчера рассказывала про синьору Веронику, и как ее ваш отец любил. И тебя полюбят, обязательно».

Темные глаза Констанцы вдруг заиграли смехом: «Пошли-ка, — она решительно поднялась, — математикой заниматься. А то все о любви, да о любви, а задания, ты, наверное, не сделала».

— Отчего же, — обиженно сказала Белла, вскочив на ноги, — утром встала рано и все сделала.

Позвать Энни с Джоном?

Она внезапно прервалась и посмотрела на тропинку, что вела к усадьбе. «Смотри, — пробормотала Белла, — твой брат».

Джон подошел к ним, и, присвистнув, посмотрев на берег, сказал: «Да у них там целое морское сражение. Идите, я за детьми присмотрю».

Он легко сбежал вниз, и Белла услышала ласковый голос: «Так, Анита, мы с тобой будем оборонять крепость с берега, а Пьетро будет нас атаковать!»

— Дядя Джон, — раздался сладкий голос девочки, — а где ваша шпага?

— Дома оставил, — рассмеялся мужчина.

Энни и Джон Гудзон вскарабкались на обрыв и Констанца скомандовала: «Так, сейчас все занимаются, и потом уже складываться надо, скоро уезжаем».

Уже во дворе усадьбы она вдруг обернулась к Белле и сказала: «А мы с тобой, как ты с континента вернешься, обязательно должны продолжать. У тебя хорошая голова, — Констанца улыбнулась.

— Мне нравится математика, — Белла помялась. «И навигация тоже, Дэниел со мной задачи решал, как мы на корабле плыли».

— Я миссис Марте сказала, — Констанца потянула на себя тяжелую парадную дверь, — что если там у них, в школе, будут способные девочки, я им буду отдельно преподавать, приезжать.

— А почему мальчикам нельзя? — недоуменно спросила Белла, заходя в переднюю. «Ты же Джону преподаешь, и с Генри вы тоже занимались».

— Они семья, — Констанца сняла шерстяной плащ и оправила свое простое, темное платье. «И никому не скажут. А в школе я мальчиков учить не могу, — девушка вздохнула, — не в наше время, дорогая моя».

С кухни потянуло выпечкой, и Рэйчел, переваливаясь, выйдя к ним, весело сказала: «Я вам пирог нарежу и принесу, и кофе тоже».

— Еще чего, — Констанца ласково обняла ее. «Не карабкайся по лестницам, Джона пошлю, или Энни».

Белла побежала наверх, а Рэйчел, проводив ее глазами, что-то сказала Констанце на ухо.

Та тихо рассмеялась и ответила: «Ну, вот и занимайся этим, вместо того, чтобы ходить по лестницам».

— Я занимаюсь, — Рэйчел хихикнула. «Только одно другому не мешает, я еще пол на кухне сегодня вымою, ну, когда мистрис Доусон спать ляжет».

Констанца положила ладони на ее живот и строго сказала: «А вам я тоже буду преподавать математику, прямо с рождения, слышите, дорогие наследники торгового дома «Клюге и Кроу»?»

— Там, может, девочки еще, — грустно заметила Рэйчел.

Констанца поцеловала ее в щеку: «Мальчики, девочки, — твоему мужу, поверь мне, будет все равно. Я его таким счастливым давно не видела, и никто не видел».

Марфа проводила глазами двух всадников, — дочь и Генри, что скакали рядом с каретой и бодро сказала: «Так, ты, Дэниел, бери дедушку Мэтью, Марию, Тео, и пусть они едут в следующей».

Мияко оглянулась на детей, что сидели в карете, и взяла за руку Марию: «А вы, когда вернетесь из Дептфорда, приезжайте к нам с батюшкой погостить. И Дэниела с Тео мы тоже пригласили».

Мария чуть покраснела и кивнула: «Большое вам спасибо, мы с удовольствием».

Матвей, что стоял на крыльце, вдруг потянулся губами к уху сестры и пробормотал: «Вот же хитрая ты, Марфа!»

Женщина качнула головой, увенчанной бархатным беретом, и, невинно глядя на брата зелеными глазами, ответила: «Сам же потом меня благодарить будешь».

— А ты не волнуйся, — Матвей поцеловал ее в пахнущую жасмином щеку. «Вернется Марья, и Северо-Западный проход они тоже найдут. Может, заодно еще и внука тебе привезет, еще одного, или внучку, она ж молодая, тридцать два только исполнилось».

— Все равно, — Марфа вздохнула, глядя на мужчин, что выводили лошадей из конюшни, — ну как это, Матвей, только она приехала, и опять — уезжает.

— Твоя дочь, — мужчина улыбнулся, и, взяв на руки Тео, что выбежала на крыльцо, серьезно спросил: «Поедешь с дедушкой?»

— Ага, — кивнула девочка, и Матвей про себя усмехнулся: «Глаза-то у нее — ну в точности, как у меня. Федосья Даниловна, значит. Ну, посмотрим, как оно получится».

Дэниел помог Марии сесть в карету, и, улыбнувшись, сказал: «Дедушка Мэтью, давайте я Тео у вас возьму, она ведь тяжелая».

Матвей вскинул бровь и рассмеялся: «Ну, дети тяжелыми не бывают, дорогой внук».

— Мы тогда с Беллой поедем, — услышала она сзади голос мужа. Джованни помахал им рукой, кареты выкатились со двора и Марфа кивнула: «Да, и Констанца с нами. А Джон с Питером верхами, опять об Индии говорить будут. Пойду, с Рэйчел попрощаюсь, — она вздохнула и Виллем ласково сказал: «Да не переживай ты так, мы послезавтра и вернемся уже».

— Бабушка, — Белла выскочила на крыльцо и вдруг покраснела: «Дедушка, простите…»

— Тети Полли твоей, — одобрительно сказала Марфа, оглядывая гранатовое, шелковое платье.

Короткие волосы девушки были прикрыты кружевным чепцом, отделанным золоченой лентой.

— Очень красиво, — похвалил Виллем. «Ну, идемте, девочки, — он указал на карету, — уже и отправляться пора».

Джон вышел на крыльцо и вдруг улыбнулся: «Полли такая была в ее возрасте, да. Надо же, я это платье помню. Как раз тогда ей пятнадцать было, и Фрэнсис в имение приехал, на охоту. Они тогда еще в саду гуляли, часа три, не останавливаясь, и о поэзии говорили».

Он проводил глазами девушек, что, идя за Виллемом, о чем-то шептались, и, вздохнув, потрепав Цезаря за ушами, пошел на конюшню.

Питер оторвался от губ жены и сказал: «И сразу, сразу посылайте гонца, слышишь?

Немедленно. Я тут же приеду».

— Да, может, до следующей субботы и не случится ничего, — вздохнула Рэйчел. «И перекрести Мэри с семьей от меня еще раз, ладно? Так, на всякий случай».

От нее пахло ванилью и какими-то травами. «Господи, — подумал Питер, — я прошу тебя, пожалуйста, пусть все будет хорошо. С ней, с детьми. Пусть все будет хорошо».

Рэйчел чуть привстала и поцеловала сначала один, а потом второй лазоревый глаз: «Я люблю тебя, — сказала она. «Езжай, работай. Не волнуйся, милый».

Он обнял ее, и, осторожно прижав к себе, просто постоял так, — чувствуя, как бьется под теплым шелком платья ее сердце, как где-то там, в глубине ее тела, чуть ворочаются дети, уже готовые появиться на свет.

— Вот, — сказал Николас, указывая на поросший сухой травой участок, — тут и будем строить.

После Пасхи как раз начнем, и к августу все будет готово.

Дэниел широко улыбнулся. «А если я к вам перееду на это время? Согласны будете? Все равно, Тео в деревне остается, а я хоть помогу. Ну, как мы с ней от отца вернемся».

— Ну конечно, — Николас похлопал его по плечу. «Дом большой, места много, мы только рады, ты же знаешь. А потом и Грегори с Томасом в эту школу пойдут, я бабушке сразу сказал — мы за них платить будем. Сейчас пока сирот возьмем, а потом, — мы с Мартой поговорили, — и остальных детей тоже».

— Тогда сразу просторно надо строить, — отозвался Дэниел. «Чтобы всем места хватило».

— Так и будем, — Николас еще раз оглядел участок, и, засучив рукава рубашки, заметил: «Не поверишь, так давно домов не строил, что прямо сейчас начать хочется».

— Ну пошли, — Дэниел поглядел на утреннее солнце, — сейчас все с того берега и приедут уже.

А что вы с «Открытием» сделали?

— Ха! — мастер даже приостановился. «Четыре дюйма сосны, шесть дюймов вяза и пять дюймов отличного английского дуба. Я тебе скажу, что если кто-то пройдет сквозь льды, так это она. Хорошее судно — верткое, легкое, мы еще Генри трюмы немного перестроили, больше места для провизии стало.

— Они охотиться собираются, — сказал Дэниел, когда мужчины вышли на широкую, ведущую к Темзе улицу. «Тетя Мэри говорила, что от цинги нет ничего лучше свежего мяса».

— Ну, — Николас погладил русую, аккуратно подстриженную бороду, — у них еще лимонного сока чуть ли не полсотни бочек. И ром, конечно, — мастер подмигнул, и, заметив доску, что валялась на дороге, нагнувшись, оттащил ее на обочину.

— Хорошо у вас тут, — вдруг сказал Дэниел, оглядывая чистые, под черепичными крышами дома и шпиль церкви Святого Николая. «Я смотрю, таверн поменьше стало».

Николас поморщился. «Раньше, сам знаешь, тут народ не просыхал. А сейчас, — он усмехнулся, — работы столько, что не до выпивки им. На верфях Адмиралтейства в три смены строят, да и мы тоже, бывает, по ночам задерживаемся».

Мужчины вышли на пристань и Дэниел рассмеялся: «Наших уже столько, что в одну лодку не помещаются, смотри».

Николас внимательно взглянул на шурина и спросил: «Насчет того дела, с Виргинской компанией, уверен ты? Говорил с бабушкой и Питером? Ведь если там, в Джеймстауне, землю покупать — это почти все твои сбережения».

Дэниел помахал рукой сидящим в лодках и помолчав, ответил: «Ну, я сейчас за год еще заработаю. А Тео лучше жить там, я и так, — мужчина вздохнул, — сюда Юджинию привез, и видишь, что получилось».

— А где твоя шпага? — вдруг нахмурился Николас.

Дэниел рассмеялся. «Я, дорогой зять, учитель, зачем она мне? Дома лежит, может быть, потом…, - он прервался, и, приняв канат от лодочника, подал руку Марфе.

— Как там Мэри и Генри? — спросила она, оправляя шелковые, темно-зеленые юбки. «У вас переночевали, Николас, или на корабле?»

— Да разве Генри дома удержишь! — рассмеялся мастер, целуя бабушку. «Они и так на «Открытии» с Джоном спали, а сейчас — тем более».

Виллем пожал руку Николасу и смешливо спросил: «А как там девочки?»

— Со вчерашнего дня плачут, — мастер улыбнулся. «Как друг друга увидели, так сидят, за руки держатся и носами хлюпают. Ну да они на верфь сами придут, с детьми. Пойдемте, кареты ждут уже».

Марфа взяла под руку и Дэниела и, чуть отстав, тихо сказала: «А ты не грусти. Сейчас к дяде Джованни съездите, потом ты их до Дувра проводишь — все будет хорошо».

Дэниел вздохнул, и посмотрел на стройную спину в темно-синем шелке впереди них.

Золотистые, как сено, пышные волосы, были уложены в сложную, украшенную гребнем с драгоценными камнями, прическу.

— Я в Новый Свет хочу поехать, бабушка, — внезапно сказал мужчина. «Тео там лучше будет.

А это, — он чуть усмехнулся, — ну зачем ей какой-то учитель, сами подумайте».

— И поедешь, — ничуть не удивившись, сказала Марфа. «Но не один. И глупостей не говори, как Юджиния покойница за тебя замуж выходила, ты тоже, дорогой, — не герцог был. И отец твой — тоже не на ступенях трона родился. Если женщина тебя любит — так это ей все равно».

— Она к такой жизни не привыкла, — пробормотал Дэниел. «Там тяжело, в колониях…»

— Наверное, в монастырской тюрьме ей легко было, — проворчала Марфа.

Дэниел покраснел и вздохнул. «Да и младше я, бабушка».

— Еще одна глупость, — отрезала женщина. «Я же тебе говорила — если женщина любит, ей все равно. Она хоть на край света за тобой поедет. А что ты небогат — так это тем более не препятствие. Ты поговори с дедушкой Мэтью, поговори. И с отцом твоим — тоже».

Дэниел открыл дверцу кареты, и, помогая женщине подняться на ступеньку, вдруг подумал:

«Нет, я сначала с Марией поговорю. Зачем все это, если я ей не нужен? А нужен, окажусь — Господи, да я все, что угодно ради нее сделаю».

Он улыбнулся и, поцеловав бабушке руку, — кивнул головой.

Белла умылась над медным тазом, и, вытерев лицо, твердо сказала: «Все, не буду больше плакать. Правда, не буду».

Марта обняла сестру и тихо рассмеялась: «Все равно ты у нас — самая красивая. Так смешно, ты же в детстве толстенькая была, а сейчас — как вытянулась. Ну да мама высокая, и твой отец — тоже, бабушка Марта говорила».

— Толстенькая? — недоуменно спросила Белла, оглаживая свое платье.

— Как булочка, — сестра пощекотала ее. «Все время сладости потихоньку жевала».

— У меня глаза не распухли? — озабоченно спросила Белла, поправляя кружевной воротник на платье. «А впрочем, — она внезапно вздохнула, — все равно, какая разница?»

— Не распухли, — Марта стала заплетать свои длинные, темные косы. Она искоса посмотрела на сестру и подумала: «Господи, бедная девочка. Ну, ничего, сейчас под бабушкиным крылом будет, оправится. Десять лет без семьи, без родни».

Белла оглядела красивую, отделанную резным дубом опочивальню и восторженно спросила:

«И это вы все с Николасом сами сделали?»

— Конечно, — Марта пожала плечами, и, открыв большой, темного кедра, гардероб, стала переодеваться. «Зачем деньги тратить? Николас всю мебель в доме делает, а я и занавеси сшила, и белье постельное. И одежду тоже сама шью».

Она вдруг позвала Беллу: «Смотри, вот в этом я венчалась. У меня был венок из осенних листьев на голове и ожерелье, из птичьих перьев».

Девушка открыла рот и восхищенно сказала, разглядывая платье коричневого шелка:

«Очень, очень красивое. А ты в Николаса сразу влюбилась?»

— Конечно, — Марта подставила спину и Белла стала зашнуровывать ей корсет. «И он в меня — тоже. Ну да мы почти год еще сюда, в Лондон плыли, уже и дождаться свадьбы не могли».

Женщина оправила золотистое, красивое платье и вдруг рассмеялась: «Сейчас иногда просыпаюсь с утра, смотрю на него, и думаю — Господи, какая же я счастливая!»

— И цветет у тебя все, — Белла посмотрела вниз, на ухоженный, с зеленой лужайкой сад.

«Февраль, а у тебя — будто весна на дворе».

— У меня, — со значением сказала Марта, надевая чепец, — всегда весна. А сейчас еще и школа начнется, совсем весело будет.

Белла покраснела и, покрутив в руках завязки чепца, сказала: «Я бы тоже хотела научиться.

Ну, готовить. В монастыре мы только печенье пекли. Рэйчел и Энни так хорошо готовят, мне даже стыдно было».

— Вот бабушка, — Марта чуть шлепнула сестру, — тебя и научит. Она-то лучше нас, всех вместе взятых готовит, поверь мне. Приедете с континента, и попроси ее.

В дверь постучали, и Грегори звонко сказал: «Мама, все умылись, оделись, мы готовы».

Марта улыбнулась: «Ну, пошли, сестричка. Ты у нас останешься потом, погостишь немного, сама же видела — дети тебя отпускать не хотят».

Белла взяла за руки племянников, и, нагнувшись, поцеловав две русые и одну белокурую голову, таинственным голосом проговорила: «А по дороге я расскажу вам об одном волшебном острове, который лежит далеко-далеко на юге!»

Марта посмотрела им вслед, и, усмехнувшись, вдохнув запах роз, притворила калитку дома.

Марфа прижала к себе дочь и шепнула ей на ухо: «Вы там осторожней, не лезьте на рожон, ладно? И возвращайтесь, если ничего не найдете».

Мэри обняла мать, и так же тихо ответила: «Найдем, вот увидите, матушка».

Большие, лазоревые, обрамленные чуть заметными морщинками глаза женщины заиграли смехом и она весело, повысив голос, сказала: «А ну никому не плакать! Мы еще даже в море не вышли, а уже тут целые лужи соленой воды».

«Открытие» покачивалось у ворот верфи, на пристань был переброшен деревянный трап.

Виллем пожал руку капитану Гудзону и сказал: «Следи там за всеми, ладно, Генри? За детьми — особенно».

Капитан посмотрел в сторону падчерицы и сына — Энни и Джон, в матросских куртках, коротко стриженые, были окружены детьми. Констанца обернулась и рассмеялась: «Не волнуйтесь, капитан Гудзон, с вашей подзорной трубой ничего не случится, я слежу».

Виллем порылся в кармане камзола и передал Гудзону запечатанное письмо: «Возьми. Это на всякий случай, от Джона. Надеюсь, оно и тебе и не понадобится».

— А что там? — Генри нахмурился.

— Откуда я знаю? — Виллем пожал плечами. «Сам видишь, печать его Величества. Джон сказал: «Вскрыть только в крайнем случае».

— Гм, — Генри поскреб в бороде. «Ну, будем надеяться, до этого не дойдет».

— Идите-ка сюда, Мэри, — позвал Питер сестру. Она взяла мужа за руку и мужчина, перекрестив их, сказал: «Это от Рэйчел, а ты, Мэри, должна привезти новую книгу. Понятно, мой дорогой мистер М.Г? — мужчина поцеловал сестру.

— Между прочим, — Джованни тоже перекрестил их, — еще пять сотен экземпляров допечатывают. Издатель мне говорил — французы себе локти кусают, они уже долго сидят в Акадии, и ничего не написали. Так что, Мэри, ждем твои наблюдения о северной флоре и фауне!

Женщина поправила короткую шпагу и усмехнулась: «Да я и сама, дядя Джованни — уже хочу Гренландию увидеть».

— Ну, — озабоченно сказал Питер, — с оружием у вас все в порядке, с провизией тоже, меха есть — так что с Богом.

— Поднять паруса! — низким, глубоким голосом крикнул Генри.

— Мы на марс! — весело сказала Энни, дернув за руку Джона. «До свидания, дорогие, следующей осенью встретимся».

Белла вскинула голову, наблюдая за тем, как кузина ловко карабкается по снастям и чуть вздохнула. Констанца взяла ее за руку и тихо сказала: «Знаешь, ты ведь всегда потом сможешь завести бот и выходить в море. Тетя Мэри так делала».

— Я тоже буду, — твердо сказала Белла. «Обязательно».

— Ну все, — Виллем подогнал детей, — спускаемся, сейчас отдадут швартовы, и мы им помашем с берега.

Марта взяла за руки сыновей и заметила маленькую, изящную чайку, что села на мачту «Открытия».

— Спасибо, — подумала про себя женщина. «Ты не оставляй их, ладно?»

Птица коротко крикнула что-то и, сложив крылья, плотнее устроилась на своем месте.

— Так, — сказала Марфа, стоя под руку с мужем на пристани, следя за медленно уходящим вниз по Темзе кораблем, — вот и все.

Виллем наклонился и вытер прозрачную, маленькую слезу под зеленым глазом жены. «Мы их еще увидим, — прошептал он. Марфа всхлипнула и строго сказала: «Дети, ну не прыгайте вы так, если свалитесь в Темзу, никто вас ловить не будет!»

— Брр, там холодно, — поежилась маленькая Тео и Матвей, подхватив ее на руки, ворчливо заметил: «И вообще, ветер вон, какой поднялся, для парусов — хорошо, а для детей — не очень. Пора и к Марте, что вы там наготовили, внучка? — обернулся он к женщине.

— Баранья нога с устрицами, пироги с дичью и печенье имбирное, его Белла делала, — рассмеялась Марта. «Пойдемте, — она прищурилась, — вон, только мачты их и видны уже.

У ворот верфи послышался стук копыт и Николас, махнув рукой, всаднику, крикнул: «Что такое? У нас на сегодня уже закрыто, если от Виргинской компании распоряжения — в понедельник, в шесть утра привозите».

— Нет, — гонец спрыгнул на землю, — из Мейденхеда, из усадьбы Кроу, мистеру Питеру Кроу, лично в руки. Тут он?

— Тут, — сглотнув, сказал мужчина и принял письмо. Прочитав, он побледнел и повернулся к матери.

— Ты езжай, — сказала Марфа. «Вот сейчас садись в лодку и езжай. Николас тебя перевезет.

Конь твой дома, через два часа и там уже будешь. И не волнуйся, за это время ничего не случится. Мы к вечеру вернемся».

Николас прыгнул в шлюпку, и Питер, спустившись туда, бросив канат отчиму, сказал:

«Матушка…»

— Все будет хорошо, — Марфа перекрестила сына. «Езжай, и будь с ней, слышишь?»

Николас взглянул на обеспокоенное лицо мужчины и сказал: «Садись-ка ты на весла, дорогой мой будущий отец. А то у себя в конторе, с личным лодочником, уже и забыл, как грести, наверное».

— Ничего я не забыл, — отозвался Питер, и лодка, чуть наклонившись под ветром, быстро пошла к северному берегу Темзы.

Ворота усадьбы отворились, и Питер, спрыгнув на землю, тяжело дыша, держа в руках поводья, спросил: «Ну что там, мистрис Доусон?»

Экономка перекрестилась: «Да на рассвете еще началось, мистер Питер. Вы идите, я там вам одежду чистую приготовила, в кабинете вашем, а то с дороги вон, весь камзол в пыли.

Лошадь я поставлю на конюшню, идите».

Питер поднялся на крыльцо и вдруг обернулся. «Мистрис Доусон, — сказал он тихо, — а если что не так будет?»

Экономка посмотрела на него и подумала: «Господи, да на нем лица нет. А миссис Рэйчел, бедненькая, еще и кричала так, хоть сейчас вроде и легче ей».

Она взяла мужчину за руку и тихо проговорила: «Ты иди, миленький. Иди, она у вас в опочивальне. Даст Бог, к ночи уже и отцом станешь».

Питер вдруг, на мгновение, прижался губами к ее морщинистой, пахнущей свежим хлебом щеке, и сказал: «Спасибо вам, мистрис Доусон».

Он быстро поднялся на второй этаж, и замер — из-за высокой двери опочивальни неслись отчаянные, сильные стоны. «Это старая матушкина комната, да, — вдруг вспомнил Питер. «А матушка, как ее нам отдала, в спальню леди Мэри покойной переехала. Господи, — он перекрестился, — девочка моя, ей же больно сейчас».

Мужчина постучал и услышал уверенный голос миссис Стэнли: «Вот видишь, и муж твой приехал. А ты боялась. Сейчас он переоденется и придет».

— Больно! — крикнула Рэйчел. «Очень больно!»

Питер схватился похолодевшими пальцами за ручку двери и громко сказал: «Милая, ты потерпи, я сейчас».

Он увидел перед собой спокойное лицо акушерки, и, взглянув в серые, обрамленные морщинами глаза, спросил: «Что там, миссис Стэнли?»

— К ночи и родит уже, — хмыкнула акушерка. «Да вы не волнуйтесь, все хорошо».

— Она кричит…, - пробормотал Питер.

— Так все кричат, — миссис Стэнли пожала плечами. «Идите, умойтесь, переоденьтесь, времени еще много».

Питер спустился к себе, и, стоя над серебряным тазом в умывальной, вдруг подумал: «Отец.

Господи, как же это. А если я не справлюсь, если не получится у меня? Вон Дэниел — мог бы в море пойти, у него гораздо больше денег было бы, но отказался — ради Тео. Он хороший отец, а я, каким буду?» Мужчина тяжело вздохнул, и стал тщательно намыливать руки.

Переодевшись, он посмотрел на свой рабочий стол. «Так, — пробормотал Питер, — еще надо посидеть с донесениями об этом Великом Моголе, и с данными о китайских товарах». Он, было, потянулся за пером, но остановил себя: «Потом, все потом».

Взяв с книжной полки Библию, Питер быстро нашел нужную страницу и тихо прочитал:

«Поднимаю взор к горам: откуда придет помощь? Помощь Господня, создателя неба и земли? Пусть Господь будет стражем твоим, пусть Он тенью следует по правую руку от тебя.

Господь убережет тебя от всякой беды, убережет душу твою».

— Убережет от всякой беды, — твердо повторил он и вышел из кабинета.

В опочивальне пахло какими-то травами. Рэйчел, с распущенными по плечам, рыжими волосами, полусидела на кровати.

Питер остановился на пороге и подумал: «Господи, любимая моя, лицо как осунулось. А глаза — светятся».

— Вы побудьте с ней, — приказала миссис Стэнли. «Я вниз спущусь, быстро».

— Ты как? — тихо спросил Питер, садясь рядом, беря ее нежную руку. Рыжие, длинные ресницы задрожали и девушка ответила: «Теперь хорошо, теперь ты рядом и все будет хорошо».

Она внезапно напряглась и сжала его ладонь, часто, мелко дыша, застонав сквозь зубы. «Ты кричи, — сказал Питер, целуя ее пальцы. «Кричи, пожалуйста, я прошу тебя, любовь моя».

Жена заплакала и простонала: «Так больно, так больно! Питер, помоги мне, я встану, легче будет. Я уже ходила, мне так лучше».

Он осторожно снял ее с постели и, поставив на ноги, сказал: «Ты не бойся. Я тут, я с тобой, и матушка уже в дороге, наверное. Все хорошо будет, счастье мое».

— А где все? — тяжело дыша, держась за поясницу, спросила Рэйчел. Она наклонилась, и, взяв его руки в свои, закричала — низко, страдающе.

Питер оглянулся, и, взяв шелковую салфетку, стер пот с ее лба. Жена была в короткой, кружевной рубашке, и он подумал: “Господи, хоть бы скорее уже, миссис Стэнли же говорила, что дети небольшие должны быть».

Рэйчел все плакала — крупными, большими слезами. «Ты подыши, — сказал Питер, целуя ее в ухо. «Подыши и держи меня за руки, вот так. Мэри отплыла, она велела тебе передать, чтобы ты не волновалась. Белла у Марты осталась, погостить, а остальные в усадьбу к дяде Джованни поедут. Джон с Констанцей домой вернулись. А я тут».

— Хорошо, — измученно проговорила Рэйчел, все еще плача. «Больно! — опять закричала она и тут миссис Стэнли, зайдя в опочивальню, сказала: «Вы спуститесь, мистер Кроу, поешьте что-нибудь, там стол накрыт. Тут еще нескоро все случится, — она улыбнулась и погладила Рэйчел по голове. «Но миссис Рэйчел отлично справляется!»

— Иди, — велела жена, все еще не отпуская его руки. «Иди, правда, — она согнулась и, хватая ртом воздух, стала кричать.

— Ну-ну, — ласково обняла ее за спину миссис Стэнли, — это схватка, ты ведь уже знаешь.

Ничего страшного.

Питер поцеловал ее рыжий затылок, и, выйдя из опочивальни, прислонившись спиной к дубовой панели на стене, — сполз на персидский ковер, закрыв глаза, шепча про себя:

«Убережет от всякой беды, убережет от всякой беды…»

Марфа посмотрела на вечернее, холодное, зеленоватое небо, и, соскочив с лошади, — была она в бриджах и коротком плаще, — обернулась к мужу: «Правильно, что ворота открыли. И парадная дверь тоже открыта».

Виллем спешился, и, поцеловав ее в лоб, мягко ответил: «Ты иди. Я сам тут всем займусь.

Иди к девочке».

Марфа стянула плащ и, сняв шляпу, бросив их на сундук, встряхнула косами. «Что там, мистрис Доусон? — спросила она у экономки, что вышла в переднюю.

— На рассвете началось, — вздохнула та. «Мистер Питер так и сидит там, у опочивальни, я ему бокал вина теплого принесла, и бисквиты».

Марфа быстро вымыла руки в кабинете у сына и увидела на столе открытую Библию.

— Поднимаю глаза свои к горам, — тихо сказала женщина, — откуда придет мне помощь? От Господа, создателя неба и земли».

Она перекрестилась, и, взяв подсвечник, — уже вечерело, — пошла наверх.

Сын сидел у двери опочивальни, вертя в руках пустой бокал. Марфа присела и, обняв его, сказала: «Ты не плачь, милый, не надо. Посидите там с Виллемом, я тебя позову».

Питер, как в детстве, вытер лицо об ее руку. «Рэйчел так кричит, матушка, так кричит. А я ничего не могу сделать. Почему так? — он тяжело вздохнул и Марфа ласково проговорила:

«Так только Господь один, может, сыночек. А ты пока вот пройдись, посмотри, — все ли везде открыто, может, мистрис Доусон, забыла что-то».

— Хорошо, матушка, — он сглотнул и поднялся. Марфа проводила сына глазами и подумала:

«Ничего она не забыла, ну мальчик хоть при деле будет».

Она услышала из-за двери страшный, звериный крик, и, перекрестившись, подняв свечу, — зашла в опочивальню.

— Ты выпей, — сказал ласково Виллем пасынку. «Я, как мать твоя Уильяма рожала, тоже выпил — для храбрости. Вы-то все тогда здесь были, в деревне».

Нюрнбергские часы пробили девять вечера, и Питер, приняв бокал, помолчав, ответил: «Уже пятнадцать часов, адмирал, как все началось, ну нельзя же столько мучиться».

Виллем раскурил трубку: «Да, твоя мать как раз тогда у отца мистера Джона была, пришла домой, как раз вечером — уже со схватками. А к полуночи Уильям и появился».

— Ну вот видите, — вздохнул пасынок.

— Да, — усмехнулся адмирал, — ты не забывай, это у нее пятый ребенок был. И у Рэйчел в следующий раз легче все пройдет. Ты мне скажи, что там Дэниел затевает, ну, с землей в Новом Свете — прибыльно это?

Питер вдруг широко улыбнулся и кивнул на клуб дыма. «Сами же курите, адмирал. Сейчас я вам все распишу».

Он взял перо и Виллем облегченно вздохнул: «Господи, ну, успокоился вроде. Хотя что это я — у меня самого руки тогда тряслись, а мне пятьдесят почти исполнилось».

— Вот, — Питер показал ему ровные столбики цифр, — двести процентов доходности, даже учитывая затраты на обработку и перевозку. А цена за фунт табака только поднимается.

Только, — он замялся и, наконец, решительно продолжил, — все равно, адмирал, я тут говорил с кое-кем из Виргинской компании, — они все о рабах думают, ну для обработки земли.

Адмирал сочно выругался, и добавил: «Ну, Дэниел не такой человек, чтобы рабами владеть, уж ты мне поверь. Кстати, — он усмехнулся, — мать твоя, сейчас, как Беллу в Амстердам повезет, заодно, рукопись мою захватит. Ну, — Виллем закинул руки за голову, и потянулся, — сначала все-таки пусть дома издадут. Там и святой отец руку приложил, о Японии, в основном».

Питер вдруг улыбнулся: «А трудно это, адмирал, — отцом быть?»

Виллем встал, и, погладив его по голове, выбив трубку в камин, ответил: «Да нелегко, мальчик мой. Но ты справишься, — он, было, потянулся за табаком, как с порога раздался женский голос: «Сыночек!»

— Иди, — адмирал перекрестил пасынка и подтолкнул его к двери. «Иди, Питер Кроу, вот сейчас отцом и станешь».

— Все хорошо, — сказала мать, быстро поднимаясь по лестнице. «Так и не переоделась, — подумал Питер, увидев засученные рукава ее рубашки. Он вдохнул запах жасмина и решительно толкнул дверь опочивальни.

Внутри было почти светло — вдоль стены были зажжены свечи. Питер увидел открытые крышки сундуков, выдвинутые ящики изящного, лакового бюро китайской работы и, услышав крик, взяв ее за плечи, — она сидела на краю кровати, раздвинув ноги, — твердо сказал:

«Ничего не бойся, милая, я тут, я с тобой».

Она кивнула, не прекращая кричать, и, миссис Стэнли, что стояла на коленях, подняла голову: «Еще немножко девочка, ну, постарайся».

— Я тут, — шепнул Питер, удерживая жену сзади, — я тут, я люблю тебя.

— Головка, — улыбнулась Марта. «Темненькая, доченька, давай, милая, совсем чуть-чуть осталось».

Рэйчел схватила его за руку, и, откинувшись назад, громко застонав, выдохнула. Питер еще не понял, что случилось, как в опочивальне уже раздался другой крик — обиженный, громкий, негодующий.

Миссис Стэнли перерезала пуповину и рассмеялась: «Первенец, мистер Кроу, — мальчик!

Держите внука, миссис Марта. Сейчас легче будет, милая, — она ласково стерла пот со лба Рэйчел и опять наклонилась.

Сын кричал, широко открыв рот, и Питер, протянув руки, приняв его, укачивая мальчика, сказал: «Здравствуй, мой хороший! Здравствуй, пойдем, к маме тебя отнесу».

Рэйчел, плача, устроила сына у груди. «Ты же мой славный, — она всхлипнула. «Мой сладкий мальчик». Ребенок повертел головой. Успокоившись, зевнув, вдохнув запах матери, он засопел.

Девушка вдруг напряглась и сказала: «Миссис Стэнли, опять!»

— Давай его сюда, — Марфа нежно взяла внука. «Пошли, Питер, там — она указала на стол в углу комнаты, — уже приготовлено все, помоем его. Помоем, да? — сын опять закричал, и Питер изумленно спросил: «Теперь он всегда кричать будет?»

— Первый год, — Марфа стала поливать мальчика теплой водой из кувшина, — да. И потом тоже, — она вытерла ребенка, и, ловко запеленав его, сказала: «Иди, сейчас второго увидишь, я этого пока поношу, а потом обоих к груди приложим».

Рэйчел схватила его руку, и, тяжело дыша, сказала: «Все хорошо, уже не так больно, не так!».

Миссис Стэнли подставила пеленку и рассмеялась: «А вот сейчас рыжий будет, в маму!»

Ребенок — поменьше первого, — выскользнул в руки акушерки, и Марфа, бросив один взгляд туда, расхохоталась: «Рыжая! И крикливая же, миссис Стэнли!»

— В бабушку, — акушерка завернула девочку и дала ее Рэйчел. Та плакала, и Питер, взяв сына, уложив его рядом с дочкой, на руке жены, шепнул ей: «Я тебя люблю. Смотри, их двое и они все наши. А теперь бери их, ложись, и отдыхайте. Вы мое счастье».

Дети кричали и Марфа, погладив по голове невестку, сказала: «Молодец, доченька. А ты иди, иди, — она улыбнулась сыну, — мы с миссис Стэнли потом спустимся».

Он поцеловал Рэйчел в заплаканный глаз, и, еще раз повторив: «Я тебя люблю», выйдя в коридор, выдохнув — сел на ступеньку лестницы.

— Что там, мистер Питер? — раздался снизу озабоченный голос экономки.

Мужчина поднял голову и увидел, в свете свечей, отчима и мистрис Доусон. Цезарь вышел из кухни, и, повертевшись, чуть слышно, гавкнув, улегся у ног адмирала. Собака посмотрела на него янтарными, добрыми глазами и Питер, рассмеявшись, ответил: «Мальчик и девочка, вот».

Цезарь одобрительно заурчал и мужчина вдруг покраснел: «Я бы поел что-нибудь, мистрис Доусон, можно?»

— Пойдем, — позвал его отчим. «Я тут в погреб винный уже сходил, так, что и выпьем заодно».

Питер вскочил на ноги и вдруг подумал: «Шесть миллионов, мы же делали проверку с Констанцей перед Рождеством. Ну, так к тридцати годам у меня будет десять, теперь есть — ради кого».

Он широко улыбнулся и стал спускаться вниз.

В опочивальне все еще пахло жасмином. Он вошел на цыпочках, и огляделся — было полутемно, лучи рассветного солнца едва пробивались сквозь щели в ставнях. «И тихо, старина, — сказал Питер собаке.

Цезарь укоризненно взглянул на него, и, улегшись под колыбелью, уткнув нос в лапы — опустил уши. Питер наклонился — дети спали, прижавшись друг к другу, едва видные под пеной кружев.

— Майкл и Юджиния, — донесся с кровати сонный голос жены. «Моего отца тоже звали Мигуэль, как дедушку твоего. А у нее синие глаза, и она очень бойкая. Майкл спокойнее».

— Правильно, он мальчик, и старше ее, так и надо, — Питер открыл бюро и, достав оттуда что-то, приладил над колыбелью.

Твой сын, Арокун, — смешливо сказала жена, глядя на украшение из меха и перьев. «Иди сюда, — Рэйчел откинула одеяло.

— Твоя дочь, Осенний Лист, — Питер поцеловал ее в белую шею и подумал: «Господи, как я их люблю, спасибо тебе, Господи».

— Там я тебе кое-что принес, — он потерся щекой о плечо жены. «Подарки. Потом посмотрим».

— Угу, — она потянулась, и, поерзав, устроила голову на его руке. «Спасибо тебе, — шепнула Рэйчел.

— Ты спи, — Питер обнял ее. «Я их тебе подам, сразу же, когда есть захотят. А ты спи».

Жена поцеловала его, — крепко, и Питер, баюкая ее, слыша едва уловимое дыхание детей, и сам задремал. Цезарь лежал, чуть позевывая, одним глазом следя за тем, как колыхается наверху украшение, и, наконец, тоже заснул — шевеля носом и подергивая лапами.