Мирьям приподняла подол бархатного платья, и, открыв калитку, огибая лужи, подошла к двери чистенького, небольшого домика. Деревянные ставни были закрыты, дождь, — бесконечный, мелкий, холодный, — поливал траву во дворе, пузырился на воде узкого, серого канала. К мокрой, крохотной пристани была привязана раскачивающаяся под ветром с моря лодка.

— Как зябко, — подумала Мирьям, снимая перчатки, дыша на пальцы. «Что за год — как прошлой осенью дожди начались, так и не прекращаются. Зима, конечно, мягкая была, детки не болели почти, но как промозгло, как промозгло».

Она посмотрела на гнущиеся, мотающиеся ветви деревьев, и, вздохнув — решительно повернула медную ручку двери.

В маленькой кухне жарко горел очаг. Мирьям взглянула на новые пеленки, развешанные по спинкам стульев, и позвала: «Я тут!»

— Слышу! — отозвался женский голос из соседней комнаты. «Все хорошо, болит, но не сильно.

Я сейчас допишу кое-что и буду ходить, обещаю. Просто я тут подумала…, - голос прервался и Мирьям, сложив пеленки, сняла с очага медный котел, и вылила горячую воду в миску.

— Ты обещала больше ничего не писать, — сказала она сердито, толкнув дверь комнаты ногой.

— Жаль терять время, — отозвалась женщина, что стояла, в одной короткой, холщовой рубашке, наклонившись над столом.

Мирьям перегнулась через ее плечо и прочла: «Таким образом, после открытия синьором Галилеем и герром Марием лун Юпитера мы можем считать доказанным тот факт, что они обращаются вокруг своей материнской планеты, а та, в свою очередь, — вращается вокруг нашего Солнца.

Однако, при всем уважении к покойному герру Тихо Браге, я не могу признать созданную им геоцентрическую модель нашей солнечной системы — правильной. Наша планета является не центром мира, а таким же спутником Солнца, как и другие, уже известные нам небесные тела.

Более того, как доказали мои наблюдения, то, что описал ас-Суфи в своей «Книге неподвижных звезд», как «небольшую туманность», на самом деле явялется огромной звездной системой. Мне удалось вычислить ее диаметр, а также рассчитать время обращения спутников Юпитера вокруг этой планеты.

Перейдем к математическим выкладкам…, - Мирьям вынула перо из руки женщины и ворчливо сказала: «Вот родим, и сразу перейдем».

— Я могу тебе диктовать, — сквозь зубы, тяжело дыша, отозвалась Констанца. «Хотя нет, там сложно, лучше я сама, потом». Она посмотрела вниз и спросила: «Долго еще?»

Мирьям подала ей руку и одновременно — ловко ощупала живот. «Да нет, — она хмыкнула, — головка внизу, еще хорошо, что дитя маленькое — в тебя, а то у тебя бедра — вон какие узкие.

А схватки сильные, сама видишь, скоро уже и потуги начнутся».

Констанца, с сожалением, оглянувшись на стол, расхаживая по комнате, хмыкнула: «Как раз такие хорошие идеи в голове, — она вдруг рассмеялась, хватая ртом воздух, — как назло».

— Кормилицу я нашла, — нежно сказала Мирьям, гладя ее по рыжим, распущенным волосам.

«Женщина добрая, чистоплотная, у нее своих детей четверо — за ребеночка можно не волноваться. Только ты уверена?

— Уверена, — Констанца положила руки на поясницу и нагнулась, мотая головой. «Он его заберет следующим летом. Или ее, — женщина вдруг улыбнулась. «Вернется оттуда, — Констанца кивнула в сторону моря, — и заберет».

— А если не вернется? — Мирьям стала разминать ей спину.

— Такие, как он, — Констанца чуть слышно застонала, — всегда возвращаются, ты же сама его знаешь.

— Знаю, — тихо сказала акушерка. «Ты покричи, не бойся, тут на мили вокруг никого нет. Тут пациент Хосе жил, старик бездетный, он умер зимой, и нам этот домик завещал. С детьми будем приезжать, когда тут нет дождя, — Мирьям рассмеялась, — тут хорошо. И море близко».

— Да, — Констанца широко открыла рот, и, подышала несколько мгновений. «Кроме Хосе, никто ничего не должен знать».

— Не узнают, — твердо ответила Мирьям и распахнула ставни. «Так хоть и прохладней, — она улыбнулась, — но воздуха больше. А кто еще знает?»

Констанца остановилась у стены. «Миссис Марта и миссис Стэнли, ну, да они не проговорятся. Она сглотнула, но, справившись с собой, договорила: «И он знает, конечно.

Главное, чтобы Джон не узнал».

— Почему? — Мирьям опустилась на колени, осматривая Констанцу.

— У моего брата, — Констанца уцепилась за ее плечо, — старомодные представления о чести.

Он его вызовет на дуэль.

— Какие у тебя пальцы железные, — одобрительно сказала Мирьям.

— Я, — Констанца сдержала стон, — мастер, я не только в телескопы смотрю, но и сама их строю.

— Ну вот, — Мирьям поднялась, — сейчас потуг ждать будем. Пойдем, еще погуляем.

Она взглянула на бледное, покрытое потом лицо подруги, и осторожно проговорила: «Ты ведь можешь потом жить здесь, в Амстердаме, и забрать дитя».

— Не могу, — Констанца коротко, сильно вскрикнула и тут же умолкла. «Ты не понимаешь. Я слишком много знаю, чтобы король позволил мне уехать из Англии. А если я просто исчезну — Джона положат на плаху за государственную измену, Яков ему это много раз обещал».

— Может, он так шутил, — неуверенно сказала Мирьям.

Темные, наполненные болью, глаза взглянули на нее. «Яков, — часто дыша, ответила Констанца, — никогда не шутит. И хватит об этом, отец позаботится о ребенке, и все будет хорошо».

— Но так, же нельзя, — Мирьям ласково вытерла ее лицо салфеткой — ведь у тебя, с ним, было что-то…

Констанца посмотрела на серое, низкое, набухшее тучами небо в окне, и, сдерживая крик, схватив руку Мирьям, ответила: «Ничего не было. Это был просто шторм».

Серые, мощные валы разбивались о камни набережной. Горизонт был затянут туманом, в воздухе висела бесконечная пелена дождя — мелкого, назойливого. Облетевшие листья, — золотые, рыжие, — плавали в темных лужах.

— Мадам, — комендант порта Кале терпеливо взглянул на Констанцу, — ну вы же сами видите.

В проливе шторм, ни одно судно дальше гавани просто не выйдет. Даже за государственную казну Франции, уверяю вас. Никто не хочет терять корабль, экипаж и собственную жизнь.

Девушка фыркнула и, накинув на рыжую голову капюшон плаща, сказала: «Море, месье, для того и существует, чтобы по нему плавали. Вон, — она прищурилась и сладко улыбнулась, — виден какой-то корабль. Ваш пресловутый шторм не помешал какому-то смельчаку.

— Скорее, сумасшедшему, — вздохнул капитан, и, взяв подзорную трубу, присвистнул: «Да вы сами посмотрите, мадам — у него все паруса в дырках, и он подозрительно кренится. Дай Бог, чтобы прямо у причала ко дну не пошел. Так что, — вздохнул комендант, — кто бы этим смельчаком ни был, — стоять ему на ремонте.

Констанца вздернула нос, и, выйдя на причал, отворачиваясь от холодных брызг, пригляделась к носу барка. «Королева Анна Катарина. Копенгаген».

За кормой висел флаг, — мокрый, поникший даннеброг.

Корабль осторожно подошел к причалу, и паруса, будто выдохнув, опустились. «Бедный, — вдруг подумала Констанца, — и вправду, будто прихрамывает. На скалы, наверное, наскочил».

С набережной на борт корабля подняли деревянный трап и девушка, уже повернувшись, чтобы идти на постоялый двор, услышала звонкий, мальчишеский голос: «Тетя Констанца, это вы?»

Высокий мальчик, с мокрыми, белокурыми волосами, шмыгая носом, сбежал вниз и рассмеялся: «А вы тоже приехали?»

— Уезжаю, Этьенн, — Констанца поцеловала его в щеку, — да вот, — все никак уехать не могу. А что твой брат?

— Они все прямо в Лондон отправились, — махнул рукой Этьенн, — Дэниел, Мария, Тео, дедушка Мэтью и бабушка Марта. Их, наверное, и шторм не тронул, а нас, — мальчик поежился, — от самого Амстердама трепало. Папа сейчас выйдет, он переодевается.

— Да особо не во что, — раздался сзади веселый голос. Он стоял, засунув руки в карманы матросской куртки. Констанца посмотрела в голубые, окруженные морщинами глаза, и он добавил: «Три ночи в трюме воду откачивали, а все равно — сундуки затопило. Ну да Господь с ними, — Волк махнул рукой и рассмеялся, — помните, я вам говорил, что вообще-то — не люблю плавать?»

— Помню, мистер Майкл, — Констанца тоже улыбнулась.

— Месье Мишель, — красивая бровь поднялась вверх. «Да ну хотя, — Волк оглянулся, — тут и нет никого. Беги, Этьенн, в «Три лилии», — Волк кинул сыну мешочек серебра, — скажи там месье Жан-Полю, что нам нужны комнаты.

— Вы не сразу в Париж? — удивилась Констанца. «А город переполнен, все ждут, пока шторм стихнет, уже пятый день ни один корабль из гавани не выходит».

Он взял ее под руку и, наклонившись, сказал: «Во-первых, Жан-Поль найдет мне комнаты, даже если сюда приедет королева Мария и весь двор, а во-вторых — не могу же я уехать, пока не посажу вас на корабль до Дувра».

— Может быть, я только приплыла, — заносчиво ответила Констанца и тут же улыбнулась.

«Хотя нет, во-первых, шторм, а во-вторых — зачем это бы я стала сидеть в Кале?»

— Вот именно, — одобрительно сказал мужчина. «Пойдемте, шторм, не шторм, а устрицы у них наверняка найдутся. И куропатки с бутылкой белого бордо».

В небольшой, просто обставленной комнате жарко горел камин.

— Этьенн, бедный, сразу заснул, — Констанца покосилась на деревянную дверь, — устал очень.

Он тоже воду откачивал?

— Наравне со всеми, — Волк разлил вино. «Ну да он у меня крепкий мальчик, десять лет — а по виду, все тринадцать или четырнадцать. Вино хорошее, — он попробовал, — ну да в «Трех лилиях» плохих бутылок не держат. Как ваша поездка в Италию?»

— Прекрасная, — Констанца стала раскрывать устрицы. «Мы с синьором Галилеем не отрывались от телескопа, погода для наблюдений была просто отличной».

Он закинул руки за голову, и вдруг спросил: «Скажите, а в северных широтах — там, наверное, лучше видно звездное небо?»

— Разумеется, — удивилась Констанца. «Особенно зимой, там очень чистый и ясный воздух.

Все-таки в городах, — она подвинула Волку блюдо с устрицами, — вечный дым, чад, в одном Лондоне вон — уже двести пятьдесят тысяч человек живет, и в Париже — почти столько же. И все жгут мусор на улицах».

— Я не жгу, — обиженно сказал Волк, вытирая руки салфеткой и Констанца, откинув на спину рыжие косы — рассмеялась.

— А почему вы спрашиваете о высоких широтах? — она стала разрезать куропатку.

— Я туда еду, — просто ответил Волк. «Ну, если до следующего лета ничего не изменится».

Констанца опустила нож и потребовала: «Рассказывайте все».

Выслушав, девушка потянулась за вином, и, допив бокал, повертев его в руках, спросила: «А почему вы?»

Волк хмыкнул. «У Питера жена и дети, у Кеннета — тоже, и у моего Дэниела. А у меня только Этьенн, ну, да он уже большой. Уильям — единственный сын у адмирала, да и молод он еще, девятнадцать лет мальчику. А по мне, — мужчина чуть усмехнулся, — особо плакать некому. А там — Мэри, Генри, их семья — нельзя же их бросать просто так».

— А что там…, - Констанца не договорила и махнула головой на юг.

— Семейные дела — таинственно сказал Волк, — в Новом Свете. Растянутся на год. Даже королева не сможет этому противиться. Я и подтверждающими бумагами уже озаботился, на всякий случай. Отвезу Этьенна в Лондон и отправлюсь в Гренландию, а оттуда — дальше.

— Но вы ведь вернетесь? — тихо спросила Констанца.

— Ну, разумеется, — удивленно ответил Волк, поднимаясь. «Не было такого, чтобы я не возвращался. Смотрите, — сказал он, подходя к раскрытым на шумящее море ставням, — ни одного огонька на море, так грустно».

Констанца встала рядом, и, вдыхая запах соли, мокрых водорослей, кедра, взглянула в бесконечный, бушующий простор.

— Мне миссис Марта, давно, кое-что прочла, — он, на мгновение, закрыл глаза: «Каждая лодка на реке, — будто звезда в небе, — услышала Констанца. «Они идут своим курсом, повинуясь воле человека, а нам, тем, кто стоит на берегу, остается только следить за ними».

— В море, — тихо поправила она. «Каждая лодка в море. Мой отец написал это, вспоминая монастырь в Неаполе, где он был послушником. Окна его кельи выходили на залив. Вам тоже кажется, что вы стоите на берегу, мистер Майкл?»

— Часто, — сказал он задумчиво. «Но не сейчас, Констанца».

Порыв ветра захлопнул ставни, и он, целуя ее, распуская ей косы, шепнул: «Забери меня в море, Констанца, я прошу тебя!»

Она лежала на узкой кровати, чувствуя, — все телом, — его, — рядом, так, что казалось, — никого больше не было в мире, кроме них двоих. «Как хорошо, — наконец, сказала Констанца, не поворачиваясь, слушая рев бури за окном, — как спокойно».

— Теперь нам надо обвенчаться, — она ощутила его теплое дыхание, и ответила: «Нет, не надо».

— Не надо, — он глубоко, тяжело вздохнул, и, поцеловав смуглое плечо, взяв ее руку, попросил:

«Расскажи мне о небе, Констанца».

Она говорила, а Волк, целуя маленькие, в пятнах чернил пальцы, вдруг рассмеялся:

«Знаешь, я до девятнадцати лет не умел ни читать, ни писать».

— Как? — Констанца удивленно приподнялась.

— Так, — он ласково уложил ее на место. «Миссис Тео меня научила, как мы встретились. И об океанах мне рассказала, а ты, — он нежно коснулся губами длинных, темных ресниц, — о небе.

Констанца, — он взял ее лицо в ладони, — подумай, пожалуйста. Не говори сразу «нет».

— Ты меня не любишь, — она смотрела на него пристальными глазами и Волк, вдруг вспомнив, такие же темные, покорные глаза — покраснел.

— Я могу…,- начал он. Констанца потянулась и приложила палец к его губам. «Не надо. Я все помню. Не надо, — она обняла его, — сильно, привлекая к себе, и шепнула: «Твоя лодка еще придет, и моя — тоже. Но не сейчас, не здесь».

Через три дня, на рассвете, она проснулась от неожиданной тишины вокруг.

Высвободившись из его объятий, Констанца оделась и распахнула ставни — море было нежным, спокойным, над его серой, бесконечной гладью едва вставало солнце.

— Ну конечно, — вдруг подумала девушка, глядя на белые, поднимающиеся по мачтам паруса кораблей. «В пространстве нет ветра, нет штормов. Когда человек полетит к звездам, это будет легче, чем нам сейчас — пересечь пролив».

Она вздохнула и, написав на клочке бумаги два слова, присев на кровать — легко, едва касаясь, поцеловала его в лоб. Констанца оставила записку рядом с его рукой, и, спустившись по лестнице вниз, — в свежее, тихое утро — пошла в порт.

— А что ты ему написала? — поинтересовалась Мирьям, усаживая Констанцу на край кровати.

«Теперь просто надо ждать, ты дыши и доверься мне».

Та попыталась улыбнуться. «Поблагодарила его. Я же не думала…, - Констанца указала глазами на свой живот и откинулась на спину. Комкая пальцами простыню, закусив губы, она добавила: «Миссис Стэнли предлагала мне выпить снадобье, но это, — женщина сдержала крик, — бесчестно. Меня не насиловали, я взрослый человек, знала, на что шла. Дитя не виновато, что мы…, не любим друг друга».

Мирьям погладила ее руку: «Он же предложил тебе обвенчаться, да?»

— Раза три, — Констанца широко раздвинула ноги и застучала кулаком по кровати. «А вот теперь, — сказала она, — действительно больно. Но ничего, — она стала глубоко дышать, — терпеть можно. А он, — темные глаза блеснули, — он человек чести, Мирьям. Но я не могу, не могу…, - она замолчала, и, наконец, продолжила: «Не могу участвовать в этом фарсе, — ее губы презрительно искривились, — в церкви. Мой отец умер из-за своих убеждений, как я могу предать его память?»

Мирьям вымыла руки, и, вытирая их, осторожно спросила: «А если бы можно было без церкви? Ну, просто жить вместе? Ты бы жила с ним?»

— Гипотеза, — хмыкнула Констанца, — без фактов, ее подтверждающих, — просто сотрясение воздуха. А факты, — она застонала, — факты… я каждый день вижу у себя дома, в Лондоне.

Там один человек любит, а другой — нет. Это очень грустно, Мирьям. Тем более, — Констанца раскинула руки, и, подышав, тихо сказала: «Тем более — и я его не люблю».

— Бедная Белла, — Мирьям пожала руку Констанцы и стала ласково ее осматривать. «Ну вот, совсем немного осталось, скоро и узнаем, — кто это». Женщина улыбнулась, и роженица, серьезно посмотрев на нее, вдруг сказала: «Ты мой лучший друг, и всегда им останешься, Мирьям. Ну, да ты это знаешь…»

— Знаю, — Мирьям нагнулась и поцеловала женщину в щеку. «Ты тоже, Констанца. Давай, потерпи еще немного, все идет отлично».

— Я стараюсь, — Констанца села, и, взяв руки Мирьям, простонала: «А Белла…, Все это хорошо не закончится».

— Я тебе поесть принесла, — раздался робкий голос у двери.

— Заходи, конечно, — Констанца подняла голову от стола и рассмеялась: «Холодный ростбиф, как хорошо. Спасибо большое».

— А можно я тут посижу? — спросила Белла, ставя тарелку на стол. «Я тихо, мешать не буду, дай мне мою тетрадь с задачами».

— Шла бы ты спать, полночь уже, — ворчливо сказала Констанца, протягивая ей тетрадь.

Белла расправила подол шелкового платья, и тихо сказала, устраиваясь на скамеечке:

«Джон еще не вернулся. Я его подождать хочу».

Констанца посмотрела на склоненную, темноволосую голову, и, вздохнув, ничего не сказала.

Глубокой ночью она приподнялась на локте, и, взяв свечу, пройдя по коридору, остановилась — из-под двери кабинета была видна полоска света, из спальни брата доносились какие-то звуки — едва слышные, приглушенные.

Белла лежала, уткнув голову в кружевную подушку. Констанца присела на большую, под балдахином кровать, и, взяв ее за руку, сказала: «Ну, не надо, милая моя, девочка моя — не надо».

Девушка подняла заплаканные, изумрудные глаза. «Я урод, — сказала она твердо. «Я ничего не чувствую, и даже дитя — и то родить не могу. А он, — Белла мотнула головой в сторону коридора, — он…, - девушка согнулась в рыданиях.

— Не надо, — ласково велела Констанца. «Ну, не мог же он тебя обидеть».

Белла вытерла лицо рукавом шелковой рубашки и горько сказала: «Нет. Тяжело обидеть, когда не разговариваешь. Он приходит, и все это молча, молча, даже слова не скажет…., — она уронила лицо в колени и добавила: «Прости. Все хорошо, правда, прости меня».

Констанца обняла девушку и, прижав ее к себе, спросила: «Хочешь, я с ним поговорю?»

Белла испуганно помотала головой: «Бабушка пыталась, он ей сказал, что ни с кем не будет обсуждать свою жизнь с женой. Даже с ней. Можно, — она нашла руку Констанцы, — я с тобой посплю? Он в кабинете будет, как обычно».

— Можно, конечно, — вздохнула Констанца, поцеловав мягкие, пахнущие розами волосы.

— Жжет, — пожаловалась Констанца. «Сильно очень!»

— Это головка, — улыбнулась Мирьям, что стояла на коленях. «Темненькая».

— У моего отца, — Констанца чуть слышно, сдерживаясь, застонала, — были…темные волосы…

Мирьям подставила пеленку и дитя, — небольшое, изящное, — оказалось у нее в руках.

Мальчик раскрыл рот и весело, вертя головой из стороны в сторону, — закричал.

— Какой он хорошенький! — ласково сказала Мирьям, вытирая ребенка. «Вот — она взвесила его на руке, — шесть фунтов, наверное, но здоровенький, сразу видно. Давай грудь, — она подала ребенка Констанце.

Та вдруг усмехнулась, нежно смотря на припавшего к соску ребенка: «А глаза, как у него — синие. Он на отца похож». Констанца поцеловала мальчика в лоб и спросила: «Мне сейчас еще что-то надо делать?»

— Да нет, — Мирьям хмыкнула, — оно тут все само дальше случится, я послежу. Ты лежи, молока нет еще, но ему, — она кивнула на ребенка, — полезно».

— Угу, — рассеянно сказала Констанца, с тоской глядя на стол. «А когда мне можно будет писать?»

— Да скоро, потерпи, — рассмеялась Мирьям.

— Тогда я тебе расскажу, — Констанца улыбнулась сыну, — а ты ешь и слушай.

— Мы наблюдали четыре луны Юпитера, — раздался в опочивальне нежный голос, — каждая из которых двигается по своей орбите. Расчеты показали, что соотношение времени движения этих спутников может быть выражено формулой 4:2:1, где «1» — время, которое требуется самому близкому из них к Юпитеру для того, чтобы его обогнуть…

Мирьям накинула плащ, и, взяв спящего ребенка, поцеловала Констанцу в лоб. «Я быстро, тут недалеко. Неделю поносишь повязку, как у нас будешь гостить, и будешь пить настойку шалфея — каждый день. И с собой я тебе ее дам. Все будет хорошо».

Женщина отложила перо, и, посмотрев на темные волосы мальчика, что виднелись из-под чепчика, улыбнулась: «Пусть назовут Пьером, он просил. Ну, Питером, пока дитя тут, в Нижних Землях».

— Его крестить будут, — осторожно заметила Мирьям, покачивая ребенка.

Констанца пожала плечами. «Ну, тут я уже ничего не могу сделать. Отец меня не крестил, я вообще — незаконнорожденная, а он, — женщина улыбнулась, — он его будет усыновлять, как положено. Так что пусть крестят».

— А про тебя, — тихо спросила Мирьям, присев на ручку кресла, — про тебя он будет знать, маленький Пьер?

Констанца взглянула в окно — дождь прекратился, тучи рассеялись, и на горизонте было видно сверкающая, синяя полоска моря.

— Конечно, — она повернулась к подруге. «Просто он будет жить с отцом, вот и все. Когда-нибудь, — задумчиво сказала Констанца, любуясь спокойным личиком мальчика, — я встречу человека, которого полюблю. И у меня появятся еще дети. А Пьер, — она ласково поправила одеяло на мальчике, — у него хороший отец. Такой, как надо. Ну, все, идите, а то он еще проснется. Я тут соберусь пока».

Констанца поцеловала ребенка на пороге, и, глядя вслед Мирьям, вдыхая свежий, соленый ветер с моря, вдруг сказала себе: «Только сначала я поработаю».

Она вернулась к столу, и, раскрыв тетрадь, покусав перо, начала писать: «Вернемся к вопросу математического расчета долготы. Метод Америго Веспуччи, основанный на том, что Марс будет находиться в том же прямом восхождении, что и Луна, требует использования астрономических таблиц, знания точного времени и нахождения на стабильной поверхности, что, разумеется, невозможно в морских путешествиях. Герр Фризиус, еще в прошлом веке, предложил использовать для определения долготы точные часы. Мне удалось создать прибор, который может аккуратно и быстро измерить координаты корабля…

Констанца, на мгновение, отложила перо и, подперев подбородок кулаком, шепнула: «А ведь Яков не зря волнуется. Я бы на его месте — тоже волновалась, за этот прибор меня бы испанцы или голландцы в золоте искупали. Ну да ладно, сначала его еще опробовать надо».

Она встряхнула рыжей головой и продолжила писать.