Николас привстал, и, подав руку жене, обернувшись, строго сказал мальчикам: «А ну не раскачиваем шлюпку, сейчас причалим к берегу и там — прыгайте, сколько хотите».
Маленький Питер дернул за руку брата: «Садись!». Джордан вздохнул, и, блеснув хитрыми, темными глазами, сказал: «Вода!»
— Вот сейчас приедем, — Констанца устроила младшего сына на коленях, — я с вас башмаки сниму, и шлепайте, сколько хотите.
Джордан захлопал в ладоши, а Питер, прижавшись к боку матери, взяв ее за руку, сказал:
«Люблю».
Констанца наклонилась, и, поцеловав каштановые локоны, ответила: «Я тоже, милый мой.
Последишь за Джорданом?».
Николас посмотрел на жену и подумал: «Господи, какая же она красавица». Констанца сидела, обняв одной рукой младшего сына, держа за ладошку старшего, рыжие, пышные косы, были сколоты на затылке и прикрыты вязаной, матросской шапкой.
Она вдруг рассмеялась и, бросив взгляд в сторону мужа, одними губами сказала:
«Подожди».
— Очень трудно, — проворчал капитан, работая веслами.
— К папе! — велел Джордан, крутясь в руках матери. «Сейчас, милый, — Николас выпрыгнул в мелкую воду, и протянул руки. Мальчики, — оба, — уместились у него в объятьях и, смеясь, полезли куда-то на шею. Он устроил их на белом песке, и, обернувшись, укоризненно сказал:
«Ну, я бы тебя вынес».
Констанца скинула башмаки, и, засучив холщовые, промокшие брюки до колена, сунув шапку в карман грубой куртки, встряхнула головой. Рыжие косы упали на спину, и она, улыбаясь, сказала: «А я, капитан Кроу, хотела быстрее. Вот лодку — ты можешь вытащить».
Она опустилась на колени, и, сняв с детей обувь, кивнула на серую, прозрачную воду:
«Догоняйте!»
Николас привалился спиной к лодке и подумал: «Высадим Теодора и Майкла в Амстердаме, потом в Лондон зайдем, повидаемся с семьей, и дальше, — на север. К октябрю дойдем до мыса Надежды, там перезимуем, а потом…, - он закрыл глаза и вспомнил белое пространство на карте. «Потом туда. Пока не увидим прямо по курсу Тихий океан».
Он почувствовал горьковатый запах апельсина и жена, присев рядом, пристроив на колене маленькую тетрадь, кивнула на детей: «Твоя очередь, капитан Кроу. А я займусь логарифмами».
Николас взял ее руку и, поцеловав пятнышки от чернил на пальцах, шепнул: «Я люблю тебя.
Они ведь заснут скоро, набегаются, а тут такая глушь…
Тонкие губы улыбнулись: «А я еще, капитан, — Констанца похлопала по кожаному мешку, — взяла галеты, солонину и фляжку водки. Экипажу, она, кстати, нравится».
— Ну, еще бы, — Николас подмигнул ей. «Не зря я в Новых Холмогорах наши запасы пополнил.
Еще и поохотимся перед отплытием».
— Николас! — звонко крикнул Питер. «Смотри!»
— Морская звезда, — сказал он детям, наклонившись, взяв их за руки. «А теперь я попробую вас поймать, так что убегайте!»
Констанца услышала счастливый смех детей, и, положив щеку на тетрадь, посмотрев вдаль, туда, где чуть покачивался на горизонте «Ворон», подумала: «И так будет всегда. Потом дети вырастут, а мы с Николасом купим дом на берегу, и будем сидеть у камина. Ну, не сейчас, — женщина невольно усмехнулась, — лет через сорок. А что Теодор говорил о своем воздушном шаре — зря я ему тогда не поверила. Будет летать, конечно. Только он прав — мы и кораблями еще как следует, управлять не умеем, румпеля и колдерштока недостаточно».
— Мы очень голодные, — жалобно сказал Николас откуда-то сверху, и Констанца, рассмеявшись, закончив писать какую-то формулу, ответила: «Ну, если голодные — то садитесь».
Дети спали в обнимку, укрытые холщовыми куртками. Констанца поворошила плавник в костре, и, прижавшись к мужу, оглянувшись на темный, тихий лес, сказала: «Надо учить мальчиков русскому».
Николас закашлялся: «Это зачем еще?»
— Ты все равно его знаешь, — она положила острый, смуглый подбородок на колено, и взяла руку мужа. — Помнишь же, что Теодор рассказывал о новом царе тут, на Москве. Поверь мне, Николас, скоро эту страну, — Констанца махнула рукой в сторону леса, — будет не узнать.
Может быть, не сейчас, — она задумалась, — не сразу, но потом им понадобятся капитаны, мастера, инженеры…, В общем, — женщина улыбнулась, — работы тут на всех хватит».
— Ну, хорошо, — Николас усмехнулся и притянул ее к себе поближе, — научу, конечно. Впрочем, Джордан, кажется, считать уже умеет, а вот говорить — еще нет.
— Он говорит, — обиженно заметила Констанца. «Просто мало пока. Питер — тот, как я, Джон рассказывал, что я в два года уже бойко болтала».
— До сих пор, — Николас поцеловал ее в губы, — долго, медленно, — не останавливаешься, любовь моя. Иди сюда, — он оглянулся на мальчиков, и стал развязывать шнурки у ворота ее льняной рубашки.
— Не замерзнем? — томно спросила Констанца, и он тихо рассмеялся, целуя ее шею:
«Обещаю, что будет жарко». Она вдруг насторожилась и прислушалась: «Николас, всадники».
Капитан поднялся, и, доставая пистолет, закрывая ее своей спиной, велел: «Если что — сразу садись в лодку, с детьми».
Он посмотрел на невидных лошадей, что выходили на берег, и вдруг рассмеялся:
«Вернулись. И мальчик там, вон, перед Теодором сидит. Буди малышей, сейчас снимемся с якоря».
Федор спрыгнул на землю, и, помогая сыну спуститься, сказал по-польски: «Вон там твой дядя, Николас, он капитан корабля, видишь, в заливе стоит?»
Янушка обернулся, и, открыв рот, восторженно проговорил: «Это море? Я его никогда не видел. Ну, только рисовал».
— Сейчас по нему поплывем, — Федор взял мальчика за руку и Марфа, поманив к себе Волка, вздохнула: «Что, Михайло Данилович, все равно грустишь?»
Мужчина помолчал: «Нет, Марфа Федоровна, что не вернусь я сюда более — я это знал, просто…, - он взял лошадей под уздцы и, наклонившись, сорвал какой-то блеклый, северный цветок.
— Пойдем, — сказала Марфа, положив ему руку на плечо, — лошадей к той деревне отведем, что мы рядом видели, не след их тут оставлять. Она повернулась, и, помахав рукой Николасу, крикнула: «Мы скоро!»
Он шел по узкой тропинке, вдыхая запах трав, смотря на ее стройную спину в старом кафтане. Из-под валяной шапки выбился один бронзовый локон. Марфа вдруг усмехнулась и сказала, все еще идя вперед, переступая через корни сосен: «Ты думаешь, мне сие легко, Михайло Данилович, землю эту покидать?»
Он вытер слезы с лица и, вскинув голову вверх, увидев птицу, что кружилась над лесом, ответил: «Нет, Марфа Федоровна. Нет».
— Пойдем, — Питер дернул Янушку за руку. «Покажу тебе все. Возьми Джордана». Мальчик посмотрел на младшего ребенка — он был смуглый, невысокий, лопоухий, с длинным носом и внимательными темными глазами, и вдруг рассмеялся: «Он на маму вашу похож».
— Угу, — Питер ловко сбежал вниз по трапу. «А я — на папу, ну, Майкла». Янушка помолчал, идя вслед за Питером по корабельному коридору, и тихо сказал: «Я тоже — на папу. А мама моя умерла».
Питер приостановился и взял его за руку. Мальчики постояли рядом, и Джордан, непонимающе подняв голову, потребовал: «Считать!»
— Ты считать умеешь? — Питер толкнул дверь каюты и Янушка, застыв на пороге, смущенно пробормотал: «До пяти. Что это?»
— Это наша каюта, — гордо сказал Питер. «И мы тут учимся». Джордан вывернулся, и, пройдя к сундучку, что стоял на персидском ковре, открыв крышку, достал оттуда счетные палочки.
Усевшись рядом, он стал раскладывать их вокруг себя.
Питер усмехнулся и, отложив пять палочек, спросил брата: «Сколько?»
Тот поднял растопыренную ладонь, и, улыбнувшись, — хитро, лукаво, — сказал: «Просто!»
Янушка посмотрел на деревянные, искусно вырезанные игрушки, на большой глобус, и карту мира, что висела на переборке, и Питер, потянувшись, сняв с полки тетрадь в кожаном переплете, сказал: «Учебник. Мама написала, а твой папа — рисунки сделал. Как мы плыли сюда».
— А можно, — тихо спросил Янушка, — я сюда свои краски и альбомы принесу?
— Ну конечно, — Питер порылся в сундучке и, достав деревянные корабли, разложив их на ковре, сказал: «Можно поиграть, хочешь?»
— Очень! — Янушка улыбнулся и, на мгновение, закрыв глаза, вдохнув запах свежего дерева и соли, тихо сказал: «Как хорошо!»
Над чуть волнующимся морем сияла белая ночь. Федор поднялся по трапу наверх и огляделся — Волк стоял у румпеля.
— Спит уже? — спросил мужчина, когда Федор подошел к нему.
— Давно, — Федор ласково улыбнулся. «Ну, да он набегался с мальчиками, по кораблю. И Николас с Констанцей тоже — спать пошли. Капитан сказал — если будет такой ветер, дня через три Норвегию увидим, а там уже и до дома недалеко».
— Это кому как, — рассмеялся Волк, и, обернувшись, посмотрел на темную, плоскую полоску берега. «Мне, Федор Петрович, скоро — океан переплывать. Ну да впрочем, бояться нечего, с такой женой, как у меня, можно хоша во льды отправиться — ничего не страшно».
— Вы там и были, во льдах, — усмехнулся Федор и вдруг подумал: «Господи, только бы Лиза меня простила. Я ведь не могу без нее, совсем не могу. А не простит, — он тихо вздохнул, — будем жить с Янушкой вместе. Господи, ну как мне благодарить-то тебя?»
— Спасибо тебе, Михайло Данилович, — тихо сказал он. «Я не знаю, как…»
— Ты бы то же самое для меня сделал, — Волк все смотрел на удаляющуюся землю. Наверху, в жемчужном сиянии ночи бились, трепетали паруса «Ворона».
Запахло жасмином, и они услышали нежный голос: «Попрощаться надо». Женщина прошла на корму, маленькая, стройная, и, взявшись пальцами за борт корабля, глядя на тающую вдали землю, шепнула: «Ну, вот и все».
«Ворон» уходил на север, туда, где над морем уже всходили слабые, едва заметные, тусклые звезды.