Попадая в сомнамбулическую толпу Амстердама, понимаешь: европейский люд, не вписавшийся в систему буржуазных ценностей, стекается сюда. Главная приманка Амстердама – это свободная (хотя и без чеков) продажа гашиша и марихуаны. Что бы ни говорили про Рембрандта и селедку, именно трава создает ту атмосферу, в которой и Рембрандт, и селедка особенно пряны. Дарует свободу, хотя бы искусственную. Гарантирует рай, пусть и синтетический.

Амстердам заточен под человека, чье сознание находится в легком наркотическом трансе. В сущности, пейзаж города и есть человеческое подсознание; темная сторона вашей луны, которую повернули к свету. После кафе-шопа сомневаться в этом нет смысла. Поскольку смысл уже отделился от вещи и живет своей жизнью.

В меню любого кафе-шопа довольно богатый выбор. Первый раз лучше не употреблять смеси, в названии которых есть слова atomic или smashing. Поскольку никакая веревка, даже если обвязать себя трижды, не удержит вас на стуле. Все косяки (или джойнты) забиты чистейшим материалом. Поэтому курить их как разбавленный московский самосад опасно. Две-три затяжки – и стакан чая. А недокуренный джойнт всегда можно убрать в тюбик.

В нем он, собственно, и продается.

В меню десятки сортов и смесей. Чтобы разобраться в них, нужны месяцы, годы. Жизнь. Глядя на местных растаманов, я понимаю, что эти годы у них позади. И покупаю Jack Herrer, Legendary mix by legendary man.

Оптимальный вариант для новобранца.

Спустя столетие я выхожу на выпукло-вогнутую мостовую. Брожу по улицам, раскрывая-закрывая зонтик. Смотрю на воду. Вода в городе стоит чуть ниже мостовых, удваивая фасады без промежутка набережных. Сразу.

Спустя пару веков я натыкаюсь на дома, которые осели один вправо, другой влево. Или это проект безумного дизайнера? Чтобы дом не рухнул, надо держать его, так я решаю. И звоню в Москву за помощью. Москва предательски молчит, зато в переулок заваливается толпа неформальных личностей. Я призываю их на помощь, и они охотно подпирают фасад. Все, можно уходить.

В квартале красных фонарей позируют девушки всех национальностей и конфигураций. Каждая из них одаривает тебя взглядом из своего стеклянного аквариума. Причем именно в тот момент, когда и ты смотришь в глаза. Это взгляд завлекающий, первый. Выходя из ее поля зрения, ты снова поднимаешь глаза – и вы снова встречаетесь взглядами. Это взгляд финальный, последней надежды.

Еще несколько лет я провожу в секс-шопе. Судя по приборам, которыми здесь торгуют, эротические фантазии обычного европейца носят сугубо членовредительский характер.

Чтобы передохнуть от демонов города, я оказываюсь в доме Рембрандта. Дом сплюснут, вытянут по вертикали – как и все «экономные» жилища города. Этажи стягивает, как шампур, винтовая лестница. Поднявшись в мастерскую, попадаешь в картину Вермеера. В спальне еще один фантазм – кровать, упакованная в шкаф со створками. Спальное место внутри крошечное. По аналогии с винными bag in box можно называть его bed in box. И усмотреть начало интерьерного функционализма, апогеем которого стала скандинавская «ИКЕА».

Ближе к ночи в Амстердаме открывается масса клубов и баров. Каждый из них оформлен под любое состояние измененного сознания. Здесь хорошо провести время, когда трава «отпускает». Смотреть на лица, тянуть вино или пиво. Говорить ни о чем с барменом. Сходить в туалет и застрять в зеркальной комнате еще на пару веков.

Но эти века пройдут уже довольно быстро.

…После ревизии баров я забредаю в тряпичный магазин и зачем-то покупаю легкое твидовое пальто. Лаконичное. Простое. Так мне, во всяком случае, кажется. Однако на утро я обнаруживаю на спине пальтишки дракона. Откуда он взялся?

С тех пор я считаю его гербом страны, где живут наши химеры.

А на вопросы друзей отвечаю: сел на лавку, которая оказалась окрашена.