Несколько кварталов пульсировали от звуков раздражённых гудков: односторонняя Лафайет была запружена автомобилями, автобусами, грузовичками. Сирены и человеческие голоса на все лады проклинали создавшие немыслимую пробку две огромные фуры, одна из которых перекрыла выезд с улицы Бельфон, вторая – на Шаброль, заглохли они почти одновременно, и теперь никто никуда ни въехать, ни выехать не мог.

Машин только прибывало, особенно психовали те, кто мчался последний пролёт до Гар дю Нор и теперь катастрофически опаздывал на поезд. Чертыхаясь, из такси вылезали пассажиры, водители вытаскивали из багажников чемоданы, и взбешённые путешественники пешком по тротуарам бежали на вокзал, вплетая в какофонию пробки звуки громыхающих колесиков чемоданов, подпрыгивавших на неровном асфальте и заплатах мощения.

Выходившие из метро люди тоже с досадой морщились – такая громкая и агрессивная сердитая мешанина резких звуков встречала их на поверхности.

Водители фур, молодые парни с идиотскими, по моде последних нескольких лет густыми длинными бородами, как у канадских лесорубов, смущённо посмеиваясь, пожимали плечами и, не огрызаясь, пытались что-то исправить в требухе своих больших кабин. Но район стоял.

Одновременно с этим затором в модный у продвинутой публики ювелирный бутик на Фабур Пуассоньер, специализирующийся на репликах украшений с полотен известных художников, вошла влюблённая пара молодых людей, одетая дорого и с большим вкусом.

Вернее было бы сказать, – как про себя сразу отметил чернокожий охранник, сам в отпадном чёрном костюме стиля «мафия бессмертна», окидывая вошедших пристальным взглядом несостоявшегося пока богача, – что парочка эта была одета согласно последней моде в субкультуре богатых. Субкультуре ничуть не менее гротескной, чем любая другая – чем, например, субкультура его младшего брата-рэпера со всеми их штанами с мотнёй и цепями поверх свитеров. Наделают себе голографии на золотых зубах и ходят, скалятся, людей пугают. Рыгают и пердят – только чтобы показать свои, чёрт, модные зубы!

Да эти такие же.

Ну невозможно же не обратить внимание, как нелепо, что называется, как на корове седло, смотрятся на большинстве финансовых небожителей и их официальных королевишнах корявые и смехотворные, как будто бы сели после стирки, дорогущие дизайнерские костюмы и платья! Нет, они, конечно, умеют считывать ценники своих задаром ненужных какой-нибудь ладной девице с хорошей жопой и сиськами из блога black-beauties, нелепых токсидо с атласными лацканами – брат, и это в две тыщщи пятнадцатом году от Рождества Христова! Они получают кайф именно от ценников, читают их, перелистывают, слюнявят пальцы, будто читают и трактуют ценниковую Библию.

А вовсе не от зажигательного облика своих пересушенных одинаковых прелестниц, с губами и носами из-под одного резца и блондой от одного колориста, с их воблоногами, воблолицами и воблогрудями. Он тут их всех перевидал. Немерено причём.

Вот и в этих, вроде бы и симпотных, как девочки, и прикинутых, но тоже чем-то неуловимо нелепых пареньках, было что-то не то… Непонятно, что не то, вроде всё при них: брючки и пиджаки из натуральных тканей, надеты на правильные рубашки, мягкие кожаные полукеды на загорелых ногах… Яркая белая прядь в чёрных кудрях одного – очень прикольно, кета, и у второго, со светлыми глазами, тонкая трикотажная шапочка, натянутая высоко надо лбом, на затылке удерживала внутри то ли длинные волосы, то ли клубок дредов.

Одна сумка у них тянула тыщи на четыре-пять евро. Но выглядели они всё равно как те задроты, что выходят на показах коллекций мужской одежды в платьях и юбках.

Кароч, парни пришли выбирать кольца. Приставленный к ним продавец пригласил пару присесть за квадратный столик в центре зала и вернулся с бархатным подносом с кольцами.

Взглянув, юноши в двух словах объяснили, что хотят найти кольца с камнями, которые бы рифмовались между собой, и продавец, с пониманием кивнув, ушёл, чтобы вернуться с подносом колец с драгоценными камнями.

Они меряли их, любовались, сравнивали, вскрикивали от удовольствия, сближали руки – у одного с обкусанными до крови ногтями, – сфотографировали и отправили фото, спросить мнения своего стилиста, держались за ручки, вошли во вкус и попросили показать также запонки и серьги, и когда продавец вернулся с подносами драгоценностей, достали серебристые пистолеты и дружелюбно попросили сгрести украшения в их сумку, добротную кожаную, ручной работы торбу от модного итальянского дома. Такую, с необработанным краем.

Спиной к спине, дискретно и энергично перелетая дулами пистолетов то на одного, то на другого служащего магазина, грабители сумели донести до каждого свою мысль и не дать никому поднять шум.

Охранник был на прицеле у светлоглазого, кудрявый с белой прядью помогал продавцу быстро свалить приготовленные украшения в удобную пасть сумки. И чуть более трёхсот тысяч евро в виде ювелирных реплик с полотен знаменитых художников отчалили. Никто не пострадал, никакой стрельбы не случилось.

Первым вышел светлоглазый с сумкой, его прикрывал напарник, не дававший никому в салоне пошевелиться. На улице они быстро взлетели на велосипеды, прислонённые тут же к фонарю, и растворились в толпе людей и машин на улице, грациозно лавируя в самых узких местах, и, не слишком торопясь, разъехались в разные стороны.

Светлоглазый исчез, как канул, сразу, приметы второго – белая прядь – были сообщены вызванным по телефону полицейским, но они не смогли даже подъехать к магазину – пробка только-только начинала рассасываться. Принявшие вызов жандармы вроде бы взяли след велосипедиста с белой прядью в шевелюре и почти уже настигли подходящего по описанию человека, но он исчез в салоне-парикмахерской, и, ворвавшись туда, флики никого не обнаружили, кроме дам, философично отдавшихся в руки мастериц: кто сидел под кистями с краской, кому-то делали стрижки, а кто-то, откинув затылок далеко назад, блаженствовал под опытными пальчиками делающих массаж и кондиционирование хорошеньких парикмахерш. Задняя дверь заведения была открыта, и полицейские смирились, что упустили налётчика.

Один серебристый игрушечный пистолет без отпечатков и кудрявый чёрный парик с белой чёлкой позднее вечером в прозрачном пакете урны нашли подростки, и то, и другое пригодилось им на вечеринке, куда они направлялись, улики поэтому исчезли без следа. Ещё через некоторое время в магазинчике Красного Креста нашлась дорогущая сумка: её принесла дама-собачница, нашла неподалёку. Грубо сделанная торба не показалась здесь никому ни красивой, ни дорогой, и её повесили рядом с остальными по божеской цене в десять евро.

– Они были больше похожи на лесб, которые косят под педиков, понимаете? – осенило охранника, дававшего показания обалдевшему от его сентенций полицейскому.

– Я думала, рожу: как они водят эти тягачи, я не понимаю!

– Да, я тоже! Даже изображать ничего не пришлось: зависла так зависла!

– Ужас!

– Да! Я боялась, что, когда надо будет уезжать, не смогу сдвинуть машину с места.

– Номера верхние снять не забыла?

– Нет.

Это была их последняя перед каникулами операция, и сейчас Уна, Рошель, Од и Фло, рассевшись на полу вокруг низкого столика в общей комнате их вместе арендуемой квартиры с двумя спальнями, попивая кто вино, кто пиво и покусывая не требующую приготовления еду, проводили полную инвентаризацию своих накоплений, чтобы разделить по верной схеме: четверть – в общак, остальное поровну.

Почёсывая следы от утягивающих грудь резиновых бюстье, сейчас четвёрка расслаблялась, быстро считая наличные.

– Ты уже знаешь, куда едешь?

– Да, я домой, мама приболела и давно просит повидаться. А ты?

– А мы с Кристофом хотим съездить на море, нашли маленькую квартиру прямо у хозяина и прямо на пляже практически. Недорого совсем.

– Здорово! А ты, Фло?

– А я съезжу в Лион, к брату. Буду бухать с ним и с его компанией, а днём только отсыпаться.

– Да ты у нас не пьёшь практически!

– А ты, Ро?

– А я останусь в Париже. Просто ничего не буду делать, только отдыхать. Как турист.

– Ага! Туристы как раз и работают: по тридцать километров в день только по одному Лувру, и спать им жалко, представляете? Времени жалко на сон. Так что ты уж поосторожнее.

– Ладно, буду осторожна, в Лувр не пойду.

Это был закон: весь год и живущие, и работающие вместе, на двухнедельный отдых летом и десятидневный зимой девицы разъезжались по отдельности. Не особенно засвечивая свою личную жизнь, они и планы на отпускное время озвучивали больше «на отвали», просто зная, что никому их планы особенно не интересны. Так – считая денежки, разговор поддержать.

В этом году они заработали неплохо: почти по 100К на нос и столько же в общий котёл – на чёрный день и на разработку новых историй.

Кто и как далее распоряжался заработанным, никогда не обсуждалось. Им нравилось придумывать и скурпулёзно точно воплощать план, нравилось, что они – весёлые бескровные мошенницы, отжимающие не последние денежки у нищих, а жирные излишки у богатых, которым не грех и поделиться.

Од вообще была готова поклясться, что парень в ювелирном, сгружающий им в сумку украшения с чёрных бархатных подносов, почти с восторгом и одобрением поглядывал на неё. И при том принимали их за мужчин, а пистолеты – за настоящие!

Правильно Рошель однажды сказала: при желании они могли бы сбить новую банду «Бешеных слоних» – и сорок участниц, и больше.

– Всему своё время, – отозвалась Фло, а Уна и Од переглянулись и рассмеялись.

Внизу кротко мяукнул гудок, и Од выглянула в окно.

– Твой?

– Ага, Кристоф. Поедем перекусим, нашёл какое-то суперместо для вегетарианцев.

– Вегетарианцы – это всегда подозрительно.

– Не начинай.

Когда она, не переодеваясь из серых трикотажных штанов и короткой розовой майки, выскочила, подруги выглянули в окно, помахав сидящему в открытой машине режиссёру и переговариваясь со змеиными улыбками как бы не говорящих ртов:

– Странно не это. А то, что они уже так долго залипли друг на друге.

– Да: когда уже не надо красиво одеваться, а наоборот, когда треники на голое тело и ненакрашенная.

– И не это странно.

– А что?

– А то, что Адаб всегда берёт им на всех четверых четыре супербургера.

– Да ладно?!

– То есть Кристоф не вегетарианец?

– Получается, что нет.

– А тогда зачем?

– А она зачем?

– Странно.

– Ну я и говорю.

– Хм-м-м.