I

   Маниус привстал и оглядел луг. Перед ним Йоко очищала меч от крови мыйо, вокруг зеленела низкая трава, перемешанная с жёлтыми, алыми, фиолетовыми цветами, тянущими листья к парящему по чистому небосводу солнцу. Поставив меч под свет, априка внимательно оглядела его и вернула за спину.

   -- Ты цел? -- спросила дева. Ромей не услышал её, но смог разглядеть шевеление губ. Йоко показала на уши. Примус и сам успел догадаться, в чём дело. Изгнанник вынул пробки и, увидев подсказку спутницы, спрятал между складками повязки.

   -- Ты цел? -- повторила априка.

   -- Да.

   Маниус встал и размял руки.

   -- Отдохнём немного, -- сказала Йоко и опустилась на траву. Изгнанник сел напротив, разглядывая спутницу. Дева непрерывно изучала точку на листике лугового цветка. Обычно горящие глаза априки оказались захвачены пустотой, которая, словно рождаясь из тёмной короны, заполнила радужку. Охотница не выглядела уставшей, но её поза выдавала утомлённость после забега. Глаза юноши заметили морду мыйо, на которой отпечаталась ярость, смешанная со страхом и удивлением. Изгнанник брезгливо вернул взгляд на Йоко. Пустота в глазах девы медленно отступала.

   -- Йоко... -- начал ромей, но отсутствие реакции заставило юношу замолчать. Изгнанник продолжил наблюдать за лёгким ветерком, колышущим кончики светлых волос, любоваться мягкими чертами лица, на которых застыло задумчивое выражение, дивиться глазам, чей рисунок едва-едва меняется под слегка опущенными бровями. Охотница сидела не шевелясь, пока пески времени не проводили Атона до зенита, затем вскинула ресницы и пристально посмотрела на ромея. Юноша "одёрнул" взгляд, ища, за что бы им зацепиться.

   Йоко решила поделиться с Маниусом своими опасениями. Дева подняла глаза на спутника и придержала язык, чтобы ещё раз изучить его. Освещённый ярким дневным светом сидящий напротив юноша оказался чернявым плотно сложённым ромеем с немного аристократическими, но чёткими, будто намеченными куском графита, чертами. Морщинки, прорезавшие молодой лоб, сочетались с вечно нахмуренными бровями. Губы прямы; на них было проще представить грустную гримасу, нежели улыбку. Нос ни короткий, ни длинный, с едва заметной горбинкой. Щёки скрывали широкие линии из высохшей крови -- следы от языка мыйо. Кое-где корка отпала, оголяя розовую кожу. Карие глаза смотрели куда-то в сторону; в глубине взгляда едва виднелось страдание. Из туники торчали крепкие жилистые руки, больше подходящие взрослому мужчине. Картина вызвала сострадание, отдавшееся в сердце априки парой глухих ударов. "Осознаёт ли, что случилось с ним?" -- спросила себя дева, сузив глаза. Взгляд Маниуса продолжал убегать от неё. Йоко недовольно фыркнула и начала разговор:

   -- Мыйо сбиваются в группы, только когда нападают на крупные селения или стада. В лесах они ходят по одному. Сейчас мыйо могли случайно напасть вдвоём, но, я думаю, они встретились специально, чтобы убить...

   -- Меня, -- закончил Маниус. -- Тот мелкий, что скакал по берёзам, он пытался разделить нас?

   -- Верно, -- подтвердила Йоко.

   -- Значит, ты права -- это не поверие. Мыйо и правда охотятся за несъеденной... добычей, -- ромей запнулся перед последним словом. -- Ты знаешь, почему?

   Йоко увидела всплеск в карих глазах. Дева прочитала в них отчаянье, гнев, неясное стремление. "Я совсем не знаю людей", -- напомнила себе априка и ответила:

   -- Не знаю. Я не была уверена, что мыйо начнут на тебя охотиться. Они начали, -- по лицу девы пробежала удовлетворённость, которое тут же сменила сосредоточенность. -- Я больше не чувствую мыйо поблизости.

   -- А ты знаешь, почему они так хотят убить меня?

   -- Нет.

   -- Если мы убили всех, то, наверное, больше они не будут охотиться на меня? -- продолжил изгнанник.

   -- Ошибаешься. Они чуют тебя, Мани. Так они смогли найти нас. Я чувствовала: мыйо идут прямо к нам. Я поняла: они знают, где мы, не важно, пасс (1,48 м) между нами или миллиарий (1,48 км). Мыйо хотят убить тебя, Мани, хотят больше, чем я могла себе представить, -- априка остановилась, ища понимание в глазах собеседника.

   -- Почему ты так уверена? -- спросил Примус.

   -- Мыйо боятся априк. Они избегают встречи с нами, предпочитая убежать. Мы идём по следу мыйо; преследуем на расстоянии, потому что можем подкрасться близко, лишь когда мыйо спят или насыщаются, -- разъяснила Йоко, -- но даже во время насыщения не все из них теряют концентрацию, а по ночам тяжело охотиться, поэтому в лучшем случае удаётся убить одного или двух мыйо в месяц, чаще всего молодых. Мыйо чувствуют смерть друг друга, если находятся достаточно близко, и затаиваются, когда мы убиваем очередного.

   -- Насколько близко? -- перебил изгнанник.

   -- За шесть миллиариев точно чувствуют. Может и дальше, я не знаю.

   -- Шесть миллиариев! Да это целый лес по прямой!

   -- Да. Но когда мыйо умирает, почувствовавшие начинают рыдать. Их плач разносится далеко, потом его подхватывают другие мыйо, пока не передадут как можно дальше. Сегодня ночью, может быть, ты услышишь плач мыйо.

   -- Ненавижу их визг! -- воскликнул юноша. Априка продолжила:

   -- Я охотилась на них сутками напролёт и только сейчас смогла убить. Если ты дальше будешь рядом...

   -- Ты убьёшь много мыйо, -- глаза ромея блеснули. -- Я... я хочу путешествовать с тобой. Мне больше некуда идти. Я хочу отомстить мыйо за дядю. Пусть даже я сам не могу убивать их, -- брови Маниуса задрожали; юноша поправил чёлку. -- Я хочу видеть их смерть.

   -- Путешествовать со мной -- значит следовать путём нашего бога Атона. Если ты не последуешь его путём, я не смогу путешествовать с тобой, -- Йоко сузила глаза, сконцентрировавшись на взгляде юноши. В его глубине дева рассмотрела огоньки отчаянья. Мгновение ромей смотрел на Йоко, потом воскликнул:

   -- Я последую за тобой хоть в царство мёртвых! Я буду чтить твоих богов! Пойду их путём, только, -- отверженный жадно глотнул воздуха. -- Только не бросай меня, Йоко. Я... я погибну без тебя.

   Из глаз юноши вытекли две маленькие слезинки. Они блеснули и растеклись по щекам.

   -- Не брошу, -- ответила априка. -- Не позволю мыйо сожрать тебя, пока ты идёшь путём пречистого бога. Атон слышал мои слова, он будет свидетелем между нами. Пора в путь...

   Йоко подождала, пока Маниус поднимется, и встала. Дева отправилась за оставленной в чаще пирой. Ромей побрёл следом. "Отныне ты будешь моей богиней, -- решил изгнанник, сжав кулаки. -- Я не подведу тебя, Йоко".

II

   Молодые берёзки играли листьями, шелестя в унисон со спокойным ветерком. Травы под ногами межевались с грибницами, открывая глазам богатства нетронутого леса. Йоко шла неторопливо, оглядывая деревья и вдыхая ароматы цветов. Глядя на неё, Примус расслабился. Юноша заставил себя не думать ни о прошлом, ни о будущем, заставил себя жить единственным моментом. Однако покоя изгнанник не достиг: голод снова подступил к нему, напомнив о себе громким урчанием живота.

   -- Вы, люди, потребляете слишком много, -- прокомментировала урчание априка.

   -- Я не обжора. Просто уже второй день почти не ел, -- ответил Маниус. -- Мне нужно наесться хотя бы разок.

   -- Мы идём к ручью. Там полно фиолетовой костянки, -- пояснила Йоко, -- ты сможешь насытиться.

   -- Фиолетовая костянка? Никогда не пробовал. Она съедобна? -- со скептицизмом в голосе спросил отверженный. "Сейчас бы курочку или уточку", -- непрошенная мысль пришла из желудка юноши.

   -- Конечно! -- воскликнула охотница. -- Ты думаешь, я стану травить тебя?

   -- Нет, прости.

   -- Прощу, когда Атон взойдёт, -- сказала Йоко. Примус услышал фразу впервые, но остерёгся уточнять значение.

   Путники преодолевали лес, сосредоточившись на переходе, пока априка не услышала журчание воды. Дева взглянула на Маниуса, тот скосил глаза в сторону. "Наверное, ещё не услышал", -- решила охотница. Пески времени отсчитали несколько мгновений, и белоликие берёзки сменили жёлто-зелёные осины, дрожащие тонкими упругими ветвями да широкими зелёными листьями. Шум воды донёсся до ушей юноши, мерный и отчётливый. Изгнанник ускорил шаг, желая быстрее увидеть ручей. Когда Примус наконец вышел к нему, пришлось остановиться. Путники встали перед оврагом, начало которому дал маленький водопад. Ручей тёк с возвышенностей, почва которых была каменистой, и, попав на песчаник, сумел размыть добрый метр земли. По всей округе, местами заходя на склон, росла фиолетовая костянка, названная так из-за цвета ягод. Плоды костянки созрели. Покрывшись морщинками, они гроздьями по пять штук клонились к земле.

   -- Нужно сменить воду в мехах, -- информировал Маниус.

   -- Это уже слишком, -- возмутилась априка.

   -- Что не так?

   -- Я не могу достать тебе нормальную одежду, но носить воду в шкурах убитых животных я тебе не позволю, -- продолжила Йоко. Ромей посмотрел на неё непонимающим взглядом. Априка достала из рюкзака сосуд.

   -- Набери сюда, а меха выкинь, -- сказала дева, подав его Маниусу. Примус взял сосуд и начал изучать. Он оказался сделанным из чёрного стекла. Узкое, толщиной с большой палец, горлышко было закупорено выпирающей стеклянной пробкой, оканчивающейся вытянутой пирамидой. Изгнанник потянул пробку вверх, но та не поддалась.

   -- Нужно поворачивать, -- пояснила Йоко, давя усмешку. Охотница открутила десницей воображаемую пробку. Отверженный последовал примеру и вскоре откупорил горлышко.

   -- В сосуд влезет мало воды, -- пожаловался ромей.

   -- Чуть больше двух секстариев (около литра): тебе хватит, -- отмахнулась априка. -- Выкинь меха.

   Юноша подчинился, проводив привычную вещь печальным взглядом, затем спустился в овраг, предпочтя сначала омыть руки и лицо, а потом уже набирать воду.

   -- А почему нельзя держать воду в мехах? -- спросил изгнанник, опустив руку в поток.

   -- Нельзя бездумно убивать живых существ ради выгоды. Они растут и крепнут для себя, а не для нас, -- пояснила дева.

   -- Чего? -- Примус недоуменно посмотрел на Йоко. -- Но как тогда жить?

   -- А как я живу? -- парировала априка и на секунду задумалась.

   -- Пречистый бог Атон создал всё живое, -- сказала Йоко неестественным, выдававшим цитату голосом, -- дабы оно росло и славило имя его. Под светом славы Атона мы можем жить, а где нет света его, там нет жизни для нас. Все дети его равны меж собою, и нет любимых более или менее пред ликом его. Но те дети Атона, что были благословлены иметь разум, должны понимать, что убиение других детей его -- грех перед богом. Нужно смирить себя и стать послушными детьми, тогда Атон дарует нам свои блага.

   -- Значит, нельзя убивать животных? -- уточнил ромей.

   -- Да. И травы, и деревья, и всё, что растёт вокруг, -- пояснила априка. -- По крайней мере так бездумно, как вы, люди, это делаете.

   -- Но что тогда я буду есть!? -- воскликнул Примус. Йоко улыбнулась широкой тёплой улыбкой и взглянула на солнце.

   -- Неужели ты подумал, что мудрый бог оставит тебя, что Атон не даст тебе пищу в момент нужды? Поднимись сюда, и я покажу тебе, как ты будешь питаться, -- позвала априка.

   -- Подожди: воды наберу, -- ответил Маниус и окунул сосуд в прохладный поток.

III

   Йоко и Маниус сидели на корточках, устремив сосредоточенные взгляды к фиолетовой костянке. Спутники оглядели узкие тёмные листья, растущие по трое на прочном коричневом стебельке, да морщинистые толщиной с мизинец костянки, налитые спелостью. Йоко аккуратно сорвала одну и сняла с юбки небольшой нож, лезвие которого сужалось к кончику вытянутым треугольником. Дева сделала надрез и ловко удалила семя из костянки, затем достала другой нож, которым ковырнула землю. Ещё мгновение -- и семя посажено. Охотница прихлопнула землю и вручила Примусу лишённый семени плод.

   -- Видишь? Плоды существуют специально, чтобы их есть. Взамен растение просит посадить его семя. Если садить семена, то мы можем забрать съедобную мякоть плода и насыщаться ею, не гневя бога. Держи, -- охотница подала ромею нож. Юноша помялся немного, затем сорвал костянку. Изгнанник расковырял плод, с трудом удалив оттуда семя. Оно оказалось белым, как слоновая кость.

   -- Бред, -- едва слышно выругался ромей и посадил семечко несколькими резкими движениями.

   -- Ты должен садить спокойно, без злости, благодаря растение за пищу, -- вмешалась дева.

   -- Это ещё зачем? -- негодующий баритон разлетелся по поляне.

   -- Затем! Повтори: "я благодарю тебя за пищу, что даруешь ты мне".

   Маниус смолчал.

   -- Повтори!

   -- Я благодарю тебя за пищу, что даруешь ты мне, -- произнёс отверженный. -- Ты довольна?

   -- Пока достаточно, -- сказала Йоко; чёрно-зелёные глаза блеснули раздражением. -- Смири гордость внутри себя, и ты почувствуешь лёгкость, которой никогда не чувствовал. Поверь мне.

   -- Я попробую, -- пообещал ромей.

   -- Ладно, -- априка достала ещё два ножа. -- Мы посадим столько семян, сколько нужно для твоего насыщения. Потом засушим плоды впрок. Атон положит на них свои лучи, освободив от влаги. Сухость сделает ягоды съедобными надолго, не волнуйся.

   -- Хорошо, -- согласился Маниус. Юноша сорвал гроздь костянки и начал спокойно удалять её семена. Глаза Йоко одобрительно сверкнули, и априка присоединилась к нему.

   Вкус фиолетовых плодов оказался довольно противным, но только при первой пробе. После нескольких горстей юноша привык и начал получать удовольствие от пищи, смакуя мякоть во рту. Послевкусие порадовало Маниуса сладостью и лёгким оттенком свежести. Юноша без лишних слов жадно поглотил плоды, почувствовав блаженство насыщения. Глаза скосились на разложенные для засушки костянки. Примусу пришлось сделать площадки на лишённых травы песчаных склонах оврага и по совету Йоко выложить их камнями из ручья. Сама советчица мыла волосы в тёплом потоке водопада. Закончив, дева обернулась и поймала взгляд юноши, который поспешил убежать в сторону.

   -- Среди априк уклонение от прямого взгляда считается оскорблением, -- не выдержала дева.

   -- Прости: я не специально, -- скороговоркой ответил Маниус, -- просто у тебя такие глаза...

   -- Я знаю, что неправильного цвета, -- сопрано, пронизанное неутаённой горечью, достигло ушей ромея.

   -- Я хотел сказать "красивые", -- поспешил уточнить Примус и заглянул в глаза собеседницы. Мгновения спутники неотрывно смотрели друг на друга.

   -- Вот так, -- прервала молчание Йоко. -- Смотреть нужно совсем недолго, но делать это нужно обязательно. Не забудь об этом, хорошо?

   -- Не забуду, -- пообещал Маниус.

   Априка обернулась к ручью, подставив руки под холодный поток.

   -- Там, где я родилась, воды слишком мало. Мы не можем омывать ею тела: мы только утоляем жажду или орошаем растения, -- перевела тему охотница. -- Здесь есть целые реки, озёра и даже моря. Вначале я не могла наглядеться на них, а сейчас привыкла.

   -- А где ты родилась? -- поинтересовался изгнанник. -- На юге?

   -- Да. В благословенном месте, где Атон светит особенно ярко. Там всюду лишь жёлтые дюны, и вне оазисов не растёт практически ничего. Место для жизни априк, где трудно совершить прегрешение. Люди редко заходят туда, и ни один не достиг внутренних городов...

   -- Твоя родина -- пустыня?

   -- Да. Золотые дюны на юго-востоке Благой земли. Там так тепло и светло! А здесь холодно и темно, особенно зимой. Зимой я редко охочусь на мыйо: слишком мало света.

   -- А почему вы охотитесь на мыйо? -- продолжил расспрашивать ромей.

   -- Мыйо поедают всё живое. Мыйо -- враги нашего народа. Старейшие априки говорят, что они появились в местах, где света не бывает по полгода. Я не знаю, где это может быть. Кажется, где-то на севере. Как бы там ни было, мыйо добрались и до моей родины. Они нападали на внешние города, они едва... -- Йоко осеклась. Повисла пауза.

   -- Может, они и похожи на обычных хищников, но только в спокойные времена. Когда твари достаточно расплодятся, то собираются в огромные стаи и начинают сновать из места в место, охотясь крупных зверей, людей и даже априк. Нас направили сюда, чтобы предотвратить подобное, -- информировала охотница.

   -- Направили? Ваш царь или консул?

   -- Нет. Я хотела сказать: указали, куда идти. Мы сами вызвались.

   -- Почему?

   -- Кто-то должен был что-то сделать. Когда мыйо в наших землях перебили, старейшие априки успокоились, но вскоре эти твари вернулись. Тогда некоторые молодые априки отправились на север, чтобы охотиться на мыйо. Это было давно. Сейчас их численность удалось уменьшить. Но мы всё ещё не можем найти их источник.

   -- Есть источник? -- удивился отверженный.

   -- Раньше мыйо не было в этих землях: они появились будто из ниоткуда. Но так не бывает: должен быть источник. И ещё: они плодятся медленно, потому что все встреченные нами мыйо -- самцы. Нужно отыскать их самок. Старейшие хотят их уничтожения, поэтому они позволяют молодым априкам уходить на охоту.

   -- Понятно.

   Спутники замолчали, погрузившись в размышления.

   -- Мы останемся здесь, пока не высушим запасы для тебя, -- информировала дева, -- так что можешь продолжить собирать костянку.

   -- Сейчас продолжу, -- процедил сквозь зубы Маниус и потянулся. Охотница, напротив, прикрыла глаза, позволив себе расслабиться.

   Смеркалось. Примус закончил заготавливать фиолетовую костянку и расстелил свою пенулу у толстой осины, готовя место для ночлега. Йоко отошла куда-то, что заставляло ромея нервничать, но изгнанник предпочёл не звать деву раньше времени. "Плохо, что нельзя подстелить травы", -- мысль вяло проковыляла по сознанию. Юноша положил суму под пенулу, решив использовать как подушку. Запасная пенула лежала рядом. "Пойдёт вместо одеяла", -- решил юноша. Закончив обустраиваться, Маниус снова завертел головой, ища спутницу.

   -- Я здесь, -- сказала белая фигура, вышедшая из-за деревьев. -- Я искала следы мыйо.

   -- Нашла? -- спросил ромей.

   -- Нет. Похоже, мыйо давно здесь не проходили, -- ответила Йоко.

   -- Это хорошо?

   -- Как посмотреть. Нам придётся искать их самим, но пока мы можем спокойно отдохнуть, -- объяснила дева. -- Ты приготовил ночлег?

   -- Да.

   Априка скинула с себя плащ и протянула десницу к рукояти; левая рука охотницы рефлекторно ушла за спину, взявшись за свободную полу жилета. Примус услышал слабый шорох, и меч блеснул в мягком вечернем свете, указывая жалом на первые звёзды. В следующее мгновение дева опёрла оружие об осину и немного расслабила жилет.

   -- День был трудный: пора отдыхать, -- сказала априка и расправила плащ рядом с ночлегом ромея, затем достала из пиры запасной и закуталась в него. Йоко развалилась на плаще, положив голову на сумку юноши. Примус стоял рядом, ничего не делая. Глаза ремесленника изучали меч.

   -- Ложись, -- пригласила дева, -- ты вымотался сегодня.

   -- Да, -- согласился Маниус и осторожно приземлился рядом с априкой, уместившись на самом краю пенулы.

   -- Завтра мы никуда не пойдём. Атон хорошенько высушит твои плоды.

   -- Рад слышать, -- ответил изгнанник, -- я...

   Юноша замолчал, почувствовав, как рука Йоко обхватила его, прямо как в прошлую ночь. Априка пододвинула спутника к себе так, что их тела теперь касались друг друга.

   -- Я же говорила тебе, что здесь холодно, -- начала дева укоризненным тоном, -- а по ночам -- особенно. Я теряю тепло, а вместе с ним и свет Атона, -- отчитывала охотница, прижимаясь к изгнаннику всё сильнее.

   -- Так гораздо теплее, -- подытожила дева, -- неужели люди не мёрзнут?

   -- Мёрзнут, -- подтвердил ромей. Йоко выразительно выдохнула, но ничего не сказала. Маниус расслабился, чувствуя удовольствие от близости. Спутники лежали молча, пока изгнанник не скосил взгляд на меч охотницы, вонзённый лезвием в землю.

   -- Лезвие не заржавеет, если держать в земле? -- обеспокоился бывший кузнец.

   -- А? Боцьен не ржавеет, -- информировала Йоко.

   -- Не ржавеет? -- удивился Примус. -- Не может быть.

   -- Может или нет, он не ржавеет, -- настояла дева.

   -- Как вы этого добились?

   -- Боцьен ковала не я, а искусные мастера из старейших. Они не любят, когда их расспрашивают о секретах.

   -- Все мастера одинаковы, -- сказал Примус, улыбнувшись. -- Хотя чему я удивляюсь? Бо... цьен же волшебный.

   -- Волшебный? -- улыбнулась Йоко. -- А я не замечала.

   -- Как это? Он висит за спиной, будто прилепленный безо всяких ножен... да и твои фляжки тоже...

   -- А! Ты об этом, -- перебила дева.

   -- Разве это не волшебство? -- осведомился ромей.

   -- Ну, можно и так сказать, -- согласилась охотница. -- Я тебе когда-нибудь объясню. Не сейчас.

   -- А можно подержать боцьен?

   Йоко вздохнула, дав понять, что ей лень тянуться к рукояти.

   -- Всего разок. Пожалуйста, -- умолял Маниус. Априка взглянула в горящие глаза юноши и поняла, что он не скоро заснёт, если не уступить ему. Йоко привстала и дотянулась-таки до оружия, затем снова прижалась к спутнику.

   -- Только не поранься: лезвие очень острое, -- предостерегла охотница.

   Ромей аккуратно забрал боцьен из рук Йоко и начал жадно прочёсывать взглядом. Серебристо-белый матовый клинок, отливающий тёплым свечением, был украшен желтоватыми письменами, спускающимися от кончика к рукояти. Небольшая, прямая, гладкая, лишённая всяких надписей и сужающаяся к концам со скруглёнными краями гарда сделана из того же металла, что и клинок. Черен был обмотан слегка отличной по оттенку светло-серой проволокой, витки которой плотно прилегали друг к другу. Завершало рукоять навершие в форме сферы, превосходящее по толщине черен примерно на треть. Изгнанник поднёс лезвие к глазам и смог разглядеть россыпь блестящих микроскопических точек, сиявших, подобно шлейфу галактики. "Люди не знают этот металл", -- с досадой подумал Примус, представляя, как куёт сияющий гладий.

   -- А что значат письмена? -- спросил Маниус.

   -- Даровано Йоко во имя Атона. Примерно так, -- ответила дева.

   Бывший кузнец покачал боцьен в руке, оценивая вес.

   -- Три-четыре мины (около двух килограмм), -- удивился изгнанник, -- я думал -- тяжелее.

   Юноша повернул меч лезвием к глазу. Боцьен оказался неожиданно тонким, а волны вдобавок слегка расходились в разные стороны.

   -- Неровное! -- воскликнул ремесленник. -- Каждая волна уходит немного вбок!

   -- Так легче рвать шкуру мыйо, и их раны не затягиваются быстро, -- объяснила Йоко.

   -- Его, наверное, ужасно трудно точить, -- предположил Маниус.

   -- Не знаю. Боцьен не тупится.

   -- Что!?

   -- Боцьен покрыт чем-то вроде тонкого-тонкого слоя стекла, но стекло это алмазное, -- информировала Йоко.

   -- Алмазное!? Как такое возможно? Я не слышал, чтобы боги могли творить такие мечи.

   -- Потому что ваши боги ложные, -- ответила априка. -- Я не знаю, как это делается, но боцьен не тупиться, даже если ударить по камню. Хотя старейшие всё равно рекомендуют использовать его крайне аккуратно. Хватит разглядывать, а то не уснёшь. У тебя будет время, -- сказала дева, вытянувшись. Охотница забрала меч и поставила на место. Маниус не стал возражать.

   -- Ты вернул пробки в уши? -- спросила охотница.

   -- Нет.

   -- Верни.

   -- Но через них теперь ничего не слышно.

   -- Верни, -- твёрдо повторила дева. -- Они уже давно восстановилась.

   Примус покорно выполнил распоряжение; звуки природы действительно никуда не пропали.

   -- Ну что, всё слышно? -- спросила Йоко.

   -- Да.

   -- Так-то. Это волокно закрывает звук, только если встретит слишком громкий крик, потом восстанавливается. Да и уши от грязи защищает, -- объяснила спутница. -- Всегда носи пробки, а то мыйо оглушит...

   -- Я понял, -- уверил отверженный.

   -- Ладно. Пора отдыхать. Короткой ночи, -- закончила Йоко и закрыла глаза.

   Маниус действительно не смог заснуть под грузом впечатлений, накопленных за день. Он приковал взгляд к западу, куда утекал ручей, петляющий среди деревьев. Солнце выглядывало из-за ветвей, стараясь ослепить юношу, но изгнанник не отвёл взгляда от бога Йоко. Под журчание воды, далёкое пение птиц, писк комаров и шелест осин удалялся Атон, готовя землю к погружению в ночь. Последнее мгновение осталось ему пускать густые лучи, последнее мгновение пречистый бог слепил глаза изгнаннику. Ромей провожал солнце, глядя то на извилистую тропу ручья, то на дрожащие ветви осин. Изгнаннику казалось, что этот яркий свет, слабые звуки и колышущиеся ветки -- всё вокруг желает его кончины. Примус смотрел на мир и не видел своего пути в нём, не видел надежды для себя. Юноша прижался к Йоко сильнее, чувствуя тепло, исходившее от априки. "Моя грация", -- подумал Маниус и закрыл глаза; мир исчез, осталось только тепло.

   А солнце продолжило свой путь по небосклону, исчезая в ярком багрянце заката. И вот на небе загорелись первые звезды -- вестники царства ночи. Но для отверженного их не существовало. Реален был лишь сон, где он с отцом бродит по огромному купеческому кварталу, выбирая подарок для матери.

IV

   Весь следующий день спутники провели, собирая и высушивая костянку. Лишь вечером Маниусу удалось набить суму сухими плодами.

   -- Практически под завязку, -- сказала Йоко довольным тоном, -- теперь можно отправляться в путь. Как себя чувствуешь?

   -- Нормально, -- ответил Примус, но лицо юноши говорило об ином: его то и дело искажали импульсы страдания -- боль, отдававшаяся из протестующего желудка. Изгнанник тем не менее бодро взвалил суму на спину.

   -- Пару дней мы пойдём вдоль ручья, но потом отклонимся и выйдем к реке, -- рассказала маршрут Йоко. Маниус кивнул, не выказав интереса. Дева, как обычно, пошла впереди. Ромей побрёл следом за априкой, радуясь, что она не сможет увидеть страдание на его лице.

   Йоко шагала весь вечер, остановившись, только когда Атон скрылся за деревьями. Юноша в беспамятстве повалился на землю и сразу заснул. Но и утро не принесло Маниусу покоя: изгнанник был разбужен нетерпеливыми толчками спутницы.

   -- Светлого утра. Вставай! Нам пора, -- сказала дева, едва Примус открыл глаза. Живот продолжал болеть; силы медленно оставляли тело. Маниус брёл за априкой, двигая ноги одной лишь волей, но даже последняя начала иссякать. Юноша порывался снять суму и подкрепиться на ходу, надеясь заглушить боль едой, но Йоко остановила его.

   -- Скоро мы выйдем к огромной поляне, -- пояснила охотница, -- там растёт полно всего съедобного. Ты отдохнёшь и насытишься.

   -- Как скоро? -- спросил ромей.

   -- Атон не успеет достигнуть зенита, -- ответила априка.

   "Как же сложно идти... путём Атона", -- думал юноша, но продолжал шагать, скрипя зубами. Желудок отвечал жжением на каждый шаг. Маниус ругал про себя всё на свете, особенно богов, но уста отверженного оставались закрытыми, невзирая ни на какую боль. Изгнанник желал лишь дотерпеть до поляны, боялся, что силы оставят его раньше.

   Лес отступил неожиданно. Примус не сразу понял, что он посреди луга, местами поросшего дикой вишней. На земле росли разные ягоды, половину из которых он не видел даже на рынке Мирнии. Йоко остановилась. Ромей опустился на колени, отвязывая сосуд от ремня. Когда к горлу подступила тёплая вода, стало легче. Юноша достал ножи и потянулся к сочной красной костянке. Йоко обернулась и смотрела на Маниуса, улыбаясь его суетливым движениям. Когда изгнанник, наконец, закинул три плода в рот, его губы расплылись в вялом подобии улыбки.

   -- Тебе больше нравится красная, чем фиолетовая? -- спросила дева.

   -- М... -- ромей проглотил плоды. -- Я её с детства обожаю. Вкус такой приятный: с кислинкой. Она растёт вдоль полей, поэтому её часто продают на рынках. В чащу люди не ходят: боятся.

   -- И правильно делают: среди леса людям с мыйо не тягаться... -- сказала охотница и резко развернулась.

   -- Мыйо? -- спросил отверженный, выронив ножи из рук.

   -- Нет. Другое.

   Вишни шевелились, подтверждая слова априки. Вскоре Маниус услышал тихий рёв. "Медведь?" -- спросил себя юноша, заставляя разум напрячься. Фигура бурого медведя показалась из-за кустов. Вскоре косолапый вышел на поляну, приближаясь к путникам. Зверь ревел всё громче, на буром боку зияла свежая рана. Медведь продолжал идти прямо на ромея.

   -- Йоко, -- сказал юноша еле слышно.

   Дева молча скинула пиру; рука априки подрагивала, не смея браться за боцьен.

   -- Йоко, ты... -- начал отверженный, но подошедший вплотную зверь поглотил всё его внимание. Маниус трясся, глядя, как огромная морда обнюхивает его. В руках не чувствовалось силы, чтобы сопротивляться. Мокрый язык зверя коснулся носа, и Примус подумал, что сейчас раскроется пасть, но медведь одёрнул морду, жалобно зарычал и попятился. Отступив на двадцать-тридцать шагов, зверь показал спину и скрылся за деревьями.

   -- Слава Атону! -- сказала Йоко; руки девы продолжали дрожать. Изгнанник долго смотрел на априку, но так ничего и не сказал. Когда сердце успокоилось, ромей вспомнил о потребностях желудка. Он поднял ножи и продолжил насыщаться.

V

   Четырежды Атон огибал землю, чтобы скрыться за западными лесами. Четырежды его лик питал светом растения, благодарно тянущие листья к источнику жизни.

   Маниус по-прежнему брёл за априкой и по-прежнему ел лишь плоды. Изгнаннику не было дела до древнего лиственничного бора, высившегося вокруг, до следа, по которому его уже третий день вела охотница, до свиста мыйо, услышанного спутниками ночью. Голод -- вот всё, что занимало разум изгнанника в последние дни. Голод и нестерпимая боль в животе.

   -- Йоко, я хочу мяса, -- ныл юноша, плетясь следом.

   -- Терпи. Это должно пройти, -- успокаивала дева.

   -- Йоко, хотя бы курочку, -- упрашивал Маниус.

   -- Нет. Иначе мне придётся тебя покинуть, -- угрожала априка.

   -- Тебе легко говорить: ты питаешься светом. Есть тебе не хочется. Легко не убивать растения, не убивать зверей. Почему ты не бьёшь комаров, я так и не взял в толк... -- Примус запнулся, пришлось оборвать фразу. -- Но я -- человек: я должен есть, иначе я помру.

   -- Ты же ешь плоды, -- парировала Йоко. -- Твоё тело скоро привыкнет питаться только ими.

   -- Хотя бы крылышко от курочки.

   -- Нет.

   -- Пол крылышка.

   -- Нет.

   -- Лапку. Если отрубить цыплёнку лапку, он не умрёт!

   -- Мани! -- воскликнула дева и замерла, затем огляделась. Через мгновения априка сбросила пиру.

   -- Проверь пробки, -- сказала охотница. "Мыйо!" -- мысль молнией пронеслась по сознанию изгнанника, вернув способность соображать. Примус бросил пиру, нащупал пробки в ушах и покрутил; волокно плотнее прижалось к раковине. Дева достала боцьен и медленно зашагала вперёд. Маниус последовал за ней шаг в шаг. "Их трое, -- осознала Йоко, -- трое!". В уши ворвался стук сердца. Охотница бросила быстрые взгляды по сторонам и заставила себя сконцентрироваться на ощущениях. "Слева!" -- подсказал внутренний голос, и глаза, скосившиеся влево, увидели несущегося к ней монстра. Знакомый свист ударил по ушам. Априка уже приготовилась сделать привычный контрвыпад, как подсознание обрушилось с криком: "Справа! Сзади!".

   Одна песчинка протекла по сосуду времени -- Йоко стояла недвижимо, пытаясь найти выход. Упала вторая -- мыйо уже в какой-то сотне шагов; свободная рука Йоко безжалостно толкнула Маниуса: иначе спутник помешает во время замаха. Изгнанник упал на землю. Третья -- резким движением Йоко встала подле головы ромея; десница воткнула боцьен в землю. "Слева! Справа! Сзади -- отстаёт!" -- крикнуло подсознание. Дева зажмурилась. Разум поймал поток движения монстров. Решение принято. Четвёртая -- руки хватают ножи и посылают в монстров; нога с силой толкает Маниуса; мыйо обогнули деревья и прыгнули, поймав мордами по острому лезвию. Пятая -- ноги слегка согнулись в коленях; ромей продолжил катиться прочь, рука поймала боцьен и поразила им мыйо справа; меч коснулся морды, вспоров её поперёк глаз; мыйо упал перед априкой. Лезвие устремилось к мыйо слева. Шестая -- боцьен достиг шеи зверя, и ноги толкнули Йоко вперёд; к спине подобрались блестящие когти, но успели лишь оцарапать жилет. Априка перепрыгнула ромея. Седьмая -- дева развернулась и увидела, как мыйо вскакивает. Маниус продолжал лежать перед ним, не шевелясь; Йоко выбросила меч вперёд, проколов морду твари. Восьмая -- хищник яростно мотнул головой, и рукоять выскользнула из рук априки. "Нет!" -- Йоко достала ножи, глядя, как мыйо шатает из стороны в сторону; монстр качнулся и упал на сородича; изгнанник оказался прямо перед его мордой. Девятая -- мыйо дёрнул конечностями и затих. Априка вернула в руки боцьен и тремя резкими уколами пропорола лёгкие тварей, разрезав их сердца. Конец.

   Йоко облегчённо вздохнула, чувствуя, как жизнь покидает врагов. "Откуда?! Откуда здесь столько мыйо?! Старейшие говорили другое..." -- мысленный вопрос разнёсся по вселенной, так и не получив ответа. По сознанию ударила боль из уставших мышц. Дева силилась побороть её, оставив спутника лежать около туши.

   Примус ничего не понял в тех мерцающих взмахах и быстрых тенях, что мелькали перед ним после падения. Следуя наитию и толчкам спутницы, ромей либо катился по земле, либо замирал, стараясь не попасть под тяжёлые лапы. Но стоило сражению затихнуть, как изгнанник оказался лежащим у трупа мыйо. Из пасти убитого врага сочилась кровь, которая вскоре подступила к волосам юноши, смачивая прядь за прядью. Маниус не почувствовал боли от удара о землю, не почувствовал крепости сапога спутницы. Наоборот -- жжение в животе начало отступать, а разум прояснился совершенно, как никогда в жизни. Ромей встал и огляделся: боцьен торчит из брюха мыйо, а сама дева стоит на коленях, сжимая руки перед грудью, будто чувствует сильный озноб.

   -- Йоко! -- изгнанник рванулся к априке. Зелёные глаза поднялись на него, пылая радостью, смешанной с тревогой.

   -- Трое -- сложновато, -- прозвучало наполненное усталостью сопрано. -- Тебя чудом не задели. А если их будет больше?

   -- Ты убьёшь всех, Йоко, -- уверенно проговорил Маниус. -- Я... я вёл себя недостойно. Прости. Сейчас мне намного лучше: чувствую -- я смогу идти путём Атона.

   Мгновение априка оставалась в той же позе, затем встала и вынула боцьен из мёртвого врага.

   -- Прощу, когда Атон взойдёт, -- сказала дева весёлым голосом. -- Сейчас мы найдём где-нибудь воду: тебе нужно смыть кровь с лица.

   -- Обязательно, -- Примус кивнул, усиливая сказанное. Он подобрал белую пиру и подал охотнице, успевшей очистить оружие. Путники вскоре скрылись в лесу, оставив мыйо лежать среди деревьев.