Подъехала карета; лакей открыл дверку. Рука об руку с молодой, кричаще одетой девушкой вышла из дома мисс Кел-ли. Смеясь и перешучиваясь, они пошли узким подъездом, обмениваясь нежными взглядами. Они приподнимали подолы шуршащих шелковых платьев, чтобы не запачкать их о сырой тротуар, показывая при этом изящную обувь и вышитый край нижних юбок. Очевидно, они ехали по магазинам: мисс Келли — чтобы похвастаться красотой своей едва вышедшей из детского возраста подруги, последняя — чтобы согреться в лучах нового великолепия.

Едва год прошел с тех пор, как Эмма шла этим самым порталом об руку с этой же самой красавицей женщиной. Королевский сын шептал ей на ухо нежные слова. Это было в ночь посещения клуба адских огней.

А теперь!.. Уж не кинуться ли ей вперед, отдаваясь смутной надежде, которая привела ее сюда?

Но когда она вновь увидела мисс Келли, ее решимость спала. Она просто прикажет лакеям прогнать ее или кинет ей золотую монету, милостыню.

Да и было слишком поздно. Мисс Келли уже сидела в экипаже рядом со своей подругой, и, тесно прижавшись друг к другу, они уезжали.

Все могли они себе позволить, надо всем издеваться, все безнаказанно ниспровергать, а вот она, Эмма...

Только не думать! Не думать! Что пользы от дум? Они не дадут хлеба от голода, платьев от холода, защиты от страданий. Она сошла бы с ума, если бы не перестала думать.

Эмма вышла из уголка, в котором поджидала мисс Келли, и нырнула в туман. Она покачивалась, словно пьяная, бормотала какие-то непонятные слова, наталкивалась на встречных прохожих. Они останавливались и осыпали ее ругательствами, а она смеялась. Не все ли ей равно?

Магазин мадам Болье был на прежнем месте. И зеркало в витрине то же. Это серое лицо с провалившимися глазами, эта трясущаяся от холода фигура в разодранном платье... и это — Эмма Лайон? Красавица Эмма Лайон? Дальше!..

И в магазине мистера Кена все было по-прежнему. Роскошная выставка, высокопоставленные клиенты, приказчицы в черных платьях. На возвышении, где сидела когда-то Эмма, виднелась блондинка с хорошеньким, довольным лицом.

Не попытаться ли войти? Мистер Кен прогонит ее, но его жена... у нее было доброе сердце. Лучше обождать, пока она спустится в магазин.

Что нужно городовому? Она мешает? Загораживает дорогу благородным господам? Ха! Плевать она хотела на благородных! Все они подлецы! Проходить? Дальше... дальше...

Полил дождь, но Эмма почти не чувствовала сырости. Сколько раз ей приходилось насквозь промокать в эти дни! Но холод заставлял ее страдать. А тут еще эти голодные спазмы в желудке!

Вдруг она вспомнила: утром она тайно припрятала кусок хлеба от завтрака мужчины, у которого провела ночь; хлеб должен был быть в кармане.

Она нашла хлеб и стала есть, медленно, маленькими кусочками. От движения челюстей ей стало лучше. Бодрее зашагала она дальше. На мосту ей уже два раза повезло. Матросам буксиров приходилось проходить по мосту, когда они пробирались в город; может быть, она понравится кому-нибудь из них и ее возьмут. Кроме того, там, на углу, у дома был навес, под которым можно было укрыться от дождя.

Но место было уже занято: там сидела молодая, бледная, видимо, недавно только оправившаяся от болезни женщина. Около нее прикорнул пятилетний мальчик, прижимаясь трясущимся от холода тельцем к чахлой груди матери.

Силы оставили Эмму, она села на тротуарную тумбу. С волос потоками бежала на колени вода.

Каждый раз, когда на мосту показывался человек, мальчик срывался с места и подбегал к прохожему с протянутой рукой, а женщина стонала из угла:

— Бедная, больная мать!.. Лишенный отца мальчик!

Почти каждый раз мальчику подавали, на Эмму же никто не обращал внимания.

С улицы показалась какая-то крупная, коренастая женщина с большим дождевым зонтом и сумкой. Позади нее шел мужчина, ощупывая палкой дорогу перед собой. Его вела маленькая девочка. Молодая женщина встала из-под навеса, ссыпала собранную милостыню в сумку женщины под зонтиком, взяла мальчика и ушла. Ее место занял слепец с маленькой девочкой.

Из-за моста показался экипаж. Девочка с протянутой рукой подбежала к карете, причем чуть не попала под колеса. Из кареты послышался крик; окно распахнулось, из него показалась голова нарядно одетой дамы.

— Бедный, слепой отец! — закричал мужчина из-под навеса. — Лишенный матери ребенок!

Дама бросила девочке золотой. Затем карета двинулась дальше.

Эмма залилась резким, язвительным хохотом. Как глупа жизнь, как она груба и пошла! Вся она состояла из сплошного обмана.

Она продолжала смеяться, как вдруг кто-то тронул ее за плечо. Эмма обернулась; перед ней была коренастая женщина с зонтом и сумкой. Это лицо...

— Мисс Лайон! — вскрикнула женщина.

Эмма вскочила с тумбы. Кровь хлынула ей в голову. Она подняла было руку, чтобы ударить женщину по лицу. Но вдруг ее тело охватило что-то вроде судороги, и рука бессильно упала вниз. Перед глазами Эммы забегали красные огни, что-то большое, темное навалилось на нее. Она невольно пригнулась и испуганно вскрикнула. Сейчас же вслед за этим она почувствовала глухой удар. Все исчезло для нее в страшном тумане.

— Вы упали, словно полено, — важничая, промолвила миссис Джибсон, — ваше платье было до того мокро, что нам пришлось разрезать его, чтобы снять с вас, а прелестные зубы вы так судорожно сжали, что я с трудом смогла влить вам немного бульона. Разве вы в самом деле не помните?

Эмма с наслаждением потянулась на мягких подушках кровати. Ее взор скользнул по маленькой, роскошно обставленной комнате. Жадно вдыхала она теплый воздух.

- Ничего не помню, — тихо ответила она. — Сколько времени я уже здесь?

- Я нашла вас на мосту в пятницу, а сегодня понедельник. Значит, вы проспали почти трое суток.

- А где я?

- В хороших руках, мисс Лайон: у меня, в моем доме, в Хеймаркете.

- Хеймаркет? Что такое она слышала об этом Хеймаркете? Разве она не боялась всегда попасть туда?

— У вас? — Она перевела взор на окна. На спущенных занавесях виднелось что-то вроде тени от решетки. — Что вам нужно от меня? Как вы осмелились затащить меня сюда?

Миссис Джибсон нежно погладила исхудалую ручку Эммы.

— Ведь я всегда любила вас, мисс Эмма. Правда, я провинилась перед вами, когда помогла сэру Джону, но готова исправить причиненное вам зло. Ведь я поступила так не по злобе, а из-за нужды. Сэр Джон хорошо платил, а с нашим «Авенским лебедем» дела шли плохо. Деньги сэра Джона отсрочили катастрофу лишь на несколько месяцев: ведь потом... моему бедному милому мужу пришлось поплатиться, и он сидит в долговой тюрьме. Ну а я... что делать бедной женщине, когда она остается одна?.. Дети на мосту? Это дает мало дохода, да и приходится делиться... Мне только и остался вот этот дом. Если бы мне прежде кто-нибудь сказал, что я в таком ужасном доме... Но что с вами, мисс Лайон? Неужели вы боитесь, что я заставлю вас сделать что-нибудь такое, чего вы не пожелаете? Я не буду толкать вас на крайность! Ведь и ребенку видно, что вам пришлось испытать много тяжелого. Хотя я не понимаю... сэр Джон всегда был таким благородным человеком. Вы разошлись с ним? А потом... ваш бред... Вы говорили о ребенке...

Она испуганно замолчала. Эмма вскочила с кровати и дико посмотрела на нее.

— Молчите! Вы хотите свести меня с ума? Я уйду отсюда! Где мое платье? Подайте его сюда!

- Но, дорогая, милая мисс Эмма... ведь я уже сказала вам, что нам пришлось разрезать его. В таком виде вы не можете выйти на улицу.

- Я не хочу лежать в этой кровати беззащитной против того, кого вы пошлете ко мне. Поняли? Я никому не желаю больше отдаваться! — Глаза Эммы дико забегали по комнате.

Вдруг она увидела ножницы, лежавшие на подоконнике, и схватила их. — Оружие... у меня есть оружие! Ну теперь посылайте его сюда! Посылайте человека, которому вы хотели продать меня!

Миссис Джибсон бросилась к двери, опасаясь нападения, но затем осторожно вернулась. Ей удалось наконец успокоить Эмму, но ножниц девушка не выпустила из рук.

Горничная внесла ванну, затем налила в нее теплой воды, принесла ароматное мыло, полотенца, губки, щетки, гребни. Посредине комнаты она постелила мягкий ковер. У стены, напротив кровати, стояло громадное зеркало. В воду миссис Джибсон влила духов, аромат которых наполнил комнату.

Эмма следила за всеми этими приготовлениями с приятным чувством. Волны ароматов вызывали в ней воспоминания о покоях, где в течение двух месяцев она ежедневно принимала ванны, утопая в ароматах, массируемая мягкими руками камеристки, обожаемая сэром Джоном.

Слезы выступили у нее на глазах. Затем она улыбнулась самой себе. Что за глупое существо человек! Несчастье ожесточает его до ненависти и самоуничтожения; аромат надушенной ванны вызывает у него слезы.

Наконец она осталась одна. Она вскочила с постели и заперла дверь, а затем поспешно села в ванну.

Она лежала не двигаясь: ей казалось, будто ее кожа высохла от долгой сушки и теперь всасывает вместе с пряной жидкостью новые силы, свежую кровь.

Она вышла из ванны, села на ковер, чтобы вытереться, и затем, голая, подошла к зеркалу. Долго смотрела она на себя, оценивала каждую линию, каждый мускул.

Она все еще была прекрасна... быть может, даже прекраснее, чем прежде. Прошлое не оставило на ней следов; то, что видела она в зеркале, было нежным телом непорочной девственницы.

В этом теле была вся ее сила. Только бы ей улыбнулось счастье! Уж она использует свою силу; использует лучше, чем в прошлый раз!

На стуле у кровати лежало белоснежное белье и шелковое домашнее платье нежного цвета. Она медленно оделась, уложила волосы на голове мягкой огневой волной. Эмма была теперь совершенно спокойна и не боялась больше. Спрятав ножницы под платьем, она отперла дверь и позвонила.

Сейчас же вошли миссис Джибсон и горничная и принялись приводить комнату в порядок. Затем они внесли накрытый стол и поставили его на ковер. Из-под крышек блюд распространился ароматный запах горячих кушаний, из серебряного холодильника выглядывала бутылка французского шампанского. Стол был накрыт на две персоны. Эмма насмешливо улыбнулась, села и не без ехидства спросила:

— Ну а господин? Почему он не идет?

Миссис Джибсон с боязливым смущением посмотрела на Эмму, но, заметив, что та спокойна, улыбнулась:

— Я ведь знала, что вы будете умницей! Войдите, сэр, мисс

Лайон ожидает вас! — И, склонившись к уху Эммы, она шепнула: — Будьте разумны, дитя мое! К вам идет ваше счастье, счастье!

Господин вошел.