Внутренне дрожа, Эмма пошла навстречу Нельсону.
— Вы неоднократно выражали желание посмотреть на мои пластические позы. Сегодня я решила показать их вам. Среди старых я задумала новую, которой здесь еще не видывали. Дидона слушает рассказ Аскания о приключениях его отца Энея. По моей просьбе Джосая должен был сыграть Аскания, но мистер Кидд не разрешает этого.
Нельсон удивленно посмотрел на Тома:
- Я не понимаю, Том! Почему?
- Леди Гамильтон очень красива, ваша честь! — ответил боцман дрожащим голосом. — А мистер Джосая... он непрестанно говорит о ней. Я боюсь...
Нельсон с негодованием оборвал Тома:
— Что это тебе в голову пришло? Как ты решаешься перетолковывать простую детскую привязанность? Кроме того... ты оскорбляешь леди Гамильтон! Не ставьте ему в вину его опасливость, миледи! Он верная, честная душа, только вот в приличиях не мастер. Он сейчас попросит у вас прощения и позовет Джосаю. Не правда ли, Том?
Нельсон улыбнулся боцману своей доброй улыбкой, но Кидд, не шелохнувшись, продолжал стоять с мрачным лицом.
- Когда мы уезжали из дома, мать мистера Джосаи возложила на меня обязанность беречь сына от всего дурного...
- Я знаю это, Том, знаю! Ступай!
- Я поклялся, ваша честь...
Лицо Нельсона залила густая краска. В несколько быстрых шагов он очутился около Тома.
— Ты с ума сошел? Ты хочешь взбесить меня? Ступай, говорю я тебе, ступай!
Том невольно закрыл глаза, словно не будучи в состоянии переносить пламенный взгляд Нельсона.
— Ваша честь спасли Тому Кидду жизнь, — глухо, беззвучно сказал он, — ваша честь спасли Тома Кидда от позора. Ваша честь не захотят, чтобы Том Кидд нарушил свое слово и стал клятвопреступником по отношению к матери мистера Джосаи!
Дрожь пробежала по телу Нельсона. С трудом овладевая собою, он холодно сказал:
— Хорошо, боцман! Вы отказываетесь повиноваться мне?
- Можете считать себя счастливым, что я стою перед вами не как ваш капитан! Но и так... в будущем вы не можете оставаться при мне.
Том еще более побледнел.
- Ваша честь! — пролепетал он. — Ваша честь...
- Ни слова больше, боцман! Теперь уже говорит капитан! Ступайте на судно, явитесь в строй. Как только мы придем в Тулон, вы покинете «Агамемнон».
Том покорно поник головой, неуклюже поклонился Нельсону и медленно пошел к двери.
Горе, о котором свидетельствовала вся его фигура, болезненно укололо Эмму. Ее гнев рассеялся.
- Не будьте так суровы к нему, мистер Нельсон! — воскликнула она. — Быть может, его вина не так уж велика...
- Он позволил себе оскорбить даму!
Ее дыхание участилось. Снова всем ее существом овладела страстная жажда заговорить, сказать все! Она поспешно схватила Тома за руку.
— Даму? Для Тома я не дама, мистер Нельсон! Было время, когда он ставил меня выше, чем даму... но теперь...
Том испуганно всплеснул руками:
— Молчите, миледи, не говорите этого, не говорите!
Она улыбнулась ему, улыбнулась гневно и сочувственно:
— Разве ты видел когда-нибудь, чтобы я струсила? Вы удивлены, мистер Нельсон! Но вы не знаете, что мы с Томом — земляки, что мы еще детьми играли вместе. В данный момент я не могу объяснить вам все это — королеву нельзя заставлять ждать, но, быть может, вы согласитесь выслушать меня позднее. Прошу вас позволить, чтобы и Том был при этом... чтобы я могла оправдаться также и в его глазах. А в данный момент — одно только слово. Этим я отдаюсь в ваши руки. Если здесь проведают... здесь знают, что я низкого происхождения, но не знают... Том однажды рассказывал миссис Нельсон о девушке... тогда, когда у него произошла стычка с сэром Джоном Уоллет-Пайном... о маленькой Эмми...
Эмма запнулась, остановилась. Она думала, это будет легко, но как тяжело было это на самом деле!
— О маленькой Эмми? — Глаза Нельсона широко раскрылись. — Это — вы, миледи?
Она безмолвно кивнула головой.
Наступила томительная пауза. Затем Нельсон обратился к Тому:
— Ступай в мою комнату, подожди меня там!.. Где Джосая, миледи?
Она открыла дверь:
— Идите сюда, Джосая! Ваш папа хочет видеть вас!
Мальчик, смеясь, выскочил из комнаты, но, пробегая мимо зеркала и увидев свой фантастический костюм, покраснел и остановился. Нельсон подошел к нему, поднял его голову, долгим взглядом посмотрел в глаза, а затем легко оттолкнул мальчика от себя:
- Ступай, юный Асканий, к царице Карфагена! Расскажи ей, что пережил Эней. Не лги, как это любят делать моряки. Ты джентльмен, обязанность которого быть всегда правдивым!
Нельсон поклонился Эмме и ушел. Представление началось.
Мимоза... Цирцея... Природа... Кассандра... Мария Магдалина... Вакханка... Святая Цецилия...
В этот вечер, посвященный Нельсону и союзу Неаполя с Англией, Эмма представляла сначала только те картины, которые когда-то написал с нее в Лондоне Джордж Ромни. Эти картины создали Ромни славу знаменитейшего портретиста Англии и в бесчисленных гравюрах обошли весь просвещенный мир. Сэр Уильям разложил гравюры в папках по столикам помпейской комнаты, и таким образом зрители могли сравнивать и решать, польстил ли художник модели, когда представил ее на полотне в ослепительной классической красоте.
В то время как Эмма воплощала последовательно все эти картины, гравюры переходили из рук в руки. Слышались громкие возгласы удивления и восхищения. Но скоро гравюры были отложены в сторону, под очарованием оригинала стали забывать о сравнении с копией. Каждую позу встречали бурные одобрения, естественная грация модели победила искусство художника.
Близилась «Дидона с Асканием».
Эммой овладело страстное волнение. Она всей душой отдавалась своему искусству и, в конце концов, только искусству была обязана тем, что сделалась женой сэра Уильяма, была принята в неаполитанское общество, вошла в милость у королевы. Но теперь у нее появилась соперница. От ужасов
Французской революции спаслась в Неаполе знаменитая портретистка Елизавета Виже-Лебрюн; здесь она надеялась занять при Марии-Каролине то же положение, которое она ранее имела при Марии-Антуанетте, но на ее дороге оказалась Эмма. Художница должна была признать красоту Эммы — ведь она сама обеими руками ухватилась за заказ сэра Уильяма нарисовать портрет Эммы, но зато, как хитрая интриганка, стала сеять осторожными наветами сомнения в уме Эммы. Лицемерно восхищаясь ее красотой, она давала понять, что слава Эммы целиком построена на таланте Ромни, что ее знаменитые пластические позы тоже, дескать, являются изобретением Ромни, сама же она, Эмма, — лишь безвольная модель.
Слова знаменитой художницы с особенным удовольствием были подхвачены некрасивыми дамами, и без того завидовавшими леди Гамильтон. Теперь они называли ее бездушной, куском красивого мяса. А ведь сам Ромни признавал ее своей музой и вечно повторял в своих письмах, что теперь не может ничего творить, так как у него нет Эммы...
Чтобы доказать лживость уверений завистниц, Эмма стала придумывать все новые и новые позы, не посвящая в свои замыслы мужа, чтобы не сказали, будто их автором является он.
Лакей в римской тоге оглашал названия картин:
— «Дидона и Асканий».
Наступила глубокая тишина. Занавес раздвинулся.
Громадное зеркало на противоположной стене позволяло Эмме видеть каждую линию, каждую деталь воспроизводимой ею сцены. Положив руки на старинное кресло, сидела Дидона; она, казалось, едва дышала, глубоко заинтересованная рассказом. Ее губы вопросительно полураскрылись, глаза уставились в пространство, словно отыскивая кого-то. К ее уху склонился Асканий, живописно простирая вперед руки.
Он был очень красив. Его загорелое гибкое тело, темные курчавые волосы и глаза цвета серого бархата контрастировали с белыми стенами грота. Вместе с тем контраст его смуглости с белизной кожи царицы Дидоны выгодно оттенял красоту Эммы. Глубокий вырез темного платья позволял видеть стройную гордую полноту шеи, плавную линию упругой груди. Розовым тоном спелого персика светилось ее по-девичьи юное лицо; нежной линией выделялись темные брови над большими, блиставшими морской голубизной глазами; пурпуром сверкал благородный изгиб губ. И все это было обрамлено пламенем огненно-рыжих распущенных волос.
Одно мгновение оставались они в этой позе, а затем, словно увлеченная величием услышанного, Дидона воздела руки над головой Аскания, нежно притянула его к своей груди и склонилась к нему страстно ищущими устами — в воскресшей любви к отцу поцеловала чистый лоб сына...
Этот жест дал простор чувствам зрителей. Сама Мария-Каролина подала знак к выражению одобрения, и ее аплодисменты вызвали целую бурю восторга.
Через голову Джосаи Эмма улыбнулась Нельсону. Он сидел около королевы неподвижно, словно прикованный к месту. Пламенное восхищение горело в его взоре. Да, не в пример Энею, он никогда не забудет образа Дидоны...
Но когда после последнего падения занавеса Эмма отпустила голову Джосаи, она испугалась. Мальчик вскочил с густо раскрасневшимся лицом, неожиданно бросился на нее, обнял ее за шею, покрыл ее уста тысячью бурных поцелуев.