В середине ноября он снова прислал письмо. Рука срасталась, купания в Бате укрепили его здоровье, через несколько недель врачи объявят его совершенно выздоровевшим. Король на аудиенции был очень милостив и лично прикрепил ему пожалованный орден Бани. Адмиралтейство назначило ему пенсию в тысячу фунтов.

Эта пенсия угнетала его. Значит, его считали неспособным более к службе? Неужели же в тридцать девять лет он должен отказаться от своего призвания и связанных с ним надежд?

Он хотел попытать счастья у лорда Кейта, главного начальника флота. Удастся ли ему? У него было мало друзей в адмиралтействе...

Уныние Нельсона угнетало Эмму. Он, при всем неистовом стремлении к великим делам, должен был оставаться вдали от любимого моря, в душной атмосфере повседневности? Но как помочь ему?

Эмма тщетно ломала голову, не находя решения.

В это время пришло донесение мистера Удни, английского генерального консула в Ливорно, о тайных приготовлениях французского флота в Тулоне. Одновременно с этим Директория позволила по отношению к Папе Пию VI вызывающий тон и энергично занялась передвижениями войск в Верхней Италии. Финансы республики были в плачевном состоянии. Уж не задумали ли якобинцы ограбить Папскую область, пригрозить Неаполю сухопутной и морской войной и этим новым разбойничьим подвигом пополнить опустевшую кассу?

Мария-Каролина была смертельно напугана. В лихорадочной деятельности она напрягала последние силы страны, чтобы вооружить ее. Письмо за письмом летели от нее к дочери, императрице, с мольбой побудить императора оказать ей помощь. Но ведь сама Австрия тоже истекала кровью.

Королева горько жаловалась на английскую бездеятельность. При выплате субсидий Лондон ставил затруднение за затруднением. Со времени очистки Корсики ни одно английское судно не показывалось за Гибралтаром. Уж не хотели ли англичане предоставить Неаполь своей судьбе?

Эмма воспользовалась этим настроением королевы. По ее совету Мария-Каролина написала собственноручно письмо лично королю Георгу, напомнила об услугах, оказанных ею Англии, об обещаниях, которые были ей сделаны. Англия была обязана прийти к ней на помощь флотом, бездеятельно стоявшим у португальского берега, или хотя бы послать эскадру в Тулон, чтобы задержать нападение французов на Неаполь и дать Марии-Каролине время закончить приготовления. Эскадра могла быть и небольшой, если ее поставят под команду человека отменных способностей, например, такого, как Нельсон...

Георг III ответил несколькими вежливыми строками, которые его ни к чему не обязывали. А тем временем опасность надвигалась все ближе и ближе.

«Дорогая леди! Бертье вступил в Рим. Ему во всем уступили, выдали заложников. Французы стали господами Рима. Несмотря на это, Ней подвигается все дальше с десятитысячным корпусом и огромным артиллерийским парком. Цель лег ко отгадать. Непрерывно прибывают новые войска, их около тридцати тысяч человек, не считая тех, которые находятся в Риме.

Я в отчаянии. На этой же неделе отправляю курьера в Лондон. Неужели же действительно нет средства напомнить Вашей храброй нации, что она навсегда потеряет Италию, торговлю и нас, вернейших союзников, если не поможет нам теперь?

Все это убивает меня. До свидания. Остаюсь Вашей постоянно готовой к услугам подругой.

Шарлотта».

Двадцать первого мая пришла новость, которой так боялись. Бонапарт вышел из Тулонской гавани с флотом и десантом в тридцать шесть тысяч человек.

А на следующий день... Письмо лорда Кейта к сэру Уильяму. Поддавшись частым представлениям Марии-Каролины, адмиралтейство послало эскадру против общего врага. Эскадра была под командой адмирала Нельсона...

Удастся ли ему провести свои суда сквозь бури и опасности долгого морского пути? Догонит ли он французский флот? Победит ли он?

Дни вопросов, дни муки. Все сведения отличались неопределенностью. Ничего не было известно о силе французского флота, о цели его плавания, о количестве судов эскадры Нельсона. Что, если ему придется вступить в бой с превосходящим по силе противником?

Нельсон не отступит, поражения он не переживет... Ах, она любила его за то, что он был именно таким, за то, что он не был способен на холодный расчет, не был бесконечно слабым получеловеком — подобным тем, с которыми судьба до сих пор сводила ее.

Беспокойство постоянно подхлестывало Эмму. Днем она с жадностью набрасывалась на работу, отдавалась тысяче развлечений, только чтобы отвлечь себя, только чтобы не думать. Затем, смертельно усталая, она тащилась в кровать, но после короткой дремы вскакивала. Она задыхалась в тесных стенах; ей нужно было дышать свежим воздухом, видеть над собой звезды, слышать тихие голоса моря.

Разве Нельсона не овевал тот же самый воздух? Разве те же самые звезды не светили и ему тоже? Разве эти голоса доносились не от него?

Эмма выходила на балкон, ждала, пока занимался день, окутывая все золотом и пурпуром... как тогда, когда Нельсон исчез в залитой светом бесконечной дали...

Пять лет прошло уже с тех пор...

Однажды утром у нее было видение. Около Мизенумского мыса из потревоженных теней ночи выплыл корабль, пронизанный трепетным светом; он держался на голубой глади залива подобно огненному столбу.

«Агамемнон»? Эмма улыбнулась сама себе: «Агамемнон» давно уже погиб в бурях и боях. И все-таки она бросилась в комнату за подзорной трубой.

Когда она вернулась, туманная завеса утра уже развеялась. Эмма ясно увидела корабль, со скоростью стрелы летевший к Неаполю. Сзади него, вытянувшись в длинную линию, виднелась большая эскадра.

Тулонский флот?

Ужас объял Эмму. Не пропустил ли Нельсон врага? Может быть, он разбит? Убит?

Она, дрожа от страха, побежала в дом, разбудила мужа. Когда они вернулись на балкон, с крепости Сан-Эльмо прогремел выстрел. Одновременно с этим из-под арок арсенала выскочила лодка коменданта гавани.

На борту чужого корабля сверкнул огонь, и громом понеслось к Неаполю его ответное приветствие. Повинуясь требованиям крепости, он поднял свой флаг — белый Георгиевский крест на голубом поле...

— Нельсон! — крикнула Эмма. — Нельсон! Нельсон!

Она кинулась к краю балкона, склонилась над балюстрадой, впилась взором в корабль, заливаясь ликующим смехом. Он здесь, он здесь! Как любила она его! Как она его любила!

Вдруг она почувствовала руку мужа на своем плече и встретилась с его странно пронизывающим взглядом. Вздрогнула... съежилась... побледнела...

Нет, тот, кто через час очутился перед нею, был не Нельсон. Нельсон остался на «Вангаре», с флотом, который он не смел покинуть. Капитан Трубридж привез от него поклоны друзьям и просьбу посодействовать ему у неаполитанского правительства.

Сбитый бурей с правильного пути, Нельсон упустил врага. Зато от капитана встретившегося судна он узнал, что путь Бонапарта лежал не на Неаполь, а на Египет. Цель была ясна: захват дельты Нила, революционирование Турции, изолирование Англии от торговли с Левантом, угроза Индии.

Нельсон сразу же понял свою задачу. Пусть пойдет прахом вся его эскадра, пусть это будет стоить ему жизни — какой угодно ценой французский флот должен быть уничтожен!

Но французский флот несся где-то вдали, тогда как он... Буря нанесла жестокий урон его судам. Например, «Вангар» потерял все мачты. А самое скверное — четыре быстроходных фрегата были унесены бурей. Теперь он, словно полководец без кавалерии, был не способен обезопасить себя от неожиданного нападения, выведать план и силу врага. Возвращение в Гибралтар для ремонта и запаса провианта мало могло помочь. Прежде чем он, Нельсон, сможет опять предпринять плавание, Бонапарт уже будет в Египте, а французский флот невредимо вернется в Тулон и станет поддерживать оттуда кампанию французов отдельными маленькими эскадрами, истребить которые совершенно будет невозможно. Все будущее Англии было поставлено на карту, а вместе с ним — честь Нельсона. Вечный позор ляжет на его имя, если он не будет в состоянии разрешить эту высшую, священнейшую задачу.

Была лишь одна возможность для спасения: на помощь должен был прийти Неаполь, открыв Нельсону гавань, где он сможет отремонтировать корабли. И это должно было быть сделано сейчас же, так как каждый потерянный час был чреват проигрышем в битве.

Бледная, выслушала Эмма Трубриджа. Всей тяжестью обрушилась на нее опасность, грозящая Англии, Нельсону, всем. Сэр Уильям тоже понял величие момента. Если посредничество ему не удастся, для него останется лишь выйти в отставку. Но то, чего требовал Нельсон, было невозможно: Неаполь обязался перед Францией не впускать в гавань суда воюющих держав. Если Нельсон будет впущен, договор окажется нарушенным, и Франция получит повод для войны. А ведь французская армия уже стояла на границе, готовая вторгнуться в страну при первом поводе. Судьба Италии, Англии, Франции, всего мира зависела от этого решительного часа.

В полном отчаянии Гамильтон обратился к Эмме за советом. Ее возмутили колебания мужа. Чего хотел Нельсон, то должно было быть сделано. Нельсон ждал, а здесь попусту теряют время. Трубридж пришел в пять часов, а теперь уже почти шесть. Актон должен немедленно созвать Государственный совет.

Они поехали к Актону. К министрам побежали гонцы. Наконец в семь часов Государственный совет собрался в зале заседаний королевского дворца. Совещание началось.

Эмма сидела в углу и слушала. Мнения склонялись то в одну, то в другую сторону, каждый вносил предложения, которые тут же оспаривались другими. Только в одном все были согласны между собой: короля отнюдь не надо привлекать к обсуждению, так как он ни в коем случае не согласится подвергнуться опасности. Все были рады, что он еще спал и что, согласно его строжайшему приказу, его не смели будить. Марию-Каролину тоже надо было не вовлекать в обсуждение. Эта пылкая женщина пойдет на решительный шаг, тогда как здесь может помочь лишь хитрость.

Эту хитрость придумал Актон. Нужно было написать предписание коменданту сиракузской гавани так, чтобы он подумал, будто действует по желанию короля, оказывая тайную поддержку Нельсону. Но выражения должны быть очень туманными и допускать различное толкование. Если Франция потребует удовлетворения за нарушение договора, тогда всю вину следует взвалить на коменданта. Что значила жизнь одного человека, если на карту было поставлено благо всей Европы?

Все согласились с этим и принялись за текст. Каждое слово стали взвешивать, переиначивать. Склонившись над большим, обитым зеленым сукном столом, бледные от страха правители целого народа напрягали все свои способности, чтобы получше обставить предательство одного безобидного человека. До Эммы доносился их хриплый шепот...

Как мерзко было все это! Да и кто знал, не раскусит ли комендант гавани двусмысленное предписание? Тогда все погибнет!

В ней пробуждался гнев при виде трусливой низости этих людей, их жалкой боязливости, хитрой игры словами. «Надо быть выше этого! И мне это по силам!» — вдруг подумала Эмма, тихо встала и осторожно вышла из комнаты.