Обыкновенно к обеду кто-нибудь приходил, но на другой день после празднества Гамильтоны остались в узком кругу своих близких знакомых.
Когда Эмма вошла в столовую, сэра Уильяма еще не было. Сдерживаемая присутствием матери, она приветствовала Нельсона тайным взглядом, прислушиваясь, как он восхвалял удачное течение праздничного пиршества, руководимого старушкой. Он всегда бывал мил и любезен с нею, как с родной матерью.
Наконец явился сэр Уильям. Эмма невольно содрогнулась, взглянув на него. Ни разу в прошлую ночь не подумала она о нем, теперь же ее вдруг пронзила мысль, что случившееся касается также и его!
Сэр Уильям был, по-видимому, в наилучшем расположении духа. Он осведомился о здоровье всех присутствующих, крепко пожал руку Нельсону, поцеловал Эмму в лоб, похлопал по плечу миссис Кадоган, а затем с удивлением оглянулся:
— А юный Асканий Дидоны? Разве его еще нет здесь? Так как сегодня мы между своими, то я пригласил его к обеду.
Нельсон съежился:
— Джосая... он не придет. Я должен был послать его в Кадикс... мне нужен был надежный человек...
Сэр Уильям засмеялся:
— И вы выбрали как раз Джосаю? Ей-богу, по службе нет ни малейшей выгоды быть вашим сыном! Стоило ему хоть немного обжиться в нашем неаполитанском раю, как папаша-адмирал уже гонит его, словно архангел с огненным мечом, вон из рая. Ну в конце концов, свежий морской воздух не повредит ему. Вчера он держал себя... ну скажем, задорно. Немного не хватило, чтобы он испортил нам самый блестящий момент нашей программы. Ну что же, молодая кровь... к тому же крепкое вино. А когда знаешь, как он обожает отца... Тут уже при всяком удобном и неудобном случае легко разразиться криками «браво» и аплодисментами. Хорошо еще, что я тут же пустил в ход музыку; таким образом, никто ничего не заметил! — Он по очереди посмотрел на Нельсона и Эмму, потер руки, затем указал на накрытый стол:
— Ну, начнем? Миссис Кадоган, лучшая из тещ, разрешите мне повести вас к столу! Я уже вижу по суровой мине господина адмирала, что он собирается отбить у меня жену. Возьми на абордаж его, Эмили! И отбуксируй его на другую сторону, подальше от нашей достопочтенной старости! Пойдемте, мамашенька, давайте сядем против молодых людей!
Гамильтон шутливо преклонил перед нею колено, предложил ей руку, но она, смеясь, ответила:
— Очень жалею, сэр Уильям, но я уже обедала. Вы знаете, я привыкла делать это раньше. Сюда я вошла лишь затем, чтобы посмотреть, все ли в порядке, а то в эти праздничные дни слуги немного распустились.
Сэр Уильям сделал комически-огорченное лицо:
— Вечно не везет мне с женщинами! Я с удовольствием поболтал бы с вами немного! А то вот эти дети все говорят о высоких материях, и тут уже приходится отставать и сидеть в качестве лишнего третьего лица. Ну так сделайте хоть что-нибудь для моей бедной души! Перед послеобеденным сном помолитесь Богу за своего зятя, безбожного насмешника!
Он довел тещу до двери, простился и вернулся обратно. Усевшись против Эммы и Нельсона, он продолжал непрерывно болтать, пока лакей подавал к столу.
— Значит, Джосая отправился в Кадикс? Так неожиданно?
Не отрывая взора от тарелки, Нельсон ответил:
- Я отправил из Египта «Леандра» с известием о победе. Но он не дошел до места назначения — его захватил «Женере», один из сбежавших с поля сражения французов. Только вчера я получил известие об этом, во время бала. Таким образом, лорд Сен-Винсент, вероятно, еще ничего не знает об Абукире. А так как Джосая — младший капитан...
- Он должен был отправиться. Ну конечно! Ах, эти вечные дела! Прямо из-за праздничного стола за работу! Вот почему на рассвете у вас все еще был свет!
Эмма с трудом скрыла свой испуг.
— Ты видел...
— Ах, да ведь ты еще ничего не знаешь! Едва только я переоделся после бала, как на меня насел мистер Кларк с лондонской почтой. Лорды из Министерства иностранных дел опять залюбопытствовали, желают подробно знать, почему Неаполь все еще не открывает нам своих гаваней. Для меня — сущий пустяк в восемнадцать листов писчей бумаги! А наш медлительный мистер Кларк — я думал, мы никогда не покончим с расшифрованием. Когда взошло солнце, я потерял терпение, хотел попросить тебя помочь. Я поднялся, постучал к тебе в дверь, но ты не ответила. Тогда я подумал, что после всех волнений ты имеешь слишком большое право на крепкий сон. Я сконфуженно вернулся, словно отвергнутый супруг! — И он захихикал и сделал комическую гримасу.
Когда взошло солнце... А дверь! Дверь, в которую стучался сэр Уильям!.. У Эммы было такое чувство, будто в ее жилах кровь превращается в лед.
— Почему же ты не вошел? — с трудом пробормотала она. — Ведь дверь была не заперта, не правда ли? Было так жарко. Я не спала. Я сидела на балконе...
Она встретилась с угрюмым взглядом Нельсона, и ее голос оборвался.
Ах, вот она и сама делала то, что она так осуждала в других! А каким пошлым казалось ей, что они лгут, когда любят...
Звонко рассмеявшись, сэр Уильям всплеснул руками:
- И ты, Брут? Значит, мы все трое не спали! Но вы, счастливые, могли наверстать упущенное хоть после, тогда как бедный, измученный посланник... До самого обеда курьеры летали туда и сюда, да и перед обедом пришла записка от Марии-Каролины. Она чувствует себя плохо и просит меня уговорить моего друга Чирилло, чтобы он опять стал лечить ее.
- Чирилло? — повторила Эмма, поспешно хватаясь за возможность перейти на другую тему. — Не думаю, чтобы он пошел на это! — И, обратившись к Нельсону, она пояснила: —
Он ненавидит ее. Прежде Чирилло был ее лейб-медиком, но после казни школяров отказался от места.
Нельсон попытался поддерживать эту тему:
- Да, в свое время вы писали мне об этом... писали также, что он не любит нас, англичан.
- Он видит в нас губителей Неаполя. Но его ненависть лишь в теории. Как врач, он равнодушен к политике и, например, ко мне лично относится с величайшей заботливостью.
Улыбка, та самая своеобразная, смущающая, поддразнивающая улыбка не сходила с лица сэра Уильяма.
— Чирилло находит, что в лице моей супруги он натолкнулся на интересный случай. «Horror vacui» [18]Боязнь пустоты
— так называет он в шутку это состояние. Так сказать — «голод сердца». Не правда ли, какой лестный диагноз для меня, по закону обязанного заниматься поставкой надлежащего питания для супружеского сердца? Не беспокойся, Эмили, я отношусь к этому без всякого трагизма! Ведь это конек доктора Чирилло! Он считает всех наших дам истеричками. Конечно, тут не было бы большого чуда при их праздности и пламенности неаполитанского солнца... Бога ради, не заводите здесь интрижки, кариссимо! С этими неустойчивыми душами никогда не знаешь, до чего дойдешь, а яд и кинжал — излюбленная развязка у итальянцев. Даже мы, иностранцы, начинаем подражать им в этом... Впрочем, что я вздумал говорить об этом? Для вас, как супруга sans peur et sans reproche [19]Без страха и упрека (фр.)
, тут нет никакой опасности. Кстати, имеете ли вы какие-нибудь сведения о леди Нельсон? Жаль, что ее нет здесь и она не может разделить триумф своего героя! Я сгораю желанием познакомиться с нею. Привязать к себе мужа-скитальца так, чтобы, несмотря на разлуку и экзотические искушения, он оставался верен — да она, наверное, пользуется какими-нибудь магическими средствами! Не сердитесь, иллюстриссимо! Вы, скитальцы, еще не знаете нас, людей общества. Если мы не хотим показаться смешными, то должны шутить и острить решительно над всем. Даже над своей святыней, даже над женами. Но, говоря серьезно, я чувствую величайшее уважение к леди Нельсон и был бы в восхищении, если бы Эмме удалось снискать ее дружбу. Не воспользуешься ли ты, милочка, случаем написать ей? Поделись с нею всеми маленькими приятными воспоминаниями, которыми были так богаты последние дни. И не забудь объяснить ей неожиданный отъезд Джосаи, чтобы она не подумала, что мы плохо обращались с ним. Напиши сегодня же, хорошо? А теперь возьми в руку бокал, милая! Пусть адмирал разрешит нам под итальянским небом выпить за здоровье его далекой, верной, мужественной английской женушки!
Последние слова сэр Уильям выговорил стоя, и его торжественно-серьезный тон резко контрастировал с прежней легкостью тона. Затем он прикоснулся своим бокалом к бокалу Нельсона.
Нельсон тоже встал. Пробормотав несколько слов благодарности, он ответил на приветствие сэра Уильяма, а затем потянулся с вином к Эмме. Но его рука дрогнула, вино взметнулось вверх, выплеснулось на скатерть. Тонкий бокал разлетелся вдребезги...
Нельсон нахмурился. Вдруг он тяжело рухнул на стул... Эмма не решалась помочь ему, не решалась даже взглянуть или заговорить с ним: первым же взглядом, первым же словом она с головой выдаст себя!
Сэр Уильям поспешно подбежал к Нельсону, склонился к нему:
— Нельсон, что с вами? Не послать ли мне за врачом?
Нельсон с трудом оправился, попытался улыбнуться:
— Временная слабость... Последствия лихорадки, которой я страдал в пути сюда. Не беспокойтесь, все уже прошло.
Сэр Уильям покачал головой:
— Прошло? Волнения похода, поездки, празднества — боюсь, что вы слишком положились на свои нервы. В самом деле, вы должны позволить мне привести Чирилло. Я никогда не прощу себе, если гордость Англии пострадает в моем доме!
Голос старика звучал нежно, дрожал слегка, словно полный сердечной заботы. Он спокойно смотрел на Нельсона.
Эмме был знаком этот холодный, пронизывающий взгляд. Так смотрел сэр Уильям на жучков и бабочек, когда живыми надевал их на булавки для коллекции, словно любуясь судорогами страдающих животных.
А потом он перевел взгляд с Нельсона на нее...
После обеда сэр Уильям привел Чирилло и уговорил Нельсона, чтобы тот дал врачу осмотреть себя.
Чирилло осмотрел Нельсона и состроил серьезную мину. Он предсказывает катастрофу, если Нельсон не будет беречься. Неаполь с непрестанной сутолокой будет губителен для него; лучше всего было бы ему удалиться на некоторое время куда-нибудь в деревню, в тишину, пожалуй, в Кастелламаре. Знаменитые серные ванны и соляные источники в соединении с лечением ослиным молоком вольют новую силу в истощенные нервы, обогатят кровью изможденное тело Нельсона.
Сэр Уильям оживленно подхватил:
— Я сам не раз бывал там, тамошний воздух делает просто чудеса. К тому же Кастелламаре — в часе езды от Неаполя, и вы будете у нас постоянно под рукой, если понадобитесь. Там находится старинный королевский замок, выстроенный еще Анжу на случай чумы, — с чудным парком, дивными каштановыми аллеями, восхитительными видами на залив и Везувий. Мария-Каролина с радостью предоставит вам этот замок.
Не напишешь ли ты сейчас же ей маленькой, славной записочки, Эмма? Если мистер Кларк сразу отнесет ее королеве, он к вечеру вернется с приказом дворцовому управителю, так что завтра можно будет уже ехать. Вы удивлены, милорд? Уж не думаете ли вы, что я так жесток, что способен отпустить вас в полном одиночестве? Самого меня, к сожалению, удерживает здесь очаровательная госпожа Политика, и я буду рад, если мне удастся навещать вас хоть на часочек. Но к чему же иметь добрую жену, если ее нельзя одолжить другу? Не правда ли, Эмили, ты согласна? Разумеется, если вы, милорд, питаете доверие к ее способностям быть хорошей сестрой милосердия. Я со своей стороны могу горячо рекомендовать ее. Разве, несмотря на свои шестьдесят восемь лет, я не кажусь настоящим Аполлоном! Ну-с, милый друг, согласны? Хотите дать вылечить себя этим хорошеньким, нежным ручкам?
Шутил ли он? Было ли это совпадением, что он высказал как раз то, о чем Эмма страстно мечтала этой ночью?
Она пошла к столу, чтобы написать записку Марии-Каролине, скрывая свое беспокойство под натянутым смехом. Засмеялся и Нельсон, и в его смехе дрожало то же беспокойство. Все трое смеялись, смеялись...
Только Чирилло оставался серьезным.
— Простите, ваше превосходительство, — заявил он. — Раз вы желаете знать мое мнение... откровенно говоря, я считаю лучше, чтобы милорд отправился в Кастелламаре один. Ему нужно полное, ничем не нарушаемое одиночество. Болезнь его очень своеобразна. Под непрерывным душевным угнетением пострадала вся его конституция. Кроме того, при исследовании мне пришлось натолкнуться на кое-какие особенности, которые обыкновенно встречаются лишь у женщин. Прежде всего страшная раздражительность, причины которой остаются для меня скрытыми и которая... почти граничит с истерией!
Сэр Уильям просто завизжал от веселости:
— Истерия! Ну не говорил ли я вам, что это конек доктора Чирилло, милорд? Теперь он опять оседлал этого конька и бесстрашно скачет на нем вперед, как блаженной памяти благородный рыцарь Дон Кихот Ламанчский, прямо навстречу привидениям! Вы гений и схватили в Вест-Индии лихорадку, следовательно, у вас истерия. Эмили тоже вроде гения и имеет в лице Марии-Каролины истеричную подругу, а значит, и она тоже — истеричка! Кавалер и дама, страдающие истерией, — ну их, конечно, надо держать подальше друг от друга! Если их свести вместе, то они волей-неволей будут действовать друг на друга, друг друга воспламенять. Если они сойдутся характерами, то перевернут весь мир, ну а не сойдутся, тогда произойдет ссора и смертоубийство. Да, да, милорд, несчастья не избежать, если только вы не сойдете с пути моей жены!
При подобной mena ges a deux [20]Семейной жизни вдвоем (фр.)
один всегда сгрызает другого. Вопрос только в том, у кого зубы острее, а это окажется при всех обстоятельствах у дамы. Вы только посмотрите, как она смеется. Разве у нее не чудесные, белые, крепкие зубы? Берегитесь ее, милорд, берегитесь! Она съест вас, съест!
Гамильтона просто корчило от веселости. Посматривая на всех, он искал одобрения своим шуткам. Но Эмме казалось, будто в глубине этого взора таится все то же холодное пытливое злорадство.
Чирилло встал со стула, не скрывая своей досады.
- Вашему превосходительству угодно шутить, — сказал он. — Я не хотел сказать ничего подобного. Но во всяком случае...
- Вы сердитесь на меня, кариссимо дотторе? [21]Дражайший доктор (ит.)
— перебил его сэр Уильям, фамильярно похлопывая доктора по плечу. — Но, несмотря на все уважение к вашей теории, я... в нее не верю. Во всяком случай, здесь нет интересного болезненного прецедента. Лорд Нельсон вернулся несколько истощенным из похода, только и всего, а моя жена совершенно здорова. Могла ли бы она иначе выносить так долго мою особу? Единственное интересное явление представляю я сам, потому что решаюсь оставить свою жену наедине с победоносным героем. Разве это не истерия? Но и в этом случае вы ошиблись бы, Чирилло! Я попрошу миссис Кадоган отправиться с ними в качестве дуэньи. Разумеется, только из-за злых языков. Ведь сторожить ей там нечего. Вашим землякам, кариссимо, я не доверился бы, конечно: они переняли у древних римлян, как надо подкатываться к чужим женам. Но мы, бритты — не правда ли, милорд? — честные, приличные деловые люди. Мы иной раз покупаем себе жен, но не крадем их. Так пойдем, Чирилло, сведем вашего конька на конюшню. Милорд, можете спокойно доверить свое потерпевшее аварию суденышко гавани дружбы, которая в то же время является гаванью здоровья. А ты, Эмили... готова ли записочка Марии-Каролине? Спасибо, я отправлю ее с Карлом. Я невыносимый болтун, не правда ли? Но Бог правду видит! Терпи, бедная жена! Час освобождения скоро пробьет! В Кастелламаре ты отдохнешь от меня.
Кивнув Эмме и Нельсону, подбрасывая письмо в руке, сэр Уильям ушел, уводя с собой доктора Чирилло. Старик шел, приплясывая и напевая гавот Люлли, к музыке которого он подобрал новый текст:
— Мы не воры... мы не воры...
Его старческий тонкий голос долго несся к ним из коридора.
— Он словно знает обо всем! — пробормотал бледный Нельсон. — Словно знает...
Но Эмма бросилась в его объятия, прижалась к его устам.
— Мы будем с тобою наедине... наедине... наедине!
Когда сэр Уильям через десять дней приехал в Кастелламаре, его поразил вид Нельсона.
— Да у вас щеки как у атлета, и твердый шаг, как у кирасира! Теория Чирилло потерпела блестящее крушение. Разве я не говорил вам, что у моей жены волшебные руки? Если она начнет ухаживать, то всякий выздоровеет!
Шутя, он поднял руки, словно благословляя стоявшую перед ним пару, но, хотя он и улыбался при этом, Эмме и Нельсону казалось, будто из его взора на юные цветы их счастья сыплются холодные снежинки...
Затем сэр Уильям стал рассказывать им новости. Французский посланник Гара был отозван, на его место назначен Лаконт Сен-Мишель, один из тех кровожадных якобинцев, которые приговорили Людовика XVI к смертной казни. Его назначение было открытым оскорблением Марии-Каролине, но оно вдохнуло новые надежды в сердца «патриотов», оживило подпольную работу тайных клубов. К прежним требованиям Гара новый посланник прибавил еще новое уменьшение неаполитанской армии. Расчет был ясен: беззащитный Неаполь должен был без боя отдаться в руки врагов и вместе с остальной Италией слиться в единую республику под французским протекторатом.
С другой стороны, в Неаполь прибыл барон Мак, выпрошенный у императора полководец. Он осмотрел лагерь в Сан-Джермано, назвал армию лучшей в Европе и заявил, что с такими молодцами ему не трудно будет прогнать французов.
И все-таки Фердинанд не решался двинуть войска. Единственное, чего могла добиться от него Мария-Каролина,— это созыва военного совета, который должен был состояться на следующий день в Казерте. Королева просила Нельсона принять участие в этом совете, велела напомнить о данном им обещании. Эмму она тоже ждала. Ведь дело шло о том, чтобы общими силами заставить труса принять мужественное решение.
В конце сэр Уильям передал Нельсону письмо, привезенное адмиралу в это утро курьером-парусником из Кадикса.
Значит, Джосая уже прибыл туда? Как изобразил он главному адмиралу положение дел в Неаполе?
Лорд Сен-Винсент поздравлял Нельсона с победой, выражал сожаление по поводу полученных ран, а далее сообщал ему свой приказ немедленно отбыть из Неаполя, плыть к Мальте, прогнать французов с острова и обратить крепость и гавань в станцию для английского флота. Хотя письмо было написано безукоризненно вежливо, тон его дышал такой резкой определенностью, что сопротивление было немыслимо. Одиннадцать дней продолжалась кастелламарская идиллия; теперь все было кончено...
Но Нельсон, по-видимому, даже не подумал об этом. Он со страстным усердием принялся за приготовления к отплытию, желая уже шестнадцатого числа выйти в море.
Неужели он уже пресытился Эммой?
Ах, она мечтала о герое, гордилась, что нашла его, а теперь будет тосковать, что одна любовь не может наполнить его, что он не бабий прихвостень?
Она попыталась весело улыбаться Нельсону, принуждала себя не замечать злорадного взгляда своего мужа, но в ее сердце царила томительная боязнь. Вернется ли к ней возлюбленный из этой новой опасности? А если судьба даст ей это счастье, то каким вернется он? Ведь его тело уже носило страшные доказательства пережитых сражений...