К Неаполю! Еще одна ночь...

Эмма осталась с Нельсоном на командном мостике, дожидаясь восхода солнца. Вот с первым утренним лучом показался дымящийся Везувий... Пунта-делла-Кампанелла... Сорренто... Кастелламаре... райский амфитеатр Неаполя с его косами, островками, горами... А высоко над городом, вздымаясь к золотистому небу,— валы, башни, бастионы...

Сан-Эльмо... Нельсон указал на крепость рукой. Над нею все еще реял трехцветный флаг Франции. Но на крепостях Нуово и Дель-Уово, на мосту делла Магдалена, на британских и сицилийских судах, бывших в гавани, — повсюду находились белые флаги!

Что это было? Свидетели предательского договора? Признаки позора?

Нельсон резко крикнул что-то офицеру у сигнальной мач--ты. На ней взлетели пестрые флажки, образуя сменяющиеся комбинации. Корабли эскадры ответили: на всех них величественно взлетели флаги королевства обеих Сицилии, широко распластываясь под синим Георгиевским крестом Британии, тогда как со всех пушечных фортов раздался гром королевского салюта.

Корабли гавани пришли в движение, вот от них отделился стройный бриг и быстро понесся, салютуя, к адмиральскому судну. Эмма сразу узнала его — когда-то этот же самый «Мятежный» привез в Неаполь первую весть о победе при Абукире.

На борт поднялся капитан Гаст. Он только что собирался по приказанию Фута отправиться на поиски адмирала в Ма-ритимо, чтобы передать ему донесение Фута и текст заключенного с «патриотами» договора.

Да, капитуляция была подписана два дня тому назад; несмотря на категорическое, не раз подтвержденное запрещение короля, Руффо обеспечил виновным в пролитии братской крови мятежникам свободное отступление и безнаказанность, признал за ними права на воинские почести. Но если такова была награда за государственную измену, то какой же дорожащий честью солдат поднимет за короля меч, рискнет за него жизнью?

Флот вошел в гавань. Остановившись около Мело, эскадра встала в боевом порядке на якорь, призвала от Про-циды канонерские и мортирные лодки, обезопасила ими себя с флангов. Одновременно Нельсон обменялся с Футом сигналами.

Белый флаг Руффо вдруг спустился вниз. На его место взлетел британский военный флаг.

Вскоре на адмиральское судно прибыл Фут. Свою подпись на капитуляционном договоре он оправдывал полномочиями Руффо.

Нельсон холодно выслушал его.

— Я не признаю вашего поступка! Единственным вашим оправданием может быть легковерие. Вы не поняли хитрости кардинала Руффо, этого негодяя, который таит мысль основать в Неаполе новую, враждебную королю партию. И вы поставили британское имя под позорным документом. Вы держитесь другого мнения? Тогда ваша обязанность протестовать. — Он помолчал минуту, но Фут ничего не ответил. — Хорошо! Подумайте, как вам оправдаться перед королевой!

Нельсон движением руки отпустил Фута. Тот поклонился, весь бледный, и ушел...

Чтобы на британское имя не пало даже тени противоправного поступка, надо было известить французов в Сан-Эльмо и «неаполитанских якобинцев» в фортах Нуово и Дель-Уово об отказе от перемирия и условий капитуляции. В прокламации, с которой обратился к ним Нельсон, он давал им два часа на сдачу крепости и только при этом условии предоставлял французам право свободного выхода.

Нельсон велел изготовить три списка прокламаций и отправил их к Руффо с просьбой переправить по адресу и соединить свои военные силы с капитанскими.

С той же лодкой, на которой капитаны Трубридж и Белл отплыли к Руффо, прибыл на адмиральское судно сам кардинал.

Уважая звание генерал-наместника, Нельсон встретил кардинала салютом, вышел к нему на лестницу и провел в свою каюту, где уже ждали Эмма и сэр Уильям.

Начались переговоры. Руффо отклонил предложение возобновить военные действия, настаивал на капитуляции как на совершившемся факте, указал на обстоятельства, вынудившие его к такому решению. Он заявил, что после последнего письма короля он мог ежечасно ждать появления франко-испанской эскадры, а при таких условиях необходимо было заручиться крепостями и фортами; кроме того, эти переговоры велись при содействии и с согласия капитана Фута, чья подпись служила ручательством действительности заключенных условий.

На это кардиналу ответил сэр Уильям, доказавший, что подобное положение вещей несовместимо с принципом монархизма. Король Фердинанд мог помиловать мятежников, но нельзя допустить, чтобы бунтари получили по праву то, что могут получить лишь из милости.

Руффо возразил. Пусть текст капитуляции заслуживает всяческого порицания, но договор подписан.

Начался страстный спор, в котором никто не хотел уступить. Через час не подвинулись ни на шаг, и наконец сэр Уильям в полном изнеможении откинулся в кресле.

За него вступилась Эмма.

Надо сдержать условия заключенной капитуляции? Но разве кардинал имел вообще право и власть заключать таковую? Разве король и королева не подтверждали ему категорически и неоднократно своего запрещения вести переговоры с мятежниками как с воюющим государством и предоставить им право свободного выхода? Разве не получил он за два дня до заключения условия письмо от королевы, в котором еще раз подтверждалось это запрещение? И это все-таки не помешало ему нарушить таковое? Ни по гражданскому, ни по государственному праву никто не может быть принужден признать то, что совершено другим вопреки личной воле монарха и без достаточных полномочий!

Руффо хотел возразить что-то, но Нельсон встал и, отодвинув стул, сказал:

— Довольно споров! Адмирал не может состязаться на словах с кардиналом! Кроме того, вашей эминенции угодно непрерывно называть предателей и бунтовщиков «патриотами», и я считаю невозможным долее выносить унижения этого слова. Еще один вопрос, но прошу вашу эминенцию ответить мне на него честно. Что сделаете вы, если я все-таки отвергну условия перемирия и капитуляции и возобновлю военные

действия?

Кардинал встал:

— Милорд, вы не захотите запятнать славу Абукира нарушением договорных условий!

Лицо Нельсона не дрогнуло.

- Ваша эминенция, предоставьте заботу о моей славе мне самому!

- В таком случае, милорд... Я со всех позиций, очищенных мне враждебной партией на основании капитуляционных условий, отодвину назад свои войска и предоставлю милорду самому завоевывать крепость.

- Ваша эминенция не поддержит меня?

- Ни единым человеком... ни единой душой!

- А если мятежники вздумают пробиться сушей?

- Я не помешаю им. Наоборот, я посоветую им это!

Нельсон отвернулся, несколько раз прошелся взад и вперед.

— Хорошо! Я сообщу письменно о своем решении вашей эминенции!

С той же церемонной вежливостью, с которой Нельсон встретил кардинала, он провел его к сходням и подождал, пока лодка отплыла обратно.

Весь остаток дня он совещался с сэром Уильямом и Эммой. В конце концов он пришел к заключению, что при создавшихся условиях нельзя предпринять ничего без одобрения короля, графа Сен-Винсента и лорда Кейта.

В таком духе был выработан ответ кардиналу, он был вручен капитанам Трубриджу и Беллу для передачи Руффо со следующей запиской Гамильтона:

«Милорд Нельсон просит меня уверить Вас, что с его стороны не произойдет ничего, способного нарушить дарованное Вашей эминенции фортам Неаполя перемирие».

Кроме того, капитаны могли сказать кардиналу, что Нельсон не станет препятствовать посадке мятежников на суда и будет защищать Неаполь с моря. Но это они могли прибавить лишь после того, как Руффо в принципе согласится, что только одному королю надлежит высказаться о действительности или недействительности заключенного капитуляционного условия, и если он разрешит ознакомить мятежников с прокламацией Нельсона, в которой адмирал требует беспрекословной покорности и сдачи на милость законного короля.

Утром двадцать шестого капитаны отправились к кардиналу. После полудня они вернулись. Предложение Нельсона было принято, мятежники подчинились требованиям прокламации и готовы были сдаться на гнев или милость короля.

Нельсон приказал сейчас же спустить десант, занять форты, поднять на них королевское знамя и перевести капитулировавших на борт приготовленных трехмачтовых транспортных барок.

Верили ли они, что им удастся отделаться изгнанием? Они охотно последовали за британскими солдатами, не придав значения тому, что их барки, прочно соединенные друг с другом, стояли на якоре под пушками эскадры. Разве они не знали своего короля? Разве не высмеивали его, когда он торговал на базаре своей рыбой, шутил с лаццарони, кидал женщинам влюбленные взгляды? Он будет рад отделаться так легко от мятежных элементов. Он был плохим государем, но добрым человеком!

Утром двадцать восьмого Гард доложил о прибытии сицилианского корвета. Судно пришло из Палермо и привезло письма от короля и Актона к Нельсону и сэру Уильяму, от королевы к Эмме.

В этом письме Мария-Каролина выражала свое негодование на кардинала, который во все это время не присылал никаких донесений, так что о подробностях случившегося они узнали лишь из писем Нельсона, сэра Уильяма и Эммы. Король и королева вполне присоединяются к точке зрения Нельсона. Французский гарнизон Сан-Эльмо может быть выпущен и доставлен с парламентером в Марсель или Тулон, но мятежники должны сложить оружие и сдаться. Тогда нужно примерно наказать зачинщиков, а остальных, обязав подпиской не возвращаться в Неаполь под страхом смертной казни, изгнать. Если же эти условия не будут приняты, то надо стянуть войска, взять форты и поступить с мятежниками по законам военного времени.

Фердинанд в своей записке к Нельсону точно так же категорически отверг всякий род капитуляции и ссылался на письмо Актона, содержавшее в себе все королевские желания.

Актон просил именем короля уничтожить все вредные для безопасности трона договоры, схватить мятежников и до приговора держать их под арестом на британских судах. Одновременно кардиналу был послан приказ согласовывать все с образом действий Нельсона, если же он, несмотря ни на что, воспротивится этому, то пусть Нельсон воспользуется прилагаемой доверенностью, арестует Руффо и отправит его под арестом в Палермо.

Вечером того же дня Нельсон отправил Фута в Палермо с сообщением, что капитуляционные условия признаны им недействительными. Затем он приказал взять с барок всех высших чиновников и деятелей республики, заковать их и отвезти на адмиральское судно в отведенное для тюремных целей междупалубное помещение.

Эмма видела, как они проходили... Как еще недавно они пели ей хвалу, восторгались ее красотой, грацией, искусством, называли «белокурой мадонной»!.. А теперь?.. Теперь они молча шествовали с гордым презрением на исхудалых лицах. Среди них был и Доменико Чирилло.

Увидев последнего, Эмма бросилась вперед, схватила его за руку, хотела сказать что-то, но разрыдалась. Чирилло посмотрел на нее, тихо покачал головой, как делал это прежде, предостерегая Эмму от излишней страстности, а затем осторожно отдернул руку и пошел далее.

За ним следовал длинный ряд товарищей по несчастью. Звеня оковами, тяжело ступая по палубе, один за другим исчезали они в темном отверстии люка.