Двадцать второго сентября…
В этот день пять лет назад Эмма в последний раз видела Нельсона, исчезнувшего на «Агамемноне» в лучах восхода. Тогда он был простым, никому не известным капитаном корабля. И вот он возвращается в сиянии недавней славы…
Неаполь готовил ему торжественную встречу А в Неаполе — весь мир королей.
Теперь они могут свободно вздохнуть, уже не страшась тайных, грозивших им гибелью планов Бонапарта. А кому они этим обязаны? Сие известно только Марии-Каролине.
Ее благодарность выразилась в данном ею Эмме поручении. Притворившись больной, она деликатно уклонилась от торжественной встречи. Передала Эмме честь выразить спасителю благодарность Неаполя, радость — на глазах всего народа возложить лавровый венок на чело тайно любимого ею человека.
Королевой этого дня была Эмма.
Словно королева, плыла она сияющим полднем на королевском барке Сидела на палубе на высоком стуле Марии-Каролины, украшенном гербом испанских Бурбонов. Слушала льстивые речи короля, принимала низкие поклоны придворных вельмож. Ей рапортовал командир корабля герцог Франц Караччоло, адмирал королевства обеих Сицилии, отпрыск самых гордых княжеских родов Калабрии. Артисты отвешивали ей глубокие поклоны. Ей надлежало выбирать песни и мелодии, которые неслись во славу старой Англии над си ними водами Тирренского моря, исполняемые певцами Паизиелло и музыкантами Чимарозы. На нее с восхищением глядели пассажиры празднично разукрашенных лодок, стаями круживших около королевского корабля. В этой женщине, облаченной в сияющие белизной одежды, они чтили гения славы, который плыл впереди, чтобы приветствовать победителя.
Она была королевой. И плыла, как королева.
И вспомнился ей другой день — день, когда она впервые увидела королевский барк. На тихих водах залива Ди, далеко, у берегов Уэльса…
Сияющий розовыми, золотистыми, пурпурными, лазурно-голубыми красками корабль показался ей тогда большой заморской птицей, прибитой ветрами Ирландского моря к берегам ее родины.
Из него явилась прекрасная женщина. В переливающихся одеждах, подобно ящерице скользя по прибрежному песку, она шутила с простой девушкой. Огнем своих глаз, жаром губ, волшебством слов она разбудила дремавшие мечты молодого сердца. Она показалась Эмме королевой. А теперь…
С тех пор как принц Георг отдал свое сердце прекрасной Марии Анне Фицгерберт, никто уже не знал ничего об Арабелле Келли. Она была забыта. Словно ушла из жизни…
Королева…
Ах, только дочери старинных властительных родов становились королевами. И оставались ими даже в несчастье. Даже после смерти.
Лишенная всех знаков своего достоинства, брошенная на эшафот дочь Марии-Терезии никогда еще не обладала таким могуществом, как в момент, когда под ликующие клики толпы голова ее покатилась в песок. Даже бледная тень ее имени разжигала в мире пожар, заставляла литься кровь целых народов. Пустой самообман — думать, что можно уничтожить монархию, убивая королей. Их право на господство заложено самим Богом в основание земли, на нем зиждется человеческая вера.
А права Арабеллы Келли… Леди Гамильтон… Пусть она хороша собой, умна, талантлива. Имя ее — знаменито. И тем не менее она все та же Эмма Лайен, что некогда отправилась в погоню за счастьем. Она всем обязана слепому случаю, приведшему ее в объятия старого человека. Как только он умрет, померкнет ее слава. Она из тех авантюристок с большой дороги, все права которых зависят от каприза мужчины. Эти права — не более чем песок, нанесенный ветром. И следующая волна может смыть его…
Она — королева. Милостью сэра Уильяма.
С такими мыслями ехала она навстречу любимому. Иначе представляла она себе эту встречу пять лет назад. Тогда она была во власти раздражения и отвращения к старику, который унизил ее своей похотливостью. К миру, который вынуждал ее лгать. А она мечтала о руке, на которую смогла бы опереться, о сердце, которое любило бы ее.
Сегодня она едет навстречу Нельсону. Любит его. Сильнее, чем прежде. И все же…
Чего было ей ожидать от него? Он был пленником своей родины, своей славы, своей жены. После нескольких коротких недель призрачного счастья он бы отвернулся от нее. Как принц Георг отвернулся от Арабеллы Келли. А тогда она потеряет и сэра Уильяма. Его, по воле которого она обрела свои права…
Этого не должно случиться! Ей нельзя принадлежать Нельсону! Да что же это с ней такое? Почему именно сегодня приходят ей в голову все эти мысли? Может быть, в ней таится еще болезнь и делает ее мысли столь низкими? Неужто в свои тридцать три года она навеки утратила блаженство мечтаний юности, блаженство сладких разочарований? Ах, как изменилась она за эти пять лет!
Всеми силами души стремилась она увидеть любимого. Теперь она едет ему навстречу. И рассчитывает…
Вдруг она вздрогнула. Люди в лодках повскакали на ноги, замахали шляпами, платками и флажками, голоса их слились в единый громкий крик.
К Эмме поспешно приблизился адмирал Караччоло. Вытянув руку, он указал ей на приближающийся остров Капри. Из-за скалы Тиберия появился в лучах солнца флот, одержавший победу при Абу-Кире.
* * *
Нельсон! Нельсон!
Повторенное тысячами голосов, пронеслось над морем это имя. Подобно бесчисленной стае пестрых птиц взметнулись над всеми мачтами вымпелы и флаги. Загрохотали залпы орудий.
«Нельсон! Нельсон!..»
Барк неаполитанского короля, стройный, изящный, как морская ласточка, взял курс на плавучую крепость Британии. Один-единственный человек сошел по трапу «Вэнгарда»…
Жгучее нетерпение охватило Эмму. Вырвав свою руку из-под руки короля, она бросилась к соединявшему корабли трапу…
Она готовилась произнести торжественную речь, полную пламенного воодушевления. Но оказавшись перед Нельсоном, она забыла все. Она смотрела на него безмолвно, не дыша. Она видела почетные награды, о которых он писал ей. И видела то, что осталось от Горацио Нельсона…
Он стоял бледный, с провалившимися щеками, худой как скелет. В свисающем рукаве — дергающаяся культя отпиленной руки. Лоб выпуклый, покрытый багряными рубцами ожогов, старательно подштопанный клочком кожи. Под ним — глаза, обведенные землистыми кругами, один — наполовину скрыт распухшим веком, другой — нечто неподвижное, стеклянное, невидящее, мертвое.
— Боже мой, Боже мой, Нельсон? Возможно ли?
Ее душил страх. Расплавленный огонь потек по ее жилам. Перед глазами замелькали путаные черточки, невыносимо закололо в затылке и кончиках пальцев… Всеми силами сопротивлялась она припадку. Но все вокруг нее заколебалось. Корабль взмылся вверх. С карканьем налетели на нее тысячи ярких пестрых птиц, пол стал ускользать из-под ее ног, и стало темно… темно…
— Нельсон!.. Нельсон!..
* * *
Луч солнца проник сквозь косое окошко. Упал на портрет над письменным столом…
Эта холодная улыбка… она уже видела ее где-то? Жена Нельсона…
Неприязненно отвела она глаза. Увидела озабоченное лицо сэра Уильяма. А рядом с ним…
Ужас! Ужас!
Торжественной, достойной величия этого момента должна была быть встреча. Так ей мечталось об этом. Теперь все было загублено. Она хотела встать, извиниться перед Нельсоном. Но когда взглянула на него… Ей стало легче, когда она наконец смогла заплакать.
Плакать… над его искалеченным телом, над его погибшим лицом, над владевшей всем его существом глубокой печалью.
А он смиренно стоял перед ней, не осмеливаясь поднять на нее глаз. Он, победитель…
Она пыталась улыбнуться ему сквозь слезы. Взяла его руку. Нежно гладила ее. Старалась найти для него доброе слово…
Но он не отвечал. Он стоял молча. И ей тоже отказал голос. Между ними повисла страшная тишина…
Вошел король. В свойственной ему псевдодеревенской манере он громко приветствовал, «спасителя Бурбонов» и «освободителя Италии».
— Нельсон!.. Нельсон!
Все еще кричал народ, гремели пушки, звучал гимн бога морей. Гимн этого несчастного бога.
* * *
Фердинанд осмотрел «Вэнгард», нашел слова утешения для раненых, попросил представить ему капитанов флота, в том числе и молодого командующего «Талии» Джошуа Несбита, пасынка Нельсона.
Потом Нельсон взошел на королевский барк, где его встретил с почетом адмирал Караччоло, его соратник по Тулону. Сопровождаемые музыкой, под гром орудий цитадели, под звон колоколов и радостные крики лаццарони, густыми толпами расположившихся на набережных, вошли они в гавань Неаполя.
Ступив на сушу, Нельсон впервые обратился к Эмме. Протянув ей руку, он просил у нее позволения сопровождать ее. Впервые поднял он на нее свой глаз, и взгляд его был многозначителен. Залившись румянцем, она подала ему руку и последовала за ним сквозь плотно окружавшую их ли кующую толпу. Король, сэр Уильям, двор… никто не подумал о ней, ее пытались оттеснить в сторону, чтобы видеть Нельсона.
Эмма и Нельсон шагали рука об руку по празднично разукрашенным улицам, под балдахином горящего в вечерних пурпурных лучах неба. Перед ними толпы одетых в белое девушек осыпали их путь цветами, мальчики выпускали из клеток сот ни плененных птиц, возвращая им свободу в день, когда Неаполь чествовал своего освободителя. Толпы слепых стремились коснуться их одежд, женщины целовали их плечи, щеки, старики бросались перед ними на землю, стараясь, чтобы они перешагнули через них. Какой-то ирландский монах-францисканец встал на их пути и в пламенной речи требовал от Нельсона уничтожить антихриста, предрекая ему завоевание Рима.
Нельсон с трудом расчищал дорогу себе и Эмме, не выпускал ее руки. Она должна была разделить с ним все изливавшиеся на него похвалы, все это бурное, восторженное поклонение. Догадывался ли он, что она сделала ради него? Может быть, он хотел продемонстрировать свою благодарность ей перед всей Европой? Он шествовал как король, как победитель. А она была его королевой.
Весь Неаполь знал ее, приветствовал ее, восхищался ее красотой. Сравнивал ее с златокудрой Мадонной, подарившей человечеству Спасителя…
Когда процессия достигла палаццо Сесса, была уже ночь. Войдя под портал, Нельсон повернулся к толпе, молча приподнял в знак благодарности шляпу и быстро потянул за собой Эмму. Его, казалось, угнетала свойственная южанам избыточность восторгов и приветствий.
Но крики толпы продолжали доноситься до них. Непрерывно звучали их имена, и народ не успокоился до тех пор, пока оба они не вышли на балкон. И тогда тысячи голосов слились в единый, далеко разнесшийся приветственный крик.
И это словно послужило сигналом: у подножия дворца вспыхнул яркий свет, побежал вверх по стенам, залил все здание ослепительным потоком. А высоко на крыше в окружении сияющего лаврового венка горело имя Нельсона, как бы в расточительном изобилии изливая на старый город свет победы.
Неаполь ответил. Потоки света осенили все уголки города. От благородной вершины Капа ди Монте до украшенных серебряными пряжками лодыжек Ривьеры ди Кьяйя улыбающаяся Партенопейя укуталась в праздничный наряд, сотканный из солнц и звезд…
На балконе Эмма стояла рядом с Нельсоном. Там она впервые по-настоящему увидела его таким, каким он стал за эти пять лет.
Он был некрасив, невелик ростом, калека. Но в героическом ореоле, озарявшем его, он казался ей прекрасным. Шрамы, полученные в боях, облагораживали его. Он возвышался надо всеми известными ей людьми, как благородная вершина горы, покрытая зеленым лесом, над низкими песчаными барханами бесплодной пустыни.
Исчезли трезвые размышления и холодный расчет — словно упали цепи, которыми опутывала ее жизнь. Тепло, исходившее от Нельсона, вновь пробудило мечты ее одиноких ночей.
Она любит его. Так, как не любила никогда раньше. Любовью, которая опаляла ее тело огнем горячего желания, наполняла ее душу чистым светом благоговения.
Он внезапно повернулся к ней, указал на окружавшее их сияние и остановил на ней долгий взгляд.
— Всем этим я обязан вам! Вам! Вам!
Она покачала головой:
— Я смогла лишь убрать пару камешков с вашего пути. Не больше. Сама победа…
Он резко прервал ее:
— Я никогда не пришел бы к ней без вас! И Англия обязана всегда помнить об этом!
Она тихонько улыбнулась про себя:
— Англия? Разве я делала это ради Англии?
Он был близко от нее. Его горячее дыхание касалось ее щеки. Без слов он страстно сжал ее ладонь…
Сладкая дрожь охватила ее. Ах, будь что будет! Она любила его. Была готова принадлежать ему…
Она ждала дрожа. Склонилась к нему, но он… Он резко выпустил ее руку и нерешительно отдалился от нее. Как будто ему была неприятна ее близость.
Что оттолкнуло его? Быть может, ему вспомнилась холодная улыбка над его письменным столом?
Луч света упал на его лицо, выражавшее бессильный гнев, горькую печаль, усталое отречение. И что-то похожее на страх. Как будто его мучило сомнение…
Наступила долгая тишина. А потом вошел сэр Уильям.