Хоть обычно к обеду почти всегда приходили гости, в этот послепраздничный день дома были только свои. Когда Эмма вошла в большую столовую, сэра Уильяма еще не было. Вынужденно сдержанная в присутствии матери, она тайком глазами послала привет Нельсону и принялась молча слушать, как он расхваливал вчерашний удачный выбор праздничных блюд, приготовленных под руководством старой дамы. Он всегда держался с ней доверительно и любезно, как с матерью.
Наконец явился сэр Уильям. Эмма невольно затрепетала, увидав его. Этой ночью она ни разу даже не вспомнила о нем. И только теперь ее вдруг внезапно пронзила мысль, что произошедшее касается и его тоже. Он был как будто в прекрасном настроении, так и сиял. Поинтересовался здоровьем каждого из присутствующих, пожал руку Нельсону, поцеловал Эмму в лоб, потрепал по плечу миссис Кадоган. Потом оглянулся, как бы в поисках кого-то:
— А юный Асканий Дидоны? Он еще не пришел? Мы сегодня ведь своей семьей, я пригласил и его откушать с нами.
Нельсон вздрогнул:
— Джошуа… — с трудом выговорил он. — Он не придет. Я вынужден был послать его в Кадикс… мне нужен был верный гонец…
Сэр Уильям засмеялся.
— И вы выбрали именно Джошуа? Воистину, на службе, оказывается, вовсе неинтересно быть вашим сыном. Едва он попривык к нашему неаполитанскому раю, как адмирал-отец уже опять шлет его как архангела с огненным мечом. Ну, в конце концов, ему не повредит глоток свежего воздуха. Думаю, ему нужно немного поостыть. Вчера он был, как бы это сказать, — немного дерзок. Он был на волосок от того, чтобы испортить нам самый блестящий номер нашей программы. Ну, конечно, молодая горячая кровь. К тому же — старое вино. И когда знаешь, как он обожает своего отца… И это немедленно выливается при всяком подходящем и неподходящем случае в крики «браво» и аплодисменты. Хорошо еще, что я сразу же подал знак музыкантам. Поэтому никто ничего не заметил. — Он поочередно остановил взгляд на Нельсоне и Эмме, потирая руки. Потом указал на накрытый стол. — Начнем? Миссис Кадоган, лучшая теща на свете, позвольте повести вас к столу! Я уже вижу по глазам милостивого господина адмирала, что он похитит у меня жену. Возьми сиятельного лорда, Эмили, и плыви с ним на ту сторону стола визави нас, почтенных стариков! Идем, матушка, сядем напротив этих молодых людей!
Шутя сделав ей реверанс, он предложил ей руку. Но она с улыбкой отклонила его предложение:
— Мне очень жаль, сэр Уильям. Но я уже пообедала. Вы же знаете, я обедаю раньше. Я вошла сюда только взглянуть, все ли в порядке. Из-за праздников слуги стали немного небрежничать.
Он состроил комически огорченное лицо:
— Всегда мне не везет с женщинами. Мне так хотелось бы немного поболтать с вами. Ведь эти дети все время говорят о великих вещах. А я — в стороне. Просто сижу как третий лишний. Ну, тогда сделайте что-нибудь для моей бедной души. Перед тем как соснуть на часок, пошлите небу набожную молитву за мужа вашей дочери, грешного насмешника.
Он проводил ее к двери, простился с ней, вернулся. И все в своей утрированно комичной манере, придававшей его юмору нечто вызывающее. Усевшись против Эммы и Нельсона, он продолжал непрерывно болтать, пока слуга подавал обед.
— Джошуа в Кадикс? Вдруг, ни с того ни с сего?
Нельсон, бледный, сидел рядом с Эммой, опустив глаза в свою тарелку.
— Я послал туда еще из Египта корабль «Леандр» с известием о победе. Но он не прибыл. Его захватил «Женеро», один из французских кораблей, спасшихся бегством. Вчера я получил сообщение об этом. Во время бала. Таким образом, лорд Сент-Винсент, наверно, еще не знает ничего об Абу-Кире. А так как Джошуа — самый молодой капитан…
Он запнулся. Как будто бы слова застревали у него во рту. Сэр Уильям кивнул.
— Ему нужно было уехать. Конечно. Ах, эти вечные дела! Не успел праздник кончиться, как опять за работу! Вот почему я на рассвете видел еще у вас свет.
Эмма с трудом скрыла свой испуг:
— Ты видел…
Как бы вспомнив что-то, он хлопнул себя ладонью по лбу:
— Ах, да! Ты ведь еще ничего не знаешь! Со мною было то же, что с Нельсоном. Едва я переоделся после бала, как на меня напал мистер Кларк с курьером из Лондона. Лордам из министерства иностранных дел опять было не совладать со своим любопытством. Им потребовался подробный доклад о том, почему Неаполь все еще не открывает нам свои гавани. Для меня — это пустяк в восемнадцать страниц. Но наш кунктатор мистер Кларк… я уж думал, что мы никогда не закончим шифровку. Когда взошло солнце, мое терпение лопнуло. Я хотел попросить тебя помочь мне. Поднялся наверх, постучался в твою дверь. Но ты не отвечала. Тогда я сообразил, что, пережив все волнения этого дня, ты безусловно заслужила право на крепкий сон. Устыдившись, я опять удалился, как изгнанный супруг…
Он похихикал, засмеялся, скорчил комическую гримасу.
Когда взошло солнце… А дверь! Эта дверь, в которую стучался сэр Уильям… У нее было такое чувство, будто кровь в ее жилах превратилась в лед…
— Ты бы зашел! — пролепетала она. — Дверь ведь была открыта, правда? Было так жарко. Я не спала. Я сидела на балконе.
Она смолкла, поймав на себе пристальный взгляд Нельсона. Ах, вот теперь она делает то, что всегда считала отвратительным и подлым! То, что люди лгут из-за любви…
Радостно захохотав, сэр Уильям всплеснул руками:
— И ты, Брут? Значит, мы все трое не спали! Ну, вы, счастливчики, отоспались зато потом. А я, бедный, умученный посол… Все утро открывались и закрывались двери. Пришло еще одно письмо от Марии-Каролины. Она чувствует себя неважно. Просит меня посодействовать тому, чтобы Чирилло взялся снова лечить ее.
— Чирилло? — быстро повторила Эмма, стараясь не упустить возможности сменить тему разговора. — Не думаю, что он пойдет на это, — и, обращаясь к Нельсону, она пояснила: — она ему отвратительна. Прежде он был ее лейб-медиком, но после того, как по ее указанию казнили студентов, он отказался от этой должности.
Он попробовал поддержать этот разговор:
— Вы писали мне тогда об этом и о том, что он не любит нас, англичан.
— Для него мы — губители Неаполя. Но его ненависть — только риторическая. Врач в нем берет верх над политиком. Ко мне он, например, всегда очень внимателен.
Странная улыбка, провоцирующая, хищная, не сходила с лица сэра Уильяма.
— Он полагает, что встретился здесь с интересным случаем, он называет его в шутку «horror vacui» — голодом сердца. Очень лестно мне, кто по закону обязан снабжать это сердце животворным питанием, а что, нет? Не беспокойся, Эмили, я не воспринимаю это трагически. Это его конек. Он считает всех наших дам истеричками, что, право, не было бы чудом при их полном безделии и раскаленных неаполитанских небесах. Поэтому, carissimo, Бога ради, не заводите здесь связей. Никогда не известно, что тебя ждет с этими загадочными душами. Они с легкостью прибегают к яду и кинжалу, и вот мы, иностранцы, уже понемногу начинаем им подражать. Но что я говорю! Для вас, супруга sans peur et sans reproche, такой опасности не существует. Кстати, вы получаете письма от леди Нельсон? Жаль, что ее здесь нет, что она не может присутствовать при триумфе своего героя! Я с нетерпением жду возможности познакомиться с ней. Так приворожить к себе странствующего мужа, чтобы он сохранял верность, несмотря на все разлуки и экзотические соблазны, — должно быть, она владеет какими-то колдовскими чарами. Не сердитесь, illustrissimo. Вы, человек… Вы, человек, чуждый мира, еще не знаете нас, людей светских.
Чтобы не показаться в смешном свете, мы сами надо всем шутим. И даже над самым святым, над нашими женами. Если говорить серьезно, я испытываю величайшее уважение к леди Нельсон и восхищаюсь ею, и был бы в восторге, если бы Эмме удалось добиться ее дружбы. Ты не хотела бы воспользоваться случаем, дорогая, и написать ей? И пошли ей все маленькие милые воспоминания, которые ты собрала за эти дни. И не забудь объяснить ей причину внезапного отъезда Джошуа. Чтобы она не думала, что мы здесь плохо относились к нему. Напиши еще сегодня, хорошо? А теперь — возьми в руки свой бокал! А его милость лорд позволит нам под итальянским небом выпить это благородное французское шампанское за здоровье далекой, верной, отважной, доверяющей ему жены моряка.
Последние слова он произнес стоя. Торжественным, серьезным тоном, резко контрастировавшим с его недавним деланно-шутливым. И звонко чокнулся своим бокалом с бокалом Нельсона.
Нельсон тоже встал. Пробормотав слова благодарности, он ответил на привет сэра Уильяма. Потом направил свой бокал в сторону Эммы. Но руку его свело судорогой. Вино выплеснулось на скатерть. Тонкий бокал сломался. Взгляд Нельсона был недвижно устремлен вперед. И вдруг он тяжело упал на свой стул.
Эмма не только не отважилась помочь ему, но даже и взглянуть на него не смела. Первый же ее взгляд, первое же движение выдали бы все.
Сэр Уильям поспешил к нему, склонился над ним:
— Нельсон, что с вами? Может быть, послать за врачом?
Нельсон выпрямился с трудом, попытался улыбнуться.
— Это — просто приступ слабости, который сейчас пройдет. Последствия лихорадки, которой я болел по пути сюда. Не беспокойтесь! Все уже прошло!
Сэр Уильям покачал головой.
— А может быть, это что-нибудь более серьезное? Волнения военного похода, поездка, празднества — я боюсь, вы слишком напрягли свои нервы. Нет, вы должны позволить мне позвать доктора Чирилло. Я бы никогда не простил себе, если бы Нельсон — гордость Англии — пострадал в моем доме.
Голос его был мягок. Дрожал, как бы под действием глубокой заботы. Он пристально смотрел на Нельсона.
Эмме был знаком этот холодный, пронзительный взгляд. Так он смотрел на жуков и бабочек, которых насаживал живыми на булавки для своих коллекций. Как будто его услаждали конвульсии несчастных тварей.
Но вот этот взгляд от Нельсона обратился к ней.
* * *
Было время, когда она ненавидела сэра Уильяма. Хотела ему отомстить, изменить ему. Чтобы швырнуть ему в лицо позор оскверненного ложа. Увидеть гримасу, в которую превратится величественная улыбка философа, когда он узрит в себе комичную фигуру из фарса собственной супружеской жизни.
Но потом она встретила Нельсона. Когда считала, что сердце ее уже мертво. А в ней все рвалось тогда к новой жизни. Новая любовь разрослась и вытеснила из ее души старую ненависть. Сэр Уильям стал ей безразличен, она не замечала его, его будто и не было. Но теперь, когда он подозревает ее… и будет и дальше следить за ними… и узнает правду…
Опять она принялась за расчеты? Малодушно, как тогда, когда ехала навстречу Нельсону.
Нет, она ни о чем не сожалела. Была готова от всего отказаться ради Нельсона. Но он… он ведь связан, он зависит от жены, семьи, своего положения. Найдет ли он в себе силы остаться с ней? Порвать со всем, что любил?
Ах, теперь она боялась сэра Уильяма. Теперь она во власти того, кого презирала. Достаточно одного его слова, и она потеряет Нельсона.
* * *
После обеда он привел Чирилло и заставил Нельсона показаться ему. Лицо Чирилло стало серьезным и озабоченным. Он пригрозил катастрофой, если Нельсон не будет щадить себя. Неаполь с его постоянной шумной суетой для него губителен. Самое лучшее для него — хотя бы на время удалиться в сельскую тишину. Может быть, в Кастелламаре. Знаменитые серные ванны и кислые источники в сочетании с лечением молоком ослиц придали бы эластичность его нервам, обновили бы кровь в его ослабленном лихорадкой теле.
Сэр Уильям оживленно поддакивал ему.
— Я сам не раз бывал там, замечательное действие. К тому же менее часа езды до Неаполя. Стало быть, рядом с нами, если мы вам понадобимся. И там есть старый королевский замок, построенный герцогами Анжуйскими, чтобы укрываться во время чумы. Замечательные парки, прекрасные каштановые аллеи, восхитительные виды на залив и Везувий. В народе его называют «Казино Квисисана» — «Здесь становятся здоровыми». Мария-Каролина с радостью предоставит его в ваше распоряжение. Не напишешь ли ей быстренько маленькое, хорошенькое письмецо, Эмили? Если мистер Кларк сейчас отнесет ей это письмо, вечером он вернется с ее указанием управителю замка, так что завтра вы сможете поселиться там. Вы удивлены, милорд? Да неужели вы думаете, будто я так бессердечен, что запрячу вас совершенно одного в чужое для вас место. Самого меня, к сожалению, удерживает здесь мадам Политика; хорошо, если я смогу иногда приехать к вам на часок-другой. Но к чему иметь жену, если ее нельзя разочек одолжить доброму другу? Не правда ли, Эмили, ты согласна? Конечно, при условии, что вы доверяете ее искусству ухаживать за больными. Я со своей стороны всячески могу рекомендовать ее. Разве я в мои шестьдесят восемь лет не выгляжу Аполлоном? Ну так как, мой друг? Хотите вы довериться этим прекрасным, нежным рукам, чтобы они исцелили вас?
Шутил он, что ли? И случайно ли высказал то, чем с сегодняшней ночи было переполнено ее сердце? Пряча за смехом свое беспокойство, она пошла к письменному столу, чтобы набросать письмо Марии-Каролине.
Нельсон тоже рассмеялся. Нерадостным смехом, в котором трепетал такой же страх. Все трое смеялись, смеялись…
Только Чирилло оставался серьезным.
— Если позволите, ваше сиятельство, — сказал он твердо, со свойственным ему прямодушием, — вы ведь искали моего совета… Честно говоря, я считаю, что будет лучше, если милорд отправится в Кастелламаре один. Необходимо полное, ничем не нарушаемое одиночество. Болезнь его милости лорда необычна. Весь его организм пострадал от постоянной, часто внезапной смены настроений. И потом — при осмотре я заметил некоторые особенности, которые обычно свойственны только женщинам. И прежде всего — чрезвычайную возбудимость, причины которой неясны… почти граничащую с истерией…
Сэр Уильям чуть не вскрикнул от радости:
— Истерия! Ну не говорил ли я вам о коньке Чирилло, милорд? И вот он опять взобрался на него и скачет. Подобно блаженной памяти рыцарю Дон Кихоту Ламанчскому, он видит везде привидения. Вы — гений, схвативший в Индии лихорадку, и, стало быть, вы — истеричны. Эмили тоже что-то вроде гения, и ее подруга Мария-Каролина — истеричка, стало быть, и она истеричка тоже. Истерик-мужчина и истеричка-женщина, Боже мой, их нельзя подпускать друг к другу! Если их объединить, они обязательно будут действовать друг на друга, будут накалять друг друга. Если они поладят, то перевернут вселенную. Если не поладят — то будут смерти и убийства. Да, да, милорд, беда неизбежна в любом случае, если вы не уйдете с дороги моей жены. При таком menage-a-deux один всегда бывает съеден. Вопрос только в том, чьи челюсти крепче. И при всех обстоятельствах они оказываются крепче у женщины. Видите, какие у нее чудесные, белые, крепкие зубы! Берегитесь ее, милорд, берегитесь — она вас съест! Она вас съест!
Он прямо трясся от радости. Переводил взгляд с одного на другую. Как бы приглашал их посмеяться над своими шутками. А в глубине этих глаз Эмме опять виделись вспыхивающие искорки холодного, пронизывающего злорадства.
Чирилло поднялся, едва скрывая недовольство.
— Его превосходительству угодно утрировать! — произнес он холодно. — Я и не думал говорить ничего подобного. Правда…
— Вы сердитесь на меня, carissimo dottore? — прервал сэр Уильям, доверительно похлопывая его по плечу. — Правда, несмотря на все мое уважение к вашей теории, я не доверяю ей. По крайней мере, здесь нет интересных клинических случаев. Лорд Нельсон несколько изнурен своим походом. А жена моя совершенно здорова. Иначе разве смогла бы она так долго выносить меня? Единственный интересный клинический случай здесь — это я. Так как я решаюсь оставить мою жену одну с таким победоносным героем. Не истерика ли это? Но и это — только обманный ход, Чирилло. Я попрошу миссис Кадоган тоже поехать в качестве дуэньи. Собственно говоря, только из-за злых языков. Так как ей там нечего оберегать. Вашим землякам, carissimo, я бы конечно такого не доверил. Они научились у ваших древних римлян, как пробираться к чужим женам. Мы же бритты, не правда ли, милорд? Честные, порядочные, деловые люди. Правда, мы покупаем себе жен, но не крадем их. Ну, пойдем, Чирилло, отведем вашего конька в стойло. А вы, милорд, спокойно направьте ваш потерпевший аварию корабль в священную гавань дружбы, которая в то же время и храм здоровья. Ну что, Эмма, готово твое письмецо Марии-Каролине? Благодарю тебя, я отнесу его мистеру Кларку. Я — невыносимый болтун, не правда ли? Но боже мой! Терпение, бедная женщина! Бьет час избавления. В Кастелламаре ты отдохнешь от меня.
И кивая ей и Нельсону, размахивая письмецом, увлекая за собой Чирилло, он вышел танцующей походкой. Напевая гавот Люлли на новый, сочиненный им самим текст:
— «Мы вовсе не воры… мы вовсе не воры…»
Его высокий, старчески дрожащий голос доносился до них из коридора. Он все время повторял одни и те же страшные слова…
— Как будто он все знает! — пробормотал бледный Нельсон. — Как будто он знает все!
Но она бросилась ему на грудь. Прижалась к его губам.
— Мы будем вместе, совсем одни! Одни!.. Одни!..
* * *
Кастелламаре…
Как только стало известно о переезде туда Нельсона, все неаполитанское общество стеклось на курорт, куда прежде ездили только больные. Назойливые просили представить их ему, любопытным хотелось увидеть его больным. Участливые старались оказать ему дружескую услугу. Экипажи с визитерами непрерывно подъезжали к казино Квисисана. Толпы зевак заполняли аллеи парка, осаждали двери, подглядывали в окна. Теперь ему открылась докучная обратная сторона славы — быть предметом жадного любопытства толпы, с которой ничто его не связывало.
Так как напор после первых дней не стал стихать, пришлось вмешаться Эмме. Она велела выгнать из парка зевак, запереть двери, останавливать экипажи у границы казино и заворачивать их назад. Знакомым, друзьям, даже постоянным посетителям палаццо Сесса беспощадно отказывали. Оставляли без ответа письма, в которых отвергнутые выражали свое недовольство. Она знала, что множит тем самым число своих врагов и дает злым языкам повод к коварным сплетням. Но все это было ей безразлично. Пусть позорят ее, злословят о ее связи с Нельсоном! Только бы его оставили в покое, не разрушили бы идиллии, которую она старалась для него создать. В этой идиллии сердце его должно было почерпнуть неведомую ему до сих пор радость, а душа — обрести еще незнакомое ей ощущение своего полного господства над телом.
И желанная идиллия наступила, окутала его и ее своим волшебством. Теперь, когда они были вместе и далеко ото всех…
С юности Нельсон привык к суровой жизни моряка. К жизни под принуждением, с нескончаемыми, расписанными по часам обязанностями. В годы, свободные от службы, он тоже привнес этот строгий порядок, подчинявший даже праздность строгим формулам. Он никогда еще не вкушал наслаждения отсутствием правил, восторгов свободы выбора.
Всему этому учила его Эмма. Она отбросила все, что было с трудом привито ей школярским педантизмом Гревилла и не менее педантичным культом красоты сэра Уильяма. И опять превратилась в следующее лишь сиюминутному побуждению простодушное дитя, которому под кивающими ей кустами у реки Ди привиделись во сне фантастические сказки.
Они покидали парк только днем, на два часа, когда в закрытой карете ездили к серным источникам. Огромный парк окружал казино со всех сторон. В нем было множество тенистых аллей, украшенных барочными завитушками маленьких храмов, укрытых зеленью прудов, благоухающих зарослей роз, роскошных беседок, увитых виноградом. Никто, кроме них, не имел сюда доступа. Живые изгороди из густой, устремленной к небу туи защищали от посторонних взглядов. Здесь они были укрыты от всего мира, слившись всем своим существом с окружающей природой, которая не ведала добра и зла.
Как первые люди на земле ели они плоды сада, пили из его источников. Вставали вместе с солнцем, обнявшись бродили по холмам и долинам, укрывались от полуденного зноя под спасительным пологом деревьев. Живительная вечерняя прохлада снова манила их на лоно природы; держась за руки, они погружались в прохладную влагу прудов, в траве безмолвных лугов ожидали первого луча луны. А ночи они проводили в укромных уголках маленьких храмов, пред алтарями древних языческих богов. Их изображения, казалось, с улыбкой взирали на ложе влюбленных. Они узнали все о таинственной жизни земли, о полете цветочной пыльцы, о набухании плодов, о полных страстного ожидания голосах ночи. Они стали сами частью вечно созидающей заново, вечно преобразующей природы.
На десятый день, когда впервые приехал сюда сэр Уильям, он с удивлением оглядел Нельсона.
— У вас появились розовые пухлые щеки атлета и звенящий шаг кирасира! Чирилло блестяще опровергнут! Ну, не говорил ли я, что у моей жены волшебные руки? Там, где царит ее забота, — там выздоравливают. Квисисана! Квисисана!
Он шутливо произнес свою речь, как заклинание, как бы благословляя, простер руки над головами стоящих перед ним, улыбался им сияющими глазами.
Но Эмме и Нельсону показалось, будто этот сияющий взгляд сыпал холодные кристаллы льда на молодые побеги их счастья.
* * *
Потом он рассказал им о своих новостях.
Гара был отозван, на его место назначен граф Сан-Мишель. Один из кровавых, голосовавших за казнь Людовика XVI. Его назначение было прямым оскорблением Марии-Каролины, оно внушило новые надежды «патриотам», оживило подрывную работу тайных клубов. К невыполненным требованиям, которые выдвигал Гара, он добавил еще одно: снижение численности армии до 10 000 человек. Цель была совершенно ясна: напасть на обезоруженный Неаполь и объединить его с остальной Италией в единую республику под французским протекторатом, а Бурбонов — изгнать.
С другой стороны, прибыл барон Мак, верховный главнокомандующий, приглашенный кайзером, и осмотрел расположение войск в Сан-Джермино. Придя в восторг, он назвал неаполитанскую армию лучшей в Европе и заявил, что с такой армией ему будет нетрудно обратить французов в бегство.
А Фердинанд все еще отказывался отдать приказ о наступлении. Единственным, чего добилась от него Мария-Каролина, был созыв военного совета в Казерте. Она просила Нельсона участвовать в нем завтра, напомнив о данном им обещании. Она ожидала и Эмму. Задачей совета было: объединенными усилиями привести трусливого короля к принятию мужественного решения.
И, наконец, сэр Уильям увенчал свое вторжение в тихий мир казино Квисисана передачей Нельсону письма, прибывшего только утром с нарочным из Кадикса.
Прибыл ли туда Джошуа? И как он обрисовал старшему адмиралу положение в Неаполе?
Лорд Сент-Винсент поздравлял Нельсона с его победой и высказывал сожаление, что тот был снова ранен. А затем он приказывал ему незамедлительно покинуть Неаполь, плыть к Мальте, очистить остров от французов, захватить замок и гавань для размещения в ней английского флота. Вежливое по форме послание было по сути жестким и четким приказом и не оставляло возможности выбора.
Девять дней продолжалась идиллия в Кастелламаре. Теперь ей пришел конец…
* * *
Нельсон как будто и не думал об этом. С азартом и усердием он взялся за приготовления к отъезду. Уже шестнадцатого он хотел отправиться в путь.
Может быть, Эмма наскучила ему? Ах, она мечтала о герое. И гордилась тем, что обрела его. А теперь она печалится оттого, что одной лишь любви ему недостаточно, что он — не дамский угодник?
Она попыталась весело улыбнуться ему. Старалась не замечать злорадного взгляда сэра Уильяма. Но в сердце ее был мучительный страх.
Возвратится ли к ней возлюбленный после новых опасностей? А если судьба дарует ей это счастье, то каким он возвратится? Он, на теле которого столько страшных ран — свидетельств битв.