Известие о том что французско-испанская эскадра прошла Гибралтарский пролив, повергло королевский двор Палермо в смятение и страх. Какие цели преследовал противник? Собирался ли он снять осаду Неаполя? Напасть на Сицилию? Если он имел более значительные десантные войска, всякое сопротивление было бесполезно. Нельсон также был бессилен. В гавани находился один лишь «Вэнгард», вся эскадра была разбита на мелкие отряды.

Было так же, как в мучительные дни после выступления Бонапарта из Тулона; каждый час мог принести ужасающие неожиданности.

Мгновенно решив отозвать Трубриджа и оставить у Неаполя только Фута с «Сихорсом», Нельсон стянул к себе со всех сторон подкрепление, поднял адмиральский флаг на «Фоудройанте» и выбрал местом стоянки Маритимо, крайнюю западную точку Сицилии, чтобы там ожидать противника.

Он крейсировал в течение десяти дней. Однако ни один вражеский парус так и не появился. Полный тревоги, он вернулся в Палермо.

То, что он услыхал от Эммы о Неаполе, усилило его беспокойство.

Руффо непрерывно продвигался вперед и стоял уже в виду столицы. Но с каждым очередным успехом его поведение становилось все более непонятным. Он отослал Маласпину обратно, отделался от всякого надзора. Назначив своего младшего брата Франческо инспектором «Армата Кристиана», он с его помощью усилил свое влияние на младших командиров Его доклады королю, Марии-Каролине, Актону приходили все реже. Выдержанные в льстивом верноподданническом тоне, они касались лишь несущественных, второстепенных мелочей и, казалось, сознательно затемняли его истинные намерения.

Не угадала ли Эмма случайно истину, когда она, следуя интуиции, приписала ему самые предательские цели? Не добивался ли он короны — для одного из своих братьев или для себя? Было самое время предпринять что либо против этого коварного человека.

Это было необходимо. Нельсон должен был отправиться в Неаполь.

Этого требовали и британские интересы. Разве Фут не сообщал о строительстве кораблей, предпринятом по приказу Караччоло на верфи Кастелламаре? Разве не нанес уже предатель ощутимый урон «Минерве» Турна, так как он не побоялся напасть со своими вновь построенными канонерками на корабль, которым сам раньше командовал? Какое давление начал он оказывать на Фута и Турна, едва к Неаполю приблизился французско-испанский флот? Стал бы Караччоло колебаться? Он установил бы с ним связь и сам принял бы командование в действиях против Сицилии, против Нельсона.

Возможно, французы даже увидели в нем того великого адмирала, которого до сих пор тщетно искали.

Так уговаривала Эмма Нельсона. Очень убедительно, стремясь умножить его славу, положить конец угнетавшей его бездеятельности. Потому что все это время он представал перед ней странно изменившимся. Как будто его, человека чести, мучила развращенность, царившая вокруг, коррупция придворных и знати, с которыми он вынужден был общаться. И как будто он все еще упрекал себя за то, что так горячо настаивал на этом несчастном римском походе и вовлек в него короля.

Не обязывало ли его чувство чести оставаться с теми, кого он обрек на бедствия и беспомощность? Он прикован к Фердинанду и Марии-Каролине, пока не будет в состоянии вернуть им утраченное.

Но теперь… разве не представилась такая, столь желанная возможность? Ведь в его распоряжении шестнадцать линейных кораблей, с помощью которых он мог подчинить своей воле и «патриотов», и Руффо.

Он с энтузиазмом согласился и возложил всю подготовку на Эмму.

В тот же день состоялось совещание у короля. Все, что предлагал Нельсон, получило одобрение. Фердинанд наделил его неограниченной властью, без всяких условий, безоговорочно. Правда, для того чтобы лишить Руффо влияния, противопоставив ему авторитет имени короля, в экспедиции принимал участие кронпринц. Однако Нельсон должен был оставаться при нем не только советником, но и руководителем.

Одновременно к кардиналу был отправлен курьер с приказом воздержаться от наступления на Неаполь до приезда кронпринца и Нельсона.

Вечером тринадцатого июня Нельсон с кронпринцем на борту «Фоудройанта» вышел в море.

Дул попутный ветер. Путешественники надеялись дойти до Неаполя менее чем за сорок восемь часов.

Четырнадцатого утром Нельсон был снова в Палермо.

По дороге корабли «Беллерофон» и «Пауэфул» передали ему приказ лорда Кейта, который сменил заболевшего Сент-Винсента на посту главнокомандующего эскадрами Средиземного моря. Адмирал сообщал, что сильный восточный ветер помешает ему преследовать французский флот в том случае, если этот флот направится из Тулона к Сицилии. А так как такое продвижение вполне возможно, Нельсону следует в первую очередь позаботиться о защите этого, имеющего столь важное значение острова.

Акцию против Неаполя пришлось отложить, если не отказаться от нее полностью. Нельсон срочно высадил кронпринца на берег.

Эмма виделась с Нельсоном всего несколько кратких мгновений. Он снова показался ей изменившимся. Исчезло его уныние, склонность к раздумью уступила место радостному настроению. Сражение на море, лицом к лицу с противником — это ведь совсем не то, что состязания в хитрости с попами и якобинцами, когда неизвестно, как далеко можно зайти, не запачкавшись.

Он говорил о новом Абу-Кире. Был полон боевого задора и радостного ожидания. Смеясь, распрощался с Эммой и вышел в море, взяв курс на Маритимо.

Но двадцать первого «Фоудройант» вновь вошел в бухту Палермо.

Высадившись на берег, Нельсон вместе с сэром Уильямом и Эммой отправился к королевской чете. Казалось, сама судьба отдала будущее Бурбонов в его руки. Накануне он получил от лорда Кейта приказ плыть в Неаполь и ожидать там противника, ближайшая цель которого, по-видимому, освобождение города от осады.

Фердинанд и Мария-Каролина встретили эту новость с восторгом. Однако когда Нельсон стал просить, чтобы его сопровождал кронпринц, королева испугалась. И ответила отказом. Можно ли подвергать наследника трона опасностям морского сражения?

Нельсон согласился с тем, что это невозможно Просил отправить вместе с ним хотя бы Актона или другого министра, наделенного полномочиями, который, при незнании Нельсоном языка, обычаев и законов страны, оказывал бы ему поддержку в предстоящих переговорах и письменных сношениях и предупреждал возможные ошибки.

Был срочно созван государственный совет. Актон отговорился болезнью, все другие также нашли причины, мешавшие им принять на себя эту миссию.

Три часа тянулся безрезультатный разговор. Наконец Эмма потеряла терпение. Сверкая глазами, с едкой насмешкой высказавшись в адрес трусливых душонок, она заявила, что готова сама плыть с Нельсоном.

На мгновение все застыли в смущенном молчании, ошеломленные. Но когда Мария-Каролина растроганно обняла свою подругу, когда Фердинанд поблагодарил ее за это новое доказательство ее преданности, — тогда все окружили ее восхваляя ее мужество, называя ее намерение наилучшим разрешением всех трудностей.

Сэр Уильям дал согласие. При условии, что и ему будет позволено присоединиться.

Эмма удивленно взглянула на него. О нем она вовсе и не думала. Она представляла себе недели наедине с Нельсоном; великие дни, полные совместных трудов и опасностей, долгожданные ночи, полные любви, подобные тем блаженным ночам Кастелламаре…

И вот вклинивается фигура старого мужа. Всякий раз, когда Эмма хотела сама распорядиться своей судьбой, он предъявлял на нее права. Как будто угадывал ее мысли, прочитывал тайные мечты.

Но странно: несмотря на это, он никогда не становился ей поперек дороги. Старательно поддерживал свою дружбу с Нельсоном. Не успокоился до тех пор, пока они не поселились в Палермо под одной крышей. Не был ли он слеп ко всему, что происходило вокруг него? Или опасался публичного скандала, который заставил бы его расстаться с Эммой, с Нельсоном?

Он покрывал все ее опрометчивые поступки, заслонял ее. Как сводня-дуэнья, которая растягивает свой плащ, чтобы скрыть от чужих взглядов целующуюся пару. Но избегал каких бы то ни было объяснений с Эммой.

Она так и не разобралась в нем. Давно уже перестала ломать над этим голову. Жила, окруженная его любовью, не думая о завтрашнем дне.

Да и мог ли он причинить ей зло? Нельсон никогда с ней не расстанется.

Теперь она снова в этом убедилась. По его горячей радости, вызванной ее решением. По воодушевлению, с которым он восхвалял ее мужество, ее готовность принести жертву.

Ах, она и сама восхищалась собою, тем, что обладала такой силой. Старалась все снова и снова проявить ее перед ним.

В ней зародилась новая надежда, охватив ее душу огнем. Если ей улыбнется счастье и они столкнуться с вражеским флотом… и будут вместе сражаться…

Быть может, грохот орудий, свист пуль, тысячекратная угроза смерти сделают то, на что был неспособен шторм.

* * *

К Неаполю…

Никогда еще Эмма не видала Нельсона в таком возбуждении, как во время этого плавания. Он не ел, не спал. Непрестанно жаловался на черепашью медлительность «Фоудройанта».

И все время сэр Уильям и Эмма должны были находиться при нем. Как будто он боялся остаться наедине с собой. Даже в эти короткие летние ночи он не хотел их отпускать. Если же сэр Уильям, сраженный усталостью, шел спать, Нельсон молча с мольбой смотрел на Эмму.

Она слишком охотно уступала ему. Как только сэр Уильям засыпал, она прокрадывалась к Нельсону, в его каюту. И задыхаясь, дрожа от страсти, бросалась ему на грудь.

Но он… в разгар поцелуев он вдруг замирал, высвобождался из ее объятий и погружался в мрачные раздумья. И затем начинал говорить о Неаполе.

Что его там ждет? Вел ли уже Руффо переговоры с замками? Подписал ли уже договоры? Договоры, которые опозорят государство и которые все-таки навсегда останутся договорами. Имеющими юридическую силу, заключенными от имени короля.

Разумеется, у Фердинанда были добрые намерения. Он оказал Нельсону честь, предоставив ему самому все решать. Но тем самым он переложил на его плечи всю ответственность, получил возможность в любом случае объявить виновным именно его.

А если с ним поступят несправедливо, и это покроет его позором, запятнает его честь…

Что делать? Что делать?

Она слишком хорошо его понимала. Понимала его сомнения, стремление к ясности, желание иметь путеводную нить на том пути, который ему предстояло преодолеть. Но, в сущности, разве не было все совсем просто?

Нельсон — английский солдат. Его путеводная звезда — величие Англии. Его святой долг — защитить Англию от всего, что может оказаться ей во вред. А Фердинанд — союзник Англии. То, что постигнет его, постигнет и Англию. Кто восстал против него, восстал и против Англии. Чужой народ, чужие обычаи, воззрения, законы — разве это имеет значение?

Солдат Англии — одновременно и солдат Фердинанда.

Здесь король, там мятежники. Может ли пострадать честь человека, действующего против мятежников так, как он и должен действовать, будучи солдатом короля?

И разве они не предатели, эти союзники врага? Разве распространяются на них законы мирного времени? Не сами ли они подчинили себя законам войны?

Законы войны…

Не они ли та путеводная нить, та заповедь, которую он силился отыскать?