Он свернул с дороги и шел по болоту, как цирковая лошадь, высоко вскидывая колени. Так он привык ходить, — будто сотня голосов кричит ему со всех сторон: «Не наступи! Не раздави!» Он раздвигал голубичник, и ни одна ягода не падала с ветки от прикосновения его сапог. Егерская эмблема, как и солнце над лесом, искрилась у него на фуражке странным сиреневым светом.
«Почему такое солнце? — думал он. — К дождю или к заморозкам? Пора бы докосить овес, а здесь такое ЧП. Чего доброго, останутся из-за этой Старухи глухари на зиму без подкормки».
Рысь напала на двенадцатилетнюю девочку. Девочка вместе с матерью собирала на болоте голубику. Вот здесь, у этой сосны, она наклонилась и…
Значит, Старуха затаилась вот на этом суку.
Женщине удалось отбить у рыси свою дочку. Она действовала палкой. Лесник Сенька отвез пострадавших на телеге в больницу.
— Ты, Михеич, ее не жалей! — говорит Сенька. — Ты ее пристрели. Раз уж начала баловать — все, сладу не будет.
Егерь сам воспитал эту рысь и назвал ее Старухой за то, что она еще котенком по-старушечьи морщила нос. Он вспоминал, как она мурлыкала и терлась о его сапоги, и было трудно представить ее разъяренной.
Егерь поднял палку и осмотрел. Это была давно срубленная кем-то молодая сосенка с облупившейся корой, совершенно гладкая. Михеич бросил палку и стал осматривать след. Между отпечатками лап Старухи по черной торфяной плешине тянулась кровавая полоса.
— Ранена палкой? — удивился он.
Запах багульника дурманил голову, и мысли путались. Он поймал себя на том, что ему все еще жалко Старуху. Жалко больше, чем ту девочку, которая будет жить, а Старуха должна умереть, потому что теперь она вне закона.
— Даже если ты ранена, все равно ты озлобилась не против ружья, а против человека, и я должен тебя найти, — успокаивал Михеич свою совесть.
А сердце протестовало против убийства, и мозг тщетно искал оправдывающие Старуху обстоятельства. Он думал даже, что вот приведет Старуху домой, закроет и больше не выпустит в лес. И тогда звучал Сенькин голос: «Ты, Михеич, ее не жалей. Ты ее пристрели». Нет, он не мог взять на себя ответственность за Старуху.
Михеич вспоминал свою жизнь и думал:
«С каких пор я, егерь, стал жалеть зверей? Когда произошел во мне этот перелом? Когда увидел, что люди — сытые, имеющие вдоволь и хлеба, и мяса — идут в лес убивать и радуются агонии маленького рябчика, крови, брызнувшей из лосиного бока. А я, егерь, должен вносить в этот спорт законность и порядок…»
В прошлом году такие мысли привели Михеича к тому, что он решил бросить свою работу. Он уже написал было рапорт начальству, но в районном центре, просматривая газету, увидел: «…отстрелять по области пятьсот лосей». Цифра была явно преувеличена. Его участок был самым богатым в области, а насчитывал стадо всего в четырнадцать лосей. Но Михеич знал, что такие решения никто и никогда не меняет. Завтра хлынут в лес толпы спортсменов с бесчисленными лицензиями. А лосей надо спасать. Не заходя к начальству, Михеич вернулся в лес. Оставалась одна надежда на благоразумие старого вожака лосиного стада Буяна.
Посреди Хлюпова болота есть неприметное сухое место, куда Михеич решил заманить лосей на временную стоянку. Взял он мешок соли и понес к Хлюпову болоту лосиными тропами, присыпая время от времени солью свои следы. Пройдя километров пять, Михеич сбросил с плеч мешок и влез на сосну, с которой открывался широкий обзор местности. Огляделся и обрадовался: все лосиное стадо пересекло новую просеку, вырубленную для электрокабеля. Впереди вышагивал Буян: покручивая огромными рогами, он вылизывал соль и принюхивался к давно знакомому запаху егерского следа.
На островке Михеич рассыпал соль по кормушкам и двинулся к дому, огибая свой собственный путь, чтобы не потревожить лосей. А когда убедился, что стадо уже позади, вернулся на тропу, соорудил метлу из ракитника и больше километра шел, заметая лосиные следы опавшими листьями, чтобы придать им вид давнишних.
Утром ни свет ни заря нагрянули охотники. Михеич показал им свежий след Буяна, уходящий в молодой березник. Рощицу обошли вокруг и убедились, что выходного следа нет. Все было сделано по правилам: расставлены номера, и пошли аукаться загонщики.
— Молодых не стрелять, — поучал Михеич, — только старого.
Он оглянулся, и сердце болезненно сжалось: прямо от избушки к нему шел Буян, раздувая ноздри и покручивая рогами. Михеич отвернулся, сделал два шага в сторону и, не снимая с плеча ружья, взвел украдкой курок. Выстрел грохнул неожиданно даже для него самого. И оглушил.
— Что? Что такое? — забеспокоились стрелки.
— Ядреный корень! — выругался Михеич. — Правду говорят, что ружье раз в год само стреляет…
Он оглянулся украдкой — нет Буяна.
Чертыхаясь, подошли усталые загонщики.
— Ничего, ничего! — успокаивал охотников Михеич. — Завтра мы его как следует обложим. — И с радостью думал, что этого завтра не будет — Буян уведет стадо на Хлюпово болото.
И вдруг всполошились люди, захлопали выстрелы. Буян вместе со стадом бежал по диагонали через поляну, высоко подняв гордую голову.
— Не стрелять, не стрелять! — закричал Михеич.
— Почему? — удивились охотники.
— Молодой еще, — пояснил Михеич.
— Какой же молодой? Ты посмотри на его рога!
— Да что мне сегодня все мерещится! — пожаловался Михеич. — Давай, давай, пали!
А лоси были уже вне досягаемости.
Буяна убили на другой день браконьеры. Егерь застал их в тот момент, когда они собрались разделывать тушу. Он подошел спокойно, будто так и надо, похвалил удачу, вытер платком прозрачную слезинку в уголке выпуклого лосиного глаза и сказал:
— Ваши документы!
— Вася! — улыбнулся охотник, обращаясь к напарнику. — Покажи товарищу документы.
— Сейчас выдам! — так же весело откликнулся другой.
Михеич повернулся к нему, и тогда удар прикладом обрушился на него.
И разделить бы Михеичу участь Буяна, если бы не Сенька-лесник. Обходил он в этот день участок и спугнул преступников. Рассказывал Сенька, что была у них своя машина на дороге оставлена, а номера он не разглядел — грязью был заляпан.
Вспоминая свою жизнь, Михеич вышел на берег лампушки. Сюда должна прийти Старуха на водопой.
Озеро отражало закат. Поверхность рябило от чуть заметного ветерка. Михеич нагнулся и плеснул пригоршнями сиреневую рябь себе в разгоряченное лицо. Вода была теплой и пахла гнилью.
На первый взгляд лампушка кажется совсем мелкой. Илистое дно видно в полуметре под поверхностью воды. Но это обман. Не вздумай, человек, ступить в эту теплую воду! Разверзнется многометровый слой ила, простынет твой след.
Михеич хотел сесть на высокую торфяную кочку и увидел, как с нее спрыгнул перепуганный лягушонок и накололся на острый сучок.
— Дурак пучеглазый, — сказал Михеич, — умирать надо с пользой… Шура! Шура! — позвал он.
Тотчас зашелестела осока, и метровая гадюка выползла и свернулась у его ног, вопросительно поднимая голову.
— На, ешь! — сказал Михеич.
Змея небрежно ткнула лягушонка своим «двойником». Михеич отвернулся. Процесс заглатывания всегда неприятен. «Да! — вздохнул он, возвращаясь к своим мыслям. — Сколько уже построено на моем участке асфальтовых дорог! Сколько земли сковано, сколько вырубок леса, высоковольтных линий, кабелей, геодезических просек! А ведь человек не любит обходных путей. Ведь и я такой же! Значит, будут новые дороги, новые и новые прямые между двумя точками. Где же прятаться бедному зверю? Вот женщины идут по ягоды, и горе тому волку или медведю, который попадется на их пути или оставит свой след. Они придут домой и скажут мужьям, что в лесу хищный зверь, что он чуть не напал на них и они случайно оказались живы. И встанут рассерженные мужчины, и зарядят ружья. Тогда твой голос в защиту зверя покажется таким же нахальством, как и появление самого зверя-людоеда».
— И я такой же! — повторил Михеич.
Он вспомнил свою первую встречу с Шурой, здесь же, на этом месте. Гадюка грелась на солнце и предупреждающе зашипела, когда Михеич подошел совсем близко.
— Ш-шу-р-ра! — явственно выговаривала она.
Михеич сразу же решил ее убить — это так естественно для человека: убить за то, что она змея, за то, что укус ее ядовит, и за то, что греется она на людской тропинке. Обутый в болотные сапоги, Михеич смело прыгнул на сверкающие бронзой кольца, но змея мгновенно ускользнула под корягу и через две-три секунды шипела уже позади Михеича:
— Ш-шу-р-ра!
— Ох ты какая шустрая! — удивился Михеич и снова прыгнул.
Но гадюка ускользнула и на этот раз. Здесь когда-то выгорел торф, и под верхним слоем осталось много пустот. Через них и убегала змея.
— Ш-шу-р-ра! — шипела она совсем с другой стороны, укоризненно, казалось, глядя на Михеича.
— Ты, значит, Шура? — опять удивился он. И захохотал.
Решение не убивать пришло само собой. И гадюка как-то догадалась об этом решении. Она смело выползла на солнце и свернулась в кольца, поглядывая на егеря вполне доброжелательно. Так началась эта странная дружба на много лет.
Михеич сел на кочку и опять углубился в свои мысли. Не знал он, что справа, из мрачного ельника, злые глаза следят за каждым его движением.
— Слышь, Васька! Кажись, тот самый. Жив, значит, мент поганый! Слышь, этот нас все равно вынюхает. Васька, я это озеро хорошо знаю, слышь, подтолкнуть бы его чуток. Да сапоги-то разуй, чтоб без шуму.
Какое чутье заставило Михеича взглянуть вправо? Он вскинул ружье. Серая тень скользила по наклонному стволу упавшей, но задержанной елками сосны. А под сосной стоял человек с ружьем.
Старуха приготовилась к прыжку.
Михеич выстрелил. Рысь оглянулась на Михеича, узнала, но все-таки прыгнула и полоснула охотника по шее ужасными когтями задних лап. Это была уже агония, они упали вместе. И только теперь Михеич увидел за спиной другого охотника. Босой человек исполнял пляску ужаса на кольцах извивающейся Шуры. Но вот он помчался прочь, и на тропинке остались шевелиться куски растоптанной Шуры.
— Стойте! Куда же вы? Вас укусила змея! — кричал Михеич.
Охотник побежал еще быстрее.
Михеич вспомнил эту приземистую фигуру и страшный удар прикладом в челюсть.
— Вот ведь как бывает! — вздохнул он и зашагал по следу охотника, высоко, как цирковая лошадь, вскидывая колени.
Мимоходом он видел, как оса парализовала кобылку и хотела унести в гнездо, но опустилась отдохнуть на траву, и злая трава росянка поймала обоих и обволокла прозрачной клейкой жидкостью.
А на другой день, когда дело браконьеров расследовала уже милиция, он разыскал в ельнике двух крошечных рысят и принес за пазухой в свою избушку.