Уайлдвуд, штат Нью-Джерси
Воскресенье, 1 мая
Лейтенант полиции Келли О'Шонесси припарковала патрульную машину на стоянке у Кресс-авеню, поднялась на деревянную эстакаду, сооруженную для прогулок вдоль пляжа, и посмотрела на пирс, который протянулся далеко в море, доходя почти до краев бетонных волнорезов, и в это время года представлял унылое зрелище. На нем ни души, карусели и чертовы колеса заработают только в День поминовения, когда в город начнут стекаться туристы.
О'Шонесси спустилась на пляж, где группа оперов в желтых дождевиках прочесывала место происшествия.
День стоял серый, ветреный не по сезону. В туфли набился песок, она сняла их. «Пропали мои колготки», – подумала она, но по пляжу на каблуках не пройдешь.
Поверх блузки и зеленой юбки, которые она утром надела в церковь, на ней была полиэтиленовая накидка с надписью «Лейтенант» на спине. Ее срочно вызвали, и девочек пришлось оставить в церкви со знакомыми.
Под мышкой О'Шонесси держала фонарик, к поясу, за кобурой, была пристегнута портативная рация, по которой она слышала, как переговариваются криминалисты под бревенчатым настилом эстакады и полицейские на автостоянке, где обнаружили автомобиль жертвы.
Она переступала с ноги на ногу на холодном песке, поджидая подчиненных. Их фигуры выплывали из полумрака. Келли видела, как они перелезают через водосточную трубу, тянущуюся из-под настила. Труба проходила почти в метре от земли. Через такую и в брюках трудно перелезть, а в юбке и подавно.
– Все прочесали, лейтенант.
– Ну и что?
– Похоже, она пыталась спрятаться под трубой. Там как раз кончается цепочка кровяных капель. На трубе наслежено. Много отпечатков пальцев, наверное, ее. И волос много, длинных волос.
– Хорошо, спасибо, – сказала О'Шонесси, выуживая из кармана пачку «Никорет», пластинок никотиновой жвачки.
– Знаем, как этой бабе лейтенантские лычки достались. По блату, это тебе кто хочешь скажет. – Рассел Диллон раздраженно покачал лысеющей головой. – Если б не папаша, не видать ей их как своих ушей. Я эти проклятые тесты с девяносто первого года прохожу, и ни фига.
Дуг Макгир вздохнул и продолжал писать.
– У нее рука наверху, понял? Уж я-то знаю, не вчера родился. – Диллон закурил и громко рыгнул.
Макгир поднял голову от своей писанины:
– Она лучше нас заключение составила. Она не виновата, что такая сообразительная.
– Какая там сообразительная? Тебе говорят, а ты и уши развесил.
– Ничего я не развесил, Диллон. Я хорошо ее знаю, потому как работаю с ней.
– С ней! Нет, ты не с ней работаешь, а на нее. А это большая разница. Она мастерица загребать жар чужими руками.
– При чем тут это? Просто она набрала больше очков. Вот и все.
– Ты, видимо, тоже в нее втрескался. Господи Иисусе! – ухмыльнулся Диллон. – Появляется в управлении пара сисек, и у мужиков работа из рук валится. Но я не из тех. И знаю, кого и как шеф продвигает по службе. От фактов не уйдешь. Бабам и черномазым всегда везет, не то что нам, рабочим лошадкам. – Диллон надел шляпу. – Намекни ей, что если со мной ляжет, то потом опять захочется. Может, это ее заинтересует.
– Сам сообщи, – огрызнулся Макгир.
– Ладно, я пошел, сержант, – протянул Диллон с видом, будто знает что-то такое, чего не знают остальные.
О'Шонесси поежилась от холода. От бревен настила, облепленных ракушками и засохшими водорослями, несло затхлой сыростью. Сквозь щели сверху капала вода. Она посветила над головой, затем луч фонаря скользнул вдоль трубы, потом описал окружность у ее ног.
Как же здесь скверно и жутко, не то что в умиротворенной обстановке церкви. Все чаще и чаще ей приходилось оставлять девочек одних, уходя из дома глухой ночью. Этого требовали ее новая должность и звание. Такая работа вызывает уважение многих мужчин и женщин, ее сослуживцев, но оно нелегко дается. Девочки наверняка все забудут, когда подрастут.
В одном месте труба давала протечку и тоненькая струйка воды проделала канавку в песке. Сбоку на трубе виднелись отпечаток ладони и большое багровое пятно, чуть подальше – засохшие капли крови, потом еще и еще. Вот где это случилось. Тут жертва пыталась спрятаться от преступника. Макгир сказал, что свежую кровь учуяла собака, простая собака, даже не служебная.
О'Шонесси присела возле отпечатка руки и попыталась представить, как все происходило. Она нагнулась и посветила на трубу снизу. Здесь тоже был след от окровавленной руки. Рядом на земле лежала пластмассовая заколка для волос. Келли подняла ее, осмотрела. Ржавчина на защелке, значит, давно здесь валяется, до события преступления.
О'Шонесси оглянулась в сторону моря, откуда надвигался рассвет. Под лестницей, по которой она спустилась на пляж, мелькнул огонек. Там все еще работал Макгир. Его оранжевый дождевик выделялся на темном фоне стены. Она видела, как он поднес к губам микрофон, и появилось белое облачко пара от дыхания.
Под настилом гулко отдавались шаги наверху и плеск капающей воды. Влажный песок похрустывал у нее под ногами. Луч фонарика остановился на металлическом предмете под трубой. Келли нагнулась и подняла золотые женские наручные часики. Совсем новенькие. По положению браслета она сообразила, что их не уронили, а оставили намеренно. Зачем? Чтобы часы нашли?
О'Шонесси погасила фонарик, подняла юбку до пояса, перекинула через трубу одну ногу, потом другую. По отлогому склону берега стала подниматься вдоль нее вверх, к улице. Вскоре ей пришлось нагнуться: голова почти упиралась в бревна настила. В рации потрескивало, слышались голоса, но Келли целиком захватили граффити. Надписи были самые разные: «Чемпионы 94-го», «Эллисон обхаживает Кристи», «Битлы», «Курт Кокаин», «Я люблю Пола», «Пэт любит Роки», «Стервоза Сью», «Салют торговым морякам»…
«Кто тут бывает? – думала О'Шонесси. – Бродяги, пьяницы, наркоманы? Неужели жертва пришла сюда добровольно?»
Раньше она никогда не задумывалась, что́ происходит под людной прогулочной эстакадой вдоль берега. Она выросла в Уайлдвуде и часто бывала с компанией на пляже, даже на пирс ходила с девчонками, но никогда не подозревала, что под эстакадой течет своя, особенная, жизнь. Ей ни разу не пришло в голову, что у нее под ногами кто-то есть. Келли попыталась сейчас представить, как завсегдатаи этого подполья сидят здесь: покуривают травку, попивают пиво, расписывают краской из пульверизаторов бревна.
О'Шонесси вышла из-под эстакады и приблизилась к стоянке. Тускло поблескивал мокрый асфальт. Люди в форме столпились вокруг аварийного автокрана. К тяжелому крюку цепляли темно-зеленый «эксплорер». Правый передний баллон спущен. Около него лежал домкрат. На заднее сиденье брошен женский жакет. О'Шонесси уже знала, что́ обнаружили в кармане жакета: разорванный пакетик с презервативом и тюбик губной помады.
Она посмотрела в сторону Атлантик-авеню и задумалась. Если эта женщина находилась около своей машины, когда на нее напали, почему она не побежала на освещенную улицу, а оказалась под темной эстакадой?
Келли отстегнула рацию, поднесла к губам микрофон:
– Третий патрульный экипаж.
– Третий патрульный слушает.
– От Рэндалла что-нибудь есть?
– Так точно, лейтенант. Говорит, объездил и обзвонил все больницы и морги. Никаких результатов. Сейчас проверяем по суточному сообщению полиции штата.
– Хорошо. Конец связи.
Через час она была в управлении на Пасифик-авеню с поллитровым пластиковым стаканом горячего кофе. Ей хотелось есть, но после того, как она бросила курить, сильно прибавила в весе.
О'Шонесси заглянула в сержантскую каптерку. Там Макгир разговаривал по телефону.
– Есть новости? – прошептала она.
– Шеф пришел, – сообщил он, прикрыв трубку рукой.
Меж столами сотрудников Келли прошла в свой кабинет, отгороженный стеклянными перегородками от остального зала.
На диванчике Лаудон листал старый номер «Нью-йоркера».
– Приветствую вас, шеф, – произнесла она, ставя стакан с кофе на стол. Потом сняла накидку, стряхнула и повесила на вешалку.
Лаудон закинул ногу на ногу.
– Услышал по рации, что ты возвращаешься. Дай, думаю, зайду.
Руки у О'Шонесси были грязные, лоб испачкан чем-то черным, колготки в нескольких местах порваны.
– Как ты, ничего? – спросил Лаудон.
– Нормально, – ответила Келли, садясь и открывая крышку стакана с кофе. – Только вот снова оделась не по погоде, – добавила она, чихнув.
– Будь здорова! – Лаудон отложил журнал.
– Хотите кофе?
– Нет, спасибо.
На столе у О'Шонесси лежал конверт с фотографиями места происшествия, сделанными сегодня утром. Полицейский фотограф даже успел отпечатать их.
О'Шонесси скинула туфли и стала под столом потирать ступню. Затем сделала несколько глотков кофе и достала из сумки служебный блокнот.
– Преступление совершено недавно, от пяти до десяти часов назад. Потерпевшая пока не найдена. Я считаю, что произошло похищение. Одна женщина утром выгуливала на пляже собаку. Пес вдруг рванул под эстакаду. Когда Трезор выбежал оттуда, морда у него была окровавлена. Хозяйка подумала, что собака поранилась обо что-то острое, но никаких повреждений не заметила. – В зале зазвонил телефон. Лаудон встал и прикрыл дверь. – Тогда женщина по мобильнику набрала девять-один-один, и мы выслали патрульную машину.
Лаудон вскрыл конверт и высыпал снимки на стол. На них виднелись отпечатки ладоней на сваях, следы крови на трубе и на песке.
– Наши люди, прибывшие на место происшествия, обнаружили на общественной стоянке «эксплорер» с незапертыми дверцами и вставленным ключом зажигания. Передний баллон на левой стороне был спущен из-за боковых проколов. На заднем сиденье – женский жакет, но в нем никаких документов. Правда, под щиток у ветрового стекла была засунута регистрационная карточка. Номерной знак ей соответствует. Машина зарегистрирована на имя Джейсона Карлино, проживающего на Фэринг-уэй, дом 10. Это на Норт-Бич. Я послала туда людей, но дома никого не оказалось. Соседи сообщили, что он является главным администратором в консалтинговой фирме средств коммуникации и часто бывает в отъезде. – О'Шонесси отхлебнула кофе и продолжила: – Жене Карлино под сорок, зовут ее Элизабет, заведует детским садом на Нью-Йорк-авеню. У них есть дочь Энн, ей… – О'Шонесси заглянула в блокнот – семнадцать лет. На двери дома мы оставили записки, и каждый час им звонят по телефону. Ни слуху ни духу. Макгир оставил сообщение на их автоответчике. Вероятно, уехали на праздники. Но тогда как объяснить машину на стоянке?
Лаудон одобрительно хмыкнул.
– Фирма, где служит Карлино, – «Эчо энтерпрайсис». У нас есть его рабочий телефон. Получили от охраны фирмы. – О'Шонесси сделала несколько глотков кофе и полистала блокнот. – Наши люди прочесали место происшествия и весь пляж. Никаких результатов. Опросили дежурных двух заведений на Атлантик-авеню, которые открыты допоздна, – «Тексако» и «Севен-илевен». Никто не заметил в тот вечер ничего подозрительного. Вы же знаете, как у нас в мае – город словно вымер.
Сержант Макгир подошел к перегородке кабинета О'Шонесси и приложил к стеклу листок бумаги. На нем было написано: «Девочки дома с Тимом. Пропал кот». Лейтенант вздохнула, помахала сержанту рукой в знак благодарности и снова углубилась в свои записи.
– Утренняя смена управления общественных работ заступает в четыре. Макгир попросил рабочего на свалке переворошить вчерашний мусор.
– Что еще? – произнес Лаудон.
О'Шонесси развернула веером фотоснимки, вытащила нужный.
– Как показывает цепочка следов крови, жертва шла вдоль сточной трубы и попыталась спрятаться под эстакадой. – Она показала на смазанные пятна. – Здесь ее и настиг преступник. А вот тут… – ее палец опустился к нижнему краю фотографии, – я нашла женские наручные часы. Полагаю, их оставили специально.
Лаудон пристально посмотрел на нее.
– Вчера вечером шел сильный дождь, все смыло. Песок очень сыпучий, на нем отчетливых следов не остается. Может, нам повезет с тем, что обнаружено в автомобиле.
– Пусть сделают анализ крови, – сказал Лаудон. – Вдруг она принадлежала какому-нибудь животному? Я тут всякого насмотрелся.
– Я уже подумала об этом. Мейерс передал образцы крови, она человеческая, первой группы.
– Да, – кивнул Лаудон, как бы понимая, что глупо надеяться на утешительные результаты.
– За последние сутки в обе больницы женщины не поступали. Я проверила.
– Мы можем попасть в дом Карлино?
– Макгир звонил Гамильтону, тот уже работает с прокуратурой.
– Молодец, Келли. Если возникнет что-нибудь новое – сразу мне.
– А журналистам? – быстро спросила О'Шонесси. – Что им сказать?
– Ничего. Надо, чтобы ты сначала пообщалась с членами семьи потерпевшей. Не стоит пока поднимать шум.
– Надеюсь, нам удастся связаться с семьей Карлино, и мы узнаем, кто пропал, мать или дочь. Но мне хотелось бы, чтобы в вечерних новостях телевизионщики показали фотографии обеих женщин.
– Поступай как считаешь нужным. Моя помощь требуется?
О'Шонесси покачала головой.
– Ты слышала, что случилось в Элливуде?
– Я пошлю туда Макгира, как только здесь закончим. А потом и сама заеду.
– Незачем тебе туда ездить. Я был там. Тело в морге, дом оцеплен, все под контролем.
О'Шонесси удивленно приподняла брови: с какой стати шеф заинтересовался происшествием в доме для престарелых?
– Нашли что-нибудь подозрительное?
– Ничего особенного. Все свидетельствует о том, что это несчастный случай. Хотя, честно говоря, мне не нравится, когда в темноте падают с лестницы и расшибаются насмерть. Даже в доме для престарелых.
– Может, старику отомстили за то, что жульничал, играя в карты.
– Или он приударил за какой-нибудь старушкой, и об этом узнал ее ухажер. – Лаудон усмехнулся. – Между прочим, я знал погибшего. Его зовут Эндрю Марки. Он служил капитаном полиции, когда я начинал.
– Правда?
– Но он плохо кончил. Связался с преступной группировкой в Атлантик-Сити и угодил на несколько лет в тюрьму.
– Вот почему вы помчались в дом престарелых…
– Нет, – покачал головой Лаудон. – Все это теперь уже древняя история. Просто мне было любопытно выяснить, как это падают с лестницы.
– От меня в деле ничего не требуется?
– Ничего. Вскрытие все покажет. А у тебя у самой сейчас хлопот много. Так что поезжай домой, переоденься в сухое и найди своего кота. А вместо себя Макгира оставь. Он парень толковый.
К девяти вечера О'Шонесси вымыла посуду после ужина, положила оставшиеся куски холодного мяса в миску Честеру и, уложив девочек спать, переоделась в спортивный костюм. Тим находился с дочерьми до ее прихода. Он хотел поговорить о том, как им быть дальше, но она не стала его слушать. Может, она еще не отошла от утренних впечатлений или просто не захотела никаких объяснений.
В спальне О'Шонесси вставила запись в кассетник и села на тренажерный велосипед. В одной руке у нее был черенок сельдерея, от которого она откусывала по кусочку, в другой пульт управления.
«– Время – 5 часов 40 минут 20 секунд, – донесся голос из плейера. Послышалось потрескивание, и дежурная отчетливо произнесла: – Служба спасения. Говорите.
– Меня зовут Кэти Раш, – произнес женский голос с сильным южным акцентом. – Я не здешняя, нахожусь в гостях у родных. Голова разболелась, дай, думаю, пройдусь. Заодно Трезора выгуляю, чтобы он утром людей в доме не будил. Иду я, значит, по пляжу, и вдруг мой пес ка-ак кинется под эту самую эстакаду. Выбегает, морда в крови. Напоролся, думаю, бедный, на что-нибудь. Но нет, смотрю, морда цела. Значит, там что-то неладное, под эстакадой, а идти туда боюсь, потому как темень…
Дежурная спокойно перебивает ее:
– Говорите, это под эстакадой?
– Ага, под ней. Недалеко большой причал протянулся, а на нем карусели и все такое…
– Это возле улицы Рио-Гранде?
– Не знаю, я только на праздники сюда приехала. На ней еще магазинчик на углу, „Тип-Топ“ называется.
– На эстакаде, там, где лестница, должен быть столб с указателем улицы – видите?
– М-м… Ага. Рио-Гранде, как вы и сказали.
– Все верно, мэм. Следовательно, вы у пирса Стрейера. Может, подождете несколько минут? Покажете нашему сотруднику то место.
– Ага, подожду.
– Спасибо, Кэти. Он уже едет. Желаю удачи».
Щелчок, запись закончилась. О'Шонесси продолжала крутить педали, думая, что вот-вот у нее раздастся телефонный звонок. Макгир, вероятно, уже связался с кем-нибудь из семьи Карлино.
О'Шонесси вспомнила, что она ощутила там, под эстакадой. Ей будто открылся неведомый и мрачный мир: надписи, пивные банки, россыпь окурков, какие-то люди прячутся, словно в подземелье. Полиция знала, что там идет торговля наркотиками. Парк потерял свою притягательную силу. А ведь именно там летом тусовались подростки. Даже зимой при хорошей погоде их было полно.
Неужели Энн пошла туда, чтобы купить таблеток или травки?
О'Шонесси перестала крутить педали и в блокноте, что лежал рядом с тренажером, написала: «Проверить по станциям обслуживания и автомастерским, не производили ли ремонт шины».
Почему не звонит Макгир? С момента происшествия миновало почти двадцать часов, а они до сих пор не установили личность жертвы.
О'Шонесси приняла душ, нырнула под одеяло и попыталась читать.
Макгир позвонил в одиннадцать. Получен ордер на обыск дома Карлино. Он был там, отпер дверь ключами охранной службы, прочесал помещение и послушал сообщения на автоответчике. Молодой женский голос просил Энн немедленно позвонить. Молодой мужской голос сказал: «Звякни, когда сможешь».
На настенном календаре помечены праздничные мероприятия в школе, даты ближайших визитов к дантисту и число, когда нужно менять масло в моторе «эксплорера». Сегодняшний день, 1 мая, был подчеркнут, и написано «Даллас». В столовой Макгир нашел адресную книгу и, уходя, оставил записку с просьбой позвонить в полицию по возвращении.
О'Шонесси слышала, как у Макгира зазвонил другой телефон.
– Подождите, лейтенант, может, это они, – сказал он.
Через пять минут Макгир снова взял трубку.
– Да, это мистер Карлино звонил. Он с женой в международном аэропорту Далласа. Энн здесь, в городе, гостит у подруги, ее зовут Дженни Вул. Я проинформировал его, что мы нашли его машину. Он ответил, что сейчас на ней дочь ездит. Получив наше сообщение, он сразу позвонил подруге дочери, но телефон у нее был занят. Я сказал, что немедленно еду к Дженни Вул и перезвоню ему. Карлино, конечно, потрясен исчезновением дочери. Они с женой уже взяли билеты на очередной рейс. Вы завтра в Трентине на конференции будете?
– Да, но ты все-таки позвони, как только поговоришь с Дженни. А я в самолете высплюсь.
Макгир позвонил в час ночи.
– Дженни говорит, что Энн соврала, будто гостит у нее. Когда родители уезжают, у нее дома ее парень ночует.
«В десять вечера Энн должна была встретиться со своим дружком на пирсе».
О'Шонесси посмотрела на упаковку антиникотиновой жвачки на туалетном столике, но решила воздержаться.
– А она не боится, что родители могут позвонить Дженни, а ее там не будет?
– Девчонка все продумала. Мать обычно звонит ей утром, но не рано, так что после ночных забав она успевает приехать из дома к подруге. Она уже раза три-четыре так делала. Родители Энн и Дженни незнакомы, потому маловероятно, что обман раскроется.
– А Дженни не встревожилась, когда вчера утром Энн не появилась у нее?
– Еще как встревожилась, но решила, что подруга надралась и не может проспаться. А тут как раз звонит мать. Ей пришлось соврать, что Энн вышла в магазин за апельсиновым соком.
– Кто ее парень?
– Ларри Уайлдер. Дженни уже связалась с ним.
«Ну и ну», – подумала О'Шонесси, встав с постели и взяв жвачку с туалетного столика.
– Ларри Уайлдер, сын Бада?
– Да, самый старший. Ему двадцать два года. Он показал, что, когда Энн пришла на свидание, между ними вспыхнула ссора. Ей не понравилось, что он зубоскалит с другой девчонкой. Тогда он пошел выпить с ребятами, а Энн осталась на пирсе. Он полагал, что она пойдет домой.
– Съезди к нему, попроси разрешения осмотреть его автомобиль. Если заупрямится, получи ордер. Кто-то же должен был отвезти ее домой, значит, у него в машине следы крови.
– Сейчас еду.
– Да, и еще вот что. Проверь, когда и каким рейсом родители Энн летели в Даллас. Сопоставим факты и то, что говорит Карлино.
– Скажу Рэндаллу, чтобы он сделал это.
– Хорошо. Как только Карлино вернутся, возьми у них фотографию Энн. Ее надо показать по телевизору в вечернем выпуске. А я составлю материал для прессы и перешлю его тебе по факсу.
– Все?
– Да.
О'Шонесси легла в постель, пожевала «никорету».
Через полчаса ее разбудила девятилетняя Регина – во фланелевой пижамке, сонная. Они лежали, тесно прижавшись друг к другу, но О'Шонесси не спала.