Уайлдвуд, штат Нью-Джерси

Суббота, 7 мая

Когда О'Шонесси приехала домой, Тим уже ждал ее на передней лужайке. Девочки сидели с няней на ступеньках крыльца. У каждой был за плечами рюкзачок. Настала суббота и очередная неделя их побывки у отца.

Она обняла дочек, и те кинулись к отцовскому джипу.

– Девчонки, вы слушайтесь папу! – крикнула она им. – И не забудьте пристегнуть ремни.

– Не забудем, ма, не забудем, – притворно закатила глаза старшая.

О'Шонесси перехватила взгляд Тима, кивнула и отвернулась расплатиться с няней. Она знала: ему хотелось, чтобы она тоже подошла к машине, но держала марку.

На обед Келли съела баночный суп с тунцом, накрошив туда крутое яйцо, и несколько подсоленных крекеров. Потом вытерла мебель, пропылесосила комнаты, загрузила бельем стиральную машину и испекла сладкие булочки для школьного благотворительного кружка.

Усевшись в кресло-качалку, Келли включила телевизор. Она его не любила, и потому нехотя прошлась по каналам, пока не надоело. Что же все-таки им с Тимом делать?

В качестве временной меры они условились, что одну неделю девочки живут у нее, другую у него, или у его матери, если ему не позволяла работа. Свою свекровь Келли любила, девочки тоже ее любили, так что особых проблем не было. Они уже потеряли одну бабушку: мать Келли умерла прошлой осенью.

Тем не менее постоянные переезды начали сказываться на успеваемости дочерей. На прошлой неделе классная руководительница прислала записку, сообщала, что Регина два дня не делает уроки.

Вдобавок ко всему О'Шонесси надоело собирать в рюкзачки девчоночьи вещи, а на следующей неделе разбирать их. Нет, девчонкам нужен настоящий дом, постоянная постель, постоянное место для занятий. Они с Тимом должны одуматься.

Господи, младшей всего восемь лет. Сейчас семья, можно сказать, распалась, а что будет через десять лет? Мало ли что может случиться за это время. Появится мачеха? Или отчим? Такие кризисы не шутка.

О'Шонесси зажгла ароматизированную свечку и подумала, не залезть ли в ванну. В этот момент зазвонил телефон.

– Привет! Ты дома?

– Где мне еще быть? Я считала, ты занимаешься серфингом в Боготе.

– Нет, поплавал на яхте в Балтиморе. Только что вернулся, теперь можно и повеселиться, как ты смотришь?

– Кларк, я же говорила, что не умею веселиться.

– Ничего, я тебя научу.

– Даже представить твое учение страшно.

– Ты ресторан «У Киссока» знаешь? У них там креветки замечательные с приправой. Посидим, поедим. В девять устроит? Ты меня по бубенцам узнаешь.

– Захвати что-нибудь еще помимо бубенцов. – На телевизионном экране человек в шортах держал перед камерой змею. – Хорошо, в девять. Но допоздна я сидеть не буду.

Кларк Гамильтон был окружным прокурором округа Кэп-Мэй. С Келли он держался игриво, хотя границ не переходил, и эта игривость свидетельствовала о том, что она ему нравится. Келли не догадывалась, откуда он знает об ее отношениях с Тимом, но через месяц после их разрыва Кларк появился у нее в кабинете и стал расспрашивать о каком-то пустячном деле. Она знала, для чего он действительно приходит, потому что три или четыре раза ему отказывала.

Кларк был высокий привлекательный мужчина, может, даже слишком привлекательный для полусонного Уайлдвуда, из состоятельной семьи. Окружные прокуроры в этой части Нью-Джерси не ездят на «порше» и не живут в особняках на берегу океана. Одевался он в тысячедолларовые костюмы, на левой руке поблескивал платиновый «Ролекс». В довершение всего Кларк часами не выходил из гимнастического зала и побывал в некоторых экзотических странах. Он плавал на плоту по Амазонке, а в Непале забирался на какие-то вершины.

Естественно, что имя такого видного мужчины было в Уайлдвуде у всех на слуху. О нем сплетничали в парикмахерских, в супермаркетах, даже в церкви. Веселый, обходительный, а его родня со связями. Дока в делах, но изворотливостью своей не пользуется. В его машину бросили бомбу, и ему пришлось сделать пластическую операцию. Вообще, у Кларка было немало проблем: карты, спиртное, наркотики. Его жена скончалась таинственным образом, о чем одинокие дамы возмущенно судачили, но все пали бы на колени, переступи он порог их дома.

О'Шонесси считала Кларка умным, любящим позабавиться. Но мужчина ей сейчас был не нужен. У нее две дочери и новая работа, которая отнимает много времени. Знакомство с Кларком вызывало в ней чувство вины из-за того, что она разводится с мужем и бывает на людях с холостыми мужчинами. Если бы Тим не был последним болваном, Келли не пришлось бы гадать, что думают люди, когда видят ее в обществе окружного прокурора.

Тим относится к ней хорошо. Добрый, заботливый, великодушный. Любит девочек и великолепен в постели. В сущности, в нем есть все, о чем может мечтать женщина, если не считать одной немаловажной детали: он мужчина, а мужчины, как известно, глупые, безрассудные, бездарные существа, перекати-поле, которых носит по земле с единственной целью – они ищут с кем бы потрахаться.

К глазам подступили слезы. Келли сделала три глубоких вдоха-выдоха и начала усиленно жевать жвачку. Она знала, что трех месяцев не хватит, чтобы отойти от Тима, забыть его. Но она устала мучиться всякий раз, когда думала о нем. Черт бы его побрал, пусть катится на все четыре стороны! Предательская слеза все-таки упала. Келли смахнула ее пальцем. Жизнь продолжается. Вечером Кларк Гамильтон составит ей компанию. Последнее время она чаще сидит в одиночестве.

О'Шонесси приняла душ, надела юбку и водолазку в тон, причесалась, подкрасилась. На улице было прохладно, и она взяла кожаную куртку. Если Кларк понимает, что после ужина они разойдутся по своим домам, то все будет хорошо.

Проезжая по Атлантик-авеню, О'Шонесси заметила, что многие магазины открылись после зимы: в витринах горел свет. Из Ки-Уэста постепенно возвращались дрозды. Они там зимуют.

Мерно качались дворники, смывая с ветрового стекла влажный, идущий с океана туман.

О'Шонесси остановилась под неоновой надписью «Ресторан „У Киссока“». На противоположном углу стоял автомобиль Гамильтона. Она часто видела его машину у здания суда и называла ее «серебристая с откидным верхом», пока Макгир не поправил ее: стального цвета, не серебристая. Ох уж эти мужчины!

В ресторане всегда царил полумрак, горели свечи. Из кухни доносился аромат кипящих креветок. Звучали приглушенные голоса. Начало мая, а в баре уже полно народу. Большинство – туристы, открывающие летний сезон, но там находился и недавно разведенный Бен Кинг, владелец стриптиз-клубов. Рядом с ним сидел Ян Винкельман, служащий банка, причем не один. О'Шонесси удивилась, но вот мелькнула белозубая улыбка Кларка Гамильтона, и она поняла, что через минуту-другую ее тоже будут рассматривать как под микроскопом.

Кларк стоял за ее стулом, когда она садилась.

– Каким пойлом травимся? Я всегда думал, что ты ромовая женщина.

– Нет, мне «Маргариту».

Кларк откровенно любовался ею. Белокурые с рыжеватым отливом волосы свободно спадали на плечи, на тонко очерченном подбородке ямочка, на губах поблескивающая помада.

– Ну как, готовы выпить? – спросил из-за стойки бара Киссок.

– Всегда готовы! – шутливо отозвалась О'Шонесси.

– Как Гас? – посерьезнел Киссок.

Она удивленно посмотрела на мужчин.

– Славная пара, таких людей я не встречал. Не могу поверить, что это правда.

– Постойте-постойте, о каком Гасе вы говорите? – Единственный Гас, которого она знала, был Гас Мейерс, ведавший химической лабораторией при их управлении, которого она видела два часа назад.

– Ну вот, дернул меня черт за язык. – Киссок оперся руками о крышку бара, потом налил в бокал текилы. – Это насчет Агнессы. Рак желудка у нее. Доктора считают, не выживет.

– Не может быть! – озадаченно произнесла Келли.

– Я такой женщины никогда не видел. Может, еще поправится.

О'Шонесси знала, что несколько месяцев назад, в праздники, у Агнессы начались колики в животе, и он возил ее в больницу, думал, что язва. Агнесса к тому же нервничала из-за скоропостижного развода младшей дочери и ее переезда к родителям и из-за того, что ей пришлось поместить отца в пансион для стариков. Гас тогда первый и единственный раз говорил о своих бедах.

– Будем надеяться, что у них все обойдется, – сказала она Кларку.

В руках у вернувшегося Киссока был смеситель. Он налил «Маргариту» Келли, а потом поставил бутылку пива Кларку. Через заднюю дверь вошли двое посетителей, и он поспешил им навстречу.

О'Шонесси обвела взглядом зал, к счастью, знакомых лиц не было.

– Изучим меню или сразу закажем креветки? – спросил Кларк.

Ей нравились его руки: тонкие пальцы, аккуратно подстриженные ногти. Помимо «Ролекса», других украшений на нем не было.

– Начнем с креветок.

– Знаешь, меня немного удивило, что ты согласилась выйти сегодня из дома.

– А я удивилась, что ты позвонил мне. – Келли подняла свой бокал и сделала несколько глотков.

Он посмотрел на ее руку. На безымянном пальце по-прежнему было обручальное кольцо.

– Вы же расстались, правда? – тихо произнес он.

Она кивнула.

– Надеюсь, ты не допустила ошибку?

– Я же здесь. – Келли похлопала Кларка по руке. – Не волнуйся, все в порядке.

Бен и Ян терли лотерейные билеты и пили какую-то прозрачную жидкость. Ян поймал ее взгляд, и она подумала, что у него заговорщический вид.

– Я еще не привыкла к этому! – вырвалось у нее. – Не привыкла к разводу. Ты ведь знаешь наш Уайлдвуд. О тебе сразу начинают сплетничать. Но я даже не уверена, что у нас с Тимом все закончено. Нам еще надо о многом подумать и многое решить.

Главное, о чем им предстояло подумать, – это, конечно, Регина и Марсия. Каждый раз, приезжая после недельной побывки у отца, они спрашивали мать, когда же возвратится домой папа. Сначала О'Шонесси полагала, что девочек подговаривает Тим, но чем дольше об этом размышляла, тем больше убеждалась, что они действительно этого хотят. Мама и папа должны устроить так, чтобы всем было хорошо.

Келли потянулась к своей сумочке и достала упаковку «Никорет».

– Никак не отделаюсь от дурной привычки, – вздохнула она, кидая жвачку в рот.

– Не знал, что ты курила.

– Начала, когда сдавала на сержанта. Глупо, конечно, но это помогало мне расслабиться. Затем только на работе курила и когда выбирались с Тимом в ресторан, то есть почти никогда. – О'Шонесси выглядела смущенной. – Мы много времени уделяли девочкам.

С каждой минутой посетители ресторана становились веселее. Энди Уильямс запел «Реку под луной», песню, от которой Келли с тех пор, как умерла мама, хотелось плакать. Последнее время причин для слез появилось еще больше, а где-то она читала, что если у человека глаза на мокром месте, значит, он впал в депрессию.

– А ты не был женат? И детей нет?

– Однажды чуть не женился, но в последнюю минуту сбежал, – улыбнулся он. – Вернее, она сбежала.

Кларк нравился Келли еще и потому, что он не занят лишь самим собой, как часто водится у юристов и служащих органов правопорядка.

– Знаешь, я впервые в ресторане с тех пор, как разошлась с Тимом, – заметила Келли.

– Я не удивлен. Вижу, как ты нервничаешь.

– Сегодняшняя наша встреча не похожа на любовное свидание, она какая-то странная. Не принимай это на свой счет. Все дело во мне.

Принесли креветки. Они ели, и Кларк рассказывал о парусном путешествии в Мэриленде. У них добрая традиция отмечать дни выпуска общим сбором бывших однокурсников юридического факультета. Они снимают в Балтиморе большую яхту и плывут до Сент-Майкла на другом берегу Чесапика.

Они говорили о погоде и о том, какими были в детстве. О деле, которое вел сейчас Кларк. О похищении Энн Карлино и о бывшем капитане полиции, который упал с лестницы и сломал шею за пять дней до того, как его дочь в Филадельфии застрелили в магазине дамской одежды.

Келли заказала вторую порцию «Маргариты» и подумала, что ей хорошо с Кларком. Образованный, обходительный, общительный. И собой недурен, очень даже недурен… Чего же в нем не хватает?

– Что, если мы заглянем к Траперу и выпьем на посошок? Там словно новых сил набираешься.

– В танцзал нам, старикам? – засмеялась О'Шонесси. – Нас туда просто не пустят.

– Да ладно тебе! Ты же не станешь уверять меня, что не умеешь танцевать. И потом, это рядом. – Он взял ее за руку. Неужели Кларк всерьез предлагает пойти на танцульки? – Давай заглянем для забавы. – Он улыбнулся пожилой паре, шедшей к двери.

Келли подумала о Тиме. Хотелось, чтобы ее почаще брали за руку.

* * *

Ветер гнул верхушки деревьев. В свете уличных фонарей Келли подъехала к дому и вошла через незапертую кухонную дверь. Наступила полночь, она устала, но знала, что слишком взвинчена и не уснет. Достав из холодильника бутылку минеральной воды, Келли уселась в кресло-качалку и стала смотреть, как за окном сквозь дождь посверкивают молнии.

Она откинула голову, закрыла глаза, вспомнила, как они поцеловались.

От Трапера они вышли держась за руки. А это неплохо – потанцевать. Тим – самый лучший на свете муж и отец, но он ни разу не водил ее на танцы. Ни разу.

Было уже поздно, когда они вернулись. Ресторан закрылся, свет был погашен, посетители разошлись по домам. Келли надеялась, что никто не обратил внимания на ее автомобиль, стоящий у входа. И тут на нее накатила бесшабашная удаль, какую она испытывала только в молодости.

Потом она сидела в машине Кларка в тепле, в темноте, в полной тишине, если б не шорох дворников, смывающих со стекла капельки дождя.

– Спасибо за прекрасный вечер, – произнес он.

«А он недурен, очень даже недурен», – снова подумала Келли.

– Тебе тоже спасибо. Отлично провели время.

Она подвинулась к дверце, но Кларк взял Келли за руку, притянул к себе и поцеловал в губы.

Она не целиком поддалась ему, но и не отодвинулась. Поцелуй был долгий и сладкий. От Кларка хорошо пахло, и прикосновения его были приятны. Да, черт возьми, ей было приятно, что он трогает ее. Затем он отпустил Келли и прислонился лбом к ее лбу.

– Могу я надеяться, что мы снова увидимся?

Келли нащупала замок на дверце, открыла ее.

– Да! – сказала она, выходя из машины под дождь.

* * *

Сайкс сидел в кабине своего грузовика на общественной стоянке в начале Кресс-стрит в нескольких кварталах от эстакады. Наступил субботний вечер, но стоянка была почти пуста. Еще месяц, и пляжи и эстакада наполнятся людьми. По всему берегу понесется музыка с колеса обозрения, с качелей и пиратского корабля.

На ветровике оседал влажный туман с океана. Оттуда несло запахом рыбы. Поодаль уходил в море пирс Стрейер.

Здесь Сайкс провел свою юность. Встретил Сьюзен Марки.

Сайкс был в зеленой робе с нашивкой на нагрудном кармане – «Уайлдвуд». Грубые зеленые штаны и сапоги, замызганные грязью и кровью.

Работу в родном городе ему предоставила администрация Нью-Джерси – водить мусорную машину от управления общественных работ. Доктора говорили, что он протянет года полтора, если будет принимать специальные таблетки и являться на внутривенные вливания. Но боль в шее усиливалась, и настанет день, когда он не сможет передвигаться самостоятельно. Тогда власти поместят Сайкса в инвалидный дом, где ему обеспечат уход. Сайкс не имел ни малейшего желания попасть туда.

Работа, которую ему предоставили, была плохой. Ее считали самой нижней ступенью в санитарной службе города. Народ, занятый в ней, называл его машину «мясным фургоном». В его обязанности, помимо прочего, входило подбирать дохлых собак, кошек и всякую животину и свозить их в городской мусоросжигатель. Даже парни, помогающие шоферам менять заполненные мусорные баки на пустые, зарабатывали больше его. Но Сайкс трудился не ради денег, а для того, чтобы властям не вздумалось покопаться в его прошлом.

У его работы был свой плюс: он занимался ею в одиночку, а значит, делал что хотел. Сайкс, естественно, должен был отвечать на вызовы по рации своего босса или дежурного полицейского, если требовалось увезти какую-нибудь дохлятину с улицы или автомагистрали. В остальное время просто колесил по городу.

Работал Сайкс в третью смену, когда в управлении дежурил один и тот же мужчина, который все восемь часов торчал перед экраном компьютера.

Никто ни разу не проверял, как ему работается. Никто не спросил, чем он занимается. Сайкс был как человек-невидимка на Атлантик-авеню.

Услышав голоса, Сайкс посмотрел в зеркало заднего обзора. Кто-то сходил по ступенькам с эстакады. В свете мерцающего галогенного фонаря он увидел на стоянке поблизости от своего грузовика две легковушки – красную «миату» и «линкольн».

Чтобы его не заметили, Сайкс спустился с сиденья вниз. Мимо, разговаривая, прошли мужчина и женщина. Он выглянул. Женщина приблизилась к спортивной машине. Мужчина расстегнул ей пальто и начал гладить ее по груди и бедрам. Она смеялась, стараясь вырваться, наконец открыла дверцу автомобиля и скользнула на сиденье. Затем подняла боковое окно поцеловать на прощание спутника. Тот постучал по крыше ее машины и двинулся к своему «линкольну».

Громко сигналя, он рванул в сторону Атлантик-авеню. «Миата» пока стояла на месте. Женщина зажгла в салоне свет и подкрашивалась перед зеркальцем. Затем свет погас, зажглись передние фары, и машина тронулась с места.

– Давай, родненькая, – сказал себе Сайкс, – вези меня домой.

Сам он включил фары, только когда «миата» выехала на Атлантик-авеню. С нее женщина свернула на Нью-Джерси-авеню, оттуда к Сосновой пустоши. Доехав до пустоши, она свернула влево к ручью, затем взяла на запад и на Уайлдвудский бульвар. Движение на нем было редкое, поскольку туристический сезон не наступил. В зеркальце заднего обзора она могла видеть лишь фары идущей за ней мусорной машины.

Сайкс заметил, что «миата» выбралась на Грин-роуд, и увеличил скорость, чтобы сократить расстояние между ней и своей колымагой. В кузове у него гремели цепи, руль ходил в его руках. Когда до «миаты» оставалось метром двадцать, Сайкс потянулся к робе и достал из внутреннего кармана пистолет. Поравнявшись с ней, включил желтую мигалку. Женщина выглянет, и он прострелит ей баллоны.

Сайкс уже выехал на параллельную улицу, когда увидел позади себя фары. Они быстро приближались. Он сбросил газ и покрепче вцепился в руль. Легковушка уже была совсем рядом, он видел очертания мигалки на крыше.

– Черт! – выругался он сквозь зубы.

Сайкс знал, что ему сунут в рот пробирку, и он не пройдет проверку на спиртное, а если легавые найдут к тому же пистолет, перед ним одна дорога – обратно за решетку.

– Ничего подобного! – прошипел он. Еще в тюрьме он принял окончательное и бесповоротное решение: если выйдет на волю, назад его не затащат.

Сайкс сбросил газ и двинулся со скоростью девяносто километров в час. Если легавый оставит его, «миата» уйдет подальше. Действовать придется не мешкая. Как только тот подойдет к его машине, он выстрелит, и дело с концом. Достаточно съехать с Грин-роуд, тогда никто не заподозрит водителя мусорного грузовика.

Фары были рядом. Патрульная машина висела у него на хвосте. Внезапно на ней зажглась синяя лампочка. Сайкс снова выругался, вцепившись в руль. Но в этот момент полицейский автомобиль обогнал его и развернулся, загородив дорогу «миате».

Еще не веря в удачу, Сайкс снизил скорость до восьмидесяти километров и начал нервно чесать болячку на шее. «Спокойнее, спокойнее», – мысленно говорил он себе. Вдох-выдох, вдох-выдох.

«Миата» уже съехала на обочину. Полицейский приблизился к ней. Сайкс, не глядя, проскочил мимо, на ближайшей развязке съехал с магистрали и погнал к городскому мусоросжигателю.

В кузове у него валялись два попавших под автомобильные колеса оленя, задавленная собака, чайка, крыса и какой-то странной расцветки кот, которого пришлось соскребать с асфальта лопатой. Собака была породистая, с ошейником и жетоном, но он и ее сбросил в огонь, чтобы не заниматься писаниной.

Вернувшись домой, Сайкс начал пить пиво – банку за банкой, банку за банкой. После такого везения ему надо прийти в себя.

А к тому времени женщина в красной «миате» была уже дома и возмущенно рассказывала мужу – мужу, которому наставляла рога, – как ее оштрафовали, хотя она и не думала превышать скорость. Полицейский просто придрался. Полицейский, спасший ей жизнь.