Все тезисы, антитезисы российско-латышской полемики в общем, хорошо известны. Пакт. Ввод войск. Репрессии, НКВД, Сибирь. Lettische SS. Карательные экспедиции… и т. д. Измерять меру относительной правоты — в километрах опубликованных газетных статей, или просто заявить, что у меня, россиянина, российские тезисы вызывают преимущественное доверие — все означает пополнение того моря пропаганды еще одним потоком.

И я здесь попробую привнести один объективный критерий, который, очень надеюсь, признают все стороны. Прозвучит, может несколько неожиданно, но критерий этот — факт наличия тяжелого вооружения, боевых самолетов в национальных воинских частях.

Допустим, СССР вторгся — Германия освободила — СССР опять завоевал. Или наоборот. А если рассмотреть результаты голосования самих латышей — но не бюллетенями в урнах, а штыками в строю? Примерно поровну разломило латышей в эти трагичные годы, в: Lettische SS-Freiwilligen-Legion и в 130-м Латышском гвардейском стрелковом корпусе.

Но есть же еще один, просто убийственный критерий.

Итак.

5 августа 1940 года Латвия вошла в состав СССР, пробыв в этом статусе менее 11 месяцев. («Репрессии, НКВД, Сибирь…» и т. д.) Ригу немецкие части группы армии Nord заняли стремительно, 1 июля 1941 года. Советские военкоматы просто не успели разослать повестки, и большая часть мужчин призывного возраста оказалась в распоряжении Германии.

10 февраля 1943 года — приказ Гитлера о создании «Латышского добровольческого легиона СС» (Lettische SS-Freiwilligen-Legion).

Весной 1944 года легион из добровольного стал обязательным.

Сформированы 15-я и 19-я дивизии. Командовали дивизиями немцы, генерал-инспектором легиона был латыш, бывший царский и латвийский офицер Рудольф Бангерский.

В конце 1943 года обе дивизии были отправлены под Ленинград. 16 марта 1944 года ими заткнули дыру на линии фронта в Великолукском районе. Там они впервые и встретились с земляками из 130-го Латышского гвардейского стрелкового корпуса и были жестоко разбиты.

В октябре 1944 года пути двух дивизий латышских СС разошлись. 15-я была выведена из Курляндского котла, расстреливала польских пленных в Померании, потом обороняла Берлин. В мае 1945 ее частям с генералом Бангерским удалась (и это практически главное их стратегическое достижение) откочевать под Шверин и сдаться американцам.

А 19-я дивизия, оставшаяся в Курляндии, капитулировала вместе с германской группировкой «Курланд» 9 мая 1945 года — после капитуляции в Берлине.

3 августа 1941 года приказ ГКО СССР о создании 201-й Латышской стрелковой дивизии — из латышей и других национальностей, ушедших вместе с отступавшей советской армией, а также из российских латышей. К осени 1941-го численность: 10 348 человек (51 % латышей, 26 % русских, 17 % евреев, другие национальности — 9 %). На 70 % — из добровольцев. Командир — полковник Янис Вейкин. В декабре 1941 года соединение участвовало в битве под Москвой. Пятидневные бои за село Елагино, в ходе которых был ранен командир дивизии Янис Вейкин и погиб дивизионный комиссар Эдгар Бирзитис, завершились взятием Нарофоминска. В честь этого названа станция «Латышская» Киевской железной дороги. В канун Нового, 1942, года дивизия в 30-градусный мороз вела бои за город Боровск, освободив его 2 января. После пополнения дивизию перебросили в район Старой Руссы, где она и встретилась со своими соотечественниками, воевавшими на немецкой стороне. (Бои особой жестокости, поражение «немецких латышей»). С 14 января 1944 года дивизия участвовала в боях за снятие блокады Ленинграда, где прославился подполковник Янис Райнбергс. Командуя сводным лыжным отрядом, он прорвался в тыл противника, захватил господствующую высоту в районе деревни Монахово и удерживал ее до подхода главных сил. Погиб в этом бою.

5 июня 1944 года сформирован 130-й Латышский стрелковый корпус, состоявший из двух дивизий. Командир: генерал-майор, а потом генерал-лейтенант Детлав Бранткалн. Корпус участвовал в освобождении Риги и вплоть до Победы вел бои в Курляндском котле. 18 000 награждены орденами и медалями. Трое — Герои Советского Союза(…)

Вроде бы симметрия: там и там — по две дивизии. По высоте достигнутых званий: наш генерал-лейтенант Детлав Бранткалн и групенфюрер SS Рудольф Бангерский.

150 000 в германской армии (считая полицейские батальоны).

130 000 в советской (считая 20 000 в партизанах и 30 000 — в подполье).

Даже возможные вопросы к проценту представителей титульной нации в советских латышских дивизиях отпадают: с самого начала возращения территории Латвии удельный вес солдат и офицеров латышской национальности растет, достигая к марту 1945 года — 82,5 %.

Теперь, конечно, следует извиниться перед советскими воинами-латышами войск за появление слова «симметрия». Еще раз подчеркну, я НЕ думаю сравнивать наших воинов с их карателями. Это просто сопоставление количественных начальных условий задачи, которое должны признать все стороны, даже, например, и сегодняшние националисты, даже и бывшая экс-президент Латвии Вайра Вике-Фрейберга, покровительствовашая ветеранам СС…

Далее — две картинки разной судьбы. Две разные войны.

1) В 1941 году сформирован 41 латвийский полицейский батальон по 300 человек каждый. Карательные операции: в Бикерниекском лесу расстреляно 46 500 человек, борьба с партизанами не только в Латвии, в Белоруссии, Псковской области, но и вплоть до Кавказа, где действовали 18-й и 27-й батальоны. В Белоруссии немецкая полиция передала охрану города Слоним 18-му латышскому полицейскому батальону и его командир Рубенис в тот же час отдал приказ об уничтожении гетто: расстреляно 2000 человек. Операция «Зимнее волшебство», 15 февраля — начало апреля 1943-го, более известная как «Освейская трагедия». 7 латышских полицейских батальонов в Освейском районе Белоруссии сожгли 183 деревни и расстреляли 11 383 человека, 14 175 жителей были вывезены на работы: взрослые в Германию, дети в Саласпилсский концлагерь. «Работа» в концлагерях — те же батальоны.

2) Солдаты и офицеры 130 латышского корпуса в первые дни после освобождения Риги участвовали в очистке улиц и площадей от завалов, восстановили водопровод, канализацию. Хлебопекарни Риги не работали, и автотранспорт корпуса взял на себя снабжение города.

Пропагандистская подборка фактов? Но есть ведь и другой предлагаемый мною критерий различия, применение которого, думаю, серьезно пошатнет позиции нынешних прибалтийских русофобов. Каковые позиции сегодня состоят в следующем:

1) Было две оккупации: русская и германская. Приравнивание их — как раз в русле той ПАСЕшной резолюции, уравнивающей СССР и гитлеровскую Германию.

2) Вслед за этим формальным уравниванием — долгая и тонкая работа по созданию впечатления, что русская оккупация была все же хуже и тяжелее германской.

На это работает и первый «Музей оккупации», созданный в Риге в 1993 году, на месте бывшего «Музея красных латышских стрелков». Основная цель музея: «свидетельствовать о том, что происходило с Латвией и латышским народом за время господства оккупационных властей в 1940–1991 гг.». Показан процесс включения Латвии в состав СССР, затем период немецкой оккупации. «Гитлеровская» экспозиция в несколько раз меньше, чем картины «советской оккупации» (которых набралось столько, что в 2005 году музей стали расширять). Сейчас средняя посещаемость музея: около 400 человек в день. В 2005 году музей посетил посол РФ в Латвии Виктор Калюжный. Его оценка (оставленная в книге посетителей): «Экспозиция очень однобокая, выпячивается только один период истории Латвии — советский, но и он изображается исключительно в черных тонах».

Помимо самой экспозиции, в здании действует и «кружок по интересам». Каждый год 1 апреля в музее проходит вечер антисоветских анекдотов. Президент Латвии Вайра Вике-Фрейберга, посетив Музей апартеида в Йоханнесбурге (ЮАР), рассказала его сотрудникам, что «…и в Латвии есть аналогичный Музей оккупации», и выразила надежду на возможный обмен опытом.

Через 10 лет после открытия «Музея оккупации» в Риге подобный музей открылся и в Таллине, где среди экспонатов также «представлены предметы и документы, связанные с репрессиями в отношении мирного населения Эстонии и депортациями в Сибирь в 1941 и 1949 годах».

На это же (уравнивание двух оккупаций) пытается работать и «Комиссия историков Латвии», основанная 13 ноября 1998 года по инициативе бывшего президента Г. Улманиса. В Комиссию вошли профессиональные историки, сотрудники «Музея оккупации» и Канцелярии президента страны. 4 рабочие группы действуют по направлениям:

1. Преступления против человечества на территории Латвии 1940–1941 гг. (руководитель проф. В. Берзиньш);

2. Холокост в Латвии 1941–1944 гг. (руководитель проф. А. Стран га);

3. Преступления против человечества на территории Латвии во время нацистской оккупации 1941–1944 гг. (руководитель проф. И. Фелдманис).

4. Преступления против человечества в Латвии во время советской оккупации 1944–1956 гг. (руководитель проф. X. Стродс).

Для вящей объективности, и ознакомления с историко-исследовательскими методами, разработанными на Западе, совместно с Министерством иностранных дел были подобраны иностранные члены комиссии и их включили в состав комиссии. Заседания комиссии с участием иностранных членов проходят два раза в год. Главная задача комиссии — исследование и осмысление темы «Преступления против человечества во время двух оккупаций».

Теперь я и предложу самый простой и убийственно объективный критерий оценки «двух оккупации». Это, как говорилось в начале главы: «тяжелое вооружение в национальных воинских частях».

Эта мысль у меня зародилась еще в 1990 году, когда я прочел в латвийском журнале «Родник» воспоминания бывших эсэсовцев. Тяжелые и грустные рассказы, даже при том, что самых садистских подробностей карательных операций там не приводилось. Была, однако и характерная, часто повторяемая деталь: их, латышские бунты, или даже просто небольшие конфликты с немецкими хозяевами. Самым характерным была легкость их подавления — и отнюдь НЕ из-за трусости латышских эсэсовцев, как раз наоборот, их угрюмое упорство в боях было широко известно. Типичная картина подавления была такая: вышедшая из повиновения часть окружалась немецкими танками, на них нацеливалась артиллерия, редко-редко по мере надобности подключалась авиация. А у бедолаг латышей — только « шмайссеры » и те самые СС-овские бляхи, которыми так наивно гордятся сегодня на парадах ветераны ваффен-СС. Два-три залпа и все. Руки вверх. Стройся. Зачинщики два шага вперед. Расстрелять. Остальных грузят и перебрасывают куда-нибудь, порой за 300–500 километров (советско-германский фронт большой, позволял). Самым крупным по последствиям был бунт в 19-й дивизии, той, оставшейся в Курляндском котле, в ноябре 1944 года. Восстание против немцев сорвалось из-за предательства. Генерал Янис Курелис вывезен в Германию, его начальник штаба Кристап Упелниекс расстрелян. Один батальон, которым командовал капитан Юрис Рубенис, все же восстал и 18 ноября 1944 года целый день вел бой. Рубенис был смертельно ранен, все попавшие в плен расстреляны (…)

Это азбучная, фундаментальная военная классификация, понятна, однако, любому, кто даст себе труд задуматься. Есть легкое вооружение: пистолеты, автоматы, пулеметы. Есть тяжелое: минометы, пушки, танки, бомбардировщики и т. д. И соответственно, национальные части в той войне были: как бы «полного цикла» (это, признаюсь, уже не военный термин), то есть — независимые полные боевые единицы, со своей артиллерией и т. д. А было и простое… «пушечное мясо».

И еще важный параметр для сопоставления в этой задачке: время.

Советская власть над Латвией («оккупация») продлилась 11 месяцев, считая от вхождения в СССР до прихода гитлеровцев. Германская власть над Латвией: от 3 до 3,5 лет…

Так вот при всем при этом, оказывается, в советских латышских частях была и своя артиллерия, танки. У меня есть данные по одной из двух наших латышских дивизий, включавших: 224-й артиллерийский полк; 148-я отдельная зенитная батарея; 282-й отдельный истребительный противотанковый дивизион; отдельный минометный батальон.

Более того… Просто невозможно пройти мимо такой красивой и яркой страницы:

15 мая 1943 сформирована 24-я отдельная латышская авиаэскадрилья, в которой состояли 132 летчика. А 17 июля 1943 г. родился и латышский авиационный полк: три эскадрильи и резервное звено. 32 самолета По-2. В составе полка было 70 % латышей. В январе 1945-го полк получил модернизированные По-2.

Командир 313-й Бежицкой авиадивизии: «Командование и личный состав полка показали образцы выполнения боевых задач по разгрому немецких захватчиков. В историю освобождения Советской Латвии личный состав полка вписал страницы подвигов, мужества и геройства».

С исключительным мужеством и профессиональным воинским мастерством полк выполнял задачи по оказанию помощи партизанам, уничтожил на вражеских аэродромах более 40 самолетов, 58 артиллерийских батарей, 834 автомашины, много другой техники, вооружения и живой силы противника. 167 воинов авиаполка награждены боевыми орденами и медалями.

Даже человек штатский, легко представит всю степень свободы летчика, и соответственно меру доверия к нему. (Вспомним истории из недавней сугубо мирной жизни: захваты самолетов, авиаторы-перебежчики…). В войну же у летчика была еще одна, как ныне говорят «опция»: взлетев — он мог не только приземлиться, где захотел, но и отбомбить — кого захотел.

Вот и мои вопросы уважаемой «Комиссии историков Латвии» со всеми ее «зарубежными членами».

— О чем, по-вашему, говорит отсутствие у эсэсовских латышей, мобилизованных с… три года как покоренных территорий, вооружения мощнее автоматов и пулеметов?

— О чем, по-вашему, говорит, наличие в Советской армии отдельных авиаполков, набранных из латышей с 11-месячным «советским стажем»?

В общем, понятно, что я клоню — к доверию. А взять шире — и к восприятию нации (латышской в данном случае) вообще. Далее на этом пути вас ждут еще более ошеломительные примеры. Такие, как длинный список генералов и высших офицеров — латышей в нашем 130-м гвардейском корпусе, и… полная германизация офицерского корпуса в латвийских дивизиях СС (…)

Это уравнивание «двух оккупаций» фактически ведет, и я это еще попробую показать, к большому латышскому национальному унижению.

Советские репрессии. Хорошо еще, что никак и никем пока не отрицается их классовый характер. Да, список «антисоветских элементов, подлежащих…» был весьма растянут и включал кроме «капиталистов, кулаков», чиновников, полицейских, айзсаргов (айзсарги — своего рода латышские казаки; примерно та же добровольность зачисления, некоторая социальная обособленность, схожие функции, приграничная служба и т. д).

Но это все же — «классовый», НЕ национальный подход. Г. Тумулас: «Мы видели, во время советской оккупации, что русские эмигранты (в Латвии) были первые из подвергнувшихся репрессиям». Кроме того, общеизвестно и высокое доверие, продвижение на все посты в СССР — красных латышских стрелков, членов их семей.

А вот пример совсем другого, национального отношения.

Предваряя мемуары ветерана ваффен СС, легионера Петериса Л. (фрагменты будут приведены), доктор исторических наук Оярс Ниедре дает комплексную справку по латышскому легиону (журнал «Родник», № 3,1990 год). Я опускаю военно-статистические подробности, но уж по национальному, немецко-латышскому контексту, добросовестность моего цитирования можно и проверить, фактов противоположного характера в работе Оярса Ниедре — нет.

— В конце января 1943 г. Гитлер… разрешил приступать к созданию латышского легиона. 8 февраля гендиректора принимают решение о призыве лиц 1921–1924 гг. рождения. Представляет интерес высказывание гендиректора Приманиса на состоявшемся в тот день совещании: «Лучше мобилизация, чем нынешний отлов»…

Новобранцы-легионеры весьма отрицательно относились к службе у немцев… 1-й учебный полк, предназначенный для формируемой 19-й дивизии, 1 марта 1944 г. отбыл из Риги на фронт, на участок р. Великой. В полку числилось 3000 человек, в большинстве своем новобранцы. Во время отправки на фронт на территории Латвии сбежало с транспорта более трехсот человек из состава полка. В первой половине 1944 г. дивизией командовал оберфюрер Шульдт, затем штандартенфюрер Бок и бригаденфюрер Штрекенбах. Офицеры латышской национальности командовали подразделениями начиная с полка и ниже. Младшие по чину немецкие офицеры часто командовали старшими по званию латышскими офицерами. Так, в июле 1944 г. командир 2-го гренадерского полка 19-й дивизии полковник Пленснер за неподчинение немецкому оберлейтенанту был предан немецкому военно-полевому суду…

С перенесением военных действий в результате отступления немецкой армии на территорию Латвии, начался процесс стремительного распада легиона. В ходе отступления воинские части хаотично перемешивались, и солдаты, пользуясь неразберихой, стали дезертировать в массовом порядке. 15-я дивизия более не могла продолжать борьбу в качестве дивизии. Ее надо было заново пополнить людьми и полностью перевооружить. В августе дивизию разоружили, вывели в Германию и разместили в Восточной Пруссии. Здесь весь офицерский состав временно был заменен немецкими офицерами.

После отступления немцев в Курземе (Курляндию) в 10-й дивизии проявился моральный кризис, выразившийся во многих случаях дезертирства. Участились случаи перехода бойцов на сторону врага. Внешне дисциплина была образцовой. Однако бойцы потихоньку исчезали, по двое или группками. Из боевых подразделений дивизии подобным образом исчезло около 500 человек, из накопителя пополнения, находившегося в районе Дундаги, число ушедших оценивалось примерно в 2000. Мемуары О. Эглитиса: «Отношение к немцам в ту пору было далеко не благоприятным, скорее почиталось делом чести ненавидеть немцев, особенно там, где не было настоящего контроля за людьми, покидавшими свои части. Так возникало множество трений и даже стычек между немцами и латышами». Как показывают немецкие документы, после боя между немецкими подразделениями и батальоном курельцев под началом лейтенанта Рубениса среди павших «нашлось немало награжденных Железным крестом».

Весь штаб дивизии был целиком под властью немцев, и прикомандированные к нему латышские офицеры в большинстве случаев играли роль переводчиков, выполняя малоответственные обязанности по штабной работе. К концу 1944 г. в составе дивизии насчитывалось 19 тыс. человек. После боев в Пруссии и Померании в ней осталось 8 тыс. штыков. В последний месяц войны германское командование собиралось расформировать дивизию, распределив ее состав по немецким подразделениям. Поражение в войне сорвало этот замысел. Остатки дивизии сдались англо-американским войскам.

Этот обширный документальный и мемуарный материал, касающийся легиона и легионеров, не подтверждает воспоминаний Петериса Л. о высокой боеспособности легионеров, которые якобы никогда не дезертировали, но подтверждает сведения о противоречиях и столкновениях с немцами(…)

Теперь бы перейти и к самим воспоминаниям латышского эсэсовца Петериса Л., но упредительный комментарий все ж необходим. Мне кажется, это невеселое свидетельство станет важным штрихом в моей русско-латвийской главе, несмотря на некоторый парадокс. Каковой (парадокс) состоит в следующем. Вот у меня в распоряжении есть материалы, высказывания: председателя Народного фронта Латвии Дайниса Иванса, «простого латышского эсэсовца» Петериса Л., и допустим… президента Латвии, Вайры Вике-Фрейберги. Поверьте, к России, к русским все трое относятся приблизительно одинаково. И то, что я большую часть места уделяю «простому латышскому эсэсовцу» — вовсе не потому, что он в «простоте» своей как-то принижает позиции латышских националистов, как-нибудь облегчая мне задачу «опровергнуть», «развенчать».

Нет, скажу сразу, не увидел я в этих дышащих неприязнью к России мемуарах, хоть каких либо «проколов», «зацепок», сверх того, что там нашел доктор исторических наук Оярс Ниедре (см. выше). Все эти неточности связаны в основном с явной, просто гомерической переоценкой боеспособности латышских ваффен-СС: «…во второй мировой войне один обученный латышский солдат мог выстоять против 20 русских, или 10 немцев, или 5 финнов».

Но и этому я могу подыскать только дополнительное извиняющее пояснение. Помните, как на Курской дуге маршал подмечал: «…каждому командиру батальона кажется, что главный удар пришелся именно на его участок».

Это своеобразная компенсаторная психическая функция, и парадокс в том, что эта ложь (о собственной боеспособности) — фактически работает на общую достоверность документов. Видно, что говорит вояка, точно прошедший Вторую мировую. (Материал подготовил Имантс Белогрив).

«В легионе я прослужил с первого до последнего дня. И знаю, что это такое, так как призвали меня в 18 лет, в 1942 году. Мобилизацию проводила местная латышская администрация, фактически местное самоуправление. Я сказал бы, большинство этому не сопротивлялось. Но были и такие, кто не хотел идти служить.

Приказ мне прислали на дом. Не пойди я, никто бы меня искать не стал. Но тогда существовала биржа труда, работать был обязан каждый. Точнее, биржа направляла тебя на работу — тунеядствовать не дозволялось: или в легион, или на работу, куда-нибудь прикрепляли. Словом, в повестке, которую я получил, содержался приказ о призыве и предупреждение о том, что за неявку я буду привлечен к суду по законам военного времени. Выходит — принудиловка. Но мне неизвестны случаи, чтобы за уклонение от призыва кого-нибудь судили или расстреляли… С приходом немцев латышские партизаны, скрывавшиеся в лесах, вышли из укрытий, а немцы их разоружили, те очень возмущались. Они же горели желанием воевать с русскими и уже сражались с ними в лесной глуши, но нет, немцы им не доверяли. В качестве организованных подразделений эти партизанские отряды все-таки остались, однако оружие им выдали позднее.

Сама мысль о проведении мобилизации тоже принадлежала местной администрации, конкретно бывшим офицерам Латвийской армии. Зачем понадобился легион? Ситуация могла сложиться по-всякому. Необходим был зародыш новой Латвийской армии. Таков был замысел. Случись что, и он стал бы ядром вооруженных сил — хорошо обученная, мощная воинская часть, которая могла оказать сопротивление обеим сторонам. Настроения в легионе были как антирусские, так и антинемецкие. Вы, наверное, слышали нашу песенку «Побьем сначала вшивых, потом серо-голубых». Бывали и стычки с немцами, но об этом молчали. Я тоже как-то раз попал в передрягу, хотели предать военному суду, но командир полка это дело замял. Бойцы были обозлены и против одних, и против других. Я лично не встречал в легионе никого, кто бы восторгался немцами.

Сначала были организованы батальоны. Создавались они разными путями. Немцы называли их шуцманскими… Фактически, это было воинское подразделение, которое немецкому командованию подчинялось неохотно, по принуждению, несмотря на оказываемое давление. Среди немцев, видимо, не было согласия, куда причислить латышей, — то ли к вермахту, то есть регулярной армии, то ли к полиции или СС. Вначале одно такое подразделение подчинили 8-й танковой дивизии. Выдали вермахтовскую форму. При переходе в другое подчинение начальство менялось, и мундиры тоже. Но бойцы решительно этому противились. Потом был создан полк Вейса. Из 16-го, 17-го и 18-го батальонов. Он был включен в части СС. Бойцы полка всячески пытались скинуть эсэсовские знаки различия, спарывали их эмблемы, пришивали свои, латышские.

Интересна деталь: 60 лет спустя они эти «эсэсовские знаки различия» не спарывают, а наоборот несут гордо и важно перед телекамерами всей Европы. — И.Ш.

В части не было ни одного немца. Мы делали, что хотели. Другое положение было у тех, кто служил в русской армии, — там в частях насчитывалось до 90 % русских.

Еще один самообман, работающий, повторюсь — на общую достоверность документа. Современный политловкач, имитируя подобные «венные мемуары» — наверняка заглянул бы в справочники, увидел цифру (85 % латышей в советских частях) и не выдал бы подобной ерунды. — И.Ш.

А здесь одни латыши. Немцев мы не видали. На официальные мероприятия приходилось, конечно, самоделки снимать и прикреплять положенные эмблемы. Позже, в 43-м, официальный легион создавался из тех, кто были первыми. Тут уж объявили призыв по всем правилам. В общем, первыми в батальоне были те, кто спасся от советских репрессий, — инструкторы, офицеры Латвийской армии. Ситуация в 41-м году была вот какая: многие инструкторы-сверхсрочники, солдаты и офицеры упомянутой армии с началом событий ушли в леса. Все они были при оружии. Разразилась война, и пошла вовсю партизанская борьба в тылу. Регулярным частям Красной армии приходилось воевать на два фронта: с немцами и партизанами. Скажем, при отступлении из Цесиса русские напоролись на встречный огонь, главная улица простреливалась из пулеметов даже со шпиля церкви Св. Иоанна. Еще про Цесис: то ли айзсарги, то ли перконкрустовцы сразу же стали выводить из города евреев. В Цесисе, на улице Лигатнес, жило около 100 евреев. Я видел, как их колонной вели по этой улице, конвоиры были в зеленых мундирах.

Немцы еще не пришли, русские толком еще и не ушли, проходили через город, а евреев уже увели. Никто не знал, почему. Люди говорили, что потом на главной улице вывесили надписи «юденфрай», чтоб немцы, как войдут, сразу увидели. Я считаю, это позор.

Легионеров упрекают в том, что они принимали участие в расстрелах мирных жителей. Это неправда. Легион был чисто армейской воинской частью. В основном мы воевали на фронте. Я был в 16-м Земгальском батальоне. Правда, что там происходило в это время в Латвии, я не знаю, но молва дошла бы, если что. Ведь не все время на фронте торчишь, и в отпусках бываешь. В сентябре 42-го мы прибыли в район Даугавпилса, на учебные занятия, до марта, когда был сформирован первый полк. Отныне мы считались легионом.

Фронт стоял у Холма. Мы числились в 8-й танковой дивизии. Потом были под Ленинградом, у Пулковских высот. Меня отправили в тыл — желтуха. Затем легион перебросили в Волхов. Там меня не было. Довольно долго. Сначала отпуск, после отпуска определили в инструкторскую роту. Затем курсы, юнкерское училище. Так по тылу и слонялся.

С официальным созданием легиона нас зачислили в 19-ю дивизию. Скажу несколько слов о ситуации на фронте. На территории Латвии — это уже было после боев в России — легион противостоял Красной армии, от озера Лубанас до Курземе (Курляндии). Русская разведка не дремала, и когда они узнавали, что против них стоит легион, меняли место наступления. Но и у немцев разведка работала. Узнав про готовящееся наступление русских, они ночью делали рокировку. И красноармейцы напарывались на легионеров. А там, где стоял легион, русская армия продвигалась вперед с большими потерями. Если немцы отходили, приходилось отступать и нам, иначе мы как бы повисали в воздухе, ведь они отходили и справа, и слева.

Так было всякий раз. Вечно они ставили нас в экстремальные обстоятельства. Только русские наступают, немцы сразу в тылу рокируются. Старались использовать нас как пушечное мясо. Но русские делали то же самое. Легионеры же в душе страстно надеялись на то, что главные противники обескровят друг друга, и откроется шанс на восстановление Латвийского государства. Вот какая была идея. Другой и быть не могло. Были это реальные чаяния или пустые надежды? Мы шли в бой под девизом: «Латвия, земля священная, сражаться за тебя — наш долг». А врагами были и немцы, и красные. Вся надежда была на профессионального воина. Профессионал стоит многих призывников. Например, во Второй мировой войне один обученный латышский солдат мог выстоять против 20 русских, или 10 немцев, или 5 финнов. Тыл у нас практически всегда был оголен. Мы располагались в окопах на расстоянии 30–40–50 метров друг от друга. И в тылу никого. Если прорыв, некому остановить врага. Его войска могут дойти до штаба батальона и дальше, пока не наткнутся на отдаленные тыловые резервы. Иногда так и случалось, например, у Берзупе, где выбили с позиций соседнюю седьмую роту. Впоследствии выяснилось, что это сделали… латыши. То есть русские посылали латышей против латышей. В ноябре 44-го. Сами русские ни за что бы эту роту не выбили. Ну, в общем, так случилось, прорыв, отход — и мы остались в промежутке. Русские стали утюжить нас с фланга из противотанковых орудий, танки пошли. И мы отступили, но, перестроившись, бросились в контратаку. Те, что на стороне русских, поняли, видно, что дело плохо, и заорали: «Латыши, не стреляйте, мы латыши!» Мы шли вперед не стреляя. Они отошли просто так, без боя.

Когда мы сталкивались лоб в лоб, то обычно кончалось тем, что бой прекращался. Ну, отступят они, и все, без единого выстрела. Только крикнут нашим, чтобы не открывали огонь. (Опять-таки — очень психологически достоверный момент — это его хвастовство. История-то свидетельствует, что советские латыши разгромили немецких. — И.Ш.)

Русские когда сообразили, принимали меры, чтобы латыши не противостояли друг другу. Мы-то сами предпринять ничего не могли, откуда нам знать, кто на нас идет. А сравнение насчет боеспособности латышского воина, оно имело какое-то научное обоснование для высшего начальства и вытекало из навыков ведения боя. Латыш — он такой: если засел в окопе, не отступит, а сидит до последнего. Редко когда отступает, только если скомандуют. А команды нет, не уходит, замаскируется и сидит, пропуская над собой русских. По сути, дивизия организовалась с мыслью о Латвийской армии. 19-я дивизия должна была стать ядром Латвийской армии. В Курземе уже составлялось т. н. правительство Латвии — из армейских чинов, политиков, сколько уж их там было, бог с ними. Немцы герои, если не встречают сопротивления, иначе они драпают. И еще — немец в лесу, допустим, воевать боится, его на открытую местность тянет. Где угодно, только не в лесу. А нам все равно — в лесу или на открытой местности. Сражались потому, что была надежда. И ненависть. Русские сами ее и вызвали. Именно из-за них был создан легион, против них и воевавший. Мне, скажем, в 41-м удалось избежать высылки. Но в легионе я встречал людей, которые были свидетелями инцидента, допустим, на латвийской границе в 40-м году. Они были злы как черти! У меня в роте был один из тех. Я у него спрашиваю: «Томинь, ты что такой злой?» А он: «Моего отца убили, так что мне с ними тут…» Жив этот парень или нет, не знаю. В последний раз виделся с ним в ноябре 44-го, а потом я из роты попал в больницу. Фамилия его была Томинь, имени не помню.

На учебке я закончил медкурсы, и мне предложили пойти работать в рижский военный госпиталь или же в воинскую часть. Пошел в госпиталь, но, когда увидел все эти ужасы — обмороженных и раненных в зимней кампании 1941/42 годов, — решил, уж лучше в части. Был выбор, в какую идти. Некоторые выбирали не вслепую. А я попал в 16-й батальон и очутился под Холмом, на передовой. В роте, куда меня направили, один, верно, и был старший солдат, остальные — капралы, сержанты, старшие лейтенанты, офицеры, кадеты из Латвийского военного училища. Старший солдат — то же, что в русской армии ефрейтор.

На Курляндский котел русские наступали трижды. Все три раза я участвовал в боях. Каждый бой длился 20–22 дня. Сколько русских пушек нас обстреливало, не знаю. Сами они говорят, что в Курляндском котле было сосредоточено 12 тысяч орудий. Все три боя фактически вынесла на своих плечах 19-я дивизия. Перед тем воевали под Джуксте и Берзупе. Тогда, в 45-м, кажется, в начале года, точно не помню, меня назначили квартирьером, я должен был встретить 15-ю дивизию, не всю, конечно, а некоторую часть, примерно с полк. Кажется, в Мазирбе…

Обычно, узнав, что против нас стоят латыши, мы окопный огонь не открывали. Я даже позволял себе не выполнять целый ряд приказов по нашему полку, если была такая возможность. Полагал, что латышей не так уж и много на свете, чтобы слать их очертя голову в бой, это у русских народу без счета, они пускай и воюют числом. Хотя нас предупреждали — приказы надо выполнять. Так я и выполнял, формально. Но встречались и среди латышских командиров фанатики. Сами ни о чем не думают, только козыряют…»

Ну прямо счастливчик этот ваш «Петерис Л.»! И про карательные акции не слыхал, и вдобавок побеждал везде и всегда. Как-то так уникально внутри разбиваемой и отступающей дивизии — его рота всегда оставалась чистой победительницей, даже великодушно щадившей «советских латышей», умолявших «не стрелять».

И кажется мне, цель этой замечательной публикации (и всех подобных) — как-то попробовать растянуть личную удачу «Петериса Л.». — словно некое безразмерное одеяло и прикрыть им всю эсэсовскую Латвию…

29 октября 1998 года латвийский сейм принял Декларацию «О латышских легионерах во Второй мировой войне». О «восстановлении исторической справедливости и доброй памяти латышских воинов».

«Целью призванных, а также добровольно вступивших в легион латышей была защита Латвии от восстановления сталинского режима… они (легионеры) никогда не участвовали в карательных акциях гитлеровцев, проводимых в отношении мирных жителей… Обязанность правительства Латвии… заботиться об устранении посягательств на честь и достоинство латышских воинов в Латвии и за ее пределами…»

Тогда же Сейм внес в календарь праздников и памятных дат «День памяти латышских воинов». Официальные торжества 1999 года, шествие эсэсовцев в центре Риги вызвали столь негативную реакцию в Латвии и за рубежом, что власти сняли в 2000 году с этой даты официальный статус «Памятного дня». При этом формат мероприятия, ставшего «частным делом граждан», остался прежним и сопровождается богослужением в Домском соборе и возложением венков к памятнику Свободы в Риге.

Но вся штука в том, что кроме этого анонимного «О, счастливчика!» Петериса, стоившего в бою (в его мемуарах) — 20 русских, 10 немцев или 5 финнов, и даже не слыхавшего про карательные операции… есть еще и сотни тысяч людей, евреев, белорусов, украинцев, русских — уничтоженных в зонах действия «НЕкарателей» (по определению латвийского Сейма).

Вообще-то здесь есть место и некоему философскому отступлению. Небольшой народ — отталкиваясь от большой империи, инстинктивно рисует себе — свою тоже небольшую, особую, сепаратную историю, совершенно не совмещающуюся, не совместимую с — Мировой историей. «За ту Мировую — пусть русские и немцы отвечают!». Действительно, вспомнишь тут и про «глобус Украины» а получается — и «глобус Латвии». Отсюда этот тотальный обрыв всяческих логических, смысловых связей с историей мира. Это и эти всегда и всех побеждавшие (в воспоминаниях СС-овцев) батальоны, каким-то невероятным образом все же умещавшиеся внутри наголову разбитых дивизий. Это и все их латвийские дивизии СС, согласно Декларации латвийского сейма имевшие направления деятельности совершенно отличные от собственно ваффен-СС. Попробуйте напомнить этому сейму простой юридический факт, что латышские эсэсовцы, как и все прочие эсэсовцы приносили присягу — именно фюреру Адольфу Гитлеру (не Ульманису, не Арайсу), и все купно были квалифицированы в Нюрнберге как преступная организация — поймут ли они, о чем речь? (Или укажут, что все 146 ООО СС-латышей держали пальцы крестиком во время той присяги фюреру?).

Есть, наконец и такая личность, исторически не менее достоверная, чем, например, и сама Вайра Вике-Фрейберга, личность, чьи деяния вполне достоверно расследованы судами нескольких стран, включая ФРГ. Это… Виктор Арайс (латыш. Viktors Arajs, 13 января 1910 года — 13 января 1988 года).

Справка. К установлению советской власти в Латвии в 1940 году Виктор Арайс отнесся достаточно лояльно, успешно сдал государственный экзамен по марксизму-ленинизму и получил диплом юриста… До нападения Германии на СССР ни сам Арайс (несмотря на то, что он был полицейским), ни члены его семьи не подвергались в советской Латвии каким-либо репрессиям или преследованиям.

К приходу гитлеровцев Арайс создал из числа латышских националистов «команду безопасности», получившую затем известность как «команда Арайса». К моменту вступления немцев в Ригу 1 июля 1941 года «команда Арайса» захватила оставленное здание управления НКВД, и была реорганизована немцами в «латышскую вспомогательную полицию безопасности». Уже 4 июля они сожгли заживо в рижской Большой хоральной синагоге около полутысячи евреев. После этого ими в Риге при поддержке сочувствующего населения был проведен масштабный еврейский погром. Сам Арайс во время оккупации занимался вымогательством денег: тех, кто не мог заплатить, расстреливали сразу, остальных — несколько позже. К концу июля 1941 года латышская вспомогательная полиция в Риге уже насчитывала более сотни человек, причем на службу добровольцами шли не только члены националистических организаций, военные и полицейские, но и студенты и даже старшие школьники из числа латышской молодежи. Численность «команды» была доведена до нескольких батальонов. После организации рижского гетто «команда Арайса» перешла от спонтанных акций к систематическому уничтожению евреев — их расстреливали по утрам в Бикерниекском лесу на окраине Риги. После расстрелов полицаи «премировались» вещами казненных. Каратель из «команды Арайса» Лиготнис показал после войны на допросе, что только с января по март 1943 года в Бикерниекском лесу латышскими полицейскими были расстреляны более 10 тысяч человек. В некоторые дни расстреливали до 2 тысяч человек, то есть практически на пределе физических возможностей палачей. В оккупационной газете «Тевия» появилась статья: «Борьба против жидовства», где помимо прочего было сказано:

«Наконец, пришло время, когда почти все нации Европы научились распознавать своего общего врага — жида. Почти все народы Европы начали войну против этого врага, как на полях сражений, так и в деле внутреннего строительства. И для нас, латышей, пришел этот миг…»

8 декабря 1941 года они провели расстрел детей, находившихся в больнице на улице Лудзас, под предлогом, что большинство из них было евреями. К началу декабря 1941 года, согласно отчету СС-айнзацгруппы «А», в Латвии было уничтожено уже более 35 тысяч евреев, а за всю войну из более чем 80 тысяч латвийских евреев уцелело только 162 человека…

С тем же рвением арайсовцы убивали и представителей других национальностей, даже просто людей, имуществом которых палачам захотелось поживиться. Практиковались и спонтанные расстрелы совершенно случайных людей «для поднятия боевого духа». Выезжали на карательные акции в Белоруссию и РСФСР, Украину.

Об этом свидетельствует и латыш Балтиньш, офицер штаба РОА («власовцы»). Его офциальный рапорт:

«В середине декабря мес. 1943 года по делам службы пришлось мне (с несколькими сотрудниками) быть в районе Белоруссии (быв. Витебской губернии), в деревнях Князево (Красное), Барсуки, Розалино и др. Эти деревни занимали немецкие части и вполне терпимо относились к русскому населению, но когда им на смену пришли латышские части СС, сразу начался беспричинный страшный террор. Жители были вынуждены по ночам разбегаться по лесам, прикрываясь простынями (как маскировка под снег во время стрельбы). Вокруг этих деревень лежало много трупов женщин и стариков. От жителей я выяснил, что этими бесчинствами занимались латышские СС.

23 апреля 1944 года пришлось мне быть в деревне Морочково. Вся она была сожжена. В погребах хат жили эсэсовцы. В день моего прибытия туда их должна была сменить немецкая часть, но мне все-таки удалось поговорить на латышском языке с несколькими эсэсовцами, фамилии коих не знаю. Я спросил у одного из них, почему вокруг деревни лежат трупы убитых женщин, стариков и детей, сотни трупов непогребенные, а также убитые лошади. Сильный трупный запах носился в воздухе. Ответ был таков: «Мы их убили, чтобы уничтожить как можно больше русских».

После этого сержант СС подвел меня к сгоревшей хате. Там лежало также несколько обгорелых полузасыпанных тел. «А этих, — сказал он, — мы сожгли живьем…» Когда эта латышская часть уходила, она взяла с собой в качестве наложниц несколько русских женщин и девушек.

Последним вменялось в обязанности также стирать белье солдатам, топить бани, чистить помещения и т. п. После ухода этой части я с помощью нескольких человек разрыл солому и пепел в сгоревшей хате и извлек оттуда полуобгорелые трупы. Их было 7, все были женскими и у всех к ноге была привязана проволока, прибитая другим концом к косяку двери. Сколько же мук перенесли несчастные, прежде чем они умерли…

Мы сняли проволоку с окоченевших обгорелых ног, вырыли семь могил и похоронили несчастных, прочитав «Отче Наш» и пропев «Вечную память». Немецкий лейтенант пошел нам навстречу. Он достал гвозди, доски, отрядил нам в помощь несколько солдат и мы, соорудив семь православных крестов, водрузили их над могилами, написав на каждом: «Неизвестная русская женщина, заживо сожженная врагами русского народа — латвийскими эсэсовцами».

На следующий день мы перешли маленькую речку и нашли вблизи нее несколько уцелевших деревянных хат и жителей. При виде нас последние испугались, но нам удалось быстро успокоить их. Мы показали им семь свежих крестов и рассказали о том, что видели и сделали. Крестьяне горько рыдали и рассказывали о том, что им пришлось пережить за время пребывания здесь латышских эсэсовцев.

В мае месяце в районе деревни Кобыльники в одной из ложбин я видел около трех тысяч тел расстрелянных крестьян, преимущественно женщин и детей. Уцелевшие жители рассказывали, что расстрелами занимались «люди, говорившие по-русски, носившие черепа на фуражках и красно-бело-красные флажки на левом рукаве» — латышские эсэсовцы.

Не помню название деревни, в которой внимание мое привлекла туча мух, кружившаяся над деревянной бочкой. Заглянув в бочку, я увидел в ней отрезанные мужские головы. Некоторые были с усами и бородами. Вокруг деревни мы нашли немало трупов расстрелянных крестьянок. После разговора с уцелевшими жителями у нас не осталось сомнений в том, что и здесь оперировали латышские эсэсовцы».

Арайс сумел пробраться в американскую зону оккупации, и даже некоторое время проживал в США после того, как 1 сентября 1950 года власти США заявили, что более не считают латышских эсэсовцев военными преступниками и не будут их преследовать. После неоднократных требований представителей СССР и Израиля власти ФРГ 10 июля 1975 года все-таки арестовали Арайса и он предстал перед судом. На суде вины своей он не признал и в содеянном не раскаялся, заявив, что, к его сожалению, «…всех расстрелять не удалось, а потому остались живые свидетели».

Однако под тяжестью улик он был приговорен к пожизненному заключению и умер в тюрьме Кассау.

Но… напоминая здесь о 146 000 коллегах Арайса, латышских эсэсовцах я вывожу нить отнюдь не к какому-то особому садизму латышей, а к тому уникальному узлу, что завязывался вокруг Прибалтики примерно 800 лет.

Переходя далее к краткой, пунктирной обрисовке всего этого узла, хочу зафиксировать именно этот пройденный «военный материал». Еще раз, теперь в форме вопросов к экс-президенту Латвии, в чей период правления был обозначен явный тренд: «немецкие латыши», эсэсовцы — герои, советские — предатели, преследуемые, в том числе судебно в нынешней Латвии. Итак…

Уважаемая госпожа Вайра Вике-Фрейберга! Семилетней девочкой Вы покинули страну. Вернулись из Канады в… (прямая цифра в отношении дамы, возможно прозвучит неделикатно) в возрасте, скажем… в котором советские латышские женины уже 5 лет как получали пенсию. Наши здешние жизненные и трагические подробности в Ваше Западное полушарие могли доходить разве что в письмах, сортировщицей которых Вы, как известно, и начинали свою трудовую деятельность… И тем не менее, Вам, что-нибудь скажет это сравнение: «шмайссер» и эсэсовская бляха с одной стороны, и бомбардировщик По-2 — с другой?

В каком из случаев латышей использовали не доверяя им и презирая?

Отчего же в Ваше президентство ветераны СС гордо ходили по Риге парадами, позвякивая этими самыми немецкими бляхами, а отношение, — государственное отношение! — к другим ветеранам вы задали не только судебными преследованиями, но и своим знаменитым пассажем: «…разложат свою водку и селедку на газетках, и будут петь свои песни, вспоминать, как они завоевали Латвию…»(…)

А те немецкие бляхи, которыми так наивно гордятся на парадах ваши, НЕсоветские, ваффен-ССовские ветераны… — ну что ж?! — такие же, или очень похожие, болтались, как известно, и у немецких овчарок на ошейниках…

Далее — будет еще подглавка, касающаяся (бегло) всего туго историей завязанного прибалтийского узла…

 

«… А ГДЕ ТОГДА БЫЛ ДВОРЯНИН?»

Рига, «хозяйка» которой Вайра Вике-Фрейберга, как-то жаловалась на Россию аж в самом Йоханнесбурге (знаменитая ЮАРовская столица «апартеида»), так вот, сама эта Рига была основана как классически «апартеидный» город. И оставалась таковым долгие века. Латыши (ливы, латгальцы) могли привозить на рынки продукты, но оставаться в городе на ночь права не имели. Точнее, имели, если могли предъявить удостоверение, что они являются:

1) слугами в немецких домах, и…

2) «работницами веселых домов» (славившихся на всю Северную Европу).

Латышских кварталов в Риге не было, зато кроме немецких, датских, были кварталы еврейские. От этой памяти, скорее всего, и то особое усердие латышских СС-овцев в работе по «окончательному решению». И на момент, когда Петр Первый со шведами решали свои дела на Ништадтском конгрессе, какая-либо политическая латышская нация просто не существовала. Была просто шведская провинция, среди крестьян которой ливы статистически преобладали… В своей книге «Вторая мировая Перезагрузка» (2007) я фокусирую на этом внимание, используя один знаменитый протестантский лозунг: «Когда Адам пахал землю, а Ева пряла, где тогда был дворянин?»

Это в эпоху феодализма ученики первого реформатора, предтечи протестантизма — Уиклифа, базируя на Библии всю свою социальную критику, выдвинули знаменитый, абсолютно всем понятный тезис, «слоган».

Тезис сей вошел в самую ткань протестантской культуры, и я думаю, ничего оскорбительного для твердых протестантов — латышей не будет в его привлечении для иллюстрации следующего исторического расклада: «В XIII–XVIII веках, когда Янис пас свиней, а Марта мыла полы — где тогда был латышский дворянин (или латышский сенатор, или латышский бургомистр Риги)?»

Здесь не идет речь о каком-либо культурном отставании латышской нации — речь идет о ее отсутствии. Как сельскохозяйственный персонал, население Лифляндии как раз отличалось трудолюбием, опрятностью и в целом более высокой культурой производства. А собственно латышское купечество, интеллигенция, и вообще «латышская политическая нация» — сформировались только в лоне Российской империи. Кстати, есть ведь и еще один подзабытый сюжет: героическая оборона Риги в 1812 году!

Это виноват — наш отнюдь НЕширокоформатный взгляд порой отсекающий такие важные подробности! Если уж 1812 год, то — известно о чем говорить… И говорят все об одном. А между тем в 1812 году и под Ригой шли очень жестокие бои с… немцами. Да-да, пруссаки, баварцы, вестфальцы зашуганные Наполеоном, покорно вошедшие в его Великую армию, весьма яростно выполняли его приказ. Но взять Ригу так и не смогли.

Многие латышские крестьяне сражались с противником в рядах русской армии. На территории оккупированной Курземе крестьяне создавали партизанские отряды, которые наносили наполеоновским захватчикам ощутимый урон. В районе Тирельских болот латышские партизаны уничтожили целое кавалерийское подразделение — эскадрон. В Видземе, на противоположной стороне Даугавы местные жители вели наблюдение за противником, сообщая командованию русской армии о любой попытке неприятеля переправиться через реку, а также указывая русским солдатам места, где было удобнее всего напасть на французские и прусские отряды. В борьбе против завоевателей особенно отличились латышские ремесленники из Риги. Члены латышского братства трепальщиков пеньки во главе со своим старшиной Мартыньшем Славой добровольно пришли на помощь стражам городских укреплений, поскольку в малочисленном русском гарнизоне не хватало людей для обслуживания пушек. Эти люди не покинули свой боевой пост даже тогда, когда у них на глазах горели их дома и имущество. Самоотверженность рижского братства трепальщиков пеньки была отмечена особой грамотой, выданной командованием российской армии. Поддержку русской армии оказали также члены братства перевозчиков, безвозмездно переправлявшие через Даугаву различные военные грузы.

Как можно заметить, за сто лет в составе Российской империи, Рига стала уже и латышским городом, и латыши его защищали от наполеоновских цивилизаторов…

В итоговом Манифесте царя Александра о победе над Наполеоном есть и слова благодарности защитникам Риги…

Но представьте, что с ними (латышской нацией) случилось бы в случае победы Гитлера? Его-то главный советник по расовому устроению был как раз Розенберг, остзейский немец, а «это многое объясняет» (как говорится еще в одном слогане). Во всяком случае, должно было многое бы объяснить пятнадцати поколениям его, остзейского немца Розенберга — латышских и эстонских слуг и служанок. Ну, дожгли бы вы всех евреев, ну выполнили бы еще кой-какую работенку (зондер-комманды против белорусских партизан) — долго ли после этого доверили бы еще со «шмайссерами» щеголять?

Интересный момент. Гитлер в «Застольных беседах» вроде говорит об одном (немного жалуется на остзейских немцев), но вместе с тем проговаривается и о другом (последние 5 слов из его цитаты. И такие проговорки в действительности значат куда больше, чем все дипломатически выверенные штампы): «Мне часто трудно ужиться с нашими балтийскими семьями… Они держатся с таким превосходством, какого мне не довелось встречать нигде. Очень приятная черта в них — изумительное чувство солидарности. Поскольку столетиями они были повелителями низшей расы, вполне понятно, что они вели себя, как будто вся остальная часть человечества состоит из латышей…»

Надо объективно признать: жестоким был период развязывания того многостолетнего узла. Тяжелый был выбор у латышей 1941 года. У оставшихся были вполне справедливые претензии и к русским, и к евреям. Знаете, того самого Арайса соратники в полушутку называли «Шустиным». Тут и шутка, и месть. Симон Шустин был зам. наркома внутренних дел Латвийской ССР. 26 июня 1941 он приказал расстрелять как «социальные опасных» 78 политических заключенных в Рижской центральной тюрьме. Всего за дни до прихода немцев успел уничтожить 129 человек. Но ведь и отступающие советские войска получали выстрелы из-за угла…

Месть — в ответ на месть — в ответ на ту месть, что была ответом на…

Как реально представишь весь этот клубок, выбор: быть в команде Арайса или быть его жертвой… — то можно в несколько неожиданных но новомодных терминах сказать даже и о сосланных в 1940 году в Сибирь: «Да им просто спасли… Карму!»

Абсолютное большинство высылаемых 1940 года попадали не в ГУЛАГ, трудились в сибирских колхозах. Это юноша-максималист отчеканит: «НКВД, депортация, хуже фашизма!». А умудренный человек, охватывающим мысленным взором всю Прибалтийскую трагедию, еще задумается: а не лучше ли 8 лет работать в сибирском колхозе, чем 4 года каждый день решать, выбирать между… А между чем приходилось выбирать, выше обрисовано. Карма.

Итак, ко всей латышской нации могут быть обращены два постулата:

1) Царская Россия не забирала у Вас суверенитета. Это в общем — яснее ясного дня. Кто возразит? Латышский герцог, король, президент эпохи 1725 года? («Ништадский мирный договор» присоединивший Лифляндию к России).

2) СССР — да, забирал, но что именно… забирал? Чей-то лукавый формализм и назовет это, положение Латвии 1919–1940 гг. — «суверенитетом», но простая правда истории в том и состоит, что пока 700-летние хозяева остзейского края, немцы, не были приведены к нынешнему своему ФРГшному состоянию, настоящего суверенитета у прибалтийских республик быть не могло. Исторический узел не был еще развязан. — Версальским подарком 1918 года. Вон один только грозный окрик Гитлера, даже не подкрепленный, в марте 1939-го, и суверенная Литва посыпалась ему в руки. А вхождение советских войск в 1940 году просто остановило этот процесс.

Пакт Молотова — Риббентропа разграничивал «сферы влияния» — ужасно? Но ведь и в Ялте уже эталонно демократическими странами, признавались — буквально те же «сферы влияния». Это «по определению» ограничивало суверенитеты многих стран, но ведь и в Версальскую эпоху их суверенитеты имели, говоря в иных терминах — «плавающий курс».

Например, узнав про Тегеранское соглашение союзников 1943 года, о послевоенном включении Прибалтийских республик в СССР, Гитлер тут же парировал: объявил Латвию, Эстонию — независимыми.

Тут крайне интересна историческая мотивировка фюрера: независимость Латвия и Эстония получили в 1918 году фактически — из рук немецкого генерала фон дер Гольца, вытеснившего Красную армию. И это свое завоевание (латышско-эстонская независимость) Германия отдала в 1940 году — Советскому Союзу, а сейчас, в 1943-м вольна забрать у СССР обратно и опять выдать латышам-эстонцам…

Сложновато сформулировал фюрер? Но, принимая из рук Гитлера эту «независимость» в 1943 г., принимающие господа прибалты, значит, принимали и ту гитлеровскую аргументацию, как и подаренную, собственно уже второй раз, считая от 1918 года, «независимость».

Добавилось несколько новых вывесок у комендатур в Таллине и Риге. О чем это говорит, кроме того, что цена той прибалтийской «независмости» — «пфенинг в базарный день»? (Да, именно: по пол-пфенинга на Эстонию и Латвию).

В самом конечном итоге, «Ялтинская система», отвечая за ход холодной войны — и за выход из нее, мирно преподнесла, в 1991 году Риге — Таллину — Вильнюсу, суверенитет — реально стоящий гораздо более, чем те два германских подарка 1918 и 1943 годов…

С точки зрения современной ситуации и современного понимания международного права можно долго спорить, в чем присоединение Советским Союзом тех трех республик отвечает признакам агрессии. Но… как раз чтобы сама-то международная ситуация стала «современной», политкорректной — в общем, той, какая она сейчас есть — и требовалась ликвидация гитлеровского рейха, выигрыш Большой войны!

Можно, конечно, предаваться и таким хронологическим мечтаниям: «Ах, если б за маем 1945-го, вдруг… — и сразу декабрь 1991-го! СССР принимает капитуляцию Германии и тут же объявляет о самороспуске! Как прекрасно бы!.. Ведь есть же поговорка о «мавре, сделавшем свое дело», вот этим русским бы так и поступить!»

Сродни мечтаниям географическим: «Ах, была б это не Балтика, а теплое Средиземное море, и главное, по ту сторону «железного занавеса»!»

Латышским историкам я бы предложил несколько по-новому взглянуть и объективно оценить следующее. Да, суверенитет забрали в 1940-м, вернули в 1991-м. Аберрация исторического зрения здесь следующая: сейчас, в 2000-х годах, национальный суверенитет, международное право, человеческая жизнь, демократия, кажутся такими абсолютными ценностями… и это ощущение как бы переносится и на 1940 год. Но в действительности все эти ценные бумаги имеют свои курсы, плавающие. И какова была в том, 1940-м году конкретная стоимость национального суверенитета, лучше вам спросить у балтийских соседей, у датчан, например. Или у тех же исландцев. Оккупированных англичанами — просто превентивно…

В 1991-м, конечно, все было по-другому. Вес, «обменный курс» национальных суверенитетов весьма повысился. Но чтобы этот исторический узел развязался — должно было произойти все что произошло.

Помните прибалтийские, на весь мир тогда транслированные «Поющие революции»? (Кстати, а поют ли на стадионах сейчас? — Тоже ведь интересно: собираются ли сейчас, сотнями тысяч попеть просто, без протестов)? Образ навевается такой: подобрали птичку в холодные времена, подержали в клетке зимой. А выпустили — весной…

Только поймите это аллегорически: осень 1991 года была благоприятной Весной для дружно суверенизировавшихся республик.

С пением (стадионным, общенациональным) птичка и улетела.

С Богом! И хорошо бы обошлось — без других птичьих аналогий, проявлений, напоминающих о вытираемых шляпах, одежде.

Была, правда, у нас с вами еще одна взаимная обуза: строительство этого странного коммунизма, который все никак не строился, не «завоевывался». То красные латышские стрелки помогали его завоевывать нам, то мы им, да толку все ни-ни… Однако, если не коммунизм, то первоклассные промышленные предприятия все же были в Прибалтике построены. Заводы, порты, электростанции, кормящие прибалтийцев и по сей день…

И латыши, реально знакомые с русскими, ведущие сегодня с нами бизнес, они-то уж прекрасно знают, что опасения нового присоединения Прибалтики к России — полный бред. Эти опасения можно сымитировать, чуть и на этом подзаработав, но по правде-то понятно, что теперь, далее на российско-прибалтийском горизонте — только бизнес.

Свою великую, невероятно сложную, которую еще надеюсь, изучат получше, роль — Российская империя и СССР уже отыграли. (Заставив при этом отыграть и германцев с их «Дранг нах остеном»)… Теперь впереди века (?) — только голого бизнеса…

Ну и как было объяснить всю невообразимую сложность подобного исторического клубка — той высадившейся бодрой, уверенной, подтянутой канадской пенсионерке? Прекрасно — признаем, сохранившейся, выглядящей: полный ОК! Внешне даже очень привлекательной…

Но и как ей объяснить все здесь произошедшее?!

Меня самого, честно признаться — искренне умиляют нескончаемые вереницы этих бодреньких, седовласых, лучащихся оптимизмом американо-канадских туристов-пенсионеров. Нескончаемые зарницы фотовспышек, снимающих витражи на «моей» станции метро, «Новослободская». В каком-то фотоальбоме, лежащем сейчас в Канаде или США, найдется и моя улыбка и поднятый большой палец, случайно попавшего в кадр спешащего москвича. (Хотя «Арбатская» и «Комсомольская-кольцевая» — по-моему, более классные образцы имперского «Большого стиля»).

Но… возвращаясь к нашей теме, уравнивание периодов «советской и германской оккупаций»… тут даже и образ бодрой пенсионерки отступает. Сравнивать советскую неуклюжесть, порой идиотские ошибки — с «Великим тысячелетним планом Гитлера» — это логика скорее… обиженного, злого и недалекого ребенка. «Вот сожгут всех этих, и тех, и еще тех, а уж потом — все. И откроют в Саласпилсе… м-м… «Луна-парк»! Или… «Гитлерлэнд» с мороженным и с… (довершая немецкую аналогию) с «Эрзац-Колой»!»

В упоминавшейся книге «Вторая мировая Перезагрузка» я приводил фрагмент письма нашего депутата Государственной Думы Российской Федерации, заместителя председателя Комитета по международным делам Госдумы, Натальи Алексеевны Нарочницкой. В 2005 году, поздравляя Президента Латвийской Республики госпожу Вайру Вике-Фрейберге, она писала ей:

«Эта Победа избавила латышский народ от исчезновения из мировой истории, от участи превратиться из нации в безликий человеческий материал, в слуг для господ из Третьего Рейха, едва умеющих читать на немецком языке географические указатели в Ингерманландии. В последующий период латыши, как русские и другие народы исторического государства Российского, испытали свою долю от всего, что было в нашем общем Отечестве — хорошего и плохого, но они стали профессорами, изобретателями и генералами, получали за достижения национальной культуры государственные премии, сохранили себя как нацию.

Я искренне надеюсь, что латышский народ с его мудростью и достоинством преодолеет этап самоутверждения на огульном отрицании прошлого и вражде к России».

И в завершении вернемся к обозначенной в начале главы «Комиссии историков Латвии», (основанной 13.11.1998, по инициативе бывшего президента страны Г. Улманиса, и т. д.), с четырьмя рабочими группами, иностранными членами…

Вся эта моя глава — один шаг по бурелому русско-прибалтийской истории, и я, конечно, не претендую, что можно с этой стороны пройти весь путь и гордо водрузить на здании рижской ратуши (или на Домском соборе) — новое «знамя победы», победы уже над историей. Дескать, слушайте, рижане, читайте! Все было так-то и так!

Нет, настоящим успехом, настоящей победой может быть только — общая победа, выстраивание того, что обе стороны признали бы «русско-прибалтийской историей». А не «пропагандой».

Потому я так и присматриваюсь к работе, ведущейся с латышской стороны, и опубликую здесь фрагменты отчета латвийского историка со своими краткими комментариями.

Лекция доктора Ирене Шнейдере «Политика оккупационного режима Советского Союза в Латвии в свете архивов России».

«Только благодаря финансовой поддержке Комиссии историков латвийским историкам после долгого перерыва удалось «вернуться» в архивы Москвы. Они могли не только работать там с документами, но и заказать копии. С полученными материалами знакомятся ученые, документы публикуются и широко используются в научных статьях. Однако, я хотела бы начать не с обзора документов, а с короткого описания условий, в которых пришлось работать. Работу в архивах Москвы, к сожалению, по целому ряду причин нельзя назвать нормальной. Мои наблюдения вытекают из опыта, полученного в результате поездок последних трех лет.

Изменилось ли что-нибудь в работе архивов с 80-х годов XX века? Насколько я могу судить, мало что изменилось, а может, и вовсе ничего. Да, стал доступен бывший Центральный Партийный архив, который раньше для исследователей практически был закрыт. Сейчас этот архив называется Российский Государственный Архив социально-политической истории (ГАСПИ).

Несколько слов хочется сказать о специфических аспектах работы. Начну с тех обстоятельств, которые осложняют работу. На работу историков влияние оказывает личное отношение к ним сотрудников архивов. Москвичи — большие патриоты, поэтому они наверняка верят своему мэру Юрию Лужкову, который говорит об апартеиде, ущемлении русских в Латвии.

(Тонкая ирония. Хороший стиль госпожи Ирене… Единственно, правда, — об апартеиде, ущемлении русских в Латвии, говорил не только мэр Юрий Лужков, но многие европейские комиссии, изучавшие ваши порядки на месте. — И.Ш.)

Мощная пропаганда имеет воздействие на жителей столицы России.

Начиная с последних лет эры Бориса Ельцина в архивах не работают комиссии рассекречивания. С секретными документами происходят странные вещи. В бывшем Центральном Партийном архиве имеется фонд 600 — бюро ЦК ВКП(б), который в первые послевоенные годы «присматривал», то есть контролировал структуры власти в Латвийской ССР.

…

Условия работы тоже плохие: микрофильмы очень трудно читать, число заказываемых дел необоснованно мало (только 5 дел).

Одновременно хотела бы подчеркнуть, что, например, в ГАСПИ работу очень облегчает тщательно составленная опись, уже по названию дела можно судить о том, будет ли там что-то про Латвию. Это несомненно облегчает работу, особенно при таких огромных размерах фонда.

После такого не очень оптимистического вступления встает вопрос: был ли смысл ехать, тратить время, деньги, нервы? Ответ — трижды да. В архивах Москвы были получены ценные, даже уникальные документы о Латвии периода советской оккупации.

…В план социалистического строительства была включена депортация «чуждого элемента», коллективизация сельского хозяйства, особое внимание было уделено борьбе с церковью. Вывод можно сделать только один — работу нужно обязательно продолжать, ибо архивы Москвы только начинают раскрывать свои тайны.

…По-моему, существенные документы, раскрывающие процессы 1940–1941 гг. и реальные замыслы Москвы, хранятся в фонде В. Молотова. Хотелось бы отметить только один момент: в июне 1940 года руководство Москвы ожидало вооруженного сопротивления советской оккупации, но не со стороны армии, а от айзсаргов. Это в известной мере объясняет то, почему именно против членов этой организации проводились массовые репрессии(…)

В фонде содержится 28 дел, из которых 10 недоступны для исследователей (латышских). Однако оказалось, что некоторым зарубежным исследователям их выдают. Об этом можно судить по сноскам в работах наших зарубежных коллег. Абсолютно непонятный дифференцированный подход».

— Вот именно, госпожа Ирене! Дифференцированный, но не «тотальный» подход! Если бы Россия задумала, допустим, наглухо спрятать некую информацию, или создать фальшивку, и использовать недопуск латвийских историков для какой-то дезинформационной антилатвийской кампании… ну разве можно это все построить на закрытии архивов — только для латышей и… сохранении (как вы это подтверждаете), доступа для американцев, шведов?! Ведь, скопировав «эти тайны» у них, (сложно же представить, что шведы вам откажут), вы еще более уверенно парируете подобную (гипотетическую) атаку… Тут, как бывший пиарщик скажу, даже будет дополнительный огромный плюс для ущемленных, хорошо представимый в виде газетных и телеанонсов: «Вот что пытались от нас, латвийских историков, так неуклюже скрыть московские архивисты, верящие своему мэру Юрию Лужкову!»

Факты архивной дискриминации, о которой вы говорите — действительно безобразие. И признаю я это — отнюдь не для проформы, подобные штучки даже более омерзительны для нас самих, поскольку мы-то знаем первооснову, архетип всей этой коллизии. Если дело обстояло как вы, госпожа Ирене, говорите, типа: «Немцам документы выдавать, а латышам — нет. Американцев пущать, а прибалтов — не пущать!», то это совсем другая наша старая болезнь. Это ведь реплика, это «работа» еще того булгаковского швейцара «…прохрипевшего: у нас только на валюту!». Дифференцированный подход, валютные «Березки», распределители, боны, чеки («с полосой» и «безполосые» — в особом ходу были у фарцовщиков). Нам самим унизительно, что у нас тот швейцар вполне мог стать и министром чего-либо, и также аккуратно проводить ту же тонкую политику… Но все же, это трудности, мягко скажем… технические и к Вашему, госпожа Ирене, очень эмоциональному пассажу: «После такого не очень оптимистического вступления встает вопрос: был ли смысл ехать, тратить время, деньги, нервы? Ответ — трижды да!», — от себя могу только добавить, и, просуммировав, сказать: «Четырежды за!»…

В общем, так ли уж ужасна судьба одной прибалтийской республики, бескровно лишившейся суверенитета и вновь обретшей его без единого выстрела, под пение красивых народных песен всенационального миллионного хора?

Есть же свой неповторимый рисунок, красота в такой судьбе. И если какой-нибудь латвиец вдруг и дочитает книгу до этого места (несмотря на вещи в двух страницах тому назад, могущие показаться обидными), то, возможно, скажет: вот она, пропаганда «тупой русской покорности судьбе».

Но ведь именно аристократ духа, Фридрих Ницше, так сформулировал главный вывод (лозунг) своей философии применительно к человеку/обществу: «Амор фати (любовь к судьбе)!». И дал пояснение (оказавшееся, кроме прочего, еще и точнейшим прогнозом на весь наш XX век): «Нет ничего более ужасного, чем класс рабов-варваров, научившихся относиться к своему существованию, как к несправедливости и теперь готовящихся отомстить не только за себя, но и за все поколения».

Носить в себе такую болезнь и преодолеть ее — разве это не высокая судьба?